ПОЛТОРА МЕСЯЦА СПУСТЯ...
     ОНА: Она одевалась за низкой ширмой из ткани с восточными цветами. В кабинете было чудовищно душно. Гинеколог, пожилой седой мужчина в очках, сидел за столом, стоящим посреди комнаты на полпути между ширмой и гинекологическим креслом. Он что-то записывал в карточку.
     Она подумала, почему она не чувствовала стыда, когда лежала, раздвинув ноги, на этом жутком кресле, но как только обследование закончилось и ей, голой ниже пояса, надо было пройти несколько шагов до ширмы, она сразу же ощутила и стыд, и какую-то скованность.
     - Вы на шестой неделе беременности, - объявил гинеколог, встав из-за стола и зайдя к ней за ширму. - Если вы хотите родить этого ребенка, вам придется радикально изменить образ жизни. Полагаю, после последнего выкидыша вы это понимаете не хуже меня, не так ли?
     Ее муж был категорически против детей.
     "Я хочу еще немножко пожить. Посмотри на Асю, она же совершенно опустилась с этим ребенком. Нет! Нет! Только не сейчас. Подождем еще годика два-три", - говорил он и возвращался к своим проектам, которые, подобно тюремным решеткам, удерживали его в комнате, где стоял компьютер.
     Как-то она перестала принимать таблетки, не сказав об этом мужу. Ей исполнилось тридцать, и она почувствовала, что время уходит. Реакция испуганной "стареющей" женщины, ощутившей себя биологически бесполезной.
     "Когда это произойдет, он согласится", - думала она.
     Но у нее случился выкидыш. Муж об этом так и не узнал. Она посылала его в аптеку покупать мешками суспензории. Искровенила несколько простыней. Его она убедила в том, что у нее "исключительно тяжелый период". Он только удивлялся, что она пять дней должна лежать в постели. А когда она плакала, он считал, что это от боли. В общем-то он был прав. Но только он путал физическую боль в животе с болью совершенно иного рода.
     Из задумчивости ее вырвал голос гинеколога:
     - Только не беспокойтесь. На этот раз мы за вами проследим, и все будет хорошо.
     - Да, конечно, - смущенно пробормотала она, застегивая пуговицы на юбке. - Вы не могли бы точно сказать, когда... когда я забеременела?
     - Я уже говорил вам. По моим оценкам, у вас шесть недель. Плюс-минус четверо суток.
     Он заглянул в календарь, лежащий на столе.
     - Приходите ко мне через неделю. В это же время. Нам надо будет установить подробный план, что мы будем делать во время беременности. Постарайтесь привыкнуть к мысли, что последние месяцы вы проведете на сохранении в клинике.
     Врач встал из-за стола, подал ей руку и сказал:
     - Избегайте стрессов и хорошо питайтесь.
     Она вышла из его кабинета прямо на темную лестничную площадку, заполненную табачным дымом.
     Опершись спиной на стену возле самой двери в кабинет, она тяжело дышала, с трудом ловя воздух. Через несколько секунд, держась за стену, она ощупью стала продвигаться к лифту.
     "Плюс-минус четверо суток..." Эти слова гинеколога эхом отдавались у нее в голове.

     ОН: "Уже прошло полтора месяца", - подумал он, глянув в календарь. Позвонил сам директор института и попросил его определить дату отпуска. В сущности, это был приказ.
     - Вы уже четыре года не брали отпуск. Мне только что из администрации прислали официальное замечание. Так дальше продолжаться не может. У меня будут неприятности с профсоюзами. Съездите еще в Принстон, а потом - чтобы полтора месяца я вас здесь не видел. Так что завтра до двенадцати извольте сообщить мне дату вашего ухода в отпуск.
     Ровно полтора месяца назад он прижал ее к себе в парижском аэропорту. Потом, сидя на скамейке, целовал ей запястья, глядя в ее полные слез глаза. А вечером она была нагая. Полностью нагая. И хоть он целовал ее всюду и помногу раз, сильней всего ему запомнились ее запястья.
     Она прекрасна. Ошеломляюще прекрасна. Притом она чуткая, тонкая, романтичная и мудрая. Она восхитительна. Он не может забыть, как в ту ночь она, утомленная, вжалась в него спиной и ягодицами и прошептала:
     - А знаешь, с тобой мне вспоминаются все стихи, которые когда-либо трогали меня.
     Он прижал ее к себе, губами закопался в ее волосы. Они так дивно пахли.
     - После того, что случилось с тем самолетом, у меня ощущение, будто мне подарили сегодня новую жизнь, - шепнул он.
     Правую ее ладошку он прижал к губам. Стал ласково сосать ее пальцы. Один за другим. Прикасался к ним языком.
     - И ты в ней с первого дня.
     Его слюна мешалась со слезами. После того как ушла Наталья, он всегда плакал крупными слезами.
     - И будешь в ней всегда, да?
     Она не ответила. Дыхание у нее было ровное. Она спала.

