Я скажу: звезды – это огни, Очень страшные тайны хранящие. Если разум тебя не покинул, ты не станешь хвалить Красоту этой ночи. Д.Г.Лоуренс. «Под дубом»

Мы никогда не знаем заранее, что нас ждет: взорвавшаяся плита или разведенный костер. Вчера ночью в 2.46 наверху включился свет. Сирена тоже включилась, хотя я не был уверен, что мне это не приснилось. Через десять секунд я оделся и выбежал из своей комнаты на станции. Через двадцать секунд я надевал форму, натягивая длинные эластичные подтяжки и влезая в панцирь куртки пожарного. Через две минуты Цезарь уже вел пожарную машину по улицам Верхнего Дерби. Полли и Рэд, отвечавшие за огнетушители и гидранты, сидели сзади.

Спустя некоторое время яркими короткими вспышками начало возвращаться сознание: мы проверили дыхательный аппарат, надели перчатки. Диспетчер сообщил, что горит дом на Ходдингтон-Драйв. Это могло означать, и что горит весь дом, и что какая-то одна комната.

–Поворачивай налево,– велел я Цезарю. Ходингтон находился всего в восьми кварталах от моего дома.

Горящий дом был похож на пасть дракона. Цезарь попытался объехать вокруг него, чтобы дать мне возможность увидеть дом с трех сторон. Потом мы выскочили из машины и на мгновение застыли, как Давид перед Голиафом.

–Подключайте линию на два с половиной дюйма,– сказал я Цезарю, который сегодня отвечал за насосы. Ко мне бежала женщина в ночной рубашке. За ее юбку цеплялись трое плачущих детей.

–Mija![Дочка! (исп.) ] – кричала она, показывая рукой.– Mija!

–Donde esta?[Где она? (исп.) ] – Я встал прямо перед ней, чтобы она видела только мое лицо.– Cuantos anos tiene?[Сколько ей лет? (исп.) ]

Она указала на окна второго этажа и плача ответила:

–Tres.[Три (исп.). ]

–Капитан!– крикнул Цезарь.– Мы готовы!

Я услышал сирену второй подъехавшей машины – резервная команда, приехавшая к нам на помощь.

–Рэд, вентиляционное отверстие на северо-восточной стороне крыши, Полли, сбивай огонь! У нас ребенок на втором этаже. Я посмотрю, можно ли его забрать оттуда.

Это не было похоже на сцену из фильма, и я не претендовал на Оскара. Если я войду и лестница обвалится… если обвалится весь дом… если температура поднялась настолько, что все вокруг плавится – я вернусь и прикажу своим людям сделать то же самое. Безопасность спасателя важнее безопасности жертвы.

Всегда.

Я трус. Иногда, когда моя смена уже заканчивается, вместо того чтобы сразу идти домой, я остаюсь, скручиваю шланги. Или завариваю свежий кофе для команды, которая сейчас приедет. Я все время думаю, почему я больше отдыхаю там, где меня выдергивают из постели два-три раза за ночь. Наверное, потому что здесь я не боюсь, что случится какая-то беда – она и так случится. Но переступив порог дома, я тут же начинаю переживать о том, что может произойти.

Однажды во втором классе Кейт нарисовала пожарного с нимбом над каской. Она сказала в классе, что я обязательно попаду в рай, потому что в аду я затушу весь огонь.

Я все еще храню этот рисунок.

Я разбил дюжину яиц в миску и начал взбивать. Бекон уже брызгал жиром на плитке. Сковородка грелась для блинов. Пожарные едят все вместе, по крайней мере, мы стараемся, пока не включится сирена. Сегодня я побалую ребят, которые все еще пытаются смыть с себя воспоминания прошедшей ночи. Я услышал за спиной шаги.

–Бери стул,– скомандовал я, не поворачиваясь.– Все уже почти готово.

–Спасибо, но я, наверное, откажусь,– ответил женский голос.– Не хотелось бы навязываться.

Я обернулся, взмахнув лопаткой. Было неожиданно слышать здесь голос женщины, особенно в семь утра. Она была невысокого роста, с непослушными волосами, которые напомнили мне лесной пожар. Ее пальцы были унизаны блестящими серебряными кольцами.

–Капитан Фитцджеральд, меня зовут Джулия Романо. Я – опекун-представитель по делу Анны.

Сара говорила мне о ней – о женщине, которую судья будет слушать в суде.

–Пахнет чудесно,– заметила она, улыбаясь. Потом подошла и взяла у меня лопатку.– Не могу стоять в стороне, когда кто-то готовит. Это у меня в генах.

Я наблюдал, как она роется в холодильнике. В конце концов она достала баночку хрена.

–Я надеялась, что у вас найдется минутка поговорить.

–Конечно.

Хрен? Она добавила в яичницу целую ложку, потом взяла на полочке со специями апельсиновую приправу, порошок чили и добавила еще и это.

–Как дела у Кейт?

Я налил тесто на сковородку и смотрел, как оно поджаривается. Когда я перевернул блин, он получился ровным и нежно коричневым. Я уже говорил с Сарой сегодня утром. У Кейт ночь прошла спокойно, в отличие от Сары. Из-за Джесси.

Во время пожара в доме бывает момент, когда ты знаешь, что тебе необходимо победить огонь, иначе он победит тебя. Ты видишь, как трескается потолок над головой, а синтетический ковер прилипает к твоим подошвам. Все это ошеломляет, и тогда ты возвращаешься и напоминаешь себе, что огонь поглотит сам себя, без посторонней помощи.

В эти дни я сражаюсь с шестью пожарами одновременно. Перед собой я вижу больную Кейт. Оглядываюсь – и вижу Анну с ее адвокатом. Джесси, который не напивается, только когда накачивается наркотиками. Сара, хватающаяся за соломинку. И я, в полном обмундировании. У меня в руках багры, крюки – инструменты для разрушения. А мне нужно что-то, чтобы связать нас вместе.

–Капитан Фитцджеральд… Брайан!– Голос Джулии Романо вернул меня в кухню, которая быстро заполнялась дымом. Она потянулась мимо меня и сняла со сковородки сгоревший блин.

–Боже!– Я бросил черный диск, бывший когда-то блином, в раковину, и он зашипел на меня.

–Простите меня.

Словно «Откройся, Сезам», эти два простых слова изменили обстановку.

–Хорошо, что есть еще яйца.

В горящем доме включается шестое чувство. Ты ничего не видишь из-за дыма. Ты ничего не слышишь, потому что огонь ревет. Ты не можешь ни к чему прикоснуться, иначе тебе конец. Передо мной шел Полли с огнетушителем. Ряд пожарных прикрывал его. Подключенный шланг был толстым и неподъемным. Мы продвигались вверх по лестнице, все еще целой, благодаря тому что огонь сбивали через дыру, которую Рэд пробил в крыше. Как любой заключенный, огонь пытался сбежать.

Я опустился на четвереньки и пополз по коридору. Мать сказала, что комната на третьем этаже слева. Огонь прокатился по другой стороне потолка, стремясь к вентиляционному отверстию. Когда струя вырвалась, пар поглотил других пожарных.

Дверь в детскую была открыта. Я заполз туда, выкрикивая имя. Большая фигура у окна притянула меня, как магнит, но это оказалась огромная мягкая игрушка. Я посмотрел в шкафу, под кроватью, но там никого не было.

Я опять вернулся в коридор и чуть не упал, зацепившись за Шланг толщиной с руку. Человек мыслит, огонь – нет. Огонь следует по определенному пути, ребенок – не обязательно. Куда бы я пошел, если бы испугался?

Я начал быстро заглядывать в двери комнат. Одна была розовая – комната самого маленького. В другой по всему полу и на кровати были разбросаны машинки. Следующая оказалась не комнатой, а кладовой. Спальня хозяев находилась в дальнем конце коридора.

Если бы я был ребенком, то мне захотелось бы к маме.

В отличие от других комнат, из этой валил густой черный дым. Нижняя часть двери уже почернела. Я открыл ее, зная, что впущу воздух, зная, что этого делать нельзя. Но другого выбора у меня не было.

Как я и ожидал, тлеющая дверь загорелась, и передо мной полыхнула стена огня. Я рванул вперед, словно бык, чувствуя, как на каску и куртку падают угли.

–Луиза!– закричал я. На ощупь пробираясь по периметру комнаты, я нашел шкаф. Сильно постучал и снова позвал ее. Ответный стук был еле слышен, но он был.

–Нам везет,– сказал я Джулии. Она ожидала любого ответа, кроме такого.– Сестра Сары присмотрит за детьми, если в этот раз все затянется надолго. Обычно мы с Сарой меняемся: Сара остается на ночь с Кейт в больнице, а я дома с остальными детьми, потом наоборот. Сейчас проще. Дети достаточно взрослые, чтобы позаботиться о себе.

Услышав мой ответ, она что-то записала в маленький блокнот, а я занервничал. Анне только тринадцать – наверное, это слишком мало, чтобы оставлять ее дома одну? Социальные службы, скорее всего, считают именно так. Но Анна повзрослела уже давно.

–Как вы считаете, у Анны все в порядке?– спросила Джулия.

–Не думаю, что она подавала бы в суд, если бы все было в порядке. Сара говорит, что ей хочется внимания.

–А вы как полагаете?

Чтобы выиграть время, я попробовал яичницу. Хрен сделал ее на удивление вкусной. Он подчеркивал вкус апельсиновой приправы. Я сказал об этом Джулии.

Она положила салфетку рядом со своей тарелкой.

–Вы не ответили на мой вопрос, мистер Фитцджеральд.

–Не думаю, что все так просто.– Я осторожно положил вилку.– У вас есть братья или сестры?

–И то и другое. Шесть старших братьев и сестра-близнец.

Я присвистнул.

–У ваших родителей, наверное, бесконечное терпение.

Она пожала плечами.

–Добрые католики. Не знаю, как у них это получилось, но никто из нас не опустился на дно.

–Вы всегда так думали?– спросил я.– Вы ощущали, когда были ребенком, что у родителей есть любимчики?

Ее лицо напряглось, совсем незаметно. Но я почувствовал себя неловко, оттого что начал эту тему.

–Мы знаем, что детей нужно любить одинаково, но это не всегда получается.– Я встал.– У вас есть немного времени? Я хочу, чтобы вы кое с кем познакомились.

Прошлой зимой, когда был сильный мороз, к нам поступил вызов скорой помощи. Парень, живущий за городом, нанял рабочего, чтобы расчистить дорогу. Приехав, тот нашел его замерзшим и позвонил 911. Похоже, накануне парень вышел из своей машины, поскользнулся и замерз прямо на дороге. Рабочий его чуть не переехал, думая, что это сугроб.

Когда мы явились на место, он пробыл на морозе около восьми часов и превратился в самый настоящий кусок льда. Колени у него были согнуты. Я помню это, потому что когда в конце концов мы отбили его и уложили на носилки, его колени торчали вверх. Мы включили отопление в машине, занесли его туда и начали срезать одежду. К тому времени, когда мы заполнили все документы для заказа больничной перевозки, он уже сидел и разговаривал с нами.

Я рассказываю это, чтобы вы поняли: чудеса случаются, несмотря ни на что.

Это покажется банальным, но мое решение стать пожарным было вызвано прежде всего желанием спасать людей. Поэтому в тот момент, когда я появился в пылающем проеме двери с Луизой на руках, когда ее мать первой увидела нас и упала на колени, я знал, что сделал свою работу, и сделал хорошо. Я положил девочку рядом с медиком из другой бригады, который поставил ей капельницу и надел кислородную маску. Девочка кашляла, была напугана. Но с ней все было в порядке.

Пожар продолжал бушевать. Ребята выносили из дома вещи и составляли список. Дым затянул ночное небо, и я не мог различить ни одной звезды из созвездия Скорпиона. Я снял перчатки и потер ладонями глаза, которые будут болеть еще несколько часов.

–Хорошая работа,– сказал я Рэду, который скручивал шланги.

–Хорошее спасение, капитан,– отозвался он.

Конечно, лучше бы Луиза оставалась в своей комнате, как считала ее мать. Но дети никогда не сидят там, где их ищешь. Ты оборачиваешься и находишь ребенка не в спальне, а в шкафу; ты оборачиваешься и видишь, что ей не три, а тринадцать. Быть родителем – значит постоянно надеяться на то, что твой ребенок не уйдет настолько далеко вперед, чтобы ты уже не мог понять его следующего шага.

Я снял каску и потянул мышцы шеи. Глянул на то, что когда-то было домом. Женщина, которая там жила, стояла рядом со слезами на глазах. Она все еще держала на руках самого младшего, а остальные дети сидели в пожарной машине под присмотром Рэда. Она молча поднесла мою руку к губам. На ее щеке осталась сажа от моей куртки.

–Пожалуйста,– проговорил я.

