... Ирина проходит парком перед Верховным Советом, у которого, так же плотно окруженные омоновцами, стоят патриоты Руха. Не доходя до здания Минздрава, спрятавшегося в глубине парка, она тяжело опускается на скамейку в тени векового каштана, немного передохнуть. На тенистых аллеях парка много отдыхающих стариков, нарядных детей. То тут, то там между деревьев мелькают породистые псы в сопровождении своих горделивых хозяев. Недалеко от Ирины бегает за голубями полнощекий мальчуган. А ей вспоминается ...

* * *

... Кичеево. Двор маленького, почти затерянного в лесу пионерского лагеря "Рассвет", куда Ирина в очередной раз приехала навестить сына.

- Сейчас он придет. Одевается, - говорит ей старенькая няня.

- А что, у вас сегодня банный день? - спрашивает Ирина.

- Теперь чуть не каждый день у нас - банный... Все ждем, когда эшелон нам выделят... Из Киева постоянно звонят, чтоб готовы были... Вот и готовим детей для отправки каждый день почти...

Подбегает Денис, сильно кашляя. Он в новой рубашке и новых брючках. Бледное лицо его излучает радость, но губы безобразно обнесло лихорадкой. Ирина садится на корточки, прижимает к себе сына.

- Мамочка, подожди, - вырывается Денис, - я сейчас!.. - и убегает.

- Он вам сейчас ландыши принесет... С рабочими вчера собрал в лесу... Мы детям не разрешаем ходить по лесу, тем более цветы рвать... Да он так просил!.. Вы возьмите их у него, а потом выбросьте, чтоб он не видел... Пошто они вам радиоактивные?!. - посоветовала няня и пошла по своим делам.

К ближайшей скамье подбежали, весело гомоня, несколько девочек в новеньких платьицах. Двое, стоя, занялась своими прическами. Одна села на скамью.

- Встань! - дергает ее за руку подружка. - Ты посмотри, сколько пыли на ней! Рыжая какая пыль, посмотри! Значит, радиоактивная... Это от йода она рыжая, я слышала!..

Девочка поднимается со скамьи, отряхиваясь.

Мимо них к ближайшему корпусу идет симпатичная женщина средних лет в белом халате, ведя за руку ревущего мальчугана лет пяти в длинной рубашке и без штанов. Девчата прыснули. Малыш заревел еще громче.

- Да успокойся ты, Стасик!.. Найдем мы тебе штаны сейчас... Перестань реветь, прошу тебя, - умоляет его воспитатель. - Андрей, - позвала она парня лет шестнадцати, - присмотри за ним, пока я штаны поищу...

Она скрывается в корпусе. Мальчик безутешно плачет. Рослый Андрей, в котором Ирина узнает припятского блатаря - завсегдатая дискотек, подходит к малышу. Ирина, готовая к грубости, бросилась было на защиту маленького. Но к ее удивлению, Андрей, присев на корточки перед малышом, мягко обнял его за плечи и что-то тихо по-доброму говорит ему. И малыш тут же успокаивается.

A сзади слышится кашель Дениса.

- Вот! - торжественно восклицает он, протягивая маме два больших букета ландышей. - Это - от меня, а это - от кухонных рабочих!..

Ирина крепко обнимает сына, и они идут по двору лагеря к лесу, где благоухает пышная зелень, стучит дятел, заливается соловей и кукует, щелкает, пересвистывается птичья многоголосица. Ирина погружает лицо в двойной букет лесного чуда, вдыхая аромат любимых цветов.

- Мам, ты не бойся! - вдруг говорит Денис. - Я их мыл!..

На следующее утро Ирина вновь приехала в "Рассвет", но лагерь пуст.

- Их только что увезли, - объясняет ей пожилая работница.

- Куда?

- А кто его знает?!.. Куда погонят эшелон - в Крым или в Одессу... Вы поезжайте на станцию, может, еще успеете проститься?!..

Вокзал. Ирина пробирается к поезду, стоящему на запасном пути, оцепленном милицией.

- У меня там сын, - просит она молоденького милиционера.

- Ладно, проходите! - пропускает ее тот.

Ирина подбегает к ближайшему вагону, у которого стоят несколько ребятишек разного возраста. На груди у каждого висит бирка с именем и фамилией.

- Дети, поднимайтесь в вагон!.. Я вас всех должна видеть, - зовет их из вагона интеллигентная женщина в очках.

- Простите, - обращается к ней Ирина, - вы не знаете, в этом поезде есть "Рассвет"?..

- Не знаю. Пройдите вперед, может, там?..

Ирина бежит вдоль поезда.

- Это не "Рассвет"?.. - выкрикивает она у каждого вагона.

Вот из одного вагона выскакивает разъяренная упитанная проводница, за ней - пожилой мужчина в форме начальника поезда.

- Если ты не вернешься, считай себя уволенной, - кричит он ей в след.

- Да черт с тобой, увольняй!.. Напугал!.. - на ходу огрызается та.

- Стой!.. Кто вместо тебя работать сегодня будет, ты подумала?!.. Где я возьму замену?..

- Сам обслуживай этих чернобыльцев!.. На фиг нужна мне твоя радиация!..

- Последний раз прошу тебя, Петрова, опомнись!..

- Да пошел ты!.. - рычит своему начальнику проводница, чуть не сбив с ног Ирину.

- Вы не знаете, есть ли в этом эшелоне дети из "Рассвета"? - взмолилась Ирина навстречу начальнику поезда.

- "Рассвет"?.. Кажется, в конце состава, не помню... - отвечает ей тот, тоскливо глядя в спину удаляющейся проводнице. - Э... эх! - махнув рукой, он поднимается в вагон.

А Ирина бежит назад - в конец состава. Поезд трогается. Она кричит:

- "Рассвет"!.. Кто из "Рассвета"?.. Де-нис!..

Поезд, набирая скорость, проносится мимо ...

* * *

... Громкий плач ненадолго вернул Ирину в реальность. Это упал малыш, бегающий за голубями. Мать поднимает его, стряхивает пыль. А Ирина вновь окунается в прошлое...

* * *

...Одесский вокзал пестрит яркими детскими одеждами. Ирине это кажется странным, после двух месяцев почти бездетного Киева, если не считать бездомных детей переселенцев в долгих очередях эвакоштабов. Она подходит к расписанию пригородных поездов. Увидев, что электропоезд в Белгород-Днестровский отправляется через полчаса, спешит к пригородным кассам за билетом.

С тяжелыми авоськами идет она вдоль длинного забора пионерлагеря "Медик-2", где, как она узнала несколько дней назад, находится Денис. Сквозь забор видны аккуратные деревянные домики, на коротких сваях приподнятые над землей. Молодые деревца стройными аллеями разделяют территорию лагеря на несколько частей. Всюду разбиты клумбы с цветами. А в самом центре густо зеленеют грядки картофеля, капусты, моркови и прочих овощей.

У одного домика, среди ребятишек, весело играющих в догонялки, она замечает того самого мальчугана, которого видела в "Рассвете" безутешно рыдающим. На сердце отлегло - значит, не ошиблась, Денис здесь.

У ворот лагеря ее встретили двое дежурных. Узнав, к кому она приехала, один из них, загорелый, как смоль, мальчик лет девяти вызвался провести Ирину к домикам 3-го отряда. Но к ним уже подбегает счастливый Денис, еще сквозь забор заметивший маму.

- Мамочка!.. - бросается он к ней на шею. - А я думал, что письмо от тебя получу сегодня... А ты сама приехала!.. Ты так быстро нашла меня, мамочка!.. - прижимается он к закашлявшейся от радости Ирине, затем, забрав у нее авоську, берет ее за руку и ведет в свой отряд.

- Как ты живешь здесь, рассказывай, сынок!.. - просит Ирина.

- Любовь Степановна!.. Ко мне мама приехала!.. Меня мама нашла уже!.. - вдруг кричит сын идущей навстречу симпатичной женщине средних лет, которую Ирина уже знала по "Рассвету".

- Здравствуйте! - жмет ей руку Любовь Степановна. - Вы надолго к нам?

- Дня на два...

- Хорошо. Поживете с Денисом, а ребят из его домика я пока к себе заберу...

- Ой, спасибо!.. А то меня уже напугали, что частники здесь за одну ночь 10 рублей берут...

- Берут, - вздыхает педагог. - Но мы родителей своих детей принимаем сами!.. И кормим их в нашей столовой. Начальник лагеря распорядился... Вообще-то это лагерь кишиневского мединститута. И сам он - доцент этого института. Много здесь студентов, аспирантов - в общем-то, народ замечательный... Если бы вы видели, как они нас встречали: с хлебом-солью, буквально каждого ребенка сняли с поезда, помыли, переодели... ОРСовцы¹, тоже кишиневские, даже конфеты каждому ребенку за свои деньги купили... А уж одежда, обувь - пожалуйста, сколько надо, выбирай!.. Если через пару дней выяснялось, что кроссовки, например, кому-то жмут, тут же обменивали... Вот поживете, сами убедитесь, что нам здесь даже очень неплохо отдыхается, правда, Дениска?!

- Еще бы!.. Мам, а на мой день рождения на кухне пирог с ягодами испекли!.. На все дни рождения наши повара что-нибудь вкусненькое пекут...

- Дети! - обращается Любовь Степановна к ребятишкам, столпившимся у Денискиного домика в ожидании гостей. - К Денису приехала мама, Ирина Михайловна!.. Так что, пока я займусь делами, развлекайте гостью.

Все шумно входят в уютный домик на трех человек. Ирина достает из авосек и кладет на стол пакеты с черешней, клубникой, крыжовником и другими ягодами.

- Прошу всех к столу, - пригласила она.

Дети шумной гурьбой облепили стол, с наслаждением уплетая ягоды. Денис, одной рукой крепко держа Ирину за руку, будто боясь потерять, другой загребает ягоды в рот. К Ирине подходит девочка-подросток лет пятнадцати, жившая с ними в одном доме в Припяти.

- Наталочка!.. И ты здесь?!

- Тетя Ира, а вы моих маму с папой не встречали?..

- Пока не встречала... А что передать, если встречу?

- Вот, - протянула она давно приготовленное, вчетверо сложенное письмо, как будто ждала этого вопроса, и, блеснув полными слез глазами, тут же отвела взгляд.

- Обязательно передам! - прячет Ирина письмо в сумочку.

- Мам, а у тебя нет с собой твоей фотографии? - вдруг спрашивает ее Денис.

- Не знаю... Давай посмотрим, - отвечает она и роется в сумочке. Находит маленькое фото, отдает Денису, который тут же укрепляет его на стенке у своей кровати.

- Ой, чуть не забыла, я ведь книжечку о Припяти привезла с видами города, помнишь, мы перед аварией купили?!.

- А ты что, была в Припяти?..

- Была...

Дети, бросив угощение, с завистью и восторгом глядя на Ирину, загалдели:

- Покажите, пожалуйста, покажите Припять!..

- Ой, а я вот здесь жила...

- А это мой дом, смотрите!..

- Оставьте нам эту книжку, пожалуйста!.. Мы всем воспитателям наш город покажем, - просят дети.

- Хорошо, я у Дениски оставлю, - взволнованно говорит гостья.

Утром Ирина и Денис спешат по аллее на завтрак. Она на ходу расчесывает свои длинные волосы, периодически очищая забивающуюся ими щетку.