     ОНА: Она вышла из дома, где находился кабинет гинеколога, и села на металлическую скамейку возле песочницы. Достала мобильник. Набрала номер Аси.
     - Мне надо с тобой встретиться, - произнесла она, даже не представившись. - Прямо сейчас.
     Ася ни о чем не спрашивала. Сказала только, предварительно перекинувшись с кем-то несколькими словами:
     - Через двадцать минут буду во "Фрета@Портер" на Старом Мясте. Там, где мы в последний раз были с Алицией. Помнишь?
     Еще бы не помнить! Они там пили вино и весь вечер смотрели парижские фотографии. Смеялись, вспоминали. Она была такая счастливая. В какой-то момент все стало не важно. Она вышла на улицу. Набрала номер его рабочего телефона в Мюнхене и произнесла на автоответчик:
     - Якуб, я пьяная. Но от вина только самую малость. А больше всего от воспоминаний. Спасибо тебе за то, что ты есть. И за то, что я могу быть.
     Ася уже ждала, сидела за столиком в садике при кафе.
     Она подсела к Асе, вся сжавшаяся, прижимая к груди сумочку.
     - Этот Якуб обидел тебя, - начала Ася. Она с испугом посмотрела на подругу:
     - Откуда ты знаешь про Якуба?
     - Когда я во сне произносила имя какого-нибудь мужчины, то этот негодяй на следующий день женился на другой. Но это было страшно давно, - объяснила Ася без тени эмоции в голосе.
     Ася не переставала ее удивлять. Получалось, что, несмотря ни на что, она плохо знает свою подругу.
     - Нет, Якуб никого не способен обидеть. Это другая модель. Потому-то он так часто бывает печальным.
     Ася прервала ее:
     - Тогда рассказывай. Все. Я сказала мужу, что смогу вернуться только после полуночи. Последнее время он на все соглашается и даже бровью не ведет.
     И она стала рассказывать. Все-все. Как познакомилась с ним. Какой он. Почему именно такой. О том, что она чувствует, когда он есть, и чего не чувствует, когда его нет. О пятницах до полудня и утрах в понедельник. Когда она закончила рассказывать о Наталье, Ася схватила ее за руку и попросила остановиться.
     Она подозвала официанта:
     - Двойной "Джек Дэниелс" и банку "Red Bull". Хорошо охлажденную.
     Ася произнесла:
     - Мне то же самое. И поторопитесь, пожалуйста. Только когда официант принес заказанное, она рассказала про рейс "TWA" и про то, что она пережила в аэропорту. В этот момент Ася придвинулась к ней и погладила ее по лицу.
     - Помнишь, как мы встретились на вокзале в Варшаве перед отъездом в Париж? Меня привез на машине муж. Я была просто в ярости на него. Ты еще спросила, что произошло. Я ответила, что не хочу об этом говорить.
     Она на миг умолкла. Взяла бокал.
     - В ту ночь он пришел с какой-то их корпоративной вечеринки. Я уже спала. Он меня разбудил. Ему хотелось заняться со мной любовью. А у меня не было ни малейшего желания. Я уже не первую неделю не испытывала желания. Да и он тоже. Это был просто алкоголь. К тому же у меня был самый конец регул. А он совершенно неожиданно придвинулся ко мне, потянул за тесемку и выдернул тампон. Схватил меня за руки, как полицейский, собирающийся надеть наручники. Я ничего не могла поделать. Он вошел в меня. И после нескольких движений кончил. Тут же отвернулся и заснул. Оставил во мне свою сперму, как угорь оставляет молоки на икре, и заснул.
     Она отхлебнула большой глоток.
     - А через четыре ночи я привезла Якуба в его гостиницу и обнаженная легла в его постель, ожидая, когда он войдет в меня. Он надел презерватив. Но я губами сняла его. Я не хотела чувствовать его через резину. Я хотела чувствовать его таким, какой он есть. В ту ночь он входил в меня несколько раз.
     Произнеся это, она заплакала.
     - Ася, я только что была у гинеколога. Я беременна уже шесть недель. И не знаю, чей это ребенок.
     Ася молча вглядывалась в нее. А она продолжала:
     - Тогда в Париже я два раза не принимала таблетки. В первый раз, когда мы вернулись с того приема с вьетнамской свиньей, а второй - когда он прилетел в Париж.
     Ася подняла руку и остановила ее. Потом достала мобильник, набрала номер.
     - Ты сможешь принять ее прямо сейчас? Нет, до завтра ждать нельзя. Нет. Нет, я не могу тебе объяснить. Будем через полчаса, - произнесла она и отключила телефон.
     - Сейчас едем к Мариушу. Это мой кузен. Он защитил диссертацию по гинекологии. Он примет тебя прямо сейчас. Ты должна точно знать.
     Ася подозвала официанта, расплатилась и попросила вызвать такси.
     Ася дожидалась ее в кафе напротив кабинета Мариуша.
     - У него были четыре случая зачатия во время месячных. А также четыре случая зачатия у женщин, которые забывали на два дня о таблетках. Особенно если они пережили такой же шок, как я в аэропорту в Париже. А кроме того, он считает, судя по величине плода, что это ребенок моего мужа. Он сказал, что абсолютно уверен в том, что плод старше именно на эти четыре дня.
     Ася молча выслушала ее и сказала:
     - Ну, у нас хотя бы есть уверенность, что ты беременна. Но особенно не верь ему. Он страшно религиозный гинеколог. И если ты ему рассказала свою историю во всех подробностях, то сегодня ночью он не уснет. Он еще позвонит мне и будет "предостерегать" от общения с такими женщинами, как ты. Жена у него весит больше ста килограммов, он - гинеколог, ему тридцать два года и уже пять детей. Но специалист он превосходный.
     Ася замолчала и вдруг шепотом спросила:
     - Будешь делать аборт?
     Холодный Асин прагматизм временами повергал ее в изумление. Но то была всего лишь маска. Она знала это со времен их поездки в Ним.
     - Ни за что! Если я сейчас сделаю аборт, мне придется навсегда забыть о ребенке. Твой Мариуш тоже это подтвердил. Кстати, я его не спрашивала.
     Зазвонил Асин мобильник.
     - Нет, - ответила она. - Сидим в кафе напротив твоего кабинета. Нет, и позже звонить не надо. Я наизусть знаю, что ты хочешь мне сказать. Меня это не интересует. Нисколечко. И завтра тоже. До свидания.
     Ася убрала телефон в сумку.
     - Ты даже не представляешь, как я тебе завидую, - тихо произнесла она после недолгого молчания. - Будь я на твоем месте, я сейчас поехала бы домой, собрала бы самый большой чемодан, достала из комода паспорт, вызвала такси и поехала в аэропорт. Села бы там на скамейку и стала ждать самолета на Мюнхен. Даже если бы он вылетал через неделю.
     По ее знаку подошел официант.
     - Повторите то же самое. И положите побольше льда. А вот ей принесите только "Red Bull". Без виски.
     Ася достала телефон, включила его и подала ей со словами:
     - Звони ему.
     - Кому? - Якубу!