На обратном пути к станции я попросил Цезаря сделать крюк, чтобы проехать мимо моего дома. Джип Джесси был на месте. Свет в доме не горел. Я представил Анну, укрытую, как всегда, одеялом до подбородка. И пустую кровать Кейт.

–Возвращаемся, Фитц?– спросил Цезарь. Машина еле ползла, почти остановившись напротив моего дома.

–Возвращаемся,– сказал я.– Давай домой.

Я стал пожарным, потому что хотел спасать людей. Нужно было быть более определенным. Нужно было называть имена.

В машине Брайана Фитцджеральда звезды были везде. Таблицы лежали на пассажирском сиденье и на столике, на заднем сиденье был целый склад ксерокопий с изображением туманностей и планет.

–Извините,– произнес он, краснея.– Я не думал, что у меня будут гости.

Помогая расчистить место для себя, я нашла звездную карту, исколотую иголкой.

–Что это?– поинтересовалась я.

–Атлас неба. Что-то вроде хобби.

–Когда я была маленькой, то однажды попробовала назвать каждую звезду именем кого-то из родственников. Самое удивительное, что, когда я уснула, имена еще не закончились.

–Анну назвали в честь галактики,– сказал Брайан.

–Это намного круче, чем получить имя в честь своего святого,– протянула я. – Однажды я спросила у мамы, почему звезды светятся. Она ответила, что это светятся ночники, чтобы ангелы не заблудились на небе. Но когда я задала тот же вопрос папе, он начал говорить что-то о газах. В конце концов я решила, что после еды, которой Бог угощает ангелов, они ночью бегают в туалет.

Брайан громко рассмеялся.

–Я тоже в свое время пытался рассказать детям об атомном синтезе.

–И как?

Он на секунду задумался.

–Они, наверное, смогли бы найти Большую Медведицу с закрытыми глазами.

–Впечатляет. Для меня все звезды одинаковы.

–Это не так сложно, как кажется. Если увидеть часть созвездия – например, Пояс Ориона, то тогда сразу видно звезду Ригель на его ноге.– Он помолчал.– Но девяносто процентов Вселенной недоступно для наших глаз.

–Тогда откуда вы знаете, что там что-то есть?

Он сбавил скорость перед светофором.

–Темная материя притягивает другие тела. Ее нельзя увидеть, нельзя почувствовать, но можно наблюдать, как что-то притягивается в том направлении.

Вчера вечером, через десять секунд после ухода Кемпбелла Иззи вошла в гостиную, где я как раз собиралась побаловать себя и поплакать от души, как и положено нормальной женщине хоть раз в месяц.

–Да,– сухо сказала она.– Теперь я действительно вижу, что это сугубо деловые отношения.

Я сердито посмотрела на нее.

–Ты подслушивала?

–Извини, но неужели при таких тонких стенах ты надеялась побыть со своим Ромео тет-а-тет?

–Если тебе есть что сказать – говори,– предложила я.

–Мне?– Иззи нахмурилась.– Но это же не мое дело, правда?

–Не твое.

–Отлично. Тогда я оставлю свое мнение при себе.

Я закатила глаза.

–Ну пожалуйста, Изабелл.

–Я думала, ты не попросишь.– Она присела рядом со мной на диван.– Знаешь, Джулия, когда бабочка впервые видит яркий свет, он кажется ей прекрасным. Во второй раз она бежит от него подальше.

–Во-первых, не надо сравнивать меня с насекомым. Во-вторых, летит подальше, а не бежит. В-третьих, нет никакого второго раза. Бабочка умерла.

Иззи ухмыльнулась.

–Ты такой адвокат.

–Я не позволю Кемпбеллу ранить меня.

–Тогда попроси, чтобы тебя перевели.

–Это же не армия.– Я обняла диванную подушку.– И я не могу это сделать, особенно сейчас. Он подумает, что я слабая и теряю профессионализм из-за глупого, тупого… случая.

–Ты не можешь.– Иззи покачала головой.– Он – эгоцентричный придурок, который пожует тебя и выплюнет. А у тебя настоящий дар влюбляться в мерзавцев, от которых нужно бежать сломя голову. Мне не хочется сидеть здесь и слушать, как ты пытаешься убедить себя в том, что у тебя нет никаких чувств к Кемпбеллу, в то время как пятнадцать лет ты залечивала рану, которую он тебе нанес.

Я изумленно посмотрела на нее.

–Ничего себе!

Она пожала плечами.

–Думаю, мне просто надо было выговориться.

–Ты ненавидишь всех мужчин? Или только Кемпбелла?

Иззи сделала вид, что задумалась.

–Только Кемпбелла,– в конце концов ответила она.

Больше всего мне хотелось сейчас остаться в гостиной одной и швырнуть что-то. Например, пульт от телевизора, или стеклянную вазу, или еще лучше – свою сестру. Но я не могла выгнать Иззи из дома, в который она переехала всего несколько часов назад. Я встала и взяла со стойки ключи.

–Я ухожу. Ложись, не жди меня.

Я не часто хожу куда-то по вечерам, поэтому никогда не была в баре «Кот Шекспира», хотя это всего в четырех кварталах от моего дома. В баре было темно, полно народа и пахло смесью пачули и гвоздики. Я протолкнулась внутрь, взгромоздилась на стул у барной стойки и улыбнулась сидящему рядом мужчине.

Мне хотелось заняться сексом на заднем ряду в кинотеатре с кем-нибудь, кто не знает даже моего имени. Мне хотелось, чтобы парни подрались за честь угостить меня.

Я хотела показать Кемпбеллу, что он теряет.

У сидящего рядом мужчины были голубые глаза, собранные в хвост черные волосы и улыбка Керри Гранта. Он вежливо кивнул мне, потом отвернулся и начал целоваться с каким-то блондином. Я оглянулась и увидела то, чего сначала не заметила: в баре было полно мужчин, но танцевали, флиртовали и заигрывали они друг с другом.

–Что вы будете?– У бармена были ярко-розовые волосы, прическа, как у дикобраза, а в носу кольцо, как у быка.

–Это гей-бар?

–Нет, это клуб офицеров Вест-Пойнта. Ты хочешь выпить или нет?– Он показал на бутылку текилы за своей спиной и взял низкий стакан.

Я порылась в сумочке и достала пятидесятидолларовую купюру.

–Давай всю,– посмотрев на бутылку, я нахмурилась.– Держу пари, Шекспир никогда не имелкота.

–Кто нагадил тебе в душу?– спросил бармен.

Прищурившись, я посмотрела на него.

–Ты не гей.

–Конечно гей.

–Если бы ты был геем, то скорее всего понравился бы мне. Как это было с…– Я посмотрела на увлеченную пару рядом, потом на бармена и пожала плечами. Он покраснел, потом отдал мне деньги, и я запихнула их обратно в кошелек.

–Кто сказал, что нельзя купить себе друга?– пробормотала я.

Через три часа я осталась в баре одна, не считая Семерки. Бармен называл себя так с прошлого августа, когда решил избавиться от всего, к чему обязывало имя Нейл. «Семерка» не несет абсолютно никакого скрытого смысла, сказал он мне, и именно это ему нравилось.

–Может, надо было выбрать «Шестерку»,– заметила я, когда бутылка текилы опустела.– Тогда можно было менять на «Девятку».

Семерка как раз закончил складывать стаканы.

–Все. Тебе хватит.

–Он называл меня Бриллиантом,– вспомнила я, и этого было достаточно, чтобы расплакаться.

Бриллиант – это просто камень, подвергшийся влиянию высокой температуры и огромного давления. Исключительные вещи всегда прячутся там, куда никто и не думает взглянуть.

Но Кемпбелл взглянул. А потом бросил, напомнив мне, что увиденное не стоило его времени и усилий.

–У меня тоже когда-то были розовые волосы,– сказала я Семерке.

–А у меня когда-то была нормальная работа,– ответил он.

–И что случилось?

Он пожал плечами.

–Я выкрасил волосы в розовый цвет. А с тобой что случилось?

–А я отрастила свой цвет.

Семерка вытер стойку, на которую я нечаянно разлила текилу.

–Никто не ценит того, что есть,– произнес он.

Анна сидела за кухонным столом одна с большой миской хлопьев. Она широко открыла глаза, увидев своего отца со мной, но больше никак не отреагировала.

–Ночью был пожар, да?– спросила она, шумно вздохнув.

Брайан пересек кухню и обнял ее.

–Да, сильный.

–Поджигатель?

–Вряд ли. Он поджигает пустые здания, а там был ребенок.

–Которого ты спас,– угадала Анна.

–Точно.– Он посмотрел на меня.– Я хотел отвезти Джулию в больницу. Поедешь с нами?

Она посмотрела в миску.

–Не знаю.

–Эй!– Брайан поднял ее подбородок.– Никто не собирается запрещать тебе видеться с Кейт.

–Но никто особенно и не обрадуется, увидев меня там,– сказала она.

Позвонил телефон, и Брайан снял трубку, послушал кого-то, а потом улыбнулся.

–Отлично. Отлично. Конечно, я приеду.– Он передал трубку Анне.– Мама хочет с тобой поговорить.

Затем извинился и пошел переодеваться.

Поколебавшись, Анна взяла трубку. Она ссутулилась, пытаясь создать кусочек личного пространства.

–Алло?– И тут же обрадованно спросила: – В самом деле? Правда?

Спустя некоторое время она повесила трубку. Села, взяла еще ложку хлопьев и оттолкнула тарелку.

–Это мама звонила?– поинтересовалась я, садясь напротив.

–Да. Кейт пришла в себя,– ответила Анна.

–Это хорошая новость.

–Наверное.

Я оперлась локтями на стол.

–А почему это может быть плохой новостью?

Но Анна не ответила.

–Она спросила, где я была.

–Мама?

–Кейт.

–Ты разговаривала с ней о своем судебном иске, Анна?

Не обращая на меня внимания, она взяла коробку с хлопьями и начала обрывать пластиковую обертку.

–Несвежие,– сказала она.– Всегда остается воздух или плохо запечатывают коробку.

–Кто-нибудь сказал Кейт о том, что происходит?

Анна прижала коробку, пытаясь закрыть ее, как показано на картинке, но у нее не получалось.

–Мне ведь эти хлопья даже не нравятся.

Когда она сделала вторую попытку, коробка выпала из рук, и все содержимое рассыпалось по полу.

–Черт!– она залезла под стол, пытаясь собрать хлопья руками.

Я тоже опустилась на пол рядом с Анной и наблюдала, как она ссыпает хлопья в коробку. На меня она не смотрела.

–Мы купим для Кейт еще, когда она вернется домой,– осторожно заметила я.

Анна остановилась и взглянула на меня. Без обычной замкнутости она выглядела совсем девчонкой.

–Джулия, а если она меня ненавидит?

Я убрала прядь волос с ее лица.

–А если нет?

–Вывод такой,– рассуждал Семерка вчера.– Мы никогда не влюбляемся в тех, в кого нужно.

Я посмотрела на него, достаточно заинтригованная, чтобы собраться с силами и отлепить лицо от барной стойки.

–Я не одна такая?

–Нет, черт возьми.– Он отодвинул в сторону чистые стаканы.– Ну, подумай: Ромео и Джульетта пошли против системы, и видишь, чем это закончилось? Супермен влюбился в Луизу Лейн, хотя ему, конечно, больше подходит Женщина-Кошка. Доусон и Джои – продолжать? Не говоря уже о Чарли Брауне и рыжеволосой малышке.

–А ты?– спросила я.

Он пожал плечами.

–Я уже сказал. Это происходит со всеми.– Он облокотился о барную стойку и был теперь так близко, что я видела темные корни его розовых волос.– Мою ошибку звали Липа.

–Я бы тоже ушла от того, у кого вместо имени название дерева,– посочувствовала я.– Парень или девушка?

Но ухмыльнулся.

–Этого я не скажу.

–Ну и чем же она тебе не подошла?

Семерка вздохнул.

–Ну, она…

–Ага! Ты сказал она!

Он закатил глаза.

–Да, детектив Джулия. Из-за тебя меня отсюда выгонят. Довольна?

–Не особенно.

–Я отправил Липу обратно в Новую Зеландию. У нее закончилась рабочая виза. Нужно было либо прощаться, либо жениться.

–И что с ней было не так?

–Абсолютно ничего,– признался Семерка.– Она убирала, как домовой. Никогда не позволяла мне мыть посуду, слушала все, что я хотел сказать. Она была ураганом в постели и была без ума от меня. Веришь или нет, но я был для нее единственным. Просто все это было на девяносто восемь процентов.

–А еще два?

–Знаешь,– он начал переставлять чистые стаканы на дальний конец стойки.– Чего-то не хватало. Я не понимал, чего именно, но не хватало. Если рассматривать отношения как живой организм, то одно дело, когда отсутствующие два процента – ноготь мизинца. Но когда их не хватает в сердце – это совсем другое.– Он повернулся ко мне.– Я не плакал, когда она садилась в самолет. Мы прожили вместе четыре года. А когда она уходила, я ничего не чувствовал.

–А у меня другая проблема,– поделилась я с ним.– У моих отношений было сердце, но не было тела, в котором жить.

–И что случилось потом?

–А что еще могло случиться? Оно разбилось.

Самое смешное: Кемпбелла притягивало ко мне, потому что я не была похожа ни на кого в школе Виллера. А меня тянуло к Кемпбеллу, потому что мне очень хотелось как-то привязаться к этому месту. Я знаю, что о нас судачили, его друзья пытались понять, почему Кемпбелл тратит свое время на такую, как я. Не сомневаюсь, они думали, что меня просто ничего не стоит затащить в постель.

Но мы этого не делали. После школы мы встречались на кладбище. Иногда разговаривали друг с другом стихами. Однажды мы даже попробовали разговаривать без буквы «с». Мы сидели спиной друг к другу и пытались прочитать мысли, притворяясь ясновидящими, будто он владел моим разумом, а я – его.

Я любила его запах, когда он наклонялся, чтобы лучше слышать меня,– запах нагретого солнцем помидора или высыхающего мыла на капоте машины. Я любила ощущать его руку на своей спине. Я любила.

–А что, если бы мы это сделали?– спросила я однажды вечером, оторвавшись от его губ.

Он лежал на спине, глядя, как луна качается в гамаке из звезд. Одна его рука была отброшена за голову, а другой он прижимал меня к себе.

–Что сделали?

Я не ответила. Просто поднялась на локте и поцеловала его таким долгим поцелуем, что, казалось, земля под ним поддалась.

–А-а,– прохрипел он.– Это.

–Ты когда-нибудь пробовал?

Он только улыбнулся. Я подумала, что, скорее всего, он спал с Маффи, Баффи или Паффи, или со всеми тремя сразу в раздевалке бейсбольной команды. Или после вечеринки у кого-то дома, когда от обоих пахло папиным бурбоном. Мне было интересно, почему тогда он не пытается переспать со мной. И я решила тогда, что причина в том, что я не Маффи, Баффи или Паффи, а Джулия Романо, которая недостаточно хороша.

–Ты не хочешь?– спросила я.

Это был один из тех моментов, когда я знала, что мы разговариваем не о том, о чем нужно. Я никогда раньше не переходила этот мост между словом и делом и, не зная, что сказать, прижала руку к его брюкам. Он отодвинулся.

–Бриллиант,– проговорил он,– я не хочу, чтобы ты думала, будто я здесь только поэтому.

Если вы встретите одинокого человека, не слушайте, что он вам говорит. Он один не потому, что ему так нравится, а потому, что пытался влиться в мир, но люди его все время разочаровывали.

–Тогда почему ты здесь?

–Потому что ты знаешь наизусть весь «Американский пирог»,– ответил Кемпбелл.– Потому что, когда ты улыбаешься, виден твой кривоватый зуб.– Он посмотрел на меня долгим взглядом.– Потому что ты не такая, как все.

–Ты любишь меня?– прошептала я.

–А разве я не это только что сказал?

В этот раз, когда я начала расстегивать пуговицы на его джинсах, он не отодвинулся. Он был таким горячим в моих ладонях, что я подумала, останется ожог. В отличие от меня, Кемпбелл знал, что нужно делать. Он целовал, скользил, толкал, разрывал меня на части. Потом остановился.

–Ты не говорила, что ты девственница,– проговорил он.

–Ты не спрашивал.

Но он понял. Он задрожал и начал двигаться внутри меня – поэзия рук и ног. Я вытянулась и схватилась руками за надгробный камень, и высеченные на нем слова все еще стоят у меня перед глазами: «Нора Дин, родилась 1832, умерла 1838».

–Бриллиант,– прошептал он, когда все закончилось.– Я думал…

–Я знаю, что ты думал.– Как это бывает, когда ты отдаешься кому-то, он открывает тебя и видит, что получил не тот подарок, которого ожидал, но ему все равно приходится улыбаться, кивать и благодарить тебя?

Во всех моих неудачах в отношениях с мужчинами виноват Кемпбелл. Стыдно признаться, но, кроме него, у меня было только три с половиной мужчины, ни с одним из них я не стала более опытной.

–Хочешь, угадаю,– сказал Семерка вчера.– Первый хотел с твоей помощью забыть прежнюю любовь, а второй был женат.

–Откуда ты знаешь?

Он рассмеялся.

–Потому что ты – типичный случай.

Я окунула мизинец в свой мартини. Из-за обмана зрения палец казался сломанным и кривым.

–Еще один был из клуба, инструктор по виндсерфингу.

–Этот, наверное, был стоящим.

–Он был очень красивым,– ответила я.– А член размером с маленькую сосиску.

–Да ну!

–На самом деле я вообще ничего не чувствовала.

Семерка ухмыльнулся.

–Так это и была половинка?

Я стала красной как рак.

–Нет, был еще один парень. Я не знаю, как его зовут,– призналась я.– Я проснулась под ним после ночи вроде этой.

–Ты – жертва сексуальных крушений,– медленно проговорил Семерка.

Но это было не совсем так. Крушение – это случайность. А я бы прыгнула под колеса грузовика. Я бы даже привязала себя к паровозу. Какая-то часть меня верила, что появится супермен, но для начала нужно, чтобы жертва заслуживала спасения.

Кейт Фитцджеральд уже была привидением. Ее кожа стала прозрачной, а волосы такими светлыми, что сливались с подушкой.

–Как дела, детка?– пробормотал Брайан и наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб.

–Думаю, Богатырские Игры придется пропустить,– пошутила она.

Анна топталась у двери рядом со мной. Сара протянула ей руку. Анна только этого и ждала и влезла на матрац Кейт, а я отметила про себя этот маленький жест матери. Потом Сара увидела на пороге меня.

–Брайан, что она тут делает?

Я ждала, что Брайан объяснит, но он, похоже, не собирался ничего говорить. Поэтому я нацепила улыбку и сделала шаг вперед.

–Я узнала, что Кейт сегодня лучше, и подумала, что могу с ней поговорить.

Кейт приподнялась на локтях.

–Вы кто?

Я ожидала, что Сара начнет нападать на меня, но заговорила Анна.

–Я не думаю, что это удачная идея,– произнесла она, хотя знала, что именно поэтому я и приехала.– Я имею в виду, что Кейт все еще слаба.

Мне понадобилась секунда, чтобы понять: в жизни Анны каждый, кто что-либо говорил, становился на сторону Кейт. И она делает все возможное, чтобы удержать меня на своей стороне.

–Вы знаете, Анна права,– поспешно вмешалась Сара.– Кейт только пришла в себя.

Я положила руку на плечо Кейт.

–Не беспокойся.– Потом повернулась к ее матери.– Как я понимаю, это вы хотели, чтобы слушание…

Сара перебила меня:

–Мисс Романо, мы можем поговорить в коридоре?

Мы вышли, и Сара подождала, пока медсестра с подносом в руках пройдет мимо нас.

–Я знаю, что вы обо мне думаете,– начала она.

–Миссис Фитцджеральд…

Она покачала головой.

–Вы на стороне Анны. Так и должно быть. Я была когда-то адвокатом и прекрасно понимаю. Это ваша работа, и вам нужно понять, почему мы стали такими, как есть.– Она потерла лоб.– Мое дело – заботиться о своих дочерях. Одна из них очень больна, а другая очень несчастна. Может, я еще чего-то не понимаю, но… Я знаю, что Кейт не поправится быстрее, если узнает, что вы пришли, потому что Анна не забрала свой иск. Поэтому я прошу вас не говорить ей об этом. Пожалуйста.

Я медленно кивнула, и Сара повернулась, чтобы идти к палате Кейт. Взявшись за дверную ручку, она заколебалась.

–Я люблю их обеих,– сказала она. И это уравнение мне предстояло решить.

Я сказала Семерке, что настоящая любовь – это преступление.

–Только до восемнадцати,– ответил он, закрывая кассовый аппарат.

К этому времени барная стойка стала частью меня, вторым телом, поддерживающим первое.

–Из-за тебя у кого-то останавливается дыхание,– продолжала я, размахивая пустой бутылкой из-под ликера.– Ты отбираешь у кого-то способность сказать хоть слово. Ты крадешь сердце.

Он помахал передо мной полотенцем.

–Любой судья отправил бы это дело в мусорную корзину.

–Тебя бы это не удивило.

Семерка расправил полотенце, чтобы вытереть стойку.

–Ну ладно. Может, это и тянет на мелкое преступление.

Я прижалась щекой к холодной влажной поверхности.

–Нет. Для жертвы это удар на всю жизнь.

Брайан и Сара повели Анну в кафе, оставив меня наедине со сгорающей от любопытства Кейт. Думаю, что можно посчитать по пальцам, когда ее мать осознанно становилась на чью-либо еще сторону. Я объяснила, что помогаю семье принять некоторые решения, касающиеся здоровья.

–Вы из комитета по вопросам медицинской этики?– угадывала Кейт.– Или из юридической службы больницы? Вы похожи на адвоката.

–А как выглядят адвокаты?

–Как доктора, когда не хотят говорить о результатах твоих анализов.

Я придвинула стул.

–Что ж, рада слышать, что тебе уже лучше.

–Да, мне сегодня лучше, чем вчера,– ответила Кейт.– Вчера от лекарств я бы перепутала Оззи и Шерон Осборн с Оззи и Харриет из музыкальной комедии.

–Ты знаешь, каково на сегодня состояние твоего здоровья? Кейт кивнула.

–После пересадки костного мозга не произошло отторжения трансплантата, что, с одной стороны, хорошо, потому что это ударило по лейкемии, но, с другой стороны, появились проблемы с кожей и органами. Врачи давали мне стероиды и циклоспорин, и это помогло контролировать ситуацию. Но в то же время посадило мне почки, и проблему нужно решить в течение месяца. Это всегда так: как только заделаешь одну дырку в плотине, тут же появляется другая. Во мне все время что-то разваливается.

Она говорила спокойно, будто я спросила ее о погоде или о больничном меню. Я могла бы поинтересоваться, разговаривала ли она с нефрологом о пересадке почки или как она чувствует себя после такого множества болезненных процедур. Именно этого Кейт от меня и ждала. Вероятно, потому мой следующий вопрос был совсем другим.

–Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

–Никто никогда меня об этом не спрашивал.– Она внимательно посмотрела на меня.– А почему вы думаете, что я вырасту?

–А почему ты считаешь, что не вырастешь? Разве не для этого ты делаешь все процедуры?

Когда я уже было решила, что она не ответит, Кейт заговорила.

–Я всегда хотела стать балериной.– Ее руки взлетели вверх, словно она встала в позицию.– Знаете, что есть у балерин?

«Нарушение пищеварения»,– подумала я.

–Абсолютный контроль. Когда речь идет о теле, они всегда знают, что произойдет и когда.– Потом, будто вернувшись обратно в палату, она пожала плечами.– В любом случае…

–Расскажи мне о своем брате.

Кейт рассмеялась.

–Как я понимаю, вы еще не имели удовольствия познакомиться с ним?

–Еще нет.

–Вы все поймете в первые тридцать секунд знакомства. Он постоянно лезет туда, куда не следует.

–Ты имеешь виду наркотики, алкоголь?

–Не только,– ответила Кейт.

–Вашей семье трудно с этим справиться?

–В принципе, да. Хотя не думаю, что он делает это специально. Это его способ обратить на себя внимание, понимаете? Представьте, что вы белка, живущая в клетке со слоном. Разве кто-то подойдет к клетке со словами: «Эй, смотри какая белка!»? Нет, потому что есть кто-то, которого замечают в первую очередь.– Кейт провела пальцами по трубке, выходящей из ее груди.– Иногда он ворует в магазине, иногда напивается. В прошлом году отправлял письма с сибирской язвой. Так Джесси и живет.

–А как Анна?

Кейт начала собирать одеяло на коленях в аккуратные складки.

–Был год, когда все праздники, даже День Памяти, я пролежала в больнице. Это, конечно, не было запланировано, просто так получилось. В моей палате на Рождество стояла елка, в столовой были пасхальные яйца на Пасху, мы переодевались в костюмы на Хеллоуин. Анне было около шести лет, и она закатила истерику, потому что в День независимости не разрешили приносить бенгальские огни.– Кейт посмотрела на меня.– Она убежала. Не далеко, ее поймали в вестибюле. Она тогда сказала мне, что собиралась найти себе другую семью. Я уже говорила, ей было только шесть, и никто не воспринял этого всерьез. Но я всегда думала, как это – быть нормальной? Поэтому я прекрасно понимала, почему она это сделала.

–Когда ты себя хорошо чувствуешь, вы с Анной ладите?

–Наверное, как и другие сестры. Мы ссоримся из-за дисков, обсуждаем хорошеньких ребят. Воруем друг у друга красивый лак для ногтей. Я кричу, если она трогает мои вещи, она поднимает на уши весь дом, если я беру ее вещи. Иногда она классная. Иногда мне хочется, чтобы ее не было в нашей семье.

Это звучало так знакомо, что я улыбнулась.

–У меня есть сестра-близнец. Каждый раз, когда я так говорила, мама спрашивала, могу ли я действительно представить себя единственным ребенком.

–И вы могли?

Я рассмеялась.

–Ну… конечно, иногда я могла представить себе жизнь без нее.

Кейт даже не улыбнулась.

–Видите,– сказала она.– Анне тоже приходилось представлять жизнь без меня.

В восемь лет Кейт так вытянулась, что казалась сплетением солнечного света и длинных трубок, а не девочкой. Я уже третий раз за утро заглядывала в ее комнату и каждый раз видела ее в новом наряде. На этот раз в платье с рисунком из красных вишен.

–Ты опоздаешь на собственный день рождения,– предупредила я ее.

Кейт быстро сняла платье.

–Я выгляжу как мороженое с вишневым вареньем.

–Бывает и хуже,– заметила я.

–На моем месте ты бы надела розовую юбку или полосатую?

Я посмотрела на юбки, валяющиеся на полу.

–Розовую.

–Тебе не нравятся полоски?

–Тогда надевай полосатую.

–Я буду в вишнях,– решила она и повернулась, чтобы взять платье. У нее на бедре был синяк размером с пятак, и он, как вишня, просвечивался через ткань.

–Кейт, что это?– спросила я.

Изогнувшись, она посмотрела на свое бедро.

–Ударилась, наверное.

Уже пять лет у Кейт была ремиссия. Сначала, когда оказалось, что переливание крови от пуповины помогло, я все время ждала, что ее диагноз окажется ошибкой.

Когда Кейт жаловалась, что у нее болят ноги, я неслась с ней к доктору Шансу, уверенная, что боль – признак рецидива, а оказывалось, что ей стали малы кроссовки. Когда она падала и получала царапины, прежде всего проверяла, сворачивается ли кровь.

Синяк появляется из-за кровотечения в подкожной ткани, обычно – но не всегда – в результате травмы.

Я говорила, что прошло уже целых пять лет?

В комнату заглянула Анна.

–Папа говорит, что подъехала первая машина и пусть Кейт спускается, одетая хоть в мешок. А что такое мешок?

Кейт натянула через голову платье, одернула подол и потерла синяк.

–Вот так,– сказала она.

Внизу ждали двадцать пять второклассников, торт в форме единорога и студент, которого наняли, чтобы он делал мечи, медведей и короны из длинных надувных шариков. Кейт открывала подарки: блестящие бусы, набор для рукоделия, разные принадлежности для Барби. Самую большую коробку она оставила напоследок – ту, которую подарили мы с Брайаном. В стеклянном аквариуме плавала золотая рыбка с роскошным хвостом.

Кейт всегда хотела какое-то живое существо. Но у Брайана аллергия на кошек, а собаки требуют много внимания. Поэтому мы пришли к такому решению. Кейт была на седьмом небе. Она носилась с рыбкой до конца праздника. Она назвала ее Геркулес.

Когда мы убирали после праздника, я поймала себя на том, что наблюдаю за золотой рыбкой. Блестящая, как монета, она плавала кругами, счастливая в своем заточении.

Понадобилось тридцать секунд, чтобы понять: все планы, которые я самонадеянно записывала в календарь, рушатся. Понадобилось шестьдесят секунд, чтобы понять: как бы я себя ни обманывала, жизнь моя не была такой, как у всех.

Обычный анализ костного мозга, запланированный задолго до того, как я увидела синяк, выявил патогенные промиелоциты. Анализ полимеразной цепной реакции, который позволяет изучить ДНК, показал, что у Кейт сместились 15-я и 17-я хромосомы.

Все это означало, что у Кейт молекулярный рецидив, и это были далеко не все клинические симптомы. Возможно, у нее еще месяц не будет проблем с дыханием. Возможно, еще год в ее моче и стуле не будет крови. Но рано или поздно это случится.

Слово «рецидив» произносилось так же, как и «день рождения» или «срок уплаты налога». Помимо воли это стало частью твоего внутреннего календаря.

Доктор Шанс объяснил, что один из главных дискуссионных вопросов в онкологии – ремонтировать деталь, когда она еще не сломалась, или ждать, пока выйдет из строя весь механизм. Он рекомендовал Кейт пройти курс лечения третиноином. Это лекарство выпускается в таблетках размером в пол-пальца, а рецепт позаимствован в древнекитайской медицине, которая использовала его много лет. В отличие от химиотерапии, которая убивает все на своем пути, третиноин действует избирательно – на 17-ю хромосому. Поскольку смещение 15-й и 17-й хромосом препятствует нормальному созреванию промиелоцитов, третиноин помогает разъединить связанные гены… и останавливает патологический процесс.

Доктор Шанс сказал, что благодаря третиноину у Кейт, возможно, опять наступит ремиссия.

Или у нее может выработаться устойчивость к третиноину.

–Мама?– В комнату, где я сидела на диване, вошел Джесси. Я сидела так уже несколько часов, не в силах заставить себя встать и что-то делать. Зачем собирать завтрак в школу, или подшивать брюки, или оплачивать счета?

–Мама?– повторил Джесси.– Ты же не забыла, правда?

Я посмотрела на него, не понимая ни слова.

–Что?

–Ты говорила, что мы поедем покупать мне новые бутсы, после того как мне снимут брекеты. Ты обещала!

Да, обещала. Потому что тренировки по футболу начинаются через две недели, а старые бутсы ему уже малы. Но я не была уверена, что выдержу поход к стоматологу, где девушка в регистратуре будет улыбаться Кейт и говорить, как обычно, какие у меня красивые дети. А в самой мысли о том, чтобы пойти в спортивный магазин, было что-то откровенно непристойное.

–Я позвоню стоматологу и скажу, что мы не придем.

–Класс!– Он заулыбался во весь рот.– Мы пойдем сразу за бутсами?

–Сейчас не очень удачное время.

–Но…

–Джесси! Мы. Никуда. Не. Идем.

–Но я не смогу играть в старых бутсах. Ты же ничего не делаешь. Просто сидишь.

–Твоя сестра,– проговорила я ровным голосом,– серьезно больна. Мне очень жаль, что из-за этого пришлось отменить встречу со стоматологом и поход за бутсами. Но это сейчас не самое главное. Я думала, что в свои десять лет ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать: не все в мире вертится вокруг тебя.

Джесси посмотрел в окно, где Кейт висела на ветке дуба, показывая Анне, как надо лазать по деревьям.

–Да, конечно. Она больна,– сказал он.– Но почему ты не вырастешь? Почему ты не можешь понять, что весь мир не может вертеться вокруг нее?

Впервые в жизни я поняла, почему родители бьют детей. Потому что они смотрят в их глаза и видят свое отражение, которого лучше не видеть. Джесси побежал наверх в свою комнату и хлопнул дверью.

Я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Вдруг я подумала, что не все умирают в старости. Людей сбивают машины. Люди гибнут в авиакатастрофах. Ни в чем нельзя быть уверенным, особенно если дело касается чьего-то будущего.

Вздохнув, я поднялась наверх и постучалась в комнату сына. Он недавно начал увлекаться музыкой, и тонкая линия света под дверью дрожала от грохота. Музыка резко оборвалась – Джесси выключил магнитофон.

–Что?

–Я хочу поговорить с тобой. Хочу извиниться.

Послышались шаркающие шаги, и дверь открылась. Рот Джесси был в крови, как у вампира. Изо рта торчали куски проволоки, как булавки у швеи. Я заметила вилку у него в руках и поняла, что с ее помощью он пытался вытащить брекеты.

–Теперь меня никуда не надо везти,– произнес он.

Кейт уже две недели принимала «ATRA».

–Вы знали,– как-то спросил Джесси, когда я готовила таблетки для нее,– что гигантская черепаха может прожить сто семьдесят семь лет?– Он как раз просматривал книгу Рипли «Верите или нет».– И что арктический моллюск живет двести двадцать лет?

Анна сидела за столом и ела ложкой арахисовое масло.

–А что такое арктический моллюск?

–Какая разница,– отмахнулся Джесси.– А попугай может прожить восемьдесят лет. А кот может прожить тридцать.

–А Геркулес?– спросила Кейт.

–В моей книге написано, что при хорошем уходе золотая рыбка способна прожить семь лет.

Джесси наблюдал, как Кейт положила таблетку на язык и запила водой.

–Если бы ты была Геркулесом,– сказал он,– то уже умерла бы.

Мы с Брайаном сидели в креслах в кабинете доктора Шанса. Прошло пять лет, но казалось, будто сидишь в старой бейсбольной перчатке. И старые фотографии на столе онколога – его жена в шляпе с широкими полями на каменистой отмели в Ньюпорте, шестилетний сын с пятнистой форелью в руках – укрепляли ощущение, что на самом деле мы отсюда никуда не уходили. Третиноин дал результаты: в течение месяца у Кейт была молекулярная ремиссия. А потом клинический анализ крови показал, что в ее крови стало больше промиелоцитов.

–Мы можем дальше поддерживать ее с помощью третиноина,– объяснил доктор Шанс.– Но тот факт, что он не подействовал в данном случае, показывает, что Кейт взяла от него все, что могла.

–Может, попробовать пересадку костного мозга?

–Это рискованно, особенно если у ребенка нельзя полностью исключить возможность клинического рецидива.– Доктор Шанс посмотрел на нас.– Мы можем сначала попробовать кое-что еще. Это называется вливание донорских лимфоцитов. Иногда переливание белых кровяных клеток совместимого донора помогает клонам кровяных клеток-предшественников бороться с раковыми клетками. Это как резервная армия, прикрывающая фронт.

–И у нее будет ремиссия?

Доктор Шанс покачал головой.

–Это превентивная мера. У Кейт, скорее всего, наступит рецидив, но у нас будет время подготовить ее к более агрессивному лечению.

–А сколько времени займет пересадка лейкоцитов?– поинтересовалась я.

Доктор Шанс повернулся ко мне.

–Посмотрим. Когда вы сможете привезти Анну?

Когда дверь лифта открылась, внутри оказался еще один человек: бродяга в ярко-синих очках и с шестью пластиковыми пакетами, где лежали какие-то тряпки.

–Закройте дверь, черт возьми,– начал кричать он, как только мы вошли.– Вы не видите, что я слепой?

Я нажала кнопку первого этажа.

–Я заберу Анну. Садик работает завтра до обеда.

–Не трогайте мои вещи,– заворчал бродяга.

–Я не трогаю,– ответила я спокойно и вежливо.

–Лучше этого не делать,– заметил Брайан.

–Я его не трогаю!

–Сара, я имею в виду пересадку лимфоцитов. Думаю, не стоит заставлять Анну сдавать кровь.

Лифт по непонятной причине остановился на одиннадцатом этаже, потом дверь закрылась. Бродяга начал рыться в своих пакетах.

–Когда у нас появилась Анна,– напомнила я,– мы знали, что она будет донором Кейт.

–Один раз. Она ничего не помнит о том, что мы с ней сделали.

Я подождала, пока он посмотрит на меня.

–Ты бы отдал свою кровь Кейт?

–Господи, Сара. Что за вопрос…

–Я бы тоже отдала. Я отдала бы ей полсердца, если бы это помогло. Когда дело касается тех, кого любишь, то делаешь все возможное, правда?– Брайан кивнул, опустив голову.– Тогда почему ты думаешь, что у Анны другое мнение?

Дверь лифта открылась, но мы с Брайаном не двигались, глядя друг на друга. Бродяга протиснулся между нами, шелестя своими пакетами.

–Перестаньте орать,– прокричал он, хотя мы стояли в полной тишине.– Вы не видите, что я глухой?

Для Анны это был праздник. Ее папа и мама будут с ней, только с ней одной. Он держала нас за руки все время, пока мы шли через парковочную площадку. То, что мы направлялись в больницу, было не важно.

Я объяснила ей, что Кейт себя плохо чувствует, поэтому врачи возьмут у Анны кое-что и отдадут Кейт, чтобы ее вылечить. Мне казалось, этой информации достаточно.

Мы ждали в смотровой, раскрашивая книжку с птеродактилями и динозаврами.

–Сегодня за обедом Этан сказал, что динозавры вымерли из-за простуды,– сообщила Анна.– Но ему никто не поверил.

Брайан улыбнулся.

–А ты как думаешь? Из-за чего они вымерли?

–Потому что, пап, им был миллион лет.– Она посмотрела на него.– А тогда уже праздновали дни рождения?

Дверь открылась, и вошла медсестра.

–Привет, ребята. Мамочка, вы будете держать ее на руках?

Я влезла на стол и усадила Анну к себе на колени. Брайан стал рядом, в случае надобности он мог схватить Анну за плечо и локоть, чтобы она не дернулась.

–Готова?– обратилась медсестра к улыбающейся Анне.

И тогда она достала шприц.

–Только маленький укольчик,– пообещала она. Услышав неприятное слово, Анна начала яростно выкручиваться. Ее руки били меня по лицу и животу. Брайан не мог ее удержать. Перекрикивая Анну, он прокричал мне:

–Я думал, ты ей сказала!

Я даже не заметила, когда медсестра вышла. Она вернулась в сопровождении еще нескольких медсестер.

–Дети и флеботомия никогда не совместимы,– сказала она, а медсестры успокаивали Анну ласковыми руками и еще более ласковыми словами.

–Не беспокойтесь. Мы профессионалы.

У меня было ощущение дежа вю, как в тот день, когда Кейт поставили диагноз. Нужно быть осторожной в своих желаниях. Анна действительно такая же, как и ее сестра.

Я убирала комнату девочек, когда щетка пылесоса зацепила аквариум с Геркулесом, и рыбка вылетела. Стекло не разбилось, но у меня ушло несколько секунд, чтобы найти Геркулеса. Он бился на ковре рядом со столом Кейт.

–Держись, дружок,– прошептала я и бросила рыбку обратно в аквариум. Потом наполнила его водой из-под крана.

Он всплыл на поверхность. «Не надо,– подумала я.– Пожалуйста».

Я села на край кровати. Как я скажу Кейт, что убила ее рыбку? Заметит ли она, если я побегу в зоомагазин и куплю другую?

Рядом со мной появилась Анна, вернувшаяся из детского сада.

–Мамочка, а почему Геркулес не двигается?

Я открыла рот, но слова застряли в горле. Однако в этот момент золотая рыбка вдруг повернулась, нырнула и снова начала плавать.

–Вот,– сказала я,– с ним все в порядке.

Когда оказалось, что пяти тысяч лимфоцитов недостаточно, доктор Шанс сказал, что нужно десять тысяч. Время, назначенное Анне для забора лимфоцитов, совпало с днем рождения девочки из ее класса, который праздновали в гимнастическом зале. Я разрешила ей пойти ненадолго, а потом должна была забрать ее в больницу.

Девочка была похожа на принцессу с белоснежными волосами – миниатюрная копия своей мамы. Я сняла туфли, прошла по застеленному матами полу, лихорадочно пытаясь вспомнить имена. Девочку зовут… Меллори. А маму… Моника? Маргарет?

Я сразу заметила Анну, которая сидела на батуте, а инструктор подбрасывала ее вверх, как попкорн. Ко мне подошла мама, сияя, как рождественская елка.

–Вы, наверное, мама Анны. Я – Митти,– сказала она.– Очень жаль, что Анне нужно идти, но мы, конечно, все понимаем. Это, должно быть, безумно интересно отправляться туда, куда никто никогда не попадет.

В больницу?

–Надеюсь, вам никогда не придется туда попасть.

–Да, я знаю. У меня кружится голова, даже когда я поднимаюсь в лифте.– Она повернулась к батуту.– Анна, солнышко! Мама пришла!

Анна побежала по застеленному матами полу. Я хотела сделать то же самое в своей гостиной, когда дети были маленькими: обить подушками стены, пол и потолок для безопасности. Оказалось же, что, даже если бы я завернула Кейт в вату, опасность уже находилась под ее кожей.

–Что нужно сказать?– напомнила я, и Анна поблагодарила маму Меллори.

–Пожалуйста.– Она дала Анне пакетик со сладостями.– Ваш муж может звонить нам в любое время. Мы с удовольствием возьмем Анну к себе, пока вы будете в Техасе.

Анна, завязывавшая шнурки, замерла.

–Митти,– спросила я,– что именно вам сказала Анна?

–Что ей нужно раньше уйти, потому что вся семья провожает вас в аэропорт. Поскольку, когда начнутся тренировки в Хьюстоне, вы сможете увидеться только после окончания полета.

–Полета?

–На космическом корабле…

На секунду я застыла от удивления, что Анна придумала такую нелепую историю, а эта женщина могла в нее поверить.

–Я не астронавт,– призналась я.– И не знаю, почему Анна вам все это рассказывала.

Я подняла Анну. Один шнурок у нее был все еще развязан. Я молча вытащила ее из зала, и мы пошли к машине.

–Зачем ты ее обманула?

Анна насупилась.

–А почему мне надо было уходить с праздника? «Потому что твоя сестра важнее торта и мороженого. Потому что я не могу сделать это вместо тебя. Потому что я так сказала».

Я так разозлилась, что не смогла сразу открыть дверцу машины.

–Перестань вести себя как пятилетний ребенок,– сказала я и вспомнила, что ей и в самом деле всего пять лет.

–Было так жарко,– рассказывал Брайан,– что расплавился серебряный чайный сервиз. Карандаши сгибались пополам.

Я оторвалась от газеты.

–С чего все началось?

–Кошка и собака гонялись друг за другом, а хозяева были в отпуске. Они включили…– Он снял джинсы и поморщился от боли.– Я получил ожоги второй степени, только пробравшись по крыше на четвереньках.

Кожа на его ногах была красная и покрылась волдырями. Я смотрела, как он накладывал мазь и повязку. Он продолжал говорить, рассказывая мне что-то о новичке по кличке Цезарь, который недавно пришел к ним в команду. Мой взгляд наткнулся на колонку советов в газете:

«Дорогая Абби, Каждый раз, когда приезжает моя свекровь, она говорит мне, что нужно убирать в холодильнике. Муж считает, что она просто хочет нам помочь, но мне кажется, будто меня осуждают. Она портит мне жизнь. Как не дать этой женщине разрушить наш брак? С уважением, Отчаявшаяся, Ситтл».

Какая женщина может считать это серьезной проблемой? Я представила себе, как она старательно пишет письмо «дорогой Абби» на дорогой бумаге. Интересно, она когда-нибудь чувствовала ребенка внутри, когда крохотные ручки и ножки двигаются медленно по кругу, будто составляя подробную карту маминого живота?

–Что там такое?– спросил Брайан, заглядывая в газету через мое плечо.

Я удивленно покачала головой.

–У женщины рушится жизнь из-за следов от банок с вареньем в холодильнике.

–Из-за испорченной сметаны,– добавил Брайан, хихикая.

–Из-за подгнившего салата. О Боже, как она может жить после этого?– И мы оба начали хохотать. Встречаясь взглядом, мы начинали смеяться еще сильнее.

Внезапно это перестало казаться смешным. Не все жили в мире, где содержимое холодильника являлось барометром счастья. Некоторые работали в горящих зданиях. У некоторых были умирающие маленькие дочки.

–Чертов салат.– Мой голос дрогнул.– Это несправедливо.

–Справедливо никогда не бывает, малыш,– проговорил он.

Месяц спустя нам пришлось сдавать лимфоциты в третий раз. Мы с Анной сидели в кабинете врача и ждали, когда нас вызовут. Через несколько минут она дернула меня за рукав.

–Мамочка!

Я посмотрела на нее. Анна болтала ногами, ее ногти были накрашены переливающимся лаком Кейт.

–Что?

Она улыбнулась мне.

–Я хочу сказать тебе, если я вдруг забуду потом. Это было не так больно, как я думала.

Однажды моя сестра приехала без предупреждения и, выпросив разрешения у Брайана, забрала меня в свой роскошный номер в отеле Бостона.

–Мы можем делать все, что захотим,– сказала она.– Ходить по музеям, гулять по городу, обедать в ресторане.

Но все, чего я действительно хотела, это забыть. Поэтому три часа спустя я сидела на полу рядом с ней и мы допивали вторую бутылку вина за сто долларов.

Я подняла бутылку за горлышко.

–На эти деньги я могла бы купить платье.

Занна фыркнула.

–Разве что в каком-то подвальном магазинчике.

Она забросила ноги на обитый парчой стул, а сама растянулась на белом ковре. По телевизору Опра раздавала советы, как лучше устроить свою жизнь.

–К тому же, когда ты застегиваешься в… никогда не будешь выглядеть толстой.

Я посмотрела на нее, и мне вдруг стало жалко себя.

–Нет. Ты же не будешь плакать. Плач не входит в программу.

Но я могла думать только о том, какие глупые женщины сидят у Опры, со своими забитыми одеждой шкафами и… Подумала о том, что Брайан приготовил на обед, все ли в порядке с Кейт.

–Я позвоню домой.

Она поднялась на локте.

–Можешь расслабиться. Никто не заставляет тебя быть в роли жертвы двадцать четыре часа в сутки.

Но я ее не расслышала.

–Когда соглашаешься быть матерью, это единственно возможный график работы.

–Я сказала жертвой, а не матерью,– засмеялась Занна. Я улыбнулась.

–А разве есть разница?

Она забрала у меня телефонную трубку.

–Может, сначала вытащишь из чемодана свой терновый венок? Послушай, что ты говоришь, Сара. И перестань строить из себя страдающую королеву. Да, тебе очень не повезло в жизни. Да, тобой быть паршиво.

Я вспыхнула.

–Ты не имеешь ни малейшего понятия, какая у меня жизнь!

–Ты тоже,– ответила Занна.– Ты не живешь, Сара. Ты ждешь, когда умрет Кейт.

–Я не…– начала я, но потом остановилась – именно это я и делаю.

Занна погладила меня по волосам и позволила расплакаться.

–Иногда это так тяжело,– выливала я то, в чем не признавалась никому, даже Брайану.

–По крайней мере, это же не постоянно,– сказала Занна.– Солнышко, Кейт не умрет раньше, оттого что ты выпьешь лишний стакан вина, или останешься в отеле, или позволишь себе рассмеяться над глупой шуткой. Поэтому садись, включай музыку погромче и веди себя, как нормальный человек.

Я посмотрела вокруг – на роскошную комнату, на разбросанные бутылки и шоколадные конфеты.

–Занна,– сказала я, вытирая глаза,– нормальные люди так себя не ведут.

Она проследила за моим взглядом.

–Ты абсолютно права.– Она взяла пульт от телевизора, пощелкала и нашла шоу Джерри Спрингера.– Так лучше?

Я рассмеялась, и тогда она тоже рассмеялась, а потом комната завертелась вокруг меня. Мы лежали на спине и рассматривали лепку на потолке. Вдруг я вспомнила, что, когда мы были детьми, Занна всегда шла на автобусную остановку впереди меня. Я могла прибавить шаг и догнать ее, но никогда этого не делала. Мне нравилось просто идти за ней.

Смех поднимался, как пар, и проникал в окна. После трех дней проливного дождя дети были счастливы оказаться на улице и поиграть с Брайаном в футбол. Когда все нормально, это так нормально.

Стараясь не наступить на детали конструктора и комиксы, я вошла в комнату Джесси и положила его выстиранную одежду на кровать. Потом зашла в комнату девочек и разобрала их вещи.

Положив футболки Кейт на ее тумбочку, я увидела, что Геркулес плавает брюхом кверху. Я подбежала к аквариуму и перевернула рыбку, держа за хвост. Она пару раз взмахнула плавниками и опять медленно всплыла, показывая белое брюшко и широко открывая рот.

Я вспомнила, как Джесси рассказывал, что при хорошем уходе рыбка может прожить семь лет. Эта прожила только семь месяцев.

Я отнесла аквариум в свою спальню, сняла трубку телефон; ипозвонила в справочную.

–Отдел домашних животных,– попросила я.

Когда меня соединили, я начала рассказывать о Геркулесе.

–Может, вы купите новую рыбку?– предложила служащая.

–Нет, я хочу спасти эту.

–Мэм, мы ведь говорим о золотой рыбке, правильно?

Я позвонила трем ветеринарам, но ни один из них не лечил рыбок. Еще минуту я наблюдала за агонией Геркулеса, a потому позвонила на факультет океанографии в университете Род-Айленда и попросила позвать любого преподавателя.

Мне сказали, что есть только доктор Оресте, который изучает приливы. Есть также специалисты по моллюскам, мидиям, морским ежам, но только не по золотым рыбкам. Но я уже рассказывала им о своей дочери, у которой лейкемия, и о Геркулесе, который уже однажды вырвался из лап смерти.

Специалист по морским животным помолчала минуту.

–Вы меняли ему воду?

–Этим утром.

–Наверное, в последние дни было много дождей?

–Да.

–У вас своя скважина?

«Какая разница?»

–Да…

–Я не уверена, но после обильных дождей в вашей воде, возможно, очень большое количество минералов. Налейте в аквариум воду из бутылки. Это должно помочь.

Я вылила воду из аквариума, почистила его и налила питьевой воды. Через двадцать минут Геркулес уже плавал. Он лавировал между искусственными растениями, хватал корм.

Кейт нашла меня возле аквариума полчаса спустя.

–Не надо было менять воду, я сегодня утром меняла.

–Я не знала,– солгала я.

Она прижалась лицом к стеклу и зачарованно улыбнулась.

–Джесси говорит, что золотые рыбки могут сосредотачиваться на одном объекте не больше девяти секунд,– сказала Кейт.– Но мне кажется, что Геркулес меня узнает.

Я коснулась ее волос и подумала, что еще могу творить чудеса.

Насмотревшись рекламы, начинаешь верить в самое невероятное: что с помощью бразильского меда можно удалять волосы на ногах, что ножи режут металл, а сила позитивного мышления способна заменить тебе крылья. Однажды во время безуспешных попыток уснуть после чтения книг психолога Тони Робинсона я попробовала представить себе свою жизнь после смерти Кейт. Тогда, как уверял Тони, если это случится на самом деле, я буду подготовлена.

Я занималась этим неделю. Заставить себя мысленно перенестись в будущее труднее, чем это может показаться. Особенно если твоя сестра постоянно крутится рядом, раздражая тебя. Я изобрела собственный способ, представив, что Кейт – это привидение. Когда я перестала с ней разговаривать, Кейт решила, что сделала что-то не так, и, скорее всего, у нее была на то причина. Я рисовала себе дни, когда целыми днями буду плакать, а иногда мое тело будет словно наливаться свинцом. Чаще всего мне придется прилагать усилия, чтобы одеться, убрать постель и сесть за уроки.

Иногда я пыталась заглянуть дальше в будущее. Например, было ли бы мне интересно изучать океанографию в Гавайском университете? Или прыгнуть с парашютом? Или поехать в Прагу? Или попробовать сделать еще миллион разных вещей? Я старалась впихнуть себя в разные сценарии, но это было все равно что пытаться надеть кроссовки пятого размера, если у тебя седьмой,– можно сделать несколько шагов, но потом ты вынужден их снять, потому что боль становится невыносимой. Я уверена, что в мозгу у меня есть датчик с красной лампочкой, который напоминает, о чем мне не следует думать. Даже если очень хочется.

Наверное, это лучше. У меня такое ощущение, что если бы я смогла представить Анну без Кейт, то эта особа мне не понравилась бы.

Мы с родителями сидели вместе за столом в больничном кафе. Хотя слово «вместе» не совсем подходит. Мы были похожи на астронавтов, каждый в своем скафандре с автономной подачей воздуха. Возле мамы на столе стояла прямоугольная коробочка с пакетиками сахара. Она складывала их то в одном, то в другом порядке. Потом посмотрела на меня.

–Солнышко, я тебя понимаю. И я согласна, что нам с папой следует чаще прислушиваться к твоему мнению. Но, Анна, для этого не нужен судья.

Мое сердце переместилось в горло.

–Ты хочешь сказать, что можно все это прекратить?

Когда она улыбнулась, мне показалось, что выглянуло теплое весеннее солнце после долгой зимы, напомнив коже о летнем тепле.

–Именно это я и хочу сказать,– ответила мама.

«Больше никаких заборов крови. Ни гранулоцитов, ни лимфоцитов, ни стволовых клеток, ни почек».

–Если хочешь, я сама скажу Кейт,– предложила я.

–Хорошо. Только сообщим судье Десальво и забудем обо всем этом.

В моей голове застучали молоточки.

–Но разве Кейт не будет спрашивать, почему я больше не буду ее донором?

Мама замерла.

–Когда я говорила «прекратить», то имела в виду судебный процесс.

Я замотала головой, чтобы протолкнуть комок слов, застрявших в горле.

–О Боже, Анна!– горько произнесла мама.– Что мы тебе сделали? Почему ты с нами так поступаешь?

–Дело не в том, что вы сделали.

–Дело в том, чего мы не сделали, так?

–Вы меня не слушаете!– закричала я, и в этот момент к нашему столику подошел Берн Стакхауз.

Шериф посмотрел на меня, на маму, на папу и натянуто улыбнулся.

–Сейчас, наверное, не самое удачное время,– начал он.– Сара, Брайан, мне очень жаль.

Он отдал маме конверт, кивнул и ушел.

Мама открыла конверт, прочла документ и повернулась ко мне.

–Что ты ему сказала?!

–Кому?

Папа взял бумагу, в которой было столько юридических терминов, что с таким же успехом можно было пытаться прочитать документ на греческом языке.

–Что это?

–Приказ о временном запрещении каких-либо контактов.– Она забрала у папы документ и повернулась ко мне.– Ты понимаешь, что просишь вышвырнуть меня из собственного дома, что мы с тобой не будем видеться? Ты этого хочешь?

Вышвырнуть? Мне стало трудно дышать.

–Я об этом не просила.

–Адвокат сам бы этого не сделал, Анна.

Знаете, как иногда бывает: ты едешь на велосипеде и колесо начинает скользить на песке, или оступаешься на ступеньках – когда время замирает и ты знаешь, что сейчас будет больно, очень больно.

–Я не знаю, что происходит,– ответила я.

–Тогда почему ты решила, что уже можешь сама принимать решения?– Мама поднялась так резко, что ее стул с грохотом опрокинулся.– Если ты хочешь именно этого, Анна, то можно сделать все прямо сейчас.

Ее голос был чужим и холодным. Она ушла.

Примерно три месяца назад я позаимствовала у Кейт косметичку. Ну ладно – украла. У меня не было своей косметики. Мне не разрешали краситься, пока не исполнится пятнадцать. Но чудеса случаются, и Кейт не было дома, спросить было не у кого, а чрезвычайные ситуации требуют чрезвычайных мер.

Чудо было высокого роста, со светлыми волосами и улыбкой, от которой у меня кружилась голова. Его звали Кайл, и он переехал из Айдахо прямо ко мне за парту. Он ничего не знал обо мне и моей семье. Поэтому, когда он пригласил меня в кино, он сделал это не из жалости. Мы смотрели новый фильм про Спайдермена, по крайней мере, он смотрел. Я же все время пыталась понять, каким образом электричество преодолевает пространство между моим локтем и его.

Вернувшись домой, я все еще парила в воздухе от счастья. Поэтому Кейт застала меня врасплох. Она схватила меня за плечи и повалила на кровать.

–Ты воровка,– заклеймила она меня.– Ты открыла без спроса мой ящик.

–Ты все время берешь мои вещи. Два дня назад взяла синий свитер.

–Это совсем другое. Свитер можно постирать.

–Если мои бактерии живут в твоей крови, то почему они не могут жить в твоем дурацком блеске для губ?

Я вывернулась и перекатилась. Теперь преимущество было у меня. У нее загорелись глаза.

–Кто это был?

–Ты о чем?

–Если ты накрасилась, Анна, то на это должна быть причина.

–Отстань.

–Да ладно.– Кейт улыбнулась. Она просунула свободную руку мне под мышку и пощекотала. От неожиданности я ее отпустила. Минуту спустя мы уже боролись на полу.

–Анна, перестань,– простонала Кейт.– Ты меня убьешь.

Последних трех слов было достаточно. Я отдернула руки, будто обожглась. Мы лежали рядом между кроватями, и обе делали вид, что ее слова нас нисколько не ранили.

В машине родители начали ругаться.

–Может, надо нанять настоящего адвоката,– предложил папа.

–Я и есть адвокат,– отрезала мама.

–Но, Сара,– возразил папа,– если все это будет продолжаться, я хочу сказать, если…

–Что ты хочешь сказать, Брайан? Что ты на самом деле хочешь сказать? Что какой-то человек, которого ты никогда раньше не видел, сможет на суде объяснить Анне лучше, чем ее собственная мать?

После этого папа вел машину молча.

Я испугалась, увидев на ступеньках людей с телекамерами. Я была уверена, что они собрались здесь из-за какого-то громкого дела. Поэтому представьте мое удивление, когда перед моим лицом возник микрофон и коротко стриженная корреспондентка спросила меня, почему я подала в суд на своих родителей. Мама оттолкнула женщину.

–У моей дочери нет комментариев,– повторяла она снова и снова. А когда один парень спросил, знаю ли я, что являюсь первым генетически измененным ребенком в Род-Айленде, я подумала, что она ему сейчас врежет.

Я с семи лет знала, что родилась в результате искусственного оплодотворения, поэтому вопрос не стал для меня новостью. Когда родители впервые рассказали об этом, секс казался мне более отвратительным, чем зачатие в пробирке. Потом, когда тысячи людей лечились от бесплодия, моя история уже не была уникальной. Но генетически измененный ребенок? Конечно, если бы родители знали, что им предстоит, они имплантировали бы мне гены покорности, повиновения и благодарности.

Папа сидел рядом со мной, зажав руки между коленями.

В кабинете судьи мама и Кемпбелл Александер выясняли отношения. В коридоре было необыкновенно тихо, будто они забрали с собой все до единого слова, не оставив нам ни одного.

Я услышала женские шаги, и из-за поворота показалась Джулия.

–Анна, извини, я опоздала, еле пробилась через толпу прессы. У тебя все в порядке?

Она присела передо мной.

–Ты хочешь, чтобы мамы не было дома?

–Нет,– ответила я и, к своему стыду, расплакалась.– Я передумала. Я больше не хочу. Ничего не хочу.

Она долго смотрела на меня, потом кивнула.

–Давай я поговорю с судьей.

Когда она ушла, я сосредоточилась на своем дыхании. Сейчас у меня с трудом получалось то, что раньше я делала инстинктивно: вдохнуть, помолчать, принять правильное решение. Почувствовав взгляд отца, я повернулась.

–Ты говорила серьезно?– спросил он.– Ты не хочешь продолжать?

Я не ответила, сидела не двигаясь.

–Если нет, то это неплохая идея. Немного свободного пространства не помешает. У меня на станции есть лишняя кровать.– Он потер затылок.– Мы не переедем навсегда, просто…– Он взглянул на меня.

–…так будет легче,– закончила я, и именно так мы и сделали.

Папа встал и протянул мне руку. Мы вышли из здания суда бок о бок. Репортеры набросились на нас, как волки. Но в этот раз я не слышала их вопросов. Внутри у меня была такая легкость! Как в детстве, когда папа в сумерках сажал меня к себе на плечи, а я, вытянув вверх руки и растопырив пальцы, пыталась поймать падающую звезду.

Наверное, в аду есть специальное место для слишком самонадеянных адвокатов, но мы все уже к этому готовы. Когда, приехав в суд по семейным делам, я увидел гвардию репортеров, то сделал все возможное, чтобы камеры были направлены на меня. Я рассказал, насколько этот процесс необычный и болезненный для всех участников. Намекнул, что решение судьи может повлиять на права несовершеннолетних в стране, а также на исследования стволовых клеток. Потом одернул пиджак, взял Судью за ошейник и объяснил, что мне необходимо поговорить со своей клиенткой.

В здании суда Берн Стакхаус поймал мой взгляд и жестом показал, что все в порядке. Сегодня я случайно встретил шерифа, и он невинно спросил меня, можно ли его сестре, репортеру из «Projo», прийти к зданию суда.

–Я действительно не могу вам ничего рассказать, но слушание… будет достаточно громким,– туманно сказал я.

В том специальном месте в аду есть, наверное, особый уголок для нас – тех, кто пытается использовать общественную работу для собственной выгоды.

Несколько минут спустя мы уже были в кабинете судьи.

–Мистер Александер,– начал судья Десальво, показывая мое прошение о временном запрещении каких-либо контактов.– Объясните, пожалуйста, зачем вы подаете прошение, если мы вчера уже обсудили этот вопрос?

–Я виделся с опекуном-представителем, господин судья,– ответил я.– В присутствии мисс Романо Сара Фитцджеральд сказала моей клиентке, что вся эта история с судом – недоразумение, которое решится само собой.– Я посмотрел на Сару, которая не проявляла никаких эмоций, только подняла подбородок выше.– Это прямое нарушение предписания суда, Ваша честь. Хотя суд пытался создать условия, чтобы семья осталась вместе, я не думаю, что это сработает, пока миссис Фитцджеральд не отделит свою роль матери от роли адвоката. А до тех пор необходима физическая изоляция.

Судья побарабанил пальцами по столу.

–Миссис Фитцджеральд, вы говорили это Анне?

–Конечно, говорила!– взорвалась Сара.– Я пытаюсь положить этому конец!

После такого признания наступила полная тишина. И как раз в этот момент в кабинет влетела Джулия.

–Извините за опоздание,– сказала она, тяжело дыша.

–Мисс Романо,– спросил судья,– вы сегодня разговаривали с Анной?

–Да, только что.– Она посмотрела на меня, потом на Сару.– Полагаю, ей очень тяжело.

–Что вы думаете о прошении, которое подал мистер Александер?

Она убрала за ухо непослушную прядь волос.

–У меня недостаточно информации для принятия официального решения, но интуиция подсказывает мне, что было бы неправильно разлучать Анну с матерью.

Я мгновенно напрягся. Почувствовав это, мой пес встал.

–Господин судья, миссис Фитцджеральд призналась, что нарушила предписание суда. По крайней мере, нужно сообщить в комиссию о нарушении этических норм и…

–Мистер Александер, это больше, чем обычное судебное разбирательство.– Судья повернулся к Саре.– Миссис Фитцджеральд, я настоятельно рекомендую вам нанять независимого адвоката, который будет представлять интересы ваши и вашего мужа. Я не стану подписывать приказ о временном запрещении контактов, но предупреждаю вас еще раз: до слушания на следующей неделе вам нельзя говорить с дочерью об этом деле. Если я узнаю, что вы опять нарушили предписание, то сам доложу в комиссию и лично выпровожу вас из дома.– Он с шумом захлопнул папку и встал.– До понедельника попрошу меня не беспокоить, мистер Александер.

–Мне нужно увидеться со своей клиенткой,– объявил я и поспешил в коридор, где, как я знал, сидела Анна со своим отцом.

Сара, как я и думал, спешила следом за мной. За ней, очевидно намереваясь предотвратить скандал, шла Джулия. Мы все втроем резко остановились, увидев на скамейке вместо Анны дремлющего Верна Стакхауса.

–Берн?– сказал я.

Он мгновенно вскочил на ноги и прокашлялся.

–Проблемы с поясницей. Нужно время от времени садиться, чтобы снять напряжение.

–Вы не знаете, где Анна Фитцджеральд?

Он кивнул на входную дверь.

–Они с отцом недавно ушли.

На лице Сары было написано, что для нее это такая же неожиданность, как и для меня.

–Отвезти вас обратно в больницу?– спросила Джулия.

Она покачала головой и посмотрела на стеклянную дверь, за которой толпились репортеры.

–Здесь есть запасной выход?

Судья начал тыкаться мордой мне в руку. Черт!

Джулия повела Сару Фитцджеральд в глубь здания.

–Мне необходимо с тобой поговорить,– крикнула Джулия мне через плечо.

Я подождал, пока она отвернется. Потом быстро схватил Судью за ошейник и потащил его по коридору в другую сторону.

–Эй!– Я услышал за спиной стук каблуков по кафельному полу.– Я же сказала, что хочу поговорить с тобой!

В какой-то момент я всерьез решил вылезти через окно. Потом остановился, повернулся и изобразил самую обворожительную улыбку.

–Вообще-то ты сказала, что тебе необходимо со мной поговорить. Если бы ты сказала, что хочешь поговорить со мной, я бы подождал.– Судья вцепился зубами в мой пиджак, в мой дорогой пиджак от Армани, и потянул.– Но сейчас у меня встреча, на которую нельзя опаздывать.

–Что с тобой, черт возьми, такое?– воскликнула она.– Ты сказал, что разговаривал с Анной о матери и что ничего не изменилось.

–Так и было. Сара заставляла ее забрать иск, и Анна хотела, чтобы это прекратилось. Я объяснил альтернативу.

–Альтернативу? Тринадцатилетней девочке? Ты знаешь, скольких я видела детей, которые относились к слушанию совсем не так, как их родители? Мать приходит и говорит, что ребенок будет давать показания против насильника, потому что ей хочется засадить извращенца на всю жизнь. Но ребенку все равно, что случится с насильником, лишь бы не оказаться еще раз с ним в одной комнате. Или он думает, что насильнику нужно дать возможность исправиться, как это делают родители, если их ребенок плохо себя ведет. Бесполезно ожидать, что Анна будет вести себя, как взрослый клиент. Она эмоционально не способна принимать решения, не поддаваясь влиянию сложившейся в доме ситуации.

–Именно поэтому я и подал прошение,– ответил я.

–Честно говоря, меньше получаса назад Анна сказала мне, что передумала подавать в суд.– Джулия подняла бровь.– Ты же не знал об этом, правда?

–Она мне этого не говорила.

–Потому что ты говоришь не о том. Ты рассказал ей о юридическом способе избавиться от давления. И она, разумеется, ухватилась за эту возможность. Но неужели ты действительно думаешь, что она осознавала все последствия этого поступка: то, что не оба родителя будут готовить, отвозить ее в школу, проверять уроки, а один, что она не сможет поцеловать маму перед сном, что остальные члены семьи, скорее всего, рассердятся на нее? Когда ты объяснял ей, она слышала только, что на нее будут давить. Она не слышала, что ее отделят от матери.

Судья уже начал жалобно выть.

–Мне надо идти.

Джулия не отставала.

–Куда?

–Я же сказал тебе, у меня встреча.

В коридор выходило множество дверей, но все они были закрыты. Наконец-то одна из ручек повернулась. Я вошел и закрыл за собой дверь.

–Только для мужчин,– облегченно вздохнул я.

Джулия подергала ручку двери. Потом постучала в маленькое матовое окошко. Я чувствовал, как по моему лицу стекает пот.

–На этот раз ты не сбежишь,– прокричала она через дверь.– Я буду ждать тебя прямо здесь.

–Я все еще занят,– прокричал я в ответ.

Судья стал передо мной, и я схватился за густую шерсть на его загривке.

–Все в порядке,– сказал я ему и повернулся лицом к пустой комнате.

Время от времени я отступаю от своих принципов и верю, что Бог все-таки существует. Как, например, сейчас, когда я вернулся и увидел эту прекрасную куколку, сидящую на пороге моего дома. Она встала и спросила, знаю ли я, где найти Джесси Фитцджеральда.

–А кто его спрашивает?

–Я.

Я наградил ее одной из своих лучших улыбок.

–Тогда это я.

Отвлекусь на минутку и скажу, что она была старше меня, но с каждым мгновением это становилось все менее заметно. У нее были волосы, в которых я бы заблудился, а рот такой мягкий и полный, что я еле оторвал от него глаза, чтобы осмотреть все остальное. У меня зачесались руки от желания прикоснуться к ее коже и убедиться, что она такая же мягкая на ощупь, как и на вид.

–Меня зовут Джулия Романо,– сказала она.– Я опекун-представитель.

Скрипка, играющая в моей душе, взвизгнула и умолкла.

–Вы что, коп?

–Нет, я адвокат и помогаю судье по делу твоей сестры.

–Вы имеете в виду Кейт?

Что-то в ее лице изменилось.

–Я имею в виду Анну. Она подала ходатайство о выходе из-под родительской опеки в вопросах здоровья.

–Ах да. Я знаю об этом.

–Правда?– Казалось, это ее удивило, будто только Анна может подавать в суд.– А вы случайно не знаете, где она?

Я посмотрел на дом, темный и пустой.

–Я что, ее ангел-хранитель?– Потом улыбнулся ей.– Если хотите подождать, можете зайти и посмотреть на мои картины.

Неожиданно она согласилась.

–В принципе, неплохая идея. Я бы с удовольствием поговорила с вами.

Я прислонился к двери и скрестил руки так, чтобы заиграли мышцы. Потом послал ей улыбку, которая сражала наповал половину женского населения университета Роджер Вильямс.

–Какие у вас планы на вечер?

Она посмотрела на меня так, будто я сказал это по-гречески. Нет, она наверняка понимает греческий. Она глядела на меня, как на марсианина. Или как на ненормального Вулкана.

–Вы приглашаете меня на свидание?

–Понято же, что да.

–Понятно, что у вас ничего не получится,– сухо проговорила она.– Я гожусь тебе в матери.

–У тебя фантастические глаза.– Я хотел сказать «грудь», но сдержался.

Как раз в этот момент Джулия Романо застегнула пиджак, и это меня рассмешило.

–Почему бы нам просто не поговорить?

–Как хочешь.– Я провел ее в свое жилище.

По сравнению с тем, как обычно выглядит моя комната, сейчас она была в относительном порядке. Немытая посуда стояла всего день или два. И рассыпанные утром хлопья не воняют в конце дня так, как разлитое молоко. Посредине комнаты стояли ведро с тряпкой и бутылка керосина – я как раз делал зажигательные гранаты. На полу валялась одежда, а одна футболка живописно раскинулась на самогонном аппарате.

–Ну как?– Я улыбнулся ей.– Марта Стюарт была бы в восторге.

–Для Марты Стюарт твоя комната стала бы делом жизни,– пробормотала она. Села на кушетку и подскочила. Там оказалась картошка фри, которая – о святой Боже!– оставила жирный отпечаток на ее прекрасной попке.

–Хотите что-нибудь выпить?– Не надо говорить, что мама не научила меня хорошим манерам.

Она осмотрелась вокруг и покачала головой.

–Я пас.

Пожав плечами, я вытащил из холодильника бутылку пива.

–Что, на домашнем фронте не все в порядке?

–А ты не знаешь?

–Стараюсь не знать.

–Почему?

–Потому что у меня это получается лучше всего.– Улыбаясь, я сделал большой глоток пива.– Хотя в этот раз я бы с удовольствием посмотрел, чем это все закончится.

–Расскажи мне о Кейт и Анне.

–Что именно вам рассказать?– Я сел рядом с ней, слишком близко. Нарочно.

–Какие у тебя отношения с ними?

Я наклонился к ней.

–Мисс Романо, вы хотите узнать, хорошо ли я себя веду?– Когда она даже глазом не моргнула, я сдался.– Они терпят меня,– ответил я.– Как и все остальные.

Этот ответ, должно быть, заинтересовал ее, потому что она записала что-то в своем беленьком блокнотике.

–Как это, расти в такой семье?

В моей голове пронеслась дюжина ответов, но я сам не ожидал того, что в конце концов сказал.

–Когда мне было двенадцать лет, Кейт заболела – ничего серьезного, просто простудилась. Но справиться с болезнью самостоятельно она не могла. Поэтому у Анны нужно было взять гранулоциты – белые кровяные клетки. Это случилось в канун Рождества. Мы собирались всей семьей идти покупать елку, понимаете?– Я вытащил из кармана пачку сигарет.– Вы не против?– спросил я, но подкурил, не дождавшись ответа.– Меня в последнюю минуту отправили к каким-то соседям, и это было еще хуже, потому что у них был праздник, полно родственников, и все шептались, будто я был сиротой или глухим, как пень. В конце концов мне это надоело, я сказал, что хочу в туалет, и сбежал. Я пошел домой, взял папин топор, ручную пилу и срубил маленькую елку, которая росла посреди двора. Когда соседи спохватились, я уже установил елку в гостиной и украсил ее шарами, повесил разноцветную гирлянду и все, что только можно.

Я все еще помню эти мигающие лампочки – красные, синие, желтые – на елке было украшений, как на баллийском эскимосе.

–В рождественское утро родители пришли за мной к соседям. Выглядели они ужасно. Однако дома под елкой лежали подарки. Я был в восторге и быстро нашел подарок со своим именем. Там оказалась маленькая заводная машинка – прекрасный подарок для трехлетнего мальчика. Но не для меня. Я видел ее на распродаже в больничном магазине. Это был единственный подарок, который я тогда получил. Вот такая грустная история.– Я затушил сигарету о джинсы.– Родители ни разу ничего не сказали насчет елки. Вот каково это – расти в такой семье.

–Как ты считаешь, Анна думает так же?

–Нет, они следят за Анной, потому что она часть их великого плана по спасению Кейт.

–Как твои родители решают, будет ли Анна участвовать в очередном курсе лечения Кейт?– спросила она.

–Вы так говорите, будто есть особая процедура. Будто действительно есть выбор.

Она подняла голову.

–А разве нет?

Я не ответил, потому что это был самый риторический вопрос, который я когда-либо слышал. Я смотрел в окно. Во дворе все еще стоял пень от той елки.

Когда мне было семь лет, я решил прокопать подземный ход в Китай. Мне было интересно, насколько сложно выкопать такой тоннель. Я взял из гаража лопату и начал копать яму, в которую можно было бы пролезть. Каждый вечер я накрывал ее старым пластмассовым ящиком, чтобы не залило водой. Я работал четыре недели, сбивая руки о камни и цепляясь ногами за корни. Но я не учел высоких земляных стен, выросших вокруг меня, и ядра планеты, которое нагревало подошвы моих кроссовок. Копая прямо вниз, я потерялся. В тоннеле нужно освещать дорогу, а у меня это никак не получалось.

Когда я начал кричать, папа нашел меня за несколько секунд, хотя мне показалось, что прошло несколько жизней. Он залез в яму, удивляясь той работе, которую я проделал, и моей глупости.

–Тебя же могло засыпать,– сказал он и вытащил меня на поверхность.

И тогда я увидел, что моя яма вовсе не столь глубока – папе она была по грудь.

Темнота относительна.

Переезд в комнату на пожарной станции занял у Анны меньше десяти минут. Пока она складывала одежду в тумбочку и искала место для своей расчески на полке, я вышел в кухню, где Полли готовил ужин. Все ребята ждали объяснений.

–Она поживет здесь со мной немного,– проговорил я.– Нужно решить некоторые проблемы.

Цезарь оторвался от журнала.

–Она будет выезжать с нами на вызовы?

Об этом я не подумал. Возможно, это отвлекло бы ее, она бы чувствовала себя кем-то вроде стажера.

–Вероятно.

Полли повернулся. Сегодня он готовил фахитас, говядину.

