Всю ночь ей снилась бойня.

     Темные просторные помещения. Сверху свисают какие-то металлические конструкции. Под ними — дымящиеся туши. Слышен стук топоров, опускающихся на бычьи спины. По желобам струятся потоки черной жидкости. Высятся груды белых черепов. Развеваются развешанные шкуры, похожие на пелерины. Мужчины в кепках трудятся не покладая рук — режут, рубят, пускают кровь. Громко хекают. Это хеканье преследовало ее всю ночь.

     Проснувшись, она даже удивилась, что не выпачкалась в крови.

     Анаис приняла душ. Сварила кофе. И села за письменный стол, перечитать набросанные ночью заметки.

     Обезглавленная туша быка была обнаружена утром 13 февраля на пастбище ganaderia Жельды — фермы по разведению быков для корриды, расположенной близ города Вильнев-де-Марсан. Анаис поздравила Закрауи и велела ему отправляться спать. Сказала, что с владельцем побеседует сама. Парень вроде бы огорчился, но спорить не стал: как и остальные члены группы, он уже больше суток был на ногах.

     Анаис вернулась домой. Позвонила фермеру и предупредила, что приедет завтра утром. Затем поискала в Интернете ссылки на упоминание об имевших место в последние годы случаях калечения животных. Самым громким делом на эту тему оказалась серия нападений на лошадей в Германии в девяностых годах. Их находили с отрезанными ушами и половыми органами, некоторых — забитых ножом. В многочисленных статьях, посвященных этой проблеме, говорилось, что полиция арестовала нескольких подозреваемых, но преступления продолжались. Похожие случаи отмечались в Великобритании и Нидерландах не далее как десять лет назад. Анаис ознакомилась с каждым — ничего общего с ее убийством. Ни одной зацепки, способной помочь ей в расследовании.

     В восьмидесятых годах в Америке много шуму наделали случаи так называемой подпольной хирургии. На полях стали находить изувеченные трупы крупного рогатого скота, причем наблюдатели отмечали, что «операции» производились неизвестными науке инструментами. Вывод авторы публикаций делали следующий: в актах варварства повинны или пришельцы из космоса, или сами фермеры. Добравшись до этого места, Анаис закрыла сайт. Этот след вел в никуда.

     Наступила полночь, но спать ей пока не хотелось. Она погрузилась в чтение материалов о выращивании «торо браво». Узнала, чем их кормят. Как содержат. Как занимаются селекцией. Узнала, как они гибнут на арене. Вся информация, почерпнутая ею из многочисленных статей, лишь подтверждала то, что ей было известно и раньше: коррида — дерьмо. Быков держат в изоляции, кормят до отвала, клеймят раскаленным железом и без всякой подготовки в четырехлетнем возрасте выпускают на арену. Это при том, что в нормальных условиях бык может жить до двадцати лет.

     В два часа ночи ее, задремавшую над клавиатурой, разбудил телефонный звонок. Звонивший — он представился ветеринаром Аношем — сказал, что днем к нему обратился Лонго. В 20.00 ему доставили бычью голову, и он немедленно принялся за работу. Его и раньше привлекали к сотрудничеству с правоохранительными органами в качестве эксперта по делам, связанным с отравлениями и заражением домашнего скота. Говорил он быстро, явно нервничая, но Анаис была ему благодарна — он позволил ей сберечь драгоценное время.

     Прежде чем приступать к исследованию головы, эксперт взял пробу крови и отправил ее на анализ в лабораторию токсикологии при инспекции по контролю за качеством мяса. Результаты уже пришли: в кровеносных сосудах мозга быка обнаружены следы кетамина — мощного анестетика, используемого для усыпления животных. Активное вещество кетамин, пояснил ветеринар, содержится во многих препаратах, но лично он склоняется к имальгену как наиболее распространенному из всех. Так что перед тем, как отрубить быку голову, убийца усыпил его огромной дозой снотворного. Анаис это не удивило: бойцовые быки — это вам не комнатные собачки.

     По мнению ветеринара, убийца либо подмешал препарат животному в пищу, либо, что более вероятно, воспользовался специальным пистолетом для подкожных вспрыскиваний. Найти такой легче легкого — они есть у каждого ветеринара, есть у спасателей и у служителей зоопарков. Зато имальген продают строго по рецепту врача и только в аптеках при ветеринарных клиниках. Это может быть следом. Надо лишь проверить, кто в последние недели покупал имальген на территории Аквитании и по какому рецепту. И конечно, выяснить, не зарегистрированы ли случаи незаконного проникновения в ветеринарные клиники и лаборатории, выпускающие препарат.

     Что касается техники обезглавливания, то, по мнению Аноша, они имели дело с настоящим профессионалом. Чувствуется рука мастера, в смысле хирурга или мясника. Вначале он сделал надрезы на шкуре и мягких тканях, затем ввел нож в сочленение между затылком и атлантом, то есть первым шейным позвонком, и отсек спинной мозг и сухожилие, проходящее под вторым шейным позвонком. Ветеринар полагал, что таким образом голову можно без труда отделить от тела с помощью простого скальпеля. Убийца по неизвестным причинам также вырезал язык. Записывая за экспертом, Анаис подумала, что он сделал это ради красоты мизансцены, не желая, чтобы у его Минотавра язык вывешивался изо рта, как у какой-нибудь страдающей от жажды коровы.

     Постепенно перед ней вырисовывались детали картины. Убийца не мог быть ни нищим, ни тем более обыкновенным дилером. Разумеется, это и не мужчина с амнезией с вокзала Сен-Жан. Безумие убийцы носит рациональный, холодный характер. Это человек со стальными нервами, тщательно подготовившийся к акту жертвоприношения. Не мясник, не фермер, не ветеринар — в этом Анаис не сомневалась. Но он обладал опытом, необходимым для постановки страшного спектакля.

     Мысль о том, что ей предстоит столкнуться с подобным противником, заставила ее вздрогнуть. От страха или от возбуждения — она и сама не поняла. Наверное, и от того и от другого одновременно. Кроме того, для нее не было тайной, что в большинстве случаев убийцу-психопата ловят либо если он допустит ошибку, либо если полиции просто повезет. Рассчитывать на то, что ошибется этот убийца, не приходилось. А что до везения…

     Она поблагодарила ветеринара и попросила прислать ей письменный отчет. Потом легла и несколько часов купалась в бычьей крови. В восемь утра она уже сидела за рулем своей машины, направляясь в Мон-де-Марсан.

     На улице шел дождь. Нехотя, словно через силу, наступал тусклый рассвет. Она ехала, и один пейзаж за окном сменялся другим — пихтовые леса и дубовые рощи уступали место пастбищам и виноградникам. Но картины природы не радовали ее. Утром, едва проснувшись, она поняла, что зверски простудилась: голову стянуло тугим обручем боли, в горле драло, нос заложило. Вот что бывает, если на ночь глядя шататься по холмам, обливаясь слезами…

     С магистрали А62 (или это была Е05?) она свернула на принадлежащее департаменту шоссе Д651, ведущее на юг. Хорошо, что ферма далеко,— у нее будет время подумать. «Дворники» выбивали на стекле мелодию, похожую на похоронный марш. Дорога за пеленой дождя еле просматривалась. Она несколько раз повторила себе, что преступник проделал тот же путь, только в обратном направлении. И увозя с собой трофей. Голову в мешке

     Она обогнула Мон-де-Марсан и взяла курс на Вильнев-де-Марсан. По дороге остановилась возле аптеки. Накупила лекарств. Долипран. Юмекс. Фервекс. В соседней булочной прихватила бутылку колы без сахара, чтобы запить таблетки. И завершила экзекуцию над собой, обильно опрыскав горло и закапав нос.

     Снова за руль. На выезде из города она заметила справа придорожный щит с надписью «Ganaderia de Gelda» и двинулась по мокрой грунтовке. Ни одного быка в пределах видимости не наблюдалось. Анаис этому не удивилась. Она знала, что основной принцип в разведении toro bravo заключается в том, чтобы до корриды держать их подальше от людей. Чтобы они были более злобными и агрессивными, а главное — хуже подготовленными к встрече с матадором.

     Вообще-то ей следовало предупредить о своем приезде жандармерию. К чему зря обижать местные власти? К тому же они позволили бы ей ознакомиться с материалами дела. Но она сознательно предпочла вести расследование в одиночку — не хотела, чтобы во время беседы с фермером на нее хоть что-то давило. А дипломатией займемся позже, сказала она себе.

     Она углубилась в неширокий проезд. Голые ветви окаймлявших его деревьев смыкались над головой, расчерчивая небо в неровную клетку, похожую на переплетение трещин. В конце дороги, справа, показалось здание с фахверковой стеной. Анаис проехала еще несколько метров и остановилась. Типичная ландская ферма. Просторный земляной двор в окружении вековых дубов. Хозяйский дом — черные балки, белая замазка. Деревянные оштукатуренные пристройки…

     Все вместе производило впечатление благородства, но вместе с тем уныния и какой-то шаткости. Обитатели фермы десятилетиями, если не столетиями, боролись за выживание, далекие от технического прогресса и современных удобств. Анаис представила себе жилые помещения без центрального отопления и водопровода. Она намеренно сгущала в воображении краски, испытывая чувство едкой горечи.

     Она вышла из машины и направилась к главному дому, нахлобучив на голову капюшон и стараясь не ступать в лужи. Залаяла невидимая собака. Потянуло навозом. Она постучала в дверь. Тишина.

     Анаис еще раз огляделась. Между двумя строениями мелькнула arena de tienta. Здесь устраивали пробные бои, но не быков, которых до наступления великого дня вообще не выпускали на арену, а их матерей. Коров загоняли на площадку и кололи пиками. Считалось, что те из них, кто реагирует на уколы особенно нервно, станут лучшими производительницами toro bravo. Как будто в природе существовал ген агрессивности.

     —Это вы из полиции? Вы мне вчера звонили?

     Анаис обернулась. За спиной у нее стоял худой как жердь мужчина в иссиня-черной куртке. Вес пера, подумалось ей. Не больше пятидесяти килограммов при росте метр семьдесят. Как его еще ветром не сносит? Анаис достала удостоверение:

     —Капитан Анаис Шатле, центральный полицейский участок Бордо.

     —Бернар Рампаль,— представился мужчина и без всякого воодушевления пожал протянутую ему руку.— Я тут за главного. Mayoral. И conocedor.