     ОН: Она написала, что несколько дней ее не будет. Совершенно неожиданно. Как правило, он заранее знал о ее поездках на отдых или в служебную командировку. Вдобавок она прислала ему не нормальный e-mail, а короткий SMS с мобильного телефона. Это означало, что у нее не было доступа к Интернету.
     Он чувствовал себя, брошенным. Приходил позже на работу. Уходил заполночь. Ему казалось, что неделя состоит из одних суббот и воскресений. Он ежедневно писал ей, и это было как вечерняя молитва. Он с детства помнил, как мама, дважды разведенная, неоднократно отлученная от Церкви католичка, учила их, что вечерняя молитва - это благодарность Богу за прожитый день. Они с братом становились на своих топчанчиках на колени лицом к крестам, прибитым к стене слишком большими гвоздями. Кресты прибил их отец, который вычеркнул Бога из списка своих друзей очень давно, еще в Штутгофе. Они складывали руки перед собой и, не отрывая глаз от крестов, повторяли следом за мамой:
     "Божий ангел, хранитель мой, всегда со мною рядом стой..."
     Мама молилась вместе с ними. Каждый вечер. Иногда он смотрел на ее сложенные руки с узлами жил. И ему казалось, что никакого ангела-хранителя им не нужно. Вполне достаточно мамы...

     ОНА: Мужу она сказала на следующий день после встречи с Асей. Она приготовила ужин. Испекла пирог. Купила свечи. Открыла вино. Она ждала мужа с середины дня. На работу она не пошла.
     Муж пришел, включил компьютер и пошел в ванную. Так было уже много месяцев. Проходя мимо торжественно накрытого стола, поинтересовался:
     - Я что-то упустил? У нас что, годовщина свадьбы?
     - Да, упустил. Множество событий. Но сейчас это не важно. Сядь.
     Он сел напротив нее. Уже давно он не садился, как когда-то, рядом с ней. Всегда только напротив. Она встала и подала ему бокал красного вина.
     - У нас будет ребенок, - тихо произнесла она, глядя ему в глаза.
     На миг воцарилось молчание.
     - Ты шутишь, да? Мы ведь договорились! Ты не можешь так поступить со мной! Я еще не готов. Ты же обещала. Ну послушай! У меня проекты распланированы на год вперед. Нет, ты не смеешь так поступать!
     Она встала. Спокойно, не произнеся ни слова, прошла в спальню. Опустилась на колени и вытащила из-под кровати чемодан. Поставила его на полу перед зеркалом и не спеша стала упаковывать. Первым делом переложила с туалетного столика в пластиковый мешок всю косметику. Бросила мешок в чемодан. Подошла к книжным полкам. Выбирала книжки и тоже бросала в чемодан. Потом вернулась к столу, налила бокал вина. Поставила бокал на ночной столик у кровати и опять занялась отбором книжек. В другой комнате муж кричал по телефону:
     - Нет, мама, немедленно приезжайте! Она действительно собирает вещи. Я не понимаю, что с ней случилось.
     Потом он кружил вокруг стола. И чем больше вещей оказывалось в чемодане, тем стремительней он описывал круги. В какой-то момент он не выдержал и закричал:
     - Ты ведь не сделаешь этого, правда? Чего тебе не хватает? У тебя же все есть. Я вкалываю с утра до ночи, чтобы ты ни в чем не испытывала недостатка. Ты хоть замечаешь это? Ты никогда этого не ценила! Никогда не гордилась мной! А я же все делаю для нас. Чтобы тебе было хорошо. Ты - единственная женщина, которую я люблю. Я не смогу жить без тебя. Прошу тебя, останься. Не уходи. Ведь у нас будет ребенок. Я так отреагировал просто от усталости. Останься. Умоляю тебя!
     Он подошел к ней. Обнял.
     - Останься. Я люблю тебя. Ты - моя жена. Я буду заботиться о тебе. Вот увидишь.
     И тут в дверь позвонили.
     Он замолчал, потом погасил всюду свет. Приложил палец к губам.
     - Не будем открывать, нам никто не нужен, - прошептал он ей на ухо.
     Когда они познакомились, он часто шептал ей на ухо. Ей безумно нравилось ощущать вибрирующее тепло его дыхания на коже. И сейчас она ощутила то же самое. А он положил ее на постель и стал раздевать. Через минуту звонок умолк.
     Да, она его жена. Они принесли обеты друг другу. Это ее дом. Он так старается. У них такие планы. Ее родители обожают его. Он очень работящий. Он любит их дом. И ни разу не изменил ей. Материально они устроены лучше всех своих знакомых. А теперь у них будет ребенок. Ради нее он сделает все что угодно. Уж это-то она знает. Он - хороший человек.
     - Завтра начну искать для нас квартиру побольше, - сказал он, закурив сигарету, после того как они закончили заниматься любовью.
     Вот он пообещал. У них будет ребенок. Ее родители так его любят. А там всего лишь Интернет. Он все сделает для меня.
     Она заснула.

     ОН: Он откупорил бутылку вина. "Уже вторая сегодня", - подумал он. Но зато так уютно и славно. Пятница, вечер. Пустые тихие коридоры. Опустевшие этажи. Он включил Грехуту.
     Способны ли немцы понять, что чувствует человек, когда Грехута поет "значенье имеют только те дни, которых еще мы не знаем"? У него, когда он слушает это, мурашки бегут по спине.
     Он подумал о том, как далеко можно зайти, притворяясь, будто чего-то не существует. Он, похоже, зашел слишком далеко. Но она согласилась на это. Видимо, из страха, что это могло бы что-то уничтожить. Теперь/после Парижа, он не перестает думать об этом. Она принадлежит не ему. Принадлежит другому. Никогда до сих пор ни одна женщина, которая была ему необходима, не принадлежала другому. Никогда!
     То, что существует между ними, должно быть названо. Обязательно названо! Потому что это не какой-нибудь там роман! Это стократ выше.. Роман? Звучит-то как*. Назвать то, что между ними, романом, все равно что возить бетон на строительство "роллс-ройсом". Вроде бы можно, но нелепо.
     Он безумно тосковал по ней. Через два дня опять будет понедельник.