- Мам, дай мне, пожалуйста, один волосок, - вдруг просит Денис.

- Зачем? - удивляется она.

- Мне надо...

Вечером, стеля Денису постель, Ирина замечает на стене под своей фотографией привязанный к гвоздику длинный светло-русый волосок...

* * *

... Ирина также тяжело поднимается со скамьи в парке и направляется к Минздраву. Заходит в главный корпус. Что-то спрашивает у вахтера, та объясняет, куда ей лучше пойти. Ирина уже едва плетется длинными коридорами Минздрава мимо множества кабинетов. У нее закружилась голова, она остановилась, облокотилась на высокий подоконник огромного министерского окна, и... вспомнились ей хождения по бесчисленным послеаварийным коридорам различных министерств и всевозможных чернобыльских комиссий ...

* * *

... Киев. Площадь имени Ивана Франко. Здание обкома профсоюза энергетиков, где разместилась комиссия по эвакуации. Длинный коридор забит людьми. Ирина, сильно кашляя и сжимая в руке носовой платок, выходит из одной двери, идет по коридору мимо множества других дверей, по указателю на стенах "Чернобыльская комиссия". Идет вверх по лестнице, по коридору, вниз по лестнице. Заходит в большой актовый зал, заставленный столами с табличками: "Жилищный вопрос", "Медицинский вопрос" и т.д.

- Вы анкету заполняли? - бесстрастно спрашивает женщина, сидящая за столом с табличкой "Секретариат", когда подошла Иринина очередь.

- Нет, - шмыгнув носом, снова закашлялась Ирина.

- Вот возьмите бланк. Заполните. Отнесите вон за тот стол... Придете через месяц узнать, решился ли ваш вопрос.

- Почему только через месяц?..

- Раньше все равно ваши бумаги не рассмотрят...

- Черте-что!.. - сердито бормочет Ирина, отходя от стола.

- Погодите, - бегло просмотрев анкету, окликает ее секретарь. - Вы попробуйте пробиться к замминистра... Скажите, что в зоне работали... А вдруг что и получится, - тихо советует она.

- Спасибо, попробую, - вздыхает Ирина.

И опять - лестницы, коридоры... И вот она уже у самых чуть приоткрытых дверей в кабинет замминистра, на прием к которому стоит, сидит на стульях у стен, гудит на разные голоса огромная очередь: измученные женщины, дети, старики.

- Они здесь ничего не решают!.. Только футболят дальше, - ропщет кто-то.

- Почему же, в Башкирию или Якутию они тебя быстро определят! - возражает другой.

- И зачем мне, скажите, Кольская атомная?! - жалуется соседу женщина со спящим ребенком на руках. - У меня все корни в Украине, а я должна ехать куда-то к черту на кулички?!.

А в приоткрытую дверь кабинета слышится шум нескольких мужских голосов, который обрывает скрипучий бас замминистра:

- Чего вы от меня хотите?.. Мы вам дали направление в N-ск, вот и поезжайте туда!..

- Были уже там, - громко огрызается кто-то. - Восемь идиотов поверили вам, помчались туда после вахты... с семьями!.. А нас оттуда поперли!..

- Никто нас даже слушать не стал, - подтвердил другой. - На ваши бумажки плевать все там хотели!.. Нет квартир, говорят, и все!..

- Ладно, - сдается замминистра. - Сейчас я поговорю с N-ским горисполкомом... Ждите...

- Ты смотри, неужели хлопцам повезет?!.. Ведь за месяц, что я здесь околачиваюсь, этот хмырь ни одного вопроса не решил, - удивляется сердитый мужичок, стоящий рядом с Ириной.

- N-ск?... - несется из кабинета. - С вами говорит замминистра Борисов... Вы что же себе позволяете?!. Мы посылаем к вам с направлениями восемь семей вахтовиков, а вы их назад отправляете!.. Что значит - нет квартир?.. Направления по вашей разнарядке выписывали!.. Значит, квартиры были... Где они?!.. Так, на днях эти люди к вам опять приедут, не найдете квартиры, по-другому с вами разговаривать будем!..

Ирина же и этот кабинет покидает с понурой головой. За нею выскользнул клерк, сидящий вместе с замом.

- Я вам посоветую сходить еще в обком на Леси Украинки, может, там что получится?.. А нет, так идите прямо в ЦК профсоюзов, к Шершову, вашему бывшему председателю профкома, знаете?.. Скажите, что Борисов велел им решить ваш вопрос... Смелее только надо!.. - тихо говорит этот не такой уж беспросветный чиновник.

Громадное белое здание киевского обкома партии с сиротливой каменной фигуркой Леси Украинки перед ним, которая скорбно взирает на многочисленных просителей, эвакуированных из ее родного и загубленного теперь Полесья, ежедневно бредущих мимо нее в обком - с надеждой, и с горькой безысходностью - оттуда.

Пройдя мимо Леси, Ирина почти столкнулась с бывшим агитбригадовцем Андреем, работавшим в припятском ЮжТеплоЭнергоМонтаж.

- Ирина?!.. Привет! - здоровается с ней Андрей.

- Здравствуй, Андрюша, - выдавливает из себя Ирина, потрясенная его видом, с ужасом и жалостью глядя на гладко выбритую голову, почти сплошь покрытую зеленкой, на его худобу и серость. - Ты откуда?

- Вот, в больнице месяц провалялся, после того, как мы трубу для жидкого азота тянули под четвертый реактор...

- Да, я слышала, ваш ЮТЭМ тоже занимался этим...

- Ой, если бы ты знала, как приятно работалось тогда!.. Ни каких тебе препон, никаких проволочек, и все необходимое получай, пожалуйста!.. Без тысяч инструкций... Люди чудеса творили, ей-богу!.. Наша бригада однажды за полчаса, потому, что дольше нельзя было, сделала работу, над которой в "мирное" время неделю бы все Управление билось...

- Андрюша, я что-то слышала про жалобу в ОБХСС²... Это вы написали?..

- А, это... Ты туда? - показал он в сторону обкома. - Пойдем, я провожу тебя немного и расскажу... Когда зарплату большую стали начислять, там такое началось!.. Да ты знаешь...

- Почему началось?.. Оно у нас всегда было, только более скрыто, - сказала Ирина, сильно закашлявшись.

- Точно. А здесь все наверх полезло: и хорошее, и плохое, все - как на ладони!.. Например, сразу стали исчезать кофе, апельсины, предназначенные вахтовикам... Нам его и не надо было, кормили бы нормально три раза в день, и хорошо!.. Но просто обидно стало, противно!.. Кто-то же все это гребет!.. Мы об этом тоже в ОБХСС написали... Но главное из-за зарплаты. Мы ведь по 13-15 часов у аварийного блока, в самой "грязи" работали, один раз даже бригадир забыл прислать за нами автобус, так мы под реактором сутки проторчали... И что ты думаешь, нам в табелях выставили по 6 часов работы в зоне жесткого контроля. А себе и тем, кто в Полесском "штаны протирал", по 22 часа "грязной" зоны поставили, представляешь?!. И даже не денег тех нам жалко, черт с ними!.. Но, элементарно, справедливость какая-то должна быть?!..

Он очень устал, крупный пот, выступив на лысой голове, градом катится по лицу.

- Все правильно, Андрюша!.. Нельзя позволять им наживаться на народном горе, на здоровье вашем...

- Вот именно. Для кого - война, а кому - мать родна!..

- А тебе лечиться серьезно надо!..

- Да вот, после больницы дали мне еще путевку на месяц в санаторий... Завтра еду... Но ты, я вижу, тоже здоровьем не блещешь?!..

- А... Пустяки!.. Ну, счастливо тебе, - прощается с ним Ирина у парадного обкома.

И снова лестницы, коридоры... вестибюль с тыла здания, где тоже стоят столы с табличками, за которыми сидят ничего не решающие чиновники областного эвакоштаба. И здесь тоже полным-полно уставших, измученных, заплаканных женщин, детей, стариков ...

* * *

... Очнуться от воспоминаний Ирину заставил горячий спор, несущийся из приемной замминистра по здравоохранению.

- Простите! - войдя в приемную, обращается Ирина к сидящей у стены бледной женщине, на коленях которой сидит утомленная худенькая девчушка, а рядом мальчик лет семи. - Это все к нему?..

- Да.

- А за кем я буду?..

- Вот, должно быть, за этой дамой, - выкрикивает взбудораженная спором молодая женщина. - Она только что пришла, но, вишь ли, ждать ей не хочется... Иди, - наступает она на респектабельную даму средних лет, - иди, постой, как все...

Та же бесцеремонно отталкивает ее и прорывается к секретарю:

- Доложите обо мне Маргарите Васильевне! - приказным тоном говорит она. - А почему это я должна о вас докладывать?!.. Встаньте в очередь!.. Чем вы лучше остальных?!..

- Вы что, не знаете?.. Мы - чернобыльцы, я не могу ждать!..

- Здесь все чернобыльцы... Проситесь у очередников...

- Ишь, грамотная нашлась! - опять набрасывается на даму молодая женщина, - Вон, с двумя детьми, - показывает она на соседку Ирины, - припятчанка... А уже второй день здесь торчит, не может попасть на прием из-за таких умных, как ты...

Очередь загалдела.

- Ну, ты меня попомнишь, дорогуша, - зло бросает секретарю дама и грубо протискивается к выходу.

- А вы меня не пугайте!.. Пуганые, - волнуется секретарша и, обращаясь к очереди, объясняет: Она - жена одного клерка в Совмине... Еще в 86-м сделали они себе справки об эвакуации... И, представляете, уже пятый год она со своим выводком все летние месяцы проводит в лучших санаториях...

- Сволочи! - вырвалось у припятчанки с детьми, - Мы до сих пор никаких справок не имеем... А эти...

Ирина вновь забывается. И ей снова видятся ее пост-эвакуационные скитания - бесконечные лестницы, коридоры, чиновничьи кабинеты ...

* * *

... Киев. Площадь Октябрьской революции. Здание ЦК профсоюзов. Просторные коридоры, блестящие лифты. Светлый, богато меблированный кабинет Шершова, бывшего некогда, еще до аварии, профоргом ЧАЭС, а ныне он не только работник профсоюзного ЦК, но и хозяин немалых послеаварийных субсидий и льгот.

- Вот твой шеф, - почти возлежа в удобном массивном кресле, показывает Шершов на Липкина, нынешнего профсоюзного лидера станции, столь же по-барски восседающего тут же за длинным и широким, полированным до блеска столом. - Пусть он решает...

- Да не могу я дать ей квартиру, - нервно отбивается Липкин, который еще в Припяти устал от бурной деятельности Ирины, что, правда, не помешало ему горячо жать ей руку перед благодарными вахтовиками, после концертов в "Сказочном". - Нет ее в списках... А я свой партбилет на стол из-за нее класть не собираюсь ...

... - Еще не известно, за что он положит свой партбилет - за то, что дал бы, или за то, что не дал квартиру, - сокрушается после рассказа Ирины тот самый чиновник, который посылал ее к Шершову.

Они стоят в конце полного просителями коридора, глядя с третьего этажа на необыкновенно людную площадь им. И.Франко. У здания театра - венки, много цветов. На здании - в черной рамке большой портрет, с которого грустно смотрит на этот горький мир безвременно оставившая его актриса Наталя Ужвий. Из театра выносят гроб, и процессия отправляется в скорбный путь. Площадь, всколыхнувшись, пошла следом.