     —Вы специалист?

     —По генеалогии животных. По хронологии боев. Разведение быков для корриды — это прежде всего память.— Он ткнул себя указательным пальцем в лоб.— Все тут.

     Дождь поливал его серебристую шевелюру, стекая с нее. Как с гуся вода, мелькнуло у Анаис. Выглядел он и в самом деле более чем странно. Узкие плечи. Маленькое, чуть ли не детское землистого цвета личико, хоть и покрытое густой сетью морщин. Под стать фигуре был и голос — высокий и тонкий. Вообще-то она совсем иначе представляла себе заводчика быков для корриды — этаким мужланом весом в полтонны. Но, должно быть, мужество этого человека проявлялось в другом. В глубоком знании своего ремесла. В привычке командовать. В отсутствии склонности к сантиментам.

     —Вы найдете ту сволочь, которая убила моего быка?

     —Для меня важнее то, что он убил человека.

     —Люди спокон веку друг друга убивают. А ваш гаденыш напал на беззащитное животное. Это уж что-то новенькое.

     —Разве вы сами не занимаетесь тем же самым круглый год?

     Conocedor нахмурил брови:

     —А вы что, из этих фанатиков, которые против корриды?

     —Я с детства ходила на корриду.

     Анаис не стала уточнять, что всякий раз возвращалась с этого зрелища больной. Лицо фермера немного смягчилось.

     —Кому принадлежит ganaderia?

     —Одному бизнесмену из Бордо. Настоящий знаток корриды.

     —Вы ему сообщили?

     —Конечно.

     —И как он реагировал?

     —Как и все тут. Кипел от возмущения.

     Анаис записала имя и координаты бизнесмена. Надо будет его опросить. Как и всех работников ganaderia. Пока нельзя сбрасывать со счетов версию о том, что преступление совершено кем-то из своих. Хотя жандармы наверняка уже со всеми побеседовали.

     —Пойдемте со мной,— предложил мужчина.— Мы убрали тело в хлев. Для страховой компании.

     Интересно, по какой статье фермер собирается получить страховку, подумала Анаис. Порча материала, что ли? Они проникли в большой сарай. Внутри было кучами свалено сено. Под ногами чавкала грязь, и стоял прямо-таки полярный холод. Влажный силосный запах перебивала вонь органического разложения. Так воняет протухшее мясо.

     Труп быка, прикрытый пленкой, занимал середину помещения.

     Мужчина решительно сдернул пленку, выпустив на свободу плотный рой мух. Смрад усилился. Анаис посмотрела на огромную, уже раздувшуюся черную тушу. К ней как будто вернулся ночной кошмар: мужчины без лиц, размахивающие топорами, трупы животных, свисающие с крюков, телята с ободранной шкурой, чья обнаженная плоть переливается матовыми бликами…

     —Сегодня ждем эксперта. Потом уж закопаем.

     Анаис не отвечала. Рукой она крепко зажимала рот и нос. Огромная обезглавленная туша наводила на мысли об античных жертвоприношениях, призванных высвободить жизнетворные силы природы и увеличить плодородие земли.

     —Вот ведь несчастье-то,— вздохнул фермер.— Cuatreno. Как раз собирались его выпустить.

     —В первый и в последний раз.

     —Вы рассуждаете точь-в-точь как все эти горлопаны, которые нам житья не дают.

     —Спасибо за комплимент.

     —Выходит, я прав. За милю таких чую…

     Сменить тему. Иначе из него ничего не выжмешь.

     —Я полицейский,— твердо сказала она.— Мои личные убеждения никого не касаются. Сколько весил этот бык?

     —Примерно пятьсот пятьдесят кило.

     —Доступ к нему в загон был открыт?

     —Мы держали его на пастбище. Туда доступа нет вообще. Дороги нет, понимаете? Только верхом можно проехать.

     Анаис обошла вокруг мертвого тела быка. Ее мысли вернулись к убийце. Не всякий решится напасть на такого бугая. Но убийце для его чудовищной постановки позарез нужна была бычья голова, и он не колебался.

     —Сколько всего у вас быков?

     —Две сотни. На разных пастбищах.

     —Сколько животных содержалось вместе с этим быком?

     —Примерно пятьдесят голов.

     Анаис, все так же прижимая руку ко рту, приблизилась к туше. Черная шкура потускнела и казалась пропитанной влагой. Анаис не могла не почувствовать, как картина бесформенной массой лежавшего на полу мертвого быка перекликалась с тем ужасом, что она своими глазами видела в ремонтной яме. Только там в жертву был принесен Филипп Дюрюи. Но если Дюрюи воплощал собой одновременно и Минотавра, и его жертву, то обезглавленный бык символизировал и высшее божество, и жертвенное животное.

     —Как, по-вашему, преступник сумел справиться с быком?

     —Выстрелил капсулой со снотворным. Бык свалился, и тот отрезал ему голову.

     —Разве он не испугался остальных быков?

     —Так они разбежались, наверное. Первая реакция быка на опасность — бежать.

     Анаис и раньше был известен этот парадокс. Быки для корриды вовсе не агрессивны. Просто их защитная реакция проявляется в таких беспорядочных метаниях, что это создает впечатление злобности.

     —А он не мог подсыпать снотворное ему в корм?

     —Нет. Зимой мы даем им сено и pienso. Пищевые добавки. Кормушки наполняют только наши пастухи. К тому же все животные едят из одного и того же лотка. Нет, он точно выстрелил в него капсулой. По-другому никак.

     —У вас на ферме имеется запас препаратов снотворного действия?

     —Нет, зачем? Если надо усыпить быка, мы вызываем ветеринара. А у него свои лекарства. И свой пистолет.

     —Не знаете ли вы кого-нибудь, кто бы интересовался быками для корриды?

     —Знаю. Тысячи человек. Каждый год съезжаются к нам на праздник.

     —Я имею в виду человека, который крутился бы возле вашей фермы. Шнырял тут, что-то вынюхивал?

     —Нет, такого не видал.

     Анаис вглядывалась в перерубленную шею животного. Мертвые ткани приобрели темно-фиолетовый оттенок. Словно корзина, полная спелой ежевики, подумалось ей. Поверх раны поблескивали какие-то мелкие кристаллики.

     —Расскажите мне, как они умирают.

     —То есть?

     —Как бык погибает на арене?

     Фермер пожал плечами:

     —Матадор вонзает в затылок быку шпагу по самую гарду.

     —Какой длины лезвие шпаги?

     —Восемьдесят пять сантиметров. Чтобы могла достичь артерии или легочной вены.

     Анаис будто наяву увидела, как остро заточенный клинок проникает сквозь черную шкуру, пронзая органы и ткани. А вот и она маленькой испуганной девочкой сидит на каменных ступенях амфитеатра. От ужаса она прижималась к отцу, а он обнимал ее, защищая. И смеялся. Подонок.

     —Но до этого пикадор перерубает быку затылочное сухожилие пикой,— сказала она.

     —Ну да.

     —Потом в дело вступают бандерильеро. Они расширяют рану, чтобы потекла кровь.

     —Если вы и так все знаете, зачем спрашиваете?

     —Я хочу составить четкое представление обо всех этапах умерщвления быка. Это ведь довольно кровавая картина?

     —Ничего подобного. Все травмы носят внутренний характер. Матадор не должен задевать легкие животного. Публика не любит, когда бык плюется кровью.

     —Да ну? Значит, матадор своей шпагой его просто приканчивает? Так сказать, наносит удар милосердия?

     —Послушайте, чего вы ко мне привязались? Чего вы от меня-то хотите?

     —Я хочу выяснить, не мог ли убийца быть матадором.

     —Мясником, а не матадором.

     —А разве это не одно и то же?

     Mayoral направился к двери, показывая, что разговор окончен. Опять Анаис все испортила. Она нагнала его на пороге. Дождь перестал, сквозь тучи несмело проглянули лучи солнца, заставив лужи сверкать зеркальным блеском.

     Вместо того чтобы попытаться расположить к себе фермера, она не удержалась от следующего вопроса:

     —А это правда, что быков для корриды никогда не подпускают к самкам? Чтобы были злее?

     Бернар Рампаль обернулся к ней и процедил сквозь зубы:

     —Тавромахия — это искусство. И, как всякое искусство, имеет свои законы. Вековые законы.

     —А мне говорили, что в загонах они пытаются оседлать друг дружку. Как вы думаете, если бы публика узнала, что все ваши быки — гомики, ей бы это понравилось?

     —Катитесь отсюда.

* * *

     Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

     Сидя за рулем машины, Анаис вслух проклинала себя. Вчера завалила разговор с врачом — любителем гольфа. Сегодня — с фермером, который знал о быках все. Она просто не умеет держать себя в руках. И только все портит своими детскими наскоками и грошовыми провокациями. Ей поручено серьезное уголовное расследование, а она играет в подростковый бунт против буржуазного жизненного уклада.

     Кровь стучала в висках. Лицо покрылось холодным потом. Если один из них сообразит позвонить в прокуратуру, ей конец. Дело передадут другому полицейскому. Более опытному. Менее импульсивному.

     Добравшись до Вильнев-де-Марсана, она сделала остановку. Высморкалась, еще раз попрыскала лекарством в горло и закапала нос. Следовало заехать в жандармерию, но ее обуревали сомнения. Разговор с коллегами надо вести максимально дипломатично, но она на это просто не способна. Особенно сейчас. А, ладно. Пошлет к ним Ле-Коза. У него к таким вещам талант.

     Она завела мотор и надавила на педаль газа. На сей раз она не стала кружить по шоссе департамента, а побыстрее выбралась сначала на магистраль N10, затем — на Е05. И взяла курс на Бордо.

     Зазвонил мобильник. Не отрывая глаз от дороги — она мчалась со скоростью 180 километров в час,— Анаис плечом прижала к уху телефон.

     —Это Ле-Коз. Я всю ночь шерстил Интернет. А утром обзвонил все загсы и службы социальной защиты.

     —Давай, только коротко.

     —Филипп Дюрюи родился в Каэне в восемьдесят восьмом году. Родители неизвестны.

     —Что, даже мать?

     —Даже мать. Она от него отказалась, а в этих случаях гарантируется анонимность. Конечно, можно попытаться навести справки, но потребуется официальный запрос и…

     —Давай дальше.