     ОНА: В воскресенье они сказали ее родителям. Муж был такой гордый. У него будет сын! В их семье первым ребенком всегда был сын. Она смотрела, как муж и ее отец поднимают рюмки с водкой. При этом она думала, сколько пройдет времени, прежде чем муж забудет, что еще вечером в пятницу он ей сказал: "Ты не можешь так поступить со мной".
     Решили, что она возьмет отпуск без сохранения содержания. Денег у них, слава богу, хватает. Завтра она поедет в фирму и уладит все формальности. А муж найдет квартиру побольше и бросит курить.
     Мама сидела на стуле рядышком с ней и все притрагивалась ладонью к ее животу. Было видно, что она безмерно счастлива. Вдруг она произнесла:
     - Когда я родила тебя, мы жили в одной комнате со свекром и свекровью, уборная была в конце коридора, и я купала тебя в тазу раз в неделю. Ах, доченька, ты даже не представляешь, как вам хорошо живется.
     Ни в тот вечер и никогда впоследствии мама не спросила ее, почему они не открыли им в пятницу. Да, ее мать умная и понимающая женщина.
     В понедельник ближе к полудню она поехала на службу. Секретарша лишилась дара речи. Уже несколько лет она всем рассказывала, что не может иметь детей.
     Секретарша понесла в администрацию ее заявление на отпуск без сохранения содержания. Она осталась одна. Села в свое кресло перед монитором. Дотронулась до клавиатуры.
     "Сегодня понедельник", - подумала она и заплакала.

     ОН: Без нескольких минут восемь он отослал e-mail с планом своего отпуска. Он берет неделю на переломе октября и ноября. Побывает на могилах родителей и Натальи. Рождество проведет с братом и его семьей во Вроцлаве, перед Новым годом полетит из Варшавы в Австрию кататься на лыжах.
     Прошло воскресенье, а мейла от нее все так и не было. Не появилась она и на ICQ. После полудня он, встревоженный, позвонил ей на службу в Варшаву. Никто не ответил. Оставлять сообщение на автоответчике он не стал.
     "У нее явно произошло что-то серьезное", - подумал он, возвращаясь к работе.

     ОНА:
     - Подбросишь меня на несколько минут в фирму? - спросила она, услышав, как муж договаривается по телефону с клиентом о встрече. Он собирался в город отдать готовый проект. - Я забыла взять книжки и кое-какие свои вещи из стола. И еще я хотела бы стереть в компьютере мои личные мейлы. Не хотелось бы, чтобы кто-то их читал.
     Муж был удивлен.
     - Ты получала личные мейлы? Это что, Ася описывала тебе свои оргазмы после прочтения какого-нибудь стишка и прочие глупости?
     Она бросила на него презрительный взгляд.
     - К сожалению, Ася давно уже не испытывает оргазмов. И не только после прочтения стишка. Скорей уж, там "прочие глупости". - Для нее не было секретом, что муж недолюбливает Асю. Кстати сказать, чувство это было взаимным. - Так подвезешь? Забрать меня сможешь, когда будешь возвращаться со встречи с клиентом. Много времени мне не понадобится.
     Как и в ту ночь, когда она узнала о Наталье, она испытывала тревогу, набирая цифры кода и ожидая, когда заскрежещет электромагнит в замке решетчатых дверей, ведущих к ним в фирму. Ее стол был пуст. Кружка для кофе - присланная им из Мюнхена, черная с серебристым - была поставлена на сушилку, папки секретарша перенесла к себе, пластиковые подносы для входящих и исходящих бумаг переставили на шкафы. Гигиеническая пустота, сверкающая гладкость столешницы.
     Но совсем уж пустым выглядел монитор ее компьютера. Этакое незнакомое техническое устройство, лишившееся всех желтых клеящихся листков, на которых она цветными ручками записывала не только то, что срочно должна была сделать, но также и то, что обязательно хотела ему сказать, либо то, что он ей сказал, а она хотела обязательно запомнить. Кто-то старательно стер, с экрана даже отпечатки ее пальцев. Кто-то помогает вымарывать его из ее памяти...
     Ее стол был заперт на ключ, который она не нашла там, где он обычно лежал.
     "Придется приехать завтра, - подумала она, и ей вдруг стало грустно. - И по мне тоже затирают следы".
     - Но теперь никаких сантиментов, - громко произнесла она, включая компьютер.
     Она была подготовлена. Весь день не слушала музыки. Читала книжку о материнстве. Потом позвонила матери. Они разговаривали почти два часа. То есть говорила в основном мать. Но ей это было необходимо. Чтобы утвердиться. Она не звонила по телефону, и от Аси звонков тоже не было. Ася всегда звонила ей на мобильник. Главным образом, чтобы избежать контактов с ее мужем.
     А Алиция сама пришла.
     - Боже, как я тебе завидую, - заявила она прямо с порога. - Вы когда пойдете покупать кроватку? Кстати, запомни: обязательно заведи дневник. Именно сейчас. Это важно. Описывай каждый день беременности. Потом, когда дочке исполнится восемнадцать, дашь ей прочесть. По всему похоже, что у тебя будет девочка.
     Она смотрела на Алицию и думала, что ей не хотелось бы, чтобы ее дочка узнала, что ее мать думала на седьмой неделе беременности. Бедная девочка ужаснулась бы.
     Ближе к вечеру позвонил муж. Он нашел большую квартиру и на среду договорился подъехать ее посмотреть. Находится она практически на границе города. Совсем рядом лес. Он уже подписал предварительный договор. Там солнечно и так красиво.
     Да, она была готова отослать этот e-mail. p align="center">

