Остающимся в лагерях гражданам Северной Кореи

Никаких "проблем с правами человека" в нашей стране не существует,
потому что все в ней живут достойной и счастливой жизнью.

Центральное Телеграфное Агентство [Северной] Кореи,6 марта 2009 г.

Первым воспоминанием в его жизни была казнь. Мать привела его на пшеничное поле около реки Тэдонган, где охранники уже собрали несколько тысяч заключенных. Возбужденный таким количеством людей, мальчишка прополз под ногами взрослых в самый первый ряд и увидел, как охранники привязывают к деревянному столбу человека.

Шин Ин Гыну было всего четыре года, и он, конечно, еще не мог понять смысла произнесенной перед казнью речи. Но, присутствуя на десятках других казней в следующие годы, он еще не раз услышит обращенный к толпе рассказ начальника расстрельной команды о том, что мудрое и справедливое Правительство Северной Кореи давало приговоренному к смерти возможность "искупить вину" упорным трудом, но он отверг это щедрое предложение и отказался встать на путь исправления. Чтобы заключенный не мог выкрикнуть последние проклятия в адрес государства, которое вот-вот отнимет у него жизнь, охранники запихивали ему в рот горсть речной гальки, а потом накрывали голову мешком.

В тот - самый первый - раз Шин во все глаза смотрел, как три охранника взяли приговоренного на мушку. Каждый из них выстрелил по три раза. Грохот выстрелов так напугал мальчика, что он отпрянул и навзничь упал на землю, но торопливо поднялся на ноги и успел увидеть, как охранники отвязали от столба обмякшее, залитое кровью тело, завернули его в одеяло и бросили на телегу.

В Лагере 14, специальной тюрьме для политических врагов социалистической Кореи, собираться более чем по двое заключенным разрешалось только во время расстрелов. Приходить на них должны были все без исключения. Показательные казни (и страх, который они наводили на людей) использовались в лагере в качестве воспитательного момента.

Учителями (и воспитателями) Шина в лагере были охранники. Они выбрали ему мать и отца. Они научили его постоянно помнить, что любой нарушитель лагерных порядков заслуживает смерти. На склоне холма рядом с его школой был начертан девиз: Вся жизнь в соответствии с правилами и предписаниями. Мальчик хорошо выучил десять правил поведения в лагере, "Десять Заповедей", как он называл их позднее, и до сих пор помнит их наизусть. Первое правило гласило: "Задержанные при попытке к побегу расстреливаются немедленно".

Через десять лет после той казни охранники снова собрали на поле огромную толпу, только рядом с деревянным столбом соорудили еще и виселицу.

На этот раз он приехал туда на заднем сиденье машины, за рулем которой сидел один из охранников. Руки Шина были скованы наручниками, а глаза замотаны тряпкой. Рядом с ним сидел его отец. Тоже в наручниках и тоже с повязкой на глазах.

Их только что выпустили из расположенной внутри Лагеря 14 подземной тюрьмы, где они провели восемь месяцев. Перед освобождением им поставили условие: дать подписку о неразглашении всего, что происходило с ними под землей.

В этой тюрьме внутри тюрьмы Шина с отцом пытали, чтобы выбить признание. Охранники хотели знать о неудачной попытке побега, которую предприняли мать Шина и его единственный брат. Солдаты раздевали Шина, подвешивали над огнем и медленно опускали. Он терял сознание, когда начинала поджариваться его плоть.

Тем не менее он ни в чем не признался. Ему было просто не в чем признаваться. Он не замышлял бежать вместе с матерью и братом. Он искренне верил в то, чему его с рождения учили в лагере: во-первых, убежать невозможно, а во-вторых, услышав любые разговоры о побеге, необходимо доложить о них охране. Фантазий о жизни за пределами лагеря у Шина не возникало даже во сне.

Надзиратели в лагерной школе никогда не учили Шина тому, что назубок знает любой северокорейский школьник: что американские "империалистические выродки" строят планы напасть на его социалистическую родину, разорить и унизить ее, что "марионеточный режим" Южной Кореи покорно служит своему американскому повелителю, что Северная Корея - это великая страна, отваге и мудрости руководителей которой завидует весь мир... Он попросту даже не догадывался о факте существования Южной Кореи, Китая или Штатов.

В отличие от соотечественников маленького Шина не окружали вездесущие портреты Дорогого руководителя Ким Чен Ира. Мало того, он никогда не видел ни фотографий, ни изваяний его отца, Великого Вождя Ким Ир Сена, остающегося Вечным Президентом КНДР несмотря на свою смерть в 1994 году.

Хоть Шин был и не так важен для режима, чтобы тратить время и силы на его идеологическую обработку, доносить на родных и одноклассников его учили с малолетства. В награду за стукачество ему давали еды, а также позволяли вместе с охранниками избивать преданных им детей. Одноклассники же в свою очередь закладывали и били его. Когда охранник снял с его глаз повязку, Шин увидел толпу, деревянный столб, виселицу и подумал, нто его вот-вот казнят. Однако никто не стал засовывать ему в рот горсть камней. С него сняли наручники. Солдат отвел его в первый ряд замершей в ожидании толпы. Им с отцом была отведена роль наблюдателей.

Охранники подтащили к виселице женщину средних лет, а к столбу привязали молодого человека. Это были мать и старший брат Шина.

Солдат затянул на шее матери петлю. Мать попыталась поймать взгляд Шина, но он отвел глаза. Когда прекратились конвульсии и ее тело обмякло, трое охранников расстреляли брата Шина. Каждый из них сделал по три выстрела.

Шин смотрел, как они умирают, и радовался, что не оказался на их месте. Он очень злился на мать с братом за попытку побега. И хотя он целых 15 лет никому не признавался в этом, Шин был уверен, что виноват в их смерти именно он.

Через девять лет после казни матери Шин протиснулся между рядами электрифицированной колючей проволоки и побежал по снежной равнине. Это случилось 2 ноября 2005 года. До него никому из родившихся в северокорейских лагерях для политических заключенных бежать еще не удавалось. По всем имеющимся данным, Шин был первым и на данный момент единственным, у кого это получилось.

Ему было 23, и за пределами огороженного стеной из колючей проволоки лагеря он не знал ни одной живой души.

Через месяц он перешел через границу на китайскую сторону. Через два года он уже жил в Южной Корее. Через четыре поселился в Южной Калифорнии и стал работать полномочным представителем американской правозащитной организации "Свобода в Северной Корее" ("Liberty in North Korea", или "LiNK").

В Калифорнии он ездил на работу на велосипеде, болел за бейсбольную команду "Cleveland Indians" (потому что за них играл южнокореец Шин Су Чу) и два-три раза в неделю обедал в "In-N-Out Burger", считая, что гамбургеров лучше тамошних не сыщешь в целом свете.

Теперь его зовут Шин Дон Хёк. Он поменял имя сразу после приезда в Южную Корею, пытаясь таким образом начать новую жизнь - жизнь свободного человека. Сегодня это симпатичный мужчина с цепким, вечно настороженным взглядом. Одному из дантистов Лос-Анджелеса пришлось хорошенько поработать над его зубами, чистить которые в лагере у него не было никакой возможности. В общем и целом он почти идеально здоров. Но тело его превратилось в наглядное свидетельство всех лишений и тягот детства, проведенного в одном из трудовых лагерей, сам факт существования которых Северная Корея категорически отрицает.

От постоянного недоедания он так и остался очень невысоким и худым: роста в нем меньше 170 сантиметров, а веса - всего килограммов 55. Руки у него скрючены от непосильного труда. Нижняя часть спины и ягодицы сплошь покрыты шрамами от ожогов. На коже живота чуть выше лобка видны проколы от железного крюка, удерживавшего его тело над пыточным костром. На щиколотках остались шрамы от оков, за которые его подвешивали вверх ногами в одиночной камере. Ноги от щиколоток до коленей изуродованы ожогами и шрамами от электрифицированных кордонов из колючей проволоки, так и не сумевших удержать его в Лагере 14.

Шин приблизительно одного возраста с Ким Чен Ыном, упитанным, щекастым третьим сыном и официальным "великим наследником" Ким Чер Ира. Будучи почти сверстниками, эти два антипода олицетворяют собой бесконечные привилегии и тотальную нищету, то есть два полюса жизни в Северной Корее, формально бесклассовом обществе, где на деле судьба человека полностью зависит от кровного родства и заслуг или прегрешений его предков.

Ким Чен Ын родился коммунистическим принцем и воспитывался за дворцовыми стенами. Под вымышленным именем он получил среднее образование в Швейцарии, а потом вернулся в Северную Корею учиться в элитном университете имени своего дедушки. Благодаря своему происхождению он находится выше любых законов и обладает неограниченными возможностями. В 2010 году, несмотря на полное отсутствие военного опыта, был произведен в звание Генерала армии.

Шин родился рабом и рос за изгородью из колючей проволоки, по которой был пропущен ток высокого напряжения. Элементарные навыки чтения и счета он получил в лагерной школе. Кровь его была безнадежно замарана преступлениями отцовских братьев, и поэтому он не имел никаких прав и возможностей. Государство заранее вынесло ему приговор: непосильный труд и ранняя смерть от вызванных недоеданием болезней... и все это без суда, следствия, возможности обжалования... и в обстановке полной секретности.

Истории о людях, сумевших выжить в концлагерях, чаще всего строятся на достаточно стандартной сюжетной схеме. Органы госбезопасности забирают главного героя из уютного дома, отрывая его от любящих родных и близких. Чтобы выжить, ему приходится отбросить все моральные принципы и человеческие чувства, перестать быть человеком и превратиться в "одинокого волка".

Самой прославленной историей такого типа является, наверное, "Ночь" нобелевского лауреата Эли Визеля. 13-летний рассказчик в этой книге объясняет свои мучения, повествуя о нормальной жизни, существовавшей до того, как его вместе со всей семьей загнали в вагоны, идущие в немецкие лагеря смерти. Визель каждый день изучал Талмуд. Отец его был владельцем магазина, присматривал за порядком в их родной румынской деревне. Рядом всегда был дед, с которым они отмечали все иудейские праздники. Но после того как вся семья погибла в лагерях, Визель почувствовал "одиночество, ужасное одиночество в мире без Бога, без человека. Без любви и сострадания".

Но история выживания Шина совсем иная.

Его била мать, и он видел в ней только соперника в борьбе за еду. Отец, которому охранники позволяли спать с матерью всего пять ночей в году, полностью его игнорировал. Шин почти не знал своего брата. Дети в лагере враждовали и издевались друг над другом. Кроме всего прочего в своей жизни, Шин понял, что залогом выживания является умение настучать на других первым.