- А знаете, каков здесь утром был переполох?!. Площадь полна людей... Все здесь решили, что это чернобыльцы затеяли забастовку... Перепугались, звонят в разные инстанции... А потом узнали, что похороны Ужвий сегодня... Успокоились, - с горечью говорит этот добрый человек. - Верите, лишний раз из комнаты высунуться боишься... Больно людям в глаза смотреть!.. Ведь мы же здесь временные, на месяц присылают нас сюда с разных атомных... И ничего-то мы не можем!.. - он повернулся лицом к сидящим и стоящим в коридоре просителям. - Вот принимаем посетителей, выслушиваем и... отправляем на новый круг... Эх!.. Нет, без забастовок - такого, знаете, хорошего бабьего бунта! - ничего не добьются эти несчастные...

Но, посмотрев на Ирину и вспомнив, что она тоже из их числа, он добавляет:

- Послушаете, попробуйте-ка вы еще к одному заму пойти. Его специально прислали из Москвы. Он как раз сейчас принимает ...

И опять длинный, широкий, полированный до блеска стол в просторном, столь же богато меблированном кабинете очередного зама. Он, седой грузный человек, лениво поднял взор к входящей Ирине, когда та наконец-то дождалась своей очереди к нему. Но не успел он и рта раскрыть, как в кабинет ворвался чернявый украинец, с которым пару месяцев назад в одном автобусе ехала в Полесское Ирина. Она, кивнув ему, отошла в сторонку.

- В чем дело, молодой человек?!.. Вы разве не видите - я занят!.. Почему вы врываетесь...

- А мэни ця канцэлярщина ваша вжэ попэрэк горла стойить, - перебивает его вошедший. - Я - молодый фахивэць, жыв у Припьяти, всэ мав, нибы мав и майбутне... Вы в мене всэ забралы, то ж давайтэ мэни папир, щоб я змиг жыти у Львови!.. Чого цэ я пойиду каличыты свое життя кудысь на Курылы?!. Йидьте сами туды!..

Зам недоуменно смотрит на разгоряченного юношу, почти ничего не понимая.

- Он требует у вас направление во Львов. Он - молодой специалист, в Припяти имел все, имел будущее... А теперь не хочет жизнь свою губить где-то на Курилах, - перевела Ирина.

- Да вы что себе позволяете?! - побагровев, начал заводиться зам.

Но парень вдруг хватает массивный министерский стул и в щепки разбивает его об угол полированного стола.

Зам ошалело уставился на разъяренного посетителя.

- Слухай мэнэ!.. Я вжэ усэ пройшов, в Афгани був... А писля чэтвэртого реактора мени взагали нэма чого боятыся!.. Оцэ якщо нэ дасы зараз папир, другый стилэць на твойий поганий голови розибью, чуеш?..

На сей раз зам понял все. И быстро написал парню направление во Львов. Тот, взяв бумажку, сказал ему на прощание:

- Ось як з вамы треба, - и, довольный собой, вышел из кабинета.

Когда же Ирина протянула свои бумаги заму, тот, бегло глянув на них, рявкнул:

- А что вы ко мне пришли?!. Вы уже работаете в Киеве... Пусть вами Киевский горисполком и занимается! Туда идите!..

Ирина медленно идет людным Крещатиком. Между нею и окружающим миром вдруг возникло мигающее, дрожащее свечение, которое все увеличивается. Боясь столкнуться с кем-нибудь на тротуаре, она отходит в сторонку. И вдруг все зримое вокруг будто втягивается в сужающийся фокус, и мир заслоняет беспросветная пелена...

... - Свечение больше не повторялось? - сидя на краю кровати и прощупывая пульс Ирины, спрашивает ее миловидная женщина-врач, лет сорока пяти, в белоснежном халате и такой же шапочке.

В просторной, светлой и чистой палате глазного отделения областной больницы, где уже две недели лежит Ирина, - четыре кровати. На двух, что ближе к двери, тихо переговаривается две старые польки. Напротив Ирины, на кровати у окна, за которым сонно кружат осенние листья, лежит добродушная моложавая полесянка, и одним открытым карим глазом с любопытством и сочувствием смотрит на молодую соседку.

- Было еще пару раз, но не такое сильное и без потери зрения, - отвечает Ирина врачу, за спиной которой стоят еще несколько человек в таких же белоснежных халатах и медсестра, готовая записывать в свою тетрадь все, что ей велят.

- Кровь? - интересуется врач.

- Лейкоциты - 3,02, тромбоциты - 140, гемоглобин - 100, РОЭ - почти норма, - отвечает медсестра.

- Что ж, уже неплохо. Остаются те же назначения, добавьте только эсенциале в капсулах и капельно пять раз... А волосы все же тебе нужно постричь, - запускает врач руку в редеющую прическу Ирины. - Смотри, что делается... вся подушка усыпана, - стряхивая с руки волосы, добавляет она.

- Хорошо, Лариса Михайловна, вот отпустите меня еще раз к Дениске, и я постригусь по дороге...

- Ну, а как он? - спрашивает Лариса Михайловна.

- Спасибо, уже лучше. Правда, очень одиноко ему там... Устал он от всей этой бесприютности... По лагерям четыре месяца, а теперь еще больница... А как конфетам вашим обрадовался, вы бы видели!.. Спасибо!.. - благодарит Ирина, сверля врача умоляющим взором.

- Так и быть, если тебе хуже не будет, в следующее воскресенье опять отпущу - ласково улыбается Лариса Михайловна, переходя к соседней койке.

- Что, Катюша, не открывается глаз?.. Ничего, хорошая моя, закончим курс иголочек, тогда еще одно средство попробуем... С твоим глазиком все хорошо. На редкость удачно прооперирован. Но, видать, нерв задет...

- А что за средство, Лариса Михайловна?

- Кровь твою собственную из вены возьмем и в глазик покапаем... Иногда помогает...

... Ирина, уже коротко постриженная, покупает в киоске "Союзпечать" газеты и десяток конвертов. Шурша осенней листвой под ногами, пересекает тротуар. Подходит к перекрестку. На светофоре - красный свет, но машин нет совсем. И она уверенно переходит дорогу, увлекая за собой еще нескольких решительных пешеходов.

На другой стороне улицы перед нею, как из-под земли, вырос постовой.

- Почему нарушаете, гражданка?.. Штраф уплатить придется!..

- Простите, я не заметила, - пытается уговорить его Ирина, но, натолкнувшись на непримиримый взгляд, открывает сумочку, говоря: - Понимаете, я в больнице здесь лежу... И, кажется, у меня нет с собой денег...

Милиционер подозрительно разглядывает Ирину, на которой в этот холодный осенний день поверх платья лишь наброшена великоватая кофта с чужого плеча, а голые ноги обуты в летние босоножки.

- Ваши документы?.. - требует он.

- Но машин все равно не было, - оправдывается Ирина, роясь в сумочке.

- Где работаете, гражданка?

Это приключение начинает забавлять Ирину.

- В редакции, - задиристо отвечает она, улыбаясь.

- Удостоверение! - все больше заводится постовой.

- Вот я и ищу удостоверение, - вновь роется в сумочке Ирина. - Но, понимаете, я, должно быть, выложила его на тумбочку и забыла...

- На какую тумбочку? - злится постовой.

- Но я же объясняю вам, что я здесь рядом в больнице лежу, - говорит она потерявшему терпение постовому и, чувствуя, что тот уже готов взорваться, добавляет: - Да из Припяти я!.. Из Припяти, - и продолжает рыться в сумочке.

Когда же она поднимает голову, перед нею никого нет. Ирина удивленно озирается вокруг и видит постового на противоположной стороне улицы у милицейской будки.

Она еще несколько секунд стоит, думая, что тот может вернуться. Потом пожимает плечами и продолжает путь.

В палате она кладет на Катину тумбочку конверты.

- Вот обещанное, Катюша!.. Здравствуйте, Дора Васильевна... Сегодня вы в последний раз ей иголочки ставите?.. - обращается она к пожилой величавой докторше, вонзающей тонкую золотую иглу в Катино веко.

- Ты мне зубы не заговаривай!.. Куда это тебя носило, голубушка?!

Ирина быстро снимает кофту и вешает ее на гвоздь за дверью, там же переобувается в больничные тапочки.

- Все законно, Дора Васильевна, я была в поликлинике на процедурах... Еще, правда, подстриглась, как велела Лариса Михайловна, да подскочила к газетному киоску... Вот и весь криминал!.. А Вы, говорят, нас покинуть решили?!..

- Это за меня хотели решить, - ворчит Дора Васильевна. - На пенсию спровадить вздумали... А я сказала - нет у вас ставки для меня, на полставки останусь... Не будет полставки, бесплатно работать стану, но отделение не брошу, - она ставит последнюю иглу, уходит.

В палату на каталке ввозят крупную старуху, которой только что сделали операцию. Ирина помогает переложить ее на кровать, садится на стул рядом с ее постелью, и, периодически опуская ватку в стакан с лимонной водичкой, смачивает ей губы.

- Ну, вот видите, все уже позади, Юзефа Петровна, - говорит она. - Раз Лариса Михайловна обещала, что все будет хорошо, значит, так и будет...

- Ирочка, если бы вы знали, какие это пальчики!.. - проведя по воздуху слабой рукой, почти пропела Юзефа Петровна.

- Тихо-тихо, вам нельзя сейчас двигаться и разговаривать...

В палату входит медсестра, занося штатив с капельницей.

- Ирина, ну-ка, в постель! - мягко приказывает она.

Ирина послушно ложится на свою кровать. Аккуратная, приветливая медсестра быстро находит вену, налаживает капельницу и говорит, уходя:

- Все... Лежи смирно!.. Я буду вас навещать...

Только она вышла, в палату медленно входит соседка Юзефы Петровны. И поскольку Ирина лежит головой к окну, она сразу замечает покрасневшие от слез глаза этой замкнутой женщины.

- Валерия Николаевна, что с Вами?.. Вам грешно позволять себе слезы, так ведь и вовсе ослепнуть можно, - старается бодро говорить Ирина.

- Да уж лучше вовсе ослепнуть, чем так жить, - вдруг отвечает та.

- Да что Вы, Валерия Николаевна, дорогая, - говорит ей Катя, веки которой взволнованно задергались вместе с иголочками. - Я когда вдруг ослепла на работе, ни с того ни с сего, - думала, не переживу, что на всю жизнь теперь мне мрак обеспечен... Спасибо Ларисе Михайловне! Хоть одним глазом, да вижу свет Божий... Ведь какое это счастье - видеть мир!..

- Тебе бы лучше помолчать сейчас, Катюша, - прерывает ее Ирина.

- Эх! - горько вздыхает Валерия Николаевна, опускаясь на свою кровать. - Да если бы я совсем не видела уже, было бы лучше... Тогда бы меня приняли в общество слепых... А так, этим - оперированным глазом я еле-еле предметы различаю, а на другом - глаукома, тоже скоро видеть не будет... Мне в этом обществе сказали: "Когда совсем ослепнете, тогда и приходите..." Думают, что мне их льготы нужны!.. Да мне, после 25 лет лагерей и ссылки, жизнь на воле - лучшая из всех льгот...

