Литературное чтиво Выпуск 419 от 2006-12-01 Количество подписчиков: 435    Иоанна ХМЕЛЕВСКАЯ "ЧТО СКАЗАЛ ПОКОЙНИК"      Теперь самое время было бы проснуться, стряхнуть с себя этот кошмарный сон. Трудно было поверить в реальность происходящего, слишком ужасной была эта реальность и в то же время какой-то нереальной, фантастической, средневековой. Может быть, все-таки это сон или просто-напросто глупый розыгрыш? Неужели и в самом деле меня собираются держать здесь в заключении?      - Эй, ты! - загремело вдруг у меня над головой.      Глаза постепенно освоились с темнотой, которую не мог рассеять жалкий светильник. Высоко подняв его, я увидела, что готические своды уходили в высоту, заканчиваясь небольшим черным отверстием диаметром сантиметров в двадцать пять.      - Эй, ты! - опять раздался вой из той дыры.      - Ну, чего? - злобно заорала я в ответ.      - Как тебе понравились новые апартаменты?      Я узнала голос этого мерзавца. Если он рассчитывает, что я начну канючить и хныкать, то ошибается!      - Чудесное помещение! - крикнула я изо всех сил, чтобы мой голос дошел до него. - Люблю высокие гробы!      Из черной дыры донесся язвительный смех:      - Это камера приговоренных к голодной смерти. Слышишь?      - Слышу! Очень хорошо, всегда мечтала похудеть.      - Будешь сидеть там до тех пор, пока не надумаешь. Еду тебе дадут, не бойся. Как надумаешь, позови меня. Приятных раздумий!      - А пошел ты... - невежливо ответила я.      Не было больше сил изощряться в остроумии. В ответ послышался смех, и все стихло.      Со светильником в руке я попыталась осмотреть помещение. Отчаяние приглушило бушевавшую во мне ярость. Подземелье было небольшое, метров пять на шесть, неправильной формы, с каменными стенами и каменным полом. Один угол занимала куча гнилья - видимо, когда-то это было соломой; в другом валялись кости, может быть человечьи; в третьем лежали два больших камня, на которые можно было сесть. Я села на один из них, светильник поставила на другой и уставилась на мокрые стоим, пытаясь подавить охвативший меня ужас.      Так вот что он имел в виду, говоря, что мне придется быстро принимать решение! И он прав. Здесь я быстро схвачу ревматизм, заболею цингой и сойду с ума. Я уже не говорю о кислородном голодании, малокровии, потере зрения. И о колтуне. Когда все это вместе навалится на меня, мне, пожалуй, уже будет на все наплевать.      И все-таки рассудок отказывался поверить в случившееся. Просто этот негодяй хочет меня запугать. Он ждет, что я сдамся, а потом с издевкой покажет мне выход из моей темницы - наверняка самый простой, а я не смогла его обнаружить. Нет уж, не дождется!      Через несколько часов решимость моя весьма поубавилась. Где-то высоко надо мной наступила глубокая ночь, нормальные люди спали в нормальных постелях, дышали нормальным воздухом. Только я, как какая-то пария, сидела на мокром твердом камне в отвратительной черной яме, вонючей и осклизлой, костенела от промозглой сырости, и не было у меня никаких надежд выбраться отсюда.      Поочередно я прошла через стадии уныния, паники, ярости и впала в апатию. Находясь в этом последнем состоянии, я заснула, сидя на камне и опершись спиной о стену. Спала я недолго и проснулась от холода. Все тело затекло. Мне казалось, что у меня уже начинают выпадать зубы и вылезать волосы. И еще меня тревожила мысль о крысах. Я чувствовала, что чего-то здесь не хватает, и только теперь поняла, чего именно. Ну конечно же, крыс. Если бы они здесь водились, то уже повылезали бы. Почему их не видно?      И мои мысли приняли иное направление. Я стала думать над тем, сколько времени крысы могут обходиться без пищи, и пришла к заключению, что они наверняка все повымерли еще лет сто назад. Если мне специально и подпустят парочку, это меня не испугает. Ни мышей, ни крыс я не боюсь, в этом отношении я не типичная женщина. Значительно больше мне не понравилось бы наличие здесь хотя бы самой завалящей змеи.      Часы показывали шесть. Должно быть, шесть утра, вряд ли я смогла проспать на этом камне почти сутки. Машинально заведя часы, я сделала несколько гимнастических упражнений, пытаясь восстановить нормальное кровообращение и хоть немного согреться. От одного только взгляда на воду, стекающую по стенам с тихим плеском, становилось холодно.      Мне абсолютно нечем было заняться - совершенно чуждое моей душе и моему складу характера состояние. Единственное место, где я была бы счастлива, если бы мне нечего было делать, это побережье теплого моря, эти же "апартаменты" никак его не напоминали. Во всяком другом месте я обязательно должна чем-нибудь заниматься. Боюсь, мне не хватило бы книги, чтобы описать все глупости, которые я наделала в своей жизни лишь из-за того, что моя активная натура упрямо требовала деятельности.      А вот теперь я могла только сидеть на камне и бессмысленно таращиться в темноту. Ах, да, я еще могла метаться по камере. Известно, что как первое, так я второе занятие всячески способствуют тому, что заключенные скорее сходят с ума. Поскольку это отнюдь не входило в мои намерения, я принялась интенсивно размышлять.      Очевидно, негодяй решил продержать меня здесь дня три, рассчитывая, что я смирюсь. Не на такую напал. Три дня - не вечность, за три дня вряд ли моему здоровью будет нанесен непоправимый ущерб. Три дня я выдержу. А пока не мешает заняться чем-нибудь, чтобы время шло быстрей. Раз физическая работа невозможна, займемся умственной.      Подложив под, извините, себя целлофановый мешочек с незаконченным вязаньем (сразу стало мягче), я оперлась спиной о стену и начала думать о замке, в котором нахожусь. Попыталась его себе представить. Я хорошо помнила дорогу в эту проклятую темницу. За ее дверью - тридцать четыре ступеньки крутой лестницы, поворачивающей направо, потом коридорчик. Он тоже, если смотреть отсюда, сворачивал вправо. Оно и понятно, ведь башня круглая. Высота каждой ступеньки, ну, скажем, сантиметров двадцать восемь, они были жутко неудобные. Двадцать восемь умножить на тридцать четыре... Больше девяти метров. Интересно, будет ли девять метров до отверстия в потолке?      Наряду с умственным я все-таки занялась и физическим трудом. Надо было измерить помещение - в длину, ширину и по мере возможности в высоту. Отмерив метр на нитке акрила (расстояние между вытянутыми пальцами моей правой руки равнялось двадцати сантиметрам, а, кроме того, приблизительно метр составляло расстояние от конца пальцев вытянутой руки до другого плеча), я измерила все, что могла. По моим предположениям, выходило, что коридорчик находится выше потолка моей камеры.      Затем я стала вспоминать, как выглядела лестница верхнего яруса. Один пролет состоял из десяти ступенек. Какой они были высоты? Пожалуй, от двадцати до двадцати трех сантиметров, как в обычной подвальной лестнице. Допустим, что в каждом пролете около двух метров двадцати сантиметров. Всего было шесть пролетов. А перед этим была еще лестница, по которой я шла с первого этажа здания в башню, там было четырнадцать ступенек, очень удобных. Минутку, сколько это будет всего?      Когда я уже подсчитала, что в данный момент нахожусь на двадцать восемь метров ниже уровня первого этажа замка, и пыталась представить эту высоту в привычных мне мерках варшавских жилых домов, над моей головой раздался хриплый вопль:      - Эй, ты-ы-ы!      - Ну, чего еще? - заорала я в ответ, недовольная тем, что меня отрывают от цели.      - Ты еще жива?      В хриплом голосе мне послышалось как будто сочувствие. Нет, это явно не голос шефа.      - Нет, померла!      Из черной дыры донеслось визгливое похрюкивание, а потом тот же голос прокричал:      - Без глупостей, а то не получишь еды. Тому, кто помер, у нас еду не дают.      - Скажите пожалуйста! - громко удивилась я. - А я думала, все равно заставляют есть.      В дыре опять захрюкали, а потом там что-то показалось.      - Держи! И не лопай сразу все, это тебе на весь день.      Ко мне на веревке спустилась корзинка. В ней оказалось полбуханки черного хлеба, и даже не очень черствого, глиняный кувшин с водой, пачка сигарет и спички. На секунду я закрыла глаза, стараясь справиться с забившимся вдруг сердцем, потому что все это время сверхъестественным усилием воли я пыталась подавить в себе всякую мысль о сигаретах. Я знала, что для меня будет самым мучительным...      - Ну, что ты копаешься? - заревело под потолком. - Вынимай скорей, я забираю корзину.      Кувшин я поставила на пол, а хлеб и сигареты держала в руках, так как их некуда было положить. Корзину подняли вверх.      - Эй, ты! - вдруг заорала я.      - Чего тебе?      - А ты кто?      - А тебе зачем?      - Я должна знать, с кем разговариваю. И вообще, джентльмен должен представиться даме.      В раздавшемся в ответ хрюканье мне удалось различить явственные "ха-хи-хи".      - Я здесь сторожу! - загромыхало в ответ. - Теперь вот тебя буду караулить и еду тебе давать. А если тебе чего надо, ты должна мне сказать.      - Надо! - сразу же ответила я.      - Чего?      - Трон из слоновой кости с жемчугами!      - Ладно, скажу шефу! До свиданья.      - Слава труду!      В ответ опять послышалось веселое повизгивание, и все стихло.      Я занялась хозяйством. Сигареты и спички положила в целлофановый мешок. Хлеб съела и запила водой из кувшина, которая вопреки ожиданиям не была тухлой. Потом закурила, очень осторожно, стараясь определить, не испытываю ли каких-либо подозрительных ощущений. Могли ведь подсунуть всякую гадость, наркотики, например...      Появилась еще одна тема для размышлений. Похоже, у меня не будет недостатка в пище для ума. Почему мне дали сигареты?      В свете коптилки было видно, как дым от сигареты тянулся вверх, клубами повисал там и понемногу вытягивался в дыру. Воздух в темнице трудно было назвать свежим. А если дыру заткнут? А если я в отчаянии буду палить сигарету за сигаретой? Да, очень разумно предоставить сигареты узнику, если хочешь, чтобы он поскорее загнулся. А может, этот дым позволяет наблюдающим за мной определить, что я делаю?      