В жандармском участке Брюжа было тихо и пустынно, как на городском кладбище. Может даже, еще тише и пустынней. На кладбище хотя бы по воскресеньям приходят люди. Анаис толкнула дверь. Она пребывала в ужасном настроении. После бесполезной встречи с отцом она связалась с Ле-Козом, чтобы подвести итоги. Много времени на это не потребовалось. Новостей на горизонте не наблюдалось. Расследование убийств Филиппа Дюрюи, Патрика Бонфиса и Сильви Робен более их не касалось. Добраться до «Метиса» не представлялось возможным. Что до ее собственной дальнейшей судьбы, то отдел внутренних расследований даже не назначил дату рассмотрения ее дела. Спрашивается, зачем она так спешила в Бордо?

Ей звонил Кронье.

—Как дела?— поинтересовался он.

—У маленькой засранки все хорошо. Из Ниццы новости есть?

—Никаких следов Януша. Парень испарился. Я вернулся в Марсель. Расспросил сотрудников заведения, в котором он ночевал. Правда, он назвался Нарциссом, но у нас нет ни малейших сомнений, что это был он.

—А узнать, кто на него напал, удалось?

—Есть один свидетель. Бомж. Не просыхает последние лет десять.

—Что он рассказал?

—Что на Януша напали «политиканы». Мужчины в деловых костюмах. Но его показания надо делить на два. Он уже сам забыл, когда был трезвым.

Убийцы из Гетари. Мужчины из машины модели Q7. И голос ее отца, произносящий: «„Метис“ — это порядок». Убийцы, представляющие одновременно и мир преступности, и карающий меч правосудия. Убийцы, вполне способные внедриться в полицию. Убийцы, которые и были полицией…

Приемная жандармского участка выглядела карикатурно. Ободранная деревянная стойка. Линолеум на полу. Стены из ДСП. И два дремлющих жандарма… Маловероятно, что в этой убогой дыре ей удастся узнать что-то новое. Она спросила лейтенанта Дюсара — того офицера, что составлял заявление об угоне Q7. Ей ответили, что он сегодня выходной. Дежурные придирчиво изучили ее служебное удостоверение и с недоверчивым видом выслушали ее речь, в которой она объясняла, зачем ей срочно понадобился их коллега: появились дополнительные данные по делу об угоне автомобиля марки «ауди» модели Q7 Sline TDI, номерной знак 360 643 АР 33, имевшем место 12 февраля 2010 года.

Нет, они не могут сообщить ей домашний адрес и телефон Дюсара. И протокол о приеме заявления об угоне показать не могут. Анаис не стала настаивать. Вернулась к машине и позвонила в телефонную справочную, где ей немедленно дали адрес Патрика Дюсара. Жандарм жил в северном пригороде Бланкфоре, за заповедником Брюжа.

Она покатила по деревенской дороге. В этот воскресный полдень на всем пути ее сопровождала мертвенная тишина. Безлюдные улицы. Дома, из которых не доносилось ни звука. Пустые палисадники. Дом Дюсара оказался серого цвета бетонной коробкой, окруженной безупречно подстриженной лужайкой. В глубине двора виднелась деревянная хижина. Анаис припарковалась в некотором отдалении, в тени водонапорной башни, и пешком вернулась назад. Толкнула калитку, не потрудившись нажать кнопку звонка. Она решила, что будет действовать нахрапом: напугает жандарма, вытянет из него нужную информацию и быстро уберется прочь.

Ей навстречу с лаем выскочила собака. Она отбросила псину пинком, и та, жалобно скуля, поджала хвост. Анаис пошла по посыпанной гравием дорожке, перешагивая через валявшиеся на земле детские игрушки. В дверном проеме ее уже поджидала невыразительной внешности женщина неопределенного возраста.

Не здороваясь и не извиняясь, Анаис помахала у той перед носом своим трехцветным удостоверением:

—Капитан полиции Бордо Анаис Шатле. Ваш муж дома?

Женщина смотрела на нее разинув рот, не в силах выдавить из себя ни звука. Потом так же молча указала пальцем на хижину в глубине двора. На крыльцо выскочили двое мальчишек, круглыми от изумления глазами разглядывая непрошеную гостью. Анаис было неприятно ощущать себя самозванкой, явившейся нарушить спокойствие воскресного дня, однако где-то в глубине души, из самого потаенного и темного ее уголка, поднималось злорадство оттого, что ей удалось внести смятение в это безоблачное семейное счастье. Счастье, которого ей познать не суждено.

Она пошла через газон, чувствуя спиной, как три пары глаз поедают ее взглядом. Постучала в дверь хижины. Услышала приглашение войти. Повернула ручку и обнаружила внутри мужчину, смотревшего на нее с нескрываемым удивлением. Очевидно, он полагал, что это кто-то из домашних.

—Капитан Анаис Шатле, центральный полицейский участок Бордо.

Удивление на лице мужчины сменилось изумлением. Патрик Дюсар, в иссиня-черном рабочем халате, накинутом поверх одежды, стоял перед широким столом, на котором, как на авианосце, выстроились в ряд модели самолетов из бальзового дерева. Внутри домишко напоминал выставку авиамоделизма. Все свободное пространство занимали детали самолетов — крылья, кабины, фюзеляжи. В воздухе пахло опилками, клеем и смолой.

Она сделала два шага вперед. Жандарм отступил, сжимая в руках остов самолетного крыла. Анаис оглядела противника. Маленький, с непропорционально большой и абсолютно лысой головой. На носу дешевые очки. Невыразительные черты лица, принявшего явно испуганное выражение. Она расколет его, как гнилой орешек, — только действовать надо стремительно.

—Я по поручению следственного судьи Ле-Галя,— солгала она.

—В… в воскресенье?

—Двенадцатого февраля сего года вы приняли в отделении жандармерии Брюжа заявление об угоне автомобиля. Внедорожник марки «ауди», модель Q7 Sline TDK, номерной знак 360 643 АР 33, принадлежавший ЧАОН, зарегистрированному в реестре предприятий сферы обслуживания района Терфор в Брюже.

Дюсар и без того был бледен, но при этих словах побледнел еще больше.

—Кто подавал заявление?

—Не помню. Фамилии не помню. Надо посмотреть протокол…

—Не стоит,— оборвала она его.— Нам известно, что протокол — фальшивка.

—К… к… как это?

—Двенадцатого февраля никто не подавал вам никакого заявления об угоне машины.

В лице мужчины не осталось ни кровинки. Он уже видел, как его понижают в звании и лишают всех привилегий, полагающихся государственному служащему, в том числе пенсии. Пальцы, сжимавшие деталь самолета, напряглись так, что она хрустнула.

—В… в… вы обвиняете меня в том, что я оформил протокол задним числом?

—В этом нет никаких сомнений.

—Какие у вас доказательства?

—С доказательствами будем разбираться в участке. Одевайтесь!

—Не буду! Вы блефуете! Вы…

Анаис взяла быка за рога:

—У нас есть свидетели, утверждающие, что автомобиль по-прежнему находится в распоряжении лиц, являющихся сотрудниками ЧАОН.

—А я-то тут при чем?— возмутился Дюсар.— Они подали заявление двенадцатого февраля. Если они меня обманули, то это они…

—Ничего подобного. Они пришли к вам позже. И приказали составить протокол задним числом.

—Да кто может мне приказать?

—Одевайтесь! Не вынуждайте меня применить силу. Нам ничего не стоит доказать, что по этому делу вообще не проводилось никаких следственных мероприятий. Вы даже не пытались искать угонщиков.

Дюсар делано рассмеялся:

—Ну и что? Знаете, сколько у нас угонов? Если мы каждый будем расследовать…

—Эта машина — далеко не «каждая». Она очень дорогая. И принадлежит агентству, предоставляющему услуги по обеспечению безопасности в промышленном районе, подпадающем под вашу юрисдикцию! Для вас они почти коллеги! И если после двенадцатого февраля в деле не появилось ни одного документа, то лишь потому, что никакого заявления об угоне вам никто не подавал.

В глазах жандарма вспыхнули искры — он уже прикидывал, как будет составлять другие фальшивые бумаги. Протоколы опроса свидетелей. Акты проверки близлежащих территорий. Но Анаис не позволила ему углубиться в эти мысли:

—Мои люди уже проводят обыск у вас в участке. Надевайте пальто, и пошли!

—Сегодня воскресенье! Вы… вы не имеете права!

Крыло из бальзового дерева рассыпалось у него в руке на кусочки.

—Не имею права? В рамках расследования двойного убийства?

Анаис продолжала тем безжалостным и внешне бесстрастным тоном, которому не учат ни в одной полицейской академии, но даром которого каждый полицейский наделен от природы:

—Шестнадцатое февраля. Страна Басков. Убийцы сидели за рулем якобы угнанного «ауди». Или говори все, что знаешь, или придется примерить тебе браслеты.

—Это связано с баскским сепаратизмом?

—Ничего общего.— Она вытащила из кармана наручники.— Предлагаю тебе сделку. Расскажи мне все, что тебе известно, прямо сейчас, и, может быть, я помогу тебе выпутаться из этой истории. Иначе на тебе повиснет обвинение в соучастии в умышленном убийстве. Ребята, что сидели за рулем той тачки, девятнадцатого февраля совершили еще одно покушение на убийство. Так что это не простая тачка. Выгораживай их и дальше — и небо в клетку тебе обеспечено. Давай, не тяни! Облегчи свою совесть!

По лицу Мориса Дюсара градом катился пот. Руки у него тряслись.

—Вы… вы ничего не докажете.

Анаис осенила идея — и она тут же мысленно обругала себя последними словами, что не догадалась об этом раньше.

—Разумеется, докажем. ЧАОН не обратилось в страховую компанию. Не подало никакого заявления. Не пожелало получить никакой компенсации. Как по-твоему, это нормально? Тачка вообще-то стоит больше шестидесяти тысяч евро!

Жандарм, на всем протяжении разговора пятившийся назад, теперь стоял зажатый в угол.

—Угнанный автомобиль даже не объявили в розыск!— добавила Анаис в приливе вдохновения.— По всему выходит, искать его никто не собирался!

—Не надо наручников! Только не это…

Она вскочила на стол. Хрустнули под каблуками хрупкие самолетики. В двенадцать лет она была чемпионкой Аквитании по спортивной гимнастике. Папина гимнасточка. Анаис прыгнула на Дюсара, и тот заорал в голос. Оба упали на пол. Анаис поднялась первой и пригвоздила противника к земле, уперев колено ему в грудь. В мгновение ока она накинула открытый наручник ему на горло:

—Говори, сволочь, мать твою!

—Нет!

—Кто к тебе приходил?

Мужчина яростно мотал головой из стороны в сторону и твердил: «Нет, нет, нет!» На его посиневшем лице пот мешался со слезами. Анаис чуть усилила хватку:

—Кто?

Лицо Дюсара приобрело свекольный оттенок. Дышать он больше не мог. Тем более — говорить. Она немного ослабила захват.

—Их… их было двое…— хрипло выдавил из себя жандарм.

—Имена?

—Не знаю.

—Сколько тебе заплатили?

—Нисколько! Клянусь! Мне не нужны деньги!

—Ага, и кредит за свою развалюху тебе платить не надо! И за машину не надо! И шмотки своим соплякам покупать не надо!

—Нет, нет, нет!

Она снова туже затянула на его горле стальной браслет. Ей самой было страшно от того, что она сейчас делает. Собственная жестокость ее ужасала. Это безумие! Уполномоченным по внутреннему расследованию свидетельство Патрика Дюсара придется как нельзя более кстати!

—Говори! Почему ты согласился составить фальшивый протокол?

—Они… они мне приказали.

Она ослабила зажим наручника:

—Приказали?

—Это были два офицера. Они говорили… Они говорили, что речь идет о деле государственной важности.

—Они были в форме?

—Нет.

—Показали тебе свои документы?

—Нет.

Дюсар приподнялся на локте и отер со щек слезы.

—Господи, да сразу было видно, что они офицеры. Я четыре года прослужил во флоте, ходил на «Шарле де Голле». Я же вижу, когда передо мной воинское начальство…

—Какой род войск они представляли?

—Не знаю.