- А что же вы к ним?.. - растроганно спрашивает Ирина, с удивлением и участием глядя на разговорившуюся вдруг старушку.

- Понимаешь, ведь забрали меня совсем девчонкой. Моложе тебя была, только техникум закончила, замуж выскочила за лейтенанта молодого... Сыну еще и десяти месяцев не было, как мужа взяли... "Чистка" в армии началась... И меня через пару месяцев обманом повезли, вроде на свидание с ним... Еще одну женщину со мной везли с двумя детьми постарше, так она сразу заголосила... Я ей говорю: "Зачем ты так, ведь мы сейчас своих увидим?!." А она: "Ты что, не понимаешь, что нас арестовали?!". А потом еще и детей отобрали... Ох!.. Если бы не отец - заслуженный большевик, так и не знала бы до сих пор, где сынок мой...

- А!.. Это он к вам приходит?!..

- Да приходит... Но - как к чужой!.. Чужая я ему, понимаешь?!.. Да я и не виню его... Увидел он меня впервые, когда ему уже двадцать исполнилось!.. Так что я за всю свою жизнь - жизни еще и не видела... Ни кино, ни театра, даже книг не начиталась... Когда реабилитировали, зрение уже совсем испортилось... Ничего не успела... - она поднимается и, подойдя к Юзефе Петровне, так же как Ирина, смачивает ей губы лимонной водичкой.

Затем садится на стул рядом с нею и продолжает со вздохом:

- Мне ж от них ничего не надо, только чтобы можно было пользоваться фонотекой... В обществе этом спектакли, книги на пленку записаны... Можно брать и слушать... Ирочка, будьте так любезны, попросите Ларису Михайловну помочь мне!.. Сама просить я не сумею!..

- Попробую, - почти прошептала потрясенная услышанным Ирина.

Увязая по колено в снегу - зима в 1986 году выдалась удивительно снежной, Ирина пересекает пустырь перед детской больницей, где лежит Денис. Ветер бросает в лицо пушистые комья снега. На Ирине легкое демисезонное пальто, так как компенсацию она получила лишь перед самой больницей, и зимним обзавестись не успела, на голове - та самая песцовая шапка, которую она летом забрала с некоторыми вещами из Припяти.

Ирина бросает снежок в одно из окон второго этажа больничного корпуса, занесенного сугробами и окруженного густо растущими соснами, раскидистые ветви которых аж потрескивают от тяжести снежного покрова. Денис машет ей из окна. Показавшаяся за ним медсестра, кивком здоровается с Ириной.

Через несколько минут Денис в спортивной шапочке и во взрослом теплом вельветовом халате, подпоясанном так, чтобы не волочился по полу, выбегает к маме и бросается к ней в объятия. Она кружит его. Шапка слетает с ее головы, обнажая коротко остриженные волосы.

- Ой, мамочка, - худенькой ручкой ерошит ее стрижку Денис. - Как волосики твои жалко!..

- Пустяки!.. Новые отрастут... Ну-ка, защищайся! - скомандовала Ирина, готовя снежок.

И они бросают друг в друга снежки, смеются. Вдруг Денис сильно закашлялся, но сквозь кашель спрашивает Ирину, радостно сверкая заслезившимися глазками:

- Мам, мы что, квартиру уже получили?!.

Она замирает. Грустно смотрит на сына, отрицательно качая головой.

Ирина сидит в затемненном шторами кабинете, приставив один глаз к оптическому отверстию громоздкого офтальмологического аппарата, с другой стороны которого сидит известный профессор-окулист, изучая ее глаз.

- Вот так... Сюда смотрите... А теперь прямо... Хорошо, - он устало поворачивается на вращающемся кресле к Ларисе Михайловне, сидящей на удобном диване рядом. Молча смотрит на нее.

- Ослепла чуть-чуть? - спрашивает Лариса Михайловна Ирину. - Посидим в сумерках, пока глазки отдохнут... Что скажете, Виктор Алексеевич?

- Что я могу сказать?! Только и того, что есть осложненные ядерные катаракты обоих глаз... Но вам, милая, - обратился он к Ирине, - я все-таки посоветовал бы достать малоизвестное средство, у него два названия - "таурин" или "тауфон"... Я его еще сам не видел, пока им только физики-ядерщики пользуются... Если достанете - было бы очень неплохо... Вы молоды еще... Оно будет задерживать развитие катаракт... Будьте здоровы!..

- Спасибо, Виктор Алексеевич!.. - почтительно провожает профессора до двери Лариса Михайловна.

Возвращаясь, она идет к окну.

- Что-то нас давно твои профсоюзы не атакуют, а?!.. Да, я написала по требованию Минздрава заключение... Я уже говорила, что нам запретили ставить диагнозы, связанные с лучевым поражением... А я рискнула - поставила тебе "лучевую катаракту"!.. Ну, в худшем случае, отделение заберут у меня, так мне же легче будет... А вот журналы с дозиметрией мне найти так и не удалось, будто и не было их вовсе, - говорит она, раздвигая шторы и глядя на крупные хлопья снега, слишком медленно и плавно, словно в сказочном сне, кружащие за окном.

- Профсоюзы нас не беспокоят, потому что, когда они приходили в последний раз - пятеро от разных ведомств, меня трясти от них стало... Неважно уже, с чем они приходят - с плохим или хорошим - видеть их больше не могу!.. Об этом я им и сказала, когда они спросили о моих пожеланиях...

- Напрасно ты так!.. Пусть бы побегали теперь... А то ведь их, кроме как через партийный контроль ЦК КПСС, не вырвешь из теплых кресел...

Вдруг в кабинет врывается разъяренный представительный гражданин.

- Что случилось?.. Вы ко мне?..

- К вам, к вам! Из Хмельницка вот приехал узнать, лечился ли у вас некто Сорока, инженер наш?..

Лариса Михайловна побледнела, и резко поднялась навстречу посетителю:

- Да, лечился... А в чем дело?!.

- А в том, что он, видите ли, заработал себе на аварийном блоке катаракты, ослеп, понимаешь ли... А мы ему инвалидность теперь плати?!. С какой стати?!. Мы его в Чернобыль не посылали!.. Он самовольно, на следующий день после сообщения об аварии, сорвался туда... Никто его не просил!..

- Не самовольно, а добровольно!.. Он, инженер-химик, посчитал своим долгом быть там, где нужнее... И если бы больше было таких добровольцев, то аварий было бы куда меньше... Человек уже два месяца слепой, а вы ему до сих пор ни копейки не заплатили... И еще посмели прийти сюда!.. - надвигается на растерявшегося чиновника, сверля его гневным, уничтожающим взором всегда таких мягких и добрых карих глаз, Лариса Михайловна.

Опешивший представительный гражданин ретируется. И только он скрылся за дверью, в кабинет робко заглядывает Катерина.

- Можно, Лариса Михайловна?

- Да, Катюша, входи!.. Ты что-то спросить хотела?..

Катя с необычайно торжественным видом входит в кабинет, держа руки за спиной, и начинает демонстративно расхаживать из стороны в сторону, пристально глядя на удивленных женщин. Потом, чуть не плача, восклицает:

- Да вы что, ничего не замечаете, что ли?!..

- Ну, слава Богу!.. - обнимает ее Лариса Михайловна и, отстранившись, с нежностью смотрит на два блестящих от счастливых слез, распахнутых ей навстречу Катиных глаза.

- Спасибо вам, спасительница вы наша!.. - шмыгает носом Катерина, достает из-за спины огромный букет гвоздик. - Это муж ко мне пришел как раз, а тут такая радость!.. Так он вот... Вам, от всей души!..

- Вот этого не надо! - строго говорит Лариса Михайловна. - Зачем же тратиться?!.

- Да как же?!. Радость ведь какая!.. Вы же меня к жизни вернули!.. Возьмите, прошу вас!.. Он бы не знаю, что для вас сделал за это, ей-Богу!..

- Ну, хорошо. Спасибо!.. Иди к нему, Катюша, - Лариса Михайловна ставит букет в вазу, смахивая накатившие слезы. - С вами здесь совсем сентиментальной станешь!..

- А еще говорят - чудес не бывает! - взволнованно говорит Ирина. - А сны вы толковать умеете, Лариса Михайловна?..

- Давай попробуем, - садится та на диванчик, отдыхая.

- Приснилось мне сегодня: будто идем мы с Денисом к маме... Царство ей Небесное!.. Она после смерти часто мне снится, я вам говорила... Так вот, идем мы к ней почему-то на пристань припятскую... Она вроде там в будочке такой живет, ну вот в каких мороженое продают... Подходим мы к пристани, а там на не замерзшей почему-то воде стоит огромный белый корабль... Я говорю: "Вот видишь, даже морские лайнеры к нам заплывали..." Вдруг этот корабль разворачивается и своим громадным острым носом плывет прямо на нас... вначале по воде, потом - по снегу... А мы уже около маминой будочки. Я быстро зарываю Дениса в снег... Вдруг с высокого борта на меня летит длинный толстый канат с петлей... Я отбрасываю его и тоже зарываюсь в снег у будки... Корабль крутится около нее туда-сюда, но будочка его к нам не пускает... Покрутился он так, да и поплыл восвояси... Я вижу, что опасность миновала, выбираюсь из снега сама, откапываю Дениса, и мы заходим в будку... А там на кровати мама лежит - под ледяным колпаком над головою... Я бросаюсь к ней, плачу, дышу на лед... И лед начинает таять... А когда он совсем растаял, мама оживает, поднимается в постели ко мне и улыбается... А я плачу, теперь уже от счастья, обнимаю ее и... просыпаюсь... Вот такой сон...

- Мне думается, что было у тебя какое-то мертвое дело, а теперь оно оттаяло... И сдается мне, что квартиру тебе уже выделили, только сообщить еще не удосужились!.. - объясняет сон Лариса Михайловна.

... Ирина с сыном покидают по-новогоднему украшенный мебельный магазин. Идут к автобусной остановке. Денис с трудом несет перед собой связанные вместе одеяло и две подушки, Ирина - свернутый матрац и раскладушку.

Они входят в подъезд девятиэтажного жилого дома. Поднимаются лифтом на восьмой этаж.

- Мама, в этом доме одни припятчане живут? - спрашивает Денис.

- Да, наверное...

- А это что здесь написано?.. Посмотри...

Ирина читает надпись, выцарапанную на щитке с кнопками этажей: "Шаровики!"

- Что это значит? - спрашивает Денис.

- Глупость какая-то... Пойдем, - подталкивает его Ирина в открывшуюся дверь лифта.

- Это твоя комната!.. - торжественно провозглашает она, когда они вошли в свою новую, пустую еще квартиру. - Давай пока сюда поставим раскладушку...

- Ой, мамочка!.. - обнимает ее Денис так, что она роняет на пол раскладушку и матрац. - Значит, скоро ты меня насовсем из больницы заберешь?!.

- Конечно же... Ну, все, все... Пусти, задушишь!.. Раздевайся... Приберем здесь, пока не стемнело, а то в комнатах света еще нет... Так что Новый год на кухне встречать будем... Но ничего, после праздников мы с тобой все наладим, купим мебель... и заживем по-царски, - радуется Ирина.