Решив свести курение до минимума, я вернулась к размышлениям о конструкции и планировке замка. В конце концов высоту, вернее, глубину, я определила. Оказывается, я находилась на девятом этаже здания, поставленного с ног на голову и вкопанного в землю. Причем над землей торчали подвалы и фундамент. Меня даже несколько развлекла такая оригинальная постройка. Потом я приступила к определению сторон света. Сделать это было непросто, так как я плохо знала замок.      Я еще не пришла ни к каким достойным внимания результатам, когда сверку опять послышался голос. Теперь орал шеф собственной персоной:      - Эй, послушай! Где ты там?      - Нет меня! Испарилась. Чего тебе надо?      - Что означает трон? Что ты хочешь сказать этим?      Все-таки трудно было разговаривать в таких условиях, когда приходилось кричать изо всех сил. Сначала я никак не могла понять, о каком троне он говорит. Потом вспомнила.      - А что? У тебя нет трона?! - В моем крике слышались одновременно и удивление, и недоверие.      - Какого трона, черт возьми?      - Золотого! С жемчугами!      Молчание. Видимо, он переваривал мою просьбу. Потом громко спросил:      - Ты там не спятила часом?      - Ладно, согласна на диван. Но обязательно крытый фиолетовым сафьяном.      До него наконец дошло, что я издеваюсь над ним.      - Ну что ж, сделаем! Выпишу фиолетовый сафьян и велю обить диван. А к тому времени, когда его изготовят, ты уже не будешь так веселиться.      Он удалился. Я опять принялась за размышления, правда принявшие несколько иное направление. Пожалуй, все это значительно серьезней, чем я думаю. Шутки шутками, но в этой промозглой дыре я уже через несколько недель погублю свое здоровье. Мокрый пол, мокрые стены... Сидение на камне уже сейчас отдавалось во всех косточках, я мечтала лечь, но уж очень отвратительно выглядела прогнившая солома. На чью-либо помощь мне рассчитывать нечего: никто не знает, где я высадилась, никто не видел, как я ехала сюда... Кто может добраться до этих ужасных подземелий, находящихся, наверное, на уровне Луары? Этот бандит может продержать меня здесь до конца моих дней, и никто ему не помешает. А если даже меня и выпустят отсюда когда-нибудь, какой я выйду?      Живое воображение позволило мне представить себя, и волосы мои встали дыбом от ужаса. И опять дикая ярость охватила меня. Этот негодяй распоряжается мною, хочет отнять у меня часть жизни. Столько вокруг солнца, воздуха, люди вокруг живут, как им вздумается, а меня заточили в этом подземелье без всякой моей вины. Так нет же, я выйду отсюда, и выйду сама, не нужно мне его милости!      До самого вечера перебирала я всевозможные варианты побега. Чего только не приходило в голову! Вскарабкаться по веревке, на которой мне спускали пищу, высадить дверные петли... Обдумывая эти возможности, я ходила, садилась, опять вставала, потом опять садилась, стараясь менять позу и все чаще поглядывая на солому. Наконец я поняла, что больше не выдержу. Разорвав целлофановый пакет, я покрыла им солому. Будем считать, что это защита от влаги. Незаконченный шарф послужит защитой от холода. Когда я разворачивала вязанье, из него выпал крючок. Им я нацарапала на камне черту, решив вести календарь, как это принято у заключенных.      Черта провелась очень легко, что натолкнуло меня на мысль начертить на камне план замка - тогда можно будет нагляднее его представить. Идея оправдала себя. Я помнила, где находилось солнце, когда мы въезжали во двор, помнила, сколько было времени в тот момент, и без труда определила стороны света. На соседнем камне я начала восстанавливать по памяти внутренний план замка.      Где-то около полуночи я уже точно знала, какая стена моей темницы северная, а какая южная. Пока мне это было ни в чему. Задумалась же я вот над чем: по моим подсчетам выходило, что вокруг моего подземелья не было других помещений - одно-одинешенькое, как несчастная сирота, оно было выкопано в холме над Луарой. Как это можно использовать?      Измученная, я наконец заснула, скрючившись на целлофане, и проснулась, стуча зубами от холода, вся промокшая и закоченевшая. На здоровье я никогда на жаловалась и вынослива была на редкость, но тут... К ранее намеченным болезням надо, пожалуй, добавить еще и воспаление легких. Нет, решительно следует что-то предпринять.      Больше всего воды было на полу, где она накапливалась, стекая со стен. Правда, часть ее уходила в щели между камнями, но лишь небольшая часть. С неимоверными усилиями мне удалось перекатить большие камни в другое место - не скажу, что более сухое, но, как мне показалось, менее мокрое. Затем крючком я немного расширила щели между камнями в самом нижнем углу камеры. Вроде бы помогло. И уж во всяком случае, я немного согрелась во время работы.      Рев стражника застал меня в тот момент, когда я перекладывала камни, пытаясь соорудить из них ложе:      - Эй, ты! Жива?      - Отвяжись! - заорала я злобно, так как от неожиданности у меня дрогнула рука и камень придавил палец. - Какого черта задаешь глупые вопросы?      - Так я же говорил! Если померла, не получишь еды! Опорожни корзину и верни кувшин!      Вынимая из корзины те же продукты, что и вчера, я обратила внимание на ее форму. Это была не обычная корзинка, а как бы плетеный прямоугольник с дном. Я проследила за ней, когда страж поднимал ее, и увидела, что дыра в потолке как будто увеличилась. По всей вероятности, пробитое в толще свода отверстие сужалось вверху и предназначалось также для наблюдения за узником. Надо будет проверить.      - Эй, ты! - крякнула я стражнику. - И много у тебя подопечных?      - Нет, ты одна. Когда-то было много, а теперь никого нет!      - Скучно тебе, должно быть?      - Чего?      - Скучно, говорю? - заревела я, как раненый лось. - Работы мало!      Сверху раздалось что-то напоминающее обиженное фырканье:      - Еще чего! Работы хватает! И не твоя это забота, лучше о себе позаботься!      - А что ты еще делаешь? - поинтересовалась я.      - За садом смотрю! - проревела дыра. - Ворота открываю, петли смазываю, все делаю! Еще котельная на мне!      - И давно ты здесь работаешь?      - Всю жизнь! И отец мой здесь работал, и дед! Сторожили таких, как ты. Мой прадед сторожил и прадед моего прадеда! - В доносящихся сверху воплях явно звучала фамильная гордость. - Раньше труднее было! Много тут сидело всяких, и то и дело они или убегали, или помирали. Одного моего прадеда повесили, трое у него сбежало! Ты не сбежишь!      - А и не собираюсь!      - Чего?      - Ты что, глухой? Говорю, что и не собираюсь!      - Почему это?      - А мне здесь нравится!      Это его так поразило, что он оторопело замолчал. Потом раздалось недоверчивое:      - Что глупости говоришь?      - И вовсе не глупости! Такая у меня натура - люблю жить в мокрых подземельях! Всю жизнь мечтала! - И когда услышала в ответ недоверчивое хмыканье, обиженно прибавила: - Ты что, не веришь мне? В таком случае я с тобой больше не разговариваю!      - Скажи только, что передать шефу?      - Передай ему, чтоб он лопнул!      Это, как видно, понравилось стражнику, так как сверху раздалось уже знакомое мне визгливое похрюкиванье, и все смолкло. Я не была уверена, что мое пожелание будет передано.      Трое сбежало... Интересно, как они это сделали?      Ложе, сооруженное из двух камней, смердящего воспоминания о соломе, целлофана и шарфа, показалось мне уже не таким противным. Лежа на нем и размышляя о трех беглецах, я по привычке царапала что-то крючком на камне. Мне всегда лучше думалось, если я чертила или рисовала при этом. Еще в школе учителя меня ругали за это.      Крючок соскользнул с камня и застрял в щели. Я выдернула его и закончила начатый орнамент. Потом ткнула крючком в щель между камнями, покрутила немного, образовалась небольшая аккуратная ямка. Закончив ее, я принялась за следующую. Когда уже почти весь камень был окружен изящными дырочками, до меня вдруг дошел смысл того, что я делаю. Я замерла, и всю меня обдало горячей волной. Боже милостивый! Ведь это же известняк! Здесь, по Луаре, сплошные известняки!      Все постройки в этой части Франции возводились из известняка. Из известняка приготовлялся и раствор. Известняк гигроскопичен. Эта махина стоит как минимум четыреста лет, четыреста лет на известняковые стены воздействует вода! Вокруг этой башни нет других построек. Продолбить стену, прорыть лаз, докопаться до склона холма...      Я постаралась взять себя в руки. Сначала надо все рассчитать. На стене, что окружает замок, стоит башня, значит, стена несколько метров толщиной. Стена сложена из камней, скрепленных известковым раствором. Узники пробивали и не такие стены, причем в их распоряжении не было никаких орудий, разве что ложка, глиняные черепки или просто собственные когти. У меня же был крючок, правда, пластмассовый, но очень прочный, толстый и, как оказалось, крепче известняка.      Я постаралась представить себе расположение замка - ведь я его успела хорошо рассмотреть, когда мы подъезжали. Надо копать в противоположную от реки сторону. В этом случае у меня были шансы пройти под крепостной стеной и сразу выйти на склон поросшего травой холма. А если бы я начала подкоп под стеной башни, обращенной к реке, мне пришлось бы пройти под землей весь двор. Я тщательно рассчитала направление, высоту, длину подкопа, красиво изобразила все это на чертеже, выполненном по всем правилам геометрии, и приступила к работе.      Не стану утверждать, что я была уверена в успехе своих планов. Я вообще старалась не думать об этом. Зато я нисколько не сомневалась, что свои планы относительно меня шеф осуществит и что эта каторжная работа дает мне единственную возможность выйти на свободу. Ни на какие уступки я не пойду. Он сам объявил мне войну, выиграл первый бой. И теперь довел меня до такого состояния, когда желание победить его оказалось сильнее всего на свете. Или пробьюсь сквозь стену, или сдохну в этой дыре!      