—Опиши их.

—Серьезные мужики. В черных костюмах. Военного даже в штатском сразу узнаешь.

Это была первая осмысленная фраза, произнесенная жандармом.

—Они приходили в жандармский участок?

—Нет, ко мне домой. Вечером семнадцатого. Сказали, что надо написать в протоколе и какую дату проставить. Вот и все.

Значит, это не могли быть убийцы с пляжа в Гетари. Потому что в тот день они были в Марселе и шли по пятам за Виктором Янушем. Кто же они такие? Коллеги первых? Во всяком случае, она поняла, что свидетельство Дюсара ей ничем не поможет. Он будет все отрицать. А ее упекут за нападение на человека…

Гораздо продуктивнее казалась идея насчет того, что в жандармерии не сочли нужным внести номер угнанной машины в разыскной список, передаваемый дорожным службам, отлавливающим их с помощью радиомаяков. Она поднялась и убрала наручники в карман.

—А что… что со мной будет?— проблеял Дюсар, потирая шею.

—Сиди тихо, и все обойдется,— сквозь зубы прошипела она.

Она вышла, споткнувшись на пороге, ослепленная ярким дневным светом. Одернула куртку, стряхнув с нее обломки деревянных самолетиков. Проходя по дорожке, злобно поддала ногой валявшийся у нее на пути трехколесный велосипед.

Широко шагая, она добралась до калитки. Женщина и двое мальчиков стояли в дверях дома. Все трое плакали.

Она вцепилась рукой в решетку ограды.

У нее по щекам тоже текли слезы.

Долго ей так не выдержать.

* * *

Все здесь оставалось нетронутым.

Как будто Нарцисс покинул свою мастерскую вчера.

—Я не сомневался, что ты вернешься,— пояснил Корто.

После обеда он смог наконец попасть к себе в мастерскую. Психиатр настоял на том, чтобы пойти с ним. Площадь помещения не превышала пятидесяти квадратных метров. Стены не были выкрашены черной краской или покрыты карандашными рисунками, но и того образцового порядка, что царил в комнате Ребекки, здесь не наблюдалось.

Слева стояли прислоненные к стене чистые холсты. Пол покрывала пластиковая пленка, вся в пятнах краски. Повсюду громоздились банки промышленной и пакеты сухой краски, валялись перепачканные ванночки и пузырьки с замазкой. На укрепленных на козлах досках лежали высохшие перекрученные тюбики и, как ни странно, несколько больших металлических шприцев. Из пустых консервных банок букетами торчали кисти.

—Ты сам составлял краски,— объяснил ему Корто.— И капризничал ничуть не меньше Карла. Сам смешивал пигменты. Сам измельчал их в порошок и разводил скипидаром и олифой до нужной консистенции. Хорошо помню, что ты всегда требовал особый сорт осветленной олифы. Заказывал ее на одном предприятии, которое вообще-то работает с оптовиками и отгружает заказы тоннами. Затем ты набирал краску в шприц для смазки тракторов — эти шприцы я сам добывал для тебя у местных фермеров…

Нарцисс приблизился к столу, на котором стояли ванночки, покрытые темной, красноватой и фиолетовой коркой засохшей краски. От алюминиевых посудин и пыльных пакетов все еще исходил не до конца выветрившийся резкий химический запах. Он потрогал кисти, перебрал тюбики, принюхался к ним — и не испытал ничего. Он едва не взвыл от досады. Забыл. Все забыл.

Ему попался на глаза блокнот с кое-где склеившимися от краски страницами. Он пролистал его. Бисерный почерк… Списки названий, цифры, проценты…

—Это твой шифровальный блокнот,— улыбнулся Корто.— Ты заносил сюда секретные рецепты смешивания ингредиентов для получения краски нужных оттенков.

Нарцисс сунул блокнот в карман.

—Расскажите, как я работал,— попросил он.

—А я не знаю. В мастерских нет дверей, но ты вешал над дверным проемом занавеску. Вход строго воспрещен. А по вечерам поворачивал картины лицом к стене.

—Почему?

—«Надоело смотреть на свою рожу». Это твои слова.

Даниель Ле-Гуэн, его коллега по работе в марсельском «Эммаусе», говорил, что, увидев мельком репродукцию Курбе, он изменился в лице.

—Я когда-нибудь упоминал имя Гюстава Курбе?

—Разумеется. Ты всегда повторял, что он твой учитель и наставник.

—В каком смысле?

—Не знаю. В принципе твои работы не имеют ничего общего с произведениями Курбе. Но он считается признанным мастером автопортрета. Я не специалист, но автопортрет Курбе, известный под названием «Отчаявшийся», бесспорно, одно из самых знаменитых в мире полотен…

Нарцисс ничего не ответил. Мысленным взором он видел десятки автопортретов, развешанных по стенам воображаемой комнаты. В этом отношении его память нисколько не пострадала. Дюрер. Ван Гог. Караваджо. Дега. Шиле. Опалка… Но, как он ни вглядывался, не мог различить ни одного изображения Курбе. Что за чертовщина! Выходило, что художник, чье творчество оказало непосредственное влияние на его судьбу, тоже стал жертвой его болезни и ухнул в черную дыру амнезии.

—Вот что я вспомнил,— продолжил Корто.— Из всех автопортретов Курбе ты особенно высоко ставил «Раненого человека».

—Что это за картина?

—Художник написал себя возле дерева в позе умирающего, с кровавым пятном на груди, там, где сердце.

—Почему я так интересовался именно этой картиной?

—Я задавал тебе тот же вопрос. И ты мне ответил: «Мы с ним делаем одно и то же дело».

Нарцисс еще раз прошелся по мастерской. Когда-то здесь была его нора, его пещера, его логово. Сейчас все вокруг выглядело чужим и незнакомым. Его охватило отчаяние. Он никогда ничего не узнает.

—Оставайся с нами,— тихо проговорил Корто, словно прочитав его мысли.— Займись живописью. И память к тебе постепенно…

—Я уеду завтра утром. И мне нужны деньги.

* * *

—Это вы мне звонили?

—А ты как думаешь?

Анаис стояла в дверях склада, тыча полицейским удостоверением в нос молодому парню с красными глазами и сальной челкой. Пять вечера. Она находилась где-то в пригороде Тулузы, в промышленном районе, застроенном мрачными складскими помещениями без окон. До Тулузы она добралась за каких-нибудь два часа и почти столько же времени потратила, чтобы разыскать в хитросплетении улиц и дорог нужный адрес.

Это был адрес контрольного пункта компании «Камарас», осуществлявшей слежение с помощью радиомаяков за передвижением автомобилей в ряде областей Франции, таких как Аквитания, Юг-Пиренеи, Лангедок-Русильон и Прованс-Альпы-Лазурный берег.

Анаис позвонила дежурному в 14.30. Сотрудник фирмы, ответивший ей, не скрывал удивления. Обычно к ним обращаются через страховую компанию… Она не дала ему договорить:

—Я сейчас подъеду.

И вот она стояла перед гиком, одетым в растянутый свитер и мешковатые джинсы. Должно быть, студент, подрабатывающий по выходным. А что, работенка непыльная — сиди себе читай учебники, а денежки капают. Впрочем, Анаис поняла, что наука интересует парня в последнюю очередь. Расширенные зрачки, опухший нос, расшатанные зубы. Парнишка сидел на коксе.

Он отступил, пропуская ее внутрь. Перед ней открылось просторное и практически пустое помещение. Приглядевшись внимательнее, она заметила, что стена справа была вся уставлена мониторами. Нечто подобное она видела в Ницце, в отделе наблюдения за обстановкой в городе.

Парень достал из кармана аптечный пузырек, запрокинул голову и закапал поочередно оба глаза.

—Я по телефону не совсем понял…

Анаис опустилась в кресло на колесиках и развернулась к парню:

—Сядь.

—А в чем дело-то?— Он послушно присел.

Она ногой развернула его в сторону мониторов и прошептала ему на ухо:

—Двенадцатого февраля в жандармский участок в Брюже поступило заявление об угоне внедорожника марки «ауди», модель Q7 Sline TDI, номерной знак 360 643 АР 33. Ты об этом что-нибудь слышал?

—Не, ничего. Я же только по выходным работаю. Вообще-то я учусь…

—Это был формальный вопрос. Я хочу, чтобы ты настроился на радиомаяк, которым оборудована эта машина.

—Это не радиомаяк. Это GPS-навигатор.

—Не важно. Давай, за дело!

Парень заерзал на месте:

—Так не делается! Жандармерия должна прислать в наше управление копию протокола о том, что заявление об угоне принято, а также копию страхового полиса на машину и…

Она крутанула кресло, в котором он сидел:

—А еще я могу позвонить коллегам в Тулузу и потребовать, чтобы у тебя взяли слюну на анализ. У нас есть методики, позволяющие распознать многие виды наркотиков. Как тебе такая идея?

—У вас… у вас есть номерной знак?— залепетал он.

Анаис достала из кармана листок, на котором записала номер машины, и шлепнула его перед парнем. От ее движения загорелся один из спящих экранов компьютера. Появилась картинка — тесно переплетенные между собой обнаженные тела. Открылись и другие окна. Лицо женщины во время акта фелляции. Крупным планом — анус. В углах экрана замелькали рекламные баннеры самого красноречивого содержания…

—Уроки учишь?— усмехнулась Анаис.

Парень залился краской и неловким жестом выключил компьютер. Прочистил горло и забарабанил по клавишам другого. На мониторах возникли спутниковые карты Франции. Парень щелчком мышки увеличил масштаб одной из них. Анаис не успела даже сообразить, какая именно часть страны мелькнула на экране.

—Это что, так быстро делается?— удивилась она.

—А то!— похвалился он.— Любого угонщика можно сцапать!

—Где они? Я имею в виду: где сейчас эта машина?

—На шоссе D2202. В долине Вара.

Анаис наклонилась к экрану:

—А точнее?

Он покрутил колесико мышки, и картинка стала еще крупнее.

—Вот! Неподалеку от Ниццы.

—Машина в движении?

—Ага. Подъезжает к мосту Дюранди.

Она задумалась. Возможно, они идут по следу Януша. Но как им удалось вычислить, где он скрывается? Каким образом они сумели сделать то, что оказалось не под силу десяткам профессиональных сыщиков? Или они просто возвращаются на некую базу?..

Она порылась в кармане и выложила на стол свой айфон. Взяла лист бумаги и нацарапала на нем несколько цифр:

—Набери этот номер и перешли мне программу, с помощью которой я смогу в реальном времени следить за машиной.

—Нельзя! Я не имею права! На программе стоит защита!

—Ты что, еще не понял, что мы с тобой оба — и ты, и я — действуем не по правилам? Короче, давай шевелись. Набирай номер и отправляй мне через Интернет программу. Усек?

Он замолотил по клавиатуре. Стук клавиш напоминал ритмы макабрического танца.

Айфон задребезжал. Анаис проверила — на почту пришел мейл. В прикрепленном файле была программа слежения.

Она протянула парню свой мобильник — техника никогда не была ее коньком:

—Установи программу и выведи на экран.

Через несколько секунд она уже рассматривала карту пригородных районов Ниццы. По дороге перемещалась, мигая, точка — это был внедорожник. Анаис каким-то шестым чувством поняла, что ей надо спешить.

—Я вам еще закачал программу GPS,— добавил парень.— Если вы их потеряете, подключите ее. Она вам подскажет, куда ехать.

Она кивком поблагодарила его. Он опять схватил свой пузырек и привычным жестом закапал глаза.

—Что надо сказать?

—Я вас никогда не видел,— улыбнулся гик.— И никогда ничего не слышал ни про какой внедорожник.

—Хороший мальчик,— одобрила она и подмигнула ему.

Уже на полпути к выходу Анаис еще раз обернулась и жестом изобразила, будто теребит воображаемый пенис:

—Смотри мозоль не натри!

Парень залился краской, но ничего не ответил.

* * *

Бегом устремляясь к машине, Анаис прикинула свои силы. Придется еще раз пересечь Францию с запада на юг. Это она сможет. От Ниццы ее отделяло примерно шестьсот километров. Она проделает их часов за пять. Но потом надо будет свернуть с шоссе и пуститься по местным дорогам. А вдруг она заплутает? Даже несмотря на GPS-навигатор?