Слова "любовь", "жалость" и "семья" не имели для него никакого смысла, бог не умирал у него в душе и не исчезал из его жизни. Шин никогда даже не слышал о боге. В предисловии к своей "Ночи" Визель написал, что знания ребенка о смерти и зле "должны ограничиваться тем, что о них можно узнать из литературы".

Шин в Лагере 14 не знал, что существует литература. Он видел там всего одну книгу - учебник грамматики корейского языка. Ее часто держал в руках одетый в военную форму учитель, который носил на поясе кобуру с револьвером, а как-то раз тяжелой указкой забил до смерти одну из его одноклассниц.

В отличие от тех, кто боролся за выживание в концлагерях, Шин никогда не чувствовал, что его вырвали из нормальной цивилизованной жизни и низвергли на дно ада. Он в этом аду родился и вырос. Он принял его законы и правила. Он считал этот ад своим родным домом.

На текущий момент можно сказать, что северокорейские трудовые лагеря просуществовали вдвое дольше советского ГУЛАГа и в 12 раз - фашистских концлагерей. О месторасположении этих лагерей никаких уже споров не ведется: на спутниковых фотографиях высокой четкости, которые может посмотреть в Google Earth любой имеющий доступ к Интернету человек, видны гигантские, огороженные заборами зоны среди северокорейских горных хребтов.

По оценкам южнокорейских правительственных организаций, в этих лагерях содержится около 154 ООО узников. Госдепартамент США и несколько правозащитных групп считают, что количество заключенных достигает 200 ООО. Изучив собранные за десятилетия спутниковые снимки лагерей, аналитики Amnesty International заметили, что в 2011 году на их территории началось строительство новых сооружений, и с большой озабоченностью предположили, что происходит это в результате резкого роста населенности таких зон. Вполне вероятно, что таким образом спецслужбы Северной Кореи пытаются еще в зародыше ликвидировать возможность возникновения народных волнений в период перехода власти от Ким Чен Ира к его молодому и не проверенному в деле сыну.

По сведениям южнокорейской разведки и правозащитных организаций, на территории страны существует шесть таких лагерей. Самый крупный простирается на 50 км в длину и 40 км в ширину, т. е. по площади превосходит Лос-Анджелес. Большинство лагерей окружены электрифицированными изгородями из колючей проволоки со сторожевыми вышками, вдоль которых постоянно патрулирует вооруженная охрана. В двух лагерях - №15 и №18 - находятся зоны революциони- зации, где самые удачливые из заключенных проходят курс идеологической переподготовки и изучают труды Ким Чен Ира и Ким Ир Сена. Способные вызубрить эти учения и доказать свою лояльность режиму могут получить шанс выйти на свободу, однако даже в этом случае до конца своей жизни останутся под пристальным наблюдением госбезопасности.

Остальные лагеря являются "районами полного контроля", где заключенных, считающихся "неисправимыми", доводят до смерти изнурительным трудом.

Именно таким районом тотального контроля является Лагерь 14, в котором жил Шин, - самый страшный из всех. Именно сюда отправляются многие пострадавшие в "чистках рядов" партийные, государственные и военные чиновники, зачастую вместе с семьями. В этом основанном в 1959 году лагере, находящемся в центральном регионе Северной Кореи (неподалеку от городка Кэчхон в провинции Южный Пхёнган), содержится до 15 ООО узников. На расползшейся по глубоким горным ущельям и долинам территории размерами около 50 км в длину и 25 км в ширину работают сельскохозяйственные предприятия, шахты и заводы.

Шин - единственный из родившихся в трудовом лагере людей, кому удалось совершить побег, но на данный момент в свободном мире есть еще не меньше 60 других очевидцев, побывавших в таких лагерях. По крайней мере 15 из них - это граждане Северной Кореи, прошедшие идеологическое перевоспитание в специальной зоне Лагеря 15, заслужившие, таким образом, свободу и позднее сумевшие перебраться в Южную Корею. Удавалось бежать в Южную Корею и бывшим охранникам других трудовых лагерей. Бывший подполковник Северокорейской армии Ким Ён, некогда занимавший высокие посты в Пхеньяне, провел шесть лет в двух лагерях и смог убежать, спрятавшись в вагоне поезда, перевозившего уголь.

Тщательно изучив свидетельства этих людей, представители Коллегии адвокатов Южной Кореи в Сеуле составили максимально подробное описание повседневной жизни в лагерях. Каждый год в них проводится несколько показательных казней. Других людей забивают до смерти или расстреливают охранники, имеющие практически ничем не ограниченную лицензию на убийства и сексуальное насилие. Большинство заключенных занято выращиванием урожая, добыванием угля в шахтах, шитьем армейской униформы и производством цемента. Дневной рацион узников состоит из кукурузы, капусты и соли, в количествах, достаточных только для того, чтобы не умереть голодной смертью. У них выпадают зубы, чернеют десны, теряют прочность кости. К 40 годам большинство из них уже не могут разогнуться и ходить в полный рост. Заключенные получают один-два комплекта одежды в год, поэтому жить, спать и работать им приходится в грязных лохмотьях, без мыла, носков, рукавиц, нижнего белья и туалетной бумаги. Работать по 12-15 часов в день они обязаны до самой смерти, которая наступает, как правило, от болезней, вызванных недоеданием, еще до наступления 50-летнего возраста. Точные данные о количестве погибших получить практически невозможно, но, по оценкам западных правительственных и правозащитных организаций, в этих лагерях нашли свою смерть сотни и сотни тысяч людей.

В большинстве случаев граждан Северной Кореи отправляют в лагеря без суда и следствия, и многие из них умирают там, так и не узнав ни сути обвинений, ни приговора. Сотрудники Департамента государственной безопасности (части полицейского аппарата с 270 ООО сотрудниками в штате) забирают людей прямо из дома, чаще всего по ночам. Принцип распространения вины осужденного на всех членов его семьи имеет в Северной Корее силу закона. Вместе с "преступником" часто арестовывают его родителей и детей. Ким Ир Сен сформулировал этот закон в 1972 году следующим образом: "Семя наших классовых врагов, кем бы они ни были, должно быть вытравлено из общества в трех поколениях".

Впервые я увидел Шина зимой 2008 года. Мы договорились встретиться в корейском ресторанчике в центре Сеула. Шин был разговорчив и очень голоден. За время нашей беседы он умял несколько порций риса с говядиной. За едой он рассказал нам с переводчиком о том, каково было смотреть, как вешали его мать. Он возложил на нее вину за перенесенные в лагере пытки и даже признался, что до сих пор ненавидит ее за это. Еще он сказал, что никогда не был "хорошим сыном", но не объяснил почему.

Он рассказал, что за все свои лагерные годы он ни разу не слышал слова "любовь", особенно от матери, женщины, которую он продолжает презирать даже после ее смерти. О концепции всепрощения он впервые услышал в южнокорейской церкви. Но он не понял его сути. По его словам, просить прощения в Лагере 14 означало просто "умолять не наказывать".

Он написал о пережитом в лагере книгу воспоминаний, но ею в Южной Корее мало кто заинтересовался. В момент нашей встречи у него не было ни работы, ни денег, он сильно задолжал за квартиру и не знал, что делать дальше. Правила в Лагере 14 под страхом смерти запрещали интимные контакты с женщинами. Теперь ему хотелось начать нормальную жизнь и найти себе подружку, но он, по его собственным словам, даже не представлял, с чего начинать поиски и как это делать.

После ужина он отвел меня в свою убогую, но тем не менее непозволительно дорогую для него сеульскую квартирку. Упрямо стараясь не смотреть мне в глаза, он все-таки показал мне свой отрубленный палец и испещренную шрамами спину. Он позволил мне себя сфотографировать. Несмотря на все перенесенные страдания, лицо у него было совсем детское. Ему тогда было 26 лет... с момента побега из Лагеря 14 прошло три года.

Мне же в момент, когда состоялась эта памятная встреча, было 56. Будучи корреспондентом "Washington Post", я уже больше года искал историю, способную объяснить, как северокорейские власти используют репрессии в попытках спасти свою страну от полного краха.

"Коллапс" политических систем стало моей журналистской специальностью. Почти три десятилетия я работал на "Washington Post" и "New York Times", рассказывая о "несостоятельных государствах" Африки, крушении коммунистического блока в Восточной Европе, распаде Югославии и мучительно медленной стагнации находящейся под властью генералов Бирмы. Любому находящемуся в свободном мире наблюдателю кажется, что Северная Корея уже созрела (а в действительности давно перезрела) для такого же коллапса. В регионе, где буквально все вокруг становились богаче, народ этой страны становился все беднее, голоднее и оказывался во все более глухой изоляции от мира.

Тем не менее Ким Чен Ир не ослаблял своей железной хватки. Тоталитаризм и репрессии помогали ему удерживать на плаву свое полумертвое государство.

Для меня главной проблемой, мешавшей продемонстрировать, как правительству Ким Чен Ира это удается, была полная закрытость страны. В остальных частях мира жестоким тоталитарным режимам не всегда удается наглухо запечатать свои границы. У меня была возможность открыто работать в Эфиопии Менгисту Хайле Мариама, Конго Жозефа-Дезире Мобуту и Сербии Слободана Милошевича. Написать про Бирму мне удалось, пробравшись туда под видом туриста.

Но северокорейский режим ведет себя гораздо осторожнее. Иностранных репортеров, особенно американцев, на территорию страны пускают очень редко. Я смог побывать в Северной Корее всего раз. Там я увидел только то, что мне хотели показать мои "опекуны" из госбезопасности, а о реальной жизни страны я практически ничего не узнал. Журналисты, пытающиеся проникнуть в Северную Корею нелегально, рискуют на месяцы или даже годы угодить в тюрьму за шпионаж. Для освобождения этих людей, бывало, требовалось вмешательство бывших американских президентов.

Из-за этих ограничений журналистские материалы о Северной Корее в большинстве своем пусты и пресны. Такие репортажи, как правило, пишутся где-нибудь в Сеуле, Токио или Пекине и начинаются с рассказа об очередной провокации Пхеньяна, например застреленной мирной туристке или потопленном военном корабле. Затем следует давно набивший оскомину набор журналистских штампов: американские и южнокорейские официальные лица выразили крайнее возмущение, китайские официальные лица призвали к сдержанности, ведущие аналитики предположили, как дальше будут развиваться события и т.д. Я и сам таких заметок написал предостаточно.

Но с появлением Шина все эти репортерские стандарты рухнули. История его жизни стала ключом, открывшим ранее наглухо запертые двери и позволившим любому аутсайдеру увидеть, как клан Кимов использует детский рабский труд и убивает граждан своей страны ради сохранения власти. Через несколько дней после нашей встречи миловидное лицо Шина и материал о пережитых им ужасах появились на первой полосе "Washington Post".