Крючок, как в масло, входил в застывший раствор между камнями. Практика показала, что это было очень удобное орудие, и я смело могу рекомендовать его другим узникам. Головкой крючка очень удобно выковыривать пропитавшиеся водой кусочки раствора. Гвоздем, например, было бы значительно трудней.      Самым трудным оказалось вытащить первый камень. Я это предвидела и поэтому выбрала для начала камень поменьше. Сидя на корточках у стены, я ковыряла и ковыряла, ковыряла и ковыряла, пока крючок почти целиком не стал входить в щель. Тогда я ухватила камень руками и попыталась вытащить его. Руками не получилось, пришлось прибегнуть к помощи обуви. Хорошо, что этому негодяю не пришло в голову отобрать у меня обувь! У бразильских сабо был модный каблук, скорее напоминавший копыто лошади, чем обычный каблук. Вставив это копыто в образовавшуюся щель, я стукнула до нему другой туфлей. Камень пошевелился. Отерев пот со лба, я стукнула еще раз, потом вставила каблук в щель пониже и опять стукнула. Наконец, камень можно было раскачать уже просто рукой. Ухватившись крепче, я дернула изо всех сил, и камень вывалился.      Путь к свободе предстал передо мной в образе отверстия в стене размерами тридцать сантиметров на десять. Взглянув на часы, я увидела, что на этот камень у меня ушло три с половиной часа. При таких темпах мне понадобится от двухсот до трехсот лет... Я, наверное, пала бы духом, если бы не уверила себя, что лиха беда начало.      Доев хлеб, с наслаждением выкурила сигарету и вновь принялась за работу. Когда поздней ночью я легла спать на своем омерзительном ложе, у стены в углу уже лежало шесть выковырянных камней.      Полученный таким путем строительный материал, очень неплохо обработанный, позволял мне немного усовершенствовать свое ложе. Мягче оно не стало, но теперь было значительно суше. У меня даже появилась надежда избежать воспаления легких и ревматизма... Как я и надеялась, с каждым вынутым камнем работать становилось легче.      Крик сторожа застал меня за работой. Я не ответила, так как была занята обработкой одного из самых больших камней. Встревоженный страж завопил еще громче:      - Эй, ты-ы-ы! Почему не отвечаешь? Где ты там?      - А ты что, не видишь? - спросила я, не прекращая работы.      - Ясно, что не вижу! - отозвался он с заметной радостью. - У тебя там темно, как в могиле.      - Так надень очки! - посоветовала я и поинтересовалась: - Как здоровье?      - Чье здоровье?      - Твое, разумеется. Живот не болит?      - А почему он должен болеть?      - А потому, что каждый день ты наваливаешься им на эту дыру и орешь изо всех сил.      - А откуда ты знаешь, что я лежу на живете?      - А что, ты висишь вниз головой?      Похрюкиванье и новый вопль:      - Угадала, я и впрямь лежу на животе. Эй, послушай! Ты должна что-то сказать.      Теперь удивилась я:      - Что я должна сказать?      - Ну, шефу! Ты ему должна что-то сказать, так ведь? И будешь тут сидеть, пока не скажешь, так ведь?      - Все правильно! А что?      - Дура ты! Ведь тебя выпустят, как только скажешь. Почему не говоришь?      - Потому что мне вовсе не хочется отсюда выходить. Мне тут нравится. А почему ты мне еду спускаешь сверху, а не передаешь через дверь?      - Одному человеку этой двери не открыть. Ты что, не видела разве? Всегда отсюда спускали тем, кто сидел внизу. Ну, хватят болтать, забирай еду и возврати кувшин.      - Подождешь, не горит...      Прервав работу, я опорожнила корзинку и положила туда пустой кувшин. Мне пришло в голову, что он сможет мне пригодиться. Придется соврать, что разбился. Но это немного позже, дня через два-три, а пока надо завязать дружбу со сторожем.      - Эй, есть ли у тебя семья? - поинтересовалась я.      - Какая семья?      - Не знаешь, какая бывает семья? Жена, дети...      - Ты что, нет, конечно! Зачем мне это?      - А сколько тебе лет?      - Семьдесят восемь! - с явной гордостью провыл он. - Послушай, если тебе что надо от шефа, говори скорее, а то завтра ею не будет.      - Хочу ананасный компот! А ему передай мое пожелание опаршиветь.      Как видно, он получил четкое указание немедленно передавать все, что я ни скажу, так как поспешно удалился, не кончив разговора. Я вернулась к работе.      Не так уж трудно было вытаскивать из стены небольшие плоские камня. Время от времени приходилось прибегать к каблукам. Значительно труднее было извлекать крупные камни, но зато нагляднее были тогда результаты труда. Одним камнем, длинным я плоским, я стала пользоваться, как рычагом. Со временем у меня находилось достаточно орудий труда, так что уже не было нужды больше пользоваться туфлями.      Выемка в стене была уже порядочной - метр на метр, на высоте двадцати сантиметров от пола. Я понимала, что вырыть такой широкий подкоп мне не под силу, придется его сузить. И еще надо решить проблему транспортировки вынутых камней в камеру и размещения их в ней. Лучшим вариантом будет - и это решение доставило мне искреннее удовлетворение - сваливать их под дверью, тем самым исключая в будущем всякую возможность открыть ее.      Когда истекали следующие сутки, путь к свободе исчислялся в тридцать сантиметров в глубь стены. Есть мне хотелось после этой каторжной работы жутко, рук я не чувствовала, поясница разламывалась, ноги затекли от сидения на корточках. Только крючок держался молодцом. В ожидании сторожа с едой я утешала себя мыслью, что голодная диета очень полезна для больной печени, и вязала из акрила сеть, с помощью которой намеревалась выволакивать камни из прорытого мною коридора. Я ни минуты не сомневалась, что небольшая ниша скоро превратится в длинный коридор, и, честно говоря, была в прекрасном настроении.      Наверху послышался скрежет, и из дыры раздался хриплый вой:      - Эй, ты! Жива?      - Не смей больше так обращаться ко мне! - обиженно прокричала я в ответ - А то отвечать не буду!      - Тогда не получишь еду!      - Ну что ж, умру с голоду, я тебе попадет от шефа!      В хриплом голосе послышался живой интерес:      - А как надо обращаться к тебе?      - Обращайся ко мне "Ваше преосвященство"! Я тебе не кто-нибудь, моя прабабка даже была знакома с одной графиней!      В дыре радостно захрюкали:      - Ладно, согласен! Шеф велел спросить, как ты себя чувствуешь?      - Передай ему - как молодая луковка весной!      - Ананаса не получишь! Велел сказать, что ничего не получишь. Только хлеб и воду!      - А я как раз очень люблю хлеб я воду! Не надо мне ананаса, я раздумала. Слопай сам за мое здоровье!      - Я выпью за твое здоровье! Ты мне нравишься. До сих пор никто не хотел со мной разговаривать, все меня только проклинали. Не говори ты ему, что должна сказать. Лучше посиди здесь подольше!      "А, чтоб тебе..." - подумала я, вынимая продукты из корзины. Может, взять кувшин? Нет, не стоит пока портить с тюремщиком отношения.      - У меня масло кончается! - крикнула я. - Нужен новый светильник!      - Я за масло не отвечаю! - как-то неуверенно ответил он. - Что мне велят, то и даю!      Коптилка светила еще вполне прилично, но вдруг этот негодяй, шеф, захочет оставить меня в темноте? А этого я панически боялась. Ослепну, как лошадь в шахте. Поэтому я решила на всякий случай использовать отсутствие шефа для пополнения запасов.      - Свет мне положен, так что ничего! Шеф требует от меня указать одно место на карте. Вот ослепну, тогда сам будешь искать!      - Так уж сразу и ослепнешь! - Тем не менее в голосе сторожа не было уверенности.      Я объяснила ему, что, согласно новейшим научным исследованиям, ослепнуть можно за одни сутки. Не знаю, поверил ли он этому, но, видно, инструкции ему были даны самые категорические, потому что опять, прервав разговор на полуслове, он удалился и через полчаса принес новый светильник. Спустив его в корзине не зажженным, он решительно потребовал:      - А тот верни!      - Он пока горит, как погаснет - отдам!      Сторожу это не очень понравилось, но пришлось примириться с фактом.      Немного отдохнув и поев, я вновь принялась за работу. Камни, из которых складывалась стена, были уложены очень неровно, большие и маленькие вперемешку. Стоило вытащить один, как соседние уже поддавались, так что работа шла споро. Преисполненная оптимизма, я принялась высчитывать, сколько у мена уйдет времени, если толщина стены составит шесть метров. Получалось два месяца. Наде все-таки использовать кувшин.      - Эй, ты! - заорал, как всегда, сторож на следующее утро.      Я не откликалась - надо выдержать характер.      - Эй, ты! - еще громче заводил он. - Ваше преосвященство! Вы живы?      На "преосвященство" я могла откликнуться:      - Да ты что! Уже три дня, как померла!      - А почему тогда говоришь? - с явным интересом задал он вопрос, похрюкав до своему обыкновению.      - А это не я говорю! Это моя душа! Сегодня в полночь в виде привидения я приду пугать тебя!      - А почему меня? Пугай шефа!      - Его же нет!      - Дав вернется через неделю! Не можешь подождать?      - Ладно, только ради тебя! Начну с шефа...      Пока мы переговаривались, он спустил корзину. Подняв ее обратно, обнаружив, что нету кувшина, и встревоженно заорал:      - Эй, ты!      Я упорно молчала.      - Эй, ты! Чего молчишь? Отвечай, черт возьми! Где кувшин?      Я продолжала проявлять стойкость, а он не унимался:      - Эй, ты там! Черти бы тебя побрали! Ваше преосвященство!      - Ну что? - мрачно отозвалась я.      - Где кувшин? Отдай кувшин!      - Не могу! Разбился!      - Перестань валять дурака! Мне отчитаться надо. Черепки отдай!      - Не могу! Я на него села, и от кувшина остались лишь мелкие осколки. Ради твоих прекрасных глаз я не собираюсь копаться в грязи. А докладывать не советую!      - Почему?      - Нагорит тебе от шефа! Лучше помалкивай. У тебя что, другого не найдется?      - О боже, боже! - в отчаянии простонал он, явно не зная, на что решиться. - Если не отдашь кувшина, больше не получишь воды!      - Дело твое! От жажды помирают скорее, чем от голода.      - Ну, погоди! Ты у меня попляшешь...      Кувшина я сразу не разбила, решив, что сделаю это, когда понадобятся, а пока поставила его в угол вместе с запасным светильником.      Да следующий день сторож спустил пустую корзинку. На него нетерпеливые "эй, ты" я не отвечала, и корзина напрасно подпрыгивала и стукалась о мокрый пол. Наконец, сверху послышалось:      - Ваше преосвященство!      - В чем дело? - Теперь я сочла возможным отозваться.      - Сначала верни кувшин, тогда получишь еду!      Сегодня мне не хотелось с ним спорить. Устала я страшно, сказывалось постоянное недоедание, да и нужды во втором кувшине не было. Я положила кувшин в корзину и через минуту получила хлеб, воду и сигареты. Молча вынула их из корзины.      - Ваше преосвященство! - заревела дыра. - Как чувствуешь себя?      - А тебе какое дело? Хорошо чувствую.      - Тогда почему не говоришь ничего?      - Я обиделась на тебя. Ты меня третируешь! Вот погоди, бог тебя покарает!      Сторож счел нужным оправдаться:      - Ведь мне так велят! Если не буду выполнять приказаний, меня убьют. Велели отбирать у тебя кувшин, я и отбираю. Неужели мне кувшина жалко?      - Ну, ладно, подумаю, может, завтра и прощу тебя...      В последующие за этим дни я метр за метром вгрызалась в стену. Дело шло медленней, чем я рассчитывала, так как попался крупный камень, который занял у меня несколько часов. Когда извлекла его из стены и откатила к дверям камеры, я совеем без сил рухнула на пол. Зато ближайшее окружение этого гиганта удалось извлечь без особого труда. Еще один большой и очень длинный камень, уходящий на большую глубину в стену, почему-то выскочил сам, что очень подняло мое настроение.      Кроме выковыривания раствора крючком, я использовала также метод расшатывания и обстукивания камней, поэтому очень следила за тем, чтобы сторож не услышал никакого подозрительного шума. Он появлялся обычно около десяти. Постепенно он привык титуловать меня "преосвященством" и отказался от попыток путем угроз и шантажа вернуть задержанный мною кувшин. Следовало внести какое-то разнообразие в наши взаимоотношения.      - Не называй меня "Ваше преосвященство"! - категорически потребовала я в один прекрасный день. - Так обращаются только к кардиналам.      - Дак ты ведь сама так хотела! - удивился сторож. - А как тебя теперь называть?      - Ваше королевское величество!      Дыра тотчас же отозвалась радостным похрюкиванием и поинтересовалась:      - А почему "королевское"?      - А потому что мне так нравится. Имею я право, в конце концов, хоть на какие-то радости в этой могиле?      - Шеф завтра возвращается! Если захочешь - выйдешь отсюда. Но лучше не выходи, мне скучно будет!      - Не волнуйся, мне здесь нравится!      На самом же деле настало очень тяжелое время. Я чувствовала, что меня надолго не хватят. Правда, тяжелый труд приносил даже некоторую пользу здоровью, но эти камни вместо постели, эта промозглая, затхлая атмосфера подземелья... Я чувствовала, что пропиталась ею насквозь. В моем воображении то и дело представали картины всевозможных засушливых районов земли: и тех, что я видела собственными глазами, и тех, о которых только читала или слышала. Жаркое солнце освещало пески Сахары, Белую Гору с ее нескончаемыми дюнами, Блендовскую пустыню, а также пустыню Гоби, сухие сосновые боры под Варшавой... Неужели когда-то мне могло быть слишком сухо или жарко? В пустынях мне виделись также различные продовольственные товары и отдельные предметы мебельных гарнитуров, разумеется мягкие. Сесть бы сейчас в мягкое кресло... Лечь в удобную постель... В с_у_х_у_ю постель!      Две вещи поддерживали мой дух. Первая - дикая, безумная ярость. Если ярость достигала подобных высот - а такое случалось со мной очень редко, - она делала меня совершенно невменяемым существом. Я уже знала, что в подобном состоянии я бываю способна совершать деяния, которых в нормальном состоянии мне не совершить ни за какие сокровища мира. Такое случалось со мной несколько раз в жизни, и мне горько приходилось потом сожалеть о содеянном. Теперь же я и не пыталась подавлять всевозрастающее неистовство, следя лишь за тем, чтобы оно находило выход только в одном направлении - через проход в стене.      Вторая вещь - глубокое убеждение в благодатном влиянии воды на кожу лица. Мы столько начитались и наслушались о превосходном цвете лица англичанок. А все потому, что они всю жизнь мокнут под дождем. Общеизвестно, что с возрастом кожа высыхает, и сколько же тратится сил на ее увлажнение. Ну, теперь я могла быть спокойна: влагой пропитаюсь на всю жизнь. В глубине души я надеялась, что, когда я выйду отсюда, у меня будет чудесная кожа лица, пусть даже немного и бледноватая.      Я с энтузиазмом ковырялась уже на глубине около полутора метров, когда до меня понесся шум сверху - в неурочное время, ближе к вечеру. Я поспешила вернуться в камеру и услышала доносящийся из отверстия рев:      - Эй, ты-ы-ы!      Я удивилась. Неужели сторож мог забыться до такой степени? Рев, не уступающий по интенсивности мотору реактивного самолета, повторился. Теперь я поняла, что кричал не сторож. Похоже, вернулся шеф. Сев на камень, я стала ждать, когда ко мне обратятся более прилично. Рев прекратился. Затем послышался неуверенный голое сторожа:      - Ваше преосвященство!      Я не откликалась.      - Ваше пре... - начал было он громче, но тут же спохватился и заорал: - Ваша королевское величество!      Теперь я могла откликнуться:      - Ну, что?      - Ты не свихнулась там? - зарокотал шеф. - Что это за глупости?      - А, привет! - обрадовалась я. - Как дела? Как здоровье?      - А ты все шутишь? Не надоело тебе?      - Надоело!      - Хочешь выйти?      - Нет!      - Что?!      - Не хочу выходить! Тут тихо и спокойно. Где еще я найду такое?      Похоже, он лишился дара речи. После продолжительного молчания до меня донесся сверху неясный звук - может быть, он расспрашивал сторожа.      - А ты там не спятила? - послышался наконец его раздраженный голос.      В ответ я начала оглушительно орать таблицу умножения на семь, причем делала это на трех языках в зависимости от того, на каком языке мне легче было произносить очередное слово.      - Замолчи! - пытался он остановить меня. - Да замолчи же! Перестань орать!      Закончив таблицу умножения на семь, я хотела перейти к восьми, но уж очень трудно было орать изо всех сил, и я, отказавшись от этой мысли, снизошла до объяснения:      - Это я доказываю тебе, что не спятила. Но не уверена, что ты способен как следует оценить. Ты-то сам помнишь таблицу умножения?      В ответ послышалась ругань, которую я с удовольствием выслушала. Все говорило о том, что настроение у него не наилучшее.      - У тебя что, неприятности? - добродушно поинтересовалась я.      - Почему ты так думаешь?      - Что-то ты не в настроения!      - Лучше о своих неприятностях подумай. Вижу, что ты еще не созрела. Ну и сиди, раз тебе так хорошо!      Он ушел, и наступила тишина.      Куча камней под дверью понемногу росла. Набросанные как попало, они занимали гораздо больше места, чем тогда, когда были вмурованы в стену. Пожалуй, через какое-то время камни вытеснят меня из камеры. Теперь я стала укладывать их аккуратнее, стараясь в первую очередь как следует завалить дверь. Я сознательно отрезала путь к себе в камеру, да и себя лишала возможности выйти на волю нормальным путем. Теперь для меня не оставалось иного выхода, как только сквозь стену.      Ковыряя крючком мягкий раствор, я благодарила бога за то, что не сижу в подземелье замка, построенного из гранита или другого твердого камня, скрепленного цементом. А постройки из известняка везде строят одинаково: камень дробят на плоские куски размерами, не превышающими двух кирпичей, а иногда и меньше одного. И все замки в округе так построены. Как это не пришло в голову этому самоуверенному индюку - шефу?      После каждого очередного визита сторожа я проводила черту на стене. Пробив туннель в три метра, я пересчитала черточки и с ужасом обнаружила, что сижу в этом каземате уме двадцать четыре дня! С одной стороны, благодаря постоянной гимнастике я находилась в неплохой форме, с другой - слабела от голода. Счастье еще, что последние годы, желая похудеть, я привыкла ограничивать себя в пище. Вот только чаю хотелось по-страшному! Что же касается мытья, я старалась не думать об этом. Тут меня поддерживал пример Изабеллы Испанской, которая не мылась тринадцать лет и ничего - жила! Работала я до полного изнеможения, чтобы потом свалиться на свое ужасное ложе и заснуть, невзирая на промозглую сырость. Пожалуй, ревматизма и колтуна мне все-таки не избежать. А вот цинги я не боялась, так как до прибытия сюда основательно навитаминилась в Бразилии. Как минимум на полгода хватит. Что же касается других болезней, то я очень надеялась, что в этой яме все бактерии давно подохли, как крысы.      Все труднее было оттаскивать вынутые из стены камни. Делала я это с помощью сети из акрила, которая сразу же перестала быть белой. Поначалу проблема транспортировки решалась довольно легко. Усложнилась она по мере удлинения и сужения тоннеля. Кроме того, в нем стало душно - коптилка, необходимая для освещения рабочего места, поглощала кислород, которого и без того было мало.      Возникла и еще одна трудность. Когда я находилась в конце выкопанного коридора, то не слышала того, что делалось в камере. А вдруг они хватятся меня в неурочное время, и, если я им не отвечу, могут возникнуть подозрения. Придется провести профилактику - приучить их, что я не всегда откликаюсь.      