Литературное чтиво Выпуск No 367 от 2006-06-11 Число подписчиков: 23    Жюль ВЕРН "ДЕТИ КАПИТАНА ГРАНТА" Часть 2    Глава 14. Рудники горы Александра      В 1814 году сэр Родерик Мерчисон, ныне президент Королевского географического общества в Лондоне, изучив очертание горной цепи, тянущейся с севера на юг вдоль южного побережья Австралии, пришел к выводу, что существует сходство между нею и Уральским горным хребтом. Поскольку Уральский хребет золотоносен, то геолог предположил, что драгоценный металл может встречаться и в австралийских горах. Он не ошибся. Действительно, два года спустя Мерчисону были присланы из Нового Южного Уэльса образчики золотой руды, и геолог уговорил многих корнуэльских рудокопов отправиться в золотоносные районы Новой Голландии.      Френсис Люттон нашел в Южной Австралии первые золотые самородки, Форб и Смит открыли первые золотые россыпи.      Лишь только разнесся слух об этих открытиях, как в Южную Австралию со всех частей света устремились золотоискатели: англичане, американцы, итальянцы, французы, немцы, китайцы. Однако лишь 3 апреля 1851 года Харгревс открыл чрезвычайно богатые залежи руды и предложил губернатору колонии Сидней Фитц-Рою за незначительную сумму в пятьсот фунтов стерлингов указать их месторождение. Предложение его не было принято, но слух об открытии Харгревса быстро распространился, и золотоискатели наводнили Соммерхилл и Ленис-Понд. Таким образом возник город Офир, который благодаря соседству с богатыми приисками быстро вырос и стал значительным центром.      До тех пор никто не интересовался провинцией Виктория, а между тем именно ей суждено было превзойти по богатству своих залежей все другие провинции.      Несколько месяцев спустя, в августе 1851 года, в провинции Виктория были найдены первые самородки, и вскоре в ее четырех округах: Балларат, Овенс, Бендиго и горы Александра - возникли обширные прииски. Все четыре округа были очень богаты рудой, но на реке Овенс обильные подпочвенные воды затрудняли добычу золота; в Балларате расчеты предпринимателей часто не оправдывались из-за разбросанности залежей золота; в Бендиго разработкам препятствовала каменистая почва, и только на горе Александра все условия благоприятствовали добыче золота, и оно, расцениваясь по 1441 франку за фунт, продавалось прибыльней, чем где-либо на всем земном шаре.      Именно сюда, к месту, где так часто рушились целые состояния и гибло такое множество надежд, привела тридцать седьмая параллель кучку людей, искавших капитана Гранта.      Весь день 31 декабря путешественники ехали по чрезвычайно неровной дороге, измучившей и лошадей и быков; наконец под вечер они увидели округлые вершины горы Александра. Лагерь разбили в узком ущелье этой невысокой горной цепи, и, стреножив животных, пустили их пастись между глыбами кварца. Но это еще не был район золотых приисков. Лишь на следующий день, в первый день 1865 года, тяжелые колеса фургона заскрипели по дорогам этого золотоносного края.      Жак Паганель и его спутники были в восхищении, что увидели эту знаменитую гору, носившую на местном наречии название Джебур. Сюда, к этой горе, стекались орды авантюристов, воров, честных людей, те, кто вешает, и те, кого вешают. При первых же слухах о "великом открытии" в золотом 1851 году жители - скваттеры, моряки - покинул" города, пастбища, корабли. Золотая горячка приняла форму эпидемии, стала такой же заразной, как чума, и сколько людей погибло от нее тогда, когда уже считали, что держат счастье в руках! Шли толки, что расточительная природа посеяла в Австралии на двадцати пяти градусах широты многие миллионы. Настал день жатвы, и жнецы собрались, чтобы снять урожай.      Ремесло диггера, землекопа, преобладало над всеми другими, и если многие из пришельцев гибли, не выдерживая тяжелых трудов, то были такие, которые обогащались при первом же ударе заступа. О неудачниках молчали, о счастливцах гремела молва, разносившаяся потом по всем пяти частям света. Вскоре потоки авантюристов разных сословий наводнили берега Австралии. Только за последние четыре месяца 1852 года в Мельбурн приехали пятьдесят четыре тысячи эмигрантов - целая армия, но армия без вождя, недисциплинированная, армия, еще не одержавшая победы, - одним словом, пятьдесят тысяч мародеров самого отталкивающего пошиба.      В первые годы этого безумного опьянения повсюду царил неописуемый беспорядок; однако англичане, с присущей им настойчивостью, стали хозяевами положения. Туземная полиция и жандармерия перестали защищать интересы грабителей и стали на сторону людей честных. Произошел переворот, и Гленарвану не пришлось быть свидетелем сцен насилия 1852 года. С тех пор протекло тринадцать лет, и эксплуатация золотых россыпей стала производиться согласно строгой системе. Местами рудники были исчерпаны до дна. Золотые россыпи начали истощаться. Да и как могли не истощиться эти богатства природы, поскольку лишь с 1852 по 1858 год золотоискатели добыли из глубин викторианских рудников золота более чем на шестьдесят три миллиона фунтов стерлингов! Приток эмигрантов в связи с сокращением добычи золота значительно уменьшился, они бросились в еще неизведанные места, и открытые вскоре "Золотые поля" в Отаго, Мальборо и Новой Зеландии наводнились тысячами двуногих муравьев.      В одиннадцать часов прибыли в центр рудных разработок. Здесь вырос настоящий город с заводами, банками, церквами, казармами, коттеджами и редакциями газет. Не было нехватки и в гостиницах, фермах, виллах. Имелся даже театр, где места стоили по десять шиллингов, и он всегда был переполнен. В театре шла пьеса - "Франциск Обадиа, или Счастливый рудокоп". Развязка пьесы такова: герой, уже потерявший надежду найти золото, при последнем ударе заступа наталкивается на небывалой величины самородок.      Гленарван, желая осмотреть обширные золотые прииски горы Александра, отправил фургон вперед под присмотром Айртона и Мюльреди, обещая нагнать его несколькими часами позднее. План этот привел в восторг Паганеля, и он, по своему обыкновению, взялся быть переводчиком и проводником своих спутников.      По его совету первым делом направились к банку. Вымощенные широкие улицы тщательно поливались. Внимание привлекали гигантские рекламы различных золотопромышленных компаний. Одиночку-золотоискателя сменил союз власти и капиталов. Слышался шум машин, промывавших песок и измельчавших драгоценный кварц.      За городскими постройками простирались золотые россыпи, иными словами - обширные земельные пустыни, где велись разработки. Здесь трудились рудокопы, нанятые и хорошо оплачиваемые золотопромышленными компаниями. Немыслимо было охватить глазом все видневшиеся вокруг ямы. Железо заступов вспыхивало на солнце, точно молнии. Среди рудокопов были люди самых различных национальностей. Они работали один подле другого на положении наемных людей.      - Не следует, однако, думать, - сказал Паганель, - что на австралийской земле перевелись азартные искатели золота. Конечно, большинство нанимается на работу к разным компаниям: Им ничего и не остается делать, ибо государство продало или сдало в аренду все золотоносные земли компаниям. Но тому, у которого ничего нет и который не может ни купить, ни арендовать золотоносную землю, остается еще один шанс разбогатеть.      - Какой? - спросила леди Элен.      - Удача при джемпинге, - ответил Паганель. - Даже мы, не имеющие никакого права на эти золотоносные россыпи, могли бы разбогатеть, если счастье улыбнется нам.      - Но каким образом? - поинтересовался майор.      - Благодаря джемпингу, о котором я имел уже честь вам говорить.      - А что такое джемпинг? - спросил майор.      - Это соглашение, вошедшее в силу среди рудокопов. Оно, правда, порой вызывает беспорядки и даже насилия, но власти бессильны отменить его.      - Рассказывайте, Паганель, - сказал Мак-Наббс, - не толките воду в ступе.      - Хорошо. Здесь существует правило, по которому любой находящийся в центре золотых приисков участок, где в течение суток не производилась работа (за исключением больших праздников), становится общественным достоянием. Первый, кто захватил такой участок, вправе разрабатывать его и разбогатеть, если счастье улыбнется ему. Итак, Роберт, постарайся найти одну из таких брошенных ям, и она станет твоей!      - Господин Паганель, пожалуйста, не наводите моего брата на подобные мысли, - сказала Мери Грант.      - Я шучу, дорогая мисс, и Роберт отлично это понимает. Он - рудокоп? Никогда! Отрадно вскопать землю, переворачивать ее, обрабатывать, засевать, а затем пожать плоды своих трудов, но рыть ее подобно слепым кротам, чтобы извлечь несколько крупинок золота, - это жалкое ремесло, и тот, кто занимается этим, достоин сострадания:      Побывав в центральном пункте приисков и пройдя по участкам, почва которых состояла главным образом из кварца, глинистого сланца и песка и образовалась в процессе выветривания скал, путешественники подошли к банку.      Это было обширное здание, на фронтоне которого развевался английский флаг. Гленарван обратился к главному инспектору банка, и тот любезно согласился показать ему и его спутникам свое учреждение. В банке компании хранят золото, вырванное из недр земли.      Прошла та пора, когда рудокопа эксплуатировал колонист-торговец. Последний уплачивал ему на золотых россыпях пятьдесят три шиллинга за унцию и продавал унцию в Мельбурне за шестьдесят пять. Правда, торговец рисковал, переправляя золото, ибо по дорогам рыскали шайки грабителей и груз не всегда доходил до места назначения.      Инспектор показал посетителям любопытные образчики золотоносных пород и сообщил им ряд интересных подробностей о различных способах добычи золота.      - Обычно золото встречается в двух видах: золото россыпное и коренное. Его находят в руде либо смешанным с наносной почвой, либо заключенным в кварцевую породу. Поэтому при добыче золота сообразуются со свойствами почвы и производят раскопки либо поверхностные, либо глубокие. Золото россыпное обычно находится на дне потоков, в долинах, оврагах и лежит соответственно своему объему: сначала зерна, потом пластинки, потом листочки. Коренное золото, находящееся в выветренной породе, добывают путем промывки. Оно образует то, что рудокопы именуют "кармашки", и бывает, что такой "кармашек" содержит целое состояние.      В горе Александра золото большей частью встречается в глинистых пластах и в расщелинах сланцевых скал. Здесь попадаются целые гнезда самородков.      Осмотрев различные образцы золота, посетители прошлись по минералогическому музею банка. Здесь были собраны и поименованы все образцы, из которых состоит почва Австралии, к каждому образцу был прикреплен ярлычок. Золото не является единственным богатством этой страны: Австралия по справедливости может быть названа огромным ларцом, в котором природа хранит свои драгоценности. За стеклами витрин сверкали белые топазы, могущие соперничать с топазами бразильскими, гранаты, рубины необыкновенной красоты - ярко-красные и розовые, сапфиры - бледно-голубые и темно-синие, так же высоко ценимые, как сапфиры Малабара и Тибета, блестящие рутилы и, наконец, маленький алмаз, найденный на берегах Терона. Это была полная коллекция драгоценных камней, а за золотом для оправы ходить далеко не было необходимости. Оно было тут же в изобилии.      Поблагодарив инспектора за любезность, Гленарван простился с ним, а затем продолжал со своими спутниками осмотр золотых россыпей.      Как ни был Паганель равнодушен к благам сего мира, однако он то и дело бросал взгляд на землю. Это было свыше его сил, и шутки его спутников не задевали его. Он ежеминутно нагибался, подымал то камешек, то кусок породы, то осколок кварца и, внимательно осмотрев, отшвыривал с пренебрежением. Это длилось в продолжение всей прогулки.      - Что с вами, Паганель? Потеряли вы что-нибудь? - спросил его майор.      - Конечно, потерял, - ответил ученый, - в этой стране золота и драгоценных камней, если вы ничего не нашли, то, значит, потеряли. Не знаю почему, но мне очень приятно было бы увезти отсюда самородок весом в несколько унций, даже весом фунтов в двадцать, не более.      - А что бы вы сделали с ним, мой почтенный друг? - поинтересовался Гленарван.      - О, я сумел бы им распорядиться, я поднес бы его в дар моей родине, - ответил Паганель, - положил бы его в государственный банк Франции.      - И его приняли бы?      - Без сомнения, под видом железнодорожных облигаций.      Все поздравили Паганеля с его мыслью "облагодетельствовать" таким способом свою родину, а леди Элен пожелала ему найти самый крупный самородок в мире.      Так, весело разговаривая, путешественники обошли большую часть приисков. Всюду работы шли исправно, механически, но без воодушевления.      После двухчасовой прогулки Паганель заметил приличный трактир и предложил спутникам зайти туда и подождать фургон. Леди Элен согласилась, а так как сидеть в харчевне, ничего не заказывая, было неудобно, то Паганель потребовал у трактирщика принести какой-нибудь местный напиток.      Каждому принесли по кружке ноблера . В сущности это грог, но разница заключается в том, что вместо того, чтобы в большой стакан воды влить маленькую рюмку водки, здесь в большой стакан водки вливают маленькую рюмку воды, затем кладут сахар и пьют. Это было слишком по-австралийски, и, к удивлению трактирщика, посетители потребовали большой графин с водой, разбавили ноблер, превратив его в британский грог.      Затем заговорили о приисках и рудокопах. Паганель, очень довольный всем виденным, утверждал, однако, что было бы интересней побывать в этих местах в ту пору, когда гору Александра только что начинали разрабатывать.      - Земля, - пояснил он, - была тогда вся изрыта ямами, в которых кишело бесчисленное множество трудолюбивых муравьев, да еще каких трудолюбивых! Однако эмигранты переняли у муравьев только их пыл в работе, но, увы! не их предусмотрительность. Золото расточалось в кутежах, его пропивали, проигрывали; трактир, где мы сейчас находимся, был сущим адом. Игра в кости заканчивалась поножовщиной. Полиция была бессильна что-либо сделать, и не раз губернатор колонии вынужден бывал вызывать регулярные войска для усмирения разбушевавшихся золотоискателей. Однако ему удалось образумить их: он обязал каждого выбирать патент на право разработки здешних приисков и не без труда добился того, что здесь стало спокойнее и меньше беспорядков, чем в Калифорнии.      - Значит, золотоискателем может быть каждый? - спросила леди Элен.      - Да. Для этого не требуется получить степень бакалавра. Достаточно мускулистых рук. Гонимые нуждой, авантюристы являлись на прииски обычно без гроша, богатые - с заступом, бедные - с ножом, и все бросались копать землю с такой бешеной страстью, с какой они никогда не исполняли бы какого-нибудь честного ремесла.      Какой своеобразный вид имели в ту пору эти золотоносные земли! Они были усеяны брезентовыми палатками, шалашами, хижинами, землянками, бараками из досок и ветвей. В центре возвышалась правительственная палатка, над которой развевался британский флаг. Вокруг располагались синие тиковые палатки государственных чиновников, дальше лавки менял, скупщиков золота, торговцев, спекулирующих и на богатстве и на нищете. Эти господа наживались наверняка. Посмотрели бы вы на этих длиннобородых золотоискателей в красных шерстяных рубашках, живших в грязи и сырости! Кругом стоял несмолкаемый гул от ударов кирок о землю, в воздухе носились зловонные испарения от разложившихся трупов животных. Густая пыль, словно облаком, окутывала несчастных, вызывая, конечно, высокую смертность. И будь климат Австралии менее здоровым, многие погибли бы от тифа. И если бы всем этим авантюристам удалось добиться успеха! Но страдания не вознаграждаются, и если подсчитать, то окажется, что на одного разбогатевшего золотоискателя приходится сотня, две сотни, может быть, даже тысяча погибших в нужде и отчаянии.      - Не можете ли вы, Паганель, рассказать нам, каким способом они добывали золото? - спросил Гленарван.      - Очень просто, - ответил географ. - Первые золотоискатели промывали благородный металл почти так, как это делается еще и сейчас в Севеннах во Франции. В настоящее время золотопромышленные компании добывают золото иным способом: они добираются до истоков золота, до золотоносных жил, заключающих в себе самородки, пластинки и листочки, а первые золотоискатели довольствовались только промывкой золотоносных песков, - вот и все. Они рыли землю, брали те пласты, которые казались им наиболее богатыми золотом, а затем промывали их, добывая драгоценный металл. Промывка производилась посредством машины, заимствованной из Америки, в так называемой "люльке". Это был ящик длиной от пяти до шести футов, нечто вроде открытого гроба, разделенного на два отделения. В одном из этих отделений помещался ряд расположенных одно над другим решет, причем внизу ставились решета более частые. Второе отделение суживалось в нижней своей части. И вот на верхнее сито первого отделения сыпали золотоносный песок, лили на него воду и начинали качать люльку. В первом решете задерживались камешки, в следующих - руда и песок. Разжиженная земля уходила вместе с водой через второе отделение, суживающееся книзу. Вот какова была машина, какой тогда пользовались.      - Но ее еще надо было иметь, - заметил Джон Манглс.      - Обыкновенно машину покупали у разбогатевших или разорившихся золотоискателей или обходились без нее.      - А чем ее заменяли? - спросила Мери Грант.      - Железным листом, дорогая Мери, простым железным листом. Землю веяли, как пшеницу, с тою лишь разницей, что вместо пшеничных зерен попадались иногда крупинки золота. В первый год золотой горячки многие золотоискатели разбогатели, не прибегая ни к какому иному оборудованию. Видите, друзья мои, то было замечательное время, хотя пара сапог стоила сто пятьдесят франков, а за стакан лимонада платили десять шиллингов. Ведь кто первый прибыл, тот и выиграл. Золото было повсюду в изобилии: на поверхности земли, на дне ручьев, даже на улицах Мельбурна - когда мостили, то пускали в дело золотоносный песок. Таким образом, за время с двадцать шестого января по двадцать четвертое февраля тысяча восемьсот пятьдесят второго года с горы Александра в Мельбурн доставлено было под охраной правительственных войск на восемь миллионов двести тридцать восемь тысяч семьсот пятьдесят франков драгоценного металла. Это составляет среднюю дневную добычу в сто шестьдесят четыре тысячи семьсот двадцать пять франков.      - Что составляет приблизительно сумму, отпускаемую на содержание русского императорского дома, - сказал Гленарван.      - Какой бедный человек! - заметил майор.      - А известны случаи внезапного обогащения? - спросила леди Элен.      - Некоторые известны.      - Вы знаете их? - спросил Гленарван.      - Конечно, знаю, - ответил Паганель. - В тысяча восемьсот пятьдесят втором году в округе Балларат найден был самородок весом в пятьсот семьдесят три унции, другой, в Джисленде, - весом в семьсот восемьдесят две унции, и там же в тысяча восемьсот шестьдесят первом году обнаружен был слиток в восемьсот тридцать четыре унции. Наконец, в том же Балларате некий рудокоп нашел самородок весом в шестьдесят пять килограммов. Это значит, что если фунт золота стоит тысячу семьсот двадцать два франка, то это составляет сумму в двести двадцать три тысячи восемьсот шестьдесят франков! Взмах лопаты, приносящий одиннадцать тысяч франков ежегодной ренты, вот это взмах!      - Насколько же возросла мировая добыча золота после открытия этих россыпей? - спросил Джон Манглс.      - Возросла колоссально, дорогой Джон. В начале столетия годовая добыча золота выражалась в сумме сорок семь миллионов франков, а в настоящее время в Австралии, Европе, Азии и Америке золота добывается на девятьсот миллионов, почти миллиард.      - Значит, возможно, господин Паганель, что на этом самом месте, где мы находимся, под нашими ногами скрыто много золота? - промолвил Роберт.      - Да, мой милый, целые миллионы! Мы топчем их. Но если мы их топчем, то только потому, что мы презираем золото.      - Значит, Австралия - счастливая страна? - заметил Роберт.      - Нет, Роберт, - ответил географ, - богатые золотом страны никогда не были счастливы. Они порождают лентяев, а не сильных и трудолюбивых людей. Вспомни Бразилию, Мексику, Калифорнию, Австралию, во что превратились они в девятнадцатом веке? Знай, мой мальчик: благоденствует не страна золота, а страна железа.    