"Осиянное слово" - итоги Форума

Ведущие рассылки: 

Алина Панова и Highlander

Адрес эл. почты:

newsletter@bk.ru

СОДЕРЖАНИЕ:

Новости рассылки

Завершился VI Межвузовский литературный форум им. Н. С. Гумилева

ПРОИЗВЕДЕНИЯ АВТОРОВ

ПРОЗА:
Встреча
Варешка

ПОЭЗИЯ:
Письма поэтессы своему любовнику
По Евангелию
Причастие
Замок
Кенигсберг
Без слов
Не прекращать смотреть на лица...
Турникеты
Подросший Амур
Отношения развиваются, как в кино
Без названия

Новости рассылки

завершился vi межвузовский литературный форум им. н. с. гумилева

Дорогие друзья! Еще одна новость от наших партнеров - завершился VI Межвузовский литературный форум им. Н. С. Гумилева "Осиянное слово". Сегодня представляем произведения, отмеченные на этом Форуме. Для начала краткая информация о Форуме, любезно предоставленная Секретарем Оргкомитета МЛФ Дмитрием Меркушовым.

С уважением,
Highlander
Со-ведущий рассылки.

Краткая справка. Межвузовский литературный форум им. Н.С.Гумилева "Осиянное слово" - это ежегодное мероприятие, организуемое литературно-художественным клубом "Послезавтра" совместно с Творческим Клубом МИРЭА(ТУ). Авторы проекта - поэт, член Союза писателей, руководитель ЛХК "Послезавтра" России Алексей Витаков и директор Творческого Клуба МИРЭА Дмитрий Крылов.

В МЛФ могут принимать участие начинающие литераторы в возрасте до 30 лет. Отличительной особенностью Межвузовского литературного форума является добровольность участия в любых мероприятиях, включая конкурсы и концерты. Так что если Вы просто хотите пообщаться с пишущими людьми, но не хотите с кем-то соревноваться - все равно подавайте заявку!

В 2009 году - с апреля по декабрь - проходил VI МЛФ им.Н.С.Гумилева. В Форуме приняли участие более 570 студентов из 125 вузов Москвы и Московской области, Санкт-Петербурга и Ленинградской области, Минска, Харькова, Саратова, Калуги, Самары, а также из других районов России и стран СНГ.

13-20 июля прошла Летняя школа русской литературы (выездной лагерь Форума) в местечке Даровом (Московская область), родине Ф.М.Достоевского.

1 декабря прошел Открытый семинар Председателя Жюри Форума Алексея Витакова.

9-12 декабря прошла финальная часть Форума - семинар в Доме творчества писателей в Переделкине (Московская область).

В настоящее время Оргкомитет Форума принимает предварительные заявки на VII МЛФ им. Н.С.Гумилева, который пройдет в 2010 году.

Наверх

ПРОИЗВЕДЕНИЯ АВТОРОВ

Проза

Встреча

Автор - Дарья Чугунова, Дипломант VI МЛФ по направлению прозы

Берешь пузырек морской волны и разливаешь его по чистому листу. Получается небо над моим городом. Оно всегда такое в этот час. Небо цвета морской волны. Фон готов. Теперь выдумываешь или просто подглядываешь с соседней скамейки влюбленную пару: юношу и девушку. Они влюблены - это обязательно, это канон, как в иконописи, иначе что же можно написать про невлюбленного человека, разве что он ел, что пил, что предпочитал одевать по праздникам - простая опись имущества и затраченных материалов на скучное существование. Другое дело, если человек влюблен, а вот в кого - это как раз простор для воображения и карандаша. Кажется, и дел-то! Но до чего же это было сложно: написать рассказ для очередной среды у Профессора. Иногда я была так чутка, что хватала мысль за хвост, а пером отгоняла ненужный хлам, нащупывала кончиками пальцев душу героя, чувствовала им, была им. В такие моменты я нахожусь в своем времени и улыбаюсь в себя.

На этот раз ничего не выходило. Мысли были стандартные и замороженные словно полуфабрикаты. Между мной и письменным столом находилась невидимая стена, о которую я больно ударяла лоб, всякий раз пытаясь сесть за работу. Просто я хотела понравиться и крылья мои тоскливо складывались за плечи.