Варшава, 2 сентября.      Якуб!      С тех пор как мы знакомы, ты писал или говорил о правде, о правдивости. О правдивости в науке, в жизни, во всем. И в тебе все правдиво. Поэтому я верю, что ты поймешь меня. Поймешь, что я не могу больше так жить. Я беременна. И теперь я обманывала бы уже двоих. А этого я не могу.      Ты подарил мне нечто, чему трудно даже подобрать название. Расшевелил во мне что-то, о существовании чего я даже не подозревала. Ты - часть моей жизни и всегда будешь ею. Всегда.      Якуб, ты говорил мне, что очень хочешь, чтобы я была счастлива. Ведь правда? Прошу тебя, сделай для меня одну вещь. Очень важную вещь. Важней которой нет ничего. Сделай это для меня. Прошу тебя. Я буду счастлива, если ты меня простишь.      Простишь?      Несколько следующих месяцев меня не будет. Я больше не работаю здесь. Чтобы сохранить ребенка, мне придется сидеть дома, а потом несколько месяцев я проведу в клинике.      Спасибо тебе за все.      Береги себя.

     Она до боли впивалась зубами в пальцы и плакала. Кусала до крови губы. Подошла к подоконнику, на котором стояла бутылка с водой для поливки цветов. Она схватила ее и стала пить.
     Это позволило ей немножко успокоиться. Она вызвала почтовую программу. Там ее ждали послания всей предыдущей недели и сегодняшнее утреннее письмо. Не читая, она перенесла их в "ящик для удаления".
     - Я не должна это читать. Я так решила, - вслух произнесла она, словно отдавая себе приказ.
     После этого она набрала его адрес: Jakub@epost.de.
     "В последний раз", - подумала она, отсылая e-mail. И почувствовала облегчение.
     Это всего лишь Интернет...
     Затем открыла папку, в которой хранила все мейлы, полученные от него. Дала команду удалить. Программа осведомилась:
     Вы уверены, что хотите удалить эти сообщения? (Да/Нет)
     Несколько секунд она сидела, не шевелясь, и всматривалась в экран.
     "Дурацкий вопрос!" - со злостью подумала она.
     И вдруг почувствовала себя так, словно от ответа на этот дурацкий вопрос зависит чья-то жизнь.
     Красный или синий провод? Если она перережет не тот, все взлетит в воздух. Как в тех идиотских фильмах, где красивый загорелый полуидиот всегда перерезает "тот" провод. Она вспомнила, что ни в одном фильме никто не перерезал красный...
     Зазвонил телефон. Подъехал муж, он ждет ее внизу. Она щелкнула на "Да". Ничего не произошло. Мир не провалился в тартарары. Зрители вздохнули с облегчением.
     Она выключила компьютер. Встала. Коснулась ладонью экрана монитора. Экран был еще теплый. Прощай, Якуб...
     Она погасила свет и вышла.

     ОН: С утра на несколько часов их отключили от Интернета. Кошмар. Все болтались по институту, не зная, куда себя девать. В кухне у кофейного автомата вдруг заклубилась толпа. Но цель оправдывала эту неприятность, которую все переносили достаточно спокойно: им должны были поставить каналы, в двадцать раз увеличивающие быстродействие.
     После полудня он получил несколько мейлов. Но от нее ничего не было. Он тревожился.
     В двадцать часов у него должна была состояться видеоконференция с Принстонским университетом. Там у них, на Восточном побережье, было два часа дня. Он подумал, почему американцы полагают, что можно назначить видеоконференцию с Европой на восемь вечера. С чего они так уверены, что в это время все будут еще на своих рабочих местах? Видно, они еще не избавились до конца от своих империалистических повадок.
     После видеоконференции он забежал на минутку к себе в кабинет. Время шло уже к половине одиннадцатого. Он собирался только выключить компьютер и пойти домой. Эта видеоконференция с американцами вымотала его.
     От нее пришел e-mail! Наконец-то! Он начал его читать.