Глава 15. "Австралийская и Новозеландская газета"      2 января на восходе солнца путешественники миновали пределы золотоносного района и графства Тальбот. Теперь копыта лошадей ступали по пыльной почве графства Далхоуз. Несколько часов спустя отряд вброд переправился через речки Кальбоан и Кемпейс-Ривер между 144°35' и 144°45' долготы. Полдороги, отделявшей путешественников от цели, было уже пройдено. Еще пятнадцать дней столь же благополучного путешествия - и маленький отряд достигнет берегов залива Туфолда.      Все были здоровы. Слова Паганеля относительно здорового климата Австралии сбывались - почти никакой сырости и вполне терпимая жара. Лошади и быки тоже были в прекрасном состоянии.      Но после Кемден-Бриджа строй отряда несколько изменился. После того как Айртон узнал о том, что железнодорожная катастрофа была вызвана преступлением, он настоял на принятии некоторых мер предосторожности, которые до сих пор находил излишними. Теперь всадники не должны были упускать фургон из виду, а во время привалов кто-нибудь должен был стоять на карауле. Утром и вечером тщательно осматривали ружья. Несомненно, в окрестностях орудовала шайка злоумышленников, и хотя непосредственной опасности не было, тем не менее следовало быть начеку. Излишне говорить, что эти меры предосторожности были приняты без ведома Элен и Мери Грант: Гленарван не хотел пугать их. Конечно, эти меры были разумны. Неосторожность, даже простая беспечность могли обойтись слишком дорого. Впрочем, не один только Гленарван опасался злоумышленников - жители уединенных поселений и скваттеры на своих стоянках тоже принимали меры предосторожности против внезапных нападений. Дома уже с наступлением сумерек запирались наглухо. Собаки, спущенные с цепи, заливались лаем при приближении посторонних. У каждого пастуха, загонявшего на ночь огромные стада, висел на луке седла карабин. Весть о преступлении, совершенном на Кемден-Бридже, вызвала эти чрезвычайные меры, и многие колонисты, спавшие до тех пор с открытыми настежь дверями и окнами, теперь, как только смеркалось, уже запирали двери на все засовы.      Администрация провинций также приняла меры, свидетельствующие о бдительности и усердии. В окрестности отправлены были отряды туземных жандармов. Телеграммы доставлялись под охраной. До сей поры почтовая карета разъезжала по пустынным дорогам без конвоя, но в тот день, когда отряд путешественников пересекал большую дорогу из Килмора в Хиткот, мимо, поднимая облака пыли, промчалась почтовая карета, и Гленарван успел заметить блеснувшие карабины полисменов, скакавших рядом с ней. Можно было подумать, что вернулась та мрачная пора, когда вслед за открытием золотых россыпей на Австралийский материк хлынули подонки европейского общества.      В миле расстояния от килморской дороги фургон въехал в огромный, простиравшийся на сотни километров лес с гигантскими деревьями. Впервые после мыса Бернуилли путешественники попали в лес, занимающий площадь во много сот километров. У всех вырвался крик восторга при виде величественных эвкалиптов в двести футов высотой, с губчатой корой толщиной в пять дюймов. На стволах в двадцать футов в обхвате, изборожденных ручейками душистой смолы, не видно было ни единой ветки, ни единого сука, ни единого прихотливого отростка, даже узла. Будь эти стволы обточены токарем, и то они не были бы глаже. То была сотня одинаковых колонн, уходящих в небо. На огромной высоте эти колонны увенчивались капителями из круто изогнутых ветвей, на концах которых симметрично росли листья и крупные цветы, формой похожие на опрокинутые урны.      Под этой вечнозеленой завесой свободно веял ветер, высушивая почву. Деревья отстояли так далеко друг от друга, что между ними, словно по просеке, свободно проходили кони, стада быков, телеги. То была не лесная чаща с ее колючими кустами, не девственный лес, загроможденный свалившимися стволами, опутанный цепкими лианами, сквозь которые лишь топор да огонь в силах проложить дорогу пионерам. Ковер травы у подножия деревьев, завеса зелени на их вершинах, длинные, уходящие вдаль ряды стройных стволов, отсутствие тени, отсутствие прохлады, какой-то особенный свет, будто процеженный через тонкую ткань, однообразно расположенные пятна света, четкая игра бликов на земле создавали причудливое, изобилующее неожиданными эффектами зрелище. Лес Австралийского материка не похож на леса Нового Света. Эвкалипт тара - разновидность миртового дерева - преобладает среди древесных пород Австралии. Если под этими зелеными сводами тень не густа и отсутствует полумрак, то это является своеобразной особенностью листьев этого дерева. Они обращены к солнцу не лицевой стороной, а ребром. Глаз видит эту необычную листву лишь в профиль. Поэтому лучи солнца проникают сквозь листву, словно через щели решетчатых жалюзи.      Все обратили на это внимание и были удивлены: почему столь своеобразно расположены листья? Конечно, с этим вопросом обратились к Паганелю, и он ответил, как человек, которого ничто не может поставить в тупик.      - Меня удивляет не эта странность природы, - ответил он, - природа знает, что делает, но меня удивляют ботаники, которые не всегда отдают себе отчет в том, что говорят. Природа не ошиблась, дав этим деревьям такую своеобразную листву, а вот люди заблуждаются, именуя их эвкалиптами.      - А что значит это слово? - спросила Мери Грант.      - По-гречески оно значит: "Я хорошо покрываю". Ботаники попытались скрыть свою ошибку, назвав растение греческим словом, однако очевидно, что эвкалипт "покрывает плохо".      - Вполне с вами согласен, любезнейший Паганель, - отозвался Гленарван.      - Но все-таки объясните нам: почему листья растут таким образом?      - По вполне естественной и понятной причине, друзья мои. В этой стране, где воздух сух, где дожди редки, где почва иссушена, деревья не нуждаются ни в ветре, ни в солнце. Недостаток влаги вызывает у растений недостаток соков. Поэтому эти узкие листья защищаясь от солнца и чрезмерных испарений, обращают к солнцу не свою лицевую сторону, а ребро. Нет ничего умнее листа.      - И ничего более эгоистичного, - заметил майор, - они думают только о себе и совершенно забывают о путешественниках.      Все в душе согласились с Мак-Наббсом, кроме Паганеля, который, вытирая потный лоб, ликовал, что ему довелось ехать под деревьями, не дающими тени. Но подобное расположение листвы имеет свои неудобства: переход через эти леса бывает очень продолжителен и мучителен, так как ничто не защищает путника от палящих лучей солнца.      В течение всего дня фургон катился между бесконечными рядами эвкалиптов. Ни одно четвероногое, ни один туземец не попались навстречу маленькому отряду. Только какаду сидели на вершинах этих гигантов деревьев, но на такой высоте, что их едва можно было разглядеть; их щебетанье доносилось как еле уловимое жужжание. Порой в отдалении между стволами пролетала стая попугайчиков, оживляя все вокруг разноцветным оперением. Но в общем глубокая тишина царила в этом огромном храме зелени, и лишь стук лошадиных копыт, несколько беглых слов, которыми порой перекидывались путешественники, скрип колес фургона да окрик Айртона, понукавшего ленивых быков, нарушали торжественную тишину.      