Я уже выяснила, какое место моей камеры просматривается из отверстия в потолке. Это была ее середина, круг диаметром около полутора метров. Все же остальное пространство камеры оставалось вне поля зрения смотрящего сверху. Установила это я сначала теоретически, путем расчетов, а потом практически, с помощью сторожа.      Профилактику я провела следующим образом. Услышав рев сторожа, я села на камень за пределами центрального круга и стала ждать. Сторож долго орал:      - Ваше королевское величество! Ваше преосвященство! Эй, отзовись! Ты жива? Ну, где ты там, черт тебя подери!      Я продолжала молчать, выжидая, чем это кончится, я рискуя не получить еду. Наконец сторож капитулировал и спустил корзинку, хотя и не услышал моего ответа. Подтянув корзину к себе, так, чтобы сторожу не было видно, я опорожнила ее. И все это молча.      - Эй, ты! - обрадовался сторож. - Ваше королевское величество, так ты жива? Почему молчишь?      По я так и не отозвалась, и он, поорав еще некоторое время, ушел ни с чем.      На следующий день в его голосе уже чувствовалось явное беспокойство.      - Ваше королевское величество. Ты жива?      - Нет! - ответила я. - Вчера состоялись мои похороны. Ты был?      Как он обрадовался! Все подземелье заполнило его радостное хрюканье:      - Да ты что?!      - Так ты не был на моих похоронах? - возмутилась я.      - Ну да, конечно, не был!      - А почему?      - О господи, откуда я знаю? Да не было никаких похорон!      - Что ты говоришь?! Эта скотина даже не устроил мне похорон?      - Какая скотина? - заинтересовался совсем сбитый с толку сторож.      - Да шеф твой! Скажешь, не скотина? Довел меня до смерти, а потом еще и похорон не устраивает.      Черная дыра наверху долго не могла успокоиться.      - С тобой не заскучаешь. А почему ты вчера не отвечала?      - Настроения не было. Я разговариваю тогда, когда хочу, а не тогда, когда мне велят. А чем занимается этот бандит?      Сторож как-то сразу понял, о ком я спрашиваю.      - Нет его! Опять уехал! Послезавтра вернется. А что, надо что-нибудь?      Так мы мило побеседовали, и сторож удалился.      На следующий день я опять не пожелала разговаривать. Из отверстия в потолке неслись просьбы, угрозы и ругань, но я была неумолима. Да и работа шла через пень-колоду. Мне стало попадаться все больше крупных камней, и я совершенно замучилась с ними. Выволакивая эти громадины, я задавала себе вопрос, долго ли еще прослужит сеть. Мне было совсем не до дружеских бесед.      - Ваше королевское величество! - послышалось на следующий день. - Жива?      - Не называй меня больше величеством! - злобно отозвалась я, еле-еле успев к приходу сторожа, потому что очередной проклятущий камень застрял на полдороге и я с трудом справилась с ним.      - А как надо называть?      - Высокочтимая дама!      - А почему ты, высокочтимая дама, не захотела разговаривать с шефом?      Ага, значит, вчера тут был шеф и они кричали мне, а я была в подкопе и ничего не слышала. Хорошо все-таки, что я провела профилактику.      - Не хотела!      - Шеф был злой, как черт, - конфиденциально донеслось сверху. - Велел сказать, что, если и сегодня ты не будешь разговаривать, не давать тебе воды.      - Тогда я здесь загнусь от сухости! А почему шеф не пришел сейчас?      - Он сейчас занят. Эй, послушай, не зли его! Добром это не кончится, ты его не знаешь!      - А до сих пор он мне только добро делал! Передай шефу, чтобы не нервировал меня! Хочу - буду говорить, не хочу - не буду!      Все труднее давались мне подземные работы. За последующие пятнадцать дней я продвинулась вперед всего на два метра. Когда же это кончится? И зачем было возводить такие толстые стены! А может, весь холм состоят из каменной кладки?      Сторож привык, что я разговаривала с ним через день, и не предъявлял претензий. Воспользовавшись отсутствием шефа, я потребовала третий светильник, без возражений возвратив первый. У меня скопился уже порядочный запас отсыревших сигарет.      Я продолжала ковыряться в стене, решив не считать дней, пока не пройду стену. Шестой метр дался мне особенно тяжело. Наконец приступила к седьмому. Постепенно мною овладевали отчаяние и апатия. Все вокруг настолько прогнило, что казалось, я сама постепенно перехожу в полужидкое состояние. У меня не хватало сил тщательно расчищать коридор, так что он катастрофически сужался. Теперь я уже работала лежа.      Длинный и большой камень, лежащий поперек кладки, я вытащила с большим трудом. Меньше усилий потребовали два соседних. Расковыряв раствор, вытащила еще два, а потом и третий. Я уже собралась отбросить его за спину, но что-то вдруг привлекло мое внимание. Известняк, как известно, светлый камень, а у этого одна сторона была почти черной. Я рассмотрела его в слабом свете коптилки, попробовала вытереть рукой и замерла: с одной стороны камень был испачкан землей!      С отчаянно забившимся сердцем, стиснув от волнения зубы, я протянула руку в образовавшуюся дыру и не нащупала камней. Рука уперлась в мягкий, влажный грунт!      Первую горсть земли я рассматривала так, как ныряльщик рассматривает найденную им впервые в жизни черную жемчужину. Мне жаль было выпускать ее из рук. Опершись спиной о камни и закрыв глаза, я долго сидела неподвижно, слушая райскую музыку, заполнившую эту черную нору.      И откуда только силы взялись! Я сама не заметила, как повытаскивала остальные камни, отделяющие меня от этой чудесной, мягкой, черной земли.      Вернувшись в камеру, я сосчитала все черточки на стене. Их оказалось шестьдесят три. Больше двух месяцев!      Теперь надо было попытаться привести в порядок взбудораженные чувства и мысли. Дорога к свободе стала реальностью. Сброшена наконец страшная, гнетущая тяжесть неуверенности, с которой я боролась уже остатками сил, боясь себе самой признаться в этом. И вот я пробилась сквозь проклятую стену!      Насладившись радостью, я приступила к разработке конструктивных планов. Еще раз проверила направление и угол подкопа. Тоннель должен был идти вверх под углом - не очень большим, иначе я вылезу на поверхность земли посреди газона во дворе замка, но и не очень маленьким, иначе тоннель пройдет под поверхностным слоем почвы вокруг всего земного шара. Мое главное орудие труда - крючок - для земляных работ оказался явно не пригоден. Пришла очередь кувшина. Разбивала я его очень осторожно, стараясь получить куски покрупнее и не думать о том, что будет, если в ходе земляных работ я натолкнусь на монолитную скалу.      Новое орудие труда вполне себя оправдало, можно сказать, что кувшин в роли лопаты вполне выдержал экзамен. Я с таким энтузиазмом копала и копала, что опомнилась лишь тогда, когда стала задыхаться. Тут я отдала себе отчет, что, отбрасывая за спину вырытую землю, сама себе рою могилу. Следовало что-то придумать.      Да всякий случай я оставила себе и второй кувшин, сообщив сторожу, что тоже разбился. Это разгневало сторожа, и он, как видно, сообщил о случившемся шефу, потому что на следующий день воду мне передали в пластмассовой бутылке. Меня это очень огорчило, ибо перечеркивало надежды на получение черепков в будущем. Оставалось утешаться мыслью, что собака, например, роет землю лапами, почему я не смогу?      Затем решительным воплем я потребовала шефа. Пришлось ждать полдня, что не улучшило моего настроения.      - Послушай! - заорала я, как только он появился. - Я надумала!      - Ну, наконец-то! - радостно отозвался он. - Говори!      - Шиш тебе! Сам знаешь, что я тебе не верю. Ты обещал улучшить мои бытовые условия?      - Получишь все, чего только не пожелаешь. Говори же!      - Я скажу тебе первое слово. Что я получу за первое слово?      - А что бы ты хотела?      - Брезент! Иначе я тут заработаю ревматизм. Если за первое слово я получу брезент, то подумаю, может, и второе скажу. Сначала посмотрю, как поживется тут с брезентом.      - Ладно! - проревел он, подумав немного. - Говори первое слово!      - Сначала брезент.      - Нет, сначала скажи!      - Как бы не так! Или брезент, или катись к черту. Мне уже все равно!      Я настояла на своем. Поздно вечером через отверстие в потолке мне сбросили требуемый брезент, а чтобы быть точной - прорезиненное полотнище из искусственного волокна. Чуть светильник не погасили.      - Ну, теперь говори. Я слушаю!      - Ту-у-у... - диким голосом завыла я.      Вверху оторопело молчали. Потом раздалось недовольное:      - Ты на каком языке говоришь?      Он был прав. Это "ту" в зависимости от языка могло означать совершенно равные вещи. По-английски это могло быть "two", то есть "два", или "to" - предлог. С известной натяжкой могло еще означать и "также". По-датски тоже было бы "два", по-польски "здесь", а по-французски - всевозможные производные от слова "весь". Именно это последнее значение я имела в виду, завывая "ту-у-у", так как именно с этого слова начиналась фраза, произнесенная покойником. Как видите, я поступила честно. Раз обещала сказать первое слово - пожалуйста, вот оно, первое слово. Шефу оно ничего практически не говорит, а моя совесть чиста.      - По-французски, - заорала я в ответ.      - И что это мне дает, черти бы тебя побрали? - в ярости заорал он.      - Покойник сказал целую фразу! - вежливо объяснила я. - Целую нормальную длинную фразу. Я передаю тебе ее с самого начала. И ты еще недоволен?!      - А, чтоб тебя! - он был в бешенстве, но все-таки, пользуясь несколькими языками, убедился, что имеется в виду действительно "все".      - Надеюсь, что эта тряпка быстро сгниет и тебе понадобится следующая! - крикнул он на прощанье и удалился.      "Скорей я тут сгнию", - мрачно подумала я и принялась за работу.      Полотнище было слишком большим. Надо было разрезать его пополам, но чем? Я попробовала зубами, а потом сообразила, что лучше воспользоваться огнем. Я сложила полотнище пополам и осторожно поднесла к огню коптилки, внимательно следя за тем, чтобы эта искусственная ткань не вспыхнула. Операция заняла много времени, зато прожглось по сгибу неплохо, и у меня оказалось два почти одинаковых куска. Затем я прожгла дыры по углам одного из них, продела в них веревку, сплетенную из остатков акрила, и этим решила транспортную проблему. Можно было продолжать земляные работы.      