     ОНА: С секретаршей она договорилась на четверть первого. Та открыла ее ключом обе тумбы рабочего стола.
     - Забирайте все свои личные вещи, а остальное оставьте в столе. Я потом все просмотрю и разберу, - сказала секретарша. - Нет-нет, только не садитесь на пол! - испуганно воскликнула она. - Вам сейчас нужно беречь себя. Я принесу маленький стульчик из секретариата.
     Секретарша, как зачарованная, смотрела на ее живот, по которому еще нельзя было сказать, что она беременна. А она принесла корзинку для мусора из-под окна. Она сидела верхом на маленьком стульчике из секретариата, справа от нее стояла корзинка для мусора, слева - большая спортивная сумка "Nike". Она стала очищать ящики. Один за другим. Когда секретарша пошла на обед, она открыла нижний ящик с правой стороны. Самый главный. "Его" ящик.
     Первым делом она вынула полусгоревшую зеленую свечку, которую он когда-то ей прислал, чтобы они могли "устроить ужин при свечах". Они открыли чат на ICQ, откупорили вино, заказали пиццу - он в Мюнхене, она в Варшаве, - зажгли свечи и стали есть. Именно во время этого ужина она спросила, как выглядит его мать. Он ответил, что она очень красивая. Говорил о ней совершенно необыкновенно. Причем в настоящем времени. И лишь спустя месяц она узнала, что его мать умерла, когда он был еще студентом. В корзину.
     Затем она наткнулась на ксерокопию его аттестата зрелости. Это прислал в шутку: якобы хотел доказать ей, что действительно получил аттестат зрелости. В корзину.
     Открытка из Нового Орлеана с пятнами от вина. Она перевернула ее и прочитала:
     "Спасибо за то, что ты есть. Я слишком давно не благодарил тебя. А здесь, в этом городе, это можно сделать с праздничным чувством. Якуб".
     В корзину.
     Книжка о генетике. Со множеством его замечаний, написанных карандашом на полях. На 304 странице в главе о генетическом наследовании несколько слов, которые парализовали ее, когда она через несколько месяцев обнаружила их.
     Они были стерты ластиком, но на свет видны: "Я хотел бы иметь с тобой ребенка. Ох как хотел бы".
     В корзину.
     Нет, так невозможно! Она просто не выдержит этого. Резким движением она вытащила ящик и вытряхнула все его содержимое в корзину. Поставила пустой ящик на место и сложила оставшиеся свои вещи в сумку. Потом сидела на стульчике, понурив голову, и ждала, когда вернется секретарша.
     Совершенно случайно она бросила взгляд на корзину. На самом верху лежала плексигласовая модель двойной спирали. Амулет, который он прислал ей.
     "Я - дрянная, жестокая, отвратительная баба, - подумала она. - Да разве можно так поступить с ним? С ним!"
     Она засунула руку в корзину. Закрыла глаза. AT, ЦГ, снова ЦГ, а потом три раза AT... Вошла секретарша.
     - Не надо, не плачьте. Вы к нам еще вернетесь. Родите ребеночка. Немножко покормите его, а потом вернетесь к нам.
     "Нет, сюда я не вернусь. Никогда не вернусь", - подумала она и встала. Взяла сумку.
     Попрощалась с секретаршей и вышла.
     Муж ждал ее внизу в машине. Он курил и читал газету. Увидев ее, он тут же вышел из машины и помог положить сумку с вещами в багажник. Они тронулись.
     - Я столько раз говорила тебе, не разворачивайся здесь так. Ты же блокируешь все движение. Слышишь, как они сигналят?
     - Да плевать мне на них, - ответил муж, не вынимая изо рта сигареты.
     Они стояли поперек улицы. Перегораживая обе полосы движения. Муж вдавил педаль газа, и машина с визгом шин рванула с места.
     - Пожалуйста, останови на минутку. Остановись, говорят тебе.
     - Здесь не могу.
     Но все-таки он притормозил. Нет, то не мог быть Якуб. Просто кто-то очень похожий. Это невозможно.
     - Ладно, поезжай дальше, - сказала она. - Прости. Мне показалось, что я увидела знакомого.
     Буркнув что-то под нос, он прибавил скорость. Они свернули в узкую улочку за газетным киоском.

     ОН: Ни один самолет не вылетает в Варшаву ни из одного немецкого аэропорта после двадцати двух. Из Цюриха, Вены и Амстердама тоже. Он позвонил в "Авис" и велел им поставить автомобиль в ноль часов у здания института. В половину седьмого из Франкфурта-на-Майне в Варшаву летит самолет ЛОТа.
     Около пяти утра он оставил нанятый "гольф" на паркинге второго терминала франкфуртского аэропорта.
     "Если бы она уходила от меня медленно, шаг за шагом, если бы отламывала от сердца по кусочку, было бы гораздо легче, - думал он, когда ехал по автобану из Мюнхена во Франкфурт. - Да, конечно, я прощаю ее. Но пусть она скажет мне в лицо, что я должен уйти. Не в Интернете и не электронной почтой. Пусть скажет, стоя передо мной. Я однажды уже получил письмо, а потом была пятница, и все кончилось".
     Самолет взлетел точно по расписанию, хотя над аэродромом был туман.
     - Что желаете на завтрак? - спросила улыбающаяся стюардесса. - Кофе или чай?
     - Знаете, не надо мне никакого завтрака. Не могли бы вы мне принести "кровавую Мери". Двойная порция водки, мало сока. Табаско и перец.
     Стюардесса взглянула на него; приклеенная к губам служебная улыбка исчезла с ее лица, но она тут же весело рассмеялась и сказала:
     - Наконец-то хоть какое-то разнообразие среди этих унылых "кофе или чай"! Двойная водка, немного сока. Вместо завтрака.
     Около десяти он уже сидел на скамейке напротив дома, где размещалась ее фирма. Он часто пытался представить себе, как может выглядеть это место. Был он слегка под хмельком. Перед посадкой стюардесса принесла ему еще одну "кровавую Мери". "Двойная водка, немного сока. Табаско и перец". На подносе стояли два стаканчика. Когда он взял свой, стюардесса взяла второй и сказала:
     - Я хочу выпить с вами. Вместо завтрака. Чтобы почувствовать, каково это. Все равно я сейчас кончаю работу.
     И они чокнулись.
     Он чувствовал себя, словно после анестезии.
     "Это хорошо, - подумал он, - будет не так больно".
     В это здание вели широкие двери, рядом с которыми висели разноцветные вывески фирм, в том числе и той, в которой работала она. Он убедился в этом еще утром, как только пришел сюда. Около полудня дверь заслонил большой внедорожник с затемненными окнами. Кто-то вылез из него с той стороны и вошел в здание. Водитель остался стоять напротив дверей, не обращая внимания на запрет парковать машины в этом месте. Он опустил стекло в окне, курил и читал газету, время от времени поглядывая на часы. Было видно, что он ждет кого-то.
     Через какое-то время он вышел из машины и обошел вокруг нее, внимательно рассматривая шины. Покончив с этим, он перешел улицу и направился к газетному киоску. Проходя мимо скамейки, на которой сидел Якуб, он улыбнулся. В киоске купил пачку сигарет и вернулся в машину.
     А через несколько минут он поспешно вылез и подбежал к багажнику, где принял от кого-то, вышедшего из здания, сумку. Потом внедорожник отъехал. Совершенно не обращая внимания на другие машины, проезжающие по этой оживленной улице, он стал разворачиваться, полностью заблокировав на ней движение. Водители свирепо давили на клаксоны.
     В какой-то момент внедорожник оказался как раз напротив скамейки, на которой сидел Якуб. Он бросил взгляд на водителя. А рядом с ним сидела она! И тут машина прибавила скорости и через несколько секунд исчезла в улочке за киоском.
     В тот же вечер он вернулся во Франкфурт. Из самолета он вышел слишком пьяным для того, чтобы вести машину. Он возвратил ее в "Авис" в аэропорту и отправился в Мюнхен поездом. Ехал он в каком-то полусне, вызванным усталостью и спиртным. И все это время ему улыбался водитель того внедорожника.