"Ого!" - электронное сообщение с одним-единственным этим словом пришло мне от председателя совета директоров "Washington Post Company" Доналда Е. Грэма в утро публикации материала. Немецкий кинорежиссер, приехавший в вашингтонский Музей холокоста, в день выхода статьи решил снять документальный фильм о жизни Шина . "Washington Post" опубликовала редакционную статью, в которой говорилось, что, как бы ни было ужасно все то, что пришлось пережить Шину, еще больший ужас вызывает равнодушие, с которым мир относится к факту существования трудовых лагерей в Северной Корее.

"Сейчас американские школьники спорят о том, почему президент Франклин Д. Рузвельт не стал бомбить железные дороги, ведущие в гитлеровские лагеря смерти, - говорилось в последних строках этой статьи, - но буквально через поколение уже их дети могут спросить, почему страны Запада бездействовали, смотря на предельно четкие и понятные спутниковые снимки лагерей Ким Чен Ира".

История Шина вроде бы задела за живое и обычных читателей. Люди присылали бумажные и электронные письма, предлагая помочь ему деньгами или жильем, стараясь поддержать его молитвами.

Супруги из Коламбуса, штат Огайо, прочитали статью, связались с Шином и оплатили его переезд в США. Лоуэлл и Линда Дай сказали Шину, что хотели бы стать для него родителями, которых у него никогда не было.

У прочитавшей мою статью американки корейского происхождения Харим Ли появилась мечта встретиться с Шином. Позднее они встретились в южной Калифорнии и полюбили друг друга.

Моя статья была всего лишь очень поверхностным рассказом о жизни Шина, и я в какой-то момент подумал, что более глубокое исследование его истории поможет нам сорвать покровы тайны с механизмов тоталитарного режима Северной Кореи. Конкретное же изучение подробностей невероятного побега Шина может также продемонстрировать, что некоторые детали этой машины уже пришли в полную негодность, в результате чего совершенно не ориентирующийся в большом мире молодой беглец смог незамеченным пройти через почти всю территорию полицейского государства и перебраться в Китай. Не менее важным будет и еще один результат: никто из прочитавших книгу о мальчике, родившемся в Северной Корее только для того, чтобы погибнуть от непосильного труда, не сможет больше игнорировать факт существования лагерей.

Я спросил у Шина, не заинтересует ли его этот проект. Он размышлял целых девять месяцев. Все это время активисты правозащитных движений из Южной Кореи, Японии и США убеждали его согласиться на сотрудничество, говоря, что изданная на английском языке книга поможет людям всего мира понять, что происходит в Северной Корее, даст возможность оказывать на ее власти серьезное международное давление, а также, вероятно, позволит лично ему решить свои финансовые проблемы. Когда Шин дал согласие, мы с ним договорились провести семь серий интервью: сначала в Сеуле, затем в калифорнийском Торренсе и, наконец, в Сиэтле, штат Вашингтон. Доходы с книги мы договорились поделить пополам. Но я получил полный контроль над ее содержанием.

Шин начал вести дневник в начале 2006 года, т. е. приблизительно через год после побега из Северной Кореи. Он продолжал писать и оказавшись в одной из сеульских больниц с тяжелейшей депрессией. Именно эти дневниковые записи легли в основу его книги воспоминаний "Побег в большой мир", изданной в 2007 году на корейском языке Центром сбора данных о нарушениях прав человека на территории Северной Кореи.

Содержание этой книги стало отправной точкой для нашей совместной работы. И вот что интересно: мне постоянно казалось, что Шину страшно со мной разговаривать. Нередко я чувствовал себя дантистом, взявшимся без анестезии сверлить ему зубы. Эта мучительная для Шина процедура затянулась на два с лишним года. Он изо всех сил старался заставить себя доверять мне. Вообще он охотно признавался, что ему стоит большого труда заставить себя доверять не только мне, а и любому другому человеку. Это недоверие было неизбежным следствием полученного в детстве воспитания. Надзиратели научили его предавать и продавать своих родителей и друзей, и он до сих пор не может избавиться от уверенности, что все прочие люди будут поступать с ним точно так же.

Во время работы над этой книгой и мне тоже приходилось бороться с чувством недоверия. Шин ввел меня в заблуждение, рассказывая о своей роли в гибели матери, еще в самом первом интервью, а потом продолжал делать то же самое в последующих беседах. В результате, когда он вдруг начал рассказывать об этом совсем иначе, я задался вопросом, а не являются ли плодом фантазии и какие-то другие эпизоды его истории.

Проверить факты случившегося в Северной Корее невозможно. Ни одному иностранцу никогда не удавалось побывать в северокорейских лагерях для политзаключенных. Рассказам о том, что происходит внутри этих лагерей, нельзя найти подтверждения из независимых источников. Спутниковые фотографии помогли лучше понять, что из себя представляют эти лагеря, однако главным источником информации о них все равно остаются перебежчики, мотивации и правдивость которых нередко вызывают определенные сомнения. Зачастую, оказываясь в Южной Корее или других странах, эти люди стремятся любыми способами заработать денег и, соответственно, охотно подтверждают тенденциозные заявления и слухи, распространяемые активистами-правозащитниками, воинствующими антикоммунистами и идеологами правого толка. Некоторые беглецы вообще отказываются говорить, если им не заплатить вперед. Другие повторяют одни и те же сенсационные истории, услышанные от других, но не пережитые на собственном опыте.

Хоть Шин и продолжал относиться ко мне с определенным недоверием, он ответил на все вопросы о своем прошлом, какие я только смог для него придумать. Обстоятельства его жизни могут казаться совершенно неправдоподобными, но они оказались вполне созвучными тому, что рассказывали о пережитом другие бывшие узники и охранники лагерей.

- В рассказанном Шином нет расхождений с тем, что я слышал о лагерях из других источников, - сказал эксперт по правам человека Дэвид Хок, беседовавший с Шином и шестьюдесятью другими бывшими заключенными трудовых лагерей во время работы над докладом "Спрятанный ГУЛАГ", в котором рассказы беглецов сопоставлялись с аннотированными спутниковыми снимками лагерей.

Впервые он был опубликован в 2003 году американским Комитетом борьбы за права человека в Северной Корее, а позднее не раз дополнялся и обновлялся по мере появления новых свидетельств и более качественных спутниковых фотографий. Хок сказал мне, что Шин знает какие-то вещи, о которых никогда не говорили другие беглецы, потому что в отличие от них родился и вырос в лагере. Кроме того, рассказы Шина прошли проверку в Коллегии адвокатов Южной Кореи и были включены в "Белую книгу о состоянии прав человека в Северной Корее" 2008 года. Юристы провели многочисленные длительные беседы с Шином и другими беглецами, согласившимися на эти интервью. Как написал Хок, власти Северной Кореи могут "опровергнуть, поставить под сомнение или доказать несостоятельность" изложенных Шином фактов только одним способом - открыв доступ в лагеря зарубежным экспертам. Пока этого не произойдет, заявляет Хок, его свидетельства будут считаться достоверными.

Шин, вероятно, не ошибается, предполагая, что в случае коллапса Северной Кореи ее правители, опасаясь обвинений в преступлениях против человечности, поторопятся уничтожить лагеря еще до того, как до них доберутся инспекторы и следователи.

- Чтобы враги ничего не могли узнать о нашей жизни, - как-то сказал Ким Чен Ир, - мы должны окутать ее густым и непроглядным туманом.

Пытаясь получить максимально полное представление о том, чего я не имел возможности увидеть своими глазами, я почти три года посвятил изучению и освещению в прессе состояния северокорейской армии, власти, экономики, рассказывал о нехватке продуктов питания и нарушениях прав человека в стране. Я взял интервью у десятков перебежчиков из Северной Кореи, среди которых были три бывших заключенных Лагеря 15, а также бывший надзиратель, работавший в четырех разных лагерях. Я беседовал с южнокорейскими учеными и специалистами, имеющими возможность бывать в Северной Корее, а также прочитывал все новые исследования и свидетельства очевидцев о лагерях. В США я провел серии длительных интервью с американцами корейского происхождения, ставшими ближайшими друзьями Шина.

Оценивая то, что рассказал Шин, читатель должен помнить, что многим другим заключенным лагерей пришлось пережить точно такие же, а то и, по словам бывшего военного водителя и лагерного охранника Ан Мён Чоля, еще более тяжелые лишения.

- В сравнении со многими другими находящимися в лагерях детьми жизнь Шина можно назвать относительно комфортной, - сказал Ан.

Проводя испытания ядерного оружия, периодически атакуя Южную Корею и культивируя репутацию страны с чрезвычайно взрывным и непредсказуемым темпераментом, правительство Северной Кореи успешно поддерживает на Корейском полуострове режим почти перманентного чрезвычайного положения.

Если Северная Корея и снисходит до участия в международном дипломатическом процессе, то ей всегда удается исключить вопрос прав человека из повестки дня любых переговоров. В итоге суть всех эпизодов дипломатического общения Америки с ней почти всегда сводится к разрешению очередного кризиса. А о трудовых лагерях вспоминают в самую последнюю очередь.

- Говорить с ними о лагерях было просто невозможно, - сказал мне Дэвид Страуб, бывший чиновник Госдепартамента, отвечавший во времена Клинтона и Буша за политические связи с Северной Кореей. - У них просто крышу срывало, если мы о них заговаривали.

Вопрос северокорейских лагерей почти не беспокоит коллективную совесть человечества. Большинству людей в США ничего не известно о существовании этих лагерей, даже несмотря на публиковавшиеся в СМИ материалы. Несколько лет подряд немногочисленные группы северокорейских перебежчиков и бывших узников трудовых лагерей устраивали митинги и шествия по Национальной аллее в Вашингтоне. Журналистское сообщество Вашингтона не обращало на это практически никакого внимания. Отчасти причиной тому был языковой барьер, ведь большинство таких беглецов владеет только корейским языком. Немаловажно и то, что в современной медийной культуре, в которой царит культ знаменитостей, ни одна кинозвезда, ни один поп-идол, ни один нобелевский лауреат не взялся привлекать внимание общественности к проблемам далекой страны, не подкрепленным хорошим и ярким видеоматериалом.

- У тибетцев есть далай-лама и Ричард Гир, у бирманцев - Аун Сан Су Чжи, у дарфурцев - Миа Фэрроу и Джордж Клуни, - сказала мне Сюзанн Шолте, активистка, помогающая выжившим в лагерях узникам проводить эти акции в Вашингтоне, - а у выходцев из Северной Кореи никого...