Я глубоко убеждена, что рабы, возводившие пирамиду Хеопса, не мучились так, как я. Глиняным черепком я скребла землю и насыпала ее на полотнище, затем с трудом протискивалась через насыпанный курган и волокла полотнище с землей в камеру. При этом приходилось и светильник все время переносить, чтобы не ползти в темноте. В камере я высыпала землю у противоположной стены и тщательно ее утрамбовывала, так как все еще боялась, что она может не поместиться в камере.      Кротовый ход понемногу удлинялся. Теперь я уже не сомневалась, что выйду на свободу, и стала думать над тем, что сделаю потом. В Данию не вернусь, это ясно. Не вызывало сомнения, что меня давно уволили с работы: бросить незаконченные рисунки и исчезнуть - такое поведение нигде не приветствуется, а тем более в этой стране скрупулезно добросовестных и аккуратных работников. Об оставленном там моем имуществе можно не беспокоиться, им займется Алиция. Надо будет связаться с нею.      Все мои мысли о будущем кончались одним - сладостной картиной возвращения на родину. Мысль о Польше, как путеводная звезда, светила мне в конце черного тоннеля. Там был мой дом, моя _с_у_х_а_я_ постель, моя ванна с горячей водой, там была дорогая, ненаглядная и родная польская милиция, все мои родные, и, наконец, там меня ждал Дьявол...      Подумав о своей родной польской полиции, я вспомнила, что оказалась в этих краях с одним паспортом, да и тот шеф у меня отобрал. Во что бы то ни стало надо постараться заполучить его обратно. Не хватает еще по возвращении на родину угодить в тюрьму - пусть даже и польскую.      При мысли о Дьяволе я и вовсе пала духом. Не такие это были мысли, чтобы допускать их в мрачном подземелье, где и без того невыносимо. Уже давно что-то в наших отношениях испортилось, и, говоря честно, моя поездка за границу вызвана была прежде всего желанием уехать от этого человека. А что там в Варшаве сейчас? Его редкие и странные письма еще более усиливали мои сомнения вместо того, чтобы их рассеять. Да, очень изменился этот человек, я совсем перестала его понимать. То мне казалось, что я еще ему дорога, то он делал все, чтобы я окончательно разочаровалась в нем. Странные вещи делал.. Порой мне казалось, что то чувство, которое мы испытываем друг к другу, больше всего напоминает ненависть. Я старалась убедить себя, что ошибаюсь, что он меня по-своему любит, что я напридумывала себе, что незачем придавать значение мелочам. А ведь из мелочей уже можно было сложить огромную пирамиду... В голову лезли подозрения, которые я упорно отбрасывала, уж слишком ужасны они были. Как всякая женщина, в глубине сердца я еще питала надежду. Как бы мне хотелось, чтобы эти подозрения оказались лишь плодом моего воображения! Особенно хотелось этого сейчас, когда все мои душевные и телесные силы были на исходе. Сейчас мне просто необходима была уверенность, что дома меня ждет не враг, не равнодушный человек, а любящий и любимый, самый близкий человек, которому я выплачу в жилетку все, что пришлось пережить. А если предположить, что такого человека нет... Нет, при одной мысли об этом у меня опускались руки. Итак, никаких сомнений, никаких подозрений!      Я все больше и больше слабела физически, но бушевавшая во мне ярость не ослабевала. Ярость скребла влажную землю холма и волокла нагруженное полотнище. Ярость разбрасывала вынутую землю по камере и тщательно утрамбовывала ее.      Тоннель все удлинялся, а пол в камере поднялся почтя на метр. У двери выросла громадная куча камней, засыпанных землей, и такие же кучи появились у остальных двух стен. Еще немного, и я поднимусь вместе с полом к самому отверстию в потолке!      Общение со сторожем я свела к минимуму. Хотя я и научилась уже ползать ловко и быстро, но все-таки этот способ передвижения оставался достаточно неприятным, чтобы лишний раз прибегать к нему, вот я и приучила сторожа, что разговариваю с ним сначала через день, потом через два дня. Приучила и к тому, чтобы он сам вытряхивал из корзинки полагающиеся мне припасы. Объяснила я это тем, что устала и не желаю двинуться с места. И не очень врала. Сначала он не соглашался, потом был вынужден привязать вторую веревку за дно корзинки, чтобы самому переворачивать ее вверх дном и вытряхивать хлеб, бутылку и сигареты. У него, наверное, много было пластмассовых бутылок, так как он разрешал возвращать их оптом.      От сторожа я вытягивала нужные мне сведения о шефе. Он очень часто уезжал, то на один день, а то и надолго. Сторож как-то обронил, что такое длительное пребывание начальства в замке тесно связано со мною, а вот раньше он подолгу здесь не засиживался.      Осколки кувшина совершенно искрошились, и мне пришлось подумать о новом орудии труда. Следовало это так провернуть, чтобы не возникло ни малейших подозрений. Я опять потребовала шефа.      - Ну, что? Соскучилась? - поинтересовался шеф, с трудом докричавшись до меня.      - Хочешь второе слово? - крякнула я в ответ.      - Хочу! А что тебе надо?      - Блюдо из королевского фарфора. Только датское!      - Ты там не спятила?      - Сам спятил! Надоело мне есть на полу, желаю королевскую сервировку! Даешь блюдо - и все тут!      - Блюдо не пролезет! Выдумай что-нибудь другое.      Я испугалась, как бы моя настойчивость в получении блюда не обернулась катастрофой - а вдруг мне его попробуют доставить через дверь. Надо срочно что-то придумать.      - Пролезет! - продолжала я упорствовать. - Ведь мне требуется длинное и узкое блюдо. С красной каемочкой!      И хотя шеф долго еще ругался, называя меня свихнувшейся бабой, тем не менее на следующий день в отверстии что-то заскрежетало и мне осторожно спустили запакованное и перевязанное веревками блюдо.      - Какое маленькое блюдо! - тут же заорала я. - Безобразие! Обман! Ну, так я быть, я скажу тебе второе слово, но ты завтра же пришлешь мне еще одно блюдо. Раз такие маленькие, то давай два! Посмотрим, как ты держишь слово.      Он тут же без колебаний выразил согласие прислать мне второе блюдо, я же прокричала вверх:      - Сложено!      - Что?!      - Сложено! Спрятано! Помещено! Собрано! - вопила я, пользуясь всеми доступными мне языками. - Он сказал - "сложено"!      Мерзкий тип наверху молчал, наверняка пытаясь справиться с волнением. Похоже было, что я наконец сдаюсь и что третье слово прояснит ситуацию.      - А вместе получается, что он сказал "все сложено", да? - заорал он возбужденно.      - Вот, вот! А где сложено - узнаешь в свое время!      - Очень надеюсь, что ты долго не продержишься! А на какого черта тебе эти блюда? Что ты выдумаешь на следующий раз - золотые вилки?      - Пока не знаю. Подумаю!      - Тогда поспеши! Через неделю я уезжаю! А без меня тебе ничего не дадут!      - Ничего, несколько дней я подожду! Не горит. Тут так приятно сидеть...      - Не "несколько дней", а подольше. Советую тебе надумать еще на этой неделе.      На следующий день я получила второе блюдо. Как видно, он старался меня убедить, что держит слово. Следует признать, что избранный им метод был правильным. После пребывания в этом подземелье свобода как таковая делалась понятием относительным и отходила на второй план. Воля, неволя - все это становилось неважным, главное - выйти из этой ямы. И кто знает, если бы не мое ослиное упрямство, если бы не эта дикая ярость...      Я мрачно подсчитала, что сижу здесь уже больше трех с половиной месяцев. Хорошо, что я с самого начала вела счет дням, иначе я готова была бы поклясться, что сижу здесь годы. И вообще, не исключено, что я высадилась на скалистом побережье Бретани еще в прошлом веке. Неограниченные просторы Атлантики, солнце и небо - были ли они когда-нибудь? Теперь моим миром была тесная, промозглая, черная яма.      Мерзкий тип так и не дождался моих просьб о милосердии. Он уехал на две недели, как сообщил сторож.      Лежа на живете и опираясь на левый локоть, я вяло ковыряла землю осколком королевского фарфора. Чувствовала я себя прескверно - дошла, как видно, до предела. Может, и в самом деле стоило попросить у шефа золотую вилку? Или сказать ему "сто" и потребовать платиновую ложку - говорят, исключительно твердый металл.      Земляные работы, которые до сих пор шли довольно гладко, вдруг застопорились. Королевский фарфор царапал теперь не землю, а что-то твердое. Я никак не могла понять, что именно - какие-то нити или веревки. Я кляла на чем свет стоит это неожиданное препятствие, как вдруг в моем измученном мозгу, словно молния, сверкнула мысль: ведь это же корни растений!      От волнения я чуть было окончательно не задохнулась в своей тесной дыре и принялась с удвоенной силой терзать корни, стремясь скорее выбраться наружу. Тут мой черепок уперся во что-то твердое и сломался в руках. Расчистив землю вокруг этого препятствия, я поднесла к нему поближе коптилку и обнаружила, что это камень. Камень надо мной. Что это может значить? Неужели я уперлась в фундамент крепостной стены? Спокойно, только спокойно!      Ползком добралась я до камеры, вытащив за собой полотнище, нагруженное землей. Собрав пригодные для работы куски блюда, я так же ползком вернулась к страшному камню. Поскребя землю вокруг него, я убедилась, что других камней по соседству нет. Пожалуй, это все-таки не стена.      Не обращая внимания на то, что земля сыплется прямо на меня, я копала и копала обеими руками, как ошалевший терьер, засыпая тоннель за собой и отрезая путь в камеру. Мелькнула мысль, что, прежде чем вылезать из-под земли, неплохо бы убедиться, что никого нет поблизости. Правда, увидев вылезающее из земли страшилище, любой человек в ужасе убежит, но ведь он непременно расскажет об этом. И еще: не следует вылезать днем, надо дождаться вечера. По многим причинам. В том числе и потому, что мои глаза, привыкшие к сумраку подземелья, могут ослепнуть. Мне удалось совершить сложный акробатический трюк и взглянуть на часы. Было около семи. А что у нас сейчас? Кажется, начало сентября, должно уже стемнеть. Спокойно, только спокойно...      