–Все в порядке, капитан?

–Да, Полли. Спасибо, что спросил.

–Если ее кто-то обижает,– произнес Рэд,– то ему придется иметь дело со всеми нами.

Остальные закивали. Интересно, что бы они подумали, если бы я сказал им, что люди, обижающие Анну, это мы с Сарой. Я оставил ребят заканчивать приготовления к ужину и вернулся в комнату, где Анна сидела на второй койке, поджав под себя ноги.

–Эй,– позвал я, но она не ответила. Я не сразу понял, что у нее на голове наушники, через которые в ее уши вливалось бог знает что.

Она увидела меня, выключила музыку, сняла наушники и повесила их на шею, как удавку.

–Привет.

Я сел на край койки и взглянул на нее.

–Может, ты хочешь чем-то заняться?

–Например?

Я пожал плечами.

–Не знаю. Поиграть в карты.

–Ты имеешь в виду покер?

–В покер, в пьяницу, во что угодно.

Она внимательно посмотрела на меня.

–В пьяницу?

–Хочешь, заплети себе косички.

–Папа,– спросила Анна,– с тобой все в порядке?

Мне было легче войти в разваливающийся на куски дом, чем пытаться развлечь ее.

–Просто… Я хочу, чтобы ты знала: можешь делать здесь все, что хочешь.

–А можно в ванной оставить упаковку тампонов?

Мое лицо сразу же залилось краской, и, словно это было заразно, Анна тоже покраснела. У нас на станции была лишь одна женщина. Она работала неполный день, поэтому женский туалет был только на первом этаже.

Волосы Анны упали на лицо.

–Я не хотела… Я могу положить их в…

–Можешь оставить их в ванной,– объявил я. Потом торжественно добавил: – Если кто-то пожалуется, мы скажем, что это мое.

–Папа, но тебе же никто не поверит. Я обнял ее.

–Может, у меня не очень хорошо получается. Я никогда не жил в одной комнате с тринадцатилетними девочками.

–Мне тоже не часто приходилось жить с сорокадвухлетним мужчиной.

–Хорошо, иначе я бы его убил.

Я почувствовал, что она улыбнулась. Может, это будет и не так трудно, как казалось. Возможно, мне удастся убедить себя в том, что этим я сохраню семью, даже если сначала ее придется разделить.

–Папа?

–Что?

–Просто, чтобы ты знал: никто не играет в пьяницу, как только перестает ходить на горшок.

Она обняла меня так крепко, как делала это, когда была маленькой. И я вспомнил, когда в последний раз держал Анну на руках. Мы шли через поле, все впятером. Рогоза и дикие ромашки были выше нее. Я подхватил ее на руки, и мы вместе понеслись по высокой траве. Но потом сообразили, что у нее уже длинные ноги и она слишком большая, чтобы сидеть у меня на руках. Анна начала вырываться, я поставил ее на землю, и дальше она пошла сама.

Золотая рыбка вырастает только до размера аквариума. Деревья бонсаи скручиваются, не меняя размера. Я бы все отдал, чтобы она оставалась маленькой. Дети перерастают нас быстрее, чем мы их.

Самое удивительное то, что, когда одна наша дочь втянула нас в юридический кризис, другая переживала кризис медицинский. Правда, мы заранее знали, что у Кейт конечная стадия почечной недостаточности. На этот раз нас застала врасплох Анна. И тем не менее. Похоже, мы справлялись с обоими кризисами. Способность человека переносить трудности похожа на бамбук: он намного гибче, чем кажется на первый взгляд.

В тот день, пока Анна собирала вещи, я поехал в больницу. Когда я вошел в палату Кейт, диализ уже закончился. Она спала с наушниками плеера на голове. Сара встала и предупреждающе прижала палец к губам.

Мы вышли в коридор.

–Как Кейт?– спросил я.

–Практически без изменений. Как Анна?

Мы обменивались информацией о детях, как бейсбольными карточками, которые показываешь, но еще не хочешь отдавать. Я смотрел на Сару и думал, как рассказать ей о том, что я сделал.

–Куда вы делись, пока я отбивалась от судьи?

Если сидеть и думать, как горячо будет в огне, до пожара можно не дожить.

–Я отвез Анну на станцию.

–Что-то на работе?

Я сделал глубокий вдох и прыгнул со скалы, которой стал мой брак.

–Нет. Анна поживет там со мной несколько дней. Мне кажется, ей нужно некоторое время побыть одной.

Сара не сводила с меня глаз.

–Но Анна не будет там одна. Она будет с тобой.

Коридор вдруг показался слишком светлым и слишком широким.

–Это плохо?

–Да,– ответила она.– Ты думаешь, что, потакая ее истерике, делаешь лучше для нее?

–Я не потакаю ее истерике. Я даю ей возможность самой прийти к правильному выводу. Это не ты сидела с ней под кабинетом судьи. Я волнуюсь за нее.

–В этом разница между нами,– возразила Сара.– Я волнуюсь за обеих дочерей.

Я посмотрел на нее и на какую-то долю секунды увидел ту женщину, какой она была: не тратившей уйму времени на поиски своей улыбки, никогда не умевшей рассказывать анекдоты и все равно умевшей рассмешить меня, женщиной, которая заводила меня без малейших усилий. Я положил ладони ей на щеки. «Вот ты где»,– подумал я, наклонился и поцеловал ее в лоб.

–Ты знаешь, где нас найти,– сказал я и ушел.

После полуночи у нас был вызов. Анна проснулась и потерла глаза, когда завыла сирена и автоматически включился свет.

–Можешь оставаться,– сказал я ей, но она уже обувалась.

Я дал ей старую форму женщины, которая у нас работала, пару ботинок и каску. Она надела куртку и заскочила в машину. Пристегнулась к сиденью за спиной Рэда, который сидел за рулем. Мы помчались по улицам Верхнего Дерби к дому престарелых. Рэд нес носилки, а я сумку с лекарствами. У входа нас встретила медсестра.

–Она упала и ненадолго потеряла сознание. У нее неадекватное поведение.

Нас провели в одну из комнат. Там на полу лежала пожилая женщина, крошечная, с тонкими, как у птицы, костями. Из раны на голове текла кровь, судя по запаху, у нее расслабился кишечник.

–Привет, родная,– сказал я, быстро наклоняясь. Я взял ее руку, кожа была тонкая, как крепдешин.– Вы можете сжать мои пальцы?– Я повернулся к медсестре. – Как ее зовут?

–Элди Бриггс. Ей восемьдесят семь.

–Элди, мы вам поможем.– Я надеялся, что она меня услышит.– У нее рана в затылочной части. Мне понадобятся жесткие носилки.

Пока Рэд бежал за ними к машине, я измерил давление и пульс – неровный.

–Вы чувствуете боль в груди?

Женщина застонала, но покачала головой, а потом вздрогнула.

–Мы положим вас на носилки, хорошо? Похоже, вы сильно ударились головой.– Вернулся Рэд. Я снова посмотрел на медсестру.– Она упала из-за потери сознания или потеряла сознание в результате падения?

Медсестра покачала головой.

–Никто не видел, как это произошло.

–Конечно,– пробормотал я.– Мне нужно одеяло.

Худенькие руки, протянувшие одеяло, дрожали. Я совершенно забыл, что Анна поехала с нами.

–Спасибо, малыш,– сказал я, не пожалев время на улыбку.– Хочешь мне помочь? Стань в ногах у миссис Бриггс, пожалуйста.

Побледнев, она кивнула и отодвинулась. Рэд положил носилки.

–Мы перекатим вас, Элди… на счет три…

Мы переместили ее на носилки и пристегнули. От резкого движения рана на ее голове начала кровоточить сильнее.

Мы занесли женщину в машину. Рэд несся к больнице, пока я суетился в кабине, прикрепляя кислородную подушку, ухаживая за раненой.

–Анна, подай мне систему для внутривенного вливания.– Я стал разрезать одежду Элди.– Вы еще с нами, миссис Бриггс? Будет маленький укольчик.– Взяв ее руку, я попытался найти вену, но она казалась нарисованной светло-голубым карандашом. У меня на лбу выступил пот.– Я не могу попасть двадцаткой. Анна, найди, пожалуйста, двадцать второй номер.

Пациентка стонала и плакала. Машину заносило на поворотах, когда я пытался вогнать тонкую иглу, и это только усложняло задачу. –Черт,– выругался я, бросив на пол вторую систему. Я быстро разрезал одежду у женщины на груди, схватил радио и сообщил в больницу, что мы едем.

–Женщина, восемьдесят семь лет, упала. Она в сознании, отвечает на вопросы. Давление 136 на 83, пульс 130, неровный. Я пытался поставить капельницу, но не получилось. У нее на затылке рана. С раной все более-менее в порядке. Я подключил ее к кислороду. Вопросы?

В свете фар встречной машины я увидел лицо Анны. Машина проехала, и свет пропал, но я понял, что Анна держит незнакомую женщину за руку.

Возле отделения скорой помощи мы вытащили каталку и покатили ее через автоматическую дверь. Бригада врачей и медсестер уже ждала нас.

–Она все еще разговаривает,– сказал я.

Медбрат похлопал ее по запястью.

–Боже мой!

–Да. Поэтому я и не смог поставить капельницу. Нужны ножные манжеты, чтобы поднять давление.

Вдруг я вспомнил об Анне, которая стояла в дверях с широко раскрытыми глазами.

–Папа, а эта женщина умрет?

–Похоже, у нее был инсульт… но она справится. Послушай, может, ты посидишь там на стуле? Я приду максимум через пять минут.

–Папа,– позвала она, и я остановился на пороге.– Правда, было бы классно, если бы все больные были такими?

Она не видела того, что видел я: Элди Бриггс была кошмаром для доктора скорой помощи, у нее тонкие вены, у нее несерьезная травма, однако это паршивый вызов. Но Анна хотела сказать: что бы там ни случилось с миссис Бриггс, ее можно все-таки спасти.

Я вошел и, как положено, сообщил врачам всю необходимую информацию. Десять минут спустя я заполнил бумаги и вернулся за дочерью, но ее не было.

Рэд застилал носилки чистой простыней и укладывал подушку за ремни.

–Где Анна?– спросил я его.

–Я думал, она с тобой.

В коридорах я увидел только несколько уставших врачей, других парамедиков, людей, которые пили кофе и надеялись на лучшее.

–Я сейчас вернусь.

По сравнению с отделением скорой помощи восьмой этаж казался уютным. Медсестры здоровались со мной, называя по имени. Я прошел к палате Кейт и открыл дверь.

Анна уже слишком большая, чтобы сидеть на коленях у Сары. Но именно там я ее и нашел. Они с Кейт уснули. Сара взглянула на меня поверх головы Анны.

Я опустился перед женой на колени и погладил волосы Анны.

–Малыш,– прошептал я,– пора ехать домой.

Анна медленно выпрямилась. Она позволила мне взять ее за руку и поднять на ноги. Рука Сары скользнула по ее спине.

–Это не дом,– обронила Анна. Но все равно вышла за мной из комнаты.

После полуночи я наклонился к Анне и прошептал ей на ухо:

–Пошли, увидишь кое-что,– и поманил ее. Она села, схватила свитер, сунула ноги в кроссовки. Мы вместе поднялись на крышу станции.

Вокруг нас лежала ночь. Метеоритный дождь был похож на фейерверк – быстрые стежки на полотне ночного неба.

–Ах!– воскликнула Анна и легла на спину, чтобы лучше видеть.

–Это метеоритный поток Персеид,– объяснил я ей.– Метеоритный дождь.

–Это невероятно.

Падающие звезды на самом деле совсем не звезды, это просто камни, которые входят в атмосферу и загораются от трения. То, что мы видим, загадывая желание, – просто след от осколка.

В верхнем левом квадранте неба радиант взорвался новым дождем искр.

–И это происходит каждую ночь, когда мы спим?– спросила Анна.

Замечательный вопрос: «Все ли чудеса происходят, когда мы о них не подозреваем?» Я покачал головой.

–Вообще-то Земля пересекает хвост кометы только раз в году. Но такое представление, как сегодня, случается раз в жизни.

–Правда, было бы классно, если бы звезды падали во двор? Если бы мы знали, когда взойдет солнце, то положили бы его в аквариум и это был бы ночной фонарь или маяк.– Я прямо видел, как она это делает, сгребая выжженную траву на лужайке.– Как ты думаешь, а из окна Кейт это видно?

– Не уверен.– Я приподнялся на локте и внимательно посмотрел на нее.

Но Анна не отрывала глаз от перевернутой чаши неба.

–Я знаю. Ты хочешь спросить, зачем я это делаю.

–Тебе не нужно ничего говорить, если ты не хочешь этого.

Анна легла, положив голову мне на плечо. Каждую секунду вспыхивал серебряный штрих: скобка, восклицательный знак, запятая – знаки препинания, написанные светом для слов, которые так трудно произнести.

Продолжение следует...