     —Его взял под опеку детский отдел службы социальной помощи населению. Он сменил несколько интернатов и приемных семей. Вел себя тихо, ну, более или менее. В пятнадцать лет оказался в Лилле. Поступил в профтехучилище, на отделение по подготовке работников общественного питания широкого профиля. Короче, в столовке должен был потом вкалывать. Ну вот, проучился он там несколько месяцев, а потом вдруг все бросил. Заделался панком. Подобрал где-то псину и в путь. Через два года его видели на фестивале в Орильяке.

     —Что за фестиваль?

     —Уличного театра. Там его повязали за употребление наркотиков. Но скоро отпустили — он же был несовершеннолетний.

     —Какие наркотики он принимал?

     —Амфетамины, экстази, кислоту. Потом его еще два раза брали, то есть минимум два раза. И всегда на фестивалях. Рока или рейва. В апреле две тысячи восьмого — в Камбре, а в две тысячи девятом — в Мийо.

     —Опять за наркоту?

     —Нет, уже за драки. Малец был задиристый. Особенно не любил вышибал в барах.

     Анаис не забыла, как выглядело тело убитого парня. Кожа да кости. Но, видимо, он был не робкого десятка. Или просто вечно обдолбанный? Во всяком случае, такой вряд ли позволил бы вколоть себе неизвестную дрянь помимо собственной воли. Значит, убийца сумел запудрить ему мозги.

     —Ну хорошо. А что в последнее время?

     —Самая свежая информация относится к январю этого года.

     —В Бордо?

     —В Париже. Еще один концерт. Двадцать четвертого января две тысячи десятого года в зале «Элизе-Монмартр». Дюрюи там опять подрался. При нем нашли два грамма героина. Его забрали в комиссариат Гут-д’Ор. Поместили сначала в вытрезвитель, потом в обезьянник. Через восемнадцать часов по решению судьи освободили.

     —Дело не завели?

     —Два грамма — это личное потребление.

     —Что потом?

     —Потом ничего. До самой ремонтной ямы. Предположительно он вернулся в Бордо в конце января.

     Прослеживать все перипетии существования Дюрюи в Бордо не имело никакого смысла. Интерес для следствия представляли лишь последние дни его жизни. В один из этих дней он и познакомился с будущим убийцей, который явно не принадлежал к социальному дну.

     —От остальных новости есть?

     —Джафар всю ночь тусовался с бомжами.

     У нее потеплело на сердце. Вопреки ее приказу ни Ле-Коз, ни Джафар не разбежались по домам дрыхнуть. Один за всех, и все за Анаис…

     —Что-нибудь узнал?

     —Мало что. Дюрюи почти ни с кем не общался.

     —А что в ночлежках? В бесплатных столовых?

     —Он их как раз сейчас обходит.

     —Что у Конанта? Все пленки отсмотрел?

     —Еще досматривает. Но пока у него по нулям. Дюрюи ни на одной не засветился.

     —А Зак?

     —Про него ничего не знаю. Вроде бы с утра должен потрясти дилеров. Как я понял, ты его оставила вместо себя.

     Ле-Коз говорил сухо, но у Анаис не было времени разбираться с его обидами. Ее осенила новая идея.

     —Позвони Джафару. Пусть займется собакой.

     —А что там с собакой? Мы же обзвонили все приемники. Никаких следов псины. Тем более мы даже породу не знаем. Скорее всего, убийца ее прикончил и где-нибудь закопал.

     —Надо поговорить с мясниками. Обойти рынки. Особое внимание — оптовым торговцам. Сам подумай, ведь Дюрюи должен был как-то выкручиваться, чтобы кормить собаку.

     Ле-Коз молчал, судя по всему растерянный.

     —Я что-то не пойму, что именно ты хочешь узнать?

     —Нам нужен свидетель. Кто-то мог видеть Дюрюи в обществе другого мужчины. Того, который в конце концов и сделал ему смертельный укол.

     —Вряд ли мясники нам это расскажут.

     —И насчет шмоток. Где Дюрюи покупал себе одежду? Либо на складах, где за гроши отдают нераспроданный товар, либо в «Эммаусе». Проверьте их все. Установите, когда он в последний раз там показывался.

     —Мне кажется, он в основном просто просиживал где-нибудь задницу.

     —Согласна. Значит, надо найти место, где он обычно попрошайничал. Не забывай, что до нас ту же работу проделал убийца. Он его вычислил. Проследил за ним. Изучил его повадки. Нам придется заняться тем же. Может быть, удастся поймать его тень. Новые снимки Дюрюи уже готовы?

     —Да, при задержаниях его фотографировали.

     —Показывайте эти фотографии всем, с кем будете разговаривать. А мне вышли их на айфон.

     —Хорошо. Так что мне сейчас делать?

     Анаис велела ему разрабатывать лекарственный след. Проверить все рецепты на имальген и кетамин, выписанные в Аквитании. Выяснить, не было ли случаев грабежа в клиниках и фармацевтических лабораториях. Ле-Коз ответил, что все выполнит, но особого энтузиазма в его голосе Анаис не услышала.

     Перед тем как завершить разговор, она попросила его позвонить в жандармерию Вильнев-де-Марсана и вежливо — она особо подчеркнула это — поинтересоваться, нет ли у них свежей информации.

     Она уже подъезжала к Бордо. Ее мысли занимал сейчас лощеный коллега, с которым она только что говорила. Лейтенант отличался одной любопытной особенностью — жил явно не по средствам. Объяснить его богатство семейным достатком тоже было нельзя: отец Ле-Коза, простой инженер, уже вышел на пенсию. Рано или поздно этим обстоятельством должен заинтересоваться отдел внутренних расследований, но Анаис не задавала себе вопросов, потому что знала на них ответы.

     Волшебная метаморфоза с ее коллегой произошла в 2008 году, после ограбления особняка на авеню Феликса Фора. Нет, Ле-Коз не входил в число налетчиков, но он вел следствие по этому делу. И несколько раз беседовал с хозяйкой особняка, уже не очень молодой баронессой, владевшей одной из лучших марок вина, производимого в районе Медока. После этого знакомства у Ле-Коза появились часы «Ролекс», автомобиль «ауди-ТТ» и черная кредитная карта «Infinite». Грабителей он так и не нашел. Зато нашел свою любовь. Любовь, существенно улучшившую его благосостояние, как шептались в коридорах комиссариата. Но Ле-Козу было плевать на сплетни. Кстати, поменяйся они с баронессой местами, эта история никого не удивила бы, подумалось Анаис.

     Снова зазвонил телефон. Джафар.

     —Ты где?— спросил он.

     —Подъезжаю к Бордо. Что-нибудь нашел?

     —Нашел Рауля.

     —Кто это?

     —Последний, кто разговаривал с Дюрюи до того, как его пришили.

     На лбу у Анаис снова выступила испарина. Наверное, у нее температура. Не отпуская руль, она глотнула из аптечного пузырька микстуры.

     —Рассказывай.

     —Рауль — нищий, живет на набережной, возле Сталинградской площади, на левом берегу. Дюрюи время от времени его навещал.

     —Когда они виделись в последний раз?

     —В пятницу двенадцатого февраля, ближе к вечеру.

     Предположительно в вечер убийства. Это очень важный свидетель.

     —По его словам, Дюрюи собирался на какую-то встречу. В тот самый вечер.

     —С кем?

     —С ангелом.

     —С кем, с кем?

     —Так говорит Рауль. А ему, в свою очередь, так сказал Дюрюи.

     Анаис не могла скрыть разочарования. Алкогольный бред. Или бред обколотого торчка.

     —Ты привез его в участок?

     —Не к нам. В комиссариат на улице Дюко.

     —Почему туда?

     —Ближе всего. Он сейчас в вытрезвителе.

     —В десять утра?

     —Подожди, пока сама его не увидишь.

     —Я на минутку заскочу на Франсуа-де-Сурди, а оттуда сразу к ним. Хочу сама его допросить.

     Она нажала отбой. К ней возвращалась надежда. В конце концов их кропотливый труд себя оправдает. Они во всех подробностях восстановят передвижения и поступки жертвы и доберутся до его связи с убийцей. Она проверила, пришли ли на айфон фотографии Дюрюи. Пришли, и сразу несколько. Молодой панк выглядел не слишком привлекательно. Черные волосы торчком. Черные глаза в густой обводке. Пирсинг на висках, на крыльях носа, в уголках губ. Странный парень. Наполовину панк, наполовину гот. И стопроцентный фанат неформальной музыки.

     Она уже катила по городу, вдоль набережных. Над эспланадой Кенконс светило солнце. С небес, словно промытых ливнем, на еще мокрые крыши домов лилась ослепительная голубизна. Анаис свернула на бульвар Клемансо, миновала шикарный квартал Гранз-Ом и, чтобы не соваться в центр, поехала по улице Жюдаик. Она не раздумывала над маршрутом; рефлекс, служивший ей чем-то вроде навигатора, вел ее сам.

     На улице Франсуа-де-Сурди она быстро проскочила к себе в кабинет и проверила почту. Пришел отчет от координатора криминалистов, красавца араба. Они совершили сенсационное открытие: в глубине ямы нашлись частицы особой разновидности планктона, обитающего в прибрежной зоне моря в Стране Басков. Но главное, точно такой же планктон обнаружился под ногтями утратившего память мужчины — ковбоя из клиники Пьера Жане.

     Анаис нетерпеливо схватилась за телефон. Ведь это же прямая связь между преступлением и великаном с амнезией! Димун повторил все, что изложил в своем отчете, а потом вдруг спросил:

     —Вы знаете психиатра по имени Матиас Фрер?

     —Да.

     —Он ваш эксперт в этом деле?

     —Мы не привлекали экспертов. С какой стати, если у нас пока нет ни одного подозреваемого? А почему вы спрашиваете?

     —Он звонил мне вчера вечером.

     —И чего он хотел?

     —Узнать результаты анализов.

     —С места преступления?

     —Нет. С образцов, взятых с рук мужчины с амнезией.

     —И вы ему все рассказали?

     —Он утверждал, что звонит от вашего имени.

     —А про планктон в яме вы ему тоже выболтали?

     Димун ничего не ответил, но его молчание было красноречивее любых слов. Она не могла злиться ни на психиатра, ни на криминалиста. У каждого в этом деле свой интерес. На войне как на войне.

     Она уже собиралась повесить трубку, когда Димун вдруг снова подал голос:

     —У меня есть для вас кое-что еще. Новые результаты, которые пришли уже после того, как я отослал вам отчет. Я сначала глазам своим не поверил.

     —Что же это?

     —Мы обработали стенки ямы методом химической трансмутации. Это новый способ, благодаря которому можно снять папиллярные следы даже с мокрой поверхности.

     —Вы нашли отпечатки?

     —Несколько штук. И это не отпечатки пальцев жертвы.

     —Вы сравнили их с отпечатками беспамятного?

     —Только что. Это не его отпечатки. В яме побывал кто-то другой.

     У нее по всему телу пробежали мурашки. Третий. Убийца?

     —Я вам их высылаю?— не дождавшись ответа Анаис, спросил Димун.

     —Давно пора.

     Даже не попрощавшись, она бросила трубку. Да уж, хороша стратегия соблазнения красивого мужчины. Но ей сейчас было не до того. Значение имело только расследование. Перед тем как ехать в комиссариат на улицу Дюко, она набрала номер Зака — в конторе, как выяснилось, его не было.

     —Зак, что у тебя нового?

     —Пока ничего. Продолжаю трясти дилеров. Кое-кто знал Дюрюи, но никто и слыхом не слыхивал про чистый героин. А что тебе удалось узнать на ферме?

     —Потом расскажу. Окажи мне услугу, а? Заскочи в клинику Пьера Жане и проверь, там ли еще беспамятный с вокзала Сен-Жан. И предупреди психиатра — его зовут Матиас Фрер,— что днем я заеду с ним побеседовать.

     —С психиатром или с беспамятным?

     —С обоими.

* * *

     —Странное ощущение — знать, что едешь домой.

     Они мчались по магистрали N10 по направлению к Стране Басков. Выехали раньше, чем планировали, еще до полудня. Фрер усадил Бонфиса на заднее сиденье. Великан устроился ровно посередине и обеими руками вцепился в спинки передних кресел. Как дитя малое.

     За каких-нибудь несколько часов он совершенно преобразился. К нему на глазах возвращалась его подлинная личность вместе с повадками рыбака. Как будто его психика была соткана из какой-то эластичной, податливой ткани и сейчас постепенно обретала привычную форму.

     —А что Сильви? Что она тебе сказала?

     —Что рада твоему приезду. Она за тебя волновалась.

     Бонфис энергично потряс головой. Широкие поля его шляпы загораживали обзор, и Фреру приходилось следить за дорогой через наружные зеркала.

     —Слышь, док, я вот все думаю… Что же это со мной приключилось-то?

     Психиатр не ответил. Он смотрел в покрытое изморосью ветровое стекло. По обеим сторонам дороги рядами тянулись сосны. Как же он ненавидел Ланды! Ненавидел этот бескрайний лес, эти деревья — слишком тонкие и прямые, уходящие корнями глубоко в песок. Ненавидел океан, прибрежные дюны и похожие один на другой пляжи. Бесконечная монотонность пейзажа внушала ему смутное чувство тревоги.

     Он незаметно включил диктофон.

     —Патрик! Расскажи мне о своей семье.

     —Да нечего особенно рассказывать-то.

     Перед отъездом Фрер немного поговорил с пациентом у себя в кабинете. Ему удалось составить его фрагментарный портрет. Пятьдесят четыре года. Последние шесть лет рыбачит в Гетари. До этого жил на юге Франции, подрабатывал где придется. В том числе на стройке — элемент, использованный подсознанием при сотворении его новой личности. Патрик как-то выкручивался, но постоянно балансировал на грани бродяжничества.

     —У тебя есть братья или сестры?

     Великан поерзал на сиденье. Фреру казалось, что от каждого его движения автомобиль слегка сотрясается.

     —Нас было пятеро,— наконец произнес Патрик.— Два брата и три сестры.

     —Ты с ними видишься?

     —He-а. Мы родом из Тулузы. Они все так там и остались.

     —А родители?

     —Померли. Давно уже.

     —Значит, твое детство прошло в Тулузе?

     —Под Тулузой. В Герене. Это такой типа пригород. Мы всемером жили в двушке.

     Память возвращалась к нему, в мозгу оживали ясные и точные детали. Совсем не те бесформенные обрывки, которые можно извлечь с помощью гипноза или химии.

     —А до Сильви у тебя были серьезные отношения с женщинами?

     Великан помолчал, потом признался:

     —Мне с бабами никогда не везло.

     —То есть у тебя никого в жизни не было?

     —Была одна. В конце восьмидесятых.

     —Где?

     —Неподалеку от Монпелье. В Сен-Мартен-де-Лондре.

     —Как ее звали?

     —Про это что, обязательно рассказывать?

     Фрер молча кивнул. Он все так же безотрывно следил за дорогой. Бискарос. Мимизан. Мезос… Сосны, сосны, сосны. И моросящий дождь. Однообразие ландшафта все сильнее давило на нервы.

     —Марина,— выдавил из себя Патрик.— Она хотела, чтобы мы поженились.

     —А ты?

     —Не так чтоб очень. Но мы все-таки поженились.

     Матиас удивился. Выходит дело, однажды Бонфис все-таки решился остепениться.

     —А дети у вас были?

     —Нет. Я был против.

     —Почему?

     —Не забыл свое собственное детство. Ничего хорошего.

     Фрер не стал дальше углубляться в эту тему. Полученных сведений достаточно, чтобы навести справки в архивах социальных служб. Не исключено, что Бонфис рос в нищете, с пьющими родителями, которые, вполне возможно, лупили своих отпрысков почем зря. Склонность к диссоциативному бегству нередко уходит корнями в несчастливое детство.

     —Так что у тебя произошло с Мариной? Вы развелись?

     —Ни боже мой. Просто я слинял от нее, вот и все. По-моему, она сейчас в Ниме.

     —А почему ты сбежал?

     Он не ответил. Значит, в его жизни уже было одно бегство, правда без смены личности. Фрер представил себе человека, категорически не желающего брать на себя ответственность за что бы то ни было. Жизнь, состоящая из уверток, умолчаний и колебаний…

     Он не спешил нарушать повисшее в машине молчание. Сквозь тучи проглянуло солнце, окрасив небо в желтовато-ржавые тона. За стеклом мелькали указатели с названиями все новых деревень. Осгор. Капбретон. Еще немного — и ландские леса останутся позади. При мысли об этом Матиас испытал облегчение. Он решил, что Бонфис уснул, когда зеркало заднего вида снова загородила его массивная фигура.

     —Док, а со мной это может опять случиться?

     —Да нет, с чего бы?

     —Я ж ни о чем не помню. Что я тебе наболтал?

     —Не бери в голову.

     Если честно, Фрер как раз предпочел бы подробнейшим образом обсудить с пациентом каждую деталь его ложных воспоминаний. Расшифровать каждый знак, поданный подсознанием. Свою выдуманную подругу он назвал Элен Офер — откуда взялось это имя? Матиасу очень хотелось бы оставить Бонфиса у себя в отделении, чтобы исследовать каждую тропку в лабиринте его психики.

     Очевидно, Патрик думал о том же, потому что он вдруг спросил:

     —А ты и дальше будешь мной заниматься?

     —Ну конечно. Я буду тебя навещать. Но мы станем работать в сотрудничестве с местными врачами.

     —Я других спихиатров не хочу.— И вдруг совсем другим тоном: — А как же насчет разводного ключа? И телефонного справочника? Почему на них была кровь?

     —Патрик, мне известно не больше твоего. Но, если ты мне доверяешь, обещаю, что все это мы выясним.

     Великан скорчился на сиденье. Они проезжали мимо указателя, отмечающего выезд из Биаррица.

     —Сверни тут,— сказал Бонфис.— Надо забрать мою машину. Я ее на парковке оставил.

     —У тебя была машина? Ты точно помнишь?

     —Ну вроде да.

     —А ключи где?

     —Блин,— проворчал тот, машинально охлопывая карманы.— И то верно. Ни фига не помню.

     —А документы?

     Бонфис совсем пал духом:

     —Ну ни шиша не помню. Куда я мог их подевать?

     Фрер свернул направо и поехал в направлении к Биаррицу. Атмосфера в салоне разительно изменилась. В небесах уже вовсю сияло солнце. Они катили по улочкам, то прихотливо карабкавшимся вверх, то резко спускавшимся вниз. Потянулись дома с красными и голубыми фахверковыми стенами — след иных веков и иной культуры. С вершины каждого холма на них глядели плотно притиснутые одна к другой розовые черепичные крыши, за которыми угадывалось море. Город был красив нетронутой, яркой, почти первобытной красотой.

     —Хрен с ней, с тачкой,— глухо произнес Бонфис.— Езжай вдоль побережья. Сейчас будет Бидар. А за ним — Гетари.

     Они устремились по дороге, вьющейся меж можжевеловых и вересковых зарослей. Курортные домики стояли здесь так плотно, что едва не наползали один на другой. В этих шатких сооружениях уже не прослеживалось ни намека на традицию или хотя бы гармонию. Но, несмотря ни на что, надо всем витал аромат какой-то баскской древности, перебивавший все остальные запахи — сосен, утесника и тамариска, подступавших чуть ли не к порогу каждого домишки. Над всем побережьем носился соленый ветер с моря, окрашивая все вокруг золотистым румянцем.

     Матиас невольно заулыбался. Надо сюда переселиться, сказал он себе. Дорога неожиданно сузилась — двум машинам не разъехаться — и вывела их на тенистую деревенскую площадь. Они прибыли в Гетари. Снова появились дома с фахверками, стоящие плотно, плечо к плечу, словно собравшиеся пошушукаться кумушки, с неодобрением поглядывая на расположившиеся внизу террасы кафе. Вдали виднелась стена для игры в пелоту, похожая на приветственно поднятую руку,— добро пожаловать в Страну Басков.

     —Прямо,— хриплым от волнения голосом произнес Бонфис.— Почти приехали.

* * *

     Матиас Фрер считал себя человеком закаленным, но встреча Патрика и Сильви проняла его едва ли не до слез. Два немолодых уже человека, по-настоящему — это сразу чувствовалось — влюбленных друг в друга. Оба застеснялись постороннего, и их робкие переглядывания, шепот и сдержанные объятия трогали сильнее, чем выражение самых бурных восторгов.

     Да и выглядели они, мягко говоря, не слишком презентабельно. Сильви оказалась невысокого роста краснолицей морщинистой теткой. Нечистая, в прожилках сосудов кожа выдавала в ней бывшую пьянчужку. Должно быть, она, как и Патрик, какое-то время жила под открытым небом. Оба они успели на своем веку хлебнуть горя, пока наконец не нашли друг друга.