В магазине было шумно и душно. Непринципиальные модницы, желающие сэкономить, перебирали вешалки с уцененными YSL и Mochino. В отдельном ящике без порядку лежали сумки, кошельки и портмоне уже неизвестной свежести. Высокая прозрачная витрина демонстрировала солнечные очки, которые, кажется, были собраны здесь с самого первобытного экземпляра и до наших дней. Здесь я всегда останавливалась на минутку и вглядывалась в их темные, а иногда и зеленые стекла. Напротив стояла витрина с муляжами книг. На их корочках красовались громкие имена классических авторов. Здесь они только красовались. Раскрыв такой муляж можно было обнаружить, что это на самом деле преудобная и занимательная коробка с перчатками из тонкой телячьей кожи, атласа или кружева. Иногда попадались серые носовые платки с потрепанной вышивкой инициалов и виньеток. Обычно я заходила через магазин, как и все участники профессорских сред. Я проводила рукой по длинным бусам, заглядывала в солнцезащитные стекла, желая в них что-то разглядеть, и направлялась к длинной череде вешалок с пальто. Ширма из пальто являлась преградой, а вернее сказать, занавесом и входом в наше необычное общество. Отодвинув руками вешалки и протиснувшись между ними, вы оказывались в просторной, но уютно-теплой комнате с круглым лаковым столом, множеством стульев, которых все равно недоставало для всех, и опоздавшие устраивались прямо на полу; книжными полками, заполненными до треска древесины то настоящими книгами, а то все теми же муляжами с перчатками. Иногда профессор, желая процитировать кого-то из древних, протягивал руку в книге, но, открыв ее, получал лишь рукопожатие перчатки, но не мудрость мысли. Тогда он говорил, что лучше перчатка в книге, забавляющая нас, чем перчатка у ног, приглашающая к шпаге. На западной стене комнаты висело огромное зеркало, отражающее небо цвета морской волны и первые звезды, появляющиеся в раме восточного окна противоположной стены. Над окном висела связка сухой мяты, а на подоконнике в беспорядке были разбросаны лимоны. Мы не пили кофе, но лишь чай с мятой и лимоном - поверьте, не было напитка более дурманящего и опьяняющего! На разложенных по полу простынях сушились солнечные яблоки, фигуристые груши, нежные персики, наполняющие комнату сказочным духом и дурманом. Иногда я брала такой персик и прислонялась к нему губами, получая от фрукта летний поцелуй.

У Профессора всегда было многолюдно. Приходили студенты с горящими глазами, состоявшиеся и не очень выпускники, писатели, педагоги, просто интересующиеся и интересные люди. Мы говорили о жизни, литературе, ждали момента, когда можно будет что-то рассказать о себе, слушали философские рассуждения старших и мечтали. Иногда кто-нибудь приносил гитару, и мы пели или мычали что-то под нос, разглядывая изящные пальцы музыканта на грифе инструмента или наблюдая блики и игру света на фигуристом теле гитары. Мы бросали сухие яблоки в чай, сначала были ужасно робки, но позже разговаривались и порой обожали друг друга, а порой испытывали страшную творческую ревность. Мы ловили взгляды и улыбки, собирали их в бусы и коллекции. Смотрели на звезды, сидя на подоконнике, изучали лица друг друга, молчали. Но начинали мы всегда с игры. Каждую среду по вечерам мы играли в карты. В силу того, что денег ни у кого из нас, включая Профессора, не было, на кон ставились произведения. Победитель становился их обладателем и имел “право на всечтохочешьснимиделание”. Это был официальный термин нашей игры, закрепленный местным обычаем. Сегодня на кон ставились: этот только начатый рассказ, рассказ итальянского мальчика о женщинах с картин Брюллова, грустная мелодия музыканта из провинции, совет профессора, которым, как все несмело надеялись, победитель из щедрости поделится с остальными, несколько рассказов студентов - сокурсников, гравюра моего соседа по общежитию художника Мухина, сто рублей от поэта, пребывающего в творческом беспокойстве, и старинная шляпка с вуалью от владелицы магазина, с которым по случайности соседствовал профессор, и продавцы которого иногда заходили к нему на чай после рабочего дня. Я не видела никакой логики в игре. Собственно логика - не мой конек, и отдавалась течению происходящего. Сначала мне крупно не повезло. Я проиграла еще не написанный рассказ. Его будущего владельца это даже позабавило, а я густо покраснела от смущения. “Скажите хотя бы, о чем он будет?” - спросил ухмыляясь победитель. “Да вот, хотя бы обо всем об этом” -ответила я. “Это любопытно. То есть чем интереснее будет сегодняшний вечер, тем занятнее будет ваш рассказ? Я подожду, а потом его обязательно опубликую” - ухмыльнулся он снова. Все во мне упало, но я смотрела на него улыбаясь. Я не вру, я действительно улыбаюсь искренне, а вот грущу внутренне и тоже искренне в этот же самый момент. Может это как раз и значит быть человеком настроения? А может это неуверенность в себе? Собственно, а откуда взяться уверенности? Но в то же время, как мало нужно мне, чтобы воодушевиться и снова нащупать тропу. Легкий кивок головы, ободряющее похлопывание по плечу, дружелюбная улыбка или намек на нее и я готова к свершением, хоть в омут с головой. Впрочем, это глупо. Это все то же желание нравится, закабаляющее и держащее взаперти, ограничивающее свободу. Что ж, по крайней мере, я это признавала... Во второй партии мне несказанно повезло. Уже в самом ее начале я стала обладательницей чудесной фетровой шляпы с длинной вуалью, сразу же одела ее и скрыла от всех глаза. Хозяйка магазина, Нелли Августовна, обрадовалась и сказала, что мне очень идет, и что мы даже представить не можем, как бы она расстроилась, если бы шляпа досталась мужчине. Все засмеялись. Игроки по очереди тянули карты, проигравшие с досадой расставались со своими творениями, а победители еле сдерживали самодовольные улыбки. Мужчины прятали свои лица в дымных коконах сигаретного дыма, а я подглядывала за происходящим сквозь тень вуали, то смеясь глазами, то кидая смелые взгляды. Нелли Августовна обмахивалась веером из карт и лукаво улыбалась. Профессор сегодня был молчалив. Он устало смотрел из-под круглых очков и собирался с силами, чтобы рассказать нам об античной поэзии и каких-то шутках, которые он с друзьями провернул, когда сам был студентом. Сейчас шла битва за его совет. Карта за картой ложилась на сукно стола и была под пристальным наблюдением. Мне везло с пиковой дамой, она подмигнула, и совет стал моим. Все насторожились. Позволю ли я собравшимся услышать совет или оставлю его себе? “Вот так повезло! Только зачем он ей, лучше бы я выиграл...” -думали они.