Вечером разбили лагерь под эвкалиптами, на их стволах видны были явственные следы недавнего огня. Стволы этих гигантов походили на фабричные трубы, ибо огонь прожег весь ствол до самого верха. Однако, хотя от ствола оставалась лишь кора, дерево не погибало. Все же эта вредная привычка скваттеров и туземцев разводить костры у самого подножия деревьев постепенно уничтожает эти великолепные экземпляры, и в конце концов они исчезнут, подобно четырехсотлетним кедрам Ливана, погибающим от небрежно зажигаемых вблизи лагерных костров.      Олбинет по совету Паганеля развел костер для приготовления ужина в одном из таких обгорелых полых стволов. Тяга получилась отличная, и весь дым уносило вверх, где он пропадал в темной листве.      На ночь приняли необходимые меры предосторожности; Айртон, Мюльреди, Вильсон и Джон Манглс по очереди охраняли лагерь.      Весь следующий день, 3 января, дорога тянулась все тем же бесконечным лесом с длинными симметричными рядами эвкалиптов. Казалось, ему и конца не будет. Однако к вечеру деревья поредели, и в нескольких милях впереди на небольшой поляне показался ряд домов, расположенных правильными рядами.      - Сеймур! - крикнул Паганель. - Это последний город провинции Виктория, через который мы проедем.      - Это большой город? - полюбопытствовала леди Элен.      - Это простое селение, мадам, - ответил Паганель, - но оно быстро превратится в город.      - А найдем мы там приличную гостиницу? - спросил Гленарван.      - Надеюсь, - ответил географ.      - Тогда направимся в Сеймур. Думаю, что наши отважные путешественницы рады будут поспать хоть одну ночь с удобствами.      - Мы с Мери согласны, дорогой Эдуард, - сказала Элен, - но только в том случае, если это не доставит лишних хлопот и не задержит нас в пути.      - Нет, нет, - ответил лорд Гленарван. - К тому же и быкам нашим надо отдохнуть, а завтра на рассвете мы снова двинемся в путь.      Было девять часов вечера. Луна склонялась уже к горизонту, и косые лучи ее тонули в тумане. Понемногу мрак сгущался. Весь отряд во главе с Паганелем вступил на широкие улицы Сеймура. Географ, казалось, всегда прекрасно знал местность, которую ему никогда не приходилось видеть; им руководил инстинкт, и он привел спутников прямо к гостинице "Северная Британия".      Лошадей и быков поставили на конюшню, фургон - в сарай, а путешественникам предоставили сравнительно хорошо обставленные комнаты. В десять часов вновь прибывшим подали ужин, к которому приложил руку мистер Олбинет. Паганель успел уже пройтись с Робертом по городу и о своей ночной прогулке рассказал весьма кратко: он ничего не видел.      Однако человек, менее рассеянный, заметил бы на улицах Сеймура какое-то необычайное оживление. Там и сям собирались группами обыватели, и число их мало-помалу все возрастало. Велись разговоры и у дверей домов. Люди тревожно расспрашивали о чем-то друг друга. Читали вслух утренние газеты, обсуждали их, спорили. Все это не ускользнуло бы даже от невнимательного наблюдателя. Но Паганель ничего не заметил.      Майор, не выходя в город, не переступив даже порога гостиницы, а только поговорив десять минут со словоохотливым хозяином мистером Диксоном, успел разузнать, в чем дело, но ни словом ни о чем не обмолвился.      После ужина, когда Элен Гленарван, Мери и Роберт Грант разошлись по комнатам, майор задержал остальных спутников и сказал:      - Обнаружены злодеи, вызвавшие крушение поезда на Сандхорстской железной дороге.      - Они арестованы? - поспешно спросил Айртон.      - Нет, - ответил Мак-Наббс, будто не замечая поспешности, с какой боцман задал вопрос (поспешности, впрочем, очень понятной при данных обстоятельствах).      - Тем хуже, - заметил Айртон.      - А кому же приписывают преступление? - спросил Гленарван.      - Читайте, - сказал майор, протягивая Гленарвану выпуск "Австралийской и Новозеландской газеты", - и вы убедитесь в том, что главный инспектор не ошибался.      Гленарван прочел вслух следующее:      "Сидней, второго января тысяча восемьсот шестьдесят пятого года. Наши читатели, наверное, помнят, что в ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря прошлого года произошло крушение поезда у Кемден-Бриджа, в пяти милях, на перегоне от станции Каслмейн до Мельбурна. Ночной курьерский поезд, вышедший из Мельбурна в одиннадцать часов сорок пять минут вечера и мчавшийся на всех парах, свалился в реку Люттон, так как Кемденский мост был разведен. Ограбление пассажиров, труп железнодорожного сторожа, найденный в полумиле от Кемденского моста, - все это свидетельствовало, что крушение было следствием преступления, и действительно, расследование установило, что преступление совершено шайкой каторжников, бежавших полгода тому назад из Пертской исправительной тюрьмы в Западной Австралии, в момент, когда их переправляли на остров Норфолк (остров Норфолк находится на востоке от Австралии; туда ссылают и содержат в тюремном заключении каторжников-рецидивистов и неисправимых; там они подвергаются особо строгому надзору (прим.авт.)).      Шайка каторжников состоит из двадцати девяти человек. Атаманом ее является некий Бен Джойс, опаснейший преступник, недавно появившийся в Австралии.      Властям пока что не удалось еще задержать шайку. Поэтому предлагается жителям городов, колонистам и скваттерам быть настороже и сообщать главному следователю все сведения, могущие способствовать розыскам преступников. Ж.П.Митчелл".      Когда Гленарван окончил чтение, Мак-Наббс повернулся к географу и сказал:      - Вот видите, Паганель, оказывается, и в Австралии водятся каторжники.      - Беглые - это неоспоримо! - отозвался ученый. - Но те, которые отбыли наказание, те не имеют здесь права жительства.      - Важно то, что они есть, - заметил Гленарван. - Но я полагаю, что их наличие не изменит наших планов и мы будем продолжать путешествие. А вы, Джон, какого мнения?      Джон Манглс ответил не сразу, он колебался: с одной стороны, он понимал, какое это будет горе для Мери и Роберта Грант, если приостановить розыски их отца, а с Другой - он боялся подвергнуть экспедицию опасности.      - Если бы с нами не было леди Гленарван и мисс Грант, то меня очень мало тревожила бы шайка этих негодяев, - промолвил он наконец.      Гленарван понял его и добавил:      - Само собой разумеется, что не может быть и речи о полном отказе от поисков, но не лучше ли, в интересах наших спутниц, отправиться в Мельбурн, сесть там на "Дункан" и морем проехать к восточному побережью, где и возобновить наши поиски Гарри Гранта? Как ваше мнение, Мак-Наббс?      - Раньше чем высказаться, - ответил майор, - я хотел бы знать мнение Айртона.      