Она направилась к выезду на главную дорогу. Настоящая ее проблема сейчас заключалась в другом. Этой ночью она спала всего пару часов, прошлой — вообще не сомкнула глаз, а позапрошлой — не больше трех часов. Она еле держалась на ногах, и то лишь благодаря нервному возбуждению.

Она набрала номер Закрауи. Самого опасного и самого обворожительного из своих подчиненных. Тот ответил после второго звонка.

—Зак? Это Анаис.

—Как дела, красотка?— Единственный из всех он позволял себе с ней фамильярничать.— Все еще отдыхаешь? Слыхал про твои приключения в Ницце!

—Я хочу, чтобы ты мне помог. Мне нужны колеса.

—Колеса? Какие еще колеса?

Анаис не ответила. Она уже поняла, что он ей не откажет.

—Уточни, пожалуйста, что ты имеешь в виду,— бархатным голосом попросил он.

— Спид.

Закрауи прежде работал в местном наркоотделе. Он наперечет знал все каналы доставки дури во всей Аквитании и ее окрестностях. Держал на примете всех дилеров. Как никто разбирался, кому верить можно, а кому нельзя. По одной очень простой причине: когда-то он сам баловался наркотой. Сейчас он утверждал, что завязал с этим делом. Все делали вид, что так оно и есть.

Коллега объяснил ей, где именно раздобыть лучшие в данном районе амфетамины. Она остановилась возле обочины и торопливо записала: «Гран-Мирай, квартал Ренри, жилой комплекс Турнель». Эти названия навевали ей какие-то смутные воспоминания. Что-то связанное с городскими драками и сожженными машинами…

—Могу сделать пару звонков,— предложил Зак.

—Спасибо. Как мне найти этих ребят?

—Их не надо искать. Турнель — это такое длиннющее здание в форме буквы «Y». Ты просто должна очень медленно ехать мимо. Если тебе удастся прикинуться обычной чувой, пташки сами к тебе слетятся.

Она бросила блокнот на пассажирское сиденье, включила скорость, прижала мобильник к уху и газанула.

—Что в конторе слышно?

—Ну, награду за твою голову еще не объявили, но, думаю, со дня на день объявят.

Она нажала отбой, мысленно представив себе Зака. Его маленькую шляпу и тунисскую улыбку. У него тоже хватало неприятностей — и не только из-за наркотиков. Отдел внутренних расследований давно приглядывался к нему, потому что его подозревали в многоженстве. Если вспомнить Джафара, бегавшего от судебных исполнителей за неуплату алиментов бывшей жене, и Ле-Коза, существовавшего за счет уже немолодой баронессы, приходилось признать, что вся ее группа состоит из тех еще донжуанов. «И это единственные мужчины в моей жизни», грустно сказала себе она.

Часом позже — лил дождь, и она несколько раз сбивалась с дороги — она уже торговалась с низеньким, от горшка два вершка, арабом в блескучем зеленом плаще, лица которого, скрытого капюшоном, так и не увидела.

—Бабки вперед.

Анаис по дороге останавливалась возле банкомата. И протянула бумажку в сто евро. Деньги мгновенно исчезли под зеленым плащом, а в ладони араба как по волшебству появилось десять таблеток.

—Смотри, осторожней там. Убойная штука. Одну за раз — не больше.

Анаис убрала восемь таблеток в карман, а две оставила в руке.

—У тебя запить ничего не найдется?

Карлик протянул ей банку диетической колы.

—Без коки, с гарантией,— пошутил он.

Анаис проглотила две таблетки сразу. Собралась вернуть банку, но парень уже растворился в вечерней тьме.

—Подарок от фирмы,— послышался его голос.— Пока.

Анаис тронулась с места. С неба лило. Она уже чувствовала — или ей казалось, что чувствует,— как дофамин проникает в мозг. Анаис переключила скорость и снова выехала на шоссе А61. На первой же автозаправке залила полный бак. Расплачиваясь, покосилась на витрину с сэндвичами и печеньем и поняла, что совершенно не хочет есть. Наркотик обладал и побочным действием, снижая аппетит. Тем лучше. Значит, нервы будут на пределе. Никакой расслабухи.

Она рванула машину с места и посмотрела на экран айфона. Гады, которых она преследовала, покинули шоссе D2202 и теперь двигались к какой-то захолустной дыре под названием Каррос. Что они там забыли? Или нашли Януша?

Она переключилась на пятую скорость и только тут заметила, что выжимает больше 200 километров в час. Умница моя, с нежностью подумала о своей маленькой машине. «Смарт» пока была ее лучшим другом.

Ночь только начиналась.

* * *

—Сколько здесь?— поинтересовался Нарцисс, взвешивая на ладони крафтовый конверт.

—Сорок пять тысяч евро.

Нарцисс недоверчиво покосился на Корто.

—Я же тебе говорил. В Париже ты произвел фурор. Большинство твоих картин было продано по четыре тысячи евро за каждую. Написал ты их примерно три десятка. Около половины выручки забрала себе галерея. Пятнадцать процентов забрали мы, в общую кассу. Остальное — твое. Ты модный художник! Только пожелай, и можешь снова стать Нарциссом. И очень прилично зарабатывать.

Нарцисс приоткрыл конверт. Деньги внутри переливались матовым блеском, словно были из атласа.

—Я больше не смогу писать, как Нарцисс.

—Ты в этом уверен?

Он не ответил. На самом деле где-то в глубине души у него сохранялось убеждение, что все его умения и навыки, его, если угодно, талант художника,— все это никуда от него не делось, в точности так же, как его компетенция профессионального психиатра. Вопрос заключался не в том, способен ли он продолжить карьеру Нарцисса с той самой точки, где она остановилась. Просто перед ним сейчас стояли совсем другие задачи. Ему надо разыскать свои картины. Рассмотреть, вернее, внимательно изучить их. Он не сомневался, что подсознательно зашифровал в них некую истину. Нечто имеющее отношение к его подлинной личности.

—Как вы думаете,— спросил он, засовывая конверт с деньгами в карман,— как много у меня времени? Я имею в виду, до того, как со мной случится очередной приступ амнезии?

Они шли по парку. На улице уже стемнело. Дул сильный ветер, от которого гнулись и качались деревья. Пусть Януш на целые сутки запустил свое расследование, зато теперь он чувствовал себя сытым и отдохнувшим. К тому же он стал богат. Есть с чем продолжить дело.

—Это невозможно предсказать заранее,— ответил психиатр.— Никакой закономерности не существует. Не забывай только, что каждый случай амнезии есть проявление психотического бегства. Своего рода ответ на психическую травму. Причиной очередного приступа может стать то, с чем ты сталкиваешься в повседневной жизни.

С этим Нарцисс не спорил. Самая ужасная из гипотез заключалась в следующем. Он — убийца, и после каждого убийства меняет кожу. Он потряс головой, не желая принимать это предположение.

Они спускались террасами. В темно-синем небе высыпали первые звезды. Здесь, на высоте, опьяняюще пахло смолистой хвоей. Психиатр повернул направо и повел его в кактусовый сад. Нарцисс никогда раньше не видел такого количества кактусов одновременно. Кактусы были повсюду — росли в почве, в горшках, в теплицах. Некоторые походили на морских ежей, завернутых в гигроскопическую вату. Другие тянулись на два метра ввысь или раскидывали вширь лапы, напоминая канделябры.

—Чувствуешь?

—Что?

—Пахнет как!— Корто вдохнул поглубже.— Все наше тело отзывается на эти запахи. Примерно то же ощущаешь, когда смотришь на море… Мы ведь по большей части состоим из воды. Ты любил приходить сюда по вечерам…

Нарцисс не понимал, к чему клонит психиатр.

—Полагаю, ты читал сочинения Юнга?

—Читал.— Нарцисс ответил без малейших колебаний.

—С точки зрения Юнга, наше сознание, вернее сказать, подсознание, пронизано архетипами — довольно примитивными и схематичными идеями, появившимися на заре человеческой истории: мифами, легендами, первобытными страхами. При столкновении с каким-либо фактом, картиной или деталью, способной служить нам напоминанием об этих архетипах, мы испытываем глубокое волнение, которое выходит за рамки наших личных переживаний и является общим для всего человечества.

Корто говорил размеренным, почти гипнотизирующим голосом.

—И что из этого следует?

—Я думаю, что примерно то же самое происходит с нашим телом. Существуют, как бы это выразиться, физиологические архетипы. Море. Лес. Камень. Небо. Все эти царства, которые окружают нас не только снаружи, но и присутствуют у нас в душе. И при контакте с ними наше тело пробуждается. Вспоминает, что когда-то оно было морем, лесом, камнем, звездой… Наши клетки начинают вздрагивать, трепетать, беспокоиться…

Корто грубо схватил его за плечо.

—Найди свои картины,— прошептал он.— Поезжай в Париж. Я знаю, что ты туда собрался. Тебе надо увидеть свои работы. И тогда твое тело станет тебе поводырем. Живопись и столичная жизнь — части твоего прошлого. Значит, в какой-то мере и ты — их часть.

Нарцисс понял, что имеет в виду Корто. Он закрыл глаза и попытался прямо сейчас, не сходя с места, произвести над собой эксперимент. Он впустил в себя влажные испарения парка, похожий на шум прибоя шелест древесных крон и явившийся из незапамятных времен холодный горный воздух. По его телу пробегали волны. Он стал мокрым от дождя песком, по которому ступают босые ступни. Стрекотом насекомых, палимых жарким солнцем в краю вечного полудня. Скрипом снега и скользкой белизной лыжни. Он дышал. Смеялся. Обнимал весь мир. Все его тело превратилось в лаковый отблеск золотистого луча, падающего в летний вечер на женскую фигуру в гостиной буржуазного дома…

Он открыл веки. Корто исчез.

Он прислушался — с нижней террасы доносился звук шагов, вполне реальных. Присмотревшись, он увидел, что кактусы двигаются. Сердце на миг перестало биться у него в груди.

Это были не кактусы. Это были могильщики в строгих черных костюмах.

Они шли вперед, нимало не заботясь о соблюдении тишины. Давили ногами низкие растения, раздвигали руками высокие. Несмотря на полумрак, Нарцисс разглядел у них в руках пистолеты с глушителями. И тут же его обожгла мысль: свой «глок» он оставил в комнате.

Мужчины ступили на плиточную дорожку. Задрали головы к находящимся выше зданиям. Нарцисс успел укрыться в зарослях кустарника. Все происходящее несло на себе отпечаток дежавю. В Марселе он точно так же стоял на лестнице, по которой поднимались гангстеры из уличной банды.

Мужчины в черном начали подъем. Прячась в кустах, Нарцисс преодолел несколько метров, отделявших его от мастерских. К счастью, штаны и куртка на нем были темного цвета. Он крался, сливаясь с деревьями и темнотой.

Он пробрался по балкону, опоясывавшему здание. Кажется, у себя в мастерской он оставил окно открытым. Так и есть. Он проскользнул внутрь. Коснувшись ногами бетонного пола, обрел уверенность в себе. Бесшумно притворил оконную раму и наконец отдышался.

Коридор. Если он ничего не путает, слева располагается внешняя лестница, по которой можно подняться к жилым комнатам. Народу в этот час здесь не было — все ушли в другое здание на ужин. Очутившись у себя, он сунул руку под матрас и вытащил пистолет. Папка с материалами по делу Икара лежала там же, как и нож, и блокнот Нарцисса. Все его имущество. Весь его багаж. Он запихнул оружие под ремень, убрал нож в карман штанов, а бумаги — в карман уличной куртки, которую накинул поверх домашней. Брюки от костюма скатал и взял под мышку, рассчитывая надеть их позже.

Выглянув в коридор, он посмотрел по сторонам — никого. Сердце с силой гнало кровь по жилам. Спускаться по лестнице слишком опасно. В конце коридора располагалось окно. Он открыл его и вылез наружу, спрыгнув на балкон. До земли отсюда было метра три. Ничего страшного — главное, постараться упасть на кустарники. Он закрыл глаза и нырнул вниз. Ему показалось, что он падал целую вечность. Приземлившись, он долго — еще одну вечность — лежал, слушая, как постепенно стихает треск поломанных сучьев. Высвободив руки из-под веток, он ощупал лицо и тело. Крови нет. Кости целы. Нигде ничего не болит. Вроде обошлось. Извиваясь, он стал выбираться из кустов, ногами нащупывая твердую землю. Затем снял куртку и повязал ее вокруг талии.

Теперь — бежать. И он помчался вперед, по-прежнему сжимая под мышкой брюки. Ветки хлестали его по лицу, из-под ног разлетались мелкие камешки. Он огибал древесные стволы, не снижая скорости, и вскоре выскочил на тропинку, круто уходящую вниз. Попытался затормозить, но ноги сами понесли его дальше. Оглушенный, очумевший, избитый, он продолжал бег. Его вела надежда. Рано или поздно тропинка выведет к асфальтовой дороге. Там он пойдет пешком. Устроит себе передышку. Найдет деревушку. Он обязательно что-нибудь придумает. Они его не достанут. В мозгу, заглушая страх, стучал вопрос: как они его разыскали? Что еще им о нем известно?

* * *

Около девяти вечера показания GPS-навигатора перестали меняться. Объект слежения остановился где-то в горах, чуть выше деревни Каррос, и стоял там до двух часов ночи. Анаис подъезжала к Ницце, когда прибор показал, что внедорожник снова пришел в движение. Убийцы продолжили свой путь. Анаис поборола искушение немедленно пуститься за ними вдогонку — ей необходимо было узнать, где именно они провели часть ночи. В худшем из возможных случаев они могли поймать Януша. Подвергнуть его пыткам. Искалечить. Убить.

Она добралась до места около трех часов. Здесь располагалось специализированное заведение под названием «Вилла Корто». По грунтовой дороге пришлось тащиться с черепашьей скоростью. Вскоре в свете фар мелькнуло нечто такое, что заставило ее вздрогнуть. Будь она наркоманкой, решила бы, что у нее bad trip. На обочине сидел человек в костюме клоуна с выбеленным лицом и громко рыдал. Неподалеку, над купой приморских сосен, в двух метрах над землей парил в воздухе человек. На крыльце первого из двух зданий сидел великан, весь целиком, от макушки до кончиков ног, вымазанный черной краской.

Она выскочила из машины и поняла, что вовсе не галлюцинирует. Все так и было.

К ней, утирая глаза, подошел клоун. Слезы проложили дорожки на его густо напудренном лице, подчеркивая его карикатурный вид. Сюда же подтянулся и мужчина, шагавший по воздуху. Загадка быстро разъяснилась: он передвигался на ходулях. При этом он что-то доверительно рассказывал сосновым кронам, словно, постигнув тайны птичьего языка, решил окончательно порвать с миром людей.

Анаис направилась к главному зданию, в котором светились окна. И едва не упала, налетев на сидящую на земле старую женщину с сильно накрашенным лицом. Женщина развела небольшой костерок, на котором стояла кастрюля с варившимися макаронами. Помешивая в кастрюле деревянной ложкой и время от времени пробуя макароны на вкус, женщина беспрестанно стонала.

Анаис приветственно кивнула ей и попыталась завязать разговор. Но на все свои вопросы получала один и тот же ответ:

—Главная трудность — это таможня. Не желают пропускать мои работы…

Анаис не стала настаивать и прошла в столовую. Здесь тоже царил карнавал. На столе с криками прыгал Пьеро с подведенными черным глазами. Рядом с ним стоял мужчина в шляпе фокусника, украшенной елочным дождем, и грыз обмотанный свитером кулак, обильно пуская слюни. Еще один, в соломенной шляпе, сидел по-турецки на столе и играл на флейте медленную печальную мелодию, похожую на японскую песенку. Анаис заметила, что он напрудил под себя лужу.

Что здесь происходит?

Где персонал?

Она поднялась на второй этаж. Прошла коридором с голыми бетонными стенами, мимо деревянных дверей. Атмосфера здесь напоминала похоронное бюро. Тот же холод, та же пустота. Это впечатление быстро переросло в предчувствие, а следом за тем — в уверенность. Интуиция ее не обманула. Во второй комнате справа обнаружились три трупа. Два из них — крупных, крепкого сложения мужчин с множественными пулевыми ранениями в груди, причиненными крупнокалиберным оружием. Но гораздо ужасней был третий — голый и привязанный к столу.

Анаис натянула перчатки из латекса и прикрыла за собой дверь. Обитатели психушки притопали за ней. Она попыталась восстановить недавние события. Убийцы приехали сюда около 21.00. В упор застрелили двух санитаров — по характеру ранений Анаис определила, что стреляли из пистолета сорок четвертого или сорок пятого калибра. Затем занялись третьим — должно быть, директором заведения. Точный его возраст она определить не решилась бы, но ему явно было за шестьдесят. Обезображенное лицо. Выколотые глаза. Вместо носа — зияющая рана. Щеки изрезаны. Зубы выбиты. Голова убитого была склонена набок, указывая на то, что ему перерезали сухожилия в области шеи.

Что он им рассказал под пыткой? Потому что любой человек, принимая такие муки, должен был заговорить. Вряд ли пожилой и довольно тщедушный психиатр стал бы разыгрывать из себя героя. Однако… Чтобы выколотить из кого-то сведения, обычно достаточно его просто припугнуть, в крайнем случае слегка пощекотать ножом. Об этом говорит история всех войн. А тут такие страшные увечья. Мало того, в комнате царил настоящий разгром — все перевернуто вверх дном, разбито, выпотрошено. И это могло означать, что мерзавцам так и не удалось развязать старому доктору язык.

Анаис поражалась собственным спокойствию и хладнокровию. Свидетельства звериной жестокости жгли ей взгляд, но не сердце. Она смотрела на них как на старых знакомых. Сколько раз, лежа без сна, она рисовала в воображении картины пыток, которым ее отец подвергал политзаключенных в Чили. И вот теперь они явились перед ней во всей своей страшной реальности.

Анаис оглядела сброшенные на пол книги, обломки предметов. Производить обыск не имело никакого смысла. Поработавшие здесь молодчики ничего ей не оставили. Компьютер на письменном столе был разбит. Жесткий диск извлечен. Информация украдена.

Она сформулировала выводы. В прошлой жизни Януш был пациентом этого заведения, то есть психушки. Возможно, он приехал сюда после бегства из Ниццы в поисках убежища. Во всяком случае, убийцы явились сюда потому, что знали об этом факте его биографии. Или кто-то им стукнул. Санитар? Другой пациент? Но они опоздали — Януш, если он здесь и был, успел убраться. Они допросили директора. Не торопясь. Анаис помнила, что они провели в лечебнице целых четыре часа. Четыре часа, на протяжении которых они пытали старика…

Она достала айфон и подключилась к программе слежения. Подонки как раз проезжали Лион, направляясь в Париж. Неужели им удалось что-то выяснить насчет того, куда собрался Януш? Она убрала пистолет в кобуру и, прежде чем броситься за ними вдогонку, решила быстро обойти заведение.

Во втором доме не нашлось ничего интересного. Похоже, здесь практиковали лечение искусством. Целый этаж был отведен под мастерские, заполненные произведениями самого разного рода. По пятам за ней по-прежнему тащились психи. Наверное, надеялись, что она о них позаботится, скажет им, что делать, поможет. Бедняги, как они заблуждались. Она нуждалась в помощи ничуть не меньше, чем они.

Проходя через столовую, она обратила внимание на висящие на стене групповые фотографии. На той, что была помечена прошлым годом, был запечатлен Януш. В блузе художника. Она впервые видела его искренне улыбающимся. И он показался ей особенно красивым…

В этот миг в лицо Януша уперся грязный палец. Анаис вздрогнула: рядом стоял Пьеро с обведенными черной краской глазами.

—Нарцисс!— прошептал он, постукивая пальцем по снимку.— Нарцисс! Нарцисс! Он ушел!

—Когда?

Пьеро задумался. Судя по вытаращенным глазам, делавшим его похожим на солиста группы «Care» Роберта Смита, этот процесс явно причинял ему мучение.

—Вчера,— наконец выдавил он. Анаис содрала со стены фотографию и сунула себе в карман. Она не хотела, чтобы между учиненной здесь бойней и человеком, которого она пыталась защитить, прослеживалась хоть какая-то связь. Одновременно ей припомнилась одна деталь. По словам Кронье, Януш сообщил сотрудникам марсельской ночлежки, что его зовут Нарцисс. Что это? Новое имя? Или, напротив, предыдущее, то, что он носил, будучи пациентом «Виллы Корто»?

Она быстрым шагом направилась к своей машине, не обращая внимания на шлепавшую сзади толпу сумасшедших. Трогаясь с места, она едва не сбила одного из них. Мозг упорно сверлила простая мысль. Ужас происшедшего с очевидностью свидетельствовал, что Януш жив. Она обругала себя за то, что радуется этому, и машинально перекрестилась, думая о директоре и двух санитарах.

Она бросила взгляд в зеркало заднего обзора — несколько пациентов бежали за ее машиной, поднимая на тропинке пыль. Бросить здесь этих несчастных без всякой помощи? Нет, невозможно.

Откинув крышку мобильника, она нашла сохраненный в памяти телефона номер:

—Кронье?

* * *

Полотна напоминали музыкальные партитуры. Нотный стан, значки диезов и бемолей, стрелки… Никаких прямых линий, сплошные изгибы, овалы и полукружья…

Нарцисс наклонился, чтобы лучше рассмотреть лица и фигуры. Мужчина в маске. Дельфины. Корабельные винты. Выдержанные в золотисто-охряных тонах картины в целом производили такое впечатление, что у их автора имелось собственное представление об истории и строении мироздания. На фоне белых стен они сияли, словно огромные иконы.

—Эй вы! Руками не трогать! Это же Вёльфли!

Нарцисс обернулся. К нему приближался мужчина в переливчатом сером костюме, цветом гармонировавшем с шевелюрой. Лет шестидесяти, узенькие очочки, подтянутая фигура. Нарцисс улыбнулся ему самой широкой из своих улыбок. В это утро он был готов улыбаться любому. Им владело чувство изумления оттого, что он сумел достичь Парижа и стоял сейчас в галерее Вийон-Пернати, в доме 18 по улице Турен, в двух шагах от квартала Марэ.

Накануне, выбравшись из леса, он прошел опушкой, пока она не привела его на шоссе. Почти сразу он увидел грузовик. Нарцисс голоснул, и водитель остановился. Как выяснилось, он вез какие-то изделия из эпоксидной смолы в Обервилье, что под Парижем. И согласился взять Нарцисса в попутчики, оговорив одно условие: время от времени вести машину будет пассажир. Это было настоящее везение. Они катили всю ночь, сменяя друг друга за рулем, поддерживая бессвязный разговор и по очереди подремывая.

В шесть утра Нарцисс стоял возле станции парижского метро «Порт-де-ла-Шапель». Нельзя сказать, что к нему вернулись конкретные воспоминания, но было несомненно, что он не утратил способности ориентироваться в столичной подземке. Он знал расположение линий и названия станций. Знал, где надо выйти, чтобы попасть в определенный район. Купив билет, он сел в поезд двенадцатой линии, двигавшийся в сторону «Мэрии Исси». Пока за окном вагона мелькали остановки, он размышлял о том, что в очередной раз сумел избежать верной смерти. Но надолго ли? И как убийцы напали на его след? Наверняка они захотят обыскать «Виллу Корто». Будут расспрашивать директора… Но ему не узнать, чем закончатся эти расспросы.

Он вышел на станции «Мадлен» и пешком двинулся по улице Руайаль. Карман оттягивал конверт, битком набитый купюрами, что внушало ему куда больше уверенности в себе, нежели засунутый за ремень «глок». На площади Согласия он свернул направо и направился к одному из самых шикарных в Париже отелей — «Крийону». Выбор его не был случаен. Во-первых, в таком дорогущем заведении у него не станут сразу спрашивать документы. Когда с постояльцев дерут такие деньжищи, администрация склонна к уступчивости. Во-вторых, беглого бомжа в последнюю очередь будут искать в «Крийоне».

Нарцисс убедил портье, что потерял бумажник с документами, и заплатил за номер почти тысячу евро наличными. Заявление в полицию, добавил он, отнесет завтра. Никто не обратил ни малейшего внимания на его порванную куртку. Из какого-то озорства он назвался Матиасом Фрером. Он больше ничего не боялся. Едва попав в метро, он сразу понял, что никто его здесь не ищет. То, что в Бордо или в Марселе казалось катастрофой государственного масштаба, в парижской сутолоке вообще никого не интересовало.

Он поднялся к себе в номер и принял душ, не без удивления констатировав, что пятизвездочный комфорт ему скорее привычен. Затем спрятал в сейф папку с материалами о расследовании убийства. Происходящее казалось ему сном. Он выскользнул из лап убийц. У него куча денег. И он располагает полной свободой передвижения по столице, о какой еще вчера не смел и мечтать.

Позвонив портье, он попросил принести ему бритвенные принадлежности и привел себя в порядок. Затем лег в постель и проспал два часа. Отдохнув, вызвал такси и отправился на улицу ФранцискаI, в шикарный бутик мужской одежды. Примерил строгий темный костюм из чистой шерсти, голубую сорочку и черные замшевые мокасины. Галстук решил не покупать. В примерочной кабинке осмотрел себя в зеркале — Нарцисс снова обрел человеческий облик. Переложил в карман нового пиджака блокнот Нарцисса и ключ от наручников, отнятый у охранника в марсельском суде,— свой талисман. Он купил также два ремня. Один продел в брюки и сунул за него «глок». Второй обмотал вокруг голени и спрятал за ним нож.

* * *

—Нарцисс! Вы ли это?

Мужчина в сером костюме, по всей видимости галерист, стоял прямо перед ним. Выражение его лица совершенно изменилось.

—Да, это я. Мы знакомы?

—Я знаю вас по автопортретам. Корто говорил, что вы куда-то пропали…

—На время, всего лишь на время.

Владелец галереи выглядел обеспокоенным. Он нервно потер руки и протянул Нарциссу правую:

—Меня зовут Филипп Пернати. Ваша выставка прошла с большим успехом.

—Да, мне говорили.

—Вы… вы по-прежнему пишете?

—Нет.

—Зачем же вы здесь?

Нарциссу с каждой секундой становилось все яснее: Пернати вовсе не рад его видеть. Но почему?

—Мне хотелось посмотреть на свои работы.

Галерист вздохнул с явным облегчением. Взяв Нарцисса под руку, он повлек его в глубь зала, где располагался его кабинет:

—Никаких проблем. У меня есть прекрасные снимки…

—Нет, вы меня не поняли. Я хочу видеть оригиналы.

—Но это невозможно! Я продал ваши картины.

—Знаю. Дайте мне список покупателей с адресами.

—Об этом не может быть и речи! Это конфиденциальная информация.

Нарцисс догадался. Волнение галериста было связано с денежной стороной дела. Этот мошенник наверняка продал его картины намного дороже, чем сказал Корто. И боялся, что художник встретится с теми, кто приобрел его полотна.

—Мне глубоко наплевать, сколько вы на этом наварили!— заявил он.— Мне надо видеть свои картины, и точка!

—Нет, нет! Невозможно!

Нарцисс ухватил его за лацканы пиджака:

—Вам ведь известно, кто я такой? А с психами лучше не связываться! Как бы чего не вышло…

—Я не могу дать вам список,— залопотал галерист.— Это особые клиенты, они настаивают на сохранении полной анонимности, и мне…

Он оборвал себя на полуслове. Нарцисс достал из-за пояса «глок». И ткнул стволом ему в подбородок.

—Список,— сквозь зубы прошипел он.— Пока я тебя не прикончил!

Пернати обмяк всем телом, словно внутри у него лопнула пара-тройка позвонков. На подгибающихся ногах он обошел стол и трясущимися руками взялся за мышку компьютера. Кликнул несколько раз — Нарцисс видел отражение файла со списком в стеклах его очков. Вороватый галерист, стуча зубами от страха, включил принтер.

—Глотните водички,— посоветовал ему Нарцисс.— Глядишь, полегчает.

Тот послушно открыл дверцу маленького холодильника, спрятанного в углу за декоративным фонтанчиком, и достал банку кока-колы.

—А меня не угостите?

Дальнейшее сильно напоминало сцену из сюрреалистического фильма. Нарцисс по-прежнему держал галериста на мушке. В полной тишине, нарушаемой лишь гудением принтера, они тянули из банок колу. Справа от себя Нарцисс заметил большую черно-белую фотографию, запечатлевшую лысого мужчину с пронзительным взглядом черных глаз, в брюках с подтяжками. В руках он держал бумажную дудку.

—Кто это?

—Адольф Вёльфли. Я устраиваю ретроспективу его работ. Величайший из мастеров ар-брют всех времен.

Нарцисс вгляделся в лицо художника:

—Он был сумасшедшим?

Пернати заговорил, вернее, не заговорил, а застрекотал как пулемет, без точек и запятых:

—Да, можно сказать и так! Он совершил несколько сексуальных покушений на детей, после чего его признали невменяемым. Поместили в психушку возле Берна. Оттуда он уже не вышел. Но именно там он начал рисовать. Ему давали карандаш и два листа газетной бумаги в неделю. Иногда он рисовал грифелем меньше сантиметра длиной! И оставил тысячи и тысячи рисунков. После его смерти камера была битком набита рисунками и переплетенными вручную книгами.

—А почему у него бумажная дудка?

—Он сворачивал лист бумаги и играл на нем музыку собственного сочинения. Музыкантом он не был, но утверждал, что слышит музыку у себя в голове.

Кабинет вдруг поплыл у Нарцисса перед глазами. Вот еще один преступник, утопивший свои звериные наклонности в арабесках линий. Неужели и он такой?

—Список,— глухо потребовал он.

Галерист протянул ему отпечатанный листок. На его лицо постепенно возвращались краски. Он даже попытался выпрямить спину. По всему было видно, что ему не терпится выпроводить вон ненормального посетителя.

Нарцисс бегло пробежал список глазами — ни одного знакомого имени. Большинство адресов — парижские. Найти их не составит труда. Напротив каждого имени стояло название приобретенной картины. «Сенатор». «Почтальон». «Адмирал»…

Он вернул пистолет на место и уже шел к двери, когда его осенила идея.

—Расскажи мне про Курбе,— приказал он.

—Кур… Курбе? А за… зачем вам Курбе?

—Расскажи мне про «Раненого человека».

—Я не специалист по этому периоду.

—Расскажи что знаешь.

—По-моему, Курбе написал этот автопортрет не то в тысяча восемьсот сороковых, не то в пятидесятых годах. Что-то в этом роде. Знаменитый образец исправления.

—Чего-чего? А ну повтори, что ты сказал!

—Исправления. Так называют картину, подвергшуюся в ходе работы значительной переделке. Либо картину, поверх которой художник написал новую.

Эти слова взорвались бомбой у него в мозгу. Моя живопись — не более чем исправление ошибки. Так вот в чем дело. Нарцисс вовсе не имел в виду, что искусство служит ему средством раскаяния. Он хотел лишь сказать, что картины написаны поверх других. Впрочем, полностью его высказывание звучало следующим образом: «Не следует верить всему, что видишь. Моя живопись — не более чем исправление ошибки». Значит, его автопортреты были камуфляжем…

—Так что там насчет «Раненого человека»? Рассказывай!

—Ну, чисто теоретически…— Пернати заговорил чуть медленнее.— Искусствоведы всегда задавались вопросом, почему Курбе изобразил себя в виде человека, сидящего под деревом и с раной в груди. Гораздо позже выяснилось, что картина была с секретом. Поначалу Курбе написал свой автопортрет с невестой. Но, пока он работал над картиной, девица его бросила. Глубоко оскорбленный, Курбе убрал ее с картины, а себе пририсовал символическую рану в груди, на месте сердца. Раненый означает страдающий от сердечной раны.

Нарцисса всего трясло, но он сумел оценить эту историю.

—А откуда все это стало известно?

—В тысяча девятьсот семьдесят втором году картину просветили рентгеновскими лучами. Под верхним слоем краски хорошо просматривается силуэт девушки, прильнувшей к плечу лежащего Курбе.

В висках у Нарцисса стучало. Пальцы дрожали. Итак, под каждым из его автопортретов скрывается другое изображение. Скрывается истина. Но какая? Проливающая свет на его подлинную личность? Или на убийства нищих?

Он сможет узнать эту истину. Надо лишь просветить картины рентгеном.

Уже на пороге он предупредил галериста:

—Для нас обоих будет лучше, если мы забудем о сегодняшней встрече. Мы с тобой незнакомы.

—Конечно-конечно. Я понимаю.

—Ты не понимаешь ничего, но это тоже к лучшему. И не вздумай звонить своим клиентам! Не то мне придется сюда вернуться.

* * *

Нарцисса не покидало ощущение, что он завладел списком членов тайного клуба. Тесной группки посвященных, взаимно подпитываемых общим безумием. Психовампиров. Извращенцев-вуайеристов. Напротив имени каждого коллекционера значился не только его адрес, но указывался также код домофона и номер мобильного. Галерея Пернати обеспечивала покупателям доставку картин на дом. И всякая полезная информация хранилась у ее владельца в памяти компьютера. Так что Нарциссу оставалось лишь позвонить в дверь.

Здесь, в Париже, он словно бы возвращался к жизни. День выдался пасмурный и серый, один из тех дней, какие бывают только во французской столице. Ни дождя, ни туч — лишь сырая промозглая пелена, грязной простыней накрывшая город. День не имел ни начала, ни конца, он тянулся из ниоткуда в никуда. Нарцисс ликовал. Он чувствовал, что эта монотонность и невыразительность для него свои, родные.

Первый покупатель из списка, Валид Эль-Хури, жил на авеню Фош. Нарцисс попросил таксиста подождать его возле дома и принялся терпеливо преодолевать многочисленные препятствия на пути к цели. Кодовый замок на воротах. Кодовый замок на двери подъезда. Домофон в холле. Но на этом его продвижение вперед остановилось. Эль-Хури не было дома. Нарцисс попытался уговорить мажордома впустить его: якобы он принес посылку. Главное — проникнуть в квартиру и посмотреть на картину. Но слуга посоветовал ему оставить посылку у консьержа.

Нарцисс дал таксисту следующий адрес, ближайший к авеню Фош: тупичок, отходящий от авеню Виктора Гюго. Мысленно он уже набросал свой маршрут, намереваясь в самое короткое время посетить всех коллекционеров из списка.

Жилые дома, больше похожие на виллы, прятались за плотным живым забором из елей и кипарисов. Каждое здание казалось наглядной иллюстрацией расхожей мудрости: «Хочешь жить спокойно, не высовывайся». Но особняк Симона Амсалема, которого он наметил в качестве второй мишени, выбивался из общего правила. Строение начала XX века, отделанное штукатуркой под мрамор, являло собой причудливую смесь мавританской и итальянской архитектуры. Башенки, ротонды, кариатиды, балконы, балюстрады — все это в хаотическом, лишенном какой-либо логики беспорядке. Жилище Амсалема привлекало к себе внимание, как вылетевшая в полной тишине пробка от шампанского.

Нарцисс позвонил в домофон. Ему сейчас же открыл слуга-филиппинец. Нарцисс назвался, и слуга, ни слова не говоря, отправился за хозяином. Нарцисс ждал в холле, переминаясь с ноги на ногу на черно-белой плитке. На стенах, освещенных галогеновыми лампами, висели картины. Ар-брют в чистом виде.

Одна из самых больших представляла собой карандашный рисунок на развернутой картонной коробке. Автор с высоты птичьего полета запечатлел деревушку с вьющимися вокруг нее дорогами и тропками. Приглядевшись, Нарцисс обнаружил, что линии дорог складываются в лицо ведьмы с разинутым ртом, готовой проглотить селение. Рядом висел выполненный мелом триптих, изображавший то же самое лицо, принимающее поочередно три разных выражения. Изумление. Страх. Ужас. Красные глаза, фиолетовые тени под ними, тревожный фон — казалось, картина написана кровью.

Остальные работы воспроизводили стиль американских комиксов шестидесятых. Сюжеты вполне невинные — сценки повседневной парижской жизни. Рынок, кафе, дружеское застолье… Но персонажи! Они скалились и корчили жуткие рожи, ибо по соседству с ними художник поместил разлагающиеся трупы и кровоточащие тела животных с заживо содранной кожей…

—Нарцисс! Это и правда ты?

Он обернулся и увидел полного пожилого мужчину в белом халате. На носу у него сидели авиаторские очки с затемненными стеклами, седую голову покрывала белая ермолка. Вокруг шеи было повязано махровое полотенце. По его лицу стекали капли пота — должно быть, он оторвал его от занятий на тренажерах. Любопытно, подумал Нарцисс, а в спортзале он ермолку снимает или нет?

Мужчина обнял его с сердечностью старого друга, затем чуть отстранился, вгляделся ему в лицо и весело рассмеялся:

—Как же я рад видеть тебя вживе! Последние месяцы твой портрет висит у меня над кроватью!

Он широким жестом пригласил его в гостиную, располагавшуюся справа. Нарцисс вошел в просторный зал, убранство которого было выдержано в том же кичливом, аляповатом стиле, что и сам дом. Велюровые диваны золотисто-желтого цвета. Белые меховые подушки. На мраморном полу — восточные ковры, раскиданные в беспорядке. На камине — массивный иудейский семисвечник-менора. Такой огромный, что вполне заслуживал своего названия «семь очей Господа».

И повсюду — произведения маргинального искусства. Скульптуры из консервных банок. Картины в стиле примитивизма, писанные не на холстах, а на чем попало. Эскизы, покрытые таинственными надписями. Нарциссу пришло на ум сравнение с отчаянно фальшивящим духовым оркестром. В общем-то, то же ощущение, что он испытал от внешнего облика и интерьера этого дома.

Коллекционер опустился на один из диванов. Под расстегнутой домашней курткой виднелась майка с надписью «Faith» готическими буквами.

—Садись. Сигару?

—Нет, спасибо,— отказался Нарцисс, устраиваясь напротив собеседника.

Амсалем извлек из лаковой китайской шкатулки толстую сигару и захлопнул шкатулку тыльной стороной ладони. Взял нож с рукояткой из слоновой кости и отрезал у сигары кончик. Наконец сунул ее в рот, зажав своими великолепными зубами, и, пыхнув несколько раз, прикурил. Ритуал был совершен.

—Что меня привлекает в ар-брют,— заговорил он, словно перед ним сидел интервьюер,— так это свобода. Чистота. Знаешь, какое определение дает этому искусству Дюбюффе?

Нарцисс вежливо мотнул головой.

Амсалем насмешливо продолжил:

—«Под этим явлением мы подразумеваем произведения искусства, выполненные людьми, лишенными какой бы то ни было художественной культуры. Это искусство, основанное на чистом созидании,— в отличие от культурного искусства, работающего по принципу хамелеона и обезьяны».

Он выпустил густой клуб дыма и вдруг посерьезнел.

—Единственный яд,— тихо проговорил он,— это культура. Она душит оригинальность, индивидуальность, творчество.— Он потряс сигарой.— Она навязывает художнику свой гребаный политический заказ!

Нарцисс не собирался с ним спорить. Он дал себе пять минут, прежде чем перейти к объяснению причины своего визита. Оратор тем временем взгромоздил на журнальный столик ноги, демонстрируя найковские кроссовки в золотых разводах.

—Хочешь пример? Пожалуйста. Возьми Мадонну с Младенцем эпохи Возрождения. Да Винчи, Тициан, Беллини… Великолепные полотна, кто возражает, но есть в них, дружище, одна малюсенькая деталька, которая портит все дело. Младенец Христос изображен необрезанным! У этих католиков Христос перестал быть евреем!

Амсалем убрал со стола ноги и с видом заговорщика склонился к Нарциссу:

—На протяжении долгих веков искусство лизало задницу власти! Поддерживало официальное вранье! Разжигало в Европе вражду к евреям! Все эти картины с гойским концом у мальчишки лили воду на мельницу антисемитизма!

Он посмотрел на часы и вдруг без перехода спросил:

—Ты зачем пришел?

Нарцисс ответил так же лаконично:

—Посмотреть на свою картину.

—Нет ничего легче. Она висит у меня в спальне. Что-нибудь еще?

—Нет… Да. Я хотел бы позаимствовать ее у вас на один день.

—Зачем?

—Мне надо кое-что проверить. Я ее сразу же верну.

Амсалем без колебаний протянул ему через стол раскрытую ладонь:

— Done!. Забирай! Я тебе доверяю.

Нарцисс растерянно хлопнул хозяина по руке. Он не ждал, что все будет так просто. Амсалем прочитал его изумление. Вынув изо рта с чувственными губами сигару, выдохнул дым и произнес:

—Во Франции существует такая штука, как моральное право художника. И я его приемлю. Я купил твою картину, парень, но ее автор ты, а не я. Эта картина всегда останется твоей, сколько бы столетий ни миновало!— Он рывком поднялся с дивана.— Пошли.

Нарцисс поплелся за ним по коридору, обитому черным атласом. За открытыми дверями — сплошь мрамор и золото — виднелись итальянские бюсты, гобелены, лакированные комоды. Нарциссу казалось, что он попал в лавку венецианского антиквара.

Амсалем привел его в одну из комнат, большую часть которой занимала белая с золотом кровать. Над изголовьем висела картина размером 100 на 60 сантиметров. Его картина. Коллекционеру достался «Клоун». Классический клоун. С выбеленным лицом, двумя черными полукружьями под глазами, с дудочкой и воздушным шариком в руках.

Нарцисс приблизился к картине. Он узнавал красноватую гамму, жесткую выразительность черт, саркастическую гримасу на лице… Но лишь сейчас он своими глазами увидел рельеф картины. Ее надо не столько смотреть, сколько трогать. Краски дыбились, словно потоки лавы, прокладывая себе искривленные, яростные, страстные борозды. Клоун был изображен в таком ракурсе, что зритель был вынужден смотреть на него снизу вверх, и оттого казалось, что персонаж картины господствует над миром.

В то же самое время карикатурный грим, испуганное, даже жалкое выражение лица лишали его всякого величия. Картина изображала человека, который являл собой тирана и раба, повелителя и подчиненного. Возможно, она символизировала его обманную судьбу?

Амсалем шлепнул его по спине:

—Ты гений, парень! И в том нет никаких сомнений!

—Скажите,— вдруг спросил он,— вам о чем-нибудь говорит это слово: matriochka?

—А, это такие русские куклы, да? Но что именно тебя интересует?

—Да нет, ничего.

Амсалем сдернул картину со стены и заискивающим тоном профессионального продавца проворковал:

—Завернуть, месье?

* * *

—Да что такое сегодня с этим вашим Нарциссом?

Филипп Пернати все в том же фланелевом сером костюме всплеснул руками. Стены зала были увешаны странными картинами. Похожими на нотные партитуры: по круговым нотоносцам рассыпаны тысячи музыкальных значков и пугающих лиц.

Анаис чувствовала себя в отличной форме. Действие амфетаминов продолжалось. Позвонив Кронье, она поехала прямо в аэропорт Ниццы. Таким образом, эстафету перехватил марсельский сыщик. Он даже согласился не упоминать о ее присутствии на месте преступления. Следуя за указаниями навигатора, она успела попасть на парижский рейс, вылетавший в 10.20, — когда она садилась в самолет, внедорожник с убийцами подъезжал к парижскому кварталу Порт-де-ла-Шапель.

Часом позже самолет приземлился в Орли. Она включила прибор: те, за кем она гналась, побывали на улице Тюрен, остановившись между домами номер 18 и 20, где провели примерно двадцать минут. Она взяла напрокат машину. В какой-то миг ей стало страшно, что девушка за стойкой фирмы «Avis» откажется подписывать с ней договор, настолько перевозбужденной она выглядела. Но все же вскоре она уже садилась за руль «опеля-корса», снабженного GPS-навигатором: она слишком плохо знала Париж, чтобы обойтись без его помощи.

Типы во внедорожнике тем временем покинули улицу Тюрен и отправились на авеню Фош. Судя по всему, они следовали каким-то строго определенным маршрутом, но Анаис понятия не имела каким. Оставалось надеяться, что они не устилают свой путь горами новых трупов.

На улице Тюрен она заметила галерею Пернати и, руководствуясь чистой интуицией, решила в нее заглянуть. И правильно сделала. Владелец выдал ей недостающую информацию. Нарцисс был художником с «Виллы Корто». Пернати недавно продал все его картины — около тридцати штук,— написанные с сентября по октябрь 2009 года, парижским коллекционерам.

О чем-то в этом роде она и сама уже догадывалась. До того как стать психиатром Матиасом Фрером и бомжем Виктором Янушем, ее загадочный герой был Нарциссом — сумасшедшим художником, проходившим лечение в специальном заведении в окрестностях Ниццы…

Галерист показал ей полароидные снимки некоторых его работ. Странные автопортреты! Один и тот же человек в костюмах разных персонажей. В цветовой гамме доминировал красный — цвет крови. По настроению они также отличались двойственностью — полупафосные, полуиздевательские. Вроде бы слушаешь гимн, но оркестр, который его играет, жутко фальшивит.

—Кто приходил к вам сегодня и интересовался Нарциссом?

Галерист издал судорожный вздох:

—Сам Нарцисс и приходил.

—В котором часу?

—Около одиннадцати.

В это время убийцы как раз подъезжали к галерее. Значит, ее догадка верна. Они выследили свою дичь. И теперь шли за ней по пятам, поджидая удобного момента, чтобы нанести удар. Сердце подпрыгнуло в груди.

—Зачем он приходил?

—Посмотреть на свои картины.

—Вы ему их показали?

—Как? Они же проданы. Он попросил список людей, которые их приобрели.

—И вы дали ему этот список?

—Он был вооружен!

Анаис покосилась на айфон: модель Q7, сделав остановку на авеню Виктора Гюго, снова тронулась в путь, на сей раз в направлении площади Трокадеро. Ага, понятно: Януш объезжал коллекционеров, а убийцы его негласно сопровождали.

—Распечатайте мне копию списка. Побыстрее.

—Но это конфиденциальная информация! Это совершенно…

—Послушайте моего совета. Распечатайте мне этот снимок. Иначе дело обернется очень худо. Я имею в виду, лично для вас.

Галерист обошел вокруг стола, склонился над компьютером и кликнул мышкой. Почти тотчас же загудел принтер. Анаис еще раз посмотрела на экран айфона. Убийцы уже перебрались на Левый берег.

—Вот.

Пернати положил перед ней лист бумаги.

—У вас ручка найдется?— попросила она.

Он протянул ей оранжевый фломастер. В списке значилось примерно два десятка имен. Большинство имели парижские адреса. Она подчеркнула два из них: Валид Эль-Хури, авеню Фош, и Симон Амсалем, авеню Виктора Гюго. Кто следующий? Что там на айфоне? Точка двигалась вдоль набережной к бульвару Сен-Жермен.

—Чего еще хотел Нарцисс?— снова обратилась она к Пернати.

—Больше ничего. Унес список, вот и все.

—А еще кто-нибудь к вам сегодня заходил?

—Нет.

Что-то тут не склеивалось. Если бы убийцы — а это были настоящие профи — хотели убить Януша, они бы его уже убили. Чего они ждут? Хотят узнать, что он ищет? И зачем ему любоваться на собственные картины? Если только они не скрывают в себе какую-то информацию… Некий шифр, закодированный автором, то есть Нарциссом. Тайну, которую он забыл и стремится вспомнить.

«Ауди» модели Q7 продолжала ехать. Судя по списку, они должны были остановиться на улице Сюркуф, возле дома номер 8, где проживал Эрве Латанри. Однако они миновали это место, даже не притормозив, и двинулись к площади Инвалидов.

—Что еще вам сказал Нарцисс?

—Ничего. Хотя нет, сказал. Вернее, спросил. Расспрашивал меня про Гюстава Курбе.

—Что именно его интересовало?

—Один из его автопортретов. «Раненый человек».

—Можно поточнее? Мне надо знать, о чем вы с ним говорили. Дословно.

—Он хотел знать, что такое исправление.

—Мм… Я тоже хочу это знать.

—Так называют полотно, значительно переработанное автором. Практически полностью переписанное.

В затылке закололи мелкие иголки. Она приближалась к чему-то очень важному.

—«Раненый человек» — это исправление?

—Ну да, одно из самых знаменитых. Искусствоведы долго терзались вопросом, зачем Курбе изобразил себя в виде умирающего человека, лежащего под деревом с раной в груди. В семидесятых полотно подвергли рентгенологическому исследованию и обнаружили, что под внешним слоем краски есть другой. Там запечатлена тогдашняя невеста художника, впоследствии его бросившая. Курбе переписал картину, изобразив себя умирающим от раны в сердце. Символ говорит сам за себя.

Теперь она все поняла. Картины Нарцисса были исправлениями. Под автопортретами он написал что-то другое. Он спрятал там какой-то секрет и теперь пытался его узнать. Но того же хотят и убийцы. А Нарцисс собирает свои полотна, чтобы просветить их рентгеном.

Взгляд на айфон. Охотники катили по улице Бак. Но вот они остановились на углу улицы Монталамбер. Она просмотрела список. Так и есть. В доме номер 1 по этой улице проживает Сильвен Рейнхардт.

Она бросилась к выходу, но на полпути спохватилась:

—У вас есть репродукция «Раненого человека»?

—Возможно… В одной из монографий… Я…

—Найдите.

—Но послушайте…

—Быстро!

Пернати исчез. Анаис даже не пыталась привести мысли в порядок. Кровь стучала в висках, лишая способности здраво рассуждать.

—Вот.

Пернати держал в руках открытую книгу. «Раненый человек» лежал под деревом, вместо одеяла накрывшись плащом. Вся картина была пронизана трепетным, золотистым полусветом. Тень под головой напоминала черную кору. Умирающий мужчина сжимал левой рукой ткань плаща, тогда как правая рука оставалась накрытой.

Слева на белоснежной рубашке расплывалось кровавое пятно. Рядом лежала шпага. Анаис смотрела на картину глазами сыщика. Она сразу поняла, что перед ней — сцена убийства и что шпага положена для отвода глаз. Жертва не хотела, чтобы другие узнали, кто истинный убийца. Не соперник, с которым он скрестил оружие, а женщина, с которой он мечтал соединить свою жизнь…

—У вас есть рентгеновский снимок картины?

—Он там же, в книге.

Пернати перевернул страницу. Анаис увидела ту же картину в черно-белом изображении. Белый цвет пронизывал ее насквозь, превращая в химерическое видение. Заметила она и деталь, которая не совпадала. Вместо складок плаща появилась женская фигура. Женщина опустила голову на плечо художнику. Она казалась нематериальной, похожей на модные в начале XX века изображения потусторонних существ, якобы являющихся посвященным во время спиритических сеансов.

Но женщина осталась под слоем краски.

Анаис поблагодарила Пернати и в полном смятении чувств покинула галерею. Ей вдруг стало ясно, чего она боится больше всего.

Что под картинами Нарцисса прячется призрак женщины. Его бывшей возлюбленной.

* * *

Сильвен Рейнхардт предпочитал жить в потемках.

Он открыл дверь осторожно, не сняв цепочку. На лестничной площадке горели слабенькие настенные светильники, похожие на огоньки парафиновых ламп в глубине шахты.

—Я вас узнал,— произнес он.— Вы Нарцисс.

Нарцисс молча кивнул в ответ.

—Я никогда не покупаю работ непосредственно у авторов,— предупредил Рейнхардт.

Нарцисс держал под мышкой упакованную в пузырчатую пленку картину.

—Я ничего не продаю.

—Так чего же вы хотите?

—Вы позволите мне войти?

Сильвен с явной неохотой откинул цепочку и чуть отступил в коридор. Нарцисс шагнул в кромешную тьму. Он ничего не видел, но кожей ощущал, что стоит в просторном помещении с высокими потолками. Действительно, дом был возведен при бароне Османе и отличался типичной для того периода архитектурой.

Они несколько секунд простояли, не двигаясь и ничего не говоря. Наконец Рейнхардт запер дверь. Глаза Нарцисса понемногу привыкли к темноте. Двери вели в две гостиных. Ставни заперты. На мебели серые чехлы. И непереносимо жарко.

—Что вам угодно?

Он говорил злобным голосом. Нарцисс прищурился. На хозяине квартиры были линялые джинсы, свитер без ворота и огромные домашние туфли. Лица он не разглядел.

—Мне хотелось с вами встретиться,— осторожно начал Нарцисс.

—Я стараюсь избегать знакомства с художниками, чьи картины покупаю. Такое у меня правило. Что бы кто ни говорил, но художественное восприятие должно оставаться объективным, нейтральным и бесстрастным.

Рейнхардт махнул ему рукой, приглашая в ту гостиную, что располагалась справа. Нарцисс не заставил просить себя дважды. Он не мог бы сказать, что в комнате беспорядок, но она выглядела запущенной и нежилой. От духоты нечем было дышать. На полу пятнами темнели ковры. Нарцисс представил себе, какие они, должно быть, грязные — в пыли и клубках волос…

Он прошел вперед. Люстры с подвесками, кресла, столики — все тонуло в темноте. Стену справа украшал барельеф: несколько гигантских профилей, похожих на египетские иероглифы. Семейное гнездо, подумал Нарцисс. Стены, мебель, ковры — все казалось связанным кровным родством с Сильвеном Рейнхардтом так же тесно, как форма его носа — с поколениями предков. Жилище этого человека представляло собой не более чем одну из форм наследственности.

Нарцисс повернулся к хозяину и с любезной улыбкой спросил:

—У вас имеется коллекция ар-брют?

Он пригляделся к своему собеседнику. Больше всего в облике Рейнхардта поражал голый череп, обтянутый тонкой пергаментной кожей, из-под которой выступали острые кости. Низкий лоб нависал над глубоко проваленными глазницами. Торчали выпирающие вперед зубы. Определить возраст этого человека не представлялось возможным. Наверное, его следовало исчислять не годами, а поколениями. Чистый образец угасания рода.

—Вот она. Вокруг вас.

Лишь тогда он обратил на них внимание. Картины, не заключенные в рамы, не были развешаны по стенам, а стояли прямо на полу, прислоненные к ним. В полумраке комнаты они сливались с выцветшими обоями. Путаница линий и изгибов. Карандашные рисунки человеческих фигур с птичьими клювами. Круглые головы, щерящие зубастые рты…

—Почему вы живете в темноте?— не выдержал Нарцисс.

—Ради картин. Свет разрушает краски.

Шутит он, что ли, подумал про себя Нарцисс. Но высокомерный тон хозяина не располагал к веселью. Складывалось впечатление, что он произносит каждое слово и даже каждый слог, преодолевая отвращение.

—Свет — первооснова живописи.

Он сам не понял, почему сказал это. Видимо, в нем заговорил художник. Рейнхардт отозвался фырканьем. Скорее презрительным, чем добродушным.

Нарцисс постарался рассмотреть остальные работы. Мужчины с кошачьими мордами. Бледные до призрачной полупрозрачности девочки. Коричневые картонные маски с выпученными глазами.

—Мой отец дружил с Дюбюффе,— пояснил Рейнхардт.— Я продолжаю его коллекцию.

Нарцисс не ошибся. Этот хранитель семейного очага был настоящим пленником своих корней и своей коллекции. Он существовал в окружении картин, которые черными лепестками гигантского хищного растения медленно, но верно высасывали из него жизненные соки.

—Чего тебе надо, говнюк?— внезапно раздался голос у него за спиной.— Зачем явился? Что вынюхиваешь?

Нарцисс обернулся, пораженный сменой интонации хозяина. Рейнхардт держал в руке небольшой пистолет. В темноте тускло отсвечивал ствол оружия, показавшегося Нарциссу игрушечным.

—Обокрасть меня задумал?

Нарцисс не утратил спокойствия.

—Однажды,— заговорил он,— в Люксембургском музее сторожа застукали старика с палитрой и кистями, который тайком переписывал картину Пьера Боннара. Они схватили сумасшедшего и выкинули его прочь. Стариком был сам Пьер Боннар.

Рейнхардт снова фыркнул, показав гнилые зубы.

—Ту же байку рассказывают про Оскара Кокошку.

—Художник не бывает доволен своей работой.

—Ну и что?

—Я хочу переделать свою картину. Ту, что ты купил,— тоже переходя на «ты», уточнил он.— «Почтальона». Она нужна мне на один-два дня.

Эта неожиданная просьба застала Рейнхардта врасплох. Он на секунду ослабил бдительность, и этой секунды хватило Нарциссу, чтобы ребром левой ладони рубануть его по запястью руки, сжимавшей пистолет, и завладеть оружием. Наследник издал пронзительный крик, похожий на звериный рык. Нарцисс схватил его за горло и притиснул к стене, сунув ему под нос собственный «глок», выглядевший куда внушительнее, чем миниатюрный пистолетик хозяина.

—Где моя картина?

Рейнхардт молча начал оседать вниз, хотя оставался в сознании.

—Гони картину,— сквозь зубы прошипел ему Нарцисс,— и можешь продолжать тухнуть в своей помойке.

Последний отпрыск угасающего рода стоял перед ним на коленях. В глазах его двумя свечками поблескивали слезы, придавая происходящему драматический пафос.

—Где моя картина, ты, урод?

—Н-н-не здесь…

—А где?

—В запаснике.

—Где этот чертов запасник?

—Внизу. Во дворе. Там мастерская.

Нарцисс рывком поднял его на ноги и ткнул носом в дверь:

—Ты первый.

* * *

—Мне звонили ребята из Ниццы. Обыскали «Виллу Корто».

—Что-нибудь нашли?

—Черта с два. Ни одного следа. Ни одной улики. Невозможно сказать, кто убил психиатра и санитаров. А свидетелей ты сама видела.

—Про меня кто-нибудь говорил?

—Они там в таком состоянии, что вообще не могут говорить. Ни о ком и ни о чем.

Анаис сидела во взятой напрокат машине. Голос Кронье звучал так, словно доносился с другой планеты. Она уже десять минут торчала в засаде на углу улиц Бак и Монталамбер, в коротком кривом тупичке, напротив величественного здания, в котором располагалось издательство «Галлимар».

—Еще что-нибудь?

—Жестянка умер.

Анаис и не надеялась, что он придет в себя. В любом случае Жестянка — пройденный этап. Она опустила пистолет на колени. Отсюда она хорошо видела обоих цепных псов, которые стояли в нескольких десятках метров впереди возле своей «ауди», припаркованной перед супермаркетом «Монопри» на углу улицы Бак. Номерной знак автомобиля и описание внешности предполагаемых убийц полностью совпадали с имеющейся у нее информацией. Черные шерстяные пальто. Костюмы от Хьюго Босс. Повадка высокопоставленных чиновников, уверенных в своем всемогуществе.

Сейчас они топтались возле своей машины, как какие-нибудь наемные водилы, время от времени озирая фасад дома номер 1 по улице Монталамбер. Нарцисс находился в доме. В квартире, принадлежащей Сильвену Рейнхардту.

—Я тебе перезвоню.

Из подъезда вышел Нарцисс с двумя картинами под мышкой. Одна была упакована в пупырчатый полиэтилен, вторая обмотана тряпкой и перевязана шпагатом. Наемники зашевелились. Анаис открыла дверцу машины. Виктор Януш, он же Матиас Фрер, он же Нарцисс, развернулся спиной к издательству «Галлимар» и двинулся в сторону улицы Бак.

Он миновал портик отеля «Монталамбер», отель «Пон-Руайаль», ресторан и «Ателье» Робюшона. С картинами под мышкой он напоминал лунатика. Смотрел прямо перед собой явно невидящим взглядом. Со времени их последней встречи в его безликом доме в Бордо он похудел килограмма на три, если не на четыре.