“Твой герой совсем близко, и он больше твоего хочет попасть в рассказ. Только прояви к нему больше внимания и терпения, наблюдай” - вот и все, что сказал профессор. Да я это и сама знаю! Может, он увидел, что выиграла я, и решил припрятать совет до следующего случая? Или это все на что он способен? Профессор ласково улыбался, когда говорил это, и я тоже, но думаю, он заметил мое разочарование. Я не возражала, чтобы профессор сказал совет во всеуслышание, и заметила еще несколько разочарованных взглядов. Хотя что мы могли вообще знать о советах и о том, на сколько они важны. Мы просто запоминали. А дальше должна была показать жизнь...

Улицы были пустынны. Странное выражение. Городская улица пустынна. Говорю так и представляю особняки XIX века, офисные здания, множество дорожных знаков, а между ними песчаные дюны, сухой вереск, гонимый ветром и... молчание. Начался дождь. Я встала под крыльцо какого-то домика и наблюдала. Мне нравилось высматривать такие места, по которым было совершенно непонятно - наше ли это время или прошлый век. Правда, их было немного. Я ловила ладонью капли дождя и смотрела на радужные блики в лужах, куда попал бензин.

“Я Вам не помешаю? - вмешался в мои мысли мужской голос, - льет, как из ведра”. Я подвинулась, незнакомец вступил на крыльцо, взлохматил мокрые длинные волосы, и я увидела его лицо. Это был молодой человек, печальный и красивый, худощавый, с тонкими чертами лица и лукавыми губами. Глаза его смеялись. Он стянул перчатки и попытался разогреть руки, дыша на них. “Вот уж не думал, что хорошие рассказчики сегодня такая редкость” - вдруг заявил он. “Простите?” - не поняла я. “Да я о нынешних сочинителях. По-моему писатель должен быть хорошим рассказчиком. Иначе как же он заставит Вас перевернуть страницу, а меня заманит в нее? - постарался объяснить он, - Хотя я бы сейчас не отказался от любого рассказа, лишь бы там было сухо, сытно и место для ночлега, давно не могу пристроиться”. Я изумленно посмотрела на незнакомца. Он был мокрый, лохматый, но все равно красивый. Что ж, он мог бы стать аристократом в рассказе благодаря своим изящным длинным пальцам или сказочником благодаря веселым темным глазам и бодрому голосу. Тем не менее, он был печален. Сначала мне понравились его слова, интересный разговор, который он так естественно и красиво завел, но после заявления о ночлеге у меня возникли подозрения. Кроме того, странный плащ, мятые брюки и грязные ботинки делали его похожим на бездомного, и я решила как можно скорее уйти. Тем временем молодой человек продолжал: ”Позвольте Вас спросить, а знаете ли Вы кого-нибудь из писателей? Возможно, у них найдется местечко для меня? Я не претендую на главную роль. Могу и в эпизоде поучаствовать или садовником быть, или троюродным братом, который приезжает на Рождество. Вот только я дождь не люблю... И чтоб кормили регулярно...”. Я поражалась наглости и оригинальности, с которой этот бездомный выпрашивает милостыню, и начинала злиться. “Знаете ли Вы, что сейчас все пишут о дожде? Это новая мода - в каждом рассказе идет дождь. Так что не уверена, что могу помочь”, -заявила я. “Что ж, это грустно, я действительно не знал, извините. Неужто и правда? Это странная мода. Разве все так плохо? Не считаете ли Вы, что вечный дождь в рассказе - это грустный показатель? - сказал он и вдруг добавил - Ах, извините, я не представился - Герой Рассказа и Стихотворения”. Я ошарашено смотрела на него и думала: бежать ли отсюда во всю прыть или слушать дальше этот спектакль. Я слушала. Герой рассказал, что он Герой, что жил уже в нескольких рассказах и одном стихе. Но отношения не сложились, и он ушел (уж не знаю, может был выгнан за тунеядство, пьянство или еще что, он толком не мог объяснить). Теперь он, увидев во мне “добрую душу”, умолял найти ему писателя или сочинить что-нибудь, что угодно. Так Герой увязался хвостом и дошел со мной до дома. Нисколько не смущаясь, Герой сказал, что теперь он мой Герой, что я за него в ответе, и вообще он очень хороший и пойдет со мной куда угодно. “Что, и домой?” - осторожно спросила я. “Конечно! Ты же не оставишь меня на улице!”-сказал он, проходя в подъезд.

Дома, как на зло, были все. Мама открыла дверь. “Мама, познакомься, это мой Герой” - представила я Героя Маме. “Романа?”- вполне резонно спросила она. “Нет, до романа мне еще далеко”, - здраво и взвесив силы ответила я. Герой любил говорить о себе, рассуждал о литературе, но, в общем, был бы рад любому пристанищу. Я начинала к нему привыкать и решила написать рассказ. Возникли сложности. То ему не нравился мой слог, то героини, то он не знал языка той страны, куда я хотела его поселить. “Герой останется на ночь?” - недовольно спросила мама, заглянув в комнату. Бедняга старался всем понравиться и даже вымыл посуду. Я это понимала, потому что он был неловок и смущен. Может, он тоже давно не распускал крылья? Мне было его жалко. Странное дело, не знала, что начну рассказ из жалости. А я ведь не уважаю это чувство. Можно ценить сочувствие, сострадание, неравнодушие. Но жалость... Она заставляет чувствовать беспомощность, она снисходительна и унизительна. А может, мой рассказ не проявление жалости, а акт милосердия?

В комнате было полутемно. Герой, долго провозившись в кресле и пытаясь придумывать сюжеты, свернулся калачиком и уснул. Он явно устал, а тепло и уют сделали свое дело. Да, это был уже мой герой. Он мирно спал, улыбаясь во сне, а темные волосы закрывали лицо. Я осторожно подошла к нему, погладила волосы, поцеловала лоб и решила, что он будет счастлив. Он был одинок и прекрасен. Может, я даже полюбила его... Так я поселила Героя в этом рассказе. Но как жаль, что я проиграла этот рассказ и не могу знать, что его ожидает, увижу ли я его. Теперь я понимаю слова Профессора и внимательно гляжу по сторонам в метро, театрах и на улицах. Быть может, где-то прогуливается одинокий персонаж... Не исключено. Дорогой читатель, увидев этот рассказ в журнале, тетради или Интернете, сообщи, пожалуйста, и я буду знать, что с моим Героем все хорошо.

Наверх

Варешка

Автор - Валерия Кривоухова, дипломант VI МЛФ по направлению прозы

Возле молочного с пеной пруда, самого полезного и невкусного, стоял маленький глиняный дом с окошком на крыше. Окно было без стекла, прямо в небо, поэтому ночами можно было вылетать прямо из комнаты и таким же путем залетать обратно, в кровать. В спальне пахло сушеными васильками, апельсиновой коркой и клевером. Это были дедушкины запахи, потому что он их собирал и с ними возился. За ними он ходил в лес и приносил всегда разные: мятно-туманные, горьковатые с кислинкой, пряные, елово-грибные, ягодные. В комнате был деревянный скрипучий пол и холодные стены, которые даже красить не стали, потому что краске не хотелось мерзнуть, а они пачкаться не желали. Вот и оставили их в покое.
Бабушка тоже была при деле. Утром соберет с горстку земляники в миску. Та постоит на солнышке, согреется, пустит сок, и тогда уже можно идти дождю. Бабушка выносит расписные чашки, ставит их на землю, дождь наливает воду и идет дальше спать. А бабуля будит нас, и мы завтракаем – дождевая вода с земляникой и сна как не бывало.

* * *

Переезжать не хотелось, но мама обещала, что в новой квартире мне понравится. Мы собирались. Папа поторапливал: «Давайте скорее, на поезд опоздаем!» Я спешила, одевала своих бумажных кукол в дорогу. Папа разозлился и отнял у меня коробку. Несколько кукол выпало, а я не успела их поднять. Он схватил меня больно за руку, и потащил за собой. Когда мы ехали в лифте, он кричал. Мне очень хотелось его ударить, отомстить за кукол и за громкий голос, от которого закладывало уши и становилось жарко.
Потом мы сели в машину и поехали. Я оборачивалась и смотрела на наш дом, пока он не скрылся из виду. Безразлично глядела на дорогу, рассматривая людей в машинах. Поражаюсь, почему люди заводят машины, когда есть трамваи и поезда, которые ходят по рельсам и поют колыбельные «чух-чух» и никаких там «ш-шш» и «ж-жж». Водитель поглядывал на меня в зеркало заднего вида. Я не выдержала такого нахальства, и показала ему язык. Он испугался и больше не смотрел на меня.
Когда мы сели в поезд, папа смягчился. Когда он чувствует себя виноватым, глаза у него становятся светлыми, а значит – добрыми. В такие моменты надо пользоваться случаем и просить что угодно.
- Папик, порисуй ручку! – попросила я.
- А ты ложись и я порисую.
Я легла на папины колени и закрыла глаза. Чувствовала прикосновение твердых, слегка влажных пальцев на мягкой коже запястья, и выше, там, где выступают вены. По ним скользили волны папиной доброты.
На поезде мы ехали несколько дней. Поначалу я капризничала, но потом привыкла. Ждала станции, а как только поезд останавливался, бежала на улицу, подышать воздухом и послушать, что продают. С последней ступеньки бодро спрыгивала проводница и тогда, вслед за ней, можно было спрыгнуть и мне.
«Пирожки, горячие пирожки!!!» - горланили грудастые женщины.
«Пряники, сладкыя пряники!» - перебивали их писклявые голоса басы потных мужчин.
Проводница была совсем еще не взрослая. У нее были светлые, вьющиеся волосы, которые она убирала наверх. Мне нравилось, как танцевала ее кудрявая прядка на лбу, она отталкивалась ото лба и подлетала. Девушка пыталась ее убрать за ухо, но она не слушалась.
Когда мама сказала, что скоро приедем, время начало тянутся медленно. Я смотрела в окно, чтобы не пропустить этот самый Хабаровск, увидеть его первой. Тыкала пальцем на каждый дом, спрашивая:
- Это Хабаровск?
Мама качала головой.
Нет, терпения у меня все-таки не вагон, а целый поезд!
Новая квартира мне понравилась, в ней было целых три комнаты. Моя – самая маленькая и светлая. На следующий же день после переезда я пошла в школу. Она была плохая.