     Спустя шесть месяцев...
     ОНА: Будни она проводила в клинике и только на выходные возвращалась домой. Ординатор был добрым знакомым ее отца и устроил все так, чтобы в ее палате никого больше не было.
     Они жили уже в новой квартире. С восточной стороны, там, где был балкон, окна выходили на лес. Под детскую они предназначили эту самую солнечную комнату. Практически все там уже было устроено. Для мальчика. Она знала, что у нее будет сын. Видела у гинеколога на экране, а потом на распечатке УЗИ.
     Все были просто невероятно заботливы. Мама пообещала, что переедет к ним на несколько первых недель после родов. И вообще она была очень добра. И только иногда спрашивала:
     - Почему ты так редко улыбаешься?
     В этот четверг ее навестила в клинике Ася. Знала, что ее мужа сегодня не будет, и потому пришла. Выглядела Ася великолепно. Похудела. Подкоротила и высветлила волосы. И все время улыбалась.
     Они стали вспоминать Париж. Смеялись. Все было, как раньше.
     - А помнишь того портье из гостиницы? - спросила Ася. - Было видно, что из нас троих ему нравишься только ты. Алиция не могла этого пережить. А помнишь...
     Но она прервала Асю и, оглянувшись вокруг, шепотом спросила:
     - Ася, сделаешь для меня одну вещь? Ася внимательно посмотрела на нее.
     - Ты не могла бы сходить ко мне в фирму и прочитать электронную почту, пришедшую для меня? Я понимаю, что прошло уже полгода, но уверена: Якуб написал что-нибудь мне. - Она опустила голову и прошептала: - Мне хочется знать, простил ли он меня.
     Она протянула Асе листок с кодом дверей и паролем ее почтового ящика.
     - Я почти уверена, что код на дверях, ведущих в наши комнаты, не сменили. Иди туда попозже, когда уже никого не будет. Сходишь?
     - Ты полагаешь, что это удачная мысль? - спросила Ася.
     - Да. Уже несколько недель я, засыпая, только об этом и думаю. И с этой же мыслью просыпаюсь. Я хочу знать, простил ли он меня. Понимаешь? Только это.
     - Перестань сейчас же плакать! Конечно, я схожу. Завтра пятница. Уложу малышку и пойду. В субботу утром позвоню тебе.
     На прощание они крепко обнялись. Все было, как раньше.
     - Позвони. Только не забудь. Я буду ждать.
     Ася: "А что будет, если они все-таки сменили код?" - подумала она, чувствуя себя настоящим взломщиком. Она стояла перед дверью, и ей страшно хотелось сбежать. Поднеся к глазам листок, она в тусклом свете аварийной лампочки прочла код. Подошла к решетке, громко повторяя цифры. Все их набрала. Дверь открылась.
     Вторая комната справа. Первый стол. Напротив окна.
     Листок с паролем доступа в почтовый ящик она положила рядом с клавиатурой. Стол был совершенно пустой. Никто за ним не работал.
     Ася включила почтовую программу. Набрала пароль. В ящике было больше 150 непрочитанных сообщений! Почти все от Якуба. В каждом в определении темы было слово "Открытка", затем следовали порядковый номер, дата, место отсылки и в большинстве своем (в скобках) стояло какое-нибудь слово, определяющее содержание. Она принялась читать.
     - Что вы делаете здесь в такое время? - спросил молодой мужчина в темно-синей униформе и с фонарем в руке.
     Зачитавшись, она даже не слышала, как он вошел.
     - А вы не видите? - ответила она, поднимая голову. - Плачу.
     - У вас есть разрешение?
     - Нет. Я плачу без разрешения. Оба одновременно рассмеялись.
     - Когда будете уходить, пожалуйста, погасите всюду свет и выключите компьютер.
     Ни о чем больше не спрашивая, молодой человек вышел из кабинета.
     Ей до сих пор никогда не доводилось читать что-либо подобное. И, наверное, никогда больше не доведется. Разговор с женщиной, которая ушла. Бросила его. Попросила простить ее. И он простил, но забыть ее не смог. И писал ей письма. Каждый день. Так, словно она была. Ни слова сожаления. Никаких претензий. Вопросы без ответов. Ответы на вопросы, которые она не задавала, но он сделал это за нее. Мейлы, посланные с компьютеров во Вроцлаве, Нью-Йорке, Бостоне, Лондоне, Дублине. Но чаще всего из Мюнхена.
     Письма женщине, которая их не читает. Полные нежности и заботы. Захватывающие истории, рассказанные человеку, который важней всех на свете. Ни претензий, ни жалоб. Лишь иногда что-нибудь наподобие завуалированной просьбы или, верней, мольбы. Как в том письме из Вроцлава, отправленном накануне Рождества с компьютера его брата:
     Запаковал подарок для тебя. Положу его вместе с другими под елку. Так страшно хочется, чтобы ты смогла его развернуть, а я - видеть, как ты радуешься ему.
     Последнее послание шло под номером 294. Оно было отправлено 30 января с компьютера в Мюнхене. И было оно, как крик о помощи. Якуб писал:

Почему все покидают меня? Почему? Найди меня. Как нашла год назад. Прошу тебя, найди меня. Спаси!