Земля скрипела на зубах, попадала в глаза и нос, сыпалась за воротник платья - если те лохмотья, что были ка мне, еще можно было назвать платьем, - а я выдергивала спутанные корни, разрезала их фарфоровым черепком и подсовывала под себя. Копала я рядом с камнем. "А вдруг на нем кто-нибудь сидит", - подумала я и чуть не рассмеялась, невзирая на всю серьезность положения. И еще успела подумать: "Как жаль, что здесь не кладбище", и тут моя рука с черепком выскочила наружу.      У меня хватило соображения сразу же ее отдернуть - торчащая из земли рука не может не обратить на себя внимания, - но совпадать с нетерпением было свыше моих сил, и, дернув изо всех сил за спутанные корешки трав, я проделала дыру побольше.      Через эту дыру проник воздух. Немного, небольшая струйка, но этого было достаточно, чтобы я буквально захлебнулась им. Только теперь я поняла, в каком же смраде пребывала до сих пор!      Медленно и осторожно прорывала я выход на свободу. Вот уже можно просунуть голову в образовавшееся отверстие. Воздух был такой свежий и резкий, что я просто боялась его вдыхать. Потом осторожно раскрыла глаза.      Надо мной было вечернее, темнеющее небо. И звезды. Моего лица касались пахучие травы. Вокруг простирался чудесный, безгранично большой мир, полный свежего воздуха.      Неуклюже выбралась я из ямы и огляделась. На западе небо еще сохраняло краски, излишне яркие, на мой взгляд. К счастью, замок частично заслонял закат. Вокруг не было ни души. Мне здорово повезло, что был вечер.      Целый час, наверное, просидела я в траве рядом с камнем, привыкая к воздуху и пытаясь справиться с головокружением и чувством безграничного торжества. Потом встала.      Я знала, что шефа в замке нет. Я знала, что такой, какая я сейчас, мне нельзя показываться людям. Восстановив в памяти план замка, я двинулась вдоль крепостной стены - я и в самом дела выбралась на поверхность в нескольких метрах от нее. Нет, все-таки удивительно точно я все рассчитала!      Обойдя замок кругом, я вышла к реке. Здесь был наиболее низкий участок стены, изрядно разрушенной временем, так что перелезть через нее не представляло особого труда. Впрочем, думаю, что теперь для меня уже ничто не представило бы особого труда.      Я перелезла через стену и оказалась во дворе замка. Вокруг по-прежнему не было ни души. В одном из окон горел свет, и оттуда слышалась музыка, но это окно было не в том крыле замка, где помещались апартаменты шефа. А именно в них я намерена была проникнуть. В этом крыле замка дверь была заперта. Завернув за угол, чтобы меня загораживала стена дома, я забралась на выступ фундамента и алмазом кольца вырезала кусок оконного стекла. Нажав посильнее, я выдавила стекло внутрь, всунула руку в отверстие и отодвинула задвижку. Через минуту я была уже внутри.      Мне не понадобилось зажигать свет, так как я прекрасно видела в полумраке и очень хорошо помнила, как пройти в кабинет шефа - сколько раз я проходила этот путь мысленно! Я нажала на деталь каминного украшения, книжные полки сдвинулись, и я оказалась в апартаментах шефа.      Я не боялась, что кого-нибудь встречу, что кто-нибудь увидит меня. Я ничего не боялась. Мою душу переполняли торжество и жажда мести. Посередине стола на серебряном блюдо лежали красиво уложенные фрукты. Убедившись, что это не бутафория, я съела один банан и одни мандарин, огромным усилием воли удержав себя от того, чтобы не сожрать сразу все - с кожурой и косточками. Потом вошла в ванную я тут наконец глянула на себя в зеркало.      То, что я увидела, превзошло самые мрачные мои предположения. По сравнению со мной любой мертвец являл собой воплощение здоровья и красоты. Причем мертвец, похороненный не в гробу, а прямо так, чтобы кладбищенская земля имела к нему свободный доступ. А иначе меня и с мертвецом нельзя было сравнивать.      Нет, подумать только, что я еще чего-то боялась! Да ведь, встретив меня, до смерти бы перепугался даже тигр-людоед!      В апартаментах шефа я сделала много дел. Спокойно, не торопясь выкупалась и вымыла голову, обрезала страшные, наполовину обломанные когти, выпила рюмочку коньяку, разыскала одежду и переоделась. Одежда состояла из толстого спортивного свитера, джинсов и носков. Труднее всего было подобрать обувь, так как все было слишком велико. В конце концов я выбрала кеды, натолкав в них ваты. Хорошо, что теперь такая мода - эту одежду могли носить лица любого пола. Затем я занялась сейфом.      Нижний камень нажать два раза с левой стороны, раз с правой и опять с левой... Не дай бог, шеф что-нибудь изменил! Нет, все осталось по-прежнему. Верхний камень выдвинулся, и передо мной предстала дворца сейфа, наполовину скрытая другим камнем. Теперь надо набрать ноль. Отодвинулся и второй камень. А теперь на всю жизнь запомнившиеся мне двадцать восемь сто двадцать один.      Сумка и сетка лежали на месте. На миг теплое чувство согрело мое заледеневшее от ненависти сердце. Мне документы, деньги, мой атлас... На другой полке лежали пачки банкнот, долларов и франков. Я сгребла все, не считая, - за минувшие три месяца нанесенный мне моральный ущерб значительно возрос и не такого еще требовал возмещения!      На полку, где лежали деньги, я положила те жуткие, полусгнившие лохмотья, которые когда-то были моим платьем, и заперла сейф. Потом еще немного поела фруктов, выкурила сухую сигарету и, подумав, подошла к картине, висевшей на стене. Что-то он делал тогда с рамой...      Тщательно обследовав левую часть рамы, я обнаружила небольшую выпуклость и нажала на нее. С тихим шелестом сверху спустилась карта. Открыв свой атлас на странице, где была Испания, я нашла и постаралась запомнить то место в Пиренеях, где семерка пересекается с "Б" как Бернард. Вернув картину в прежнее положение, я решила, что теперь могу удалиться.      На рассвете я добралась до маленькой железнодорожной станции, где изучила схему движения поездов и их расписание. Ближайший поезд отправлялся в Тур, и, видимо, как раз его ожидали люди, по виду рабочие. В свитере и джинсах я не очень выделялась среди них, лицо мое закрывали самые большие очки, какие мне удалось разыскать среди вещей шефа, так что на меня не обращали внимания. Я купила билет и села в поезд.      Прибыв в Тур, я дождалась в вокзальном буфете открытия магазинов и отправилась совершать покупки. Делала я это очень продуманно, в магазине более одной вещи не покупала, причем выбирала магазины самообслуживания или такие, где было много народу. Продавщицы тоже не обращали на меня внимания - они и не такое видали. Переодевалась тоже постепенно, используя для этой цели дамские комнаты магазинов. Обувь я приобрела на распродаже, причем здесь главной была забота не о качестве или удобстве покупаемых туфель, а о том, чтобы никто не заметил моих громадных кед. В заключение я купила чемодан и села в парижский поезд уже как нормально одетая пассажирка.      С той минуты, как я увидела себя в зеркале, мои планы изменились. Вылезая из могилы, я думала лишь о том, чтобы как можно скорее добраться до Интерпола, рассказать там все и немедленно отбыть в Польшу. Вид собственной посмертной маски заставил меня пересмотреть эти планы. Как-никак, а собственное здоровье и внешний вид меня все-таки волновали. То, что я увидела в зеркале, сразу же навело на мысль о многочисленных болезнях, наверняка уже притаившихся в моем организме. Впрочем, почему притаившихся? Ревматизм уже явственно давал себя знать в коленях и в правом плече, каждую минуту ожидала я проявления симптомов и других болезней. Да и вообще, как в таком виде показаться людям на глаза?      Говоря откровенно, было еще одно соображение. Я была убеждена, что Интерпол помешает мне заняться собой. Они наверняка захотят иметь меня под рукой и велят мне остаться в Париже. И дальше. Предположим, я все расскажу, полиция займется сокровищами, шеф узнает и распорядится свернуть мне шею. Найти меня ему будет нетрудно. Конечно, Интерпол мог бы позаботиться о моей безопасности, но единственное надежное место, какое я была в состояния представить, - это противотанковый бункер в казематах Интерпола, скрытый глубоко в земле. У меня же выработалось прочное отвращение к такого рода помещениям, не говоря уже о том, что пребывание там не скажется благоприятно на моем здоровье.      Да нет, могли бы меня поселить в обычной гостинице и выставить охрану - две дюжины сыщиков. Хотя где они возьмут столько народу? Дадут два-три человека, на больше...      Осенний пейзаж, проплывающий за окнами вагона, исчез, и вместо него я в своем буйном воображении увидела себя спокойно сидящей в номере гостиницы. Волосики у меня повылезли, все тело облеплено противоревматическими пластырями, в фарфоровой мисочке на тумбочке лежит искусственная челюсть. В холле дежурит мрачная личность с тупым выражением лица. К ней приближается другая личность - со злобным выражением лица - и сообщает, что прибыла сменить первую. Первая личность удаляется, а вторая поднимается по лестнице и подходит к двери моего номера. У двери дежурит третья личность. Узнав, что ее пришли сменить, она оживляется и радостно сбегает с лестницы, а злобная личность осматривается по сторонам. Ночь, тишина, все спят, я тоже. Личность вытаскивает из кармана отмычку, бесшумно открывает мою дверь, на цыпочках входят в комнату и приближается к кровати. Я продолжаю спать, хрипя бронхитом. Личность вытягивает из кармана орудие преступления...      Странно еще, что я не сорвалась с места с диким криком. Сердце отчаянно билось. Да, нервы никуда. Еще немного - и меня бы убили. Воображение сработало не до конца, потому, видимо, что я не решила, каким орудием воспользуется преступник. Но и незавершенной картины было достаточно, чтобы я отказалась от идеи персональной охраны.      