* * *

В поле паслись Божьи коровы, они были большие, полные, с красными спинами в черный кружочек. Они давали очень вкусное Божье молоко. Оно считалось лекарством, и пить его можно было только, когда заболеешь. Поэтому болеть мы любили, даже порой специально притворялись больными, чтобы полакомиться теплым, сладковатым, с карамельным привкусом, молоком. Я все время говорю мы, мы. А это на самом деле зашифрованное: Я, Варешка, и мой брат Сенька. Мы с ним близнецы, только я намного красивее, потому что я девочка и волосы у меня длинные, рыжие. У него тоже рыжие, но не волосы, а лохмы, постоянно к ним цепляются всякие там колючки. Мы с Сенькой всегда вместе ходим, потому, что иначе нельзя..
Кроме больших коров, в поле паслись и маленькие коровки. Если их угостить сахаром, или изюмом, можно покататься. Спины у них теплые, согретые солнцем. У нас почти всегда солнце. Катаемся мы по очереди, потому что вдвоем не помещаемся. Однажды, когда я уселась на спину коровки и щекотнула ее тоненькие, как шелковые нитки, рожки, она ненадолго взлетела. Видно, уж очень приятно ей стало. Вот уж Сенька тогда обзавидовался!

* * *

Моя классная руководительница, Анастасия Федоровна, сразу же получила от меня в награду прозвище – Федорино горе. Длинный нос, на кончик которого всегда сползают очки, под носом – большая выпуклая родинка, тонкие губы, красная помада, прямой пробор густых каштановых волос.
В 5 «Б» дружить было не с кем. Девочки хорошо учились, красиво улыбались, вешали друг другу комплименты по поводу новых кофточек, заколок, причесок и подобной ерунды. А за глаза – ненавидели. Мальчишки – еще хуже, издевались открыто, громко, обидно. Одна девочка как-то встала после урока со стула, а там пятно кровавое. Кто-то из ребят увидел, и разнеслось по всему классу: Кровавая Люба!
Но главным несчастьем для меня была математика. Федорино горе корябала на доске отвратительно-ровным почерком свои иксы и игреки, а мы переписывали. К доске она вызывала только самых умных. Хотя, были и исключения. Когда у нее случалось плохое настроение, она вызывала к доске меня, или Чернова, а иногда даже нас двоих. Мы стояли пол урока у доски, и ничего не соображали.
- Ты что не можешь посчитать? Дура что ли? – раздражалась Федора. На щеках расплывались кляксы румянца. Кривая усмешка.
- Садись, два!
Я начала носить серые кофты, даже попросила маму подстричь меня «под мальчика». И началось – придешь в магазин за жвачкой, а там – «Возьмите сдачу, молодой человек». Я сначала не понимала в чем дело, девочка ведь тоже человек, а когда объяснили, я даже расстроилась.
На контрольной по математике меня посадили одну, чтоб ни у кого не списывала. В учебник тоже подсмотреть не удалось. И тогда я нарисовала в черновике большого красного рака с выпученными черными глазами и острыми клешнями.

***

По одному гулять нельзя, потому что опасно это. В озерах, прудах, реках и даже колодцах, водятся маленькие, темные, на вид совершенно не страшные раки. Кус – и утащат в воду, поминай как звали. Мы с Сенькой люди умные, все понимаем. Но я боюсь их до смерти. По ночам, бывает, даже в кошмарах снятся. А Сенька говорит: «Я тебя в обиду не дам!»
Показывает свой смелый кулак, а бабушка хохочет:
- Вот у тебя, Варешка, защитник какой, с таким не пропадаешь!

***

Пропал папа. Нигде не могу его найти. Хожу по комнатам, натыкаюсь на черные рамки, в которых сидит какой-то дядька. Точнее, не он сам, а его изображение. Он улыбается, зеленые глаза аж светятся от радости, рыжие волосы развиваются на ветру. А мне не до смеха. Где папа?
Несколько раз спрашивала у мамы, кто такой этот дядя. В ответ – молчание. Глаза у нее красные, заплаканные. Что-то не так.
На следующий день мама уехала в гости, а меня оставила у соседки, тети Наташи. Она налила мне тарелку супа, в котором плавали кусочки разваренной моркови и лука. Есть не хотелось.
- Варюша, ну хоть ложечку.
- Где папа?
Он появился не сразу. Только через несколько месяцев. Был он маленький, голый, часто плакал. Не задумываясь, мы назвали его Арсением.

Наверх

Письма поэтессы своему любовнику

Автор - Анна Жмурова, Гран-При МЛФ

Письмо № 1

Будто бы высыхает нитка термометра,
Становится холодней.
Раньше я даже гордилась умением писать письма,
Ни то, что теперь.
Теперь, когда тем,
С кем раньше делила мысли
Как овсяный порошистый хлеб,
Стал претить круг моих строчливых тем,
Я обращаюсь к тебе.
К твоему лирическому герою обращается моя героиня.
(Видится в темном платье со свежее зачесанными волосами)

Да, она бы писала письма,
Кроткие голубиные письма,
В которых жизни осколок
Как осколок цветного стекла, оправленный синей водой.
...а над синей водой серый ветер,
Так тяжело ложится
Будто в кромешных глубинах одна руда на другую...

Она бы писала письма,
И стопкой белых вспружиненных перьев
Вручила ему бы конверты.
С перерывами на обед,
Отвлечься, взгляд распрямить, потянуть
Как позвоночник тянут,
Он бы читал.

Видишь, как легко я за них обоих живу,
Я бы смогла и дальше
Сверху глядя на книгу,
Сверху глядя на город,
В котором живут герои
В домах – сверху глядя – без крыш.

В детстве я точно знала, что
У меня семья.
Только она стареет.
И вздумав бровки,
Я вижу, как бабушка спит
В горнице нашей.
Резное птичье слово,
Потому что горлица
И какой-то знакомый напев,
Вышитый по лугам,
Где руками уже наизусть
Столько стежков проделано.
А будет ли что-нибудь после?
Только письма.
Пожалуй, только.
Луговые молочные письма.

Письмо № 2 (отрывок)

Иногда я просыпаюсь
И думаю: Это Солярис,
Я разучилась помнить.
На веранде,
Под горой тополиного шума...
Позвать бы именем этим свою дочь.
Пусть деревянное, неживое.
Но веры бы в нем хватило
До самого ее крещенья.
А солнце все медленеет,
И тревожно ложиться спать,
Когда так ...ло
лилово
За окном.

Письмо № 3 (обрывок)

Все память и память.
Среди ночи высыпаюсь из постели
И слушаю проливной ветер,
И пустоту свою жалею,
В которой ни дочки,
Ни той семьи остаревшей.

А днем засыпаю,
День засыпаю хлопотами забыточными,
Цветы озябшие пленками укрываю,
Пить даю им.
Если б ты чувствовал
Эту их жадность,
Когда шипит, отступая сухость,
Ты бы никогда не посмел задумываться,
Разглядывая на паперти просящих.
Ты напоил бы их деньгами, сочувствием,
Всем, что бы не попросили
Они, жалкие на паперти храмов, больниц,
заласканных кабинетов.

Но тебя мне упрекать не в чем.

Все память и память...
Никогда я не верила тем,
Кто беззаветно чует,
С первой встречи впиваясь друг в друга.
Жаль, что нас не учили чистоту помнить.
Мне теперь только жаль
Нашей верности.

Надо мною столько молитв,
Непрочитанных книжных истин...
Я не знаю, что больше сказать.
Я не знаю, правда, не знаю.

Наверх

По Евангелию

Автор - Анна Жмурова, Гран-При МЛФ

Я по дороге просила:
Огради меня любовью своей
От всякого злого зверья.

Я по дороге бежала,
Но не успела Бога увидеть
Ни мертвого, ни живого,
Ни воскресшего
И пришла к шапочному разбору,
Когда Фома крошки сметал со стола.

Я по дороге упасть боялась,
Падала и снова боялась,
Но настырные монастыри
Пальцами мне грозили,
Четками шевелили, мол
«яко с нами Бог», стерва, смотри не падай.

Я по дороге знала, слово – мое,
Плоть и душа,
И мелочи всякой целая страсть
Неучтенной, моей у меня.

И все-таки я просила:
Огради меня от всякого злого зверья,
Потому что боялась собак,
Стандартных дворовых собак.
И никто меня не кусал,
Только как-то смотрел с осужденьем.

А я злилась на Марфу с Марией,
Которые могли говорить Богу:
«Слава богу, что Ты пришел».

Я по дороге ранить себя не хотела,
А камни, как на зло, были острые все,
И все во главе угла,
И спрятаться негде было,
И голову приклонить,
Потому что даже внутри,
В абсолютно закрытом теле
С захлопнутыми глазами
Была дорога и камни, и хлеб
Не было только врат семиструнных
Со смеженными крылами,
До которых если дойду,
То сяду в закатную пыль
И спиною приткнусь,
И на что-то надеяться буду еще.

* * *

Под купол пущенное песнопенье
Плавно падает на платки прихожанок,
Приникает к кадильному пряному пару,
К пламени, к пальцам и крошечно-острым крестам.
У каждого память.
Калека на паперти помнит,
Что когда-то прилагались крылья,
Но, потрепанные, поникли и потеряли полетность.
У каждого память. О каждом писать не пристало.
Полуангел в полупрозрачном платье
Причастный покой помнит
До первого поцелуя в полутемной прихожей.

Наверх

Причастие

Автор - Анна Жмурова, Гран-При МЛФ

Небесное, раздутое от дождей брюхо
Подпирают жилистые руки дерев,
И солнце единым лучом-пуповиной
Тянется к колосьям, чтобы те созрев,
Замесили новое солнце.

Опухшие руки сами как теплое тесто
С болью трудных мозолей.
Неграмотная женщина лепит хлеб
И мне кажется, зовут ее Олей.
Круглое, словно солнцеворот, имя.

Город, очистившись от ига,
Благословляется крестами перекрестков.
Но еще дремлет Золотая Орда
В поступи гордо-монгольской
Рязанских березовых дев.

И звенит деревянная твердость
В именах деревень и детей,
И стальною прохладой веет
От музейных былинных мечей
Евпатия Коловрата.

И моя Ольга в своей глубокой Рязани,
Словно в студеном колодце,
Всегда со свежею синью во взгляде
Золотит хлеба.

Они похожи на купола церквей.
Что никогда не черствеют.

И насытившись благодатью,
В небе покоится Ольгин хлеб.
Новый Завет урожая.

* * *

Прийти домой,
Подняться коротким шагом.
Не света включая,
На диван сесть
И каблуком запустить в телевизор,
Как в насильника запускают
Безнадежной истерико-белой рукой.