     Она оставила на экране открытым этот последний e-mail. Сидела, опершись локтями на стол, и всматривалась в эти несколько строк. Думала, кого ей больше жаль. Она встала. На соседнем столе нашла дискету. Проверила, пустая ли она. Скопировала на нее все письма от него, а оригиналы стерла из памяти компьютера.
     Было уже очень поздно. Она заказала по телефону такси. Закрыла дверь и в лифте спустилась вниз. Такси подъехало буквально через минуту. По радио Гепперт пела "Ландринки". Таксист позволил зажечь свет. Она смыла черные пятна от слез и поправила косметику.
     Гладя подушечками пальцев дискету в сумке, она подумала, что если бы не было так поздно и если бы она не боялась темноты, то обязательно поехала бы в парк к "ее дереву".
     Завтра утром она, как и обещала, позвонит. Скажет, что Якуб простил. Так будет лучше всего. И к тому же это правда. Но правда - очень общее понятие.

     ОН: В Польшу он прилетал еще дважды.
     День поминовения усопших. Было чудовищно холодно, и лил дождь. На могилу Натальи он пошел поздно вечером. Почти что ночью. Он не желал кого-нибудь встретить там. Ему хотелось все ей рассказать. На ее могиле он бывал каждый вечер. Некоторые свечки не гасли целых три дня.
     На могилу родителей он пошел вместе с семьей брата. Потом дома они пили чай с ромом, который он привез, и вспоминали. Письма от мамы. Каждый день. В течение пяти лет...
     Потом он вернулся в Мюнхен и через несколько дней полетел в Принстон. Совместный проект с Варшавой был завершен.
     Второй раз он прилетел на Рождество. Польский сочельник в доме брата. Было чудесно. Выпал снег. Они пошли на рождественскую службу. И он молился, чтобы прошла эта печаль. И страх. Потому что он боялся.
     Он писал ей. Ничего не изменилось. Он писал каждый день. E-mail как вечерняя молитва. Береги себя, очень береги. Якуб.

     ОНА: Она открыла глаза. Волосы были влажные от пота и слез, которые текли по щекам и скапливались на шее.
     - Вы только взгляните, какой он большущий! - произнес молодой врач, поднося ей сына и заслоняя резкий свет лампы.
     Она видела только смазанное сине-красной мазью тельце и огромную безволосую голову. Врач положил новорожденного ей на грудь.
     Когда он ее зашивал, она почти ничего не чувствовала. Она прижала к себе ребенка и заплакала. Давно уже она так не плакала. Акушерка стирала ей со лба пот.
     - Не плачьте. Все уже кончилось. У вас родился здоровый сын. У него большая головка, так что кое-что он вам разорвал, но зато он будет умным.
     А молодой врач продолжая накладывать швы, сказал акушерке:
     - Запишите. Время рождения: четыре часа восемь минут утра. После наложения швов дадите роженице что-нибудь посильней, чтобы она поспала до четырнадцати. На кормление только завтра ближе к вечеру.
     Она проснулась, услышав голоса. В первый момент она не поняла, где находится. Но, приподняв голову, увидела: около кровати сидят ее родители и муж и улыбаются ей. Жутко болело в промежности. Она села, поправила волосы.
     - Где он? - спросила она.
     - Скоро его тебе принесут кормить, - ответила мама.
     Муж встал и протянул ей букет красных гвоздик. Поцеловал ее в щеку.
     - Марцин весит больше четырех с половиной килограммов. Я родился тоже очень большой.
     Она резко выпрямилась. Больничная рубашка распахнулась, открыв набухшие молоком груди.
     - Нет, имя у него будет Якуб, - тихо произнесла она.
     Муж посмотрел на ее родителей, словно ища поддержки.
     - Но мы говорили об этом, и мне казалось, что все согласились с именем Марцин.
     - Да, говорили, но ни на чем не остановились. Марцин - всего лишь одно из имен, которое мы обсуждали.
     - Но я считал, что все решено. И сегодня утром я дал в печать сообщение. Это стоит тысячу злотых. Менять я ничего не собираюсь. Уже слишком поздно.
     - Да что это с тобой? - удивилась мама. - Марцин сейчас очень модное имя.
     Она была не в силах слушать все это. Спустила ноги и сунула их в тапки. Несмотря на чудовищную боль, медленно подошла к шкафчику с одеждой около раковины. Вытащила из кармана пальто портмоне с деньгами. Принялась отсчитывать банкноты. Несколько злотых, недостающих до тысячи, набрала монетками. Вернулась на кровать. Положила перед мужем деньги и сказала:
     - Вот тебе твоя тысяча. Моего сына будут звать Якуб. Слышишь? Якуб!
     - Да что это с тобой? - вмешалась мать. - Перестань устраивать истерику.
     - Не могли бы вы выйти и оставить меня одну? Все.
     Они встали. Она слышала, как мама говорит отцу что-то о послеродовом шоке.
     Больше она не плакала. Она легла. И была очень спокойная. Почти радостная. Смотрела на лежащие на кровати цветы. Она не выносит гвоздики! Как он может этого не знать?!
     Из полусна ее вырвала медсестра.
     - Вы хотите покормить ребенка? - спросила она, держа в руках конверт, из которого торчала голова ее сына.
     - Да. Хочу. Очень хочу.
     Она села на постели. Открыла грудь. Благоговейно взяла конверт с ребенком. Тот широко открыл глаза. Она с улыбкой сказала ему:
     - Якубек, я так скучала по тебе. Испуганный младенец заплакал.

     Мужчина приехал на вокзал Берлин ЦОО задолго до полуночи. Поезд на Дрезден проезжает через станцию Берлин-Лихтенберг ровно в 4.06. Так что времени у него было много. Он взял такси и поехал в отель "Меркюр". В баре он заказал бутылку красного вина.
     Ему всегда нравилась Натали Коул. За имя. И за то, что она рассказывает в своих песнях необыкновенные истории. Слушая ее, ты переживаешь, а переживания - это самое важное. Только ради переживаний и стоит жить. И ради того, чтобы потом можно было о них кому-то рассказать.
     Было без четверти четыре. Он расплатился. Подошел к портье.
     - Не могли бы вы заказать мне такси? До вокзала Берлин-Лихтенберг.
     Сегодня он встретит всех, кого любит.
     Почти всех.

Конец.