Рано утром в воскресенье, под звон колоколов звонниц прибрежных поселков, оголодавшие светские львы и их львицы вернулись в дом Гэтсби, расцветив зеленые лужайки яркими и нарядными туалетами.

- Да он бутлегер, милая моя, - сказала одна молодая леди своей собеседнице, оторвавшись от букета его цветов, чтобы допить его коктейль.

- Я знаю только то, что он убил человека, узнавшего в нем племянника фон Гинденбурга - ответила ее товарка. - Сорви мне розу, дорогая, и налей еще капельку вот в этот хрустальный бокал.

Из любопытства и по собственной инициативе я начал вести журнал визитов того лета на полях железнодорожного расписания. Сейчас оно лежит передо мной - пожелтевшая бумага потерлась на сгибах, чернила выцвели, но еще можно различить штемпель "Действительно с 5 июля 1922 г." и разобрать сделанные мною записи. Это своего рода документальное свидетельство, которое позволяет представить себе размах гостеприимства дома Гэтсби и всех тех "аристократов духа", кто этим гостеприимством пользовался, учтиво воздавая хозяину тем, что ровным счетом ничего о нем не знал, да и не желал знать.

Из Ист - Эгга приезжали супруги Честер - Бек и Личи, а также некий джентльмен по фамилии Бунзен, известный мне со времен Йеля; бывал здесь и доктор Вебстер Сивет, утонувший прошлым летом где-то в Мэне. Далее: Хорнбимы, Вилли Вольтер с супругой и клан Блэкбаков, которые обычно сбивались в стадо где-нибудь в углу и ожесточенно трясли бородами, как козлы, если кто-нибудь пытался подойти к ним поближе. Затем: Исмэи и Кристи (чаще мистер Хуберт Ауэрбах и супруга мистера Кристи!), а с ними и Эдгар Бивер - знаменитый тем, что в одночасье, вернее, за один зимний полдень, поседел как столетний старик, главное, что никто - и он в том числе - так до сих пор и не знает почему.

Если я не ошибаюсь, был здесь и Кларенс Эндайв из Ист - Эгга. Он приезжал один - единственный раз, в белых бриджах, и затеял потасовку в саду с местным прощелыгой по фамилии Этти. С другого конца острова приезжали Чидлзы, О. Р.П. Шредеры, Стонуолл Джексон Абрамс из Джорджии, Фишгарды и Рипли Снелл. Снелл приезжал ровно за три дня до того, как попал в федеральную тюрьму, и набрался до такого состояния, что улегся спать на дороге, а миссис Юлиссез Свэтт проехалась на автомобиле по его правой руке. Дэнси обожали приезжать сюда всем семейством, равно как и С. В. Вайтбэт, которому было уже хорошо за шестьдесят, а также Хаммерхеды и Белуга, импортер табака, со своими дочерьми.

Из Вест - Эгга приезжали Поулы, Малреди, Сесил Роубэк и Сесил Шен, а также Галик, сенатор штата Нью - Йорк; Ньютон Оркид, контролировавший "Филмз пар экселленц", Эксхот, Клайд Коен, Дон С. Шварце (сын) и Артур Мак - Карти - пять последних были так или иначе связаны с кинобизнесом. Затем: Кэтлипсы, Бемберги и Г. Эрл Малдун - родной брат того самого Малдуна, который впоследствии удавил свою жену. Частенько наведывался сюда и известный промоутер Да Фонтано. Эд Легро, Джеймс Б. Феррет (Сучок), Де Джонг с супругой и Эрнст Лилли - все они приезжали посидеть за ломберным столиком, а если Феррет выходил в сад проветриться, это означало, что он проигрался в пух и прах, и акции "Ассошиэйтед трэкшн" подскочат завтра на бирже на несколько пунктов.

Некий джентльмен по фамилии Клипспрингер бывал здесь так часто и так подолгу, что получил прозвище "Постоялец", да он и был пансионером, поскольку своим собственным жильем, по - моему, так и не обзавелся. Из "мира Мельпомены" у Гэтсби бывали Гас Уэйс, Орэйс О'Донован, Лестер Майер, Джордж Даквид и Фрэнсис Булл. Из Нью - Йорка приезжали Кромы, Бэкхиссоны, Денникеры, Рассел Бетти, Корриганы, Келлехеры, Дьюары, Скелли, С. В. Белчер, Смерки и молодые Квинны (сейчас они в разводе), наконец, Генри Л. Пальметто, который покончил жизнь самоубийством (бросился под поезд сабвея на станции "Таймс - сквер").

Бенни Мак - Кленаван всегда приезжал в сопровождении четырех девушек - не всегда одних и тех же, но походивших друг на друга, как однояйцовые близнецы, поэтому все считали, что именно эти и были здесь в прошлый раз. Мне трудно вспомнить их по именам, но, по - моему, их обычно звали Жаклин, возможно, Консуэло или Глория, или Джун, или Джуди; зато фамилии были красивые - мелодично звучащие названия цветов или же месяцев, впрочем, могли быть названы и громкие фамилии каких-нибудь воротил американского бизнеса, а если вы проявляли настойчивость, вам по секрету признавались; что это-де их племянницы и кузины.

В дополнение к вышесказанному могу добавить, что видел там Фаустину О'Брайен минимум один раз, кроме нее - девиц Бедекер, молодого Брюера, которому на войне оторвало осколком нос, мистера Албруксбургера и мисс Хааг - его невесту, Ардиту Фиц - Петерс и мистера П. Джуветта, бывшего в свое время шефом "Американского легиона". Наконец, мисс Клаудия Хип с молодым человеком, которого она представляла как своего шофера и Принца Какого - То Там Королевства, которого мы прозвали Дюком (не могу вспомнить его имени, если вообще знал его когда-нибудь).

Все эти люди бывали у Гэтсби тем далеким летом.

* * *

Как-то в конце июля, примерно в девять утра, роскошное авто Гэтсби подъехало к моему дому, подпрыгивая на булыжниках подъездной дороги, и остановилось, сверкающий хромом рожок разразился бойкой триолью. После той вечеринки я дважды побывал на вилле Гэтсби, летал на гидроплане и, воспользовавшись его настойчивым приглашением, загорал у него на пляже, - он же посетил меня впервые.

- Доброе утро, старина. Вы не забыли, что мы завтракаем сегодня в городе? Вот и поехали вместе...

Он сидел в салоне, удобно устроившись за приборной панелью, свободно и расслабленно, с той удивительной природной грацией и изяществом, которые отличают стопроцентного американца из общества от других прямоходящих! Я склонен объяснять этот феномен незакрепощенностью мышц, связанной с тем, что их счастливому обладателю не пришлось зарабатывать на жизнь тяжелым физическим трудом, и правильной осанкой, выработанной в детстве, однако самый весомый вклад, на мой взгляд, сюда вносят наши национальные спортивные игры - быстрые, нервные и грациозные. Что касается Гэтсби, то взрывная энергия его тренированного тела постоянно искала выхода, выражавшегося в постоянной нацеленности на движение и в своего рода импульсивности, придававшей его обычно сдержанным и педантичным манерам своеобразный шарм. Он и минуты не мог посидеть спокойно - то ногой отбивал ритм, как танцовщик, то с силой сжимал и разжимал кулаки, как боец перед схваткой.

- Что скажете, старина? - стремительным и гибким движением он выбрался из машины, чтобы дать мне рассмотреть салон. - Правда, хороша? Вы ее раньше видели?

Конечно, я видел ее раньше. Все в округе видели ее - и не раз. Сверкающий никелем и хромом, насыщенного кремового цвета болид с удлиненным хищным корпусом и полудюжиной отделений для шляп, шляпок и инструментов, встроенным баром и еще бог весть чем, дюжиной сияющих ветровых щитков, в которых отражалась тысяча солнц. Мы уселись в обитую зеленой кожей "оранжерею" на колесах, отгородились от окружающего мира полудюжиной створок, стекол, щитков и дверец и помчались в Нью - Йорк.

Я встречался с ним уже не первый раз и, к моему величайшему огорчению, вынужден был признать, что говорить нам практически не о чем, вернее, Гэтсби мало что имел мне сказать. Первое впечатление масштабности и значительности его личности как-то постепенно ушло, и я стал относиться к нему, как к владельцу модного и дорогого загородного ресторана, расположенного к тому же рядом с моим домом.

Вот эта поездка и оказалась для меня весьма важной в плане постижения загадочной души богатого соседа. Мне сразу же показалось, что сегодня он, если и не встревожен, то чем-то расстроен: еще на полпути к Вест - Эггу Гэтсби стал рассеянно обрывать свои изящно построенные фразы, нерешительно похлопывать себя по коленям, одергивать полы пиджака и расправлять несуществующие складки на брюках цвета жженого сахара.

- Послушайте, старина, - неожиданно спросил он. - Вы, верно, составили мнение на мой счет?

Ошеломленный вопросом в лоб, я попытался было уклониться от прямого ответа, отделавшись ни к чему не обязывающими тривиальностями, к которым такого рода вопросы обычно и обязывают.

- Оставьте. Пустое! - властно оборвал он меня. - Хорошо, я расскажу вам о себе. Мне бы крайне не хотелось, чтобы вы питали свое любопытство теми совершенно дикими историями, которые ходят обо мне в нашем кругу.

Следовательно, для него не были секретом чудовищные слухи о нем, гулявшие по залам и гостиным его виллы, - вся та злоречивая болтовня, которую просто обожали наши светские сплетники и сплетницы.

- Клянусь говорить правду и только правду! - после этих слов, прозвучавших одновременно высокопарно и саркастически, Гэтсби действительно поднял правую руку, как бы призывая Вседержителя в свидетели защиты. - Я отпрыск богатого и знатного рода, родился на среднем западе, увы, эта генеалогическая ветвь на мне и закончится. Рос я в Америке, получил образование в Оксфорде, поскольку все мои предки учились в этом университете, и это стало своего рода семейной традицией.

Он искоса посмотрел на меня, и я понял, почему Джордан Бейкер заподозрила его в неискренности: "Получил образование в Оксфорде" прозвучало настолько скомкано и фальшиво, словно он знал, что эта фраза всегда дается ему с большим трудом, и потому торопился произнести ее как можно быстрее. Я понял, что не могу верить этому человеку, отныне незримая печать недостоверности будет отмечать все произнесенные им слова, и неожиданно для себя подумал: а не идеализировал ли я его? Может быть, он и в самом деле такая темная личность, каким рисует его молва?

- Где именно на среднем западе? - спросил я, чтобы что-нибудь спросить.

- В Сан - Франциско.

- Понятно...

- Все мои родственники отошли в мир иной, оставив мне в наследство крупное состояние.

Это прозвучало с такой напыщенностью и безграничной скорбью в голосе, словно он по сей день не мог смириться с безвременной кончиной членов своего клана, что я даже подумал: полноте, он ведь нарочно морочит мне голову, - и хотел было понимающе ухмыльнуться, но, взглянув на него, сразу же отказался от своих намерений.

- И вот я - сказочно богатый, как молодой индийский раджа - отправился в путешествие по Европе, жил в лучших отелях и дворцах Парижа, Венеции, Рима; отбирал для своей коллекции драгоценные камни - прежде всего, рубины; пристрастился к охоте и охотился на крупного зверя; немного ваял, рисовал - просто для себя. Я жил, как в полусне, стараясь отринуть тоску и забыть то, что со мной произошло.

Признаться, я едва сдерживал себя, чтобы не рассмеяться ему прямо в лицо. Чего стоила одна только его пропахшая нафталином лексика! Замшелые фразы, почерпнутые явно из приключенческих романов, все эти тюрбаны и рубины вместе с охотой на тигра, не иначе как в Bois de Boulogne [в Булонском лесу (фр.)]! Перед моими глазами вставал сказочный персонаж из книжки для детей младшего возраста: соломенное пугало и опилки, сыплющиеся из прорех его кафтана, на дорогу, вымощенную желтым кирпичом!

- Потом началась война. Здесь, в комиссариате, я получил патент на чин первого лейтенанта - и поехал воевать. Я вздохнул с облегчением и решил принять смерть на поле боя, но пули меня не брали, старина.

В Аргоннском лесу я командовал двумя сводными пулеметными ротами, вернее, тем, что от них к тому времени осталось. Так вот, мы прорвали линию обороны немцев, а пехота нас не поддержала: с правого и левого фланга образовались бреши шириной по полмили. Два дня и две ночи мы удерживали позиции - сто тридцать бойцов и шестнадцать "льюисов", - потом пехота все-таки соединилась с нами, а разведка доложила, что нас пытались смять три немецкие пехотные дивизии; во всяком случае, у трупов, которые буквально штабелями лежали на поле брани, были знаки различия трех разных дивизий. Я был произведен в майоры, а правительства каждой из стран, входивших в Антанту, наградили меня орденами - даже Черногория, крошечная Черногория на побережье Адриатики.

Крошечная Черногория! Он словно попробовал на вкус эти слова, удовлетворенно кивнул головой и улыбнулся. Улыбка эта, судя по всему, адресовалась Черногории, ее тревожной истории и героической борьбе черногорцев, как если бы умудренный богатым жизненным опытом человек анализировал геополитическую цепь событий и обстоятельств в их причинно - следственной связи, одним из узловых звеньев которой была беззащитная европейская держава и ее скромный дар от чистого сердца. Лед недоверия был растоплен; за несколько минут его короткого рассказа я словно окунулся в атмосферу тех горячих деньков и перелистал дюжину иллюстрированных журналов военного времени.