После праздников - они вновь в мебельном магазине, где во всех отделах висят таблички: "Мебель только для чернобыльцев". Они выбирают дешевый диван и тахту, скромную стенку для жилой комнаты, ибо полученной компенсации на дорогую мебель им, конечно, не хватит. И только около кухонных гарнитуров они долго ходят, присматриваются. Уж для кухни можно позволить себе выбрать приличную импортную мебель, которая все равно вся - "только для чернобыльцев".

- Я могу взять этот гарнитур? - спрашивает Ирина скучающую продавщицу.

- Чернобыльцам, - безразлично отвечает та.

- Мы - чернобыльцы. Вот паспорт...

- Таких гарнитуров больше нет... Только что забрали последний...

- А этот?..

- Этот продан.

- А... такой я могу купить? - показывает Ирина на другой, тоже импортный гарнитур.

- Этот тоже последний... Здесь мойку переделывать нужно...

- Ну, хорошо, а что вы нам можете предложить?!.

- Вот есть один, Броварской фабрики... Берите, если хотите...

Они подходят к кассе. Ирина рассчитывается за отобранную мебель.

- По два червонца на брата - и получай!.. - слышит она, как сбоку тихо торгуется рабочий магазина с солидным мужчиной в галстуке.

- Сколько всего?.. - спрашивает тот.

- Стольник - нам!.. И ей - зелененькую, - показывает рабочий на женщину, сидящую за столом администратора.

- Добро!.. По рукам!..

Когда, рассчитавшись, Ирина подошла к окошку, где оформляют доставку мебели на дом, тот же рабочий догоняет ее и тихо спрашивает:

- Вам срочно нужно мебель доставить, не так ли?!.

- Да, хотелось бы побыстрей... У нас в квартире совсем пусто еще...

- Полсотни давай!.. Сейчас же погрузим и отвезем...

- Но мне сказали, что машин свободных сегодня нет...

- Давай деньги, хозяйка, и "все будет путем"!..

- Хорошо, - робко соглашается Ирина.

- Мам, - дергает ее за рукав Денис, когда отошел рабочий. - Нам та тетя сказала, что таких гарнитуров, как мы хотели, больше нет... А пока я на улице стоял, их уже три вывезли!..

* * *

... Вам идти! - сказали Ирине, когда подошла ее очередь.

- Слушаю вас, - участливо встретила ее замминистра.

- Видите ли, - волнуясь, подходит к столу Ирина, - мой сын тяжело болен... Ему нужна срочная операция... Вот наши бумаги... Я бы хотела, чтобы его оперировали за границей... Ведь сейчас весь мир готов помогать чернобыльцам... А мы из Припяти... Вот, посмотрите... Мы жили на окраине, почти у реактора... К тому же сын в тот день с другом еще на речку бегал... А теперь такое... - выпалила она устало и, без приглашения, опустилась на стул.

- Я вам сочувствую, - рассматривает бумаги зам. - Но помочь вам - увы! - нечем... Это не наша компетенция... Да и средствами мы не располагаем... Вы же знаете - нужна валюта...

- Но что же мне делать?..

- Право, не знаю... Обратитесь в Союз "Чернобыль", может быть, они... На телевидение... В этот их марафон, наконец...

- Они нас показывали в прошлый раз...

- И что?..

- Ничего... Как видите...

- Не знаю... Просите у них... Мы могли бы разве что дать путевку оздоровительную вашему сыну куда-нибудь...

- Спасибо. Путевку ему в поликлинике уже дали - на море, в разгар зноя... Вот теперь не знаю, как забрать его поскорее... Совсем ему плохо там... Извините, - встает Ирина.

Понуро выходит она из Минздрава, вновь садится на скамейку в парке, кладет под язык валидол. Вспоминает ...

* * *

... Холодный осенний полдень. Простоволосая, все в том же демисезонном пальто, мучимая горячей, нестерпимой болью, разлившейся по всему телу, едва волоча непослушные ноги, подходит Ирина к своему дому, весь двор которого усыпан цветами. У подъезда стоит печальная соседка, покачивая коляску с грудным ребенком. Ирина, сжав виски руками и морщась от боли, спрашивает ее:

- Что случилось?

- Еще одного не стало...

- Кто?..

- Фамилию не помню... До аварии жил в Шепеличах... Все время на станции работал...

- Отчего умер?..

- Рак...

Ирина входит в квартиру, тяжело опускается на тумбу тут же у двери. Денис, повзрослевший за послеаварийный год, подбегает к ней, помогает снять сапоги. Отводит в комнату, усаживает в кресло, пытается снять с нее пальто.

- Мам, тебе плохо?!. Ты ложись... А я сбегаю к автомату - вызову "скорую"?..

Ирина в постели. Рядом с нею стоит молоденький врач и внимательная медсестра "скорой помощи".

- Давно вы лежали в больнице? - спрашивает врач, пока медсестра делает Ирине укол.

- Почти полгода назад, - стонет Ирина.

- Нужно ложиться опять, - решает врач.

- Нет, я так не могу... К больнице надо как-то подготовиться... Придумать, как быть с сыном... Нет!.. Вот вы мне укол обезболивающий сделали, и спасибо!.. Лишь бы эта адская головная боль прошла, и можно дальше жить...

- Жить-то можно... Но для этого вам все-таки необходимо пролечиться... Он у вас не маленький уже, - смотрит врач на Дениса, стоящего у двери. - Есть у вас родственники?..

- Сестра.

- Ну, вот, вызовите сестру... Что, герой, смотришь?.. Маму мы отвезем в больницу, иначе она долго собираться будет... А ей непременно нужно подлечиться... Правильно я говорю? - треплет он Дениса за шею. - А ты останешься за хозяина, хорошо?..

Денис неуверенно кивает и вдруг сильно кашляет.

- Простыл, что ли? - спрашивает врач.

- Нет, - тихо отвечает за Дениса мать, - это после лагерей 86-го, уже почти год у него такой кашель, приступами... Боюсь, чтобы астмы не было...

- Обязательно покажите его врачу!..

Душный коридор детской поликлиники переполнен женщинами и детьми. Ирина просится у очереди:

- Позвольте мне войти?!.. Я без ребенка... Мне только выписку взять, пожалуйста!..

Очередь не возражает, и Ирина входит в кабинет, где за столом сидит участковый врач - крутолобая молодая женщина с жесткими глазами. Рядом - женщина с малышом на руках.

- Я занята, мамаша!.. Вы разве не видите?!.

- Простите, но мне только выписка нужна - с последними анализами, для обследования сына... Я думала, что медсестра... Но раз ее нет, я буду ждать своей очереди, простите!..

- Карточка ваша здесь?..

- Должна быть здесь, я записывалась на прием...

- Ищите карточку, и выписывайте все сами, я подпишу...

- Спасибо! - Ирина склоняется к столу, быстро находит карточку Дениса, достает из сумочки ручку. - Простите, на чем можно писать?..

Врач подсовывает ей лист и обращается к женщине с малышом:

- У вашего ребенка ОРЗ, мамаша... Сейчас я выпишу антибиотики, будете давать по таблетке три раза в день... Ну, конечно, теплое питье, горло полощите ромашковым отваром...

- Но он еще не умеет полоскать... Как же?.. - растерялась молодая мама, отнимая у мальчика авторучку, которую тот умудрился стянуть со стола и даже попробовал запихнуть в рот.

- Ах, да... Тогда смазывайте горло йодинолом... Я выпишу...

Ирина открывает страницу карточки, к которой прикреплен результат последнего анализа крови, сделанного три месяца назад, и недоуменно смотрит на этот клочок бумажки, исписанный вдоль и поперек жирным красным карандашом.

- Что это? - удивляется докторша, глядя на бумажку, протянутую ей Ириною.

- Я не знаю, что это... Три месяца назад у ребенка был такой анализ крови, а вы мне ни слова об этом...

- Значит, я не видела его, мамаша!.. Разве я могу за всеми вами уследить?.. Медсестра подклеила и все...

- Но ребенок ведь из Припяти!.. Неужели нельзя повнимательнее?!.

- А у меня не один он из Припяти! - перебивает ее врач. - Где вы будете его обследовать?!.

- Мне сказали - в Охмадете...

Старенькая дворничиха пытается смести в кучу последние осенние листья на мокрой аллее небольшого скверика во дворе института охраны материнства и детства или по-простонародному Охмадета, куда уже за результатами обследования спешат Ирина с Денисом.

- Мам, - тихо говорит Денис, - мы вчера, когда в кино шли всем классом, мимо нашего двора проходили. А та девчонка, которую со мной посадили недавно, помнишь, Татьяна, говорит всем: "Не подходите близко к этому дому, там припятские живут..." Я говорю: "Ну и что? Я тоже припятский и тоже в этом доме живу..." А вчера она попросилась за другую парту...

- Не расстраивайся, сынок!.. Это не беда!.. Просто она - не надежный человек, - успокаивает его Ирина.

Они заходят в кабинет приятной блондинки средних лет, ведающей в Охмадете припятскими детьми.

- Все так, как я и предполагала, - вздыхает она, изучив результаты анализов.

- Как? - встревожено спрашивает Ирина. - Дениска, подожди меня в коридоре...

- К сожалению, утешительного мало, мамочка... Да, придется вам пару месяцев серьезно пролечиться... Я все-все вам сейчас распишу...

- А как же школа?..

- Ну, голубушка!.. Какая тут школа?!.. Здоровье дороже!.. Да, а это все возьмите, - она отдает Ирине результаты исследований. - Для поликлиники сделайте копии... Вам еще не один год придется лечиться, так что все собирайте, чтобы можно было контролировать ситуацию... Поняли, мамочка?!.

- Спасибо вам!.. Просто даже не знаю, что было бы, если бы мы не к вам попали!..

- Попали, и слава Богу!.. Будем лечиться! ...

* * *

... Измученная нервным днем, Ирина тяжело спустилась со ступенек автобуса на своей остановке. И уже направилась было домой, но, вспомнив, что дома ее ждет голодный кот, все же решилась зайти в гастроном.

Пройдя мимо всех отделов с пустыми и полупустыми полками, в основном заставленными трехлитровыми банками сомнительного березового сока, Ирина подходит к колбасному отделу, где с сожалением понимает, что отвоевать кусочек для ее Василия сегодня она никак не сможет. Поскольку у пустого прилавка здесь хаотично столпилась огромнейшая очередь, жадно, со скандалом, набрасывающаяся на каждую новую тележку с кучей расфасованных кусочков вареной колбасы грязно серого цвета, еще недавно самой дешевой из всех сортов колбас, а теперь аж по 8 рублей за кг, прозванной в народе "павловской", по фамилии нынешнего премьер-министра СССР, в 2-3 раза поднявшего цены на продукты питания и основные потребительские товары, которых в магазинах все равно днем с огнем не сыскать. Постояв немного у колбасного отдела, Ирина плетется к рыбному, где на одном из лотков пустого прилавка одиноко лежит горстка поблеклой, залежалой, сырой кильки. Ирина покупает ее всю.

У ближайшей многоэтажки гуляет хмельная свадьба. Свернув во двор своего дома, Ирина уже издали замечает заплаканных соседей, столпившихся у ее подъезда, и "Скорую помощь", стоящую в сторонке. Только она подошла, как к подъезду тихо подъехала крытая машина, из которой выносят гроб, провожаемый суровыми взглядами потрясенных горем мальчиков и девочек 14-16 лет, плотной группой стоящих у парапета. Собравшиеся всхлипывают. Вдруг на балкон четвертого этажа с душераздирающим криком выскочила мать умершего в трауре:

- Сыночек мой!.. Сынок!..

Этот отчаянный материнский крик, кажется, никогда не утихнет, но вот две женщины в черном с трудом затаскивают несчастную мать назад в квартиру. К дверям подъезда прислонены венки с лентами "Дорогому Сергею от родных", "... от друзей", "... от соседей", "... от одноклассников", "... от Союза "Чернобыль"... Рядом с венками большой портрет, с которого весело смотрит на собравшихся открытое лицо рыжего подростка с серыми глазами.

- Сережка?!. - вырвалось у Ирины, в глазах ее - ужас и боль.

- Ты что, не знала? - спрашивает стоящая рядом зареванная землячка.

- Нет... Не знала... Боже, Боже!.. - стонет Ирина. - Горе-то какое!.. Еще позавчера я его видела во дворе с Джеком...

- Вот позавчера вечером ему и стало плохо... Упал и все... Восемь часов за него боролись в реанимации, - шмыгает носом землячка, - не спасли...

- Господи!.. Детей-то за что?!. - страдает Ирина. - Бедная Лиза!..

- Ее уже трижды откачивала "скорая", - шепчет еще одна женщина рядом.

Ирина смотрит на лица ребят, на портрет всегда улыбчивого Сергея, и ей видится...

* * *

... - Припятских сегодня в интернат увозят, - кричит рыжий чумазый мальчуган, проносясь мимо Ирины по лысой аллее пионерлагеря "Ленинец", куда полмесяца назад перевели всех припятских и чернобыльских детей из других лагерей Сергеевки Белгород-Днестровского района.

- Сергей?! - узнала его Ирина. - Постой!.. Куда увозят припятских? - хочет она выяснить, но тот уже достаточно далеко и ее не слышит.

Высокое солнце припекает открытые, почти без какой-либо растительности игровые и спортивные площадки. Горячий дух исходит от бетонных стен множества двухэтажных корпусов, беспорядочно разбросанных по огромной территории этого лагеря-гиганта.

По разогретому асфальту лагерных дорожек туда-сюда снуют ребятишки. Но ни одного взрослого Ирина не видит вокруг.

Навстречу ей бредет с понуро опущенной головой девочка лет пятнадцати, плечи которой вздрагивают от сдерживаемого беззвучного рыдания.

- Девочка, ты не подскажешь, где я могу найти 7-й отряд, - спрашивает ее Ирина.

Та, вздрогнув, останавливается и какое-то время удивленно смотрит на Ирину покрасневшими от слез глазами.

- Тетя Ира, вы?!. Вот Дениска обрадуется!.. Идемте, я проведу вас...

- Наталка?!.. Здравствуй, милая!.. Что с тобой?.. - притягивает девочку к себе Ирина.

Наталка, уткнувшись в нее, вдруг горько зарыдала. Ирина гладит ее по выгоревшим волосам.

- Ну, поплачь, поплачь немного... Может, легче станет!..

- Не могу больше здесь!.. - рыдает Наталка. - Тетя Ира, сил моих нет больше!.. Сбегу сегодня, если мама за мной не приедет... Ни в какой интернат я с ними не поеду!..

- Куда же ты убежишь?..

- Не знаю... На станцию... в Киев... куда угодно!.. Своих буду искать, - шмыгает носом и непрерывно смахивает слезы Наталка, идя рядом с Ириной по аллее. - Даже в первые дни здесь, когда я еще не знала, что с мамой... Она ведь на станции в ту ночь работала... А из города меня вывезла тетя моя... Потом уже я сюда попала... И не знала, жива ли мама, где она, что с ней... Я тогда все время плакала... А они называли меня истеричкой... Наша воспетка, чуть я расстроюсь, кричит: "Прекрати истерику, дура!.." Представляете!.. Вот в "Медике" всем нам было классно!.. Помните?!. А тут, только перевели, выдали нам по одному халату, да всем почти одного размера, и вместо обуви - колодки, одного размера - всем... Ну, смотрите, разве это туфли?!.. Но самое жестокое было отношение к нам, девчатам старше 14-ти... Знаете, месячные уже у многих, а они нам объявили в первый день: "Девочки, у кого будет потребность в вате, обращайтесь в медпункт..." Так вот, у кого такая потребность возникла в первые десять дней, тем везуха!.. А потом все!.. Нет ваты, что хотите, то и делайте... А нам ведь и рвать-то нечего, даже тряпок своих нет... Вот гадство, представляете!.. Кошмар!.. - говорит Наталка, высохшими от гнева глазами глядя на какого-то невидимого недруга впереди. - А когда комиссия с ЧАЭС к нам приехала, и они спросили, чего нам больше всего хочется, мы сказали - чтобы комиссии сюда почаще приезжали, тогда хоть нормально в столовке кормят!.. ...Ой, тетя Ира, - вдруг спохватилась она, - это так здорово, что вы успели!.. Я так рада за Дениску!.. Он ведь ничего не знает, вот будет счастлив... Мы пришли! Это их корпус. Вам сюда - на второй этаж!.. А я побегу маму встречать, может, и она успеет приехать!.. - в глазах Наталки вновь показались слезы. - До свидания, тетя Ира!..

Девочка побежала к лагерным воротам. Ирина некоторое время смотрит ей вслед и, тяжело вздохнув, поднимается по наружной лестнице на второй этаж. Входит в просторную прихожую, в центре которой стоит низкая широкая скамья, с обеих сторон которой разбросана стоптанная, сбитая, грязная детская обувь... Вдоль стен тянутся личные шкафчики ребят из 7-го отряда.

- Все. Припятские, с вещами на выход!.. - слышится из соседней комнаты резкий женский голос.

Первым в прихожую с двумя толстыми пакетами в руках выходит ничего не подозревающий Денис. Увидав маму, он, ошеломленный неожиданностью, замирает, роняет на пол пакеты, из которых вываливаются скомканные грязные рубашки. Сам он чумаз и не ухожен, на сером исхудавшем лице остались только огромные глаза, которые мгновенно наполняются слезами. Ничего не говоря, Денис медленно подходит к Ирине, опустившейся от волнения на скамью, и прижимается к ней, крепко обняв маленькими ручонками.

За его спиной появляется чумазое лицо улыбающегося Сергея ...

* * *

... Женщина, стоящая около Ирины, слегка толкает ее в бок:

- Смотри... Джек прибежал...

- Господи!.. Нужно, чтобы его увели, - шепчет другая.

Взрослая собака породы колли скулит и мечется, пытаясь пробиться сквозь плотную толпу. Низкий коренастый мужчина оттаскивает ее в соседний подъезд ...

* * *

... А Ирине вспоминается, как однажды открыв входную дверь, она увидела счастливых Сергея и Дениса показывающих ей смешного щенка колли, а сзади радостно выглядывает симпатичная мордашка младшей сестренки Сергея. И они вместе наблюдают, как, обнюхав всю квартиру, щенок подбегает к зашипевшему коту Ваське, пушистая, черная с серебристым отливом шерсть на выгнутой спине которого встала дыбом ...

... А вот дети бегают по заснеженному двору - уже с подросшим Джеком, забрасывая друг друга снежками. Мальчики забираются на перекрытие странного сооружения детской площадки, и оттуда засыпают снегом Джека, который, радостно виляя хвостом и смешно отряхиваясь, высоко подпрыгивает, чтобы достать их ...

* * *

... - А Денис где? - спрашивает Ирину соседка. - Что-то его давно не видно...

- В санатории... Даже не знаю, как он это переживет?!. Как страшно, Господи!..

- А матери как жить-то теперь? - вздыхает кто-то рядом.

- Что поделаешь?!. Надо жить, - всхлипывает соседка, - у нее еще дочь малая!..

Из подъезда выносят еще венки, цветы. Выходят близкие Сергея, выводят изнемогающую от страданий мать. Следом идут, обнявшись, отец и сестренка. Собравшиеся: соседи, друзья, одноклассники прощаются с Сергеем, засыпая гроб живыми цветами.

Из крайней квартиры спустили шнур с микрофоном, который берет интеллигентная припятчанка, занимающаяся в этом доме "детьми Чернобыля", и дрогнувшим голосом произносит:

- Дороги зэмлякы!.. Ридни, друзи Сэргия!.. Страшнэ лыхо знов прыйшло в наш дим!.. Сьогодни ми прощаемося з юнаком, якый ще тилькы мав обыраты свою долю!.. Нэмае слив, щоб пэрэдаты горэ, яке вси мы тут пэрэжываемо зараз... Нэмае слив, яки хоча б трохы змэншылы матэрынськый биль, - голос ее сорвался, слышится стон матери, рыдания. - Пробач, Сэргийку, якщо мы щось нэ зробылы для тэбэ!.. Хай прыймэ Господь твою бэзгришну душу и хай даруе тоби Царство Нэбэснэ!..

В это время Ирину обнимает за плечо откуда-то взявшаяся Софья, глаза которой тоже припухли от слез.

- Идем со мной, - шепчет она Ирине, увлекая ее за собой. - Слушай, я тут американцев встретила... Они случайно оказались в нашем районе и ненароком увидели это! - сокрушенно вздыхает она. - Уму непостижимо!.. Вон они, видишь, фотографируют... Так вот, я им рассказала, что твой Денис дружил с Сергеем... И что он тоже тяжело болен... Они захотели поговорить с тобой...

- О чем?.. Софья, ты с ума сошла!.. Не могу я ни с кем говорить сейчас... Тем более с иностранцами... Прости, - отстраняет подругу Ирина.

- Идем, дуреха!.. Может, они смогут помочь Денису, - почти тащит ее Софья туда, где участливо наблюдает за происходящим группа иностранцев.

- Добрый дэнь, - протянула руку навстречу Ирине приветливая украинка. - Пани Ирына?!. Пробачтэ, але мы запросылы вас лышэ на килька слив... Нэ хвылюйтэсь!.. Мы прэдставляемо тут амэрыканцив та украйинцив Сполучэных Штатив, якых объеднало бажання допомогты потэрпилым вид Чорнобыля... й ось выпадково натрапылы на цэ нэщастя...

- Good morning! Excuse me... We heard your son was friend of this boy, yes?! - спрашивает Ирину растроганная экстравагантная американка.

- Цэ пани Эванс... Вона запытуе чы насправди ваш сын товарышував з цым хлопчыком?..

- Спасыби, я зрозумила... Так, товарышував... - кивает Ирина.

- Чы е ваш сын також важко хворым?..

- Так...

- Дэ вин зараз?.. У Кыеви?..

- Ни... Вин... ликуеться в санаторийи!..

- О!.. - подбадривающе хлопает Ирину по плечу американская украинка. - То цэ добрэ!.. - и она все переводит американке, та что-то долго говорит вполголоса. - Розумиетэ, ваша подруга розповила нам про хворобу вашойи дытыны... Тут з нами е ликари... Воны пояснылы, що, на жаль, цэ дужэ важко ликуеться й дуже дорого коштуе... Вы розумиетэ?.. - Ирине стало стыдно. - Алэ воны кажуть, що будуть ще радытысь з фахивцямы в Штатах, и, якщо можна будэ щось зробыты, мы повидомымо вам, гаразд?!. Скажить, будь ласка, вашу точну адрэсу...

- Давайте, я вам запишу, - вмешалась Софья, видя, что Ирину начинает лихорадить.

Иностранцы сочувственно вздыхают и, отходя, подбадривающе улыбаются, пожимая Ирине руку. Украинка же, уходя последней, открывает сумочку Ирины и опускает в нее зеленую купюру.

- Що цэ? - выдавила из себя Ирина.

- Цэ малэнькый прэзэнт вид нас, шоб вы змоглы прыдбаты якись фрукты, сик чи що там потрибно ваший дытыни зараз... Трымайтэся!.. Бувайтэ здорови!.. - уходит она, прослезившись.

Ирина лишь кивнула, ибо потеряла дар речи. А похоронная процессия двинулась вдоль дома. Площадка у подъезда опустела. Только асфальт густо усыпан цветами.

- Ладно, мать, иди, отдыхай... Прими что-нибудь... А то тебя трясет уже... - басит Софья.

- Боже! - вырвалось у Ирины. - Зачем ты!.. Стыдно-то как!..

- Да брось ты!.. Если они помогут Денису, потом благодарить будешь...

Процессия вдруг остановилась, толпа, расступившись, пропускает машину "скорой помощи".

- Ну вот, ей опять плохо... Я пойду туда... А ты домой иди, слышишь!.. Еще тебя откачивать придется!.. Ну, будь! - Софья поспешила догонять остальных.

А Ирина входит в подъезд. Здесь пол тоже устелен цветами. Открывает почтовый ящик. Там три письма от Дениса. Она разрывает один конверт, входит в лифт.

"Мамочка! - слышится ей голос Дениса. - Не могу сдержаться, пишу второе письмо за сегодня. Наверное, к тебе придут сразу три письма... Напиши мне, как твое самочувствие?.. Как там Серега?.. Дай ему мой адрес, пожалуйста. Пусть он мне тоже напишет... "

- О-оо!.. - стонет Ирина и глухо рыдает.

"...Весь день болит голова. Жду - не дождусь, когда все это кончится!.. Я тебя очень люблю, мама!.. Мне сказали, что можно выписаться, как только закончатся все процедуры... Неужели еще целый месяц разлуки впереди?!.."

Ирина открывает дверь, входит в квартиру. Навстречу поднимается с кресла Александр, с которым судьба свела ее три года назад. Его обычно ясные голубые глаза сегодня как будто слегка потускнели от какого-то внутреннего беспокойства.

- Ты?! - удивляется бледная Ирина и обессилено прислоняется к дверному косяку.

- Привет!.. Вот жду тебя... Я пришел, чтобы сказать тебе... Нет... Лучше ты расскажи... Ты что-нибудь выходила за это время?.. Да что с тобой?!. - подбегает он к сползающей на пол Ирине, подхватывает ее, усаживает в кресло, легонько шлепает по щекам. - Что еще стряслось?..

- Сережка умер...

- Что ты!.. Этот мальчик... Ну, надо же... Денису лучше не сообщай об этом пока!.. Успокойся!.. Нельзя же все принимать так близко к сердцу...

- Это уже пятая смерть в нашем подъезде!.. Кто?.. Кто следующий? - рыдает Ирина. Александр выбегает из комнаты. - Господи, детей хотя бы не трогала... А-а-а!..

Кот, сладко спящий на диване, проснулся и уже не сводит с хозяйки голубых встревоженных глазищ.

Александр возвращается с микстурой:

- Выпей пока!.. Станет легче... - Он готовит шприц для укола. - Может, теперь ты поймешь, что нельзя тянуть... Нужно открывать счет в банке... Нужно клянчить, требовать, выбивать валюту, - он колет ее в мышцу руки. - "Линять" надо отсюда... Иначе и Дениса не спасешь, и сама загнешься...

Ирина с болью и усталостью смотрит на возлюбленного и вдруг достаточно твердо говорит:

- Вот что, дорогой!.. Я больше никуда не пойду!.. Никуда, слышишь?!.. Не могу больше!.. Устала... Боже, как я от всего устала!.. Ты можешь понять?!. Завтра же еду за Денисом!.. Нам покой нужен... Ничего больше не хочу!.. Ты хочешь уехать?.. Езжай!.. Я не держу!..

- Успокойся!.. Прошу тебя!.. - сев в кресло напротив, гладит ее руки Александр.

- Не верю!.. Ни во что больше не верю!..

- Хорошо... Завтра поедешь, заберешь Дениса, и что дальше?!. Хочешь уготовить ему судьбу Сергея?!. Ну-ну!.. Нет, милая, не поедешь ты за ним!.. Слышишь?.. Ты должна за время его отсутствия использовать все шансы... Все!..

- Но он долго не выдержит там... Ему плохо!.. Вот его новые письма, - достает Ирина из сумочки конверты, оттуда же выпадает стодолларовая купюра.

- Ого-го-го! - загорелись глаза Александра. - Откуда такое богатство?!

- А, это?!.. Это какая-то делегация была... там внизу... Софья им что-то про нас наговорила... Вот это дали... Но на лечение Дениса этого - увы! - не хватит, - грустно прячет она купюру в сумочку.

- На лечение, конечно, нет... Но, во всяком случае, этого достаточно, чтобы какое-то время не подохнуть с голоду... А то я посмотрел - у тебя в закромах хоть шаром покати!..

- Да, ты прав... Ой, совсем забыла!.. Возьми в прихожей в пакете кильку, накорми Василия, пожалуйста...

Кот, восприняв ее слова как команду, сразу же бросился на кухню.

- А ты почему пришел?.. Забыл что-нибудь?.. - спрашивает Ирина, вернувшегося с кухни Александра.

- Да ладно, хватит дуться!.. Я мириться пришел... Надеюсь, ты меня не прогонишь на этот раз?!..

Ирина безвольно смотрит в его вновь посветлевшие голубые глаза.

- Как хочешь...

- Спасибо, - нежно берет ее руки в свои Александр, целует их. - Я помогу тебе лечь, - поднимает он Ирину на руки, целует в губы.

Они в постели...

Александр уснул. Ирина смотрит на него, на Ваську, устроившегося в его ногах, и вспоминает их знакомство в больнице ...

* * *

... Всесоюзный Научный Центр Радиационной Медицины (ВНЦРМ), окруженный могучим чугунным забором, расположил свои красивые корпуса у самого леса, захватив на свою территорию немало вековых дубов и сосен. В одном из корпусов на первом этаже вдоль стен коридора со множеством дверей стоят удобные мягкие стулья для посетителей. Правда, посетителей почти нет. На стене у дверей начмеда (начальника медицинской части) висит информационный стенд, на котором, среди прочей информации, Ирина видит примерно такую: "Товарищи! Йодная опасность уже миновала. Теперь можно есть и пить без ограничений, чаще проветривать помещения. Но многие все еще придерживаются наших ранних рекомендаций, в связи с чем наблюдается увеличение количества разнообразных хронических заболеваний..." и т.д.

Ирина, хмыкнув, заходит в кабинет.

Она лежит под капельницей в небольшой уютной палате на три кровати, с приятными шторами и тонким белоснежным тюлем, занавешивающим высокое окно и балконную дверь, сквозь который виднеется золотое убранство редких лиственных деревьев в густо-зеленом сосновом бору за больничной оградой. В палате две соседки-припятчанки. Одна почти ровесница Ирины - радиоинженер. Другую Ирина знала по "Медику", где та работала пионервожатой.

- Светлана, - обращается к ней Ирина, - все хочу спросить - как звать девушку, которая к тебе приходит?..

- Антонина. А что?

- Она на Дружбе Народов жила в Припяти, да?..

- Кажется... Впрочем, мы с ней только здесь познакомились... Но у нее серьезные провалы в памяти...

- Ах, вот оно что!.. А я думала, то ли я ошибаюсь, то ли она не хочет меня признавать... Она изменилась, конечно... Но мы ведь жили рядом... Да.... Теперь все понятно...

- Девчата, ведь у меня с памятью тоже творится что-то неладное, - заинтересованно включается в разговор Михайлина Васильевна, поправляя внушительные очки. - Встречу кого-то, вижу - до боли знакомый человек, а кто он, что он - вспомнить не могу... И главное, если бы это в редких случаях, а то ведь постоянно... Про имена там, фамилии я уж и не говорю... Такие мелочи даже не пытаюсь вспоминать...

- Сейчас у наших у всех такое, с кем не поговоришь... Не память, а решето, - говорит Светлана, подойдя к Ирине и проверяя, сколько еще лекарства осталось в капельнице. - Но слабая память, это полбеды, - продолжает она, возвращаясь к своей кровати. - Для меня страшнее, что теперь я практически ни на что не способна!.. А ведь еще недавно могла все... Буквально все... Не поверите, два года назад, незадолго до Чернобыля, у меня была всего неделя отпуска, так я за эту неделю родителям в селе не только вскопала огород, посадила все и полностью обработала сад, я еще успела сделать косметический ремонт внутри дома... даже поштукатурила и побелила его снаружи... Правда, когда возвращалась в Припять, в поезде забралась на верхнюю полку и до утра не сползала, все тело гудело и болело... Но то была другая, приятная, почти сладкая боль - от работы... Не такая невыносимая и изматывающая, как теперь - от болячек... Ах, - вздохнула она. - Но главное, что теперь даже самые элементарные вещи даются так тяжело... Это в наши-то годы!..

- Правда, - поддержала ее Ирина. - Я сейчас не могу поверить, что до аварии могла утренним пятичасовым автобусом смотаться в Киев, сделать там все свои и дворцовские дела, поработать в библиотеке, вечером вернуться, переделать все домашние дела, проверить уроки сына, ночью поработать над каким-нибудь сценарием или чем-то еще, - и утром, свежей, как огурчик, явиться на планерку в ДК... А теперь я уже никому ничего не обещаю... Боюсь подвести... Ты права, Света, это так удручает...

- Знаете, что, девчата, - говорит Михайлина Васильевна, - не нужно вспоминать и терзать себя тем, что мы могли и чего теперь не можем... Нам уже не быть такими, как раньше, поэтому пора перестраиваться, нужно научиться радоваться тому, что мы можем делать теперь... даже самой малости... Иначе вообще крыша поедет...

- Ой, смотрите, Васька пожаловал!.. - воскликнула Светлана.

Это в палату через открытую балконную дверь важно вошел огромный пушистый красавец-кот с голубыми глазами и черной шерстью с серебристым отливом. Остановившись посередине комнаты, он осмысленным взором смотрит поочередно на каждую больную, будто здороваясь персонально с каждой.

- Ирина, ты действительно решила взять его?

- Конечно!.. Денис будет страшно рад!.. Ведь это же чудо, а не кот!..

- Василий, ты рано пришел, до обеда еще далеко!.. Иди, гуляй, а то нам от сестер за тебя достанется!.. Иди, иди, - говорит коту Михайлина Васильевна.

Василий отошел поближе к балкону и сел, в ожидании своей обеденной порции.

- Светка! - влетает в палату худенькая Антонина с перевязанным горлом. - У вас обхода не было еще?..

- Сегодня или на той неделе?!.

- Кончай издеваться!.. У нас только что профессорский обход был...

- В вашей эндокринологии все не как у людей... Каждый день обход, вот и профессорский даже... А у нас лечащий врач и тот, как ясное солнышко, раз в неделю появится на полчасика, мы и рады!..

- Тоня, здравствуй! - окликает гостью Ирина.

Та внимательно всматривается в лицо лежащей под капельницей и слабо улыбающейся ей Ирины, но, не узнав, пожимает плечами.

- Да Ирина я!.. Соседей не признаешь?!.

- Ах! - хватается за голову Антонина и, тихо завывая, качает головой. - Господи!.. Никогда бы не узнала!..

- А как Анюта твоя?..

- Здесь рядом, в диспансере лежит. В гематологии...

- А что с ней?..

- Лейкоз...

... На мгновение перед Ириной вновь возникает фрагмент злосчастного 26 апреля:

У подъезда взрослые, в ожидании эвакуации, собрались в кучки, обсуждая случившееся, гадая, предполагая, споря о том, что ждет всех дальше.

Дети играют в догонялки у дороги, ведущей на станцию. Самые маленькие, и среди них Анюта, копошатся в песке...

... Слезы блеснули в ее серо-зеленых глазах. Повлажнели глаза и у остальных женщин. А в палату стремительно входит лечащий врач - высокий молодой человек с пышной русой шевелюрой и ясными голубыми глазам. На шее у него висит фоноскоп, под мышкой - папка с историями болезней.

- Здравствуйте!.. Начнем обход, - поправляя шевелюру, почти торжественно произносит он.

- Ну, вот и у вас солнышко взошло, - грустно улыбнулась Антонина.

- Посторонних прошу оставить палату, - требовательно смотрит врач на нее, а затем на пушистого кота с такими же голубыми глазами, доверчиво трущегося о его ноги.

Антонина, вдруг заметив их сходство и невольно прыснув, выталкивает Василия на балкон, а сама, махнув всем ручкой, нарочито медленно выходит из палаты. - Ну, как дела, Ирина Михайловна?.. Помогает вам ваше эссенциале?.. О, да тут уже все... Я сейчас медсестру кликну...

- Не надо!.. - перебивает его подскочившая к системе Светлана. - Я и сама справлюсь, не впервой!..

- Так как, помогает? - повторяет врач, пока Светлана возится с капельницей.

- Пока не очень... Но мне в областной больнице сначала гемодез капали, а потом - эссенциале. Вот тогда я сразу какой-то прилив сил ощутила... Там, между прочим, всем чернобыльцам это делали и с больничными медикаментами, а не со своими...

Врач занервничал, уловив пристальное внимание всей палаты.

- Я же сразу сказал, что это средство вам не поможет, хоть и не повредит... А остальным в нем нет необходимости...

- Да, нам, конечно, нет необходимости!.. Мы можем и таблетками давиться, - взрывается, бледнея, Михайлина Васильевна. - Это только для своих да для блатных у вас все есть...

- Ну, что вы такое говорите, Михайлина Васильевна?!. - забеспокоился врач.

- А то и говорю, что есть!.. До Ирины здесь лежала теща главврача, так чего ей только не капали... И лечили ее, небось, не от старческих болезней, а от "лучевого поражения" - в киевской квартире... А мы все - хроники, конечно... Зачем на нас дорогие лекарства тратить?!..

- Ой, девчата, - пытается отшутиться врач, щупая живот Ирины, которая иногда вздрагивает и ойкает, - к вам и заходить страшновато, все-то вы знаете!.. Ох, и язычки у вас, я вам скажу...

- Александр Васильевич, дорогой, - с трудом произносит Ирина, а вы нас не бойтесь!.. Вы нам честно скажите... Ну, почему во всем мире считают, что случилась глобальная чернобыльская катастрофа, что последствия тяжкие... А у нас все хорошо, да?.. Самая лучшая авария в мире?!.. И вы тоже так считаете, что нет никаких последствий?!.

- Ой, я вам уже говорил, что все эти ваши анемии, гастриты, холециститы и прочее - у вас или уже были, или были бы чуть позже... Но сильный стресс все эти хронические недуги проявил...

- Ну, вот, слышали?!.. Что я говорила?!. Но неужели вы думаете, что у нас до аварии у всех была безоблачная жизнь без стрессов и забот?!. - горячится Михайлина Васильевна.

- А во время войны, - добавляет Светлана, - бомбежки, горе, страх, смерть... Да у каждого тогда был постоянный, ежедневный стресс, однако печень у всех не болела...

- А 33-й, 37-й год?.. Да, Господи, вся наша история - сплошные стрессы, - поддержала их Ирина.

- Ладно, вас не переспоришь!.. Оставим это, - поднимается врач. - Лучше скажите мне, какие у кого жалобы сейчас... У вас, Михайлина Васильевна, вчера, я слышал, острый криз был? - подходит он к рассерженной пациентке, садится на край кровати, слушает ее, щупает пульс.

- Был, да вас не было...

- Но ведь дежурный врач вам помог, не так ли?..

- Так мне и "скорая" дома помогает... Вот выпишете меня на следующей неделе, и что я в таком состоянии с двумя больными детьми делать буду?!..

- Не скажите. Немного мы вас все-таки подлечили!.. Витамины прокололи, кокарбоксилазу, алоэ... Просто сразу вы не ощущаете улучшения, - переходит он к Светлане. - А у вас какие жалобы, девушка?! - иронично спрашивает он.

- Знаете, доктор, у меня постоянно кружится голова и тошнит... Должно быть, у меня врожденная или хроническая беременность?!.. - в тон ему отвечает Светлана, насмешливо прищурившись...

Огромная столовая ВНЦРМ, больше напоминающая столовую санатория, нежели больницы, словно улей, наполняется гулом все прибывающих больных, занимающих свои места за пронумерованными столиками. Звенит посуда, громко двигаются стулья. Между рядами живо снуют официантки, толкая перед собою тележки, заставленные тарелками с супом, картофельным пюре с жареной рыбой и компотом.

За столиком № 65, к которому подходят Ирина и Михайлина Васильевна, уже сидят два молодых человека: один в цветастой больничной пижаме, другой при полном параде - в строгом сером костюме с орденскими планками на груди.

Женщины, кивком поздоровавшись с ними, садятся за столик.

- Куда это ты собрался, Сашко? - спрашивает Михайлина Васильевна, снимая с подкатившей тележки свою и Иринину обеденные порции.

- Это для Василия, - шепчет ей Ирина, переложив рыбу со своей тарелки на салфетку.

- В ЦК поеду, - нервно отвечает рыжий, веснушчатый Сашко. - Ну, смотрите, можно столько таблеток поедать ежедневно? - достает он из кармана полную горсть разноцветных и разнокалиберных таблеток. - Если бы я все их глотал, давно бы цирроз печени заработал...

- Мы с Сашком на одной шахте вкалывали - здоровыми были!.. Он еще и Афган прошел, не жалуясь на здоровье!.. А после Чернобыля - сразу хрониками стали!.. Год уже по больницам валяемся... - поддержал товарища худенький Иван.

- Приятного аппетита, мальчики! - старается вернуть внимание соседей к трапезе Ирина.

- Правильно, - поддержала ее Михайлина Васильевна. - И не спеши так, Саш, спокойно поешь и пойдешь в ЦК... Тебе силы нужны и спокойствие...

- Я требовал, чтобы они сделали анализ крови на хромосомные поломки, - горячится Сашко, механично поглощая обед. - Только так можно установить хотя бы приблизительную дозу... Но они ведь никому такой анализ не делают... А если делают, то тайно... И никто не знает, кто сколько хватанул... Три раза заставил я их взять на анализ кровь, и ни разу результат не сообщили!.. А мне уже эти болячки во где! - провел он рукой по шее. - Жена от меня ушла, не выдержала... Мне больше терять нечего, до Горбачева дойду, но правды добьюсь!..

Маленькая, круглая, как колобок, медсестра с добрыми ребячьими глазами и густой копной стриженых волос, щедро отмеченных сединою, подвела нескольких больных из своего гастроэнтерологического отделения к кабинету гематолога.

- Ну, птенчики мои, вот мы и прилетели, - подморгнула она им. - Стойте тихонько... Я договорилась, сегодня вас будет смотреть профессор... Первоклассный гематолог!.. - она подтягивает к себе Ирину, сует ей историю болезни и подталкивает к двери. - Иди первая!..

В небольшом, но уютном кабинете у окна стоит пожилой утомленный профессор. Он поворачивается к вошедшей Ирине, берет у нее историю болезни, жестом приглашает сесть, сам тоже садится за стол, листает историю. Звонит телефон. Профессор снимает трубку.

- Да... Я... Угу... Что, он на станции работал?.. Подвозил... Как долго подвозил?.. Сколько сейчас лейкоцитов?.. - профессор вздыхает скорее от усталости, нежели от сострадания к больному, о котором идет речь. В кабинет тихонько вошел Александр Васильевич, профессор кивнул ему. - Хорошо. Завтра в течение дня подъеду к вам, посмотрю... Должно быть, там острый лейкоз... Возможно, поражен костный мозг... Посмотрю, посмотрю... Всего хорошего!.. Я вас слушаю, - обращается он к Ирине, положив трубку и вновь изучая историю ее болезни.

- Я не знаю, что вам говорить...

- Угу, - нашел профессор анализы крови. - Ясно... Вы мясо, вообще-то, едите?.. Яблоки?..

- Вообще-то ем, а что?..

Александр Васильевич показал гематологу что-то в ее истории болезни.

- Да у вас тут еще атрофический гастрит, вот и не принимает организм железо... Придется помочь ему медикаментозно...

Александр Васильевич что-то шепчет ему.

- А что у вас с ногтями?..

- Вот, - показывает Ирина. - Уже почти год, то на одних пальцах больше отстают, то на других... Но перед этим все ногти будто иглой поколоты были...

- М-м... Это интересно... Вера Васильевна! - зычно позвал профессор. - Посмотрите-ка на эти ногти!.. Это на фоне ярко выраженной железодефицитной анемии, - поясняет он вошедшей из соседней комнаты дородной женщине.

Глаза профессора несколько оживились, но Ирине он говорит так же бесстрастно:

- Должно быть, у вас и раньше была скрытая анемия... А сейчас вот проявилась...

- Ну да... После стресса, - иронично усмехнулась Ирина и с вызовом посмотрела на лечащего врача.

Профессор взглянул на нее с нескрываемым любопытством и, неопределенно хмыкнув, вдруг спросил:

- Дети есть?

- Сын.

- Сколько ему?

- Десять.

- Как его здоровье теперь?

- Плохо... Кашель какой-то... Уже год не проходит!.. То неделями температурит, и тошнит его... То понос, то запор... Голова болит, поясница...Не знаю, что и сказать...

- Вам, голубушка, его обследовать нужно серьезно, не оттягивая... И непременно обратите внимание на кровь... Думаю, у него похожая картина...

- Приведите сына ко мне... я постараюсь помочь вам, - тихо говорит Александр Васильевич, выводя Ирину из кабинета гематолога, слегка придерживая ее за локоть.

- Вы?.. - высвобождает руку Ирина. - Чем же?..

- Я не знаю... Сначала стоило бы его посмотреть...

- Ну, так идемте со мной, посмотрите... Он лежит здесь недалеко, в детском диспансере...

- Что, прямо сейчас?.. Вы все-таки находитесь в стационаре и...

- Но я ведь пойду в сопровождении лечащего врача, - вновь с вызовом смотрит на него Ирина. - Или струсили?!.

- Идем!..