Убийцы уже переходили улицу, лавируя между застывшими в пробке машинами. Анаис бесшумно захлопнула дверцу и сняла пистолет с предохранителя. Охотников и жертву разделяло не больше пары-тройки метров. Анаис положила палец на спуск. Она шла за ними, готовая в любую минуту броситься через улицу. Убийцы синхронно сунули руки под пальто. Анаис подняла пистолет.

Но ничего не произошло.

Охотничьи псы замерли на месте.

Нарцисс только что нырнул в центр медицинской диагностики, расположенный по соседству с аптекой в доме номер 9 по улице Монталамбер. Анаис спрятала пистолет под курткой. Вывеска на дверях центра сообщала: «Сканирование тканей и органов. Компьютерный рентген. Маммография. Ультразвуковые исследования».

Нарцисс методично выполнял свой план. Он забрал две картины — одну у Симона Амсалема, вторую — у Сильвена Рейнхардта. И теперь собирался просветить их рентгеном.

Мужчины в черном вернулись к своей машине. Анаис последовала их примеру и спряталась в арендованном «опеле». Они ее не засекли, в этом она не сомневалась. Движение на дороге почти остановилось из-за пробки. Автомобили едва не сталкивались бамперами. Отовсюду слышались раздраженные гудки. Разве в такой обстановке могло случиться что-нибудь непредвиденное?

Она не спускала глаз со своих противников, внутренне восхищаясь их спокойствием. Эти люди привыкли иметь дело со смертью. Оба широкоплечие, ростом около метра восьмидесяти пяти. Безупречно отутюженные брюки. Под пальто угадывались застегнутые на все пуговицы пиджаки. Один, седовласый, носил очки в металлической оправе фирмы «Том Форд». Второй был рыжеватым и уже начавшим лысеть блондином. У обоих правильные, даже красивые черты лица. От обоих за милю несло самоуверенностью, основанной на близости к сильным мира сего и безнаказанности.

Зато она чувствовала себя ужасно. От нее воняло потом. Руки тряслись. Ей вспомнились итальянские вестерны, которые она смотрела с отцом. Перестрелки на фоне античных арен или старинных кладбищ. Герой фильма всегда демонстрировал полнейшее самообладание. Потрясающее хладнокровие. Именно так и вели себя наемники в «ауди». Но не она.

На миг ее охватило искушение позвонить в местное отделение полиции, но она отбросила эту мысль. Они обязательно заметят приближение сил порядка и исчезнут без следа. А ей надо точно выяснить, кто они такие, откуда взялись и на кого работают. Может быть, последовать за Нарциссом в медицинский центр? Предупредить его? Попытаться вместе с ним выйти через запасной выход? Нет, не получится. Он ударится в панику. Не исключено, что откроет стрельбу. Любителям доверять нельзя.

Она опустила пистолет на колени. Изо всех сил сжала руками руль, стараясь унять дрожь в предплечьях. С лексомилом дело пошло бы лучше. Но мешать успокоительное с амфетаминами было все равно что заливать огонь бензином.

Надо ждать.

Просто сидеть и ждать.

* * *

—Месье Нарцисс?

Он вскочил, не выпуская зажатых под мышкой полотен. Именно этим именем он, не подумав, назвался в регистратуре. У него не было при себе ни карты медицинского страхования, ни направления от врача, но девушка в регистратуре проявила понимание. Он сочинил историю о том, что упал и теперь у него плохо сгибается локоть. Ему предложили подождать своей очереди. Остальные посетители центра не обращали на него ни малейшего внимания.

—Сюда, пожалуйста.

Регистраторша повела его за собой по коридору. На повороте он замешкался — мешали картины.

—Может быть, оставите их пока в регистратуре? Вам без них будет удобнее.

—Нет, спасибо. Пусть побудут со мной.

Он шел за девушкой, чувствуя себя совершенно измочаленным. После кошмарного инцидента с Рейнхардтом ему и так стало погано, но прикончила его вторая картина. На ней он изобразил себя в костюме почтальона восьмидесятых. Фуражка и куртка серо-голубого цвета, украшенные тогдашним логотипом почты — бумажным самолетиком. Что таилось за этими образами?

Девушка остановилась возле одной из дверей.

—Вы уверены, что хотите взять их с собой?— сделала она еще одну попытку.

—Спасибо. Они мне не мешают.

Она повернула ручку и пропустила его в узкий тамбур перед еще одной дверью.

—Раздевайтесь. Доктор сейчас вас вызовет.

Нарцисс закрыл дверь и положил картины на лавку, не потрудившись снять даже куртку. Через минуту вторая дверь распахнулась, и в проеме появилась женщина.

—Вы что, еще не разделись?— строго спросила она.

Нарцисс окинул ее оценивающим взглядом. Брюнетка, сильно накрашенная, туфли на высоких каблуках. Ее облик вызывал противоречивые чувства. С одной стороны, белый халат как символ научной беспристрастности, с другой — косметика и шпильки как свидетельство женского кокетства.

Он решил действовать мягко.

—Понимаете, у меня немного необычная просьба,— с улыбкой начал он.— Мне необходимо просветить рентгеном вот эти две картины. Я…

—Об этом не может быть и речи,— оборвала его женщина.— Наша аппаратура к этому не приспособлена.

—Уверяю вас, это широко распространенный метод. Во всех научных лабораториях французских музеев…

—Извините, но вы ошиблись адресом.

Она чуть не вытолкнула его обратно в тамбур. На лбу у Нарцисса выступили капли пота. Улыбка застыла на губах.

—И все-таки я очень прошу вас,— настойчиво повторил он.— Вам всего лишь придется…

—Месье, будьте любезны, освободите помещение. Меня ждут другие пациенты. И я не собира…

Она умолкла на полуслове. Нарцисс нацелил на нее «глок». Подхватив левой рукой картины, он протиснулся в кабинет и ногой закрыл за собой дверь.

—Что это? Что эт-т-то такое?

Все той же левой рукой Нарцисс начал сдирать с картины, изображавшей клоуна, полиэтилен:

—Помогите же, черт вас возьми!

Она послушно бросилась выполнять его указание. Наманикюренные ногти судорожно рвали пластик, пока не обнажилось кроваво-красное полотно. С него глядело напудренное лицо клоуна, на котором застыла печальная улыбка.

Нарцисс отступил на пару шагов, по-прежнему держа женщину на мушке:

—Суньте картину в аппарат!

Она неловко разместила полотно на смотровом столе.

—Кассету! На штатив!

Эти слова, принадлежащие профессиональному медицинскому жаргону, вырвались у него непроизвольно. Женщина бросила на него изумленный взгляд. Затем включила аппарат. Клоун, распластанный на свинцовом столе, пристально смотрел на Нарцисса своими черными глазами. Как будто насмехался над ним. Потому что сам давным-давно знал тайну, укрытую за слоями краски и лака.

—Теперь вторую!— прошипел он.— Быстро!

Рентгенолог достала из ящика еще одну кассету, но та выпала у нее из рук и с металлическим звоном шмякнулась на пол. Она нагнулась, подобрала ее, бросила на стоящую тут же больничную каталку и вытащила другую кассету. За это время Нарцисс успел развязать шпагат на «Почтальоне».

—Пошевеливайтесь!

Женщина приступила к работе. У Нарцисса было полное ощущение, что рентгеновские лучи проникают сквозь его собственное тело. Врач открыла штатив и достала вторую стальную коробку.

—Где вы проявляете снимки?

—Здесь… Рядом.

Из кабинета действительно вела еще одна дверь. Нарцисс ткнул в ее сторону пистолетом. Женщина села перед экраном и вставила кассеты в держатель внушительного вида аппарата, похожего на одну из первых копировальных машин.

—Надо подождать,— приглушенным голосом сообщила она.

Нарцисс наклонился над ее плечом, вглядываясь в черный экран.

—Знаете, как говорили гностики?— изображая психопата, поинтересовался он, тыча пистолетом ей в спину.

—Н… н… не знаю.

—Мир — не лик Божий, но дьявольский обман.

Она не ответила. Но он и не ждал от нее ответа. Только слушал, как она тяжело дышит. Чувствовал, как изо всех пор у нее выступает пот. Ему даже казалось, что он слышит, как испуганно бьется ее сердце. Безумие происходящего усилило его способность к восприятию. Отточило интуицию. Обострило ум. Он был на грани того, чтобы понять тайную природу космоса.

Но тут экран загорелся, и на нем проступила первая рентгенограмма.

Под первой картиной действительно скрывалась вторая. Вернее, рисунок. Выполненный в стиле графических иллюстраций к романам начала XX века. Театральные позы. Четко прорисованные детали. Тонкая штриховка на месте теней и полутеней…

Набросок изображал сцену убийства.

Под мостом. Йенским или мостом АлександраIII.

Убийца стоял, склонившись над обнаженным телом жертвы. В одной руке он держал топор, во второй, высоко поднятой, чудовищный трофей. Нарцисс пригляделся внимательнее. Никакого сомнения, это гениталии. Убийца оскопил жертву. Он попытался осмыслить ритуальное значение этого поступка, вспомнить, в каком именно мифе говорится о кастрации, но мозг отказывался ему подчиняться.

Потому что он увидел лицо убийцы.

Асимметричное, перекошенное лицо, застывшее в отвратительной гримасе. Один глаз круглый, второй узкий. Разинутый в немом крике рот, съехавший в сторону круглого глаза, открывающий редкие кривые зубы. Но самое ужасное заключалось не в этом. Несмотря на изумление, он понял, что перед ним — очередной автопортрет. Убийцей с карикатурным лицом был он сам.

—П… показать вам второй снимок?

Нарциссу потребовалось несколько секунд, чтобы вернуться в мир реальности.

—Давайте,— чужим голосом произнес он.

Следующий рисунок представлял ту же сцену, но некоторое время спустя. Убийца — графичность изображения придавала его лицу особенно беспощадную жесткость — бросал в черные воды реки отсеченные органы, потрясая поднятым топором. Нарцисс обратил внимание на вид орудия, поразивший его своей примитивностью,— это был заточенный кусок кремня, привязанный кожаными ремнями к деревянной палке.

Он отступил на шаг. Смежил веки. В голове теснились вопросы. Сколько же нищих он отправил на тот свет? За что он преследовал этих несчастных? И почему изобразил себя с такой злобной, омерзительной харей?

В предобморочном состоянии он открыл глаза. Рентгенолог в упор смотрела на него. Выражение ее лица совершенно изменилось. Она по-прежнему боялась — но не его, а за него.

—Дать вам водички?

Он хотел ответить, но не смог выдавить из себя ни слова. Собрал картины, кое-как упаковал их в тряпку и перевязал обрывками шпагата.

—Распечатайте снимки,— чуть слышно проговорил он,— и положите их в конверт.

Через несколько минут он покинул центр диагностики. Шел он на автопилоте. Ему казалось, что он падает, растворяется в пространстве, расщепляется на атомы. Подняв глаза к небу, он вздрогнул: небо валилось на него. Облака, похожие на острые обломки скал, неслись вниз, метя точно в него…

Он опустил голову пониже, прогоняя слабость.

А когда выпрямился, обнаружил прямо перед собой убийц в черном.

Они приближались. Ветер развевал полы их пальто. Оба тянули руки к поясу.

Он бросил картины и выхватил из-за ремня «глок».

Закрыл глаза и выстрелил несколько раз.

Продолжение следует...

     Он родился и живет в заключении, где чужие бьют, а свои – предают. Его дни похожи один на другой и состоят из издевательств и рабского труда, так что он вряд ли доживет до 40. Его единственная мечта – попробовать жареную курицу. В 23 года он решается на побег…
    Шин Дон Хёк родился 30 лет назад в Северной Корее в концлагере № 14 и стал единственным узником, который смог оттуда сбежать. Считается, что в КНДР нет никаких концлагерей, однако они отчетливо видны на спутниковых снимках и, по оценкам нескольких правозащитных групп, в них пребывает свыше 200000 человек, которым не суждено выйти на свободу. Благодаря известному журналисту Блейну Хардену, Шин смог рассказать, что происходило с ним за колючей проволокой и как ему удалось сбежать в Америку.
    Международный бестселлер Блейна Хардена - "Побег из лагеря смерти", основанный на реальных событиях. Переведен на 24 языка и лег в основу документального фильма, получившего мировое признание.