     Декорации, в которых разворачивалась эта сцена, вполне соответствовали ее скромной поэзии. Причал в Гетари на поверку оказался всего-навсего зацементированным склоном, где стояли на приколе несколько разноцветных лодок. Погода успела испортиться. Небо заволокло тучами, сквозь которые упорно пытались пробиться слабые солнечные лучи, озаряя землю тусклым, словно пропущенным через толстое стекло светом. Как будто и люди, и пейзаж находились на дне бутылки, заняв место миниатюрного кораблика.

     —Прям не знаю, как вас и благодарить,— поворачиваясь к Матиасу, сказала Сильви.

     Он молча поклонился. Сильви махнула в сторону деревянного настила, протянувшегося вдоль нависавшей над морем скалы:

     —Давайте пройдемся.

     Фрер послушно двинулся за ней. Сальные волосы, бесформенный свитер, вытянутые спортивные штаны, стоптанные кроссовки… После всего, что жизнь сотворила с этой женщиной, выжили только ее глаза — живые и блестящие, словно два камешка, отполированные дождем.

     Она обошла лежащие на берегу лодки и направилась к мостику. Патрик уже шагал к лодке, покачивавшейся на волнах в нескольких метрах от пирса. По всей видимости, это и была его знаменитая посудина, послужившая причиной случившегося с ним срыва. На корме горделиво сверкала надпись желтыми буквами: «Юпитер».

     Фрер нагнал Сильви, цепляясь за бортик ходуном ходящего настила. Она стояла, ни разу не покачнувшись, и одной рукой сворачивала сигарету.

     —Вы можете объяснить мне, что произошло?

     Фрер рассказал ей всю историю. Вокзал Сен-Жан. Психотическое бегство Патрика. Его подсознательное желание стать кем-то другим. Случайная встреча с медсестрой из Гетари. О следах крови на разводном ключе и телефонном справочнике, равно как и о трупе, обнаруженном на вокзале Сен-Жан, он предпочел не распространяться: пусть с этим разбирается Анаис Шатле, которая конечно же не замедлит сюда явиться.

     Сильви слушала его не перебивая. В пальцах у нее откуда ни возьмись возникла большая тяжелая зажигалка. Она закурила самокрутку.

     —Прям не верится,— после паузы хрипло выдавила она.

     —В последние дни перед исчезновением в его поведении не было ничего странного?

     Она пожала плечами. Спутанные пряди волос прилипли к ее изможденным щекам. Она курила, глубоко затягиваясь и выпуская паровозные клубы дыма, немедленно уносимые морским ветром.

     —Патрик не больно-то много рассказывает…

     —А раньше он никогда не пропадал? Не страдал потерей памяти?

     —Нет.

     —Так что у него возникли за проблемы?

     Она молча сделала пару шагов вперед. У них под ногами ворчало море. Море шумно, с рокотом, дышало. Отступало назад, чтобы с удвоенной силой обрушиться на берег.

     —Деньги, вот и все проблемы. Ничего нового. Патрик взял в банке кредит, чтобы купить лодку. Хотел сам себе быть хозяином. Только сезон выдался дрянной.

     —В течение года бывает несколько рыбацких сезонов, верно?

     —Я про самый важный. Октябрьский. Когда идет белый тунец. Ну а заработали мы только-только на жизнь и чтобы расплатиться с ребятами, которые нам помогали. А на кредит ничего не осталось…

     —Каким образом вам удалось получить кредит в банке? Они ведь, наверное, потребовали первый взнос?

     —Взнос я заплатила.

     Фрер не смог скрыть удивления, и Сильви улыбнулась:

     —Может, по мне и не скажешь, но у меня имеется кое-какая собственность. Вернее сказать, имелась. Домишко в Бидаре. Мы его продали и вложили деньги в лодку. Только не заладилось у нас. Поставщикам задолжали. Проценты банку выплачивали. Вам не понять.

     В глазах Сильви Матиас принадлежал к классу миллиардеров. Он на нее не обиделся. Его переполняли эмоции, мешавшие связно мыслить. Волны били в берег, поднимая тучи брызг, серебрившихся на солнце. На губах Матиас ощущал привкус соли, в глазах плясали солнечные зайчики.

     Женщина обернулась через плечо посмотреть, чем занят Патрик. Он уже запрыгнул на борт лодки и копался у нее на дне, очевидно, проверял состояние мотора. Она смотрела на него материнским взглядом.

     —Он что-нибудь рассказывал вам о своей… о своей прежней жизни?

     —Про жену, что ль? Он не любит языком трепать, но я про нее знаю. Это не секрет.

     —Он с ней общается?

     —Никогда. Они разругались вдрызг.

     —Почему он не разведется?

     —На какие шиши?

     Фрер не стал углубляться в эту тему, о которой имел самое приблизительное представление. Женитьба. Брачный договор. Развод. Все эти понятия оставались для него чистой абстракцией.

     —А про свое детство он когда-нибудь с вами говорил?

     —Так вы и правда ничего не знаете,— с легким оттенком презрения ответила она.

     —Чего я не знаю?

     —Он убил своего отца.

     Матиас сглотнул ком в горле.

     —Его папаша собирал металлолом,— продолжила она.— Патрик ему помогал.

     —В Герене?

     —Не помню названия. Какой-то пригород. Там жила его семья.

     —И что же произошло?

     —Они подрались. Папаша пьяный был, на ногах не стоял. И упал в чан с кислотой. Они в нем ржавые железяки держали. Патрик его вытащил, но старикан уже дал дуба. Патрику тогда всего пятнадцать лет было. Лично я считаю, что это был просто несчастный случай.

     —А дело расследовали?

     —Без понятия. Во всяком случае, Патрика не посадили.

     Это легко проверить. Догадка Матиаса находила свое подтверждение. Тяжелое детство. Семейная трагедия, оставившая трещину в подсознании подростка. И эта дыра все ширилась и ширилась, пока полностью не поглотила его личность.

     —А что с ним потом стало? Он не ушел из дома?

     —Он в Легион завербовался.

     —В Иностранный легион?

     —Он считал себя виновным в смерти отца. А преступникам одна дорога — в Легион.

     Они добрались до края мостика. Не сговариваясь, повернули обратно и медленно пошли к причалу. Сильви без конца бросала на Патрика короткие взгляды. Рыбак, увлеченно копавшийся в моторе, казалось, забыл об их существовании.

     —У Патрика когда-нибудь были трения с полицией?— снова заговорил психиатр.

     —Да что вы такое городите? Если люди бедные, значит, они обязательно бандюги? Ну да, у Патрика бывали трудные времена, но по кривой дорожке он никогда не ходил!

     Фрер задумался. Он пытался сопоставить ложные воспоминания Паскаля Мишелля с подлинными фактами биографии Патрика Бонфиса.

     —Вы когда-нибудь бывали в районе Аркашона?

     —Нет, никогда.

     —Вам что-нибудь говорит имя Тибодье?

     —Ничего.

     —А имя Элен Офер?

     —Это еще кто такая?

     Фрер улыбнулся, давая собеседнице понять, что с этой стороны ей ничто не грозит. Женщина снова вытащила кисет с табаком и лист папиросной бумаги. Несмотря на расстроенный вид, она в несколько секунд ловко свернула новую сигарету.

     —Он вам рассказывал про сон, который ему часто снится?

     —Что за сон?

     —Как будто он в солнечный день идет по деревне. Потом раздается взрыв, и на стене остается его тень.

     —В первый раз слышу.

     Вот и еще одно подтверждение. Сон начал сниться Патрику вследствие перенесенной психической травмы. Что там рассказывал Паскаль Мишелль? Он же Петер Шлемиль? Что-то о Хиросиме…

     —Патрик любит читать?

     —Не оторвешь от книжки. У нас не дом, а муниципальная библиотека.

     —А какие книги он читает?

     —Все больше по истории.

     Фрер решил, что пора задать ключевой вопрос:

     —Скажите, а в тот день, когда Патрик поехал в банк, он не упоминал, что у него назначена еще какая-то встреча? Он больше никуда не собирался?

     —Послушайте, вы что — легавый? Чего вы меня все расспрашиваете?

     —Я должен понять, что с ним произошло. Я имею в виду, что произошло у него в голове. Мне необходимо шаг за шагом восстановить события того дня, который для него закончился потерей памяти. Иначе мне его не вылечить.

     Она ничего не ответила, только махнула рукой с зажатым в ней окурком, прочертившим во влажном воздухе красную дугу. Курила она жадно, глубоко затягиваясь. Они молча дошли до причала. Бонфис по-прежнему ковырялся в моторе. Время от времени над бортом лодки показывалась его голова. Даже с такого расстояния было видно, что на его лице замерло выражение безмятежного счастья.

     —Мне придется еще раз приехать, поговорить с Патриком,— предупредил Фрер.

     —Нет,— отрезала Сильви, швыряя в море окурок.— Оставьте его в покое. Вы много для него сделали, спасибо вам большое. Но теперь я сама им займусь. Я, может, не такая ученая, как вы, зато я знаю Патрика. Все, что ему нужно,— это поскорее забыть всю эту историю.

     Фрер понял, что торговаться с ней бесполезно, во всяком случае сейчас.

     —Ну хорошо,— сдался он.— Но я все-таки оставлю вам координаты кого-нибудь из своих коллег в Байонне или в Сен-Жан-де-Люзе. Вы должны понимать, что случившееся с ним — не шутки. Ему необходима медицинская помощь.

     Женщина промолчала. Фрер пожал ей руку и сделал прощальный жест в сторону Патрика, который радостно замахал ему в ответ.

     —Завтра я вам позвоню, ладно?

     Она снова промолчала — или ее слова отнесло ветром? Фрер медленно поднялся по цементному спуску. Добравшись до своей машины, он еще раз обернулся. Сильви качающейся походкой уже спешила к своему возлюбленному.

     Психиатр сел за руль и тронул автомобиль с места.

     Он поможет этим двум горемыкам, не спрашивая, хотят они того или нет.

* * *

     —Я ищу щель в мироздании.

     Черная рука обшаривала потрескавшуюся стену камеры вытрезвителя.

     —Как найду, только вы меня и видали…

     Анаис воздержалась от комментариев. Она уже десять минут выслушивала бред, который нес нищий попрошайка по имени Рауль. И ее терпение иссякло.

     —Надо только не сбиться с курса,— поделился с ней клошар, пристально изучая очередную трещину в стене.

     Анаис перешла к решительным действиям. Достала из пластиковой сумки картонный пакет с вином, купленный по дороге. Глаза Рауля мгновенно загорелись жадным огнем. Схватив пакет, он быстро отвинтил пробку и в два глотка осушил его.

     —Так что насчет Филиппа Дюрюи?

     Нищий вытер рот рукавом и громко рыгнул. Его красная рожа наводила на мысли о дохлом животном, запутавшемся в колючей проволоке. Щетина на подбородке, волосы, брови стояли торчком, словно стальные прутья, воткнутые в окровавленную плоть.

     —Фифи-то? Фифи я знаю! Он всегда говорит, что сердце у него работает в режиме сто двадцать, а мозг — в режиме восемь и шесть.

     Анаис поняла, о чем он. 120 ударов в минуту — в таком ритме исполняется музыка техно. А 8,6 градуса — это крепость пива «Бавария». «Пива чемпионов» — панков, рокеров и прочих маргиналов. Рауль говорил о Фифи в настоящем времени. Следовательно, не знал о смерти парня.

     —Если честно, он псих. Натуральный псих.

     —Я думала, вы с ним друзья.

     —Дружба не мешает объективности оценок.

     Анаис чуть не расхохоталась. Меж тем доморощенный философ продолжал:

     —Фифи — он такой. У него семь пятниц на неделе. То сидит на герыче, то уходит в глухую завязку. То слушает металл, то тащится от техно. Сегодня он гот, а завтра, глянь,— уже панк…

     Анаис попыталась представить себе образ жизни погибшего мальчишки. Бродяжничество, наркотики, драки. Героиновое блаженство, глюки от экстази, ночи под забором, пробуждение в неизвестных местах. Без понятия, как он сюда попал и что делал накануне. И так день за днем. А в глубине души — вечная надежда, что не сегодня завтра он соскочит с иглы.

     Рауль пустился в рассуждения о музыкальных пристрастиях Дюрюи:

     —Я ему говорю: музыка твоя — это все говно. Они же ничего своего не придумывают, только копируют. Мэрилин Мэнсон — это Элис Купер. Техно — тот же Крафтверк. А «Ар-энд-Би»…

     —Айзек Хейз.

     —Точно! Тырят чужие песни и выдают за свои!

     —А на что Фифи жил?

     —На то, что подадут. Как и я.

     —В Бордо?

     —И в Бордо, и в других местах. Слышь, а у тебя еще выпить нету?

     Анаис достала из сумки вторую картонку. Рауль высосал ее за долю секунды. На сей раз он не рыгал, но Анаис испугалась, как бы он не напрудил в штаны. На нем было пальто из ломаной саржи, но до того замызганное, что рисунок ткани уже не просматривался. Штаны от спортивного костюма от грязи стояли колом. Из-под стертых до корда сандалий выглядывали черные голые ноги. Анаис старалась не дышать носом, хотя на всякий случай смазала ноздри пахучей мазью «Vicks Vaporub».

     Рауль размахнулся и запустил опустевшим пакетом в стену камеры. Анаис поняла, что надо ковать железо, пока горячо.

     —Пару дней назад Фифи говорил тебе про ангела…

     Рауль забился в угол, сел на пол и, дергая плечами, принялся чесать спину — точь-в-точь животное.

     —Ха, ангел!— хмыкнул он.— Мужик пообещал дать ему ангельской пыли.

     Убийца. Наконец-то разговор подошел к сути дела.

     Анаис наклонилась к Раулю и, отчетливо произнося каждый слог, спросила:

     —Он хорошо его знал?

     —He-а. Только познакомились.

     —Что именно он тебе о нем рассказал?

     —Что тот отправит его на небеса. И почему-то все время болтал про какого-то святого Юлиана…

     —Святого Юлиана Странноприимца?

     —Ага, про него самого.

     —А почему?

     На Рауля снизошло озарение.

     —Фифи в школе мало учился, но эту легенду он хорошо запомнил. Один принц по ошибке убил своих родителей. Убежал из дому и стал на реке перевозчиком. И вот однажды приходит к нему прокаженный и просит перевезти через реку. Юлиан его принял, накормил и согрел своим телом. И тогда прокаженный взял его с собой на небеса. Потому что это был Иисус Христос. Так вот, Фифи болтал, что этот ангел и к нему пришел. И что он отправит его прямиком на седьмое небо…

     —Почему он вспомнил именно эту легенду?

     —Потому что его ангел тоже был прокаженный.

     —Прокаженный?

     —Ну, у мужика вся рожа была замотана тряпками.

     Анаис попыталась воочию представить себе, как все это происходило. Человек с закутанным лицом знакомится с Филиппом Дюрюи. Предлагает ему небывалый кайф. Парень начинает размышлять над личностью доброхота, и его воображение подсказывает ему разные версии, в том числе совершенно фантастические. Любопытно, попала ли их беседа хоть на одну из камер наблюдения?

     —Когда ты виделся с Фифи в последний раз, что точно он тебе сказал?

     —Что вечером у него встреча с прокаженным. И что они вместе переправятся через реку. Хрень полная.

     —А где они должны были встретиться?

     —Не знаю.

     —А ты где с ним виделся?

     —На набережной. В районе Сталинградской площади. Фифи чуть из штанов не выпрыгивал, до того ему не терпелось бежать к этому типу.

     —В котором часу это было?

     —Не помню. Ближе к вечеру.

     Анаис не собиралась упускать ни одной детали:

     —У Фифи есть собака?

     —А как же! Как у каждого бомжа! Слышь, а у тебя еще бухло есть?

     —Нет. Как зовут собаку?

     —Мирван. В честь грузинского святого. Говорю же, Фифи — малый с приветом.

     —Собака в тот вечер была с ним?

     —А то!

     —А после этого ты где-нибудь видел его собаку?

     —He-а. Ни псину, ни самого Фифи.

     Он говорил все тише. Заряда энергии хватило ненадолго. Глаза у Рауля погасли. Возможно, новая доза горючего оживила бы его, но запасы Анаис иссякли. Она выпрямилась, стараясь не коснуться невзначай осевшей перед ней груды грязи.

     —Сейчас тебя выпустят.

     Она постучала в застекленный дверной проем камеры. Тут же появился охранник.

     За спиной у нее раздался голос Рауля:

     —А чего там с Фифи-то случилось?

     —Пока неизвестно.

     Рауль громко расхохотался:

     —Вы, легавые, всех держите за дураков, но главные придурки — вы сами. Ты что, думаешь, я не просек, что Фифи откинул копыта?

     Она молча вышла из камеры. Не вышла, а выскочила, как косточка из гнилого персика. Рукавом вытерла под носом мазь. Бросила взгляд на часы: полдень. Она явственно слышала, как с тиканьем убегают секунды, напоминая ей, что обратный отсчет давно идет. Как она надеялась на этот разговор! Но он почти ничего не дал.

     Уже садясь в машину, она позвонила Ле-Козу. За два часа ее коллега превратился в эксперта по производству и продаже имальгена. Он составил полный список тех, кто в последние четыре недели выписывал рецепт на препарат. Теперь оставалось только обзвонить всех ветеринаров и все учреждения, специализирующиеся на лечении животных. Затем следовало проверить склады, заказы и отчеты о продажах. Работа на целый день.

     В рамках версии об ограблении удалось установить, что в январе нападению подверглись две ветеринарные клиники — одна близ Бордо, вторая — в окрестностях Либурна. Но и от этого следа отчетливо попахивало пустышкой. Ле-Коз навел справки и выяснил, что на человека кетамин оказывает галлюциногенное воздействие. Существует даже нечто вроде подпольной сети торговли препаратом. По мнению полицейских, занимавшихся расследованием обоих случаев ограбления, подозрение скорее падало на наркодилеров…

     Анаис поинтересовалась, как дела у Джафара. Тот не узнал ничего существенного ни о собаке Дюрюи, ни о том, где он добывал себе одежду. От Зака и Конанта новостей тоже пока не было.

     —Ты в конторе?— завершая разговор, спросила она.

     —Ну да.

     —Отпечатки от криминалистов пришли?

     —Час назад.

     —И?

     —По базе данных еще не прогнали. У нас тут вирус.

     Полицейские комиссариаты снабжаются самыми дешевыми компьютерами и самыми примитивными программами. Поломки и сбои в работе — штатное явление на каждом участке.

     —А что наш эксперт говорит?

     Экспертом они между собой называли лейтенанта полиции, аж целую неделю проучившегося на курсах информатики. Ле-Коз красноречиво молчал.

     —Блин,— сквозь зубы выругалась Анаис.— Вызови компьютерщика. Настоящего.

     —Уже вызвал.

     —Кого?

     —Своего соседа по лестничной площадке. Он программист. Игрушки мастерит.

     У Анаис вырвался нервный смешок. Все это было уже слишком. Она представила себе помешанного на компьютерах чудака, протягивающего руку помощи полиции. Контркультура в союзе со стражами порядка.

     —И что он сказал?

     —Он уже все починил.

     —Так ты подключился к центральной картотеке?

     —Нет.

     —Почему?

     —Мы тетрадь потеряли.

     Проклятье! По настоянию начальства для работы с каждой программой требовалось ввести пароль — сочетание букв и цифр, не поддающихся запоминанию. Всю эту чертовщину записывали в особую тетрадь — одну на всех.

     Нет тетради — нет пароля.

     Нет пароля — нет доступа к базе данных.

     Анаис включила зажигание. Эксперты! Тиканье часов все больше действовало ей на нервы. Она отбросила телефон и снова вспомнила о Заке. Он получил задание съездить в клинику и проверить, как там мужчина с потерей памяти. Подозреваемый номер один. Но почему Зак ей не звонит? Рука опять потянулась за телефоном.

* * *

     —Это что еще за шуточки? Что вы себе позволяете?

     Анаис не говорила, а рычала. Фрер попытался ее образумить:

     —Как врач, я взял на себя смелость перевезти пациента…

     —Свидетеля преступления?

     —Пациента с потерей памяти.

     —Вы обязаны были сообщать нам о каждом его слове и поступке.

     —Неужели?

     Фрер катил по магистрали N10. Ну вот, Анаис Шатле уже узнала о том, что он лично увез из клиники Бонфиса. Кроме того, она успела переговорить с координатором экспертно-криминалистической службы, который поведал ей о его вчерашнем обмане, а главное, рассказал, что на руках Бонфиса и в ремонтной яме обнаружены следы планктона. Вообще-то она имела полное право возмущаться.

     —Меня от вас уже тошнит! За кого вы себя принимаете?— негодовала Анаис.

     —В каком смысле — за кого я себя принимаю?

     —Вот именно! Строите из себя знатока человеческих душ! Лепите убийственные диагнозы! Тоже мне, спаситель человечества! Мы расследуем убийство, черт бы вас побрал! Кто вам разрешил вмешиваться в дела полиции?

     —Повторяю, мой пациент…

     —Ваш пациент — подозреваемый номер один.

     —Вы мне об этом не говорили.

     —А вы со вчерашнего дня в курсе, что он наследил в яме. Вам этого мало?

     —Нет никаких доказательств того, что он…

     —Соучастие в побеге — раз. Незаконное получение информации по делу о расследовании уголовного преступления — два. Знаете, на сколько это тянет?

     Перед Фрером снова тянулись бесконечные ландские леса. Корабельные сосны упирались вершинами в самые небеса. Опять начал накрапывать дождь.

     —Послушайте.— Он говорил тем же внушительным тоном, каким привык обращаться к самым буйным из своих пациентов.— У меня есть для вас новости. Мы установили личность этого человека.

     —Что?!

     Матиас коротко изложил события первой половины дня. Анаис слушала его не перебивая. Он уже решил было, что заработал очко в свою пользу, когда она обрушила на него весь свой гнев:

     —Вы утверждаете, что к мужчине вернулась память, после чего вы как ни в чем не бывало отвезли его домой?

     —К нему вернулась не вся память. Он не помнит, что произошло на вокзале Сен-Жан. Ему…

     —Завтра утром я отправлю за ним сотрудника. Мы арестуем вашего ковбоя!

     —Не делайте этого! Дайте ему хотя бы несколько дней. Он должен успокоиться, прийти в себя.

     —О чем вы? Опомнитесь! Мы с вами не в санатории работаем!

     Фрер призвал на помощь всю свою выдержку:

     —Мы с вами в равной мере заинтересованы в том, чтобы Патрик Бонфис полностью восстановил свою прежнюю личность. Только при этом условии он сможет вспомнить о том, что случилось в последние часы перед тем, как он утратил память и…

     —Я не его, а вас первым арестую!

     Она резко нажала отбой.

     Фрер еще некоторое время держал трубку возле уха. По обеим сторонам дороги все бежали и бежали сосны. Он только что миновал Липосте и подъезжал к повороту на магистраль А63. И в ту же секунду поймал в зеркале заднего вида отблеск фар. За ним следовал черный внедорожник. Фрер готов был поклясться, что полчаса назад видел эту машину.

     Он постарался внушить себе, что ничего страшного не происходит. В наше время вождение превратилось в чисто механическое занятие. Автомобили катят друг за другом, на каждом стоит ограничитель скорости, а люди, сидящие за рулем, думают только о том, как бы не нарваться на радар или дорожную полицию. Но белый свет фар продолжал неотступно преследовать его…

     Ему почти удалось успокоить самого себя, когда до него дошло, что в машине сидят двое мужчин в черном. Те самые, что околачивались возле его дома. Только тогда он обратил внимание на марку автомобиля. Внедорожник «ауди». Модель Q7.

     Матиас резко сбросил скорость до 30 километров в час. Несмотря на пелену дождя, он увидел, что «ауди» в точности повторила его маневр. В глубине глаза вспыхнула боль, словно в черепной коробке, пульсируя, включился красный сигнал тревоги.

     Он надавил на акселератор. Внедорожник тоже ускорил ход, не отпуская его от себя ни на метр. Боль за глазницей, многократно усилившись, собралась в одной точке. Матиасу казалось, что у него в голове загорелся фонарь. Руки покрылись липким потом, так что стало трудно удерживать руль. Дождь хлестал уже вовсю, слепящий, яростный, словно задался целью смыть с земной поверхности все, что ее загромождает.

     Справа от дороги отходило боковое ответвление. Фрер, не рассуждая, крутанул руль. Он даже не успел прочитать на указателе название населенного пункта. Сейчас он находился в самом сердце Ланд. Дорога вывела его на департаментское шоссе, он еще раз свернул направо и прибавил скорость. Километр. Два километра. Вокруг стеной стояли сосны. Ни деревеньки, ни какой-нибудь хижины, ни автозаправки. Ничего. Идеальное место для нападения. Он бросил взгляд в зеркало заднего вида: Q7 следовала за ним по пятам. С зажженными фарами.

     Фрер порылся в кармане и извлек мобильник. Сбросил скорость до 70 километров в час. Выбрал в меню опцию «Фото» и направил объектив аппарата на машину. Потом увеличил масштаб и попытался поймать в кадр радиаторную решетку. Его интересовали номера автомобиля. Он сделал несколько снимков, меняя ракурс, после чего снова надавил на педаль газа. Впереди не было видно ничего, кроме отвесных струй дождя и выстроившихся шеренгами деревьев. У него было ощущение, что он продирается сквозь решетчатый забор.

     И тут справа показалась грунтовая дорога.

     Словно открытая рана, прорезавшая зеленое тело леса.

     Фрер свернул, и машина тут же увязла колесами в грязи. Он дал задний ход, потом рванул вперед. Мотор натужно урчал, но автомобиль буксовал на месте. Ветровое стекло залепило красновато-коричневыми брызгами. Да, здесь нужна машина с четырьмя ведущими колесами, подумал он и тут же перевел взгляд на зеркало заднего вида. Внедорожник исчез.

     Он снова надавил на акселератор. Машина взвизгнула, кашлянула, но выбралась из ямы. Снова сосны. Папоротники. Можжевельники. Фрер с трудом продвигался вперед. В окна колотили ветки, из-под колес летели комья грязи, со всех сторон слышался треск ломаемых сучьев. Машина еле ползла, продираясь сквозь кустарник, проваливаясь в колдобины и подпрыгивая на ухабах. Фрер сидел, вцепившись в руль, не спуская глаз с дороги. Подсознательно он все время ждал чего-то вроде засады у себя на пути. Огромной лужи. Канавы. Завала.

     В свете фар мелькнул лежащий поперек дороги древесный ствол. Фрер ударил по тормозам и одновременно крутанул руль. Пара секунд — это много или мало, чтобы понять, что сейчас ты умрешь? Машина вильнула в сторону, ее занесло, и она грузно шлепнулась в болотце. Мотор заглох. Колеса заклинило.

     Фрер перестал дышать. Руль упирался ему в ребра. Лбом он разбил ветровое стекло. У него болело все тело. Лицо кровоточило. Впрочем, он понимал, что еще легко отделался. Некоторое время он просидел скрючившись, чувствуя, как с каждой секундой кровь возобновляет свой бег по жилам.

     Дождь барабанил по крыше и окнам машины, хлестал по ветвям деревьев. Матиас с трудом расстегнул ремень безопасности. Подсунул два пальца под дверную ручку и посильнее надавил плечом. Инерция движения вытолкнула его наружу, и он со всего размаху сел в лужу. Приподнялся на колене. Вокруг лило как из ведра. И — никаких признаков внедорожника. Все-таки он сбросил их с хвоста.

     Постанывая, он поднялся на ноги. Опершись спиной об автомобиль, осмотрел свои руки. Они тряслись мелкой дрожью. В том же сумасшедшем ритме билось сердце. Он простоял несколько минут не двигаясь. К шуму дождя примешивалось завывание ветра в кронах деревьев. Матиас прикрыл глаза. Его охватило ощущение, что он погружен в воду. Он действительно промок насквозь, но вода словно смывала с него только что перенесенный страх. Он вдыхал запахи смолы, мха и палой листвы. Пока не понял, что закоченел.

     Благодаря холоду сердцебиение вернулось в норму, и он снова сел в машину. Закрыл дверцу. Врубил печку на максимальную мощность. И задумался. Кто эти двое мужчин? Почему они его преследуют? Поджидают ли они его на дороге? Ответов на эти вопросы у него не было.

     Фрер включил зажигание и пустил машину задним ходом. Он ведь даже не проверил, насколько глубоко она увязла. Колеса какое-то время вращались вхолостую, но вот наконец коснулись твердой земли. Поднимая вокруг фонтаны грязи, машина медленно сдвигалась с места, как корабль, который перетаскивают посуху. Матиас все продолжал пятиться задним ходом, высунув в окно голову. Метров через сто он сумел развернуться.

     Уже выбравшись на шоссе, ведущее в Бордо, он попытался более спокойно проанализировать то, что с ним случилось. Тело ломило — не исключено, что пара ребер у него все же треснула,— зато боль не давала расслабиться и начать клевать носом. Он стал вспоминать, когда именно в первый раз засек мужчин из черной «ауди».

     В ночь с пятницы на субботу. В тот вечер он дежурил.

     В ту ночь в его отделении появился Патрик Бонфис.

     Фрер прилаживал друг к другу фрагменты головоломки. Потерявший память Бонфис. Вечерние соглядатаи. Убийство на вокзале Сен-Жан. Существует ли связь между этими фактами? Возможно, Патрик Бонфис видел, как убийца затаскивал в яму тело Минотавра. Возможно, он видел и что-то еще. Что-то, что чрезвычайно интересует парочку в похоронных костюмах. Или что-то, чего они до крайности боятся.

     Может, они боятся, что Бонфис заговорит?

     А с кем он заговорит? Со своим «спихиатром».

* * *

     —Что это?

     Анаис стояла в дверях с бутылкой красного вина в руках.

     —Белый флаг. Предлагаю перемирие.

     —Входите,— с улыбкой пригласил ее Матиас Фрер.

     Для нее не составило никакого труда найти домашний адрес психиатра. На часах было восемь вечера — идеальное время для неожиданного визита. Ради такого случая Анаис переоделась в платье из индонезийского батика, расписанное золотистыми узорами,— такие были в моде в семидесятых годах. Правда, в последний момент испугалась собственной дерзости и натянула под платье джинсы. Результат ее не особенно удовлетворил, хотя под платье она надела бюстгальтер, зрительно увеличивающий грудь, который приберегала для особых случаев. Немного блесток на щеки, заколки в прическу, таблетка долипрана,— и она сочла, что готова к штурму.

     —Так вы меня впустите?

     —О, простите!

     Он посторонился, пропуская ее в дом. Выглядел он, как обычно, каким-то помятым. Свитер без горла, рубашка с криво застегнутым воротником, вытертые джинсы, волосы торчком. Этакий университетский профессор, обаятельный неряха, которому не в силах противостоять ни одна студентка, хотя сам он об этом даже не догадывается.

     —Как вы узнали мой адрес?

     —Всю команду заставила носом землю рыть.

     Она вошла в гостиную. Белые стены. Скрипучий паркет. Фанерованные двери. Почти никакой мебели, кроме древнего дивана. И множество выстроившихся вдоль стен картонных коробок, в каких пакуют вещи при переезде.

     —Вы недавно переехали или собираетесь переезжать?

     —Тот же самый вопрос я задаю себе каждое утро.

     Она сунула ему в руку вино:

     —Это медок. Я состою членом клуба дегустаторов. Вчера купила несколько бутылок. Прекрасное вино, вот увидите. Букет у него тонкий, но плотный. Вкус ярко выраженный, не без терпкости. Его…

     Психиатр явно растерялся, и Анаис оборвала себя на полуслове:

     —Что-то не так?

     —Извините меня, ради бога. Но дело в том, что я не пью вина.

     Анаис так и застыла с разинутым ртом. Сколько она жила в Бордо, но подобное слышала впервые.

     —А что же вы пьете?

     —Колу без сахара.

     Она невольно хихикнула:

     —Ну тогда и меня угостите.

     —Сейчас принесу бокалы,— сказал он и развернулся в сторону кухни.— А вы пока присаживайтесь.

     Анаис окинула комнату цепким взглядом. У стены напротив дивана стояла плазма. Возле остекленной стены на козлах лежала доска, служившая хозяину письменным столом. От стоящей на полу лампы падал неровный свет. Судя по всему, психиатр превратил обычный семейный дом в подобие безликого сквота.

     Она невольно улыбнулась. Похоже, Фрер живет один. Ни одной фотографии, ни намека на присутствие женщины. У него нет ни друзей, ни любовницы — только работа. Она навела справки: он поступил на работу в клинику в начале января. Перевелся из Парижа. Ни с кем не общается. Интересуется только своими пациентами. Закоренелый холостяк — из тех, что горячее едят только в столовой в обеденный перерыв, да если вдруг коллега пригласит к себе домой на ужин.

     Она подошла к письменному столу. Заметки. Книги по психиатрии, многие на английском языке. Распечатки текстов, скачанных из Интернета. Клочки бумаги с нацарапанными на них номерами телефонов. Все свидетельствовало о том, что психиатр ведет собственное расследование. Вот только о ком он собирает сведения? Неужели о потерявшем память пациенте?

     Рядом с принтером лежало несколько только что распечатанных фотографий. Номерные знаки автомобиля. Снимали под дождем. За кем следил врач? Она наклонилась, чтобы рассмотреть снимки получше, но в это время у нее за спиной раздался звук шагов. Матиас нес из кухни бокалы и банки с кока-колой.

     —Симпатично у вас,— сказала она, снова подходя к дивану.

     —Смеетесь, что ли?

     Он поставил банки прямо на пол. Они были черного цвета, в каплях влаги.

     —Извините, у меня даже журнального столика нет.

     —Подумаешь!

     Фрер по-турецки уселся на пол.

     —А вы устраивайтесь на диване,— предложил он ей.

     Анаис так и сделала. Она возвышалась над ним, словно королева над подданным. Они взяли себе по банке. Бокалы оба проигнорировали. Чокнулись, глядя друг другу в глаза.

     —Я не знаю, который час,— пробормотал он.— Может, вы есть хотите? У меня, правда, ничего особенного нет, но…

     —Да бросьте вы. Я пришла к вам отпраздновать хорошие новости.

     —По поводу?

     —По поводу расследования.

     —Значит, вы меня не арестуете?

     Она улыбнулась:

     —Я погорячилась.

     —На самом деле это я повел себя как идиот. Надо было вас предупредить. Но я в тот момент думал только о своем пациенте. О том, что будет лучше для него, понимаете?— Он отпил глоток колы.— Так что у вас за новости?

     —Во-первых, мы опознали жертву. Бездомный парень. Таскался по фестивалям рок-музыки. Сидел на героине. Регулярно наведывался в Бордо. Убийца всадил ему дозу наркотика невероятной концентрации. И парень умер. Затем убийца занялся мизансценой. Бычья голова и все прочее…

     Фрер слушал ее с напряженным вниманием. До этой минуты правильные черты его лица выражали некоторую растерянность, но, стоило ей заговорить о деле, застыли, превратившись в маску сосредоточенности.

     И тут Анаис взорвала запасенную бомбу:

     —Мы также установили личность преступника.

     —Что-о?

     Она слегка подняла руки, умеряя его изумление:

     —Ну, скажем так: криминалистам удалось найти в яме отпечатки пальцев, не принадлежащие ни жертве, ни вашему ковбою. Мы прогнали их через общенациональную базу данных и получили имя. Виктор Януш, бомж из Марселя. Несколько месяцев назад его задерживали за драку.

     —Вы знаете, где он сейчас?

     —Пока нет. Мы объявили его в розыск. Следовательно, найдем. На этот счет я не беспокоюсь. Коллеги из Марселя перевернут все ночлежки, все пункты оказания социальной помощи, все благотворительные центры «Эммаус» и все бесплатные столовые. Мы выясним, как и когда он прибыл в Бордо, и сцапаем его. В свое время точно так же поймали так называемого дорожного убийцу Франсиса Ольма.

     Фрер, кажется, огорчился. Он все крутил в руках банку с колой, как будто ловил в металле свое отражение.

     —Что вам о нем известно?— после затянувшейся паузы поинтересовался он.

     —Пока ничего. Я жду материалы из Марселя. У нас сегодня весь день компы глючили. Главный враг современной полиции — это компьютерный вирус.

     Психиатр не отреагировал на шутку. Подняв глаза к Анаис, он самым серьезным тоном спросил:

     —Вы полагаете, что сцена убийства соответствует профилю бомжа?

     —Ни в малейшей степени. Но мы всему найдем объяснение. Возможно, Януш — всего лишь соучастник.

     —Или свидетель.

     —Свидетель, который спускался в яму? И наследил там повсюду? Знаете, у нас это называется «вещественные доказательства».

     —Это снимает подозрения с Патрика Бонфиса?

     —Не так быстро. Остается эта история с планктоном. Но в настоящее время мы разрабатываем след Януша. Как только смогу, я сама съезжу в Гетари побеседовать с вашим протеже. В любом случае за кончик ниточки мы ухватились.

     Фрер тихонько засмеялся:

     —Да уж, вот что такое хорошие новости, рассказанные сотрудником полиции.

     Она уловила в его интонации легкое ехидство, но не стала на нем зацикливаться.

     —А вы?

     —Что я?

     —Ну, с вашим рыбаком?

     —Он понемногу обретает свою прежнюю личность. И уже не помнит о том, за кого себя выдавал.

     —Как и о том, что видел на вокзале Сен-Жан?

     Фрер устало потряс головой:

     —Я ведь вам уже говорил. Об этом он вспомнит в последнюю очередь. Если вообще когда-нибудь вспомнит…

     —И все-таки я должна его допросить.

     —Надеюсь, вы не собираетесь его арестовывать?

     —Да нет, конечно. Это я так сказала, чтобы вас припугнуть.

     —Полицейские любят пугать народ. Иначе жизнь теряет для них смысл.

     Нет, Анаис не послышалось: в его голосе звучала самая настоящая враждебность. С ним все ясно. Один из этих психиатров-леваков, вскормленных на всякой хренотени, изобретенной Мишелем Фуко. Трудно обольщать мужчину, если в поясной кобуре у тебя лежит «глок». Два фаллических символа на одну пару — это чересчур…

     Она поставила банку на паркет. Надежды очаровать врача растаяли как дым. Слишком уж они разные…

     Она уже собралась встать, когда Фрер вдруг тихо сказал:

     —Я сам поеду в Гетари.

     —Зачем?

     —Расспросить Патрика. Выяснить, кто он такой на самом деле. Узнать правду о том, что произошло на вокзале Сен-Жан.— Он поднял к ней свою банку с колой: — В конце концов, мы с вами ведем одно и то же расследование.

     Она улыбнулась. От снова вспыхнувшей надежды на сердце сразу потеплело. Никогда бы не подумала, что благодаря работе познакомится с таким обворожительным мужчиной.

     —Вы уверены, что не хотите открыть мою бутылку?

Продолжение следует...

     Встреча с пациентом, страдающим амнезией, приводит психиатра Матиаса Фрера к ужасному открытию: у него тот же синдром «пассажира без багажа». Раз за разом он теряет память и из осколков прошлого создает себе новую личность. Чтобы обрести свое подлинное «я», ему придется пройти через все свои прежние ипостаси. Фрера преследуют загадочные убийцы в черном, за ним гонится полиция, убежденная, что именно он — серийный маньяк, совершивший жуткие убийства, имитирующие древнегреческие мифы. Да он и сам не уверен в своей невиновности… Как ему выбраться из этого лабиринта? Быть может, лейтенант полиции Анаис Шатле, для которой он главный подозреваемый, дарует ему путеводную нить?
     Впервые на русском, от автора знаменитого мирового бестселлера «Багровые реки»!

     Он родился и живет в заключении, где чужие бьют, а свои – предают. Его дни похожи один на другой и состоят из издевательств и рабского труда, так что он вряд ли доживет до 40. Его единственная мечта – попробовать жареную курицу. В 23 года он решается на побег…
    Шин Дон Хёк родился 30 лет назад в Северной Корее в концлагере № 14 и стал единственным узником, который смог оттуда сбежать. Считается, что в КНДР нет никаких концлагерей, однако они отчетливо видны на спутниковых снимках и, по оценкам нескольких правозащитных групп, в них пребывает свыше 200 000 человек, которым не суждено выйти на свободу. Благодаря известному журналисту Блейну Хардену, Шин смог рассказать, что происходило с ним за колючей проволокой и как ему удалось сбежать в Америку.
    Международный бестселлер Блейна Хардена - "Побег из лагеря смерти", основанный на реальных событиях. Переведен на 24 языка и лег в основу документального фильма, получившего мировое признание.