Гэтсби полез в карман, и тяжелый кружок металла на ленте опустился в мою ладонь.

- Это один из тех орденов - от Черногории.

К моему искреннему удивлению, орден выглядел как настоящий. "Orderi de Danilo" - вилась причудливая вязь латиницы на аверсе - "Montenegro, Nicolas Rex".

- Переверните.

Я прочитал выгравированную на реверсе надпись: "Майору Джею Гэтсби. За выдающуюся доблесть".

- Да, и вот еще что я все время держу при себе - на память об оксфордских деньках. Снято в том самом четырехугольном дворе Тринити - колледжа. Слева от меня - нынешний граф Донкастер.

На фотографии группа праздных молодых людей в блейзерах стояла под аркой, за которой виднелись шпили зданий и церквей. Я сразу же узнал Гэтсби в молодом человеке с битой для крикета в руке - он выглядел моложе, чем сейчас, но не так, чтоб уж очень намного.

Боже мой, значит, все это правда! Значит, висели полосатые тигровые шкуры на стенах его Охотничьего зала во дворце у Большого канала, значит, действительно набирал он полные пригоршни рубинов, склонившись над сундуками с сокровищами, чтобы, увлекшись игрой багряных граней, хоть на мгновение забыть боль, терзающую его плоть и душу.

- Да, старина, я сегодня намеревался попросить вас об одной услуге, - сказал он с довольным видом, раскладывая сувениры по карманам, - поэтому и решил рассказать немного о себе. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы считали меня каким-то ничтожеством. Вы же знаете, я постоянно окружен абсолютно чужими и чуждыми мне людьми, но так, или в скитаниях я надеюсь забыть то, что со мной произошло. - Он запнулся, но тут же добавил: - Да, видимо, сегодня я и расскажу вам мою грустную повесть.

- За ленчем?

- Нет, нет, - сегодня днем. Я тут краем уха слышал, что вы пригласили мисс Бейкер на чашку чая, не правда

- Надеюсь, вы не скажете мне, что влюблены в нее и требуете сатисфакции?

- Нет, старина. Конечно, нет. Просто мисс Бейкер была настолько любезна, что согласилась переговорить с вами по интересующему меня делу.

Я не имел ни малейшего представления, о каком таком "деле" может говорить со мной Джордан, но был скорее раздосадован, чем заинтригован. Я уговаривался с ней о встрече вовсе не для того, чтобы обсуждать проблемы мистера Джея Гэтсби. Не знаю почему, но я даже не сомневался, что "дело" это не стоит и выеденного яйца, и досадовал на себя уже за то, что некогда принял приглашение и переступил порог его уж слишком гостеприимного дома.

Больше он не вымолвил ни слова. Чем ближе мы подъезжали к городу, тем неприступнее становилась стена холодной корректности, которой он старался отгородиться от меня. Промелькнул Порт - Рузвельт с океанскими лайнерами, украшенными красной полосой, мы мчались по старинной булыжной мостовой мимо неосвещенных, но заполненных страждущими салунов с блестками позолоты на линялых вывесках, сохранившихся здесь с начала девятисотых. Потом по обе стороны дороги потянулись проплешины Долины Пепла, и я успел заметить миссис Вильсон, надрывавшуюся у помпы.

Распластав кремовые крылья, наш сверкающий болид пролетел через половину Астории, но только через половину, - едва мы закружили меж опор надземной железной дороги, как я услышал привычное тарахтение мотоцикла, нас догнал рассерженный полисмен и поехал бок о бок с нами, но только по соседнему ряду.

- Все нормально, старина, - крикнул мне Гэтсби.

Мы свернули к обочине и остановились. Гэтсби достал из бумажника какую-то белую карточку и сунул ее под нос полисмену.

- Все в порядке, проезжайте, - вскинул руку к козырьку полисмен. - В следующий раз узнаю вашу машину, мистер Гэтсби. А сейчас приношу извинения.

- Что это вы ему показали? - спросил я, когда мы отъехали. - Открытку с видом Оксфорда?

- Нет, как-то раз мне случилось оказать дружескую услугу комиссару полиции, и с тех пор он присылает мне почтовую карточку к каждому Рождеству.

Солнце повисло в перекрестье ажурных ферм прямого, как стрела моста, играя бликами на крыльях вечно спешащих куда-то автомашин. За рекой липкой грудой сахарных головок и белоснежного кускового рафинада лежал город, возведенный здесь мистической силой денег, которые, как известно, не пахнут. Он всегда представляется таким с моста Квинсборо, и всякий раз смотришь на него словно впервые, и всякий раз он манит и очаровывает тебя, обещая бросить к твоим ногам все тайны и красоты мира.

Вот и похоронные дроги с гробом, заваленным цветами, а следом за ними - два наемных экипажа мрачной расцветки с задернутыми занавесями; должно быть, в них сидят безутешные родственники усопшего, и менее мрачной расцветки фиакры - для знакомых и друзей. Друзья, короткогубые европейцы - откуда-нибудь с юга или востока - печально смотрели на нас, и я подумал, может быть, это и к лучшему, что хоть на какое-то время вид роскошного авто Гэтсби отвлек их и частично сгладил угрюмую безысходность похорон. Когда мы пересекали Блэквэллс - Айленд, навстречу нам выехал шикарный лимузин с белым шофером, тремя модно одетыми неграми, двумя фатоватого вида парнями и девушкой. Я громко рассмеялся, когда негроиды вылупили глаза, ревниво разглядывая нас и нашу машину.

Теперь-то все может случиться, раз уж мы перебрались через этот мост, - подумалось мне, - причем, абсолютно все и со всеми.

Даже с Гэтсби - и в этом не было бы ничего удивительного.

* * *

В бурлящий нью - йоркский полдень мы встретились с Гэтсби в хорошо проветриваемом подвальчике на 42-й стрит. Силясь раскрыть глаза, судорожно прищуренные после залитых расплавленным солнцем городских улиц, я вглядывался в мягкий полумрак заведения, пока не обнаружил Гэтсби, оживленно беседовавшего с кем? то в вестибюле.

- Мистер Каррауэй, это мой друг мистер Вольфсхайм.

Маленький еврей с неожиданно ровным носом поднял свою непропорционально большую голову и едва не уколол меня пуками жесткой растительности, буйно произраставшей в его ноздрях. Через некоторое время я разглядел в полумраке и пару щелочек - глаз.

- Я бросил на него один маленький взгляд, - сказал мистер Вольфсхайм, крепко пожимая мне руку, - и что вы себе думаете, я потом сделал?

- Что? - дипломатично поинтересовался я. Вероятно, вопрос был адресован не мне, поскольку он тут же нацелил свой экспрессивный нос в сторону Гэтсби.

- Дал деньги Кэтспо и сказал: "Кэтспо, я дал тебе деньги, но ты не давай ему ни пенни, пока он не заткнется". И что вы думаете - тут он сразу и заткнулся.

Гэтсби взял нас под руки и повел внутрь ресторанчика. Мистер Вольфсхайм начал было рассеянно изрекать очередную пространную сентенцию, но вдруг оцепенел.

- Три хайбола? - осведомился старший официант.

- Милое здесь местечко, - сказал мистер Вольфсхайм, разглядывая пресвитерианских дев на потолке. - Но помнится, через дорогу - еще лучше.

- Да, хайболы, - подтвердил Гэтсби и повернулся к еврею, - там страшное пекло.

- Душно и еще тесно, согласен, - сказал мистер Вольфсхайм. - Но сколько воспоминаний!

- А что там за ресторан? - поинтересовался я.

- Старый "Метрополь".

- Старый "Метрополь", - ностальгически повторил мистер Вольфсхайм. - Там навсегда остались милые лица моих друзей, которые уже никогда не вернутся. Сколько буду жив, не забуду ночь, когда подстрелили Рози Розенталя. Нас было шестеро за столом, а Рози ел и пил за восьмерых. Под утро подошел к нам кельнер - глазенки так и бегают... да, а сам и говорит, мол, просят вас на минутку. Рози собрался было подняться, а я ему не дал. Слушай, говорю ему, пусть эти ублюдки идут сюда, раз уж им приспичило с тобой поговорить, а я тебя к ним не пущу, чтоб мне провалиться на этом самом месте. А времени было около четырех, так что, если бы не шторы, было бы совсем светло.

- И что же ваш приятель - остался? - простодушно поинтересовался я.

- Какой там остался, конечно, пошел, - нос мистера Вольфсхайма с негодованием повернулся в мою сторону. - Да, в дверях еще обернулся и говорит, мол, не отдавайте мой кофе, пусть остывает. Вышел на улицу и получил три маслины в брюхо - в набитое как барабан брюхо. А те уехали на машине.

- Четверых, по - моему, поджарили на электрическом стуле? - спросил я.

- Пятерых - вместе с Беккером, - сказал он, кровожадно раздувая лохматые ноздри. - Я так понимаю, что вы ищете деловые х - хонтакты.

Последнее слово он не произнес, а словно выкашлял, - и я даже растерялся, обескураженный неожиданной сменой темы разговора. Поэтому за меня ответил Гэтсби.

- О нет! - прямо-таки вскричал он. - Это не тот человек.

- Не тот? - мистер Вольфсхайм даже огорчился.

- Не тот. А это мой друг, я ведь сказал вам, что о том деле мы поговорим в другой раз.

- Прошу пардону, - сказал мистер Вольфсхайм. - Я, старый дурак, принял вас за другого.

Тем временем подали "хэш" - сочное мелко нарезанное мясо - и мистер Вольфсхайм сразу же позабыл о ностальгической атмосфере "Метрополя" и принялся за дело с достойной каннибала деликатностью, не забывая при этом цепко и пристально смотреть по сторонам. Оглядев пространство перед нами, он тут же обернулся назад. Мне показалось, что мистер Вольфсхайм не преминул бы заглянуть и под стол, если бы его не конфузило присутствие постороннего человека.

- Послушайте, старина, - спросил Гэтсби, подавшись в мою сторону, - я случаем не рассердил вас сегодня утром?

Он улыбнулся, но на этот раз я не поддался его обаянию.

- Не люблю, когда наводят тень на плетень, - ответил я. - Не понимаю, почему бы вам честно и откровенно не рассказать мне о своих намерениях. Для чего вам потребовалось впутывать в эту историю мисс Бейкер?

- Да будет вам известно, старина, что мисс Бейкер настоящая леди и прекрасная спортсменка, вот уж она бы ни в коем случае не согласилась впутать себя, как вы говорите, в какие-либо дела.

Он посмотрел на часы, подскочил и опрометью бросился из зала, оставив меня наедине с мистером Вольфсхаймом.

- У него важный телефонный разговор, - сказал мистер Вольфсхайм, провожая его взглядом. - Прекрасный парень, правда? Симпатяга и джентльмен.

- Да, да.

- Выпускник Оггсфорда.

- О - о-о!

- Да, учился в Англии, в Оггсфорде. Знаете Оггсфордский колледж?

- Приходилось слышать.

- Один из самых знаменитых колледжей в мире.

- А вы давно знакомы с Гэтсби? - поинтересовался я. - Несколько лет, - сказал он с довольным видом. - Имел удовольствие познакомиться с ним сразу же после войны. Человека с манерами узнаешь сразу же, мне вот хватило одного часа понять это. Такого человека, сказал я себе, можно пригласить в дом и представить матери и сестре. - Он помолчал и неожиданно произнес: - Я вижу, вы разглядываете мои запонки...

По правде говоря, у меня и в мыслях не было рассматривать его запонки, но после этих слов я был просто вынужден сделать это. Запонки были искусно выточены из кусочков какого-то знакомого мне материала, наверное, слоновой кости.

- Да, прекрасные экземпляры коренных зубов наших с вами соплеменников! - доверительно сообщил мне мистер Вольфсхайм.

- Ну, надо же, - я еще раз внимательно посмотрел на запонки. - Любопытная идея...

- Да - с, - он подтянул рукава. - Да - с, Гэтсби строг в отношениях с женщинами. Во всяком уж случае, на жен своих приятелей не заглядывается.

Стоило только объекту подсознательного доверия мистера Вольфсхайма вернуться, как старый еврей одним глотком допил свой остывший кофе и поднялся из-за стола.

- Спасибо за компанию, - сказал он, - пора бежать, не смею злоупотреблять вашим вниманием, джентльмены.

- А, может, посидите с нами, Мейер? - спросил Гэтсби без всякого энтузиазма.

Мистер Вольфсхайм простер свою длань, что походило на бенедиктинское благословение.

- Вы очень любезны, но мы с вами - представители разных поколений, - напыщенно произнес он. - Да - с, молодые люди, у вас найдутся темы для разговора: о спорте, о молодых леди, о ваших... - взмахом руки он обозначил недостающие члены предложения. - А мне уже минуло полвека, поэтому не буду навязывать вам свою компанию.

Потом он прощался и долго пожимал наши руки, при этом его трагический нос слегка дрожал, а я подумал: уж не обидел ли я старика случайно вырвавшимся словом?

- Временами он бывает болезненно сентиментальным, - сказал Гэтсби. - Сегодня у него как раз один из таких дней. Достаточно известная в Нью - Йорке фигура, между прочим, завсегдатай Бродвея.

- Так кто же он, какой-нибудь актер?

- Нет.

- Дантист?