Я могла, конечно, наплевать на Интерпол и сразу отправиться в Польшу. И опять включилось мое проклятое воображение.      Я увидела себя на пограничном пункте в Колбаскове. Увидела, как выхожу из автомашины, страшилище в парижской конфекции. Увидела, как ко мне приближается Дьявол, увидела ужас на его лице и отвращение, увидела, как он в страхе шарахается от меня. Потом увидела себя в гостях у моей варшавской приятельницы и то выражение притворного сочувствия и непритворного удовлетворения, с которым она смотрит на меня. Нет, только не это!      На миг промелькнула в моем воображении и такая картинка: мать рыдает надо мной, в отчаянии рвет волосы. Но эта картина была уже излишней, мне вполне хватило первых двух, и я решительно отказалась от мысли о немедленном возвращении в Польшу.      Итак, отпадает идея персональной охраны и немедленного возвращения в Польшу. А может, Интерпол все-таки сумеет позаботиться обо мне? Например, поместит меня в какой-нибудь хороший санаторий... А они подкупят санитарку, уборщицу, сторожа, или проникнут ко мне под видом посетителей, или просто отравят. Найти же меня им будет совсем нетрудно, ведь у них есть свои люди в полиции.      И так плохо, и так не лучше. Я пристально смотрела на пейзаж, мелькающий за окнами вагона, и ничего не видела, а в голове одна мрачная мысль сменялась другой. Пока я не выдала тайну, меня будет разыскивать шеф, и он же будет заботиться о том, чтобы со мной ничего плохого не случилось. Как только я выдам тайну, заботиться обо мне станет Интерпол - а я представляю, какая это будет забота! - шеф же постарается стереть меня с лица земли. Значит, сохранить жизнь и свободу действий я могу только в том случае, если никому ничего не скажу.      Что же следует мне предпринять в таком случае? Первым делом - раздобыть в Париже фальшивые документы и стать француженкой. А для восстановления сил отправиться в Таормину. Очень может быть, что все мои сомнения, колебания, опасения объяснялись именно этим - убедить себя в совершенной необходимости выезда в Таормину. Еще в темнице зародилась у меня непреодолимая тоска по морю, солнцу, кактусам, таким, какими я их видела с балкона гостиницы "Минерва" в Таормине - лучшем курорте мира!      Мысль о земле обетованной вытеснила из моей головы все остальные, и я пришла в себя только на площади Республики, откуда собиралась свернуть на улицу де ля Дуан, чтобы снять номер в хорошо знакомой мне маленькой гостинице. Надо же, чуть было не совершила непростительную глупость! Ведь в этой гостинице я останавливалась всего несколько месяцев назад и дала портье такие большие чаевые - у меня не было мелочи, - что меня там наверняка запомнили. И запомнили полькой, а теперь я собиралась выдать себя за француженку.      Я посмотрела на часы - самое рабочее время. Был в Париже один человек, к которому я без колебаний могла обратиться за помощью в любой момент. Мой старый испытанный друг.      Зайдя в маленькое бистро, в котором я еще так недавно - а кажется, сотни лет назад! - ела пиццу по-неаполитански, я подошла к телефону и набрала номер. Его могло не быть в Париже, у него мог измениться телефон, он мог сменить работу - ведь мы не виделись семь лет.      - Привет! - по-польски сказала я, когда он снял трубку. - Сколько лет, сколько зим. Нельзя два раза войти в одну и ту же реку.      Он молчал, потеряв, как видно, дар речи, что и требовалось. Люблю сюрпризы!      - О боже! - с волнением и радостью наконец отозвался си. - Это ты? Это и в самом деле ты?      - Ага. И опять пришла пора, когда мне надо с тобой немедленно увидеться. Похоже, что ты опять спасешь мне жизнь.      - С удовольствием. А где ты находишься?      - В бистро на площади Республики. Буду ждать тебя за памятником.      - Хорошо, через пятнадцать минут я там буду.      Чемодан мне очень мешал. Надо было оставить его в камере хранения, а теперь я не знала, что с ним делать. Наверняка он привлекал внимание, а для привлечения внимания вполне достаточно изжелта-зеленого цвета моего лица. Ну да ладно, ничего не поделаешь. Я ждала, внимательно рассматривая не представляющую никакого интереса заднюю часть памятника.      Белая "ланчия" притормозила около меня, и я села на ходу.      - На меня лучше не смотреть, - со вздохом посоветовала я. - Мне бы не хотелось, чтобы в твоей душе запечатлелся именно таким мой образ. Обычно я выгляжу несколько лучше. Очков не сниму ни за какие сокровища. Объяснять тебе ничего не буду. Ты ничего обо мне не знаешь, не видел меня семь лет и не видишь теперь.      - Если бы ты действительно не выглядела несколько необычно, я бы сказал, что ты ничуть не изменилась, - с удовлетворением констатировал мой друг. - Ты что, восстала из гроба?      - Ты почти угадал.      - И что тебе нужно?      - Фальшивые документы. Французские. Достаточно хорошие, чтобы можно было с ними пересечь итальянскую границу. Очень срочно, цена не имеет значения.      Он молчал, протискиваясь сквозь уличную пробку, потом, тяжело вздохнув, произнес:      - Хорошо, что я давно тебя знаю и успел привыкнуть к твоим сюрпризам. Хорошо, что я не потерял связи с одним моим знакомым, который, увы, в последнее время скатился на самое дно. Кажется, он фабрикует как раз то, что тебе нужно. А ты уверена, что именно это тебе нужно?      - Совершенно уверена. Впрочем, достаточно взглянуть на меня.      - Ведь ты хотела, чтобы я не смотрел!      - Можешь разок взглянуть, чтобы убедиться. Но постарайся сразу позабыть то, что увидишь.      Он посмотрел на меня и покачал головой:      - В свое время я принял решение не удивляться ничему, что бы с тобой ни произошло, но ты обладаешь поистине удивительным талантом! Семь лет о тебе ни слуху ни духу, потом сваливаешься как снег на голову, и, оказывается, единственное, чего тебе не хватает для счастья, так это фальшивых документов. Куда ты едешь сейчас?      - Понятия не имею. В какую-нибудь гостиницу, где у меня не потребуют документов. Могу тебе сказать, что никакого преступления я не совершила, - это для ясности. Такие обычные вещи не для меня, я выдумала кое-что поинтереснее.      - Понятно, ты всегда отличалась оригинальностью. Я рад, что ты не изменилась.      Да, я могла на него положиться. Всякий другой на его месте начал бы изумляться, возмущаться, сомневаться, задавал бы вопросы. Он, один-единственный во всем мире, вел себя так, как я и ожидала.      Прошло три дня. В моем активе были: парикмахер, косметичка, сорок два часа сна, два сеанса облучения кварцевой лампой и оргия покупок у Лафайета. Звали меня Мари Гибуа, и было мне двадцать восемь лет. Когда я знакомилась со своим новым паспортом, это последнее обстоятельство шокировало меня.      - Ты сошел с ума. Все хорошо, но возраст... Ведь я же попадусь на этом.      - А что я мог сделать? Других документов не было. Впрочем, насколько я тебя знаю, ты быстро подладишься к документам. Не хочу тебя расспрашивать, но, похоже, тебе здорово досталось. А ты всегда молодела после переживаний. Если и дальше пойдет такими темпами, как за эти три дня...      - Пожалуй, я все-таки тебе кое-что скажу, - задумчиво проговорила я. - Посоветуй, как мне быть.      - Не скрою, мне страшно хочется знать, что ты на этот раз отколола, - ответил он. - Но я не настаиваю, можешь и не говорить. Разве что я тебе смогу в чем-то помочь.      - Ты мне уже помог. Но можешь помочь еще. Дело в том, что мне надо отправиться в Интерпол и все сказать. Сейчас я понимаю, что мне надо было отправиться туда в первый же день, вместо того чтобы звонить тебе. А теперь я боюсь.      - Чего ты боишься? Что тебя отругают за опоздание?      - Да нет, они будут счастливы, если я приду к ним и через полгода. Но понимаешь, меня разыскивают одни очень нехорошие люди. Три дня назад они еще не знали, где я, а теперь наверняка все поняли. Они уверены, что я отправлюсь в Интерпол, и если не перехватят меня по дороге, то нападут на мой след и пристукнут где-нибудь в другом месте. Так что если бы я сейчас отправилась в Интерпол, то уже должна была бы там остаться. А мне жутко этого не хочется, мне хочется в Италию. Однако, с другой стороны, следовало бы пойти к ним и все рассказать.      - Так позвони, - предложил он, подумав. - Пусть кто-нибудь от них придет к тебе.      Я тоже подумала, и мое услужливое воображение тут же подсунуло мне картину: незнакомый гражданин, выдававший себя на представителя Интерпола, с восторгом выслушивает мое сообщение, а потом вынимает острый кинжал и вонзает его мне в грудную клетку. После чего спокойно покидает гостиницу.      - Ну, нет, - мрачно ответила я. - Если выбирать из двух зол - уж лучше я сама к ним пойду. Я до того дошла, что в каждом вижу бандита. Прошу тебя, если можешь и если знаешь, где этот Интерпол помещается, поезжай туда и посмотри, нет ли поблизости чего подозрительного.      - Хорошо, я могу проехать там, хотя и не представляю себе, как должно выглядеть что-то подозрительное.      Из отчета, сделанного мне на следующий день, я поняла, что там подозрительно абсолютно все. Автомашины, стоящие поблизости, могли поджидать меня. Прохаживающийся перед зданием полицейский мог быть подкуплен гангстерами. Люди всех возрастов, сидящие на расположенных поблизости скамейках и тумбах, могли быть людьми шефа. Проходящий мимо кюре под зонтиком мог быть переодетым бандитом.      - А чтоб их черти взяли, - с досадой проговорила я. - В конце концов, я могла бы пойти туда и остаться там, если бы не настоятельная необходимость лечиться от ревматизма и авитаминоза. И вообще, если я сейчас не приду в себя, то не приду никогда. А пока можно я оставлю у тебя кое-что из моих вещей?      Утром я села в самолет, отправляющийся в Катанию. Продолжение следует... Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения