И тогда провидец в тренировочной куртке возвестил истину стайке симпатичных студенточек. За спиной провидца, на оцифрованном среднем расстоянии, виднелись стерилизаторы, и картриджи хроматографа, и образцы тканей в окрашивающих растворах, и лабораторные сосуды с жирафьими шеями, снимки распластанных хромосом и изображения препаратов мозга, нарезанного тонкими красными ломтиками, точно сасини. Провидец - это самолично Эрл "Кудряшка" Эберле, тонкогубый пятидесятилетний профессор в дешевых очечках. Создателям рекламного ролика корпорации "Аксон" пришлось потрудиться, чтобы придать ему презентабельность. Камера подрагивала в руках оператора, пол лаборатории то проваливался, то вспучивался. Юные девичьи лица, раскрасневшиеся от восторга, расплывались при наездах. Почему-то оператор с маниакальным упорством снимал затылок провидца, действительно весьма кудрявый.

- Само собой, химия, даже химия мозга, - начал Эберле, - в основе своей сводится к движению электронов по ядерным орбитам. Но сопоставьте это с электроникой, оперирующей маленькими двух- или трехполярными переключателями. Диоды, транзисторы. В мозгу несколько дюжин таких переключателей. Нейрон либо включается, либо нет, однако этот выбор регулируют клеточные рецепторы, в которых мы наблюдаем множество переходных ступеней между "выключено" и "включено". Даже если б вы сумели собрать из молекулярных транзисторов искусственный нейрон, общеизвестно, что вам не удастся перевести всю эту химию на язык "да" и "нет" - попросту не хватит места. Если мы, заведомо преуменьшая, выделим двадцать нейроактивных цепочек, из которых одновременно могут быть задействованы восемь, причем каждый из этих выключателей имеет пять разных положений - не стану утомлять вас комбинаторикой, но андроид с искусственными нейронами приживется разве что в стране тыквоголовых!

Крупный план: тыквоголовый студент хохочет во все горло.

- Это элементарные факты, - продолжал Эберле, - настолько элементарные, что обычно мы их даже не обсуждаем. Так устроен мозг. Единственный действенный ключ к электрофизиологии познания и воли - химия. Это накопленная поколениями мудрость, священное писание нашей науки. Ни один человек в здравом уме не попытается сочетать нейронные связи с электронными схемами!

Эберле выдержал драматическую паузу.

- Никто - кроме "Аксона"!

Легкий шум прокатился по рядам корпоративных инвесторов, собравшихся в Зале В отеля "Четыре времени года" в центре Филадельфии на "гастрольную" презентацию "Аксона" перед поступлением в продажу первой партии акций. На подмостках установлен огромный экран. На каждом из двадцати круглых столов, расставленных в затемненном зале, приготовлена закуска: блюда сатай и суши с соответствующими соусами.

Гари сидел рядом со своей сестрой Дениз за столиком возле двери. Он надеялся провернуть на презентации некую сделку и предпочел бы прийти сюда в одиночестве, но Дениз настояла, чтобы именно сегодня Гари пригласил ее на ланч, потому что в понедельник у нее выходной, а заодно увязалась и на презентацию. Гари предчувствовал, что Дениз многое осудит в этом зрелище по политическим, моральным или эстетическим соображениям, и действительно, сестра презрительно щурилась, глядя на экран, и все плотнее сводила руки на груди. Дениз была в желтом платье-рубашке с красным цветочным узором, в черных сандалиях и круглых пластиковых очках а-ля Троцкий, но не это выделяло ее среди всех женщин, собравшихся в Зале В, а голые ноги: ни одна женщина, имеющая дело с деньгами, не позволит себе появиться без чулок.

Что такое процесс "Коректолл"?

- "Коректолл", - произнес на экране "Кудряшка" Эберле (молодежная аудитория тем временем подверглась оцифровке и слилась воедино с тунцово-красным мозговым веществом), - это революционная нейробиологическая терапия!

Эберле восседал на эргономическом конторском стуле, который, оказывается, обладал способностью парить в воздухе и совершать головокружительные пируэты в графическом пространстве, изображающем внутричерепные глубины. Ганглии-водяные, нейроны, смахивающие на кальмаров, и ужеподобные капилляры высвечивались при его приближении.

- "Коректолл", первоначально предназначавшийся для лечения пациентов, страдающих болезнями Паркинсона и Альцгеймера, а также другими дегенеративными нейрологическими заболеваниями, - рассказывал Эберле, - оказался настолько мощным и многогранным средством, что его возможности в перспективе выходят за пределы терапии как таковой, речь идет уже об исцелении, причем об исцелении не только этих ужасных дегенеративных недугов, но и целого ряда расстройств, которые обычно относят к ведению психиатрии или же психологии. Попросту говоря, "Коректолл" впервые дает нам надежду на обновление и исправление мозгового механизма взрослого человека.

- Фу! - поморщилась Дениз.

Гари успел уже основательно ознакомиться с процессом "Коректолл". Изучил предварительный проспект "Аксона", прочел все аналитические обзоры по этой компании, какие сумел разыскать в Интернете и в справках частных служб, к которым был подключен "СенТраст". Играющие на понижение аналитики, памятуя о недавних серьезных коррективах котировок в биотехническом секторе, советовали воздержаться от риска и не вкладывать средства в неопробованную медицинскую технологию, до выхода которой на рынок оставалось по меньшей мере шесть лет. Разумеется, "СенТраст" (общественное доверие обязывает к консерватизму) даже не думал покупать эти акции. Однако научные основы "Аксона" казались гораздо более надежными, чем у большинства биотехнических новинок, а намерение компании купить отцовский патент на столь ранней стадии разработки "Коректолла" указывало на грандиозные перспективы. Замаячил шанс заработать кое-какие деньги и в такой форме отомстить "Аксону", ограбившему отца, а главное, проявить дерзость в противовес кротости Альфреда.

Вышло так, что в июне, когда посыпались первые костяшки домино - заокеанские рынки, - Гари забрал большую часть своего оперативного капитала из европейских и дальневосточных фондов развития. Теперь эти деньги можно вложить в "Аксон", а поскольку до официального выхода компании на рынок оставалось три месяца и она еще не привлекла внимание крупных покупателей, тем более что предварительный отчет содержал всякие сомнительные намеки, которые могли отпугнуть непосвященных, Гари полагал, что без проблем оформит заявку на пять тысяч акций. Однако ничего, кроме проблем, из этой затеи не вышло.

Его постоянный (вексельный) брокер слыхом не слыхал об "Аксоне", задание вовремя не выполнил и перезвонил Гари с сообщением, что его фирма берет на пробу всего 2500 акций. В обычной ситуации фирма уделила бы индивидуальному покупателю не более пяти процентов от своего пакета, но, раз уж Гари обратился первым, посредник обещал отложить для него 500 акций. Гари попытался выбить побольше, но, увы, он был не таким уж важным клиентом. Как правило, приобретал сотню-другую акций, а небольшие покупки осуществлял без посредников, через Интернет, чтобы сэкономить на комиссионных.

Вот Кэролайн - серьезный инвестор. Под руководством Гари она порой покупала и по тысяче акций. Ее брокер работал на крупнейшую фирму в Филадельфии и, несомненно, для столь ценного клиента нашлось бы 4500 акций "Аксона" первого выпуска - таковы правила игры. К несчастью, с того воскресенья, когда Кэролайн повредила спину, они с Гари почти не общались, разве что в качестве родителей трех сыновей. Гари твердо решил заполучить все пять тысяч акций "Аксона" до единой, но не желал жертвовать ради этого своими принципами и ползти к жене на брюхе.

Вместо этого он позвонил коллеге из "Хеви энд Ходапп", некоему Пуджу Портли, и попросил записать на его счет пять тысяч акций. Как доверенное лицо банка, Гари за последние годы не раз покупал у Портли крупные пакеты акций, в том числе заведомую тухлятину. Теперь Гари намекнул Портли, что "СенТраст" мог бы в будущем расширить сотрудничество, однако Портли со встревожившей Гари мнительностью обещал лишь передать эту просьбу Даффи Андерсону, менеджеру по размещению акций.

Две недели Гари медленно сходил с ума: Пудж Портли так и не отзвонил. В Интернете шепоток насчет "Аксона" перерос в гул, а там и в громкий рев. В "Нейчер" и "Нью-Ингленд джорнал оф медисин" одна за другой появились две большие статьи, подготовленные лабораторией Эберле: "Реверсивно-томографическая стимуляция синаптогенеза в отдельных проводящих нервных путях" и "Временный позитивный эффект в лишенных допамина контурах конечностей. Новейшие клинические данные". Эти статьи привлекли пристальнейшее внимание финансовой прессы и были упомянуты в передовице "Уолл-стрит джорнал". Один аналитик за другим давали отмашку: покупайте, покупайте "Аксон", а Портли все не звонил, и Гари чувствовал, как с каждым часом тают преимущества "раннего старта", полученные им благодаря доступу к внутренней информации.

1. Выпейте коктейль!

- ...Из ферроцитратов и ферроацетатов особой формулы, способных проникать сквозь стенки сосудов мозга и накапливаться в тканях! - зачастил диктор-невидимка, чей голос присоединился на звуковой дорожке к голосу Эрла Эберле.

- Мы также подмешиваем легкие, не вызывающие привыкания седативные средства и не жалеем орехового сиропа "Моккачино", предоставленного самой популярной в стране сетью кофейных баров!

Статистка из первой сцены - несомненно, у этой девицы нейроны функционировали как надо - с явным удовольствием выпила высокий, запотевший стакан электролитов "Коректолла", аж мышцы на горле запульсировали сладострастно.

- Какой у папы патент? - зашептала Дениз на ухо Гари. - Ферроацетатный гель и как там дальше?

- Электрополимеризация, - угрюмо кивнул Гари.

В папке с семейной перепиской, где хранились все до единого письма, когда-либо полученные из дома, Гари откопал старый экземпляр отцовского патента. В свое время он прочитал патент без должного внимания, но теперь по-настоящему проникся четким описанием "электрической анизотропии" в "определенных ферроорганических гелях"; старик даже высказывал предположение, что эти гели можно использовать для создания "точной копии" живых тканей человека и с их помощью устанавливать "прямой электрический контакт" с "тонкими морфологическими структурами". Сопоставив формулировку патента с описанием "Коректолла" на только что обновленной интернет-странице, Гари был потрясен буквальными совпадениями. Очевидно, оцененное в пять тысяч долларов открытие Альфреда составляло самую суть процесса, на котором "Аксон" рассчитывал сделать по крайней мере двести миллионов, - как будто без того у человека мало причин, чтобы не спать по ночам от негодования!

- Эй, Келси, слышь, Келси, добудь мне двенадцать тысяч "Эксона" максимум за сто четыре, - неожиданно чересчур громко проговорил молодой человек, сидевший слева от Гари. На ладони у парня карманный компьютер с биржевыми сводками, в ухе - проволока, безумные глаза человека, подключенного к мобильной связи. - Двенадцать тысяч "Эксона", лимит один-ноль-четыре, - повторил он.

"Эксон", "Аксон", не запутаться бы, мелькнуло в голове у Гари.

2. Надень наушники и включи радио!

- Вы ничего не услышите - разве что зубные пломбы послужат антенной и вы поймаете передачу с футбольного стадиона, - пошутил ведущий, меж тем как улыбающаяся девушка надевала на свою фотогеничную головку металлический шлем, похожий на сушилку для волос. - Однако радиоволны проникают в самые недоступные уголки вашего мозга. Вообразите нечто вроде глобальной системы наведения для мозга: высокочастотное излучение выделяет и направленно стимулирует проводящие нервные пути, связанные с конкретными навыками. Например, такими, как подписывать свое имя. Подниматься по лестнице. Помнить свой день рождения. Мыслить позитивно! Реверсивно-томографический метод доктора Эберле, опробованный в десятках клиник по всей Америке, подвергся дальнейшей оптимизации, и теперь процесс "Коректолл" столь же прост и безболезнен, как визит к парикмахеру.

- До недавних пор, - вступил Эберле (он все еще плавал вместе со стулом в океане псевдокрови и псевдосерого вещества), - мой процесс предполагал госпитализацию на сутки и непосредственное внедрение калиброванного металлического кольца в череп пациента. Многих пациентов это не устраивало, некоторые испытывали дискомфорт. Однако теперь огромный прогресс компьютерной техники сделал возможным процесс мгновенной автокоррекции и выделения конкретных нейронных цепочек, подвергающихся стимуляции...

- Браво, Келси! - завопил юный м-р Двенадцать Тысяч Акций "Эксона".

В первые дни и часы после большой воскресной ссоры, случившейся три недели назад, Гари и Кэролайн предпринимали шаги к примирению. Глубокой ночью в воскресенье рука Кэролайн пересекла демилитаризованную зону посередине матраса и дотронулась до бедра Гари. На следующий вечер он почти полностью извинился перед женой; отказавшись уступить в главном вопросе, тем не менее выразил раскаяние и сожаление за весь побочный ущерб: за оскорбленные чувства, злобное искажение действительности и обидные домыслы, - таким образом он дал Кэролайн почувствовать, какой шквал нежности обрушится на нее, если только она согласится признать, что в вопросе, послужившем причиной раздора, прав был он. Утром во вторник жена даже приготовила ему завтрак - тосты с корицей, сосиски и тарелку овсяных хлопьев с изюмом, причем изюмины были выложены в виде забавной рожицы с опущенными книзу уголками рта. В среду утром Гари сделал Кэролайн комплимент. Скромная констатация факта ("ты красивая"), не объяснение в любви конечно же, но как-никак напоминание о тех основах (физическое влечение), с которых может начаться восстановление супружеской близости, если только Кэролайн согласится признать, что в вопросе, послужившем причиной раздора, прав был он.

Но все мирные инициативы, все отважные вылазки заканчивались ничем. Когда Гари ласково пожимал протянутую Кэролайн руку и тихонько жалел ее, бедняжку с больной спиной, Кэролайн отказывалась сделать следующий шаг и допустить, что, возможно (достаточно было бы и "возможно"!), это увечье вызвано двумя часами беготни под дождем. Когда же Кэролайн благодарила Гари за комплимент и спрашивала, как он спал, он, назло самому себе, отмечал критические нотки в ее голосе и расшифровывал ее вопрос так: Продолжительное расстройство сна является известным симптомом клинической депрессии; кстати, как ты спал, дорогой? - и не осмеливался признаться, что в последнее время спит очень плохо; вместо этого он лгал, будто спал просто замечательно, большое спасибо, Кэролайн, замечательно, просто замечательно.

Каждая неудачная вылазка существенно затрудняла последующие. И в скором времени мысль, казавшаяся прежде нелепостью - будто в кладовых брака недостанет запасов любви и взаимной благожелательности, чтобы покрыть эмоциональный убыток, который поездка в Сент-Джуд причинит Кэролайн, а отказ от поездки причинит Гари, - стала обретать очертания ужасной реальности. Гари уже ненавидел Кэролайн просто за то, что она так упорно спорит с ним, ненавидел невесть откуда взявшиеся ресурсы независимости, к которым она прибегала в супружеском противостоянии. Более всего Гари изнуряла ненависть к ее ненависти к нему. Он мог бы в одну минуту разрешить семейный кризис, если б от него требовалось всего-навсего простить жену, но он читал в глазах Кэролайн, насколько мерзок он сделался для нее, и это сводило с ума, убивало надежду.

К счастью, длинные густые тени от прозвучавшего из уст жены диагноза "депрессия" еще не проникли в угловой кабинет Гари в "СенТрасте", не успели отравить удовольствие, которое он получал, начальствуя над своими менеджерами, аналитиками и маклерами. Сорок рабочих часов в банке стали для Гари единственной отдушиной. Он даже подумывал перейти на пятидесятичасовую неделю, но это было не так просто, потому что к концу восьмичасового рабочего дня на его столе не оставалось абсолютно никакой работы, а кроме того, Гари отчетливо понимал, что именно в эту ловушку - засиживаться сверхурочно на работе, чтобы избежать домашних неурядиц, - угодил в свое время отец: именно так, должно быть, Альфред начал самолечение.

Женившись на Кэролайн, Гари дал тайный обет не задерживаться на работе после пяти часов и никогда не приносить деловые бумаги домой. Он поступил на службу в не слишком большой банк местного значения - наименее амбициозная карьера для выпускника Уортона. Первоначально Гари беспокоился лишь о том, чтобы не повторять отцовских ошибок, хотел располагать досугом, радоваться жизни, баловать жену, играть с детьми, но вскоре, стараясь показать себя отличным специалистом по ценным бумагам, Гари приобрел заодно аллергию на какое бы то ни было честолюбие. Куда менее талантливые коллеги переходили на работу в частные фонды, становились независимыми финансовыми консультантами или создавали собственные компании, но эти люди вкалывали по двенадцать, а то и по четырнадцать часов в день, маниакально, до седьмого пота, зарабатывали деньги и были всего-навсего рабочими лошадками. Гари, подстрахованный наследством Кэролайн, мог лелеять свое античестолюбие и играть роль идеального, строгого и любящего босса-отца, ведь дома ему лишь отчасти позволяли быть таким отцом. Он требовал от подчиненных честности и прилежания, а в награду терпеливо наставлял их, неизменно покрывал и никогда не сваливал на них вину за собственные промахи. Если менеджер по крупным компаниям Виржиния Лин рекомендовала повысить процент акций энергетических компаний в трастовом портфеле с шести процентов до девяти, а Гари предпочитал оставить все как есть, то, когда в энергетическом секторе как раз наступал период процветания, Гари нацеплял свою широкую улыбку - "что-поделать-остался-в-дураках" - и публично извинялся перед Виржинией. К счастью, на одно неправильное решение приходилось два-три верных, и за всю историю человечества не было лучшего периода для инвестиций, нежели те шесть лет, когда Гари управлял портфелем "СенТраста", - тут разве что законченный идиот не справился бы. Успех был гарантирован, и Гари мог разыгрывать свою игру: дескать, он вовсе не боится ни своего начальника, Марвина Костера, ни большого босса Марти Брейтенфелда, председателя "СенТраста". Гари ни перед кем не заискивал, никому не льстил. Напротив, и Костер, и Брейтенфелд начали обращаться к нему за советом в вопросах протокола и хорошего вкуса, Костер только что не испрашивал у Гари позволения записать старшую дочку в "Абингтон-Френдз" вместо "Френдз-Селект", а Брейтенфелд подкарауливал Гари в засаде возле писсуара для руководящих сотрудников, чтобы выяснить, пойдет ли он с Кэролайн на благотворительный бал в пользу бесплатных библиотек или сплавит билеты секретарше...

3. Расслабься - это все у тебя в голове!

"Кудряшка" Эберле вновь возник в своем внутричерепном кресле с пластиковой моделью молекулы электролита в каждой руке.

- Замечательное свойство ферроцитратных/ферроацетатных гелей заключается в том, - сказал он, - что под воздействием малых доз радиостимуляции на определенных резонансных частотах молекулы подвергаются спонтанной полимеризации. Но что еще более замечательно: эти полимеры оказались отличными проводниками для электрических сигналов.

Виртуальный Эберле с благосклонной улыбкой наблюдал, как в окружающей его кровавой неразберихе живых тканей пробегают энергичные волнообразные завихрения. Словно заслышав вступительные такты менуэта или рила, все молекулы с атомами железа попарно выстраиваются длинными рядами.

- Эти временные проводниковые канальцы, - продолжал Эберле, - делают возможным нечто прежде немыслимое: прямое, словно в реальном времени, оцифрованно-химическое сопряжение.

- Но это же здорово, - шепнула Гари сестра. - Именно об этом отец мечтал всю жизнь!

- О чем? О том, чтобы упустить состояние?

- Помочь другим людям, - сказала Дениз. - Изменить что-то к лучшему.

Гари мог бы указать ей, что старику следовало начать с собственной жены, если уж он так мечтал улучшить кому-нибудь жизнь, но идиотская вера Дениз в отца непоколебима. Не стоит поддаваться на провокации.

4. Богатые становятся еще богаче!

- Говорят, в праздном мозгу дьявол отыщет для себя уголок, - подхватил диктор, - зато процесс "Коректолл" оставляет все бездействующие пути в покое. А вот всюду, где наблюдается движение, "Коректолл" его усиливает! Помогает богатым стать богаче!

По всему Залу В прокатились аплодисменты, смех, одобрительные возгласы. Гари заметил, что м-р Двенадцать Тысяч Акций "Эксона", аплодируя, поглядывает в его сторону. Наверное, удивляется, почему Гари не хлопает. Хотя, возможно, на соседа произвела впечатление небрежная элегантность его костюма.

Принципиальный момент - не выглядеть рабочей лошадкой, тружеником, зарабатывающим в поте лица. Гари предпочитал одеваться так, словно не нуждался в работе: джентльмен просто получает удовольствие, заглядывая к себе офис и помогая коллегам. Мол, noblesse oblige.

Вот и сегодня на Гари была оливково-зеленая полушелковая спортивная куртка, серовато-бежевая льняная рубашка и черные костюмные брюки без стрелки; свой мобильник он отключил и входящие звонки не принимал. Откинулся на стуле, оглядел зал, с удовлетворением отмечая: да, он тут единственный мужчина без галстука, хотя контраст между самим Гари и толпой сегодня был не столь заметен, как хотелось бы. Всего год-другой назад зал бы кишел типами в синих полосатых костюмах, в мафиозных пиджаках без шлицы, двухцветных футболках в обтяжку и мокасинах с бахромой. Но теперь, в последние, зрелые годы затянувшегося финансового бума, даже юные выскочки из пригородов Нью-Джерси шили итальянские костюмы на заказ и надевали дорогие очки. Столько лишних денег, что даже двадцатишестилетние щенки, считавшие Эндрю Уайета мебельной фирмой, а Уинслоу Хомера - персонажем мультфильма, имели возможность одеваться как голливудские пижоны...

О, тоска, о, отвращение! Гари рад бы насладиться статусом праздного богача, но в этой стране выделиться нелегко. Куда ни глянь, миллионы американских миллионеров новейшего чекана увлечены всеобщей погоней за эксцентричностью: кто викторианскую мебель скупает, кто мчится на лыжах по девственному склону, кто заводит личное знакомство с шеф-поваром, кто ищет пляж, на который не ступала нога человека. А за ними десятки миллионов юных американцев, еще не разжившихся деньжатами, но уже возмечтавших сделаться очень крутыми. Печальная истина заключалась в том, что не каждому дано быть эксцентричным, не каждому - стать очень крутым, ведь кто же тогда будет заурядным? На чью долю выпадет неблагодарная задача служить фоном для сравнения, быть некрутым?

Остаются, правда, провинциалы, вроде тех, что сидят за рулем семейных автомобилей в Сент-Джуде: пастельные трикотажные рубашки, лишних тридцать, а то и сорок фунтов веса, стрижка ежиком, на окне - наклейки против абортов. В последние годы Гари с нарастающей, как тектоническое напряжение, тревогой отмечал, что народ со Среднего Запада постоянно уезжал на более крутые побережья. (Он сам был частицей этого Исхода, но смылся вовремя: приоритет есть приоритет.) Одновременно все рестораны в Сент-Джуде вдруг перешли на европейский стандарт (уборщицы прослышали про вяленые томаты, а свиноводы - про крем-брюле), покупатели в супермаркете возле родительского дома ходили с видом знатоков и до омерзения напоминали самого Гари, и компьютеры в Сент-Джуде продавались такие же мощные, такие же навороченные, как в Честнат-хилле. Вот бы президентским указом запретить переселение на Восток, заставить уроженцев Среднего Запада вновь ввести в рацион мучное, уродски одеваться и играть в настольные игры, чтобы поддерживать на прежнем уровне стратегический резерв национальной неотесанности, неразвитости вкуса, в сопоставлении с которым привилегированные классы, к коим принадлежал Гари, могли бы вовеки сохранять ощущение своей исключительности...

Довольно, приказал он себе. Деструктивная потребность отличаться от всех, превзойти всех своей исключительностью, является еще одним опасным симптомом клинической Д.

А м-р Двенадцать Тысяч Акций "Эксона" смотрел вовсе не на него. Он пялился на голые ноги Дениз.

- Полимерные нити, - разжевывал Эберле, - хемотактически соединяются с активными нервными путями и таким образом способствуют прохождению электрического импульса. Мы еще не до конца разгадали этот механизм, но результат очевиден: пациент совершает любое действие легче и с большим удовольствием. Добиться такого эффекта даже на время - уже серьезное достижение медицины. Но мы, в "Аксоне", нашли способ закрепить этот результат навсегда.

- Смотрите! - мурлычет диктор.

5. Потрудись-ка немножко!

Мультяшный человечек неуверенно подносит чашку к губам, внутри мультяшной головы неуверенно мерцают выделенные нервные пути. Затем фигурка пьет электролиты "Коректолл", надевает шлем Эберле и вновь берется за чашку. Маленькие светящиеся микротрубочки прилипают к активным цепочкам нейронов, и те начинают светиться силой и жизнью. Рука опускает чашку на блюдечко - она крепка, как скала.

- Нужно записать папу на обследование, - шепнула Дениз.

- Зачем? - спросил Гари.

- Это средство от "паркинсона". Вдруг поможет.

Воздух вырвался из Гари, точно из пробитой шины.

Как же ему не пришла в голову столь очевидная мысль?! Ему стыдно за себя к вместе с тем он втайне злится на Дениз. Посылает неопределенную улыбку в сторону видеоэкрана, будто и не слышал, что сказала сестра.

- Как только мы выделим и простимулируем нейронные цепочки, - говорит Эберле, - остается один лишь шажок до настоящей морфологической коррекции. И здесь, как и во всей современной медицине, секрет заключается в генах.

6. Помнишь, какие таблетки ты принимал в прошлом месяце?

Три дня назад, в пятницу, Гари наконец дозвонился Пуджу Портли в "Хеви энд Ходапп". Портли пыхтел, как загнанный олень.

"Гар, прости, тут какое-то безумие, - заговорил Портли. - Но знаешь что, дружище: я поговорил с Даффи Андерсоном насчет твоей просьбы. Даффи сказал, само собой, никаких проблем, непременно зарезервируем пять сотен акций для старого клиента из "СенТраста". Порядок, дружище? Пойдет?"

"Нет, - возразил Гари, - речь шла о пяти тысячах, а не о пяти сотнях".

Портли на миг онемел.

"Черт, Гар! Сплошная путаница. Мне показалось, ты просил пятьсот".

"Ты повторил цифру. Ты повторил: пять тысяч. Даже обещал записать".

"Напомни-ка мне: это для тебя лично или для "Сен-Траста"?"

"Для меня лично".

"Слушай, Гар, сделай так: позвони Даффи сам, объясни ситуацию, какая у нас тут неразбериха, может, он выделит еще пять сотен. В этом я готов тебя поддержать. В смысле, я виноват, не думал, что их начнут расхватывать, как горячие пирожки. Но ты же понимаешь, Даффи придется вырвать кусок у кого-то изо рта, чтобы скормить тебе. "В мире животных", Гар! Все пташки поразевали клювики: мне, мне, мне! Я поддержу запрос еще на пять сотен, но объясняться с Даффи тебе придется самолично. Порядок, дружище? Идет?"

"Нет, Пудж, не идет, - упорствовал Гари. - Забыл, как я избавил тебя от двадцати тысяч акций рефинансированной "Аделсон Ли"? А еще мы взяли у вас..."

"Гар, Гар, не дави на меня! - взмолился Пудж. - Знаю-знаю. Как я мог забыть "Аделсон Ли"?! Господи, та история до сих пор мне снится. Я просто пытаюсь тебе объяснить, что пятьсот акций "Аксона" - это вовсе не так плохо, как тебе кажется. Большего для тебя Даффи сделать не может".

"Наконец-то мы заговорили откровенно! - съязвил Гари. - А теперь повтори, что у тебя вылетела из головы моя просьба насчет пяти тысяч".

"Хорошо, я - задница! Спасибо, что сказал. Но я не могу раздобыть для тебя больше тысячи, разве что обратившись на самый верх. Если ты настаиваешь на пяти тысячах, Даффи потребуется санкция от самого Дика Хеви. Ты, кажется, упомянул "Аделсон Ли"? Дик ткнет меня носом в тот факт, что "КорСтейтс" взял сорок тысяч, "Первый Делавэрский" - тридцать, "Ти-Ай-Эй-Эй-Креф" - пятьдесят и так далее. Примитивная математика, Гар! Ты взял у нас двадцать тысяч, мы даем тебе пятьсот. Конечно, я могу попытать Дика, если хочешь. Я выжму еще пятьсот из Даффи, если скажу ему, дескать, теперь и не подумаешь, что еще недавно у него имелась лысина. Уф-ф, чудеса святого Рогейна. Но вообще-то в таких ситуациях Даффи - тот же Санта-Клаус. Кто у нас хороший мальчик, кто у нас плохой мальчик? А самое главное: на кого ты работаешь? Честно говоря, чтобы претендовать на такое внимание, какого ты требуешь, тебе бы работать в банке раза в три побольше!"

О да, размер имеет значение. Если только не посулить Пуджу скупить у него при случае какие-нибудь протухшие бумаги за счет "СенТраста" (а это могло стоить Гари работы), на больший кредит он рассчитывать не смел. Но оставался еще моральный кредит - "Аксон" недоплатил отцу за патент. Минувшей ночью, лежа в постели без сна, Гари точил каждое слово четкой, сдержанной речи, которую намеревался обрушить на заправил "Аксона": "Посмотрите мне прямо в глаза: смеете ли вы утверждать, будто сделали моему отцу вполне разумное и справедливое предложение? Отец принял ваше предложение по личным причинам, но я-то знаю, как вы обошлись с ним. Вы меня поняли? Я вам не старик со Среднего Запада. Я знаю, как вы поступили. И я уверен, вы отдаете себе отчет в том, что я не покину это помещение без твердой гарантии получить пять тысяч акций. Я мог бы также потребовать от вас извинений, но ограничусь деловым соглашением, как принято у взрослых людей. Кстати говоря, это вам ничего не будет стоить. Ничего! Нуль! Зеро!"

- Синаптогенез! - провозгласил представитель "Аксона" на видеоэкране.

7. Нет, это не Священное Писание!

Инвесторы, собравшиеся в Зале В, смеялись без удержу.

- Может, это надувательство? - спросила у Гари Дениз.

- Стали бы они покупать отцовский патент ради надувательства? - отозвался Гари.

Дениз покачала головой:

- У меня от всего этого глаза слипаются.

Вот это Гари было понятно. Он уже три недели маялся бессонницей. Суточный ритм сбился: ночью он ворочался без сна, днем зевал, и все труднее было уговорить себя, будто это личная проблема, а не нейрохимическая.

Молодец он, что все эти месяцы скрывал от Кэролайн множество тревожных сигналов! Интуиция вовремя предупредила, что дефицит нейрофактора 3 - это, кстати, еще нужно доказать! - лишит все его аргументы моральной силы. Теперь Кэролайн скрывала свою враждебность под маской "заботы о здоровье" мужа. Традиционные громоздкие снаряды, к которым Гари прибегал в гражданской войне, не сравнятся с новейшим биологическим оружием. Он ожесточенно нападал на ее личность, она героически сражалась с его недугом.

Пользуясь своим стратегическим преимуществом, Кэролайн осуществила ряд блестящих тактических маневров. Когда Гари еще только набрасывал план боевых действий на первый уик-энд ссоры, он исходил из предположения, что Кэролайн поведет ту же игру, что и в прошлый раз: будет, на манер подростка, скакать с Аароном и Кейлебом, вместе с ними посмеиваясь над бестолковым старым отцом. Вот почему вечером в четверг Гари заложил мину: ни с того ни с сего предложил в воскресенье взять Аарона и Кейлеба на велосипедную прогулку в горы Поконо. Выехать предстояло на рассвете - настоящий праздник мужской дружбы для старших представителей семьи, - а Кэролайн не сможет принять в нем участие, потому что у нее болит спина.

Ответный ход Кэролайн: она с энтузиазмом поддержала это предложение, уговаривала Аарона и Кейлеба поехать и хорошо провести время с отцом. На этих словах Кэролайн делала особое ударение, и Аарон с Кейлебом подхватили, точно по сигналу: "Прокатиться на горных велосипедах, здорово, папа!" И тут до Гари дошло, что происходит, он понял, почему в понедельник вечером Аарон подошел к нему и якобы по своей инициативе извинился за сорвавшийся у него с языка эпитет "отвратительный", почему во вторник Кейлеб впервые за много месяцев позвал отца играть в настольный футбол, почему в среду Джона без всякой просьбы с его стороны принес ему на подносе, на пробковой подставке, второй бокал мартини, собственноручно налитый Кэролайн. Он знал теперь, почему дети сделались такими послушными и заботливыми: потому что Кэролайн сказала им, что отец страдает от клинической депрессии! Блестящий гамбит! Ни на миг он не усомнился, что это именно гамбит, что "забота" Кэролайн насквозь фальшива, это военная тактика, продолжение борьбы против Рождества в Сент-Джуде, ибо в глазах Кэролайн так и не замерцала янтарная искорка тепла, привязанности к мужу.

"Ты говорила мальчикам, что у меня депрессия? - спросил Гари в темноте, с дальнего края супружеского ложа площадью в четверть акра. - Кэролайн! Что ты им наплела про мое психическое состояние? Вот почему все вдруг сделались такими внимательными?"

"Гари, - отвечала жена, - мальчики ведут себя так, потому что хотят, чтобы ты взял их на велосипедную прогулку в Поконо".

"Что-то тут не так".

"Знаешь, у тебя не на шутку разыгралась паранойя".

"Черт! Черт! Черт!"

"Гари, ты меня просто пугаешь".

"Ты крутишь мне мозги! Это подлый прием! Самый расподлейший фокус!"

"Гари, Гари, послушай, что ты говоришь!"

"Ответь мне на один вопрос, - сказал он. - Ты говорила мальчикам, что у меня "депрессия"? "Трудный период"?"

"А разве это не так?"

"Отвечай!"

Жена не ответила. В ту ночь она вообще не произнесла больше ни слова, хотя Гари повторял свой вопрос еще с полчаса, каждый раз делая минутную паузу, чтобы дать ей возможность ответить. Она так и не ответила.

К утру того дня, на который была запланирована поездка, Гари так извелся от недосыпа, что думал только об одном - не свалиться бы с ног. Погрузив три велосипеда в чрезвычайно вместительный и надежный "форд-стомпер" (собственность Кэролайн), он сел за руль, два часа вел машину, потом выгрузил велосипеды и принялся жать на педали - миля за милей по скверным дорожкам. Мальчики умчались далеко вперед. Пока отец нагнал их, они уже передохнули и готовы были гнать дальше. Инициативы они не проявляли, на их лицах читалось дружелюбное ожидание, словно Гари должен был вот-вот в чем-то признаться. С нейрохимией у него становилось все хуже, он едва выдавил из себя: "Давайте-ка съедим сандвичи", и еще: "Перевалим за тот гребень и назад". На закате он уложил велосипеды обратно в "форд", провел за рулем еще два часа и выгрузил велосипеды у порога дома, ощущая острый приступ ангедонии.

Кэролайн вышла навстречу и принялась рассказывать старшим мальчикам, как славно они с Джоной провели время. Дескать, она обратилась в нарнийскуго веру. Весь вечер они с Джоной болтали об Аслане, Каир-Паравеле и Рипичипс и о посвященном Нарнии чате (только для детей!), который Кэролайн отыскала в Интернете, и о сайте К. С. Льюиса, где можно поиграть онлайн в классные игры и заказать классные нарнииские игрушки.

"Там есть диск "Принц Каспиан", - поделился Джона с отцом, - и мне ужасно хочется его опробовать".

"На мой взгляд, действительно интересная игра с хорошим дизайном, - подхватила Кэролайн. - Я научила Джону, как оформить заказ".

"Там Шкаф! - щебетал Джона. - Выделяешь, кликаешь и проходишь через Шкаф в Нарнию, так? А там внутри все эти замечательные приключения!"

Наутро Гари с величайшим облегчением вошел, глубоко оседая и цепляясь за дно, точно побитая штормами яхта, в безопасную гавань рабочей недели. Делать нечего - надо собрать себя по кусочкам, держать курс, не поддаваться депрессии. Несмотря на серьезные потери, он не сомневался, что в итоге победа будет за ним. После первой же ссоры с Кэролайн, двадцать лет назад, когда он сидел в одиночестве перед телевизором (показывали матч с одиннадцатью подачами, в котором играла команда "Филли"), а телефон звонил каждые десять минут, каждые пять минут, каждые две минуты, Гари усвоил: сердечку Кэролайн отчаянно не хватает уверенности. Если лишить ее мужней любви, рано или поздно она постучится маленьким кулачком ему в грудь и уступит во всем.

Однако пока что Кэролайн не дрогнула. Посреди ночи, когда Гари, вконец обозленный и зацикленный, никак не мог сомкнуть глаза, а уж тем более уснуть, жена вежливо, но решительно уклонилась от дальнейших споров. В особенности непреклонно она отказалась обсуждать рождественские планы: мол, слушать разговоры Гари на эту тему - все равно что поощрять алкоголика пить.

"Чего ты хочешь? - допытывался Гари. - Скажи, наконец, чего тебе от меня надо!"

"Я хочу, чтобы ты серьезно подумал о своем психическом состоянии".

"Господи, Кэролайн! Опять, опять, опять тот же ответ!"

Между тем Дискордия, богиня семейных раздоров, пустила в ход компанию авиаперевозок. В "Инквайрере" появилось объявление на целую полосу: "Мидленд-эрлайнз" устраивала распродажу билетов, перелет из Филадельфии в Сент-Джуд и обратно стоил всего 198 долларов. Только четыре даты в конце декабря были исключены из предложения; прихватив всего один день к рождественским праздникам, Гари мог свозить всю семью в Сент-Джуд и обратно (беспосадочный перелет!) менее чем за тысячу долларов. Он попросил своего турагента придержать пять билетов и каждый день возобновлял заявку. Наконец утром в пятницу (распродажа заканчивалась в этот день в полночь) Гари известил Кэролайн, что намерен купить билеты. В соответствии со своей политикой "не обсуждать Рождество" Кэролайн обернулась к Аарону и спросила, подготовил ли он тест по испанскому. Из своего кабинета в "СенТрасте" (вот она, окопная война!) Гари позвонил агенту и санкционировал покупку билетов. После этого он позвонил врачу и попросил выписать ему снотворное, ненадолго, но малость покрепче средств, имеющихся в открытой продаже. Д-р Пирс идею со снотворным отнюдь не одобрил. По его словам, Кэролайн упоминала, что у Гари, возможно, начинается депрессия, и в таком случае снотворное пойдет вовсе не на пользу. Врач пригласил Гари к себе, чтобы обсудить его состояние.

Повесив трубку, Гари позволил себе с минуту помечтать о разводе, но сияющие, идеализированные образы троих сыновей и налетевшие тут же, как стая летучих мышей, страхи о финансовых последствиях мгновенно прогнали эту шальную мысль.

В субботу, в гостях у старых друзей Дрю и Джейми, Гари тайком обыскал их аптечку в надежде найти бутылочку валиума или чего-нибудь в этом роде - увы, опять невезение.

И вот вчера позвонила Дениз и железным голосом - дурной знак! - потребовала пригласить ее на ланч. В субботу она видалась в Нью-Йорке с Инид и Альфредом. Чип и его подружка, сказала Дениз, помахали ей ручкой и скрылись.

Далеко за полночь, лежа без сна, Гари все дивился: неужели такие вот фокусы Кэролайн имела в виду, когда отзывалась о Чипе как о человеке честном, знающем, что он согласен терпеть, а что нет.

- Клетки подвергаются генетическому перепрограммированию и выделяют факторы, способствующие росту нервных окончаний, только при местной активации! - бодро отбарабанила видеокопия Эрла Эберле.

Соблазнительную юную модель со "шлемом Эберле" на голове укладывают в аппарат, который заново научит ее мозг подавать команду ногам.

Модель - унылый вид, сплошное разочарование и мизантропия - придерживает пальцами уголки рта; анимационная врезка крупным планом показывает, как прорастают внутри ее мозга дендриты, формируются новые связи между синапсами. Секунда - и модель улыбается, пока еще скованно, но сама, без помощи рук. Еще мгновение - ослепительная улыбка во весь рот.

8. "Коректолл" - это будущее!

- Корпорация "Аксон" является счастливым владельцем пяти национальных патентов, защищающих права на эту эффективную базовую технологию, - обращается к камере Эрл Эберле. - Эти патенты и еще восемь, находящихся в стадии оформления, образуют непреодолимый вал, ограждающий те сто пятьдесят миллионов долларов, которые мы уже вложили в исследования и разработку процесса. "Аксон" - признанный мировой лидер в этой области. Шесть лет истории компании - это постоянный позитивный баланс, а приток доходов в следующем году, по нашим расчетам, достигнет восьмидесяти миллионов долларов! Потенциальные инвесторы могут быть уверены, что каждый цент из каждого доллара, которые мы соберем пятнадцатого декабря, будет вложен в совершенствование этого замечательного, я бы сказал, исторического продукта! "Коректолл" - это будущее! - говорит Эрл Эберле.

- Это будущее! - восклицает запевала.

- Это будущее! - хором подтягивает стайка смазливых студенточек в дурацких очках.

- Предпочитаю прошлое! - фыркнула Дениз, допивая бесплатную полулитровую бутылку импортной воды.

На взгляд Гари, слишком много людей набилось сюда, в Зал В, не хватает кислорода. Явные проблемы с вентиляцией. Вспыхнул свет, молчаливые официанты веером рассыпались между столами, разнося первые блюда ланча под термокрышками.

- Угадай-ка с трех раз: лосось, - говорит Дениз. - Впрочем, угадаю и с первого: лосось.

В глубине помоста поднялись со своих мест и вышли вперед три фигуры, странным образом напомнившие Гари его медовый месяц в Италии: они с Кэролайн зашли в собор где-то в Тоскане, вероятно в Сиене, памятник архитектуры, внутри высились средневековые статуи святых (раньше они украшали крышу), и каждая статуя вот так же воздевала правую руку, точно приветствующий избирателей кандидат в президенты, и каждая светилась такой же святой и уверенной улыбкой.

Старший из трех блаженных видений, розоволицый, в очках без оправы, простер руку, словно благословляя собравшихся.

- Отлично! - выкрикнул он. - Отлично, друзья! Я - Джо Прагер, главный юрисконсульт по сделкам в "Брэг Нутер". Слева от меня - Мерили Финч, главный администратор "Аксона", справа - Даффи Андерсон, веемогущий дилер "Хеви энд Ходапп". Мы надеялись, что сам "Кудряшка" удостоит нас своим присутствием, но у него все расписано по часам, и в данный момент он дает интервью Си-эн-эн. Так что позвольте мне произнести все положенные предупреждения, - он подмигнул, - и предоставить слово Даффи и Мерили.

- Эй, Келси, отзовись, отзовись, старина! - крикнул юный сосед Гари.

- Предупреждение первое, - начал Прагер. - Прошу всех учесть, что полученные "Кудряшкой" результаты, я подчеркиваю, являются строго предварительными. Первая стадия исследований, ребята! Меня все слышат? Там, сзади? - Прагер вытянул шею и обеими руками помахал в сторону дальних столов, в том числе и того, за которым сидел Гари. - Еще раз, прописью: первая стадия исследований. На данный момент "Аксон" не располагает и ни в коем случае не утверждает, будто располагает санкцией Управления по контролю на проведение второй стадии испытаний. А что после второй стадии? Третья стадия! А после третьей? Многоступенчатый процесс обработки результатов, который сам по себе может отсрочить выход продукта на рынки еще на целых три года! Слышите, ребята, мы имеем дело с чрезвычайно интересными, но абсолютно предварительными данными клинических испытаний. Как говорится, caveat emptor. Ясно? - Он опять подмигнул. - Ясненько?

Прагер изо всех сил старался удержать на лице строгое выражение. Мерили Финч и Даффи Андерсон тоже прятали улыбки, словно все они принадлежали к тайной секте или знали за собой общий грешок.

- Предостережение второе, - продолжал Прагер. - Эта вдохновенная видеопрезентация не является официальной рекламой. Сегодняшнее выступление Даффи, равно как Мерили, представляет собой экспромт и тоже не является официальной рекламой...

Официант скользнул к столику Гари, водрузил на него блюдо с лососем и чечевицей. Дениз отказалась от угощения.

- Не будешь есть? - шепотом спросил Гари. Дениз покачала головой.

- Право, Дениз! - Почему-то ему стало обидно. - Могла бы и перекусить со мной вместе.

Дениз с непроницаемым видом уставилась на брата и ответила:

- Желудок не вполне в порядке.

- Хочешь уйти?

- Нет. Просто не буду есть.

В тридцать два года она все еще была красавицей, хотя долгие смены у плиты иссушали молодую кожу, постепенно превращая ее в этакую терракотовую маску, и при встречах с сестрой Гари испытывал нараставшую тревогу. Это же его младшая сестренка как-никак. Время заводить мужа и детей безвозвратно уходило, но Дениз, похоже, не ощущала стремительности перемен, не в пример ему. Работа стала для Дениз наваждением, заставлявшим ее трудиться по шестнадцать часов в сутки и лишавшим личной жизни. Гари беспокоился - как старший в семье, он имел все основания беспокоиться, - что к тому времени, когда чары рассеются, Дениз будет уже поздно обзаводиться семьей.

Он быстро доел лосося. Дениз все пила импортную воду.

На подмостках главный администратор "Аксона", сорокалетняя блондинка, умная и боевитая, точно декан небольшого факультета, рассуждала о побочных эффектах.

- За исключением головной боли и тошноты, которых следовало ожидать, - говорила Мерили Финч, - ничего другого пока не обнаружено. Учтите, наша базовая технология широко применяется уже в течение нескольких лет и до сих пор сигналов о каких-либо нежелательных последствиях не поступало. - Финч ткнула пальцем в зал. - Прошу вас, серый "Армани"!

- Разве "Коректолл" не название слабительного?

- Верно-верно, - энергично закивала Финч. - Пишется по-другому, но похоже. Мы с "Кудряшкой" перепробовали чуть ли не десять тысяч названий, пока не пришли к выводу, что для больного "альцгеймером", для человека, страдающего "паркинсоном" или общей депрессией, менее всего важен ярлык. Назови хоть "карцино-асбесто", они все равно выстроятся в очередь за лекарством. Но великая мечта "Кудряшки", мечта, ради которой он готов сделаться мишенью таких вот вульгарных шуток, заключается в том, чтобы лет через двадцать благодаря этому процессу в Соединенных Штатах не осталось ни одной тюрьмы. Посмотрим в глаза реальности: наш век - век прорыва в области медицины. Нет вопросов, появится множество вариантов лечения "альцгеймера" и "паркинсона". Кое-какие из этих продуктов могут выйти в массовое производство раньше "Коректолла". Применительно к большинству мозговых расстройств наш продукт окажется лишь одним оружием из имеющихся в арсенале. Самым лучшим, разумеется, но все же одним из многих. А вот что касается социального недуга, мозга преступника, тут альтернативы даже на горизонте не видать. Либо "Коректолл", либо тюрьма. Это название устремлено в будущее. Мы притязаем на новые материки. Мы водружаем испанский флаг на только что разведанном берегу!

За дальним столиком, где собрались скромные персонажи, одетые в твид, - не то менеджеры профсоюзного фонда, не то распорядители университетских грантов из Пенна или Темпла, - послышался ропот. Долговязая женщина вскочила из-за стола и выкрикнула:

- Вы что же, собираетесь перепрограммировать рецидивиста, чтобы он полюбил работать метлой?

- Это уже в пределах вероятного, да, - ответила Финч. - Один из способов исправления, хотя, пожалуй, не оптимальный.

Противница ушам своим не поверила:

- Не лучший способ?! Да это же вопиющее нарушение этики!

- У нас свободная страна - вкладывайте деньги в альтернативные источники энергии, - со смешком возразила Финч (большинство зрителей было на ее стороне). - Купите дешевые акции геотермальных станций. Фьючерсы гелиоэлектростанций, очень дешевые, очень политкорректные. Следующий, пожалуйста! Розовая рубашка!

- Вы с ума сошли! - громогласно настаивала оппозиционерка. - Или вы вообразили, что американский народ...

- Лапочка! - Финч не постеснялась воспользоваться преимуществом микрофона и усилителя. - Американский народ голосует за смертную казнь. Неужели вы думаете, что ему будет не по вкусу конструктивная социальная альтернатива? Через десять лет посмотрим, кто из нас сошел с ума. Да, розовая рубашка за третьим столиком, слушаю вас!

- Прошу прощения, - не сдавалась дама, - я пытаюсь напомнить потенциальным инвесторам о Восьмой поправке...

- Большое спасибо. Большое спасибо! - отвечала Финч, улыбка конферансье приклеилась к ее лицу. - Раз уж речь зашла о жестоких и необычных наказаниях, вот что я вам советую: пройдите несколько кварталов к северу до Фэрмонт-авеню и полюбуйтесь на "Истерн стейт пенитеншери". Первая современная тюрьма в истории, открыта в тысяча восемьсот двадцать девятом году, заключенные сидят по двадцать лет в одиночке, фантастический процент самоубийств, нулевой исправительный эффект, и - учтите! - до сих пор это основная модель исправительных заведений в США. Конечно, "Кудряшка" не говорит об этом по Си-эн-эн, ребята. Он рассуждает о миллионе американцев с "паркинсоном" и четырех миллионах с "альцгеймером". То, что я говорю вам сегодня, не для общего сведения. Но факт остается фактом: стопроцентно добровольную альтернативу тюремному заключению никак не назовешь жестоким и необычным наказанием. Напротив, из всех мыслимых применений "Коректолла" это - наиболее гуманное. Таково либеральное видение будущего: добровольная, подлинная и окончательная автокоррекция.

Противница, выразительно качая головой - "меня вы ни в чем не убедили", - уже покидала зал. М-р Двенадцать Тысяч Акций "Эксона", сидевший по левую руку от Гари, заблеял ей вслед, приложив обе руки ко рту.

Его примеру последовала молодежь за другими столиками: орали, смеялись, визжали, точно футбольные болельщики, лишь усиливая, как опасался Гари, презрение Дениз к тому миру, в котором он вращался. Наклонившись вперед, Дениз с откровенным изумлением рассматривала м-ра Двенадцать Тысяч Акций "Эксона", аж рот приоткрыла.

Даффи Андерсон, вылитый полузащитник, с широкими лоснящимися бакенбардами (выше росла щетина совершенно другого качества) выступил вперед, чтобы ответить на финансовые вопросы. Он заговорил об отрадном превышении спроса на акции. Сравнил акции с горячими пирожками, а ситуацию в целом - с июльской жарой в Далласе. Он отказался назвать цену, по которой "Хеви энд Ходапп" пустит акции в продажу, обещал назначить честную цену и - морг, морг, морг - предоставить рынку сделать свое дело.

Дениз тронула Гари за плечо и указала на стол позади подмостков, где отколовшаяся от компании Мерили Финч уже принялась за лосося.

- Наша добыча пошла на водопой. Пора нападать.

- Ты о чем?

- Надо записать папу на этот эксперимент.

Идея включить Альфреда во вторую стадию исследований отнюдь не привлекала Гари, но он сообразил, что, затеяв разговор о недуге отца, Дениз вызовет сочувствие к Ламбертам и подкрепит их моральные претензии к "Аксону", а там уж и ему проще будет вырвать свои пять тысяч акций.

- Начинаешь ты, - распорядился он, вставая со стула. - Потом и я задам кое-какие вопросы.

Когда они направились к подмосткам, многие поворачивались им вслед - ах, хороши у Дениз ножки!

- Что именно вам не понятно в словосочетании "без комментариев"? - отшучивался Даффи Андерсон от чересчур назойливого клиента.

Щеки администраторши "Аксона" раздулись, словно у белки. Мерили Финч поднесла к губам салфетку и мрачно глянула на приближавшихся к ней Ламбертов.

- Умираю с голоду, - пробормотала она. Так худышки извиняются, обнаружив свою телесность. - Подождите, через пару минут мы установим столы для дискуссии.

- У нас частный вопрос, - возразила Дениз. Финч с трудом сглотнула - то ли стеснялась, то ли не успела прожевать.

- Да?

Дениз и Гари представились, и Дениз заговорила о письме, полученном Альфредом.

- Мне нужно поесть, - взмолилась Финч, подгребая к себе чечевицу. - По-моему вашему отцу писал Джо. Полагаю, там все улажено, но, если остались вопросы, он рад будет их с вами обсудить.

- Наш вопрос скорее в вашем ведении, - пояснила Дениз.

- Прошу прощения. Еще кусочек, - Финч усиленно зажевала, проглотила очередную порцию лосося и уронила салфетку на тарелку. - Что касается патента, честно сказать, мы подумывали попросту пренебречь авторским правом. Все так делают. Но "Кудряшка" сам изобретатель и хотел поступить по справедливости.

- По справедливости следовало предложить большую сумму! - не вытерпел Гари.

Язык Мерили ощупывал что-то под верхней губой - точь-в-точь как кошка под одеялом.

- Боюсь, ваши представления о достижениях отца несколько преувеличены, - сказала она. - В шестидесятые этими гелями занимались многие исследователи. Открытие электрической анизотропии, насколько мне известно, обычно приписывается одной из лабораторий Корнеллского университета. Кроме того, Джо дал мне понять, что формулировка патента довольно расплывчата. Мозг там даже не упоминается, только "ткани человеческого тела" вообще. В области патентного права справедливость - удел сильного. По-моему, наше предложение было вполне щедрым.

Гари скорчил гримасу "что-поделать-остался-в-дураках" и перевел взгляд на подмостки: Даффи Андерсона уже зажала толпа просителей и поздравителей.

- Отца вполне устроило это предложение, - заверила Дениз. - Он был бы счастлив узнать, как многого вам удалось добиться.

Женщины! Воркуют, все такие милые! Гари чуть не стошнило.

- Не помню, в какой клинике он работает? - уточнила Финч.

- Ни в какой, - ответила Дениз. - Он работал инженером на железной дороге. Оборудовал лабораторию дома, в подвале.

На Финч это произвело впечатление.

- Такую работу проделал любитель?!

Трудно сказать, какой образ Альфреда вызывал у Гари большую злость: презренный старый тиран, сделавший в подвале гениальное открытие и сам себя ограбивший, выбросивший состояние на ветер, или же дилетант-несмышленыш, который, сам того не ведая, дублировал работу профессионалов и тратил скудные семейные средства на то, чтобы оформить патенты с неточной формулировкой, а теперь ему кинули жалкую подачку со стола Эрла Эберле. Обе версии приводили сына в ярость.

В конце концов, может, оно и к лучшему, что старик наплевал на его совет и взял эти деньги.

- У отца "паркинсон", - пояснила Дениз.

- О, как жаль!

- Ну, мы и подумали, нельзя ли включить его в программу испытаний вашего... вашего продукта.

- Вероятно, можно, - кивнула Финч. - Нужно будет спросить "Кудряшку". Мне нравится этот аспект, он заинтересует публику. Ваш отец живет где-то поблизости?

- В Сент-Джуде.

Финч нахмурилась:

- Ничего не получится, если вы не сможете возить его в Швенксвиль дважды в неделю на протяжении как минимум полугода.

- Не проблема, - заявила Дениз и быстро обернулась к Гари. - Верно?

Гари этот разговор вконец осточертел. Здоровье-здоровье, женщины-женщины, мило-мило, нежно-нежно. Он промолчал.

- Как у него с психикой? - спросила Финч. Дениз открыла рот, но слова не шли с языка.

- Все в порядке, - сказала она, собравшись с силами. - В полном порядке.

- Деменция не наблюдается?

Поджав губы, Дениз энергично покачала головой:

- Нет. Иногда слегка теряет ориентацию, но в целом - нет.

- Дезориентация может быть вызвана лекарствами, - прикинула Финч. - В таком случае она излечима. Но деменция, вызванная тельцами Леви, выходит за пределы программы второй стадии эксперимента. И "альцгеймер" тоже.

- Он прекрасно соображает, - сказала Дениз.

- Что ж, если он в состоянии следовать несложным инструкциям и согласится переехать на Восток к январю, "Кудряшка", наверное, постарается включить его в программу. Хороший сюжет.

Финч протянула Дениз визитку, тепло пожала ей руку, менее дружелюбно пожала руку Гари и растворилась в толпе, обступавшей Даффи Андерсона.

Гари последовал за администраторшей, ухватил ее под локоток. Мерили вздрогнула и обернулась.

- Послушайте, Мерили, - заговорил он, понизив голос. Эта интонация означала: а теперь перейдем к делу, мы взрослые люди и не нуждаемся в реверансах и прочей ерунде. - Я рад, что вы сочли историю моего отца "хорошим сюжетом". И спасибо вам большое за пять тысяч долларов. Но уверен: вы нуждаетесь в нас гораздо больше, чем мы - в вас.

Финч помахала кому-то рукой и подняла один палец: дескать, задержусь на минуточку.

- Вообще-то, - оборвала она Гари, - мы в вас вообще не нуждаемся. Даже не понимаю, что вы имеете в виду.

- Моя семья желает приобрести пять тысяч акций вашей компании.

Финч расхохоталась - как менеджер высшего звена с восьмидесятичасовой рабочей неделей.

- Вы - и любой человек в этом зале, - съязвила она. - Вот почему нас обслуживает целый банк. А теперь извините...

Она вырвала руку и исчезла. Гари едва дышал в тисках толпы. Он страшно злился на себя за то, что клянчил, за то, что позволил Дениз явиться на презентацию, а больше всего злился на то, что родился Ламбертом. Широкими шагами он направился к ближайшему выходу, не обращая внимания на Дениз, которая едва за ним поспевала.

Между "Четырьмя временами года" и соседним офисным небоскребом располагался садик, столь густо засаженный растительностью и содержавшийся в столь безукоризненном порядке, что казалось, он тоже составлен из пикселей в кибернетическом раю. Едва двое Ламбертов вошли в сад, Гари дал наконец волю душившему его гневу:

- Где, по-твоему, черт побери, отец будет жить, если переедет сюда?!

- То у тебя, то у меня, - ответила Дениз.

- Ты и дома-то не бываешь, - возразил он. - А в моем доме отец, как известно, не желает оставаться более сорока восьми часов.

- Все будет не так, как в прошлое Рождество, - посулила сестра. - Уж поверь. Если б ты видел их в субботу...

- А как он будет дважды в неделю добираться до Швенксвиля?

- Гари, о чем ты говоришь?! Ты против этого?

Завидев их сердитые лица, двое служащих поспешно поднялись и освободили мраморную скамью. Дениз присела, непримиримо скрестив руки на груди. Гари кружил вокруг нее, растопырив локти.

- Десять лет, - рассуждал он, - отец не делал ни малейшей попытки позаботиться о своем здоровье. Сидел в этом чертовом синем кресле и предавался жалости к себе. С чего ты взяла, что он вдруг начнет...

- Если он поверит, что лечение может помочь...

- Зачем? Чтобы он протянул еще пять лет в состоянии глубокой депрессии и умер несчастным в восемьдесят пять, а не в восемьдесят? Велика разница!

- Может быть, депрессия вызвана болезнью.

- Извини, Дениз, но это чушь! Полная чушь. Депрессия у отца началась до того, как он вышел на пенсию. Еще когда он был абсолютно здоров.

Небольшой фонтан бормотал неподалеку, создавая иллюзию укромности. Маленькое ничейное облачко забрело в частный сектор неба, очерченный крышами высоких зданий. Свет зыбкий, рассеянный, словно на берегу моря.

- А как бы ты себя чувствовал, - воскликнула Дениз, - если б мама изводила тебя изо дня в день, уговаривала почаще выходить из дому, следила за каждым твоим шагом и превращала твое любимое кресло в вопрос морали?! Она требует, чтобы отец встал с кресла, он усаживается в него поглубже. Он усаживается в кресло, а она требует...

- Дениз, ты живешь в мире фантазий.

Дениз поглядела на брата с ненавистью:

- Не строй из себя ментора! А что отец старая сломанная машина - это твоя фантазия. Он - человек, Гари! У него есть свой внутренний мир. И он добр, по крайней мере ко мне...

- А ко мне нет! - отрезал Гари. - А по отношению к матери он и вовсе эгоистичный, злобный тиран. Если он хочет, сидя в этом кресле, проспать всю свою жизнь - очень хорошо! Мне это нравится. Я - за, на всю тысячу процентов. Только сперва нужно выдернуть это кресло из трехэтажного коттеджа, который буквально разваливается на куски и падает в цене. Пускай хоть маме будет хорошо. Сделаем так, и отец может вплоть до Судного дня сидеть в своем кресле и жалеть себя.

- Мама любит этот дом. В другом месте ей хорошо не будет.

- Она тоже живет в мире фантазий! Много ей пользы от дома, который она-де любит, если она двадцать четыре часа в сутки должна присматривать за стариком!

Дениз сердито скосила глаза, сдула прядь волос со лба.

- Нет, это ты у нас - фантазер, - сказала она. - Тебе кажется, они с радостью переедут в двухкомнатную квартирку в городе, где у них нет знакомых, кроме нас с тобой. Знаешь, кто от этого выиграет? Только ты.

Гари поднял руки, как бы сдаваясь:

- Отлично, я выиграю! Мне до смерти надоело переживать за домишко в Сент-Джуде! До смерти надоело мотаться туда! Надоело слушать, как маме плохо. Лучше, чтобы хоть нам с тобой было удобно, чем чтобы было плохо всем. Мама живет с человеком, превратившимся в развалину. С ним покончено, решено и подписано, финита, конец, подбивайте баланс. А она вбила себе в голову, что стоит ему чуточку постараться, и все будет прекрасно, все станет как прежде. Позвольте сообщить вам новость: ничего уже не будет как прежде!

- Ты даже не пытаешься ему помочь!

- Дениз! - Гари крепко зажмурил глаза. - У них было пять лет, прежде чем он заболел, и что он делал? Смотрел местные известия и дожидался, пока мама подаст обед. Мы живем в реальном мире. И я хочу, чтобы они выехали наконец из этого дома...

- Гари!

- Я хочу поселить их в доме для пенсионеров, в этом городе, да-да, и я не боюсь сказать об этом...

- Гари, послушай! - Дениз подалась к брату, но подчеркнутая благожелательность ее голоса еще больше обозлила Гари. - Отец может приехать и пожить эти полгода со мной. Пусть приезжают вдвоем, я буду приносить с работы обеды, это нетрудно. Если ему полегчает, они вернутся к себе. Если он не пойдет на поправку, за полгода они смогут решить, нравится ли им Филадельфия. Ну, что тут плохого?

Гари не мог ответить, что тут плохого. Но прямо-таки слышал, как Инид разливается насчет благородства Дениз. Даже в мечтах нельзя было вообразить мирное сосуществование Кэролайн и Инид в течение шести дней (не говоря уж о шести неделях, а тем более о шести месяцах), и, значит, он не мог хотя бы из любезности предложить родителям свой дом.

Подняв глаза, Гари увидел над головой яркую белизну неба - солнце приближалось к углу офисного небоскреба. Недотроги и бегонии на окружающих клумбах выглядели статистками в бикини из видеоклипа: их сажают в землю, как только они расцветут, и вновь вырывают с корнями, прежде чем увянут лепестки, пожухнут листья и проступят бурые пятна. Гари весьма ценил подобные садики как декорации, оттенявшие привилегии, как символ изысканности, но от таких мест нельзя требовать чересчур многого, и жизненно важно - не прятаться здесь в час нужды.

- Знаешь, я не против, - усмехнулся он. - Отличный план. Если ты готова взять на себя практическое осуществление - действуй.

- Ладно, я возьму на себя "практическое осуществление", - поспешно согласилась Дениз. - А как с Рождеством? Отец очень надеется, что вы все приедете.

- Теперь и он в это влез! - расхохотался Гари.

- Он хочет этого ради мамы. А она только об этом и мечтает.

- Еще бы ей не мечтать! Это же Инид Ламберт. О чем мечтает Инид Ламберт, как не о Рождестве в Сент-Джуде?

- В общем, я поеду к ним, - сказала Дениз, - и постараюсь уговорить Чипа, пусть тоже приедет. Думаю, и вы должны явиться все впятером. По-моему, нам надо разок собраться всем вместе. Сделать это для них.

Едва уловимая нотка добродетельности в голосе сестры вызвала у Гари зубовный скрежет. Меньше всего в тот октябрьский день ему требовалась выволочка по поводу Рождества. Стрелка на датчике фактора 3 метнулась в красный сектор.

- Странную вещь сказал отец в субботу, - продолжала Дениз. - Он сказал: "Не знаю, много ли мне еще осталось". Они оба говорят так, словно это их последнее Рождество. Тут нельзя не прислушаться.

- Ну, на мать можно положиться, - отмахнулся Гари. - Уж она-то из любой ситуации выжмет все эмоции до капли.

- Верно. Но мне показалось, она в самом деле так думает.

- Конечно думает! - подхватил Гари. - И я готов подумать. Только, понимаешь, Дениз, не так-то просто нам впятером выбраться к ним. Совсем не просто! Тем более когда всем гораздо удобнее было бы собраться здесь. Верно? Верно?!

- Пусть так, - мягко, но непреклонно настаивала Дениз. - Но ведь речь идет об одном-единственном Рождестве!

- Я сказал: подумаю. Что еще я могу сделать? Я подумаю об этом! Подумаю! Хорошо?

Его вспышка несколько удивила сестру.

- Ладно. Спасибо. Но дело в том...

- Ага, "дело в том"! - Гари отступил на три шага и резко обернулся к сестре. - В чем еще дело?

- Просто я подумала...

- Знаешь, я и так на полчаса опаздываю. Мне давно пора вернуться на работу.

Глаза Дениз расширились, рот так и остался широко открытым - дескать, перебили посреди фразы!

- Давай наконец закончим разговор! - потребовал Гари.

- Я бы не хотела кудахтать, как мама, но...

- Благие пожелания! Ну! Ну! - Он уже кричал во весь голос, идиотски гримасничая, размахивая руками.

- Не хотела бы уподобляться маме, но... не затягивай чересчур, а то билеты раскупят. Ну вот, это я и хотела сказать.

Гари расхохотался, но тут же оборвал смех - очень уж дико он прозвучал.

- Отличный план! - похвалил он. - Ты во всем права. Нужно решать поскорее. Нужно купить билеты. Отличный план! - Гари захлопал в ладоши, словно аплодируя способному ученику.

- Что не так?

- Нет, ты абсолютно права. Надо собраться в Сент-Джуде на последнее Рождество, пока они не продали дом, пока папа не развалился на куски и никто не умер. Тут и думать нечего. Нужно всем собраться. Само собой очевидно! Ты абсолютно права.

- Чем же ты недоволен?

- Ничем! Я всем доволен.

- Ладно, ладно! - Дениз пристально посмотрела на брата. - Тогда позволь задать другой вопрос. Мне хотелось бы знать, почему у мамы сложилось впечатление, будто я завела роман с женатым человеком.

Гари пронзило резкое чувство вины.

- Понятия не имею, - буркнул он.

- Это ты сказал ей, что у меня роман с женатым человеком?

- Как я мог такое сказать? Ты меня в свою личную жизнь не посвящала!

- Значит, ты ей намекнул? Высказал такое предположение?

- Ну в самом деле, Дениз! - На лицо Гари вернулась покровительственная улыбка старшего брата. - Ты - сама скрытность. На каком основании я мог делать какие-то выводы?

- Значит, не намекал? - настаивала она. - А ведь кто-то это сделал. Кто-то подкинул ей эту мысль. И мне припоминается, что как-то раз я допустила в разговоре с тобой одну обмолвку, которую ты мог понять превратно и донести ей. А у нас с матерью и без твоих намеков хватает недоразумений...

- Знаешь, если б ты не разводила таинственность...

- Я не развожу таинственность!

- Если б ты не держала все в тайне, может, у тебя не было бы проблем. Ты словно нарочно добиваешься, чтобы люди шептались за твоей спиной.

- Забавно, что ты не отвечаешь на мой вопрос.

Гари медленно выдохнул сквозь зубы:

- Понятия не имею, где мама подцепила эту идею. Я ей ничего не говорил.

- Ладно. - Дениз встала. - Я займусь "осуществлением плана", а ты подумай насчет Рождества. Созвонимся, когда мама с папой вернутся в город. До свидания.

С отчаянной решимостью она пошла к выходу из сада, не настолько быстро, чтобы походкой выдать свой гнев, но достаточно стремительно, чтобы Гари мог нагнать ее, не припустив бегом. Он смотрел ей вслед - не вернется ли? Сестра не вернулась, и Гари тоже покинул садик и направил свои стопы в банк.

Когда младшая сестренка поступила в университет в том самом городе, где Гари и Кэролайн только что купили дом своей мечты, Гари обрадовался. Он собирался представить Дениз своим друзьям и коллегам, похвастаться ею. Думал, она будет ежемесячно приходить в гости на Семинол-стрит, подружится с Кэролайн. Гари мечтал, как вся семья (даже Чип!) со временем переберется в Филадельфию. Племянники и племянницы, семейные вечеринки и игры в фанты, долгое, снежное Рождество в его доме. И вот они с Дениз прожили пятнадцать лет в одном городе, но, оказывается, он совсем ее не знает. Дениз никогда ни о чем его не просила. Как бы она ни выматывалась, в гости она всегда приходила с цветами или тортом для Кэролайн, с акульими зубами или комиксами для мальчиков, с анекдотом для Гари. Дениз ничем не прошибешь, никакими силами не донесешь до нее всю глубину постигшего Гари разочарования: будущее, о котором он мечтал, огромная, разветвившаяся семья, так и не сбылось.

Год назад за ланчем Гари сплетничал с Дениз насчет некоего "приятеля" (точнее, сотрудника по имени Джей Паско), закрутившего роман с женщиной, которая учила его дочерей музыке. Гари сказал, что готов понять желание немолодого мужчины порезвиться (Паско, разумеется, вовсе не думал о разводе), но недоумевал, с какой стати учительница пошла на такие отношения.

"Значит, ты не можешь себе вообразить, чтобы в тебя кто-то влюбился?" - насмешливо сказала Дениз.

"Не обо мне речь", - возразил Гари.

"Но ты тоже женат, отец семейства".

"Я просто не понимаю, что женщина может найти в человеке, который, как она прекрасно знает, лжет и изменяет жене".

"Вероятно, теоретически она осуждает лжецов и изменников, - предположила Дениз, - но делает исключение для человека, которого любит".

"Это самообман".

"Нет, Гари, это любовь".

"К тому же она рассчитывает, что ей повезет и она выйдет замуж за мешок с деньгами".

Острый шип экономической истины проткнул воздушный шарик простодушного либерализма, и Дениз опечалилась.

"Посмотришь на семью с детьми, - вздохнула она, - увидишь, как здорово быть матерью, вот тебя и потянет к чужому счастью. Невозможное так притягательно. Знаешь, устойчивость уже сложившейся жизни..."

"Похоже, тебе это не понаслышке известно", - встрепенулся Гари.

"Из всех нравившихся мне мужчин Эмиль - единственный, у кого не было детей".

У Гари проснулось любопытство. Нацепив маску братской бестактности, он рискнул спросить:

"И с кем же ты нынче встречаешься?"

"Ни с кем".

"Надеюсь, не с женатиком?"

Дениз чуточку побледнела, потянулась за стаканом с водой и тут же слегка покраснела.

"Ни с кем я не встречаюсь, - отрезала она. - Работаю день и ночь".

"Не забывай, - сказал Гари, - в жизни есть и другие радости, кроме стряпни. Пора бы тебе призадуматься, чего ты хочешь на самом деле и как это осуществить".

Дениз поерзала на стуле и знаком велела официанту подать счет.

"Может, выйду замуж за мешок с деньгами", - сказала она.

Чем больше Гари думал о романе сестры с женатым человеком, тем больше злился. Однако ему ни в коем случае не следовало заговаривать об этом с Инид. Что послужило причиной предательства? Выпитый на пустой желудок джин в сочетании с бесконечными хвалами, которые мать возносила Дениз на Рождество, после того как был обнаружен изувеченный северный олень (сделано в Австрии), а розовый пеньюар, подаренный свекровью Кэролайн, уже лежал в мусорном баке, похожий на трупик задушенного младенца. Инид воспевала щедрого мультимиллионера, который субсидирует новый ресторан Дениз и даже послал ее в двухмесячный дегустационный тур по Франции и Центральной Европе, она воспевала прилежание Дениз, ее многочасовую рабочую неделю и бережливость, и в свойственной ей манере, через сопоставление, охаивала "материализм" Гари, "показуху" и "одержимость деньгами", как будто у самой вместо головы не приделан знак $! Как будто она сама, при случае, не купила бы дом в точности как у Гари, не обставила бы его так же, как он! С языка рвалось: из трех твоих детей именно я построил жизнь ближе всего к твоему идеалу! У меня есть то, к чему ты учила меня стремиться! А теперь, когда я все это получил, ты же еще и недовольна?!

Но вместо этого, когда можжевеловый спирт окончательно завладел им, Гари выпалил:

"Лучше бы ты спросила Дениз, с кем она спит. Поинтересуйся, не женат ли этот парень, нет ли у него детей".

"Не думаю, чтобы Дениз с кем-нибудь встречалась", - возразила Инид.

"Я тебе говорю, - настаивал можжевеловый спирт, - спроси, был ли у нее роман с женатым человеком. Полагаю, ты обязана справедливости ради задать дочери такой вопрос, прежде чем выставлять ее образцом добродетели Среднего Запада".

"Не желаю ничего слушать!" - Инид заткнула уши.

"Прекрасно, давай, суй голову в песок! - разбушевался можжевеловый дух. - А я не желаю больше слушать эту ерунду, какой она, дескать, ангел!"

Гари нарушил кодекс чести, связующий братьев и сестер, и нарушил с удовольствием. Пускай Инид снова напустится на Дениз. Он и так окружен недовольными женщинами, взят ими в осаду.

Оставался, конечно, один очевидный путь к свободе: он мог бы ответить "да" вместо "нет" одной из десятка секретарш, продавщиц, прохожих незнакомок, которые постоянно оценивали его рост, волосы цвета серого сланца, куртку из наппы и французские альпинистские брюки, заглядывали ему в глаза, словно сообщая: "Ключ под ковриком". Но не было на свете иной, не принадлежавшей Кэролайн, киски, которую ему хотелось бы лизнуть, не было волос, которые хотелось бы зажать в кулаке, словно золотистый шелковый шнурок колокольчика, не было глаз, в которые ему хотелось бы смотреть в миг оргазма. Единственное, на что он мог рассчитывать в результате адюльтера, - в его жизни появится еще одна разочарованная женщина.

В холле башни "СенТраста" на Маркет-стрит Гари присоединился к толпе, ожидавшей лифта. Клерки и компьютерщики, аудиторы и программисты возвращались с позднего ланча.

- Лев восходит, - говорила женщина, стоявшая почти вплотную к Гари. - Самое лучшее время для покупок. Лев нередко отвечает за выгодные сделки в магазине.

- Какое отношение все это имеет к Спасителю? - спросила ее соседка.

- Очень подходящий момент, чтобы вспомнить Спасителя, - безмятежно отозвалась проповедница. - Знак Льва как нельзя лучше годится для этого.

- Добавки лютеция в сочетании с мегадозами частично гидрогенизированного витамина Е! - провозгласил третий голос.

- Он запрограммировал свой радиобудильник, - говорил четвертый. - Тоже кое о чем говорит. В общем, запрограммировал радиобудильник так, чтобы тот включал станцию WMIA каждый час, в одиннадцать минут каждого часа. Всю ночь напролет.

Наконец пришел лифт. Человеческая масса хлынула внутрь, Гари приостановился было, хотел подождать более свободную кабину; не пропитанную насквозь телесными запахами и заурядностью. Но тут с Маркет-стрит вошла молодая специалистка по недвижимости, которая последние несколько месяцев посылала Гари улыбки-сигналы: "Поговори со мной, дотронься до меня". Чтобы избежать встречи с ней, он ринулся в закрывающиеся двери лифта. Наткнувшись на ботинок Гари, двери раздвинулись, и молодая специалистка по недвижимости втиснулась вслед за ним.

- Девочка моя, пророк Иеремия говорил о льве. Вот здесь, в брошюре, об этом написано.

- Скажем, три часа одиннадцать минут утра, "Клиппер" ведет в матче с "Гризли" сто сорок шесть - сто сорок пять, осталось двенадцать секунд дополнительного времени.

Никакого эха в переполненном лифте. Все звуки гаснут, убитые одеждой, плотью, прическами. Нечем дышать, воздух спертый. Перегретая пещера.

- Эта брошюра - дело рук дьявола!

- Прочти ее за кофе, девочка. Вреда не будет!

- Две команды, занимающие последние места, стараются повысить свои шансы при очередном наборе игроков из колледжей, проиграв никому не нужную игру в конце сезона.

- Лютеций - редкоземельный элемент, очень редкий, из земли, он совершенно чистый, потому что это - элемент, простое вещество.

- Если бы он выставил часы на четыре одиннадцать, то услышал бы результаты всех последних матчей и мог бы не просыпаться каждый час. Но в Сиднее разыгрывают "Кубок Дэвиса", и новости оттуда сообщают каждый час. Это он никак не может пропустить.

Молодая специалистка по недвижимости невелика ростом, симпатична, волосы красит хной. Она улыбается Гари, поощряя его завязать разговор. Судя по ее виду, она приехала со Среднего Запада и счастлива находиться рядом с ним.

Гари отводит взгляд, задерживает дыхание. Его постоянно раздражает заглавное Т, выскакивающее посреди слова "СенТраст". Он мысленно пытается надавить на него со всей силы, словно на кнопочку, но, когда Т проваливается, никакой радости Гари это не приносит: выходит полная чепуха.

- Девочка моя, это вовсе не подменяет веру. Это ее дополняет. Исайя тоже упоминает льва. Называет его "львом Иудиным".

- Смешанный турнир по гольфу для профессионалов и любителей в Малайзии, лидер давно прошел все лунки, но между двумя одиннадцатью и тремя одиннадцатью результаты могут измениться. Этого он тоже не может пропустить.

- Моя вера не нуждается в подменах.

- Шери, девочка моя, у тебя ушки заложило? Слышишь, что я тебе говорю? Это. Не подменяет. Веру. Только дополняет.

- Гарантирует шелковистую упругую кожу плюс снижение приступов паники на восемнадцать процентов!

- Интересно знать, как Саманта относится к тому, что будильник звонит у нее над ухом по восемь раз за ночь.

- Я говорю только, сейчас время покупать, вот и все.

Юная специалистка по недвижимости теснее прижалась к Гари, выпуская из лифта изнемогающую от зноя толпу, и, когда крашенная хной голова уткнулась в его ребра с большей интимностью, чем того требовали обстоятельства, Гари подумал: вот и еще одна причина, по которой он на протяжении двадцати лет брака хранит верность Кэролайн, - растущее отвращение к физическому контакту с другими людьми. Да, Гари был влюблен в идеал супружеской верности, нет ничего эротичнее, чем соблюдение обета, но, по-видимому, провод, соединявший его мозги с орудием наслаждения, тоже износился, ибо, мысленно раздевшись и принявшись за эту рыжую девчонку, Гари думал лишь о том, в каком душном, негигиеничном помещении совершится акт супружеской измены - в кишащей кишечными палочками кладовке, в дешевой гостиничке с засохшей спермой на стенах и простынях, на заднем сиденье какого-нибудь "фольксвагена" или "плимута" - что еще она может водить? - в насыщенной болезнетворными спорами тесной коробчонке-квартире для новичков в Монтгомеривиле или Коншохоккене, в затхлом, непроветренном помещении, где вообще можно в два счета подцепить генитальные бородавки или хламидиоз, а дышать будет нечем, ее плоть обхватит его со всех сторон, удушая, неуклюжие попытки не сдаваться заведомо обречены...

Гари выскочил из лифта на шестнадцатом этаже, хватая ртом огромные глотки свежего, кондиционированного воздуха.

- Звонила ваша жена, - сообщила ему секретарша Мэгги. - Просила сразу же перезвонить.

Из ящика на столе Мэг Гари вытащил адресованную ему почту.

- Не сказала, в чем дело?

- Нет. Но, похоже, она расстроена. Перезвонила еще несколько раз, хотя я предупредила, что вас пока не будет.

Гари заперся в кабинете и быстро проглядел сообщения. Кэролайн звонила в 1.35, 1.40, 1.50, 1.55 и 2.10. На часах было 2.25. Он торжествующе стукнул кулаком по столу: наконец-то, наконец появились симптомы отчаяния.

Набрав домашний номер, он спросил:

- Что случилось?

- Гари, - дрожащим голосом отозвалась Кэролайн, - Гари, у тебя что-то с мобильным. Я звонила тебе на мобильный, а он не отвечает. Что случилось?

- Я его выключил.

- Ты давно его выключил? Я уже целый час тебя ищу, надо ехать за мальчиками, а я не могу выйти из дому! Не знаю, что делать!

- Кэро, объясни, что случилось.

- Тут кто-то торчит на улице.

- Кто торчит?

- Не знаю. Какие-то люди в машине. Уже час там сидят.

Кончик члена нагревался и таял, словно зажженная свеча.

- Что ж, - пробормотал он, - ты сходила посмотреть, кто это?

- Боюсь, - ныла Кэролайн. - А копы сказали, это не частная улица.

- Верно. Улица городская.

- Гари, кто-то опять украл знак "Неверест"! - Кэролайн уже хлюпала. - Я приехала домой в полдень, а его нет. А когда выглянула в окно, там стояла эта машина, и на переднем сиденье кто-то сидит, прямо сейчас!

- Что за машина?

- Большой "универсал". Старый. Никогда раньше не видела.

- Он уже был там, когда ты приехала?

- Не знаю! А теперь мне пора ехать за Джоной, а я боюсь выйти, потому что знак пропал и эта машина стоит...

- Но ведь сигнализация работает, верно?

- А вдруг я вернусь домой, и они в доме, я застану их врасплох, и они...

- Кэролайн, милая, успокойся. Ты же услышишь сирену...

- Стекло разбито, сирена орет, грабитель приперт к стене, у него оружие...

- Постой, постой, постой! Кэролайн! Вот что надо сделать. Кэролайн! - От страха, звучавшего в ее голосе, от мысли, что жена снова нуждается в нем, Гари настолько возбудился, что вынужден был ущипнуть себя сквозь штаны, вернуть к реальности. - Перезвони мне по своему сотовому, - предложил он. - Говори со мной, выходи на улицу, садись в "стомпер" и поезжай по дорожке. Tы можешь окликнуть их через окно. Я все время буду с тобой. Согласна?

- Хорошо, хорошо! Сейчас перезвоню.

Дожидаясь ее звонка, Гари представлял себе, каким теплым, солоноватым и мягким, точно чуть подопревшая груша, бывает лицо Кэролайн после плача, как она сглатывает слезы, как раскрывается ее рот навстречу его губам. Подумать только: ничего не чувствовать на протяжении трех недель, ни шевеления в дохлом мышонке, годном лишь для мочеиспускания, поверить, что никогда больше жена не позовет и сам он никогда ее не захочет, и в одно мгновение потерять голову от желания! "Это и есть брак", - подумал Гари. Зазвонил телефон.

- Я в машине, - доложила Кэролайн, голос в мобильнике звучал, словно из кабины самолета. - Даю задний ход.

- Можешь посмотреть заодно номер их машины. Запиши его, когда будешь проезжать мимо. И пусть они видят, что ты записываешь.

- Ладно.

Мощное, животное дыхание джипа, однообразно-нарастающий "ом" автоматической трансмиссии, пройдя по телефонным проводам, превращались в гудение игрушечной машинки.

- Черт, Гари! - взвыла жена. - Она уехала! Нигде не видно! Они заметили, что я выезжаю, и удрали!

- Вот и хорошо, ты же этого и хотела.

- Нет, они объедут квартал и вернутся, пока меня не будет!

Гари с трудом успокоил жену, объяснил, какие меры предосторожности надо принять, когда она подъедет к дому вместе с мальчиками. Он обещал не выключать сотовый и пораньше вернуться домой. От сопоставлений ее психического состояния со своим он воздержался.

Депрессия? Нет у него никакой депрессии. Основные показатели буйной американской экономики светились на экране его монитора, разделенном на множество окошек. "Орфик-Мидленд" поднялась за день на один и три восьмых; доллар смеялся в лицо евро и вытирал ноги об йену. Заглянула Виржиния Лин, предложила купить пакет "Эксона" по сто четыре. За окном по ту сторону реки расстилался плоский пейзаж Камдена (штат Нью-Джерси), изрытый паводками до такой степени, что с такой высоты и с такого расстояния почва больше походила на ободранный линолеум в убогой кухоньке. На юге ярко сияло солнце, единственная отрада - было бы невыносимо, если б на Восточном побережье испортилась погода именно сейчас, когда там находились родители, но то же солнце освещало и палубу их корабля где-то к северу от Мэна. В углу экрана появилась говорящая голова "Кудряшки" Эберле. Гари увеличил картинку и прибавил громкость как раз в тот миг, когда Эберле произнес: "Тренажер для мозга - подходящий образ, Синди". Перегруженные, работающие круглые сутки телеведущие, для которых финансовый риск был лишь приятным спутником высокого потенциала и процветания, умудренно закивали головами. "Тренажер для мозга, о-о'кей, - протянула ведущая. - Далее в программе: игрушка, вызвавшая безумный ажиотаж в Бельгии (!), ее создатель говорит, этот продукт будет покруче "Бини бебиз"!" Заглянул Джей Паско посоветоваться насчет рынка облигаций. У его девочек теперь новая учительница музыки и все та же мамочка. Гари едва разбирал одно слово из трех в болтовне Джея. Нервы напряглись и звенели, как в тот день много лет назад перед пятым свиданием с Кэролайн: тогда им так не терпелось нарушить наконец обет целомудрия, что каждый час ожидания превращался в гранитную глыбу, которую узнику в оковах предстояло разбить.

С работы он ушел в 4.30. В своем шведском седане проехал по Келли-драйв и Линкольн-драйв, проскочил затянутую дымкой долину Шуилкил с ее скоростной автострадой между яркими, одинаковыми зданиями, потом вдоль Виссахикон-крик, в тени окрашенных в цвета ранней осени деревьев, - вот наконец и заколдованный лес Честнат-хилла.

Вопреки лихорадочным фантазиям Кэролайн, с домом вроде бы все в порядке. Гари зарулил на подъездную дорожку; как и говорила Кэролайн, с клумбы исчез очередной знак "Невереста". С начала года Гари воткнул в землю пять знаков "Охраняется фирмой Неверест" и стольких же лишился. Противно, право же, пополнять рынок необеспеченными табличками, подрывая ценность "Невереста" как знака, отпугивающего грабителей. Нет нужды объяснять, что здесь, в центре Честнат-хилла, наличие в каждом дворе металлического листа с надписью "Неверест", "Вестерн-Сивил-Дефенс" или "ПроФилаТекс" подкреплялось полновесным кредитом прожекторов, сканеров, запасных генераторов, зарытых в землю проводов сигнализации и автоматических дверей; но где-нибудь на северо-западе Филадельфии, на Маунт-Эйри, в Джермантауне и Найстауне, где обитают и обтяпывают свои делишки социопаты, живет целый класс мягкосердечных домохозяев, которым их "система ценностей" не позволяет, видите ли, приобрести систему домашней сигнализации, но зато эти либеральные "ценности" ничуть не мешают им чуть ли не еженедельно воровать у Гари знаки "Охраняется фирмой Неверест" и втыкать их у себя во дворе...

В гараже на него навалилось уныние а-ля Альфред - откинуться на спинку сиденья, закрыть глаза. Когда Гари выключил зажигание, что-то словно погасло и у него в голове. Куда подевались энергия и похоть? "Это и есть брак", - подумал он.

Гари принудил себя выйти из машины. Волны усталости поднимались от глаз, заполоняли мозг. Даже если Кэролайн готова простить его, даже если они сумеют укрыться от детей и подурачиться (а на это, по правде говоря, нет ни малейшей надежды), усталость, пожалуй, не даст ему сделать дело. Впереди - пять принадлежащих детям часов, лишь потом они останутся наедине в постели. Чтобы восстановить хотя бы те силы, которые Гари ощущал в себе пять минут назад, ему понадобилось бы проспать часов восемь, а то и десять.

Задняя дверь была заперта на замок и цепочку. Гари постучал, как ему показалось, достаточно громко и бодро. В окно он видел, как Джона в халате и резиновых тапочках спешит к двери, вводит код, отпирает дверь и снимает цепочку.

- Привет, па, я в ванной сауну оборудовал, - сказал Джона и ушлепал прочь.

Объект супружеских желаний, размякшая от слез блондинка, которую он утешал по телефону, теперь сидела рядом с Кейлебом на кухне и смотрела старый космический сериал. Задумчивые гуманоиды в одинаковых пижамах.

- Привет! - окликнул их Гари. - Похоже, у вас все тип-топ.

Кэролайн и Кейлеб кивнули, взгляды их так и не вернулись с Марса.

- Придется ставить еще один знак, - вздохнул Гари.

- Нужно его прибить, - посоветовала Кэролайн. - Сними его с палки и прибей гвоздями к дереву.

Обманутые ожидания сдавливали грудь, Гари набрал побольше воздуха, откашлялся.

- Кэролайн, весь смысл в том, чтобы предупреждение было тонким, ненавязчивым! Разумному достаточно. Если мы вынуждены приковать знак к дереву, чтобы его не украли...

- Я сказала: прибить.

- Это все равно что объявить социопатам: "Сдаемся! Приходите, поимейте нас! Поимейте нас!"

- Я не предлагала приковывать. Я сказала: прибить.

Кейлеб дотянулся до пульта, прибавил громкость.

Гари спустился в подвал и достал из плоской картонки шестой и последний знак (они продавались полудюжинами). Учитывая стоимость системы безопасности "Неверест", знаки выглядели на редкость убого. Плоский лист с кое-как намалеванной надписью крепился алюминиевыми заклепками к полой металлической трубке, настолько хлипкой, что нельзя было просто воткнуть ее в землю, приходилось копать яму.

Кэролайн и глаз не подняла, когда Гари возвратился на кухню. Ее панические звонки Гари счел бы галлюцинацией, если б не ощущал с тех пор влажность в трусах и если бы за те тридцать секунд, что он возился в подвале, жена не успела запереть на двери сейфовый замок, накинуть цепочку и заново включить сигнализацию.

И это у него депрессия! А она?!

- Господи Боже! - взвыл Гари, вводя числовой код: дату их бракосочетания.

Оставив дверь нараспашку, он вышел во двор и воткнул в осиротевшую ямку новый знак "Неверест", а минутой позже, когда подошел к дому, дверь вновь оказалась заперта. Он достал ключи, отпер сейфовый замок, приоткрыл дверь настолько, насколько позволяла цепочка, - внутри прозвенел негромкий предупредительный звонок. Гари навалился на дверь, петли заскрипели. Может, толкнуть плечом, сорвать цепочку? С воплем и гримасой боли на лице Кэролайн вскочила, схватилась за спину и заковыляла к двери, чтобы ввести код за тридцать секунд, пока не сработала сирена.

- Гари! Нельзя было постучать?

- Я выходил во двор. Был в пятидесяти футах от двери. С какой стати ты включила сигнализацию?

- Ты не понимаешь, через что я сегодня прошла, - пробормотала она и, хромая, вернулась в открытый космос. - Мне тут довольно-таки одиноко, Гари. Очень одиноко.

- Я ведь дома, не так ли? Я вернулся.

- Да, теперь ты дома.

- Па, а что на обед? - спросил Кейлеб. - Может быть, гриль-ассорти?

- Ага, - съязвил Гари, - сейчас я приготовлю обед, и помою посуду, и заодно подстригу изгородь. Я один тут здоров, да, Кэролайн? Тебя это устраивает?

- Да, конечно, будь добр, приготовь обед, - промурлыкала она, уставившись на экран.

- Хорошо, я приготовлю обед! - Гари хлопнул в ладоши и снова откашлялся. Ему казалось, будто в груди и в голове отваливаются от осей изношенные шестеренки, врезаются в другие части внутреннего механизма, а ведь он требовал от своего тела энергии и легкости, даже бравады, каковых давно уже не имелось в наличии.

Ему бы поспать хорошенько хотя бы часиков шесть. Для этого Гари замыслил выпить два стакана мартини с водкой и завалиться в десять. Он нахально подливал и подливал водку в шейкер со льдом: чего стыдиться важной шишке из "СенТраста", когда охота расслабиться после трудного дня?! Потом разжег в гриле мескитные угли, выпил первую порцию мартини. Описав большую дугу по параболе, словно брошенная монета, вернулся в кухню и сумел нарезать мясо, но мясо еще надо было приготовить. Он налил себе вторую порцию мартини, рассчитывая на прилив энергии и оживления, и, благо Кэролайн и Кейлеб не смотрели в его сторону, когда он наливал предыдущий коктейль, решил официально считать эту дозу первой. От водки глаза слегка остекленели, но, справившись с собой, Гари вышел во двор и положил мясо на решетку гриля. Усталость, полный дефицит благоприятных факторов вновь одолели его. На глазах у своих близких он совершенно открыто смешал третий (официально второй) мартини и выпил до дна. Гриль за окном был объят пламенем.

Схватив тефлоновую кастрюльку с водой, Гари ринулся во двор, расплескав по дороге лишь часть жидкости, остальное донес до цели и вылил в огонь. Поднялось облако пара, дыма, обратившегося в аэрозоль жира. Гари отодрал от решетки куски мяса - нижняя их сторона почернела, обуглилась. Пахло сырым и паленым, как после пожара. В углях осталось слишком мало тепла, и с сырой стороны мясо лишь слегка зарумянилось, хотя Гари продержал его на решетке еще десять минут.

Удивительно тактичный сын Джона тем временем накрыл на стол, достал масло и хлеб. Наименее обгоревшие и наименее сырые куски мяса Гари уступил жене и детям. Неуклюже орудуя ножом и вилкой, набил рот сырой, вывалянной в золе курятиной. Сил разжевать и проглотить ее не было, как не было сил и отойти от стола, выплюнуть эту гадость. Он так и сидел с непрожеванной курицей во рту, пока по подбородку не потекла слюна - право же, не лучший способ демонстрировать душевное здоровье. Тогда он проглотил разом весь ком. Словно теннисный мяч упал в горло. Все семейство таращилось на него.

- Папа, ты хорошо себя чувствуешь? - встревожился Аарон.

Гари утер подбородок.

- Отлично, Аарон, спасибо. Тыпленок немного шесткий. Немного жесткий. - Он закашлялся, пищевод полыхал огнем.

- Ты бы пошел прилег, - словно ребенку, посоветовала Кэролайн.

- Лучше займусь изгородью.

- Вид у тебя усталый, - заметила Кэролайн. - Лучше бы прилег.

- Я не устал, Кэролайн. Просто дым в глаза попал.

- Гари...

- Я знаю, ты всем рассказываешь, будто у меня депрессия, но на самом деле ничего подобного у меня нет!

- Гари!

- Ведь правда, Аарон? Правда? Она говорила вам, что у меня депрессия? Говорила?!

Аарон, застигнутый врасплох, оглянулся на мать. Та медленно, многозначительно покачала головой.

- Ну?! Говорила?! - настаивал Гари.

Аарон уткнулся взглядом в тарелку и покраснел. Судорожный приступ любви к старшему сыну, к этому прелестному, искреннему, кокетливому, краснеющему подростку, тотчас сменился яростью, выбросившей Гари из-за стола, он даже не успел понять, что произошло, не заметил, как выругался в присутствии детей.

- Пошла ты на хрен, Кэролайн! - орал он. - Пошла ты на хрен с твоими перешептываниями. Всё! Иду стричь эту чертову изгородь!

Джона и Кейлеб низко опустили головы, словно под обстрелом. Аарон, похоже, изучал свою биографию и гадал о будущем, всматриваясь в таинственные линии на покрытой жиром тарелке.

Ровным, негромким, чуть дрожащим голосом несправедливо обиженного человека Кэролайн ответила:

- Ладно, Гари, очень хорошо! Только позволь нам спокойно пообедать. А ты иди себе.

И Гари ушел. Выбежал из дому, пересек задний двор. Листва возле дома казалась почти белой в струящемся из окон потоке света, но на западной стороне сумерки окутывали деревья, превращая их в силуэты. В гараже Гари снял с кронштейнов восьмифутовую стремянку, потерял равновесие, зашатался и едва не выбил ветровое стекло "стомпера", прежде чем совладал с ношей. Оттащил лестницу к передней двери, включил наружные фонари, вернулся за электрическим секатором и стофутовым удлинительным шнуром. Шнур был грязный, он поволок его по земле, чтобы не запачкать дорогую льняную рубашку (слишком поздно спохватился, что рубашку-то следовало снять), и тот безнадежно запутался в траве и цветах. Тогда Гари скинул рубашку и остался в футболке, но брюки переодевать не стал, боясь утратить инерцию движения, улечься на лужайку, еще излучавшую накопленное за день тепло, прислушаться к стрекоту сверчков и цикад, уснуть. Физическое усилие немного прочистило мозги. Он влез на стремянку и принялся срезать зеленые, клонившиеся долу верхушки тисов, стараясь потянуться до самых дальних веток - насколько хватало храбрости. Наверное, когда Гари обнаружил, что последние двенадцать дюймов изгороди, у самого дома, находятся вне пределов досягаемости, ему следовало выключить секатор, спуститься и передвинуть лестницу, но речь шла всего-навсего о двенадцати дюймах, а запасы энергии и терпения, понятное дело, небезграничны, и потому он попытался дойти до дома на стремянке - раскачать ее и прыгнуть вместе с ней, сжимая при этом в левой руке работающий секатор.

Легкий удар, почти безболезненный толчок, скорее даже прикосновение к мясистой части правой ладони пониже большого пальца, на поверку оставил глубокую, обильно кровоточащую рану, которую в этом лучшем из миров следовало бы показать хирургу "Скорой помощи". Но уж чего у Гари не отнимешь, так это сознательности. Он понимал, что слишком пьян, чтобы самому сесть за руль, а обратиться к Кэролайн с просьбой отвезти в больницу значило вызвать крайне нежелательные вопросы насчет того, стоило ли взбираться на стремянку и включать электрический инструмент в состоянии алкогольного опьянения, что влекло за собой необходимость признаться, сколько именно водки он выпил перед обедом, и в итоге могла сложиться картина, весьма далекая от того образа полного душевного равновесия, какой он пытался создать, принявшись за треклятую изгородь. Итак, стая москитов и моли беспрепятственно влетела в распахнутую дверь, привлеченная светом фонарей, когда Гари торопливо пробежал в глубь дома; странно прохладная кровь стекала в сложенные ковшиком ладони. Он уединился в ванной на первом этаже, слил кровь в раковину, насыщенная железом струя напоминала гранатовый сок, шоколадный сироп или отработанное моторное масло. Подставил порез под холодную воду. С другой стороны незапертой двери Джона спросил, не поранился ли папочка. Гари отмотал левой рукой побольше туалетной бумаги, прижал ее к ране, а затем одной рукой попробовал приклеить сверху пластырь, но безуспешно - вода и кровь промочили повязку. Кровь на сиденье унитаза, кровь на полу, кровь на двери.

- Папа, жуки налетели, - предупредил Джона.

- Ладно, Джона, может, закроешь входную дверь и пойдешь наверх принять душ? Я скоро поднимусь, сыграем в шашки.

- А можно лучше в шахматы?

- Конечно.

- Ты дашь мне фору: королеву, офицера, коня и ладью.

- Ладно, иди мойся!

- Ты скоро придешь?

- Да!

Гари оторвал еще кусок пластыря и улыбнулся своему отражению в зеркале - только чтобы убедиться, что еще способен растянуть губы. Кровь проступала сквозь туалетную бумагу, стекала по запястью, не давая пластырю прилипнуть. Гари обмотал руку гостевым полотенцем, намочил второе гостевое полотенце и вытер кровь в ванной. Приоткрыл дверь, прислушался: голос Кэролайн доносился со второго этажа, в кухне работала посудомоечная машина, Джона принимал душ. Кровавый след тянулся по коридору к входной двери. Согнувшись, двигаясь боком, словно краб, прижимая к животу раненую руку, Гари подтер гостевым полотенцем и эти лужицы. Еще кровь - на сером деревянном настиле переднего крыльца. По соображениям конспирации Гари крался на цыпочках. Зашел в кухню за ведром и шваброй - и наткнулся на бар.

Само собой, он открыл бар. Зажав бутылку водки под мышкой, ухитрился левой рукой отвернуть крышку. И в тот самый миг, когда, запрокинув голову, подносил горлышко к губам, чтобы избавиться, наконец, от последних остатков душевного равновесия, взгляд его скользнул поверх дверцы бара и он увидел камеру.

Габаритами она не превышала колоду карт и была укреплена на вертикальном штативе над задней дверью.

Футляр из матового алюминия, глаз светится пурпурным огоньком.

Гари поставил бутылку обратно в бар, направился к раковине и наполнил ведро водой. Камера повернулась на 30 градусов, наблюдая за ним.

Ему хотелось сорвать камеру с потолка, но раз уж это невозможно, подняться наверх и втолковать Кейлебу, почему шпионить за родными - аморально, а если и этого нельзя, то хотя бы выяснить, как давно появилась тут камера, но, поскольку теперь ему и впрямь было что скрывать, любые нападки на камеру, любые возражения против ее присутствия в кухне будут свидетельствовать не в его пользу.

Он уронил в ведро грязное, окровавленное полотенце и двинулся к задней двери. Камера повернулась на штативе, не выпуская Гари из виду. Он стоял точно под ней, смотрел прямо в глаз. Покачав головой, одними губами произнес: "Не надо, Кейлеб". Разумеется, ответа не последовало. Только теперь Гари сообразил, что где-то здесь есть и микрофон. Он мог напрямую беседовать с сыном, но побоялся: если, глядя в этот глаз-протез, он заговорит, услышит собственный голос и эхо его разнесется по комнате Кейлеба, все происходящее сделается невыносимо реальным. Гари ограничился тем, что вновь покачал головой и левой рукой дал отмашку, словно режиссер: "Снято!" После чего вытащил ведро из раковины и отправился мыть крыльцо.

Он был совершено пьян, и проблемы, связанные с камерой - Кейлеб видел, что отец ранен, видел, как он тайком лезет в бар, - не складывались в мозгу в последовательность тревожных соображений, а присутствовали внутри как некое физическое тело, сбились в плотный комок и опустились из желудка куда-то в кишечник. Ясно, что проблема никуда не денется, так и останется там. Но сейчас она не поддавалась анализу.

- Папа! - донесся из окна второго этажа голос Джоны, - я готов играть в шахматы.

К тому времени, как Гари вернулся в дом, бросив наполовину обкромасанную изгородь и оставив стремянку среди плюща, кровь уже проступила сквозь три слоя полотенца и расцвела на поверхности повязки розовым пятном плазмы, очищенной от всех входящих в нее частиц. Гари боялся столкнуться в коридоре с Кейлебом, с Кэролайн и особенно с Аароном. Аарон спрашивал его, хорошо ли он себя чувствует, Аарон не сумел ему солгать, и почему-то эти маленькие знаки сыновьей любви более всего смутили и напугали Гари в тот вечер.

- Почему у тебя на руке полотенце? - спросил Джона, проворно убирая с доски половину отцовских фигур.

- Я порезался. Приложил лед к ране.

- От тебя пахнет ал-ко-го-лем, - пропел Джона.

- Алкоголь - обеззараживающее средство, - вывернулся Гари.

Джона двинул пешку на Е4.

- Нет, это ал-ко-голь, который ты выпил.

В десять часов Гари улегся в постель, якобы в соответствии с первоначальным планом, якобы все еще на пути к... к чему? Он толком не знал. Но если немножко поспать, быть может, удастся вновь разглядеть путь. Чтобы не замарать простыни кровью, Гари засунул раненую руку вместе с полотенцами в целлофановый пакет из-под хлеба. Выключил ночник и повернулся лицом к стене, пристроив руку в пакете на груди, натянул на плечо простыню и легкое летнее одеяло.

Ненадолго он провалился в сон и проснулся в темноте, руку сильно дергало. Плоть по обеим сторонам раны выкручивало так, словно в ней завелись черви, боль веером расходилась в пальцы. Рядом ровно дышала во сне Кэролайн. Гари пошел в туалет, освободил мочевой пузырь и принял четыре таблетки адвила. Вернувшись в постель, он убедился, что и последний, пораженческий план не сбудется: сегодня ему не уснуть. Как бы кровь не просочилась сквозь пакет. Гари прикинул, не лучше ли встать, тихонько пробраться в гараж и двинуть в травмопункт. Сосчитал, сколько времени уйдет на это, прибавил часы бессонницы, через которые предстоит перевалить после возвращения, вычел сумму из ночных часов, оставшихся до тех пор, когда все равно придется вставать и идти на работу, и заключил: лучше уж поспать до шести, а потом, если припрет, заехать б травмопункт по дороге на работу, однако такое решение имело смысл лишь в том случае, если Гари сумеет снова провалиться в сон, а поскольку заснуть ему как раз и не удавалось, он принялся заново планировать и пересчитывать, но в ночи осталось куда меньше минут, чем в тот миг, когда он впервые надумал встать и прокрасться в гараж. Жестокий обратный отсчет. Он снова пошел отлить. Кейлеб установил камеру, чтобы следить за ним, - эта проблема непереваренным комом давила на желудок. Ужасно хотелось разбудить Кэролайн, наброситься на нее. Раненая рука пульсировала. Ее словно бы поразила слоновья болезнь: размерами и весом она напоминала подлокотник кресла, каждый палец как бревно, мягкое бревно, на редкость чувствительное.

Сестра смотрит на него с ненавистью. Мать все мечтает о Рождестве. Сам не заметив как, Гари очутился в комнате, где привязанный к электрическому стулу, с металлическим шлемом на голове сидел отец, и рука Гари, его собственная рука лежала на старомодном рубильнике в форме подковы, на который он, видимо, уже надавил: Альфред одним прыжком соскочил со стула, гальванизация вдохнула в него подобие жизни, жуткая улыбка, пародия на веселье, он пляшет, задирая негнущиеся ноги, кружит по комнате все быстрее и внезапно падает лицом вниз - бух! - глухой стук, точно стремянка сложилась и упала, распростерся на полу пыточной камеры, каждый мускул еще дергается, плавится под воздействием тока...

Серый свет проник в окно, когда Гари то ли в четвертый, то ли в пятый раз побрел в туалет. Влажное, теплое утро - июль, а не октябрь. Дымка, или туман, над Семинол-стрит искажала... развоплощала... преломляла карканье ворон, поднимавшихся над холмом, над Навахо-роуд и Шони-стрит и напоминавших местных подростков, собиравшихся покурить на парковке у гастронома "Вава" (они называют это место "Ва-клуб", по словам Аарона).

Гари снова улегся, дожидаясь сна.

- ...ница пятое октября, среди главных новостей этого утра, при том что до его казни остается менее суток, адвокаты Келли... - пробормотало радио Кэролайн, прежде чем она успела отключить встроенны будильник.

В течение следующего часа, пока Гари прислушивался к пробуждению сыновей, к звукам семейного завтрака на кухне и к нескольким тактам марша Сузы (Аарон играл на трубе), в его мозгу оформился совершенно новый план. Лежа на боку в позе зародыша, отвернувшись к стене, прижав к груди упакованную в пакет руку, он затих. Совершенно новый план состоял в том, чтобы совершенно ничего не делать.

- Гари, ты проснулся? - окликнула его Кэролайн с небольшого расстояния, от двери должно быть.

Он не шелохнулся, не ответил.

- Гари!

Может, она захочет узнать, с какой это стати он не двигается? Но нет, шаги удалялись по коридору, Кэролайн на ходу окликнула:

- Джона, быстрей, опоздаешь!

- А папа где? - спросил Джона.

- Он еще в постели. Пошли!

Топот маленьких ног, и в совершенно новом плане появилась первая трещина: где-то невдалеке - не в дверях, ближе - прозвучал голосок Джоны:

- Папа! Мы поехали! Папа!

А Гари должен лежать неподвижно. Должен притворяться, будто ничего не слышит или не хочет слышать, должен травмировать своей забастовкой, своей клинической депрессией единственное существо, которое хотел бы пощадить. Если Джона подойдет ближе - если, к примеру, попытается обнять отца, - Гари вряд ли выдержит обет молчания и пассивности. Но снизу вновь раздался призыв Кэролайн, и Джона поспешил прочь.

В отдалении запищал код, дата их бракосочетания включила охранную сигнализацию. Пропахший тостами дом затих; Гари придал своему лицу выражение безграничного страдания и жалости к себе, которое сутками, не снимая, носила Кэролайн, когда повредила спину. Только теперь он обнаружил, как утешает такое выражение лица.

Встать, что ли? Но ему ведь ничего не нужно. Когда вернется Кэролайн, в точности не известно; если сегодня она работает в благотворительном фонде, то не вернется до трех. Да не все ли равно. Он будет тут.

Но Кэролайн вернулась уже через полчаса. Звуки, сопутствовавшие отъезду, повторились в обратном порядке. Гари слышал приближение "стомпера", попискивание отключающего кода, шаги на лестнице. Почувствовал присутствие жены - стоит в дверях, молча, наблюдая за ним.

- Гари? - тихо, ласковей прежнего окликнула она. Он опять не пошевелился. Просто лежал. Кэролайн подошла, опустилась на колени возле кровати.

- Что такое? Ты заболел?

Он не ответил.

- К чему этот пакет? Господи! Что ты натворил?!

Он не ответил.

- Гари, скажи хоть что-нибудь! У тебя депрессия?

- Да.

Вздох облегчения. Неделями копившееся напряжение испарялось из комнаты.

- Сдаюсь! - объявил Гари.

- В каком смысле?

- Не езди в Сент-Джуд. Никто не обязан ехать туда, если не хочет.

Нелегко было выговорить эти слова, однако награда не заставила себя ждать. Приближение тепла Гари ощутил еще прежде, чем жена дотронулась до него. Восходит солнце, прядь ее волос касается его лица, когда Кэролайн наклоняется над ним, овевает своим дыханием, ласково скользит губами по его щеке.

- Молодец! - сказала жена.

- Мне, наверное, придется поехать на Сочельник, но к Рождеству я вернусь.

- Молодец!

- У меня тяжелая депрессия.

- Молодец!

- Сдаюсь! - повторил Гари.

Вот парадокс: едва он выкинул белый флаг, чуть ли не в ту самую минуту, когда признал депрессию, во всяком случае когда показал Кэролайн больную руку и она как следует перевязала рану, и уж тем более к тому времени, когда он с мощью игрушечного локомотива (да-да, и длиной, и твердостью, и тяжестью он не уступал большому модельному паровозику) ворвался во влажные, нежно сжимающиеся туннели, которые и после двадцати лет путешествий все еще казались ему неведомыми (они прижимались друг к другу, лежа на боку, точно две ложечки, он вошел в нее сзади, чтобы Кэролайн могла слегка оттопырить поясницу, а он мог безопасно пристроить забинтованную руку у нее на боку, - что поделать, оба участника акта травмированы), - к тому времени Гари испытывал не депрессию, а эйфорию.

Его осенила мысль - совершенно неуместная, разумеется, в разгар супружеского соития, но такой уж он человек, Гари Ламберт, его часто посещают неуместные мысли, сколько можно извиняться! - так вот, теперь он вполне может обратиться к Кэролайн с просьбой насчет 4500 акций "Аксона", и она охотно их купит.

Она приподнялась и точно крышечку, почти невесомо насадила всю себя, сгусток сексуальной сущности, на увлажненный кончик его члена.

И он пролился, обильно и славно. Обильно и славно, обильно и славно.

Они все еще лежали обнаженные в половине десятого утра, во вторник, когда на ночном столике Кэролайн зазвонил телефон. Услышав голос матери, Гари был поражен - поражен реальностью ее присутствия в жизни.

- Я звоню с парохода! - возвестила Инид.

В первую минуту, пока Гари не сообразил, как дорого стоит звонок с корабля, а стало быть, новости хуже некуда, совесть шепнула ему, что мать звонит, потому что знает: он ее предал.

Продолжение следует...