- Мейер Вольфсхайм? Ну, что вы! Он игрок. - Гэтсби помедлил и хладнокровно добавил: - Это тот самый человек, который фактически сорвал проведение "Мировой серии" в 1919 году.

- Сорвал "Мировую серию", - ошеломленно повторил я.

Я был потрясен. Конечно, я помнил, что в 1919 году было приостановлено проведение "Мировой серии", но я считал, что это связано с разного рода организационными неполадками. Мне и в голову не могло прийти, что это дело рук одного человека, умудрившегося обмануть доверие полусотни миллионов человек с бесцеремонностью взломщика, обчистившего банковский сейф.

- Как же это ему удалось? - спросил я после минутной паузы.

- Дело случая, старина.

- Как же он не попал за решетку?

- Не было никаких доказательств, старина. Он очень хитрый и осторожный субъект.

Я настоял на том, что сам оплачу счет. Когда официант принес сдачу, я увидел знакомую фигуру Тома Бьюкенена в другом конце набитого битком зала.

- Не составите компанию, мистер Гэтсби? - спросил я. - Мне нужно поздороваться со знакомым, это займет буквально одну минуту.

Заметив нас, Том Бьюкенен выскочил из-за стола и сделал полдюжины шагов в нашем направлении.

- Куда это ты запропастился! - закричал он на весь зал. - Дейзи рвет и мечет, ты хотя бы позвонил.

- Мистер Бьюкенен, позвольте представить вам мистера Гэтсби...

Они быстро пожали друг другу руки, при этом Гэтсби неожиданно смутился и даже растерялся, что было для него вовсе уж нехарактерно.

- Рассказывай, как дела, - продолжал орать Том. - Каким ветром тебя занесло в эту харчевню...

Я повернулся к мистеру Гэтсби, но его уже не было рядом со мной.

* * *

- Осенью семнадцатого года, наверное, в октябре, - начала свой рассказ Джордан Бейкер, сидя подчеркнуто прямо на стуле с не менее прямой спинкой в чайной на террасе отеля "Плаза", где мы с ней встретились через несколько часов после ленча в компании Гэтсби и старого Вольфсхайма, я вышла на улицу и бродила по городу без определенной цели - шагала по тротуарам или по газонам. С большим удовольствием по газонам, потому что на мне были новые английские туфли с резиновыми шипами, - и было приятно ощущать, как они легко вдавливаются в мягкий грунт. На мне была новенькая юбка в складку, порывы ветра слегка раздували ее, и тогда ало - бело - лазоревые флаги неодобрительно щелкали, словно с осуждением цокали своими полотняными язычками: ай - яй - яй!

Самый большой флаг развевался на ветру над самым большим в городе газоном дома Дейзи Фэй. Ей недавно исполнилось восемнадцать - она была ровно на два года старше меня, но ни одна девушка во всём Луисвилле не пользовалась таким потрясающим успехом, как Дейзи. Она носила только белые наряды, и еще у нее был белоснежный родстер, а телефон в их доме разрывался день и ночь, потому что молоденькие офицеры из Кемп - Тейлор мечтали провести вечер или "ну, хотя бы часик" в её милой компании.

Когда тем утром я проходила мимо ее дома, то увидела белый родстер, запаркованный у обочины, а в нем - Дейзи в обществе молодого лейтенанта, которого я прежде никогда здесь не видела. Они были всецело поглощены друг другом и заметили меня, когда я была уже в пяти футах от машины.

- Привет, Джордан! - неожиданно поздоровалась она. - Подойди, пожалуйста, на секунду.

Я зарделась от восторга! - еще бы! - на меня обратила внимание старшая девочка, причем именно та, которая нравилась мне больше всех. Она спросила, не в Красный Крест ли я направляюсь, - почти все девушки нашего городка несколько часов в день помогали медсестрам в перевязочной военного госпиталя, - а, узнав, что именно туда я и иду, попросила передать старшей медсестре, что не появится сегодня. Молодой офицер глядел на нее влюбленными глазами - каждая девушка мечтает о том, чтобы ее парень именно так смотрел на нее. Это было так романтично и возвышенно, что я часто вспоминала то осеннее утро и молодого влюбленного офицера. Его звали Джей Гэтсби. Потом он исчез на четыре года, а когда я случайно встретилась с ним на Лонг - Айленд, мне и в голову не могло прийти, что это тот самый молодой человек.

Да, эта история случилась в девятьсот семнадцатом, а уже в следующем году вокруг меня стали увиваться ухажеры, я сыграла в первых турнирах и очень редко виделась с Дейзи. Она вращалась в других кругах - среди взрослых молодых мужчин, - с ними же и развлекалась, если это вообще ее волновало в то время. В городке о ней ходили совершенно дикие слухи: будто бы зимой мать застала ее чуть ли не у порога дома с чемоданом в руках; якобы она собиралась уезжать в Нью - Йорк - прощаться с каким-то солдатом, отправлявшимся на войну за океан. Был жуткий скандал, ее, само собой разумеется, не отпустили, а за это она несколько недель ни с кем в доме не разговаривала. Правда, с тех пор никто не видел ее в обществе молодых офицеров, но она окружила себя компанией молодых людей - белобилетников, которых не брали в действующую армию по причине плоскостопия или, к примеру, близорукости.

И только к следующей осени она стала прежней Дейзи: по - прежнему веселой и по - прежнему беззаботной и жизнерадостной. Сразу же после перемирия с семьей состоялся ее первый выезд в свет, а где-то в феврале заговорили о ее помолвке с молодым человеком из Нового Орлеана. Но уже в июне она вышла замуж за Тома Бьюкенена из Чикаго с такой помпой и размахом, которых до сих пор не знали в тихом провинциальном Луисвилле. В четырех частных пульманах жених привез в сонный городок сотню своих друзей, снял целый этаж в отеле "Мюльбах" и за день до бракосочетания преподнес невесте жемчужное колье за триста пятьдесят тысяч долларов.

Я была подружкой невесты и ровно за полчаса до свадебного застолья зашла в ее комнату. Убранная цветами невеста в белоснежном подвенечном платье, прекрасная, как июньская ночь, валялась на кровати с бутылкой сотерна в одной руке и письмом - в другой, пьяная до неприличия!

- Позд - здравь м - меня, - пробормотала она заплетающимся языком, - н - напилась первый р - раз в ж - жиз - ни, но до чего, ч - черт меня под - дери, х - хорошо.

- Дейзи, что с тобой?

Я испугалась, скажу я вам: никогда не думала, что девушка может напиться до такого состояния, тем более, в день свадьбы.

- 3-забирай! - она сунула руку в корзину для мусора, которая лежала рядом с ней на кровати, и вытащила колье. - Отдай э - этому внизу и скажи всем: Дейзи п - переду - мала, так им и с - скажи - п - передумала Д - дейзи...

Потом уткнулась в подушку и начала горько стонать и рыдать. Я выскочила из комнаты и увидела горничную ее матери. Мы заперли дверь, сняли с Дейзи свадебное платье и вдвоем затолкали ее в ванну с холодной водой. Вытащить из ее руки письмо нам так и не удалось. Так она и сидела с ним, пока буквы не начали расплываться, а бумага расползаться белыми, как снег хлопьями, - и только тогда она разрешила забрать бесформенный комок и положить его в мыльницу.

Больше она не произнесла ни слова. Мы дали ей понюхать ватку, смоченную нашатырным спиртом, положили грелку со льдом на лоб, и ровно через полчаса, натянув на нее платье, вывели из комнаты с жемчужным колье на груди. Досадный инцидент был исчерпан. На следующий день, в пять часов пополудни, она, как ни в чем не бывало, обвенчалась с Томом Бьюкененом, и молодожены уплыли на три месяца в круиз по южным морям - куда-то в Океанию.

Я встретила их в Санта - Барбаре, когда они возвращались домой. Мне кажется, что до этого момента я никогда не видела такой влюбленности в собственного мужа. Стоило ему выйти из комнаты хотя бы на минуту, как она начинала беспокойно оглядываться по сторонам и с тревогой спрашивать, куда же делся Том, и была буквально не в себе, пока он не появлялся в дверях. Она могла часами сидеть на пляже, уложив его голову к себе на колени, поглаживая пальчиками его лицо и, казалось, испытывая наслаждение лишь оттого, что ее избранник рядом с ней. Это было трогательное зрелище, и вы могли прослезиться от умиления, глядя на их счастливые и влюбленные лица. Все это было в августе. Ровно через неделю после моего отъезда из Санта - Барбары машина Тома врезалась ночью в фургон на Вентурской дороге, причем передние колеса срезало как бритвой, а женщина, сидевшая рядом с ним в салоне, сломала себе руку. Пронырливые репортеры разнюхали, что ночной пассажиркой Тома Бьюкенена была одна из горничных отеля "Санта - Барбара". Само собой разумеется, все это попало в местные газеты.

В апреле Дейзи благополучно разрешилась от бремени, и вместе с малюткой - дочкой они на год уехали во Францию. Как-то весной я видела их в Каннах, потом в Довиле, затем они вернулись в Америку и обосновались в Чикаго. Дейзи, как вам известно, была необыкновенно известна в Чикаго. Общество, в котором они вращались, состояло, главным образом, из золотой молодежи - бездельников и прожигателей жизни, - однако Дейзи и в этом окружении сохранила совершенно безупречную репутацию. Не в последнюю очередь потому, что она практически не пила, сохраняя трезвую голову и тогда, когда все кругом упивались до полусмерти. Трезвый человек не сболтнет лишнего, а уж если приспичит позволить себе чего-нибудь предосудительное, то может выбрать момент, когда никому до него нет дела или никто уже и не соображает, что он там задумал. А может, она вообще никогда не разводила амуры, хотя было, было нечто в ее голосе, позволявшее заподозрить ее во всех смертных грехах.

Шесть недель тому назад она впервые за много лет услышала имя Гэтсби. Это было в тот раз, когда я спросила, не знаете ли вы некоего Гэтсби. Помните? После того как вы уехали домой, она пришла в мою комнату - я уже практически спала - и спросила, какой он, этот Гэтсби, - а когда я описала его, она странно изменившимся голосом сказала мне, что знала его в молодости. Вот тут я и вспомнила лейтенанта в белом родстере.

* * *

Тем временем мы успели уйти из "Плаза", и конец этой истории мисс Бейкер рассказывала мне в салоне "виктории", когда мы медленно ехали по аллеям Центрального парка. Солнце стыдливо пряталось за роскошными дворцами кинозвезд на западных 50-стрит. Чистые и звонкие голоса веселящейся детворы разносились под тенистыми кронами деревьев, как стрекотание цикад в густой траве:

Я шейх Аравии седой, Твоя любовь всегда со мной. Я прокрадусь к тебе в шатер, И пусть луна потупит взор.

- Странные бывают в жизни совпадения, - заметил я.

- А не было никакого совпадения.

- То есть, что вы имеете в виду?

- Гэтсби намеренно купил свой дом, чтобы жить рядом с Дейзи - хотя и на другой стороне бухты.

Вот как! - выходит, не одно только сияние звездного неба интересовало моего соседа той июньской ночью! Это был тот редкостный миг, когда, подняв забрало своей безупречной корректности и блистательного великолепия, Гэтсби предстал передо мной в своем истинном обличии - обличии человека ранимого и не чуждого людских слабостей.

- Теперь передаю вам его просьбу: согласились бы вы как-нибудь вечерком пригласить к себе Дейзи так, чтобы и он мог зайти?

Непритязательность и скромность этой просьбы буквально потрясла меня. Как! - пять лет! - целых пять лет он ждал этой встречи. Купил роскошную загородную виллу, куда, как мотыльки на огонек, слетались совершенно ненужные и незнакомые ему люди. И все это только для того, чтобы "как-нибудь вечерком" напроситься в гости к полузнакомому человеку.

- Не могу понять, мисс Джордан, для чего понадобилось посвящать меня в такие подробности личной жизни, если он намеревался просить меня о такой незначительной дружеской услуге?

- Он так долго ждал этого часа, что боится, как бы вы неправильно не истолковали его просьбу. Понимаете, все эти его манеры - светскость, галантность и куртуазность - это нечто внешнее, а в глубине души он совсем не такой, каким представляется окружающим, - думаю, и вам в том числе.

Я почти было согласился, но что-то не давало мне покоя.

- Послушайте, а почему бы ему не попросить вас устроить это свидание?

- Дело в том, что ему хотелось бы, чтобы Дейзи увидела его дом, а вы живете как раз по - соседству.

- Понятно...

- Я думаю, что все эти годы он ждал ее, думал, что она вот - вот появится на пороге его дома, но этого, увы, так и не произошло. Потом он начал как бы случайно расспрашивать о ней своих гостей, надеясь найти общих знакомых. Первой оказалась я. Тогда-то он и обратился ко мне со своей просьбой: помните вашу первую вечеринку, когда я проговорила с ним около часа? Вы бы слышали, каким только мастером риторики оказался мистер Гэтсби, как искусно ходил он кругами, вокруг да около, прежде чем добрался до сути дела! Я предложила устроить им завтрак в Нью - Йорке, но он категорически отказался от этого и без конца повторял, что не имеет в виду ничего предосудительного, а всего лишь хочет увидеться с ней в доме приятеля - соседа.

- Как только я рассказала ему, что вы друг Тома, он решил отказаться от этой идеи. О Томе он практически ничего не знает, хотя и рассказал мне, что все это время просматривал чикагскую прессу в надежде случайно наткнуться на упоминание о Дейзи.

Было уже совсем темно, а когда мы проезжали под небольшим мостиком, я обнял мисс Бейкер, ощутив волнующую бархатистость ее плеч, и предложил поужинать со мной. Неожиданно Дейзи, Гэтсби и их проблемы отошли на второй план, а сейчас меня занимала только эта уверенная в себе и прагматичная мисс Скептицизм, с ленивой грацией покоящаяся в моих объятиях. Пьянящий азарт охватил все мое естество, где-то в глубине сознания пульсировала шальная мысль: есть только два пути - путь охотника и путь дичи - или ты идешь по следу или преследуют тебя.

- Дейзи тоже имеет право на что-то большое и чистое в своей жизни, - промурлыкала Джордан.

- А сама Дейзи? Она?то хочет увидеться с ним или нет?

- Гэтсби не хочет, чтобы она заранее знала об этих планах. Предполагается, что вы пригласите ее на чашку чая. Вот и все.

Темные аллеи парка остались позади, и перед нами забрезжили подсвеченные мягким и рассеянным светом фасады 59-й стрит. В отличие от Гэтсби или же Тома Быокенена, наконец, не было у меня той, чей дивный образ путеводной звездой воссиял бы над миром темных улиц и пустых переулков, затмив своим неземным светом слепящие огни рекламы, поэтому я ограничился тем, что крепко сжал в объятиях ту, которая была рядом со мной. Ее капризный и насмешливый рот растянулся в полуулыбке, когда я жадно приник к ее губам.

Поздно ночью, когда я вернулся в Вест - Эгг, мне показалось, что начался пожар. Я даже испугался на одно короткое, но крайне неприятное мгновение: в два часа вся прибрежная полоса была охвачена заревом огней, отблески яркого света выхватывали из темноты заросли кустарника, бежали причудливыми огненными змейками по проводам. Но стоило только такси свернуть за угол, я понял, что это вилла Гэтсби ярко освещена сверху донизу - свет горел в каждом окне, начиная от башенки до подвала.

Вначале я решил было, что это очередная вечеринка, а подгулявшие гости играют в прятки и разбрелись по всему дому. Правда, было непривычно тихо, и лишь ветер свистел в проводах - раскачивал их, словно баюкал, - и тогда огоньки гасли, чтобы через мгновение вспыхнуть опять, как будто дом подмигивал кому-то в темноте.

Потом затарахтел двигатель, и такси с довольным урчанием скрылось в ночи, а я увидел, что Гэтсби направляется ко мне прямо через газон.

- У вас иллюминация прямо как на Всемирной выставке! - сказал я.

- Да что вы... - Гэтсби машинально оглянулся. - Захотелось пройтись по комнатам. Поехали на Кони - Айленд, старина. В моем авто.

- Боюсь, что уже слишком поздно.

- Как скажете. Может быть, освежимся в бассейне? Я за все лето так и не поплавал в нем.

- Благодарю, но мне давно пора ложиться.

- Что же, нет - так нет...

Гэтсби замолчал, глядя на меня с едва скрываемым нетерпением.

- Я переговорил с мисс Бейкер, - сказал я. - Собираюсь завтра же позвонить Дейзи и пригласить ее на чашку чая.

- Вот и прекрасно, - небрежно обронил он. - Мне бы крайне не хотелось затруднять вас.

- Какой день вас устроит?

- А какой день устроит вас? - поспешно переспросил он. - Старина, вы же знаете, мне бы крайне не хотелось затруднять вас.

- Как насчет послезавтра?

Он ненадолго задумался, а потом нерешительно произнес:

- Это было бы прекрасно, только вот надо бы... выкосить траву.

Мы с ним одновременно посмотрели на траву, вернее, на непролазные заросли моего владения и четкие очертания примыкавшего к ним тщательно подстриженного газона Гэтсби. Я сразу же понял, что выкосить следует мою траву.

- И потом, есть еще одна, э - э-э, небольшая проблема, - нерешительно начал он, а потом и вовсе замолчал.

- Так давайте перенесем визит на несколько дней, - сказал я.

- О, да я ведь совсем не о том. То есть о том, но... - Гэтсби окончательно смешался и, похоже, мучительно подыскивал слова. - Видите ли, старина, я подумал, что вы ведь, э - э-э, несколько стеснены в средствах и не так уж много зарабатываете, верно?

- Не то слово! - ответил я.

Мой ответ, похоже, придал ему решительности, и он закончил куда более уверенно:

- Да, так вот, я и подумал, вы уж извините, ради Бога, что я... Да, знаете ли, вообще? то я отошел от дел, но кое - какие деловые связи сохранились - так, мелкий бизнес, чтобы совсем уж не заржаветь. И я подумал, раз уж у вас такие заработки... Вы ведь занимаетесь бонами и облигациями, старина?

- Скажем так: пытаюсь заниматься ими.

- Очень хорошо! Тогда мое предложение может заинтересовать вас. Во всяком случае, много времени не займет, а заработать можно прилично. Но это довольно-таки конфиденциальное дело.

Сегодня я понимаю, что если бы тот разговор состоялся при несколько иных обстоятельствах, то вполне мог стать поворотным пунктом всей моей жизни. Но это заманчивое предложение было сделано им с такой медвежьей неловкостью и выглядело такой уж незавуалированной попыткой отблагодарить меня за будущую услугу, что я просто не мог принять его.

- Мне очень жаль, - ответил я, - но я настолько загружен, что физически не смогу вести еще и ваши дела, мистер Гэтсби.

- Но вам не придется иметь никаких дел с Вольфсхаймом! - воскликнул он.

По всей видимости, Гэтсби решил, что меня отнюдь не вдохновляет перспектива "деловых х - хонтактов" со старым евреем, о которых зашла речь во время ленча в Нью - Йорке, но мне удалось убедить его, что он заблуждается. Он подождал немного в надежде, что я продолжу разговор, но я был поглощен своими проблемами и совершенно не расположен к общению, так что ему не осталось ничего другого, как с видимой неохотой откланяться и уйти.

Я испытывал легкое головокружение и чувствовал себя абсолютно счастливым после вечера с Джордан, поэтому провалился в глубокий сон, едва положив голову на подушку. Не знаю, отправился ли Гэтсби на Кони - Айленд или же всю ночь напролет бродил по анфиладам комнат, а ярко освещенные окна его виллы горели в ночи путеводными звездами. Я позвонил Дейзи на следующее утро прямо из офиса и пригласил в гости на чашку чая.

- Приезжай без Тома, - строго сказал я.

- А кто это - "Том"? - с невинным кокетством спросила она.

К утру небеса прохудились, и на землю хлынули потоки проливного дождя. В пол - одиннадцатого в дверь постучался газонокосильщик в дождевике и сообщил, что прислан мистером Гэтсби привести в порядок лужайку перед домом. Тут только я вспомнил, что забыл предупредить финку, поэтому поехал за ней в поселок и долго кружил по переулкам среди промокших до самого фундамента беленых домиков, и раз уж такое дело, купил несколько чайных чашек, лимоны и цветы.

С цветами я поспешил, поскольку в два часа от Гэтсби поступило содержимое, наверное, целой теплицы с соответствующими аксессуарами для их размещения. Час спустя кто-то нервно распахнул входную дверь, и на пороге появился Гэтсби в белом фланелевом костюме, сорочке серебристого цвета и золотистом галстуке. В лице - ни кровинки, а под глазами черные круги - следы бессонницы.

- Все в порядке? - с порога спросил он.

- Трава в идеальном состоянии, если вы ее имеете в виду.

- Какая трава? - растерялся он. - А, трава во дворе! - Он нервно посмотрел в окно, но, учитывая его взвинченное состояние, вряд ли что-нибудь там увидел.

- Выглядит очень даже неплохо, - рассеянно заметил он. - Где-то мне попадался прогноз, что к четырем дождь прекратится. Если не ошибаюсь, в "Джорнэл". Забыл спросить, а у вас есть все, что нужно для... э - э-э, для чая?

Я отвел его в буфетную, где он с видимым неодобрением покосился на мою финку. Потом Гэтсби тщательно осмотрел со всех сторон дюжину лимонных кексов, приобретенных мной в лавке деликатесов.

- Пойдет, как вы считаете? - поинтересовался я.

- О чем речь! Конечно, пойдет, - сказал он и неискренне добавил: - Старина...

К половине четвертого проливной дождь превратился в холодную и мутную туманную взвесь, в которой плавали крупные тяжелые капли росы. Гэтсби с отсутствующим взглядом листал "Экономику" Клея, сотрясаясь вместе с полом, который ходил ходуном под тяжелой поступью моей финки, устроившей, похоже, настоящий погром в крошечной кухне. Время от времени он бросал обеспокоенный взгляд на подслеповатые от дождя окна, словно на улице происходили странные тревожные и малопонятные ему события. Неожиданно он поднялся и ломким трагическим голосом заявил, что приносит извинения за причиненное беспокойство, но вынужден откланяться, потому что...

- Ну, и почему же? - невежливо оборвал его я.

- Никто не придет к чаю. Уже слишком поздно. - При этом он смотрел на часы с видом человека, которого призывают дела государственной важности. - Не могу же я, в самом деле, сидеть у вас целый день.

- Побойтесь Бога, мистер Гэтсби, только без двух минут четыре!

Он сел, но при этом посмотрел на меня так жалобно, будто бы я силой удерживаю его в своем доме. Вдруг раздалось ворчание двигателя машины, подъезжающей к дому. Мы оба нервно вздрогнули, поднялись на ноги, потом я в спешке выбежал на крыльцо.

Большая машина с поднятым тентом продиралась через кусты сирени, блестевшие свежевымытой листвой. Машина остановилась, и из-под кокетливо сдвинутой набок шляпки нежно - голубого цвета выглянуло милое личико Дейзи; она взирала на меня с ослепительно радостной улыбкой.

- Так вот где ты прячешься от меня, дорогой! Милое воркование ее голоса органично вплелось в мягкое журчание небесных струй. Вначале я воспринял нежную модуляцию ее речи - плавный переход из одной тональности в другую, - а только потом общий смысл ее слов. Мокрый локон лежал на ее щеке нежным мазком, как последний, завершающий штрих придворного портретиста. Я помог ей выбраться из авто и увидел бисеринки дождя, сверкавшие на ее запястьях драгоценными браслетами.

- Послушай, - заворковала она, - уж не влюблен ли ты в меня страстно и безнадежно! К чему такая таинственность! - да еще - без Тома!

- Тайна замка Синей Бороды! Скажи шоферу, что он не понадобится тебе в течение часа.

- Ферди, вернитесь за мной через час. - И доверительно сообщила мне, что ее шофера зовут Ферди.

- Слушай, а у него, случаем, нет аллергии на бензин, ну, я имею в виду насморк, ты меня понимаешь!

- Нет, думаю, что у него нет аллергии. А почему ты об этом спрашиваешь? - поинтересовалась Дейзи невинным голоском.

Мы вошли в гостиную. К моему величайшему удивлению, там никого не было.

- Вот это номер! - воскликнул я.

- Какой номер? - спросила Дейзи.

В этот момент раздался тихий и полный скрытого достоинства стук в парадную дверь. Дейзи недоуменно оглянулась, а я пошел открывать. Мистер Гэтсби с бледным как сама смерть лицом и налившимися свинцовой тяжестью руками, засунутыми в накладные карманы пиджака, стоял в глубокой луже у порога и с трагическим выражением смотрел мне прямо в глаза.

С руками - гирями в карманах он проследовал за мной в холл, затем развернулся, как на шарнире, и, исчез в гостиной. Но все это было совсем не смешно. Между тем свинцовые тучи заволокли небо, и опять начался ливень: крупные капли забарабанили по крыше, но стук моего сердца заглушал шум дождя. Я тихо прокрался к парадной двери и прикрыл ее плотнее.

Воцарилась полная тишина, и с полминуты из-за закрытых дверей гостиной не доносилось ни звука. Потом я услышал приглушенные голоса, отголоски смеха и ненатурально высокий и звонкий голосок Дейзи:

- Признаться, я ужасно рада видеть вас после стольких лет.

Потом голоса смолкли, и делать мне стало совсем уж нечего. Пауза затянулась, и это бесцельное времяпрепровождение показалась мне настолько нестерпимым, что я не выдержал и вошел в комнату.

Гэтсби стоял., прислонившись к камину, по - прежнему не вынимая рук из карманов, изо всех сил изображая непринужденность и даже скуку на бледном лице. Распрямив плечи и вздернув вверх подбородок, он почти что упирался головой в циферблат старинных каминных часов, которые давно уже не шли и тихо доживали свой век на полке. Испуганная, взволнованная и, как всегда, грациозная Дейзи робко сидела на краешке стула, а Гэтсби смотрел на нее сверху вниз обезумевшим от волнения взглядом.

- Да, да, мы старые добрые знакомые, надеюсь, впредь ими и останемся, - с мучительным усилием выдавил из плотно сжатых губ Гэтсби. Он растерянно посмотрел на меня и сделал такое движение, словно хотел улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Немую сцену разрядили невесть сколько лет простоявшие на каминной полке часы: Гэтсби все-таки задел их - они накренились и рухнули бы на пол, если бы он не обернулся и не придержал их своими дрожащими руками. Затем Гэтсби аккуратно водрузил реликвию на полку, после чего несколько успокоился и даже сел на диван. Но он сидел неестественно выпрямившись и спрятав подбородок в ладонях.

- Прошу прощения за неловкость, - сказал он, вероятно, имея в виду каминные часы.

Я чувствовал, что весь горю, как в лихорадке. В голове вертелись обрывки сотен приличествующих времени и месту фраз, но я не мог вспомнить ни одной из них, чтобы попытаться хоть как-нибудь разрядить обстановку.

- Это, э - э-э, очень старые часы, и мне было бы очень жаль... - с идиотским апломбом начал я, словно несчастные часы лежали на полу, разбитые вдребезги, - грудой разлетевшихся шестеренок и осей.

- А ведь сколько лет прошло... - начала Дейзи своим обычным голосом.

- В следующем ноябре исполнится ровно пять лет со времени нашей последней встречи, - выпалил Гэтсби, не задумываясь ни на секунду.

Этот понятный всем присутствующим автоматизм его реплики прервал завязавшийся было разговор, и на несколько минут в гостиной опять воцарилась гнетущая тишина. Не зная, что делать дальше, я попросил их помочь с сервировкой чайного стола - и оба они с готовностью вскочили. Но как это всегда и бывает в подобного рода случаях, вошла чертова финка с чайным подносом в руках.

Мучительная скованность начала проходить вместе с неизбежной суетой вокруг чашек, ложек и кексов, и за столом создалась атмосфера некоторой непринужденности, во всяком случае, так выглядело внешне. Гэтсби старался не привлекать к себе внимание, и пока мы с Дейзи вели обычную светскую беседу, смотрел на нас потухшими и несчастными глазами. Это не входило в мои намерения, поэтому при первой же возможности я нарушил плавное течение застолья: встал из-за стола, извинился и объяснил, что мне придется ненадолго оставить их одних.

- Куда это вы? - сразу же забеспокоился Гэтсби.

- Я вернусь через несколько минут.

- Прошу прощения, миссис Бьюкенен, но мне нужно сказать несколько слов Нику, - сказал Гэтсби и вышел следом за мной из комнаты.

Он чуть ли не бегом проследовал за мной на кухню, плотно притворил дверь и трагически прошептал:

- О, Боже!

- Что случилось?

- Это ошибка, - простонал он, укоризненно качая головой, - чудовищная непростительная ошибка.

- Что вы, право! Ну, растерялись, с кем не бывает, - сказал я, догадавшись присовокупить: - Дейзи, между прочим, тоже необыкновенно смущена.

- Смущена? - переспросил он с некоторым недоверием в голосе.

- Еще как! Думаю, не меньше вашего.

- Умоляю: не так громко!

- Вы ведете себя как ребенок, - нарочито раздраженно сказал я, - как маленький и злой ребенок. В конце концов, это даже невежливо - оставлять леди в одиночестве.

Он решительным жестом остановил поток обидных слов и посмотрел мне в глаза с непередаваемой укоризной, потом осторожно приоткрыл дверь и вернулся в гостиную.

Я вышел через заднюю дверь, совершив точно такой же маневр, как и разнервничавшийся Гэтсби, но только полчаса тому назад, и поспешил укрыться от дождя под большим черным деревом с раскидистыми ветвями, густой листвой и свилеватым стволом.

Тем временем дождь зарядил не на шутку, и мой неровный газон, тщательно подстриженный с утра садовником мистера Гэтсби, превратился в зыбкую топь со стоячими озерцами и глубокими омутами. Из моего наблюдательного пункта, под деревом, не было видно ничего, кроме поражающего своими размерами дома Гэтсби, поэтому я и таращился на него битых полчаса, как некогда Кант на шпиль своей колокольни. Примерно десять лет тому назад, в период повального увлечения "стилизованной архитектурой", его построил один состоятельный пивовар. Говорят, будто он предложил своим соседям платить за них все налоги в течение пяти лет, если они согласятся покрыть крыши своих домов соломой. Но фундаментальным планам возведения Родового Гнезда не суждено было осуществиться. Местное население категорически отказалось играть в фермеров - первопоселенцев. Не выдержав такого удара, пивовар скончался, а его наследники продали дом, когда на входных дверях еще висел траурный венок. Американцы порой соглашаются стать на время "крепостными", но категорически отказываются рядиться в шутовские одежды пейзан!

* * *

Через полчаса дождя как не бывало, на голубом небе засияло ласковое солнце, а по серпантину подъездной аллеи закружил фургон бакалейщика с полуфабрикатами для целой армии прислуги Гэтсби. Сам он, подумал я, надолго потерял аппетит. Горничная отворяла окна верхнего этажа, поочередно показываясь в каждом из них, потом выглянула из центрального эркера и, опершись на полукруглый выступ, задумчиво и с удовольствием плюнула вниз. Что же, пора было возвращаться. Пока лил дождь, до меня доносилось воркование их голосов - то тихих и безмятежных, то взволнованных и осекающихся от избытка переполнявших их чувств. Но во внезапно опустившейся на сад тишине постепенно растворились все звуки, доносившиеся прежде из гостиной.

Я вошел в дом, нарочито громко топая ногами, устроил небольшой погром в кухне - разве что не перевернул плиту, - впрочем, голубки ровным счетом ничего не видели и не слышали. Они сидели в противоположных углах дивана, не отрывая друг от друга восхищенных глаз, при этом в воздухе витало невысказанное признание, а сама атмосфера разительно переменилась: от угловатости и робости Гэтсби не осталось и следа, и Дейзи не выглядела больше заторможенной и скованной. Увидев меня, она сразу же бросилась к трельяжу - вытирать слезы носовым платком и приводить себя в порядок. Однако больше всего меня потрясло выражение лица Гэтсби, вернее, происшедшие с ним перемены. Он в буквальном смысле слова лучился, в нем бурлила энергия, он был преисполнен совершенно несвойственной ему экзальтацией, а исходящие от него невидимые волны электризовали все вокруг, на несколько градусов подняв температуру воздуха в гостиной.

- О, это вы, старина, привет! - сказал он так, словно не видел меня десять лет. На одно короткое мгновение мне даже показалось, что Гэтсби настолько зарапортовался, что собирается пожать мне руку:

- Да вот, дождик перестал...

- В самом деле? - когда смысл сказанного окончательно дошел до него, и Гэтсби обратил внимание на солнечных зайчиков, беззаботно скачущих по комнате, он счастливо улыбнулся, как метеоролог, составивший верный прогноз погоды, как Сын Света, одержавший нелегкую победу над Тьмой. И тут же передал эту воистину благую весть Дейзи: - Как вам это нравится, оказывается, дождь-то давно уже перестал!

- Это прекрасно, это просто удивительно, Джей! - в ее обволакивающем голосе слились воедино скрытые от самой себя боль разлуки, тоска одиночества и ликующая всепобеждающая радость обновления.

- Прошу всех ко мне, - сказал Гэтсби. - Мне хочется показать вам свой дом.

- Вы уверены, что мне следует пойти вместе с вами?

- Непременно, старина, непременно!

Дейзи поднялась по лестнице в ванную комнату - умыться, и я тут же испытал угрызения совести, вспомнив о своих убогих полотенцах, но изменить что-либо было уже поздно, тем более что мы с Гэтсби вышли и ждали ее в саду.

- Очень даже неплохо выглядит отсюда мой дом, вы не находите? - спросил Гэтсби. - Посмотрите, какая удачная планировка: весь фасад обращен к солнцу.

Я безоговорочно согласился с тем, что зрелище действительно впечатляет.

- Да... - Его взгляд нежно погладил каждую арочную дверь, каждую квадратную башенку. - Я ровно три года упорно трудился, старина, пока не заработал достаточную сумму на этот дом.

- Я полагал, что вы унаследовали состояние.

- Так оно и было, старина, так оно и было, - автоматически повторил он, - но во время войны я лишился практически всего. То были времена Большой Паники, знаете ли.

Похоже, он настолько углубился в воспоминания, что в ответ на мой вопрос, а чем, собственно, он зарабатывал себе на жизнь, буркнул, мол, это его личное дело, - и только потом спохватился, что прозвучало это, по меньшей мере, невежливо.

- О, я занимался разными вещами, - исправил он свою оплошность. - Вначале это были лекарственные препараты, потом переключился на нефть. Правда, в настоящее время не занимаюсь ни тем, ни другим. - Он пристально посмотрел на меня: - Может быть, нам стоит вернуться к нашему вчерашнему деловому разговору?

Я не успел ответить, потому что из дома вышла Дейзи и ослепила нас багряно - золотым сиянием двух рядов медных пуговиц, сверкавших в ярких лучах предзакатного солнца на ее платье.

- Неужели этот огромный дом - ваш? - воскликнула она, протянув руку в направлении виллы.

- Вам нравится?

- Очень, но я просто не понимаю, как вы можете жить там один.

- О, я по мере возможности стараюсь, чтобы он не пустовал. Он открыт для моих друзей днем и ночью. Здесь часто бывают интересные люди, театральные и прочие знаменитости.

Вместо того, чтобы пройти к Гэтсби напрямую, вдоль берега, мы пошли кружным путем, по дороге, и вошли в имение через боковой въезд. Дейзи с довольным мурлыканьем любовалась возвышающейся над окрестностями громадой, вырисовывающимся на фоне облаков баронским замком феодальной эпохи; восторгалась цветущим садом - тончайшим ароматом жонкилий, медвяным духом цветущего боярышника и сливы, пьянящим благовонием белоснежных с золотом лилий. Мне было даже как-то непривычно, что на пустых мраморных лестницах не видно сейчас красавиц в туалетах всех цветов радуги, грациозно, словно балерины, снующих вверх - вниз по ступенькам, - и только звонкие трели птиц разносились в вышине над притихшим имением.

Потом мы ходили по музыкальным салонам в стиле Марии Антуанетты и гостиным a la Карл II. Создавалось такое впечатление, что дом полон гостей, но они получили строжайший приказ хранить молчание и не показываться до тех пор, пока мы не уйдем, и прячутся сейчас под диванами и столами. Когда Гэтсби захлопнул дверь в "библиотеку колледжа Мертон", я явственно услышал булькающий смех мистера Совиный Глаз!

Потом мы поднялись по лестнице и пошли бесконечной анфиладой будуаров, задрапированных розовым и голубым шелком, с букетами свежих цветов на каждом шагу; переходили из гардеробных в бильярдные, заглядывали в ванные комнаты с мраморными ваннами, утопленными в кафельном полу. В одной из комнат нам попался всклокоченного вида мужчина, который лежал на ковре в ночной пижаме и делал лечебную гимнастику. Это был тот самый Клипспрингер - он же "Постоялец"! Я видел его этим утром, когда он с озабоченным и голодным видом рыскал по пляжу. Мы завершили обход дома в личных апартаментах мистера Гэтсби, состоявших из спальни, ванной комнаты и кабинета с мебельным гарнитуром a la Адам. Здесь мы и обосновались, потом Гэтсби достал из встроенного буфета бутылку шартреза, и мы насладились превосходным букетом густого, как мед, ликера из подвалов знаменитого картезианского монастыря.

Он не отводил глаз от Дейзи и, на мой взгляд, делал переоценку ценностей, то есть интерьера, в зависимости от того, какое впечатление производила богатая обстановка его покоев на миссис Бьюкенен. А временами он застывал в растерянности и недоумении и смотрел по сторонам отсутствующим взглядом, словно рядом с Дейзи все вещи этого мира теряли свою первоначальную ценность, и не было ничего более важного на свете, кроме затмевающего все и вся божественного образа его возлюбленной. В таком просветленном состоянии он едва не свалился с лестницы, - и хорошо еще, что я оказался в этот момент рядом с ним.

Его спальня была, возможно, самым скромным и аскетическим помещением виллы, не считая лежащего на туалетном столике несессера с бритвенными и прочими принадлежностями из чистого золота. Дейзи сразу же потянулась к золотому гребню и начала расчесывать свои роскошные волосы, а Гэтсби сидел в кресле, жмурился от удовольствия, как сытый кот, и смеялся тихим счастливым смехом.

- Как это странно, старина, - весело сказал он. - Не могу поверить, как ни стараюсь...

Судя по всему, расположение духа Гэтсби благополучно миновало две фазы и сейчас как раз вступало в третью. После естественного замешательства и смущения, после всепоглощающей радости и восторга, он преисполнился ошеломляющего восхищения и даже умиления от того, что его избранница была рядом с ним. Долгие годы мечтал он об этом дне, мысленно принимал ее в своем огромном доме, ждал ее бессонными ночами, стиснув зубы в невероятном напряжении душевных сил. Теперь наступила реакция: он все -таки добился своего, но что-то словно сломалось у него в душе, как лопнувшая пружинка в каминных часах.

Этот эмоциональный коллапс продолжался еще с минуту, потом он взял себя в руки и начал демонстрировать свой гардероб. Гэтсби распахивал перед нами один шкап за другим, показывал множество костюмов, домашних и купальных халатов, галстуков, разноцветных сорочек, разложенных на полках - по дюжине в каждой стопке.

- Мой английский поставщик отправляет мне одежду и белье два раза в год - к началу весеннего и осеннего сезона.

Он достал с полки несколько стопок и вывалил прямо на стол разноцветную груду сорочек плотного шелка, тончайшего полотна и мягкой фланели, распустившихся на наших глазах диковинными тропическими цветами. Увидев наш восторг и удивление, Гэтсби стал выкладывать дюжины новых и новых сорочек в клетку, крапинку и полоску, с вышитыми темным шелком монограммами и причудливыми узорами; разноцветная гора, вздымавшаяся чуть ли не до самого потолка, расцвечивалась коралловыми, лазоревыми, изумрудными и оранжевыми тонами и полутонами. Глядя на все это великолепие, Дейзи вначале жалобно застонала, а потом разрыдалась по - женски - в голос, - уткнувшись головой в кипу хрустящей мануфактуры.

- Какие красивые сорочки! - заливалась она горькими слезами, а мягкая ткань заглушала всхлипывания и стенания. - Простите меня, ради Бога, но я никогда прежде не видела таких чудесных... таких восхитительных сорочек...

* * *

После дома нам предстояло осмотреть поместье, плавательный бассейн, гидроплан и летнюю оранжерею, но вначале через открытое окно до нас донеслись отдаленные раскаты грома, а потом опять хлынул дождь. Мы встали рядом у окна и долго смотрели на покрытые мелкой рябью воды пролива.

- Если бы не сел туман, мы бы увидели отсюда и ваш дом, - сказал Гэтсби Дейзи. - Там у вас, на причале, всю ночь светится зеленый огонек.

Дейзи в порыве нежности взяла его под руку, но он, похоже, не обратил на это ни малейшего внимания, поскольку осмысливал скрытое значение прозвучавшей только что фразы. Зеленый огонек как символ надежды утратил для него свое глубокое символическое значение в эту вот самую минуту. Раньше он был для него путеводной звездой, освещавшей пути и дороги, которыми ходила Дейзи; раньше он смотрел на него и думал, что, возможно, в эту самую минуту и Дейзи взглянула на мерцающий в ночи огонек, неясно предчувствуя будущую встречу... Все это осталось в прошлом, и зеленый огонек стал именно тем, чем и был на самом деле: зеленым сигнальным фонарем - и не более того! Что же, значит, под хрустальным куполом небес стало еще на одну мечту меньше, - вот так и уходит из нашей жизни романтика и волшебство!

В сгущающихся сумерках я ходил по комнате и рассматривал разные занимательные вещицы. Мое внимание привлекла увеличенная фотография пожилого джентльмена в костюме яхт - клуба, висевшая на стене над столом.

- Кто это?

- Это? Это мистер Дэн Коди, старина. Мне показалось, что я слышал это имя.

- Он уже умер. Некогда это был мой лучший друг.

Потом я увидел на бюро маленькую фотографию самого Гэтсби - он стоял, дерзко и даже вызывающе вздернув подбородок, тоже в костюме яхт - клуба; на вид ему было лет восемнадцать.

- Ой, просто восхитительно! - радостно воскликнула Дейзи. - Надо же - "помпадур"! Вы никогда не рассказывали, что носили такую прическу, - и про яхту тоже.

- Вы лучше сюда посмотрите, - поспешно перевел разговор на другую тему Гэтсби. - Здесь газетные вырезки - все это о вас.

Они стояли рядом, перебирая пожелтевшие листки. Я уже собрался попросить его показать коллекцию рубинов, но неожиданно зазвонил телефон, и Гэтсби подошел к аппарату.

- Да... Нет... Не могу сейчас... Я же сказал, не могу сейчас разговаривать, старина... Нет - только маленький городок... Неужели он сам не знает, что это такое - маленький городок... От него не будет никакого толку, если Детройт для него - маленький городок...

Гэтсби повесил трубку.

- Скорее идите сюда! - закричала Дейзи от окна.

Дождь все еще шел, но свинцовая пелена туч на западе разошлась, и где-то над самым морем уже распустились бутоны золотистых и розовых облачков.

- Вы только посмотрите на эту красоту! - прошептав ла она. - Как же мне хочется поймать одно такое розовое облачко, усадить вас на него, дунуть - и плывите себе по воле ветра...

Я собрался было опять "оставить их на несколько минут", но они и слушать меня не захотели. Возможно, мое присутствие позволяло им острее чувствовать запретную и предосудительную близость.

- Вот что мы сейчас сделаем, - сказал Гэтсби, - позовем Клипспрингера, и пусть он нам сыграет что-нибудь на пианино.

С криком "Юинг! Юинг! Где вы?" Гэтсби вышел из комнаты, и уже через несколько минут вернулся назад в компании смущенного молодого человека Несколько изнуренного вида, с жидковатыми светлыми волосами и в очках в черепаховой оправе. Сейчас он выглядел не так затрапезно, как давеча: на нем были парусиновые брюки неопределенного цвета, спортивная рубашка с воротником "апаш" и спортивные туфли.

- Наверное, мы помешали вашим занятиям? - вежливо осведомилась Дейзи.

- Я спал! - отчаянно закричал мистер Клипспрингер в припадке смущения. - То есть, нет! Вначале я спал, а потом, э - э-э, встал...

- Клипспрингер прекрасно играет на пианино, - оборвал его Гэтсби. - Не правда ли, старина, вы ведь играете на пианино? Эй, вы меня слышите, Юинг...

- Собственно... Собственно говоря, я плохо играю. Вернее, я вообще не играю, знаете ли. Да, я давно уже не практике.

- Вниз, старина, идемте вниз, - оборвал его посредине фразы Гэтсби. Затем он мягко щелкнул выключателем. Серые подслеповатые окна исчезли, и весь дом засверкал бриллиантовой россыпью огней.

В огромном музыкальном салоне Гэтсби зажег одну - единственную лампу - возле пианино, дрожащей рукой дал Дейзи прикурить и сел рядом с ней на диван, в дальнем темном углу комнаты, куда проникали только отблески от натертого до зеркального блеска паркета холла.

Зазвучали первые аккорды "Обители любви", вдруг Клипспрингер бросил играть, развернулся на табуретке и с виноватым видом посмотрел в сторону Гэтсби.

- Ну, я же говорил вам. Говорил. У меня ничего не полу...

- Старина, вы попытайтесь не разговаривать, а играть, - прервал его Гэтсби и властно произнес: - Играйте же, наконец!

...В час рассвета, В час заката На улыбку не скупись...

За окном завывал ветер, а где-то далеко, в открытом море, сверкали молнии и перекатывались глухие раскаты грома. Сумерки опустились на Вест - Эгг и зажгли сотни лампочек - светлячков в окнах домов. В набитых битком вагонах нью - йоркского электропоезда торопились домой, мчались через мрак и непогоду усталые обитатели пригородов. Закончился еще один беспокойный день, и воздух был напоен тревогой и ожиданием встречи с днем завтрашним.

Пусть богач над златом чахнет У тебя другое счастье! В час рассвета, В час заката На улыбку не скупись...

Я опять заметил замешательство и озадаченность на лице Гэтсби, когда подошел к нему попрощаться. Похоже, он в очередной раз усомнился в подлинности своих собственных чувств и нежданной, негаданной благосклонности фортуны. Миновало ровно пять лет! Наверняка были сегодня такие мгновения, когда он бывал несколько разочарован тем, что реальность несколько не совпадает с идеалом, и Дейзи его мечты мало чем походит на оригинал. Впрочем, здесь ему было некого винить, кроме самого себя, вернее, своего богатого воображения. Как это обычно и бывает, идеальный образ превзошел реальный по всем статьям. Он творил свой идеал в порыве вдохновения, долгими бессонными ночами, наделяя его подчас такими качествами, какие и не снились прототипу. Но и в этом не было ничего из ряда вон выходящего: в состоянии ли скупая природная красота сравниться с нашим представлением о ней?

Он пытался справиться с обуревавшими его чувствами. Его широкая ладонь лежала на ее руке, а когда Дейзи что-то промурлыкала ему прямо в ухо, Гэтсби повернулся к ней по - юношески пылко и взволнованно. Он буквально утопал в мягких и теплых волнах ее обволакивающего голоса, который прямо-таки завораживал его, как пение Сирены.

Они попросту забыли обо мне, правда, Дейзи на секунду подняла голову и протянула мне руку, зато Гэтсби, похоже, вообще не помнил, кто я такой и почему здесь нахожусь. Я еще раз посмотрел на них, они взглянули на меня невидящими и непонимающими глазами, потому что весь огромный мир принадлежал только им двоим. Я вышел из комнаты, спустился по мраморной лестнице и ушел в дождь, оставив их наедине.

Как-то раз, ласковым летним утром, молодой амбициозный репортер из Нью - Йорка постучался в двери Гэтсби и бесхитростно поинтересовался, не имеет ли тот сказать что-нибудь.

- Имею ли я сказать что-нибудь... Простите, а о чем? - дипломатично справился Гэтсби.

- Неважно о чем - пару слов для прессы.

Через пять минут выяснилось, что молодой человек услышал фамилию Гэтсби в офисе редакции в связи с обстоятельствами, о которых он то ли не хотел говорить, то ли в них совершенно не разобрался. Но с похвальной для репортера пронырливостью "взял след" и отправился на разведку, причем в свой законный выходной день.

Это был своего рода выстрел навскидку, но самородное репортерское чутье не подвело. Слухи о Гэтсби, распространявшиеся усилиями сотен людей, пользовавшихся его гостеприимством и на этом основании считавших себя вправе судить о нем и его прошлом, перешли в иное качество, и был недалек тот день, когда Гэтсби и все с ним связанное должно было стать главной темой скандальных газетных публикаций. Молва связывала его с фантастическими проектами века, вроде "подземного нефтепровода в Канаду", рассказывали, что живет он вовсе не в доме, а на огромной яхте размером с трансатлантический лайнер, и именно на ней он тайно курсирует вдоль побережья Лонг - Айленда. Видимо, вся эта таинственность и чудовищное нагромождение слухов тешили самолюбие Джеймса Гетца из Северной Дакоты, - только трудно сказать почему.

Его звали Джеймс Гетц, во всяком случае, таково было его настоящее имя. Он изменил его в возрасте семнадцати лет - в знаменательный день, ставший началом его бурной карьеры, когда яхта Дэна Коди встала на якорь у одной из самых опасных отмелей Верхнего озера. Его звали Джеймс Гетц, когда он в тот день шатался без дела по берегу, одетый в рваное джерси грязно - зеленого цвета и парусиновые штаны, но уже Джей Гэтсби отвязывал, а попросту, "заимствовал" чужую лодку со стоянки у причала. Именно Джей Гэтсби добрался до "Туоломеи" Дэна Коди и сообщил ему, что ровно через полчаса поднимется ветер, сорвет яхту с якоря и разнесет ее в щепки.

Возможно, это имя пришло ему в голову не вдруг, возможно, он выдумал его задолго до того. Его родители были недалекими людьми и неудачливыми фермерами и он никогда не воспринимал их всерьез, да и не относился к ним, как к своим настоящим отцу с матерью. В своих юношеских фантазиях Джеймс Гетц воображал, будто достоин других родителей. Собственно, Джей Гэтсби - его, так сказать, духовный образ - возник из идеализации своей собственной натуры, став своего рода материальным воплощением неудовлетворенных юношеских амбиций. Он был агнцем Божьим, если слова эти сохранили хоть какой-нибудь смысл, а если сохранили, то он был именно "агнцем", исполнявшим Замысел Творца, если понимать под промыслом Божьим служение тщетной мирской суете и плотским утехам. Так был вылеплен Джей Гэтсби, вылеплен именно таким, каким только и мог он выйти из рук семнадцатилетнего юнца - в полном соответствии со вкусами и пристрастиями, свойственными этому возрасту.

Больше года он скитался по южному побережью Верхнего озера, конопатил лодки, ловил лосося, добывал съедобных моллюсков и вообще не брезговал никакой работой за стол и ночлег, Его смуглое мальчишеское тело обрастало мускулами в изнурительном рыбацком труде, а мятежный дух закалялся в безудержных и шумных попойках в портовых салунах. Он рано познал женщин, и, испорченный их вниманием, стал относиться к ним с презрением. Он презирал юных девственниц за их неискушенность и ненавидел зрелых женщин за их многоопытность, за их настойчивые попытки стать частью его мирка, построенного на патологически животном эгоцентризме.

Но в душе его не было покоя, там царили хаос и смятение. Самые затейливые и невероятные видения посещали его по ночам. Причудливые миры и ослепительные протуберанцы, тысячи солнц мелькали перед ним то ли в полусне, то ли в полубреду под вечное тиканье часов на умывальнике в душной комнате, на смятой постели или прямо на полу - на ворохе сваленной на пол одежды, пропитанной влажными испарениями мертвенно - голубого лунного света. Болезненное воображение плело один замысловатый узор за другим, оплетая сознание невидимыми путами, пока спасительный сон не принимал его в свои объятия посреди какой-нибудь особенно яркой и дерзкой сцены. Какое-то время ночное блуждание по звездам было для него потаенной дверцей в недоступный для него мир отдохновения и грез, словно Некто Великий и Ужасный внушал ему веру в иллюзорность бытия и убеждал в том, что мир незыблемо покоится на трех китах или, в крайнем случае, на крылышках эльфов.

Тщетная погоня за якобы уготованным ему блестящим будущим привела его в маленький лютеранский колледж Святого Олафа на юге Миннесоты; и это произошло за несколько месяцев до встречи с Коли. Там он продержался всего лишь две недели, потрясенный монашеским фатализмом в целом и всеобщим равнодушием к барабанам его судьбы в частности; однако самым большим разочарованием его послушничества стала унизительная работа дворника, которую предложили ему святые отцы в виде платы за учение. Она окончательно отвратила его от схоластической карьеры. Он вернулся к родным берегам, и как раз был занят тем, что подыскивал себе подходящую работу, когда яхта Дэна Коди встала на якорь у одной из самых опасных отмелей Верхнего озера...

Коди исполнилось пятьдесят. Он прошел свои университеты на серебряных приисках Невады, питался медвежьим мясом на Юконе и появлялся везде, где только пахло деньгами и металлом, начиная с семьдесят пятого. Сделки с монтанской медью принесли ему миллионы; золотые и прочие лихорадки, сотрясавшие Америку до самого основания, пощадили его физическое здоровье, но поставили на грань психического расстройства и размягчения мозга, чем не преминули воспользоваться увивавшиеся вокруг него женщины, и многие из них пытались разлучить его с деньгами, добытыми ценой лишений и труда. Так, некая Элла Кей, "добропорядочная журналистка из приличной газеты", посредством грязных интриг и низких ухищрений пыталась сыграть роль мадам де Ментенон при слабеющем Коди, и в конечном итоге заставила его искать убежище в открытом море на борту собственной яхты "Туоломеи"; в 1902 году пикантные подробности этой истории смаковала вся бульварная пресса. Пять лет он скитался по морям, и в конце концов зашел в залив Литтл - Герл в Верхнем озере, став вестником Судьбы для Джеймса Гетца.

Когда юный Гетц отдыхал, табаня веслом, и смотрел снизу вверх на леерное ограждение дека, изящная яхта показалась ему воплощением всего прекрасного, что только может быть на белом свете. Думаю, он улыбался, когда разговаривал с Коди, - к этому времени юный искатель приключений успел понять, что людям нравится его улыбка. Так или иначе, но Коди задал ему парочку вопросов (именно тогда и прозвучало новое имя) и с удовлетворением обнаружил, что юноша сметлив и дьявольски честолюбив. Через несколько дней он отправился с ним в Дулут и купил ему голубую куртку, шесть пар белых полотняных брюк и форменную фуражку яхт - клуба. Когда "Туоломея" вышла в открытое море и ушла в плаванье к Вест - Индии и Северной Африке - к берберийским берегам Джей Гэтсби драил палубу и ловко управлялся со снастями.

Он был зачислен в команду, впрочем, его прямые обязанности так и не были определены: Гэтсби попеременно нес вахту стюарда, помощника капитана, шкипера, секретаря. Доводилось ему бывать и "личным тюремщиком" Дэна Коди; Трезвый Дэн прекрасно знал, что может вытворить его второе "я" в пьяном виде! Обязанности тюремщика возлагались на Гэтсби именно в таких чрезвычайных ситуациях - и доверие Коди к нему росло, а со временем он стал полагаться на Джея больше, чем на самого себя. Пять лет ходили они по морям, трижды обойдя вокруг континента. Возможно, так могло бы продолжаться бесконечно долго, если бы одной несчастливой ночью, на стоянке в Бостоне, на палубу не поднялась Элла Кей. Дэн Коди тихо скончался ровно через неделю после этого, презрев все и всяческие законы гостеприимства, но, видимо, несчастному было не до них.

Я хорошо помню его портрет, который висел в спальне Гэтсби: седые волосы, багровое лицо с пустыми и колючими глазами. Он был одним из тех буйных конквистадоров Дикого Запада, кто привнес на Восток безудержный разврат публичных домов и необузданную жестокость салунов фронтира. В определенном смысле Гэтсби был обязан этому горькому пьянице благоприобретенным неприятием спиртного. Случалось, что на какой? нибудь слишком уж разгульной вечеринке женщины поливали его шампанским, но сам он позволял себе, в крайнем случае, только рюмку ликера.

Коди оставил ему двадцать пять тысяч долларов, но Гэтсби не получил ни цента из наследства старого морского волка. Он так до конца и не разобрался в юридической казуистике, благодаря которой миллионы Коди уплыли прямо в карман "добропорядочной журналистки из приличной газеты", но факт остается фактом: Гэтсби остался с тем, с чем приплыл к "Туоломее" пять лет тому назад, не считая бесценного жизненного опыта, благодаря которому юношеские грезы Джеймса Гетца облеклись в плоть и кровь.

* * *

Все это он рассказал мне много позже и исключительно для того, чтобы опровергнуть нелепые слухи о своем прошлом, в которых не было ни фана правды. Более того, происходило это в непростое для меня время, когда личные обстоятельства складывались таким образом, что я был готов поверить всему или ничему. Вот почему я и решил воспользоваться короткой заминкой в развитии событий, чтобы несколько прояснить ситуацию и поставить на место клеветников и сплетников, пока мистер Гэтсби переводит дух, если можно так выразиться!

Пауза возникла и в нашем с ним общении. Примерно пару недель мы не только не виделись, но даже не разговаривали по телефону. Я проводил в Нью - Йорке большую часть свободного времени, бродил с Джордан по вечерним улицам и всеми силами пытался войти в доверие к ее тетке преклонного возраста.

В конечном итоге я сам отправился к нему в один из воскресных дней, ближе к вечеру. Не прошло и двух минут после моего прихода, как заявился Том Бьюкенен в компании обуреваемых желанием выпить молодых людей. Я был просто потрясен, хотя удивляться следовало, скорее, нерасторопности Тома, умудрившегося так затянуть с "ознакомительным" визитом.

Молодые люди упражнялись в верховой езде где-то поблизости отсюда, - Том, его приятель по фамилии Слоун и хорошенькая особа в коричневой амазонке, которым доводилось бывать в доме Гэтсби и раньше.

- Рад видеть вас, - сказал Гэтсби, выйдя на веранду. - Искренне рад, что вы заглянули ко мне.

Словно их это волновало!

- Прошу садиться. Сигареты? Сигары? - он нервно ходил по комнате и звонил в колокольчик, вызывая прислугу. - Через минуту принесут чего-нибудь выпить.

Его определенно беспокоило присутствие Тома. Правда, он все равно не успокоился бы, не угостив нежданных гостей, отдавая себе отчет в том, что за этим они, собственно, и явились. Мистер Слоун капризно отказывался от предлагаемых угощений.

- Лимонад?

- Нет, не хочу.

- Может быть, шампанского?

- Спасибо, что-то не хочется.

- Ну, тогда - извините, - сокрушенно сказал Гэтсби и сразу же спросил: - Хорошая была прогулка?

- Здесь в округе прекрасные дороги.

- Но я полагал, что автомобили...

- Может быть...

Повинуясь какому-то порыву, Гэтсби повернулся к Тому, который с самого начала повел себя так, словно они встретились впервые.

- Кажется, мы с вами где-то встречались, мистер Бьюкенен?

- О, да, - сказал Том с грубоватой фамильярностью. - Как же, помню. Прекрасно помню.

Я был готов отдать голову на отсечение, что Том ни сном ни духом не помнит о случайной встрече в нью - йоркском ресторанчике.

- Помните? Пару недель тому назад...

- А, вот когда! Вы еще тогда были с Ником.

- Имею честь быть знакомым с вашей супругой, - почти что агрессивно продолжил Гэтсби.

- Как тесен мир, - равнодушно обронил Том и повернулся ко мне: - Ник, ты ведь живешь где-то поблизости?

- Совсем рядом.

- Надо же!

Мистер Слоун не принимал участия в беседе и сидел, откинувшись на спинку кресла, с надменным и усталым видом. Молодая леди тоже хранила загадочное молчание, но после пары хайболов расцвела нежной и обольстительной улыбкой.

- О, мы намереваемся выбраться на пленэр, и рассчитываем быть у вас в следующее воскресенье, мистер Гэтсби, - медовым голосом заявила она. - Вы ведь не возражаете?

- Как можно, леди! Почту за честь...

- Решительно, вы очень любезны, - бесцветным голосом произнес мистер Слоун. - Однако нам пора...

- Помилуйте, почему так скоро? - вежливо запротестовал Гэтсби.

Теперь он взял себя в руки, и ему определенно захотелось пообщаться с Томом Бьюкененом накоротке.

- Собственно, а почему бы вам не остаться на ужин? Я не удивлюсь, если заглянет кто-нибудь из Нью - Йорка.

- Нет, нет, приглашаю всех к себе, - с энтузиазмом заявила молодая леди. - Всех! И вас тоже!

Последняя реплика относилась ко мне. Тем временем мистер Слоун выбрался из кресла и встал посреди гостиной.

- Поехали! - сказал он, обращаясь к юной амазонке.

- Правда! Правда... - кокетливо продолжала она. - Давайте поедем, мило проведем время. Места хватит для всех!

Гэтсби посмотрел на меня с немым вопросом. Он явно хотел поехать, словно не видел того, что мистер Слоун крайне этим недоволен и уже решил для себя этот вопрос.

- Боюсь, что не могу воспользоваться вашим любезным приглашением, - сказал я.

- Но вы-то поедете, мистер Гэтсби? - не унималась леди - амазонка.

Мистер Слоун зловеще прошептал ей что-то прямо в ухо.

- Вовсе даже не опоздаем, - громко ответила она. - Просто нужно собираться и ехать прямо сейчас.

- Правда, я не держу лошадей, - сказал Гэтсби. - Последний раз я ездил верхом на фронте, а своей конюшни так и не завел. Впрочем, я поеду следом за вами на авто. Буду готов через минуту.

Мы вышли на веранду, мистер Слоун и юная леди отошли в сторону и яростно заспорили.

- Черт побери! - сказал Том. - Он что - действительно поедет? Не понял, что ли, что он ей ни к чему?

- Но ведь она его пригласила.

- Там соберутся люди, а он никого из них не знает. Где, к чертям собачьим, он познакомился с Дейзи? - нахмурился Том. - Черт его знает, может, я чего-нибудь недопонимаю, но мне абсолютно не нравится, когда приличные женщины ездят незнамо куда и знакомятся со всякими сомнительными типами.

Неожиданно я увидел, как мистер Слоун и леди спустились по мраморным ступенькам, он придержал стремя и помог ей сесть в седло, а потом вскочил на коня и сам.

- Уезжаем, - сказал Слоун, повернувшись к Тому, - мы уже опаздываем.

- Вы уж не сочтите за труд передать, что мы не могли ждать ни секунды, - его последние слова предназначались мне.

Том пожал мне руку, его приятели ограничились сухими кивками и сразу же пустили лошадей карьером.

Они едва успели скрыться за пожухлой августовской листвой, как на веранду вышел Гэтсби - в шляпе и с летним плащом в руке.

Похоже, Тому действительно не давала покоя мысль, что Дейзи ездит неизвестно куда и, мало того, без него, поэтому в следующий уик - энд он появился на вилле Гэтсби вместе с супругой. Думаю, что его присутствие привнесло нечто тягостное и гнетущее в обычно праздничную ауру jour fixe Гэтсби; во всяком случае, тот прием запомнился мне окрашенным в мрачные тона. Вроде бы и компания подобралась прежняя, и шампанское лилось рекой, и таким же разноголосым был гвалт броско разодетой публики, но что-то было не так. Что-то чуждое и враждебное самому духу вечеринки витало в воздухе. Раньше такого не было. Впрочем, я мог и ошибиться: может быть, я просто привык - привык воспринимать Вест - Эгг как некий самодостаточный мир со своей моралью, своими ценностями, своими героями и героинями; мир, ослепший и оглохший от упоения собой, - мир без комплексов неполноценности, поскольку он просто не знал, что это такое. Теперь представилась редкая возможность взглянуть на этот изолированный мирок как бы со стороны - глазами Дейзи, и переоценить то, с чем давно уже свыкся, что давно уже перестал видеть в истинном свете.

Том и Дейзи приехали ближе к вечеру, когда компании уже успели составиться и распасться, и все мы гуляли по сказочным аллеям сада шумной и нарядной толпой. Дейзи была в восторге - словно лишившись дара речи, она время от времени издавала довольные воркующие звуки.

- О, как это волнительно! - взволнованно шептала она. - Ник, всякий раз, когда тебе захочется поцеловать меня, дай мне только знать. И я - твоя! Только позови меня! - или предъяви "грин кард"! - зеленые карточки я обычно вручаю тем, кто...

- Присмотритесь к людям, - порекомендовал Гэтсби.

- А я и смотрю - уже все глаза проглядела. Я восхищена этими...

- Взгляните на их лица - многие из них должны быть вам знакомы, - продолжал, словно и не слыша ее, Гэтсби.

Том бесцеремонно - в своей обычной манере - и без капли стеснения таращился на почтенную публику.

- Я редко наношу визиты - все больше живу анахоретом, знаете ли, - нахально заявил он. - Так что я, скорее, вообще не вижу здесь ни одного знакомого лица.

- Но не станете же вы утверждать, в самом деле, что вам незнакома эта леди? - Гэтсби бросил неназойливый взгляд в сторону необыкновенной красавицы, которая выглядела экзотической орхидеей, распустившейся на фоне белой сливы.

Том и Дейзи застыли, широко раскрыв глаза и судорожно хватая ртами воздух. Кажущаяся нереальность происходящего, когда в запросто сидящем рядом с тобой человеке узнаешь вдруг кого-нибудь из "небожителей" - вроде звезды экрана или мультимиллионера, похоже, окончательно добила их.

- До чего она мила! - промурлыкала, наконец, Дейзи.

- Вполне с вами согласен, а мужчина, наклонившийся к ней, - тот самый знаменитый режиссер! - продолжил Гэтсби.

Он переходил с ними от одной группы гостей к другой и церемонно представлял:

- Миссис Бьюкенен... мистер Бьюкенен, - и после секундного колебания: - Настоятельно рекомендую: мистер Бьюкенен - отменный наездник и великолепный игрок в поло.

- О, нет, - решительно возразил Том, - ничего подобного.

Однако звучание этого словосочетания, видимо, настолько понравилось Гэтсби, что Том остался "великолепным игроком в поло" на весь оставшийся вечер.

- Никогда не встречала столько знаменитостей сразу и в одном месте! - оживленно произнесла Дейзи. - Ну, а этот, как его там, - с синим носом, - просто душка, вы не находите?

Гэтсби назвал его по имени и уточнил, что это всего - навсего мелкий продюсер.

- Все равно, он - душка!

- Дорогая, с куда большим удовольствием я не был бы "великолепным игроком в поло", - застенчиво произнес Том, - а, будучи одним из самых скромных и незаметных гостей, любовался бы на наших кинозвезд со стороны!

Потом Дейзи и Гэтсби танцевали. Признаться, меня удивили грациозные и старомодно - ностальгические па его фокстрота - мне впервые довелось увидеть танцующего Гэтсби. Потом они неторопливо побрели в сторону моего дома и около получаса просидели там на ступеньках, а я тем временем патрулировал ближние подступы в саду. "Мало ли что, - сказала Дейзи, - пожар, потоп или какое-нибудь еще наказанье Божье!"

Том выскочил откуда-то, когда мы сидели за столом и собирались ужинать.

- Вы не возражаете, если я вас покину и переберусь вон за тот столик? Там подобралась веселая компания, и парни рассказывают уморительные истории!

- Иди, милый, - сердечно промурлыкала Дейзи, - на всякий случай, возьми мой золотой карандашик, если вдруг потребуется записать чей-нибудь адресок.

Через какое-то время Дейзи огляделась по сторонам и сообщила мне, что "девица - явно из простонародья, но достаточно смазливая". Было совсем несложно понять, что не так уж весела и беззаботна была Дейзи в этот вечер, если не считать того получаса на ступеньках моего дома.

Мы оказались за столиком, где подобралась совсем уж подгулявшая компания. Каюсь - все это по моей вине: Гэтсби позвали к телефону, а я увидел старых знакомцев по прошлой вечеринке и подсел к ним безо всякой задней мысли. Но то, что забавляло меня в прошлый раз, сегодня действовало на нервы, отравляло вечер.

- Как самочувствие, мисс Бедекер?

Девица Бедекер тщетно пыталась прикорнуть у меня на плече. Услышав вопрос, она села подчеркнуто прямо и открыла глаза.

- Чиво?

Массивная леди, только что назойливо приглашавшая Дейзи сыграть в гольф в местном клубе "как-нибудь утречком", с темпераментом снулой рыбы бросилась на защиту подружки.

- О, сейчас-то она в порядке. Она всегда вот так ревет белугой после пятого или шестого коктейля. А сколько раз я ей говорила: "Милая, тебе и капли в рот брать нельзя".

- А я и не беру, - вяло огрызнулась девица Бедекер. Мы услышали вопли и тут же сказали доктору Сивету:

- Док, кому-то наверняка понадобится сегодня ваша помощь!

- Бедняжка не знает, как ей вас и благодарить, - ехидно заметила другая леди. - Когда вы макали ее головой в бассейн, то нечаянно забрызгали платье.

- Отвратительную взяли моду - чуть что, сразу макать головой в бассейн, - пробормотала мисс Бедекер. - Однажды они чуть не утопили меня в Нью - Джерси.

- Тем более я порекомендовал бы вам - ни единой капли впредь, милая моя, - интеллигентно заметил доктор Сивет.

- А ты это самому себе пропиши! - взревела девица Бедекер. - Тоже мне - доктор называется. Руки ходуном ходят. Да я бы ни за какие деньги не согласилась ложиться к алкоголику под нож.

И так далее, и тому подобное! Последнее, что я отчетливо запомнил: вечереет, а мы стоим рядом с Дейзи и смотрим короткометражный фильм под названием "Продюсер и его Звезда". Они все время просидели под раскидистой белой сливой. Он смотрел на Нее, и их лица почти соприкоснулись, разделенные одной лишь голубой полоской лунного света. Я подумал, что он весь вечер так вот заваливался и заваливался в ее сторону, подбираясь все ближе и ближе, как вдруг его губы впились в ее бархатистую звездную щечку.

- Мне она определенно нравится, - сказала Дейзи. - До чего все-таки мила...

Что же до остального, то оно действительно оскорбляло чувства Дейзи; мне показалось, что она растеряна - и это было не притворство, а крик души. Вест - Эгг определенно напугал ее, вернее, ее ужаснуло то, в какую обитель порока превратилось некогда скромное рыбацкое селение Лонг - Айленда, развращенное бродвейскими нравами; она была явно ошеломлена мощью первозданных эмоций, бурливших в котле страстей человеческих, едва прикрытом крышкой манер, и тем Вечным Призывом, который бередит бессмертную душу, торопя и понуждая пройти крестным путем из небытия в небытие. Было что-то тревожное в этом навязчивом опрощении чувств и нравов, которое она не могла, да и не желала принимать.

...Мы втроем сидели на мраморных ступеньках и ждали, когда появится их машина. Было совсем темно, и только десятифутовый прямоугольник света из раскрытых дверей рассекал предрассветный мрак. В гардеробной, за задернутой шторой, появлялись призрачные персонажи театра теней - женские силуэты, наводившие красоту перед невидимыми зеркалами.

- Послушай, а кто он такой - этот твой Гэтсби? - неожиданно спросил Том. - Не иначе, как крутой бутлегер?

- Интересно, кто это мог тебе такое сказать? - хмуро спросил я.

- Да никто. Думаешь - не видно! Вроде ты и сам не знаешь, все эти богатые выскочки - через одного бутлегеры.

- Только не Гэтсби, - коротко отрезал я.

Том замолчал, и слышно было, как хрустит гравий под подошвами его ботинок.

- Тут надо было хорошенько постараться, чтобы устроить такой балаган!

Подул легкий бриз, всколыхнув серую дымку боа Дейзи.

- Этот балаган будет поприличнее того зверинца, который собирается у нас, - сказала Дейзи, не скрывая раздражения.

- Что-то я не заметил, что ты была в восторге.

- А вот и была!

Том рассмеялся и повернулся ко мне:

- Ага, особенно, когда та рыжая попросила тебя отвести ее под холодный душ. Ник, ты обратил внимание, в каком диком восторге была моя благоверная?

Но Дейзи уже не обращала на него внимания, а под аккомпанемент музыки, доносившейся откуда-то из дома, еле слышно напевала своим грудным обволакивающим голосом, придавая хорошо знакомым словам совершенно новый смысл - неуловимо исчезающий в ночи. Когда мелодия взлетала вверх, ее низкий голос переплетался с напевными звуками и мягко ломался, как это всегда бывает с контральто, а после каждой каденции в мир словно выплескивалось немного чудотворной теплоты.

- Было много таких, кого и не собирались приглашать, - неожиданно сказала Дейзи. - И ту девушку не приглашали. Лезут, будто им тут медом намазано, ну, а он из вежливости помалкивает.

- Кто же он такой, черт побери? - опять взялся за свое Том. - Не успокоюсь, пока не выясню.

- Можешь не трудиться, я тебе и так расскажу, - сказала Дейзи. - Он занимается аптечным бизнесом - развернул целую сеть аптек.

Припозднившийся лимузин Бьюкененов бесшумно, словно пристыжено, вывернул из -за поворота.

- Спокойного сна, Ник, - сказала Дейзи.

Грустная мелодия вальса "Три часа утра", гвоздя нынешнего музыкального сезона, лилась из распахнутых дверей, и взгляд Дейзи скользнул мимо меня туда - к веселью и свету гостеприимного дома. Что и говорить, было нечто романтически притягательное в пестрой суете случайных встреч и ни к чему не обязывающих знакомств, чего так не хватало ей в упорядоченной нью - йоркской повседневности. Почему же так не хотелось ей уезжать отсюда, почему же не отпускала ее печальная мелодия? Неужели настолько хорош был незатейливый скромный вальс? Что же такого волшебного могло произойти в эти хмурые предрассветные часы? Может быть, ждала она, что скользнет сейчас кленовый листок - кораблик со снастями из паутинок по серебряной лунной дорожке, выпорхнет из него красавица - фея в ослепительном сиянии вечной юности и свежести и околдует, обворожит гостей, а с ними и хозяина, - и один лишь дерзкий взгляд ее очей сведет с ума Гэтсби, и позабудет он о пяти годах своей нерушимой верности. Кто знает...

- Ей совершенно не понравилось, - трагически прошептал Гэтсби.

- А, по - моему, очень даже понравилось.

- Нет, - терзался он, - нет, ей было скучно, и вообще...

Он замолчал, и я почувствовал, что Гэтсби искренне расстроен.

- Я все время ощущал какой-то барьер между нами: вроде бы она - рядом и вместе с тем далеко - далеко от меня. И я не мог, понимаете, не мог помочь ей это понять.

- Прошу прощения, вы это о танцах?

- О каких еще танцах? - Он нетерпеливо щелкнул пальцами, словно сбрасывая костяшки на счетах, а вместе с ними и все танцевальные вечера, которые устраивал в своем имении. - Старина, танцы здесь вообще не при чем.

Видимо, он хотел, чтобы Дейзи подошла к Тому и сказала, что не любит его, - ни больше и ни меньше, - а потом, перечеркнув таким образом последние четыре года своей жизни, можно было бы заняться утилитарной стороной дела, то есть оформлением будущих супружеских отношений. Наверное, после того как Дейзи обрела бы свободу, Гэтсби собирался вернуться с ней в Луисвилль и сыграть свадьбу в ее доме, как это и должна было произойти пять лет тому назад.

- А она не понимает, - сказал он. - А раньше могла понять практически все. Мы сидели с ней часами...

Он осекся и принялся мерить шагами опустевшую аллею, засыпанную апельсиновой кожурой, конфетными обертками и увядшими цветами.

- А не многого ли вы от нее хотите? - осторожно спросил я. - Прошлого не вернешь.

- Прошлого не вернешь? - недоверчиво переспросил он, как бы пробуя фразу на вкус. - Почему это не вернешь? Очень даже вернешь!

Он нетерпеливо огляделся по сторонам, будто прошлое затаилось где-то рядом, в тени его виллы, и достаточно было протянуть руку, чтобы крепко ухватить его за шкирку.

- Я сделаю все, чтобы вернуть то, на чем мы остановились пять лет назад, - сказал он и решительно добавил: - Абсолютно все. Она это поймет.

Он погрузился в воспоминания, и я почувствовал, что он мучительно пытается обрести в них самое себя или же какое-то необыкновенно важное для него чувство, что некогда растворилось без остатка во всепоглощающем пожаре любви. Да, судьба била его и ломала, и что-то навсегда осталось там - в начале пути, но если бы удалось вернуться к истокам и начать сначала, вероятно, и удалось бы еще повернуть все по - другому и понять, что же было безвозвратно утрачено - тогда, когда жизнь казалась бесконечной, и всё еще было впереди... ...Пять лет тому назад, погожим осенним вечером, они бродили по городу, вдыхая терпкий аромат прелой листвы, и забрели на странную улицу, где не росли деревья, а сама она словно щерилась тротуаром, ослепительно белым в серебристом свете луны. Здесь они остановились и повернулись друг к другу. Похолодало, и ночь была полна той колдовской загадочности и неосознанного смятения, которые на изломе осени всегда испытывают натуры впечатлительные и романтические. Мягкий электрический свет, лившийся из окон, с жадностью вылизывал лужицы ночного мрака у их ног. Мне вдруг открылось, рассказывал Гэтсби, что плитки тротуара - вовсе не плитки, а призрачные ступеньки бесконечной лестницы, теряющейся в листве над нашими головами, и можно было бы подняться вверх, но только в одиночку, а уже там - у самого источника Мироздания - припасть к его живительным струям и глотнуть первозданной магической Силы самой матери Природы.

Его сердце билось все чаще и чаще, когда бледное от волнения лицо Дейзи придвигалось к его лицу, заслоняя полнеба. Их венчала ночь, и Гэтсби знал, стоит ему поцеловать ее, стоит ему опалить бренным дыханием потаенную мечту, как сразу же навсегда исчезнет чувство божественного полета и свободы. И он медлил, словно боялся спугнуть мгновение, прислушиваясь к самым чувствительным струнам своей души, камертонам Творца и хрустальным колокольчикам звезд. Он все-таки поцеловал ее, и нежного прикосновения его губ было достаточно для того, чтобы вся она раскрылась навстречу ему, как цветок. Инкарнация свершилась.

Я не мог отделаться от ощущения, что уже слышал нечто подобное много лет назад, во всяком случае, в его чудовищно сентиментальном и даже слащаво - приторном повествовании был какой-то смутно знакомый мне ритм, угадывались отголоски некогда произнесенных, но уже напрочь забытых слов. В миг озарения где-то в глубине подсознания даже начал обрастать словесной плотью некий мысленный образ, и я открыл было рот, чтобы сформулировать прописную истину, но губы мои шевелились совершенно беззвучно, как у немого, и то, что я практически уже вспомнил, опять кануло в бездну памяти.

Окончание следует...