Прийти домой
И сразу свет включить,
В прихожей выключатель
Бабочкою прихлопнуть
И затопить телевизор,
Как изба не изба без печи.
Сесть на диван и про страну думать нестрашно.
Если бы это слово смазать,
Оно бы так не скрипело
И старилось реже, возможно.

Нет, лучше так.
Прийти домой
И, не успев себя продумать как выгодное дело,
Сразу спать упасть и ничего не видеть –
Ни дома,
Ни страны,
Ни снов дебелых.

Может быть, над городом лететь,
Заглядывая в расщелины домов,
Широкоскулыми скалами друг к другу прижатых.
Заглядывая в себя
по-птичьи недоуменно то одним, то другим третьим глазом,
Не понимая, как это можно – идти?

Прийти, как в себя приходят.

* * *

Ты моешь голову, наклонившись над раковиной,
Дешевым шампунем смываешь
Острый запах дыма наших костров.
Это почти жестоко.
А потом удивленно и как будто раскаиваясь
Смотришь в запотевшее стекло
И пишешь тонко «свет».
А вода из крана бежит и бежит.
И я не знаю, где это чувство,
Выжженное хлоркой, берет истоки.

А еще ты бываешь подобна
Отупевшей от собственной белизны статуэтке,
Когда музыкой в виде наушников,
Черных, жестких насекомых,
Затыкаешь свой слух,
Скорчившись на табуретке.

Но когда ты спишь. И тишина
Наполнена твоим теплым дыханьем,
Электричество по проводам
Течет медленно, с каким-то чужим шипеньем.
Из ниоткуда приходит осознанье,
Берет злая оторопь.
Двое суток осталось,
Двое суток до грехопаденья

Наверх

Замок

Автор - Ангелина Трофимова, Лауреат VI МЛФ по направлению поэзии.

Не все ли равно на глупую рифму,
Когда на всех парусах по десятибалльной шкале
идешь к красивому рифу?

С.Васильев

Где лазурное небо и аккуратные облака
Вылеплены из специального дождевого теста,
Где чайки друг на друга кричат флегматично, устало,

Именно там я подарю тебе замок из воздуха и песка,
Поселю туда несбывшиеся надежды, мечты, идеалы –
Чтобы никто не говорил, что им в мире нет места.

* * *

В солнечно-желтые, обгоревшие,
Чуть облетевшие
Плюс пять-восемь

Не будет пощады:
Воздух остывает, ветры – злы,
Из туч складывает пазлы

Солнце – усталое, сонное, влюбленное
В эту блондинистую осень.
А ты – наблюдай. Эмоций – не надо.

Ведь ты только оконное
Стекло.
Помнишь, прошлую осень солнце не сберегло?

* * *

Кипящее море,
Соленые капли,
Шипят и грохочут,

Кричат, и ревут, и хохочут:
«Затопим все, смоем,
Не оставим мы камня на камне!».

А я жду корабль,
Куда мне
Сквозь шторм (баллов восемь),

Кажется, не попасть и матросом,
Штурманом, коком…
Но я надеюсь. Я жду корабль.

Безразличен мне флаг и цвет парусов –
Я не капризная дева Ассоль;
Но мне холодно, страшно и одиноко…

А когда я увижу силуэт корабля на востоке,
Где каюты переполнены, заперты на засов,
Я перестану надеяться, потому что: я – море и небо, и соль.

* * *

Тяжелые темные волны
Шепчут: «Проси что угодно –
Исполним».

...Я отвечаю: «Sorry,
Мне рано о чем-то просить
Море».

Наверх

Кенигсберг

Автор - Ангелина Трофимова, Лауреат VI МЛФ по направлению поэзии.

Среди жителей Кенигсберга существовал спор о том,
можно ли пройти все семь городских мостов,
не пройдя дважды по одному и тому же.
В 18 веке математиком Эйлером было научно доказано,
что пройти дважды все-таки придется.

Небо падает наземь
Или на семь
Мостов Кенигсберга,

На мокрые улицы,
Мокрые волосы,
Что первым дождем из последнего снега

Хотят навсегда перепутаться
В длинных двух запятых – проводах плеера,
Став только клипом для песни

Или еще одной иллюстраций для сочинений Эйлера,
О том, что нельзя сжечь мосты,
Чтобы пройти Кенигсберг,

Даже если
Примешь решение не возвращаться,
В город, где падет небо или дождь или снег.

Наверх

Без слов

Автор - Сергей Аксенов, дипломант VI МЛФ по направлению поэзии

Снежинки ложатся на виражи,
Не бегают, не снуют.
Позёмка, позёвывая, кружит.
Спокойствие и уют.

На обуви вылепил первый снег
Пудовые якоря.
Волочим конечности, как во сне,
Ни слова не говоря.

По-детски застенчиво осмелев,
Целуют тебя в лицо
Посланцы заснеженных королев
Пушинками леденцов.

На сладкое нынче мороз не скуп –
Три облака ссыпал вниз!
А ты – поведи уголками губ
И... лакомо облизнись.

На небе горит, рыжиной слепя,
Варёная курага.
С тобой мне не стыдно впустить в себя
Беспечного дурака.

И я от тебя отстаю на шаг,
Зачерпывая рукой
Нетронутый, девственный снежный шарм,
Торжественность и покой;

Как питчер, размахиваюсь, и – в бой,
Вращающийся снаряд!
Предательски, в спину; само собой,
Ни слова не говоря!