Шин сказал мне, что не считает себя вправе говорить от имени десятков тысяч остающихся в лагерях людей. Он до сих пор стыдится того, что ему пришлось сделать, чтобы выжить и совершить побег. Он с неохотой изучает английский, отчасти потому что не хочет, чтобы его заставляли вновь и вновь рассказывать историю своей жизни на английском и в результате казаться соотечественникам выскочкой. Тем не менее он отчаянно хочет рассказать миру о том, что с таким тщанием скрывают власти Северной Кореи. И это очень тяжелая ноша. Ведь до него никому из родившихся и выросших в лагерях людей не удавалось выбраться на свободу и рассказать о том, что там творилось... о том, что там творится и сегодня.

Шин с матерью жили в самом лучшем районе Лагеря 14 - "образцовой деревне", расположенной рядом с садом и прямо И против того поля, где позднее ее повесят.

В каждом из 40 одноэтажных зданий деревни размещалось по четыре семьи. У Шина с матерью была отдельная комната. Спать они ложились рядом на бетонном полу. На каждые четыре семьи имелась общая кухня, освещенная одинокой голой лампочкой. Электричество давали на два часа в день, с 4 до 5 утра и с 10 до 11 вечера. В окна вместо стекол вставлялись мутные листы виниловой пленки, через которую ничего не было видно. Топили по традиционной для Кореи схеме: на кухне зажигали угольный очаг, и тепло поступало в комнаты через расположенные под полом каналы. В лагере работала своя шахта, и в угле для отопления жилищ недостатка не было.

В домах не было ни мебели, ни водопровода, ни ванных, ни душевых комнат. В летнее время желающие помыться заключенные тайком спускались на берег реки. Приблизительно на каждые 30 семей приходился один колодец с питьевой водой и одна общая уборная, разделенная на женское и мужское отделение. Ходить все были обязаны только в такие уборные, так как потом человеческие испражнения использовались в качестве удобрений на лагерной ферме.

Когда мать Шина выполняла дневную норму, она могла принести домой еды на этот вечер и следующий день. В четыре утра она готовила завтрак и обед для себя и сына: кукурузную кашу, квашеную капусту и капустный же суп. 23 года (за исключением тех дней, когда его за что-нибудь наказывали голодом) Шин каждых! день питался только этими продуктами.

Пока он не подрос, мать оставляла его одного и только в середине дня приходила с полевых работ пообедать. Шин был вечно голоден и съедал свой обед утром, сразу же после ухода матери.

Кроме того, он часто съедал и порцию матери.

Приходя днем на обед и обнаруживая, что в доме нечего есть, мать впадала в бешенство и избивала сына мотыгой, лопатой или любыми другими попавшимися под руку предметами. Иногда она била его не менее жестоко, чем впоследствии лагерные охранники.

Тем не менее Шин при любой возможности старался стащить у нее побольше еды. Ему даже не приходило в голову, что, лишая ее обеда, он обрекает ее на голодный день. Через много лет после ее смерти, уже живя в США, он скажет мне, что любил свою мать. Но это было, так сказать, задним числом. Он начал так говорить уже после того, как узнал, что в цивилизованном обществе дети относятся к матери с любовью. Но в лагере, воруя у нее пищу и становясь жертвой ее насилия, он видел в ней всего лишь соперника в битве за выживание.

Ее звали Чан Хе Ген. Это была невысокая коренастая женщина с очень сильными руками. Короткие, как и у всех остальных женщин в лагере, волосы она прикрывала "форменным" белым платком. Для этого платок складывался по диагонали в треугольник и завязывался сзади на шее. Во время одного из допросов в подземной тюрьме лагеря Шину удалось подсмотреть в документах дату ее рождения - 1 октября 1950 года.

Она никогда не заговаривала о своем прошлом, не вспоминала родных, не рассказывала, почему оказалась в лагере, а он обо всем этом не спрашивал. Матерью Шина она стала по решению надзирателей. Они выбрали ее и мужчину, ставшего впоследствии отцом Шина, и вознаградили их друг другом, позволив вступить в "поощрительный" брак.

Холостые мужчины и незамужние женщины в лагере спали в отдельных мужских и женских общежитиях. Восьмое правило Лагеря 14, которое Шин должен был заучить со всеми прочими, гласило: "Вступившие в физическую сексуальную связь без предварительного на то разрешения расстреливаются немедленно". Во всех трудовых лагерях действуют одни и те же правила. По словам бывшего охранника лагеря и нескольких бывших заключенных, у которых я брал интервью, в тех случаях, когда самовольные сексуальные связи приводили к беременности и рождению ребенка, мать убивали вместе с младенцем. Женщины, спавшие с охранниками в надежде получить дополнительную пайку еды или добиться перевода на более легкую работу, знали, что сильно рискуют. Забеременев, они просто исчезали.

Поощрительный брак был единственным способом обойти полный запрет на сексуальные связи. Разрешение на брак сулили заключенным в качестве высшей награды за неустанный труд и постоянное стукачество. Мужчины получали право на это вознаграждение с 25 лет, женщины - с 23. Надзиратели провозглашали такие браки 3-4 раза в год, как правило, по большим праздникам и в особо торжественные даты, например, под Новый год или в день рождения Ким Чен Ира. Выбрать себе пару по сердцу ни невеста, ни жених права не имеют. Если один из партнеров находит назначенную ему "половину" старой, грубой или непривлекательной, охранники могут отменить свадьбу. В этом случае и мужчина, и женщина навсегда лишались права на повторный брак.

Отец Шина, Шин Ген Соп, сказал сыну, что надзиратели подарили ему Чан в качестве награды за ударный труд на токарном станке в лагерной мастерской. Мать Шина так и не сказала, за что она удостоилась этого поощрения.

Но для нее, как и для многих других живущих в лагере девушек, брак был своеобразным повышением в статусе. Поощрительному браку сопутствовало некоторое улучшение условий труда и жизни, в частности, перемещение в образцовую деревню, где работала школа и поликлиника. Вскоре после "свадьбы" ее переселили туда из перенаселенного женского общежития при лагерной швейной фабрике. Еще Чан получила вожделенную работу на ферме, откуда можно было приворовывать кукурузу, рис и свежие овощи.

Сразу после свадьбы молодоженам разрешили целых пять ночей подряд спать вместе. После этого отцу Шина, который продолжал жить в своем заводском общежитии, позволяли приходить к Чан всего несколько раз в год. Плодом этого союза стали два сына. Старший, Хе Гын, родился в 1974-м. Через восемь лет после него родился Шин.

Братья почти не знали друг друга. Когда родился Шин, его старший брат по 10 часов в сутки проводил в начальной школе. Когда Шину исполнилось 4 года, брата переселили из их дома в общежитие (так происходило со всеми по достижении 12 лет).

Что же до отца, то Шин помнит, что он иногда появлялся у них дома поздно вечером и уходил ранним утром. Отец относился к мальчику почти с полным безразличием, да и сам Шин привык не обращать особого внимания на отцовские визиты.

За годы, прожитые после побега, Шин узнал, что слова "мать", "отец" и "брат" у великого множества людей ассоциируются с понятиями тепла, спокойствия и любви. Но у него в жизни ничего этого не было. Охранники говорили малолетним узникам, что они находятся в лагере за "грехи" своих родителей. Детей учили, что они должны до конца жизни стыдиться того, что в их жилах течет кровь предателей Родины, но тем не менее обязаны изо всех сил стараться "смыть" с себя это врожденное позорное пятно ударным трудом, беспрекословным выполнением всех требований надзирателей и доносами на своих родителей. Десятое правило Лагеря 14 гласило, что заключенный должен "искренне" считать каждого надзирателя своим учителем и наставником. И для Шина в этом не было ничего удивительного, ведь измотанные непосильным трудом родители все его детство и отрочество практически не общались с ним и не уделяли ему почти никакого внимания.

У вечно недоедающего, тощего Шина не было ни интересов, ни друзей. Единственным источником уверенности в завтрашнем дне были для него лекции надзирателей об искуплении путем стукачества. Тем не менее ему несколько раз пришлось наблюдать сцены с участием матери и охранников, которые ставили под сомнение правильность его представлений о добре и зле.

Однажды вечером 10-летний Шин отправился на поиски матери. Он был очень голоден, а матери давно было пора быть дома и готовить ужин. Шин подошел к ближайшему рисовому полю, где она работала, и спросил одну из женщин, не видела ли она ее.

- Она убирает комнату повичидовона, - ответила ему женщина, имея в виду кабинет начальника охраны этого поля.

Шин подошел к дежурке и, обнаружив, что дверь заперта, заглянул в окошко. Мать стояла на коленях и мыла пол. Как раз в этот момент в комнате появился и сам повичидовон. Он подошел к женщине сзади и принялся ее лапать, не встречая сопротивления. Потом они оба сняли с себя одежду и занялись сексом.

Шин никогда не спрашивал мать о случившемся и не рассказал об увиденном отцу.

В том же году Шина и его одноклассников отправили помогать родителям. Как-то утром он пошел с матерью высаживать рис. Она, казалось, была не очень здорова и сильно отстала от других. Незадолго до обеда ее медлительность привлекла внимание надзирателя.

- Эй ты, сука! - крикнул он ей.

Суками охранники называли всех женщин. Шина и других мужчин, как правило, звали сукиными детьми.

- За что тебя кормят, если ты даже не умеешь сажать рис? - спросил охранник.

Она извинилась перед ним, но надзиратель разозлился еще больше.

- Так дело не пойдет, сука! - крикнул он.

Шин стоял рядом с матерью, пока охранник придумывал ей подходящее наказание.

- Иди встань на меже на колени и подними вверх руки. Стой так, пока я не вернусь с обеда.

Мать полтора часа простояла на коленях с вытянутыми к небу руками. Шин стоял неподалеку от нее. Он не знал, что ей сказать, и просто промолчал.

Вернувшись, надзиратель приказал матери Шина вернуться к работе. В середине дня она потеряла сознание. Шин побежал к охраннику и начал упрашивать его помочь. Другие работницы оттащили его мать в тень, где она постепенно пришла в себя.

Вечером того же дня Шин с матерью явились на "идеологическую проработку", обязательное собрание, посвященное критике и самокритике. Мать Шина снова упала на колени, а четыре десятка других работниц фермы принялись поносить ее за невыполнение дневной нормы.

Летними ночами Шин с другими мальчишками пробирался в сады, на южной границе которых стояли железобетонные строения, составлявшие "образцовую деревню" и служившие им всем домом. Они собирали еще незрелые груши и огурцы и старались как можно скорее съесть их на месте. Если мальчишки попадались охранникам, те избивали их своими дубинками, а потом на несколько дней лишали обеда в школе.

Тем не менее надзиратели не возражали, когда видели, что дети едят крыс, лягушек, змей и насекомых. Этой живности в гигантском лагере, где практически не применялись пестициды, где поля удобряли фекалиями и люди не имели возможности регулярно принимать ванны и мыть туалеты в силу отсутствия водопровода, было предостаточно.

Поедая крыс, дети не только набивали пустые животы, но и повышали свои шансы на выживание. В крысином мясе содержатся вещества, способные предотвратить пеллагру, широко распространенное (особенно в зимний период) в лагерях заболевание, нередко приводящее к смертельному исходу. Болезнь поражала заключенных в результате нехватки белков и никотиновой кислоты. Человек чувствует огромную слабость, на коже появляются язвы, начинается понос - в конечном итоге болезнь часто приводит к потере рассудка либо к смерти. Охота на крыс превратилась в главное увлечение Шина, а сами крысы стали его любимым блюдом. Он ловил их дома, в полях и в уборной. Вечером они с одноклассниками жарили крыс на огне во дворе школы. Шин обдирал с крыс шкуру, вынимал потроха, а затем солил и съедал все остальное - мясо, кости и крошечные лапки.

Кроме того, он научился делать из стеблей лугового лисохвоста гарпунчики для охоты на кузнечиков, цикад и стрекоз. Ими он лакомился, поджаривая на огне, в конце лета и осенью. В горных лесах, куда учеников нередко отправляли по дрова, Шин собирал и горстями пожирал дикий виноград, крыжовник и корейскую малину.

Зимой, весной и в начале лета еды было гораздо меньше. Голод вынуждал Шина и его приятелей пробовать хитрости, которые, по словам лагерных старожилов, должны были помочь утолить голод. Услышав, что жидкости ускоряют процессы пищеварения, дети во время еды стали отказываться от воды и супа в надежде оттянуть новые приступы голода. Они старались как можно реже ходить в туалет, чтобы не чувствовать пустоты в животе и меньше думать о еде. Альтернативной технологией борьбы с голодом были попытки подражать коровам, т. е. отрыгивать только что принятую пищу и съедать ее снова. Шин несколько раз попробовал этот способ, но понял, что это не помогает...

Летом, когда детей отправляли на прополку, шла охота на крыс и полевых мышей. Шин помнит, что целыми днями питался только ими. Самыми счастливыми и радостными мгновениями детства были у него те, когда ему удавалось набить живот.

"Временные трудности с продуктами питания", как эту проблему часто называют в Северной Корее, существуют не только в трудовых лагерях. Миллионы людей по всей стране страдают от постоянного недоедания и даже во взрослом возрасте по комплекции остаются похожими на детей. Подростки и молодые люди, которым в последние десятилетия удавалось выбраться с Севера, оказываются в среднем сантиметров на 12-13 ниже и килограммов на 11 - 12 легче своих сверстников из Южной Кореи.

По сведениям Национального совета по разведке, исследовательской организации, входящей в систему внешней разведки США, почти четверть потенциальных призывников в Северной Корее признаются негодными к армейской службе по причине слабоумия, развившегося в результате недоедания в раннем детстве. В том же отчете содержалось предположение, что широко распространенные среди молодежи интеллектуальные недостатки, вероятно, не дадут стране успешно развиваться в экономическом плане, даже если она откроет свои границы или объединится с Южной Кореей.

Начиная с 1990-х Северной Корее не удается выращивать, закупать и даже доставлять на места достаточные для населения количества пищевых продуктов. По некоторым данным, голод, охвативший страну в середине 1990-х, стал причиной смерти миллиона человек. При аналогичном уровне смертности США потеряли бы около 12 млн жизней.

Ближе к концу 1990-х Северной Корее удалось немного облегчить эту почти катастрофическую ситуацию, согласившись принимать международную продовольственную помощь. США стали самым крупным поставщиком гуманитарной помощи в Северную Корею, оставаясь при этом самым демонизируемым ее врагом.

Чтобы прокормить 23 млн своих жителей, Северной Корее необходимо ежегодно производить больше 5 млн тонн риса и зерновых культур. Почти каждый год она недобирает до этого количества приблизительно 1 млн тонн. Низкими урожаями она обязана длинным зимам, обилию высоких гор, сокращающих количество земель, подходящих для сельского хозяйства, отсутствию материальных стимулов у крестьянства и нехватке средств на топливо и модернизацию оборудования и техники.

Долгие годы избегать продовольственной катастрофы Северной Корее удавалось благодаря субсидиям Москвы. Но после развала СССР вливания в централизованную плановую экономику Севера прекратились, и она просто перестала функционировать без дармового топлива для безнадежно устаревших заводов, гарантированного рынка сбыта для чаще всего низкокачественных товаров и дешевых советских химических удобрений, без которых уже не могли обходиться государственные сельхозпредприятия.

Несколько лет недостачу пыталась покрывать Южная Корея. В рамках "Политики солнечного тепла", направленной на улучшение отношений между Севером и Югом, она ежегодно поставляла Пхеньяну по полмиллиона тонн сельскохозяйственных удобрений.

Однако, когда в 2008 году новое сеульское руководство прекратило бесплатные поставки удобрений, Северная Корея попыталась распространить на всю страну методику, десятилетиями использовавшуюся в трудовых лагерях. Людей призвали повсеместно заняться изготовлением тоиби, т. е. удобрения, получаемого в результате смешивания золы с человеческими экскрементами. В последние зимы люди по всей стране вырубали мотыгами содержимое общественных уборных городов и поселков. По данным буддистской благотворительной организации "Добрые друзья", обладающей источниками информации в Северной Корее, рабочим коллективам фабрик и государственных организаций, жителям деревень и городских кварталов было приказано произвести по две тонны тоиби .По наступлении весны эти удобрения высушиваются на солнце и затем перевозятся на государственные сельхозпредприятия. Но по своей эффективности органические удобрения не идут ни в какое сравнение с химикатами, от которых эти предприятия полностью зависели на протяжении долгих десятилетий.

Полностью отрезанный от мира забором с колючей проволокой, через которую был пропущен электрический ток, Шин в те самые 1990-е даже не знал, что миллионы его соотечественников страдают от голода.

Ни он сам, ни его родители (насколько ему было известно) даже не слышали, что правительству еле-еле удается прокормить армию и что в городах Северной Кореи и даже в ее столице прямо в своих квартирах умирают от голода люди.

Они не знали, что десятки тысяч их соотечественников в поисках пропитания бросали дома и пешком шли через границу в Китай. Они не получили ни грамма еды из хлынувших в Северную Корею потоков продовольственной гуманитарной помощи, объемы которой исчислялись миллиардами долларов. В годы хаоса, когда самые базовые функции госаппарата Ким Чен Ира начали давать сбои, западные эксперты-теоретики начали строчить книги с апокалипсическими названиями в стиле "Конец Северной Кореи".

Но внутри Лагеря 14, т. е. автономной системы, существующей на почти полном самообеспечении, если не считать приходивших время от времени поездов с солью, никакого краха государства не было видно и на горизонте.

Заключенные почти бесплатно выращивали овощи, фрукты, рыбу и свиней, шили военную форму, производили цемент, керамическую и стеклянную посуду для разваливающейся экономики, находящейся по ту сторону колючей проволоки страны.

Шину с матерью в эти голодные времена, конечно, тоже досталось лишений, но ненамного больше, чем обычно. Жизнь мальчика мало изменилась, он по-преж-нему охотился на крыс, воровал у матери еду и терпел ее побои.

Учитель устроил внезапный обыск. Он обшарил карманы у Шина и еще 40 его одноклассников-шестилеток.

В результате обыска у него в руке оказалось шесть кукурузных зернышек. Они принадлежали маленькой, худенькой и, как помнится Шину, очень миловидной девочке. Он уже не смог назвать ее имени, но все остальные события этого школьного дня в июне 1989 года запомнились ему навсегда.

Уже в начале обыска было видно, что у учителя очень плохое настроение. Но обнаружив кукурузу, он просто взорвался.

- Ты воруешь кукурузу сука? Хочешь, чтобы тебе отрубили руки?

Он приказал девочке выйти к доске и встать на колени. Схватив длинную деревянную указку, он начал бить ее по голове. Шин и его одноклассники молча смотрели, как на голове у девочки набухали рубцы. Потом у нее из носа хлынула кровь, и она без чувств рухнула на бетонный пол. Шин с другими школьниками отнес девочку домой. Той же ночью она скончалась. Третий подпункт третьего правила Лагеря 14 гласит: "Заключенный, уличенный в воровстве или сокрытии продуктов питания, расстреливается немедленно".

Шин знал, что учителя, как правило, не воспринимали это правило всерьез. Обнаруживая в карманах учеников какую-нибудь еду, они иногда для порядка наказывали ребенка парой палочных ударов, но чаще всего просто оставляли проступок без последствий. Шин с одноклассниками рисковали почти постоянно, и, по его разумению, этой маленькой красавице просто-напросто не повезло.

Шин был приучен надзирателями и учителями верить в справедливость любых побоев. Ведь он заслуживает их уже потому, что в его жилах течет доставшаяся от родителей кровь врагов народа. Девочка ничем от него не отличалась. Шин считал, что она понесла вполне справедливое наказание, и не сердился на убившего ее учителя. Мало того, он искренне верил, что точно так же думают и все его одноклассники.

На следующий день в школе об этом избиении никто и не вспомнил. В классе ничего не изменилось. Насколько было известно Шину, учитель за свои действия не получил даже дисциплинарного взыскания.

Все пять лет начальной школы Шин учился у этого учителя. Ему было лет 30, он носил военную форму и кобуру с пистолетом. На переменах он разрешал ученикам играть в "камень, ножницы и бумагу". По субботам он иногда позволял детям час-два чистить друг другу головы от вшей. Его имени Шин так и не узнал.

В средней школе Шин был обязан вытягиваться перед преподавателями по струнке, кланяться, когда они входили в класс, и никогда не смотреть им в глаза. Им выдали форму черного цвета: штаны, верхнюю и нижнюю рубашки и пару ботинок. Новую форму выдавали раз в два года, но разваливаться она начинала уже через месяц-другой, в качестве особого поощрения отличники время от времени получали по куску мыла, Шин прилежанием не отличался и поэтому мыла почти не видел. Штаны у него от грязи и пота превращались в заскорузлые жесткие трубы. Когда он чесался, с кожи хлопьями отваливалась грязь. Когда купаться в реке или просто выходить постоять под дождем было слишком холодно, Шин, его мать и его однокашники начинали вонять хуже скота. Зимой почти все мальчишки ходили с черными от грязи коленками. Мать из всякого тряпья шила Шину нижнее белье и носки. После ее смерти Шин перестал пользоваться нижним бельем и с большим трудом находил тряпки, из которых делал что-то вроде портянок.

Комплекс школьных зданий, прекрасно различимый на спутниковых фотографиях, находился всего в семи минутах ходьбы от дома Шина. Окна в школе были не виниловые, а стеклянные, но больше никакой роскоши там не было. Классы представляли собой точно такие же железобетонные коробки, как и комнаты в доме. Учитель стоял на невысоком подиуме перед доской. Мальчики и девочки сидели отдельно, по разные стороны от центрального прохода. Портретов Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, занимающих самые почетные места в любом классе любой северокорейской школы, здесь не было и в помине.

В отличие от обычных школ Северной Кореи, в такой школе учили только базовым навыкам чтения и счета, заставляли зубрить кодекс лагерных правил и непрестанно напоминали детям об их нечистой, преступной крови. В начальную школу надо было ходить шесть раз в неделю. В средней школе учились семь дней в неделю, с одним выходным в месяц.

- Вы должны отмыться от грехов своих отцов и матерей, а для этого надо ударно работать и отлично учиться! - говорил им на собраниях директор школы.

День начинался ровно в 8 с процедуры chong-hwa - "полная гармония", - во время которой учителя критиковали учеников за совершенные в предыдущий день проступки. Посещаемость проверялась дважды в день. Никакая болезнь не могла служить оправданием неявки в школу. Шину не раз доводилось помогать своим одноклассникам на руках нести заболевших учеников на занятия. Но сам он ничем, кроме простуды, почти не болел. За все детские годы ему сделали одну- единственную прививку от оспы.

В школе Шин выучил корейский алфавит и научился писать, выполняя упражнения на грубой бумаге, которую производили тут же, в лагере, из кукурузных листьев. Каждый семестр ему выдавали тетрадку в 25 страниц. Вместо карандаша ему нередко приходилось использовать заточенную с одного конца обугленную в огне палочку. О существовании ластиков он не знал вообще. Занятий по чтению не проводилось, потому что единственная книга всегда находилась у учителя. Вместо упражнений по чистописанию дети должны были в письменном виде объяснять, почему они плохо учились или нарушали правила поведения.

Шина научили складывать и вычитать числа, но умножение и деление они в школе не проходили. Шин до сих пор умножает путем многократного сложения в столбик

Вместо уроков физкультуры школьников просто выпускали побегать и поиграть на дворе. Иногда мальчишек отправляли на берег реки набрать улиток для учителей. Футбольный мяч Шин впервые увидел только в 23 года - в Китае, после перехода границы.

О том, какое будущее было уготовано ученикам в долгосрочной перспективе, можно догадаться, посмотрев, чему их не учили. Шину объяснили, что Северная Корея является независимым государством, ему рассказали о существовании автомобилей и поездов. (Но это не стало для него открытием, ведь Шин видел, как на автомобилях разъезжают охранники, а в юго-западном углу лагеря была железнодорожная станция.) Но учителя никогда не заговаривали о географии Северной Кореи, о ее соседях, ее истории и даже о ее политических лидерах. Шин имел очень расплывчатое представление о том, кто такие Великий Вождь и Любимый Руководитель.

Задавать вопросы в школе запрещалось. Вопросы бесили учителей и служили поводом для избиений. Говорить мог только учитель, а ученик должен был молча слушать. Повторяя за учителем фразы, Шин выучил алфавит и основы грамматики. Он научился произносить слова, но очень часто не знал, что они означают. Детей научили подсознательно бояться своего желания добыть новую информацию.

У Шина не было одноклассников, родившихся за лагерной изгородью. Как он понял, эта школа была создана специально для таких, как он, родившихся внутри лагеря продуктов "поощрительных" браков. Он слышал, что дети, родившиеся в других местах и прибывшие в лагерь с родителями, навсегда отлучались от образования и отправлялись в самые дальние уголки лагеря - долины № 4 и 5.

Таким образом, учителя обеспечивали себе возможность формировать мировоззрение и систему ценностей своих учеников без опасений, что их слова могут быть опровергнуты детьми, знающими о существовании большого мира за пределами лагеря.

Будущее Шина и его одноклассников ни для кого не было секретом. И в начальной, и в средней школе их готовили к бесконечному тяжелейшему труду. Зимой дети разгребали снег, рубили деревья и носили уголь для школьных печей. Весь контингент учащихся (а их в школе было около тысячи) мобилизовали на чистку сортиров в деревне Повивон, где жили, нередко вместе с женами и детьми, лагерные охранники. Шин ходил по дворам, рубил киркой замерзшие в выгребных ямах фекалии, а потом голыми руками (заключенным рукавиц не выдавали) грузил на подвешенную на треноге корзину. Наверху они вручную перетаскивали экскременты на ближайшие поля.

В более теплые дни они отправлялись после уроков на холмы или в горы собирать ягоды, грибы и съедобные растения для охранников. Хоть это и категорически запрещалось правилами, они заталкивали под одежду ростки папоротника и приносили их домой, где матери готовили из них салаты. Во время этих долгих дневных прогулок детям позволялось разговаривать друг с другом. Охранники переставали следить за соблюдением строгих правил половой сегрегации, и мальчишки с девчонками работали, веселились и играли вместе.

В школу Шин пошел вместе с двумя другими детьми из своей деревни? мальчиком по имени Хон Сен Чо и девочкой - Мун Сен Сим. Они пять лет ходили вместе от поселка до школы и все пять лет сидели на занятиях в одном классе. Перейдя в среднюю школу, они провели в компании друг друга еще пять лет.

Хон Сен Чо был самым близким приятелем Шина. На переменах они часто играли в камушки. Их матери работали на одной ферме. Но мальчики никогда не звали друг друга в гости поиграть, даже между друзьями отношения были отравлены постоянной борьбой за пропитание и необходимостью доносить на всех и каждого. Пытаясь получить дополнительную пайку еды, дети рассказывали учителям и охранникам, что едят их соседи, во что одеваются и о чем разговаривают.

Кроме того, детей восстанавливали друг против друга при помощи системы коллективных наказаний. Так, если класс не выполнял норму по посадке деревьев или сбору желудей, наказанию подвергались все ученики. Учителя заставляли детей отдавать свои обеды (иногда на протяжении целой недели) ученикам класса, успешно справившимися с поставленной задачей. В таких трудовых соревнованиях Шин сильно отставал, а иногда и вообще оказывался самым последним.

Чем старше становились дети, тем сложнее и протяженнее по времени становились "акции трудового энтузиазма". Во время ежегодной - с июля по август - "битвы с сорняками" ученики начальной школы трудились на прополке кукурузы и бобов с четырех утра до захода солнца.

В средней школе учителей сменили бригадиры - детей стали посылать в шахты, на поля и на валку леса. Каждый "учебный" день заканчивался собранием с длительными сессиями самокритики.

В угольную шахту Шин в первый раз спустился в 10 лет. Вместе с пятью своими одноклассниками (еще двумя мальчишками и тремя девочками, среди которых была и его соседка Мун Сен Сим) он прошагал по крутому наклонному штреку к выработке. Они должны были грузить добытый уголь в двухтонные вагонетки и вручную толкать их вверх по узкой колее к разгрузочной платформе. Дневная норма - четыре вагонетки.

В один из дней, толкая уже третью вагонетку, Мун Сен Сим потеряла равновесие, и ее нога угодила под стальное колесо. Шин помог кричащей и извивающейся от боли, насквозь мокрой от пота девочке снять ботинок. Из расплющенного большого пальца ноги сочилась кровь. Другой школьник вытащил из своего ботинка шнурок и завязал его на лодыжке девочки, чтобы остановить кровотечение.

Ребята положили Мун в пустую вагонетку и дотолкали ее до входа в шахту... В лагерной больнице ей без всякой анестезии ампутировали раздробленный палец, а рану обработали соленой водой.

Ученикам средней школы приходилось не только больше работать в гораздо более тяжелых условиях, но и тратить больше времени на поиски недостатков в себе и своих товарищах. Они должны были готовиться к сеансам самокритики, проводившимся после ужина, записывая в своих тетрадках из кукурузной бумаги свои и чужие прегрешения. Каждый вечер признаться в чем-нибудь предосудительном должны были не меньше десятка учеников.

Перед началом этих сеансов дети договаривались о том, кто в чем признается, придумывали мелкие нарушения правил, которые удовлетворят учителей и вместе с тем не навлекут на них серьезных наказаний. Шин, например, рассказывал, что съел найденные на земле кукурузные зерна или задремал на работе, оказавшись вне поля зрения надзирателей. Сознавшись в достаточном количестве незначительных проступков, школьник, как правило, отделывался парой затрещин и устным предупреждением.

Спали все 25 мальчишек из класса Шина на бетонном полу школьного общежития, прижавшись друг к другу. Те, кто посильнее, спали ближе (но не слишком-то близко) к теплопроводному каналу, идущему от угольной печки под полом комнаты. Самые слабые, среди которых был и Шин, - вдалеке от тепла, и нередко всю ночь тряслись от холода. Те, кому не доставалось места, пытались спать прямо на теплопроводе, рискуя получить ожоги, когда в печку подбрасывали угля.

Шин вспоминает крепкого, задиристого 12-летнего парня по имени Рё Хак Чоль. Он всегда сам выбирал, где будет спать, и единственный осмеливался перечить учителям.

Однажды Рё сбежал с работы, и его отсутствие заметили. Учитель отправил учеников из класса Шина искать пропавшего.

- Почему ты бросил работу и убежал? - спросил учитель, когда Рё нашли и доставили в школу.

К изумлению Шина, Рё не стал оправдываться и просить прощения.

- Я проголодался и пошел поесть, - коротко ответил он.

Такой ответ ошарашил и учителя.

- Этот сукин сын огрызается или мне показалось? - спросил он.

Он приказал школьникам привязать Рё к дереву. Сняв с Рё рубашку, мальчишки примотали его проволокой к стволу дерева.

- Бейте его, пока не одумается, - сказал учитель.

Шин, не задумываясь, включился в экзекуцию.

Шину было всего 9, когда он в самом буквальном смысле стал жертвой сложившейся в Северной Корее кастовой системы. Ранней весной он в составе группы из 30 школьников шагал на железнодорожную станцию. Детей послали собрать уголь, просыпавшийся из вагонов при погрузке. Станция расположена в юго-западном уголке Лагеря 14, и по пути туда школьникам нужно было пройти под поселком Повивон, стоящим на нависающем над рекой Тэдонган утесе. В этом поселке жили и ходили в школу дети лагерных охранников.

Когда Шин с одноклассниками проходил под утесом, с его вершины раздались крики детей лагерных надзирателей.

- Реакционные сукины дети идут!

На детей врагов народа обрушился град камней. С одной стороны была река, с другой - отвесная скала, и спрятаться было просто негде. Камень размером с кулак угодил Шину в лицо чуть ниже левого глаза и оставил глубокую рану. Шин и другие школьники начали кричать и метаться по дорожке, пытаясь прикрыть головы руками.

Второй камень попал Шину в голову, сбив его с ног и чуть не отправив в нокаут. Когда Шин пришел в себя, бросать камни уже перестали. Многие его одноклассники стонали и истекали кровью. Его соседка и одноклассница Мун лежала на земле без сознания. В полной отключке был и староста класса Хон Чжу Хён, назначенный в этот день бригадиром.

Незадолго до этого учитель, отправлявший их на работу из школы, велел им как можно быстрее добраться до станции и начать работу. Сам он обещал подойти потом.

Увидев распростертых на земле окровавленных школьников, учитель пришел в ярость.

- Что это вы разлеглись? - заорал он.

Школьники робко поинтересовались у него, что им делать с теми, кто не может прийти в сознание.

- Берите их на спины и несите, - приказал он, - и пока они не очнутся, вам придется работать за них.

С этих пор, завидев где-нибудь на территории лагеря детей из Повивона, Шин, если это было возможно, разворачивался и шел в противоположную сторону.

Дети из Повивона считали себя вправе закидывать камнями Шина и ему подобных отпрысков неисправимых предателей и вредителей - людей низшего сорта. А дети Повивона, напротив, происходили из "благонадежных" семей с одобренной Великим Вождем родословной.

Чтобы облегчить себе задачу поиска и изоляции политических противников, Ким Ир Сен создал в 1957 году неофеодальную систему, базирующуюся на наследственной верности того или иного клана режиму. Власти классифицировали и до значительной степени сегрегировали население Северной Кореи по принципу предполагаемой надежности и лояльности родителей человека и родителей его родителей. Северная Корея называет себя Раем Трудящихся, но, несмотря на показную приверженность коммунистическим идеалам равенства, именно в ней была изобретена чуть не самая жестко стратифицированная в мире кастовая система.

В рамках этой системы созданы три основных класса, разделенных на 51 подгруппу. На самом верху пирамиды - члены благонадежного класса, которые могут получать должности в правительственных органах, становиться функционерами Трудовой партии Кореи, занимать командные посты в армии и разведке. Благонадежный класс составляют представители трудового крестьянства, семьи солдат, погибших в Корейской войне, семьи военных, служивших вместе с Ким Ир Сеном во время борьбы с японскими оккупантами, а также работники госучреждений.

Ярусом ниже располагается колеблющийся, или нейтральный, класс, в который входят солдаты, техническая интеллигенция и преподаватели. Ниже всех находится враждебный класс, состоящий из людей, подозреваемых в оппозиции режиму. К ним относят бывших землевладельцев, родственников корейцев, бежавших в Южную Корею, христиан и тех, кто работал на японское правительство, под контролем которого Корейский полуостров находился до окончания Второй мировой войны. Теперь их потомки работают на шахтах и заводах. Им не разрешается получать высшее образование.

Этой системой определяются не только карьерные возможности людей, но и даже их географическое размещение. Представителям класса благонадежных разрешается жить в Пхеньяне и его окрестностях. Многих членов враждебного класса принудительно переселили в самые отдаленные провинции, расположенные вдоль китайской границы. Отдельные представители класса колеблющихся в принципе имеют возможность подняться в кастовой иерархии. Например, можно вступить в Корейскую народную армию, отслужить там с отличием, а потом, при наличии связей и определенного везения, зацепиться за какой-нибудь низовой пост в правящей партии.

Кроме того, в результате роста частного предпринимательства и рынка некоторым коммерсантам из классов колеблющихся и враждебных удалось настолько разбогатеть, что они просто покупают или взятками обеспечивают себе такой высокий стандарт жизни, о котором не мечтают и многие представители политической элиты страны.

Тем не менее в вопросах распределения правительственных постов фактор родословной является решающим... равно как и в вопросах того, кому дано право забрасывать Шина камнями.

Стать охранниками в лагерях для политзаключенных могут только самые благонадежные люди типа Ам Мён Чхоля, сына офицера внешней разведки Северной Кореи.

В Повибу (тайную полицию) его завербовали в 19-летнем возрасте, после двух лет службы в армии. Неотъемлемой частью процесса вербовки была тщательная проверка лояльности всей его семьи, вплоть до самых дальних родственников. Кроме того, он должен был подписать документ о неразглашении даже самого факта существования лагерей. 60% молодых людей, поступивших вместе с ним в службу лагерной охраны, тоже были сыновьями офицеров разведки.

За семь лет (конец 1980-х - начало 1990-х) Ану довелось поработать охранником и водителем в четырех трудовых лагерях (Лагеря 14 среди них не было). Он убежал в Китай в 1994 году, после того как его отец, руководивший на региональном уровне распределением продовольствия, чем-то провинился перед начальством, попал в опалу и покончил с собой. Добравшись до Южной Кореи, Ан нашел работу в одном из сеульских банков и женился на гражданке Южной Кореи. Сегодня у них уже двое детей, а Ан стал еще и активистом правозащитной организации.

Уже после побега он узнал, что его сестру и брата отправили в трудовой лагерь, где брат чуть позднее умер.

На нашу беседу в сеульском ресторанчике в 2009 году Ан - устрашающих размеров мужчина с большими руками и широченными плечами - пришел в темно-синем костюме, белой сорочке, полосатом галстуке и очках-половинках, от него веяло зажиточностью. Говорил он спокойно, но достаточно осторожно. В ходе учебы на лагерного надзирателя он изучил корейское боевое искусство тхеквондо и техники подавления массовых беспорядков, а также получил наказ не волноваться, если заключенные получат увечья и даже погибнут в результате каких-то его действий. В лагерях у него вошло в привычку бить узников, не выполняющих трудовую норму. Он помнит, что однажды избил заключенного- горбуна.

- Бить заключенных было в порядке вещей, - сказал он, объясняя, что инструкторы учили его никогда не улыбаться и относиться к узникам как к "собакам и свиньям". - Нас учили не видеть в них людей, - сказал он. - Инструкторы говорили нам никогда не проявлять жалости. Они сказали, что иначе мы сами скоро станем заключенными. Кроме запрета на жалость, больше никаких правил обращения с узниками практически не было. В результате, по словам Ана, охранники совершенно безнаказанно удовлетворяли все свои аппетиты и прихоти, преследуя симпатичных молодых арестанток, обычно соглашавшихся на секс в обмен на всякие поблажки или улучшения условий жизни.

- Детей, появлявшихся в результате этих связей, убивали вместе с матерями, - сказал Ан, добавив, что он своими глазами видел, как новорожденных младенцев насмерть забивали железными прутьями. - Назначением лагерной системы было искоренение трех поколений семей ревизионистов и вольнодумцев. Поэтому позволять им плодить следующие поколения наследственных преступников не было смысла.

Поимкой пытавшегося убежать заключенного охранники могли заслужить путевку в высшее учебное заведение, и некоторые особо амбициозные надзиратели стали активно пользоваться этим в надежде получить обещанную награду. По словам Ана, они намеренно провоцировали зэков на попытки побега, а потом расстреливали их еще до того, как они добегут до лагерного забора.

Но чаще всего, сказал Ан, охранники зэков били, иногда до смерти, просто от скуки или дурного настроения.

Хотя охранники и их законнорожденные дети относились к высшему классу благонадежных, они оставались мелкой сошкой и почти всю жизнь проводили взаперти в самых глухих и холодных районах страны.

А самые верховные из этого верховного класса "благонадежных" живут в Пхеньяне, в больших квартирах или частных особняках, спрятанных от посторонних глаз в обнесенных высокими заборами спецкварталах. За пределами Северной Кореи численность такой элиты никому доподлинно неизвестна, но исследователи из Южной Кореи и Америки предполагают, что она составляет крохотный процент от населения страны - 100-200 тысяч из 23 млн.

Самым надежным и талантливым членам этой элиты время от времени позволяют выезжать за границу в качестве дипломатов или торговых представителей госпредприятий. В последнее десятилетие правительство США и правоохранительные органы почти всех стран мира получают все больше документальных свидетельств, что некоторые из этих граждан Северной Кореи принимают участие в организованной преступной деятельности и перекачивают твердую валюту в Пхеньян.

Они были замечены в подделке стодолларовых купюр, в транспортировке наркотических и прочих веществ - от героина до виагры - и в торговле сигаретами (как правило, контрафактными) самых известных брендов. В нарушение всех резолюций ООН Северная Корея также продает ракеты и атомные технологии военного назначения таким странам, как Иран и Сирия.

Один из таких "выездных" членов северокорейской элиты рассказал мне, как он отрабатывал свой хлеб, одновременно с этим зарабатывая благосклонность со стороны Ким Чен Ира и сопутствующие этому привилегии.

Ким Кван Чжин родился и вырос в Пхеньяне, в семье представителей "голубых кровей" Северной Кореи. Он изучал английскую литературу в Университете имени Ким Ир Сена, доступ в который имеют исключительно дети высокопоставленных государственных и партийных чиновников. До 2003 года, т. е. до его побега в Южную Корею, его профессией было управление глобальной страховой аферой, организованной северокорейским государством. Оно получало сотни миллионов долларов в страховых выплатах от крупнейших страховых компаний мира, фальсифицируя документы об индустриальных катастрофах и природных катаклизмах, якобы происходивших в Северной Корее. И львиная доля этих денег поступала на личные счета Любимого Руководителя.

Праздничной кульминацией каждого годового сегмента этой аферы становилась неделя, предшествующая 16 февраля, т. е. Дню Рождения Ким Чен Ира. Всю эту неделю руководители зарубежных отделений Корейской национальной страховой корпорации, государственной монополии, управляющей всей этой мошеннической схемой, готовили Любимому Руководителю особенный именинный подарок.

В начале февраля 2003 года, сидя у себя в офисе в Сингапуре, Ким Кван Чжин проследил, как его коллеги упаковали в две крепкие большие сумки 20 млн долларов наличными и отправили их через Пекин в Пхеньян. Эти деньги, полученные от международных страховых компаний, были вовсе не разовым подношением. По словам Кима, все пять лет, пока он работал в Пхеньяне в государственной страховой компании, он видел, как аккурат ко дню рождения руководителя страны начинали приходить такие подарки. Сумки с деньгами прибывали не только из Сингапура, но и из Швейцарии, Франции и Австрии.

Деньги сразу же отправлялись в Отдел 39 Центрального комитета Трудовой партии Кореи. Этот скандально известный отдел по привлечению твердой валюты был создан Ким Чен Иром в 1970-х в стремлении обеспечить себе финансовую независимость от тогда еще правившего страной отца. По словам Кима (и множества других перебежчиков), Отдел 39 закупает товары класса люкс, чтобы гарантировать лояльность северокорейской элиты. А еще тот же самый отдел занимается закупкой иностранных компонентов для своих ракет и прочих военных программ.

Как объяснил мне Ким, страховая афера действует так: пхеньянские агенты государственного страхового монополиста выписывают полисы, покрывающие весьма недешевые по ущербу, но достаточно частые в КНДР катастрофы типа взрывов в шахтах, крушений поездов и наводнений.

- Суть в том, что правительство делает ставку на катастрофы, - сказал он, - то есть любая катастрофа становится для него источником твердой валюты.

Кима и других "выездных" сотрудников северокорейской государственной страховой компании рассылают по всему миру искать страховых брокеров, которые в обмен на соблазнительно высокие страховые премии согласятся компенсировать Северной Корее нанесенный этими катастрофами ущерб.

Перестрахование - многомиллиардный бизнес, в основе которого лежит распределение риска, взятого на себя одной страховой компанией, по нескольким другим компаниям из разных стран мира. По словам Кима, Северная Корея изо всех сил старается ежегодно перетасовывать состав перестраховщиков.

- Мы все время меняли перестраховщиков, - сказал он мне, - сегодня это могла быть лондонская Lloyd's, а завтра - уже Swiss Re.

Распределяя относительно скромные размеры ущерба среди множества крупных компаний, КНДР скрывала реальные масштабы рисков. Ее правительство подготавливало тщательно документированные страховые требования, пропускало их через свои марионеточные суды и требовало возмещения ущерба. При этом оно всеми силами мешало перестраховщикам отправлять на места катастроф дознавателей и следователей, чтобы убедиться в наличии страхового случая. По словам одного из лондонских экспертов в области страхования, Северная Корея часто эксплуатировала географическое невежество и политическую необразованность некоторых перестраховочных обществ и их брокеров. Многие из них думали, что имеют дело с фирмой из Южной Кореи, а другие просто не знали, что КНДР - это закрытое тоталитарное государство с карманными судами, отказывающимися выполнять международные соглашения и законы.

Со временем перестраховочные компании все-таки обратили внимание на частые и весьма затратные для них требования возместить ущерб от железнодорожных катастроф и крушений пассажирских паромов, расследовать которые было практически невозможно. Юристы немецкого страхового гиганта Allianz Global Investors, Lloyd's of London и нескольких других компаний подали в лондонский суд иск к Корейской национальной страховой корпорации. Они опротестовали поступившее от нее в 2005 году требование о возмещении ущерба, нанесенного падением вертолета на государственные склады в Пхеньяне. В исковых документах страховщики заявили, что крушение вертолета было инсценировкой, что решение северокорейского суда о поддержке страхового требования не может считаться легитимным и что Северная Корея постоянно использует аналогичные страховые аферы для пополнения личного состояния Ким Чен Ира.

Однако вскоре перестраховочные компании отозвали свой иск и пошли на мировое соглашение, ставшее для КНДР практически чистой победой. По мнению аналитиков, они сделали это потому, что по собственной глупости подписали контракты, обязывающие их вести деятельность в соответствии с законами Северной Кореи. Тем не менее этот громкий процесс всколыхнул всю мировую индустрию перестрахования, ее участники стали избегать деловых контактов с КНДР, и афера постепенно заглохла.

Ким Кван Чжин, помогавший переправить баулы с наличностью на 20 млн долларов из Сингапура в Пхеньян, помнит, как велика была радость получившего их Ким Чен Ира.

- Мы получили от него благодарственное письмо, и это был для нас огромный праздник, - сказал он, добавив, что кроме письма он и его коллеги получили от Ким Чен Ира подарки: апельсины, яблоки, DVD-проигрыватели и одеяла.

Фрукты, бытовая электроника и одеяла.

Такое нищенское проявление диктаторской благодарности говорит о многом. Стандарты жизни центрального класса благонадежных в Пхеньяне могут считаться роскошными только по меркам страны, в которой треть населения постоянно страдает от голода.

Представители элиты живут в относительно просторных квартирах и в достаточных количествах получают рис. Плюс к тому они первыми получают доступ к импортным товарам и предметам роскоши, например, фруктам и спиртному. Но и им, как и всем прочим жителям Пхеньяна, часто отключают электричество и редко включают горячую воду. Им точно так же заказан путь за границу, если они не работают дипломатами или представителями госпредприятий.

- Если говорить о материальных благах, удобствах и развлечениях, то элитная семья в Пхеньяне живет значительно хуже семьи среднестатистического офисного клерка из Сеула, - сказал мне российский политолог Андрей Ланьков, учившийся в Пхеньяне, а ныне преподающий в Университете Кукмин в Сеуле. Доход на душу населения в Южной Корее в 15 раз выше, чем в Северной. По уровню дохода на душу населения (в 2009 году он составлял 1900 долларов США) Северная Корея отстает даже от таких стран, как Судан, Конго и Лаос. Исключением, конечно, является семья Ким Чен Ира. На спутниковых фотографиях Северной Кореи резиденции правящего семейства выделяются, как одетая в соболя дама в толпе оборванных нищих. Как говорится в книгах бывшего повара и бывшего личного телохранителя Ким Чен Ира, у него не меньше восьми загородных вилл. Почти во всех этих дворцах устроены кинотеатры, баскетбольные площадки и стрелковые полигоны. В нескольких есть закрытые бассейны и развлекательные центры с боулингами и ролл-холлами. На снимках можно разглядеть большой ипподром, персональную железнодорожную станцию и аквапарк.

Личную яхту Ким Чен Ира с 50-метровым бассейном и двумя водными горками на палубе удалось сфотографировать рядом с его резиденцией в Вонсане, расположенной на полуострове среди белых песчаных дюн. Говорят, этот дом в семье любят особенно сильно. Бывший телохранитель Ким Чен Ира рассказывал, что он часто приезжал туда поохотиться на косуль, фазанов и диких гусей. Меблированы и оборудованы все его резиденции товарами, импортированными из Японии и Европы. Говядина для семьи производится телохранителями на специальной ферме, а яблоки выращиваются в органическом саду. Причем для того чтобы фрукты были слаще, в землю добавляется редкий и очень дорогой для Севера сахар.

Кровные привилегии в семье Кимов можно считать совершенно уникальными. Ким Чен Ир унаследовал абсолютный контроль над Северной Кореей от своего отца в 1994 году, и это был первый в коммунистическом мире случай передачи власти по наследству. Второй переход власти по принципу кровного родства состоялся осенью 2010 года, когда на самом большом за три десятилетия съезде политических деятелей страны Ким Чен Ын - младший сын Ким Чен Ира - получил звание Генерала армии и место в ЦК правящей Трудовой партии Кореи. Прочих доказательств пригодности на высшие посты, кроме правильной крови, у него почти не было. В детстве он учился в германоязычной школе в швейцарском Либефельде. Там он играл распасовщиком в школьной баскетбольной команде и часами рисовал портреты Майкла Джордана. В 17 лет он вернулся в Пхеньян и продолжил учиться уже в Университете имени Ким Ир Сена. О том, что он в нем изучал, ничего доподлинно не известно.

Всем стало ясно, что в Пхеньяне готовится вторая передача власти от отца к сыну, в 2008 году, сразу после перенесенного Ким Чен Иром инсульта. Этот инсульт, после которого 66-летний Любимый Руководитель стал заметно хромать, послужил сигналом к вознесению его третьего сына, доселе мало кому известного.

В 2009 году Ким Чен Ына начали называть "гением литературы" и патриотом, который "без сна и отдыха трудится", чтобы приблизить момент получения Северной Кореей статуса ядерной супердержавы. В военных частях начали крутить пропагандистскую песню "Шаги", чтобы подготовить личный состав армии к приходу динамичного "молодого Генерала". Он и вправду очень молод, ведь он родился то ли в 1983-м, то ли в 1984-м году, т. е. ему нет еще и 30.

Мир увидел предполагаемого преемника во время его первого официального "выхода в свет" - на грандиозном военном параде на площади Ким Ир Сена в сентябре 2010 года. Глазам изумленных западных журналистов, которым обычно даже не разрешали въехать в Северную Корею, предстал молодой человек - настолько же свежий и полный сил, насколько слабым и больным выглядел его отец. Внешне он кажется абсолютным двойником своего деда - Великого Вождя Ким Ир Сена.

За считаные месяцы пребывания у власти Ким Чен Ын и его имиджмейкеры создали новый образ диктатора. Молодой лидер Северной Кореи превратился в счастливого, симпатичного и уютного семьянина. По государственному телевидению стали показывать кадры с участием его ранее неизвестной широкой общественности жены Ри Соль Чжу. Товарищ Ри, бывшая певица, которой сейчас чуть больше двадцати, одевается, как младший администратор компании "Samsung". Она часто улыбается, всегда держится рядом с мужем и иногда даже прилюдно трогает его за руку.

Такая смена имиджа подобна тектоническому сдвигу. Личности многочисленных жен и любовниц Ким Чен Ира всегда были тщательно засекречены, и судачить о них было очень опасно. Но супруга Ким Чен Ына стала официально одобренным элементом его нового образа. Щеголяя аксессуарами от "Dior", она играет роль этакой Кейт Миддлтон при своем свиноподобном Принце Уильяме. В новостных репортажах они общаются с упитанными детишками, гуляют по финтес-центрам и инспектируют универмаги. Они посетили эстрадное шоу про Микки-Мауса. Ким Чен Ын выразил свое удовольствие концертным исполнением музыкальной темы из фильма "Рокки".

Странно притягательные постановочные видеозаписи всех этих мероприятий облетели весь мир, работая на осторожный ребрендинг династии Кимов в стиле "Entertainment Tonight".Внезапно Ким Чен Ын стал самой настоящей интернет- знаменитостью. "Уж простите нас, дамочки, но ваш любимый северокорейский диктатор уже занят", - гласил шутливый заголовок новости на "MSN Now".

Новый руководитель Северной Кореи начал играть в реформатора. Он позволил женщинам носить брюки во время общественных мероприятий. Он уволил со службы генерала, стоявшего за жесткий курс управления страной. Он вроде бы начал бороться со всевластием армии. Он признал неудачу, когда вскоре после запуска взорвалась ракета большого радиуса действия. Он заявил, что для борьбы с дефицитом продуктов питания необходимы экономические перемены, и отправил чиновников изучать "китайский капитализм". Ходят слухи, что северокорейским крестьянам, выполняющим планы по сдаче продукции государству, будет позволено оставлять и самостоятельно продавать излишки. Люди, давно наблюдающие за состоянием дел в Северной Корее, вдруг всерьез заговорили о вероятности настоящей экономической реформы.