Как только проходит секундный шок,
Ты мне, театрально злясь,
В ответ посылаешь тугой снежок –
И, стало быть, понеслась!

Летит прохладительная труха
За шиворот, в рукава –
Вытряхивать некогда впопыхах.
Ни сло... Да к чему слова!

Хватаю за плечи тебя, влеку
К сугробу-снеговику.
Могу я тебя извалять в снегу?
Могу, ещё как могу!..

-----------------------------

А после, отряхивая пальто,
Улыбку всему даря,
Идём и хватаем снежинки ртом,
Ни слова не говоря.

И ангелы шепчутся втихаря
В заоблачных сухарях…

А вы просто слушайте звукоряд –
. . . . . . . . . .

Наверх

Без названия

Автор - Павел Быков, дипломант VI МЛФ по направлению поэзии

Не прекращать смотреть на лица.
Не прекращать смотреть на небо.
В моей измотанной столице
Я никогда не буду прерван!
Весна! Кто умер, тот проснется. –
Новорожденный крик младенца!
Прольется желтой ниткой Солнце
На голубое полотенце.
Глаза промокнут первым ливнем. –
Умоюсь, вытрусь облаками.
Обязаны мы первой гривне,
Что рабство тянется веками!
Вдохну распахнутые двери. –
Свободы хочется до гроба!
Я так соскучился по вере,
По детству с бабушкиной сдобой.
Но мне засохшею горбушкой
И летом, видимо, кормиться.
И взглядом грубым, как Царь-Пушка,
Не прекращать смотреть на лица!

Наверх

Турникеты

Автор - Юлия Логинова, дипломант VI МЛФ по направлению поэзии

Электричку-золотую рыбку
Я поймаю в море поездов...
И моя прощальная улыбка
Говорит красноречивей слов:
"Не ищи в моих глазах ответы...
Вслух своей, любимой не зови...
Нас с тобою разделяют турникеты...
На вокзале... в жизни... и в любви..."

* * *

Ночь меня к тебе - магнитом,
А потом от нас - вприпрыжку.

Лунным светом весь облитый,
Так похож ты на мальчишку.

Ночь настигнув, недотрогу,
День расправил гордо плечи.

Ты идёшь своей дорогой -
Я иду Тебе навстречу.

Наверх

Подросший Амур

Автор - Анна Сургур (Анна Корнюхина), дипломант VI МЛФ по направлению поэзии

Жестокая осень была безразлична к влюбленным,
И ветер рвал души. За миг до начала начал,
Был создан Амур, на века видеть цель обреченный,
Он просто с сердцами в забавные игры играл.

В пасьянсах времен сочетания карт уникальны,
Забились в конвульсиях стрелки на пыльных часах.
Признания вечности в чувствах до дрожи банальны,
Но стрелы в колчане, а лук в равнодушных руках.

А странные люди в безумье осеннее веря,
Палитрою небо избрали и там в вышине,
По точечкам звезд рисовали мохнатого зверя,
А пьяный Амур восседал на широком окне.

Он видел вселенную сонмом сердец непронзенных,
Работы до черта, а он выдувал облака
Из глиняной трубки и ждал, чтобы пара влюбленных
Ему поцелуй подарила. В тот раз, когда дрогнет рука

Уйдет на покой ветеран – лучший снайпер на свете,
Он будет читать валентинки, пить чай с пирогом.
И знать, что стрелок за подранков бывает в ответе,
А тихая старость есть и у бессмертных богов.

Наверх

Без названия

Автор - Иван Купреянов (Иван Смирнов), приз Молодежного жюри VI МЛФ

Отношения развиваются, как в кино.
Вечера в гостиницах, марочное вино,
Украшения, шмотки, твой парень, моя семья,
Да пошли все нахер, правильно, ты и я.
Поцелуи в шею, висок или между глаз,
Солнце падает только чтобы взойти для нас…
Только, нет, задолбало, может быть, ни к чему,
Ты меня понимаешь. А я тебя – не пойму.
Ты меня полюбила. А зря. А я нет – поверь.
Видишь дверь. Я уйду сейчас в эту дверь.
Ты меня полюбила. И что? Может, влюблена.
А за МКАДом вообще разваливается страна.

И она ни тебе, ни мне, ни себе не нужна...

Наверх

Без названия

Автор - Александр Гречин, дипломант VI МЛФ по направлению поэзии

Отчего как зверь зрачками
Зацепился за тоску?
Ночь моя гремит сверчками.
Окна - с видом на Москву.
За обратную дорогу
Для Страны до старины
Отпускаю понемногу
Сны, что мне отведены.
Там где мы босой стопою
На дощатый встанем пол.
Где подполье, печь с трубою
И наточенный топор.
В дом, где днями - стол с блинами,
Ночи, звездные до слез,
Неизменные над нами,
И мороз зимой, мороз.
От огней до рези ярких,
Фонарей, стеклянных стен,
Микроволн и кофеварки
К деревенской бабе в плен.
Где деревня? Там, где баба -
Пышногрудая весна.
Вот, к такой давно пора бы,
Отрешенная Страна!
Только мы ползком по миру,
В обезжиренных веках,
В блочных комнато-квартирах,
С многоточьем в дневниках,
Оцифровываем звуки,
Краски, души, черт возьми.
Да простят нас наши внуки
Вместе с нашими детьми.

Наверх