Боцман взглянул на Гленарвана и ответил:      - Мы находимся в двухстах милях от Мельбурна, и мне кажется, что если опасность действительно существует, то она одинакова Как на южной дороге, так и на восточной. Обе эти дороги пустынны, и одна стоит другой. Кроме того, я не думаю, чтобы тридцать злоумышленников могли испугать восемь хорошо вооруженных и смелых людей. Итак, по-моему, если нет ничего лучшего, то я предлагаю двигаться вперед.      - Правильно, Айртон, - согласился Паганель. - Продолжая путешествие на восток, мы можем напасть на следы капитана Гранта, а возвращаясь на юг, мы, наоборот, теряем шансы их найти. Поэтому я присоединяюсь к вашему мнению. Эти беглые из Пертской тюрьмы меня не пугают: честному человеку они не страшны.      Предложение продолжать путешествие по ранее намеченному плану поставили на голосование, и оно было принято единогласно.      - Мне хотелось бы, сэр, высказать еще одно соображение, - промолвил боцман, когда все собирались разойтись по комнатам.      - Говорите, Айртон.      - Не послать ли распоряжение "Дункану" держаться вблизи берегов?      - Зачем? - вмешался Джон Манглс. - Даже когда мы прибудем в залив Туфолда, то и тогда будет не поздно послать это распоряжение. А вдруг какой-нибудь непредвиденный случай заставит нас направиться в Мельбурн, и будет печально, если мы не застанем там "Дункана". К тому же судно, вероятно, не вышло еще из ремонта. Поэтому, принимая все это в соображение, я полагаю, что лучше с этим обождать.      - Хорошо, - согласился Айртон, не настаивая на своем предложении.      На следующее утро маленький отряд, хорошо вооруженный и готовый ко всяким неожиданностям, покинул Сеймур. Через полчаса путешественники снова очутились в эвкалиптовом лесу, тянувшемся на восток. Гленарван предпочел бы ехать по открытым местам. Равнина менее удобна для нападений и засад, чем густой лес. Но выбора не было, и фургон целый день пробирался между однообразными великанами эвкалиптами. Вечером, проехав вдоль северной границы графства Энглези, путешественники пересекли сто сорок шестой меридиан и раскинули лагерь на рубеже округа Муррей.    Глава 16. Майор утверждает, что это обезьяны      На следующий день, 5 января, путешественники вступили на обширную территорию округа Муррей. Этот малообследованный, необитаемый округ простирался до высокой гряды Австралийских Альп. Цивилизация не успела еще разделить его на отдельные графства. Это самая глухая и мало посещаемая часть провинции. Когда-нибудь эти леса рухнут под топором дровосека, а прерии заполнятся стадами скваттеров, но пока здешняя почва столь же девственна, как в тот день, когда она поднялась со дна Индийского океана. Здесь была пустыня.      На всех английских картах эта область характеризуется следующими словами: "Reserve for the blacks" - "Заповедник для чернокожих". Сюда англичане-колонисты грубо оттеснили туземцев. Австралийской расе оставили на далеких равнинах, среди непроходимых лесов, несколько определенных участков земли, где австралийская раса обречена была на постепенное вымирание. Любой белый - будь то колонист, эмигрант, скваттер, лесопромышленник - имел право перейти границы заповедника, но чернокожий не смел выйти за черту его.      Паганель затронул в беседе со спутниками этот важный вопрос о туземных племенах. Все пришли к единодушному заключению, что колониальная политика обрекла туземные племена на вымирание, на изгнание из тех мест, где некогда жили их предки. Эта пагубная политика англичан сказывалась во всех их колониях, а особенно в Австралии. В первые времена колонизации ссыльные, да и сами колонисты, смотрели на туземцев, как на диких зверей. Они охотились на них с ружьями и, убивая их, громили селения, ссылаясь на авторитет юристов, утверждавших, что, поскольку австралиец вне закона, убийство этих отверженных не является преступлением. Сиднейские газеты предложили даже радикальное средство избавиться от туземного населения, живущего вокруг озера Гунтер, а именно - массовое отравление.      Как видим, англичане, овладев страной, призвали на помощь колонизации убийство. Их жестокость была неописуема. Они вели себя в Австралии точно так же, как в Индии, где исчезло пять миллионов индусов, как в Капской области, где от миллиона готтентотов уцелело всего лишь сто тысяч. Поэтому австралийское туземное население, поредевшее в результате жестоких мер и спаиваемое колонизаторами, постепенно вырождалось и вскоре под давлением смертоносной цивилизации совершенно исчезнет. Правда, отдельные губернаторы издавали указы против кровожадных лесопромышленников, согласно которым белого, который отрезал чернокожему нос или уши или отрубал у него мизинец, чтобы "прочистить им трубку", следовало подвергать нескольким ударам плети. Тщетные угрозы! Убийства все ширились, и целые племена исчезали с лица земли. Достаточно упомянуть остров Ван-Димен. Здесь в начале XIX века было пять тысяч туземцев, а в 1863 году их осталось всего семь человек. А недавно "Меркурий" сообщил о том, что в город Хобарт приехал "последний из тасманийцев".      Ни Гленарван, ни майор, ни Джон Манглс не возражали Паганелю. Будь они даже англичанами, то и тогда им нечего было бы сказать что-либо в защиту своих соотечественников: факты были очевидны, неопровержимы.      - Лет пятьдесят тому назад, - добавил Паганель, - мы встретили бы на нашем пути много австралийских племен, теперь же нам не попался ни один туземец. Пройдет столетие, и на этом материке совершенно вымрет черная раса.      В самом деле, заповедник, предоставленный чернокожим, казался совершенно безлюдным. Нигде ни следа кочевий или поселений. Равнины чередовались с лесами, и мало-помалу облик местности становился все более диким. Казалось, что в этот отдаленный край никогда не заглядывает ни одно живое существо - ни человек, ни зверь, как вдруг Роберт, остановившись перед группой эвкалиптов, воскликнул:      - Обезьяна! Смотрите, обезьяна!      И он указал на большое черное существо, которое, скользя с ветки на ветку, перебиралось с одной вершины на другую с такой изумительной ловкостью, что можно было подумать, будто его поддерживают в воздухе какие-то перепончатые крылья. Неужели в этой удивительной стране обезьяны летают подобно тем лисицам, которых природа снабдила крыльями летучей мыши?      Между тем фургон остановился, и все, не отводя глаз, следили за черным животным, которое постепенно скрылось в чаще высоких эвкалиптов. Однако вскоре оно с молниеносной быстротой спустилось по стволу, соскочило на землю и, пробежав несколько саженей со всевозможными ужимками и прыжками, ухватилось длинными руками за гладкий ствол громадного камедного дерева. Путешественники не представляли себе, как это животное вскарабкается по прямому и скользкому стволу, который нельзя было даже обхватить руками. Но тут у обезьяны появилось в руках нечто вроде топорика, и она, вырубая на стволе небольшие зарубки, вскарабкалась по ним до верхушки дерева и через несколько секунд скрылась в густой листве.      - Вот так обезьяна! - воскликнул майор.      - Эта обезьяна - чистокровный австралиец, - ответил Паганель.      Не успели спутники географа пожать плечами, как вдруг вблизи послышались крики, нечто вроде "Коо-э! коо-э!" Айртон погнал быков, и через каких-нибудь сто шагов путешественники неожиданно наткнулись на становище туземцев.      Какое печальное зрелище! На голой земле раскинулось с десяток шалашей. Эти "гунисо", сделанные из кусков коры, заходящих друг на друга наподобие черепицы, защищали своих жалких обитателей лишь с одной стороны. Эти обитатели, несчастные существа, опустившиеся вследствие нищеты, имели отталкивающий вид. Их было человек тридцать - мужчин, женщин и детей, одетых в лохмотья шкур кенгуру. Завидев фургон, они бросились было бежать, но несколько слов Айртона, произнесенных на непонятном для путешественников местном наречии, видимо, успокоили их: они вернулись.      Туземцы были ростом от пяти футов четырех дюймов до пяти футов семи дюймов, цвет кожи у них был темный, но не черный, а словно старая сажа, длинные руки, выпяченные животы, лохматые волосы. Тела дикарей были татуированы и испещрены шрамами от надрезов, сделанных ими в знак траура при погребальных обрядах. Трудно было вообразить себе лица, менее отвечающие европейскому идеалу красоты: огромный рот, нос приплюснутый и словно раздавленный, выдающаяся вперед нижняя челюсть с белыми торчащими зубами. Никогда человеческое существо не было столь схоже с животными.      - Роберт не ошибся, - сказал Мак-Наббс, - это, несомненно, обезьяны, но породистые.      - Мак-Наббс, - спросила леди Элен, - неужели вы оправдываете тех, кто, как диких животных, преследует этих несчастных людей?      - Людей! - воскликнул майор. - Но они в лучшем случае нечто промежуточное между человеком и орангутангом. Сравните их профили с профилем обезьяны, и вы убедитесь в неоспоримом сходстве.      В данном случае Мак-Наббс был прав. Профиль туземцев-австралийцев очень резкий и почти равен по измерению профилю орангутанга. Господин де Риэнци не без основания предложил отнести этих несчастных к особому классу "человекообразных обезьян".      Но еще более права была леди Элен, полагая, что эти существа одарены человеческой душой, хотя и находятся на самой низкой ступени развития. Между животным и австралийцем существует непроходимая пропасть. Паскаль утверждал, что "никогда человек не бывает животным", но тут же с не меньшей мудростью добавлял: "но никогда не бывает и ангелом".      Но в данном случае леди Элен и Мери Грант опровергали последнее утверждение мыслителя.      Обе сострадательные женщины вышли из фургона, ласково протянули руки несчастным созданиям и предложили им еды, которую те с отталкивающей жадностью поглощали. Туземцы тем более должны были принять леди Элен за божество, что в их представлении чернокожие после смерти перевоплощаются в белых.      Особенное сострадание возбудили в путешественницах женщины-дикарки. Ничто не может сравниться с участью австралийки. Природа-мачеха отказала ей в малейшей доле привлекательности; это раба, которую насильно умыкает грубый мужчина и которая вместо свадебного подарка получает удары "вади" - палки своего владыки. Выйдя замуж, австралийская женщина преждевременно и поразительно быстро стареет. На нее падает вся тяжесть трудов кочевой жизни. Во время переходов ей приходится тащить детей в люльке из плетеного тростника, охотничьи и рыболовные принадлежности мужа, запасы растения "phormium tenax", из которого она плетет сети. Она обязана добывать пищу для семьи, она охотится за ящерицами, двуутробками и змеями, подчас взбираясь за ними до самых верхушек деревьев; она рубит дрова для очага, сдирает кору для постройки шалашей; это несчастное вьючное животное, она не знает, что такое покой, и питается отвратительными объедками своего владыки - мужа. Некоторые из этих несчастных женщин, быть может давно лишенные пищи, пытались подманить к себе птиц семенами. Они лежали на раскаленной земле неподвижно, словно мертвые, поджидая часами, пока обманутая их неподвижностью птичка не сядет сама им на руку. Видимо, поистине надо было быть австралийским пернатым, чтобы попасться им в руки.      Между тем туземцы, успокоенные ласковым обращением путешественников, окружили их, и пришлось оберегать запасы от расхищения. Говорили дикари с прищелкиванием языка, с присвистом. Их речь напоминала крики животных. Но в голосе их подчас слышались и мягкие ласковые нотки. Туземцы часто повторяли слово "ноки", сопровождая его таким выразительным жестом, что легко было понять, что это слово означает: "дай мне". Относилось это "дай" ко всему имуществу путешественников начиная от самых мелких вещей. Мистеру Олбинету пришлось проявить немало энергии, чтобы уберечь багаж и особенно съестные припасы экспедиции от расхищения. Эти несчастные, изголодавшиеся люди бросали на фургон страшные взгляды, показывая острые зубы, которые, быть может, разрывали клочья человеческого мяса. Большинство австралийских племен в мирное время не людоеды, но очень немногие дикари откажутся сожрать мясо побежденного врага.      Тем временем Гленарван по просьбе леди Элен приказал раздать окружающим туземцам некоторое количество съестных припасов. Дикари, поняв, в чем дело, стали так бурно выражать свой восторг, что это не могло не тронуть самое черствое сердце. Они испускали такие крики, какие испускают дикие звери, когда сторож приносит им их ежедневный рацион. Не соглашаясь с Мак-Наббсом, нельзя было, однако, отрицать, что эта раса во многом схожа была с животными.      Мистер Олбинет, будучи человеком благовоспитанным, хотел сначала накормить женщин. Но эти несчастные создания не осмелились прикоснуться к пище раньше своих грозных мужей. Те набросились на сухари и сушеное мясо, словно звери на добычу.      Слезы навернулись на глаза Мери Грант при мысли о том, что ее отец может быть пленником подобных дикарей. Она живо представила себе, как должен был страдать такой человек, как Гарри Грант, живя в плену у этого кочевого племени, будучи обречен на нищету, голод, дурное обращение. Джон Манглс, с тревожной заботливостью наблюдавший за молодой девушкой, угадал ее мысли и, предупреждая ее желания, обратился к боцману "Британии":      - Айртон, вы убежали от таких дикарей?      - Да, капитан, все эти племена, кочующие по Центральной Австралии, схожи между собой. Только вы видите перед собой ничтожную кучку этих бедняг, тогда как по берегам Дарлинга живут многолюдные племена, во главе которых стоят вожди, облеченные грозной властью.      - Но что может делать европеец среди этих туземцев? - спросил Джон Манглс.      - То, что делал я сам, - ответил Айртон, - охотиться, ловить рыбу, принимать участие в битвах. С пленником, как я вам уже говорил, обращаются в зависимости от тех услуг, какие он оказывает племени, и если европеец умен и храбр, то он занимает видное положение в племени.      - Но все же он остается пленником? - спросила Мери Грант.      - Конечно, и с него не спускают глаз ни днем ни ночью.      - Тем не менее ведь вам, Айртон, удалось бежать, - вмешался в разговор майор.      - Да, мистер Мак-Наббс, удалось благодаря сражению между моим племенем и соседним. Мне повезло: я бежал и, конечно, не раскаиваюсь в этом. Но если бы понадобилось проделать все это снова, то я, кажется, предпочел бы вечное рабство тем мукам, которые мне пришлось испытать, странствуя по пустыням Центральной Австралии. Дай бог, чтобы капитан Грант не рискнул на подобный шаг!      - Конечно, мисс Грант, мы должны желать, чтобы ваш отец оставался в плену у туземцев, - промолвил Джон Манглс. - Ведь в этом случае будет гораздо легче найти его следы, чем если бы он скитался по лесам материка.      - Вы все еще надеетесь на то, что мы его разыщем? - спросила молодая девушка.      - Я не перестаю надеяться на то, что когда-нибудь увижу вас счастливой, мисс Мери.      Взгляд влажных от слез глаз Мери Грант послужил благодарностью молодому капитану.      В то время как велся этот разговор, среди туземцев началось какое-то необычайное движение: они громко кричали, бегали туда и сюда, хватали оружие и, казалось, были охвачены какой-то дикой яростью.      Гленарван не мог понять, что творится с дикарями, но тут майор обратился к боцману:      - Скажите, Айртон, поскольку вы так долго жили среди австралийцев, то, наверное, понимаете, что они говорят?      - Понимаю, но приблизительно, - ответил боцман, - ибо здесь у каждого племени свое наречие. Все же я догадываюсь, в чем тут дело: желая отблагодарить мистера Гленарвана за угощение, эти дикари хотят показать ему подобие боя.      Он был прав. Туземцы без дальних слов набросились друг на друга с хорошо разыгранной яростью, и если бы не предупреждение Айртона, то можно было подумать, что присутствуешь при настоящем сражении.      Действительно, по словам путешественников, австралийцы - превосходные актеры, и в данном случае они проявили недюжинный талант.      Все их оружие нападения и защиты состоит из палицы - дубины, способной проломить самый крепкий череп, и секиры вроде индейского томагавка, расщепленной палки, в развилке которой зажат острый камень, прикрепленный растительным клеем. Эта секира с длинной ручкой, в десять футов, является грозным оружием в бою и полезным инструментом в мирное время. Она с равным успехом рубит головы и отсекает ветки, врубается в людские тела и в стволы деревьев.      Бойцы с воплями налетали друг на друга, потрясая палицами и секирами. Одни падали, точно мертвые, другие издавали победный клич. Женщины, преимущественно старухи, словно одержимые, подстрекали бойцов, набрасывались на мнимые трупы и делали вид, что терзают их с яростью. Элен все время боялась, как бы это представление не перешло в настоящее сражение. Впрочем, дети, принимавшие участие в этом мнимом бою, тузили друг друга по-настоящему; особенно неистовствовали девочки, награждая друг друга полновесными тумаками.      Мнимый бой длился минут десять, внезапно бойцы остановились. Оружие выпало из их рук. Глубокая тишина сменила шум и сумятицу. Туземцы замерли, словно действующие лица в живых картинах. Казалось, они окаменели. Что послужило причиной этой внезапной перемены, этого оцепенения? Вскоре это выяснилось. Над верхушками камедных деревьев появилась стая какаду. Птицы наполняли воздух болтовней; их яркое оперение делало стаю похожей на летающую радугу. Появление разноцветной стаи прервало бой: война сменялась более полезным занятием - охотой.      Один из туземцев схватил какое-то своеобразной формы орудие, выкрашенное в красный цвет, и, отделившись от неподвижных товарищей, пробираясь между деревьями и кустами, направился к стае какаду. Он полз бесшумно, не задевая ни одного листика, не сдвигая ни одного камешка. Казалось, скользит какая-то тень.      Подкравшись к птицам на достаточно близкое расстояние, дикарь метнул свое оружие. Оно понеслось по горизонтальной линии, футах в двух от земли. Пролетев футов сорок, оно, не касаясь земли, вдруг под прямым углом поднялось футов на сто, сразило около дюжины птиц и, описав параболу, упало к ногам охотника.      Гленарван и его спутники были поражены - они не верили своим глазам.      - Это бумеранг, - пояснил Айртон.      - Бумеранг! Австралийский бумеранг! - воскликнул Паганель и мигом бросился поднимать это удивительное оружие, чтобы, как ребенок, "посмотреть, что у него внутри".      И в самом деле, можно было подумать, что внутри бумеранга скрыт какой-то механизм или пружина, внезапное распрямление которой изменяет его направление. Но ничего подобного не было. Бумеранг состоял из загнутого куска твердого дерева длиной в тридцать - сорок дюймов. Толщина этого куска в середине равнялась приблизительно трем дюймам, а края были заострены. Вогнутый с одной стороны на полдюйма, он имел два ребра на выпуклой стороне.      Все в целом было столь же несложно, сколь и непонятно.      - Так вот каков этот пресловутый бумеранг! - сказал Паганель, тщательно осмотрев странное оружие. - Кусок дерева, и больше ничего. Но почему же, летя по горизонтали, он то вдруг поднимается вверх, то затем возвращается к тому, кто его кинул? Ни ученые, ни путешественники не могли до сих пор найти объяснение этому явлению.      - Не похож ли в этом отношении бумеранг на серсо, которое, брошенное известным образом, возвращается к своей точке отправления? - промолвил Джон Манглс.      - Или, скорее, на возвратное движение бильярдного шара, получившего удар кием в определенную точку? - добавил Гленарван.      - Нет, - ответил Паганель. - В обоих случаях имеется опорная точка, которая и обусловливает возвратное движение: у серсо - земля, у бильярдного шара - сукно бильярда. Но у бумеранга нет никакой точки опоры: оружие не касается земли и все же поднимается на значительную высоту.      - Чем же объясните вы это явление, господин Паганель? - спросила леди Элен.      - Я не пытаюсь объяснить, а только устанавливаю факт. По-видимому, тут все зависит от способа, которым кидают бумеранг, и от формы его строения. А способ, каким бросать бумеранг, - это уже тайна австралийцев.      - Во всяком случае, для обезьян это очень искусная выдумка, - промолвила леди Элен, взглянув на майора, который недоверчиво покачал головой.      Однако время шло, и Гленарван, считая, что не следует больше задерживаться, хотел уже просить путешественниц занять места в фургоне, как вдруг прибежал дикарь и что-то возбужденно выкрикнул.      - Вот как! - проговорил Айртон. - Они выследили казуаров.      - Что? Речь идет об охоте? - заинтересовался Гленарван.      - О! Это надо непременно посмотреть! - воскликнул Паганель. - Зрелище, должно быть, любопытное. Быть может, снова в дело будет пущен бумеранг.      - А ваше мнение, Айртон? - спросил Гленарван боцмана.      - Мне кажется, что это не очень задержит нас, сэр, - ответил тот.      Туземцы не теряли ни секунды. Убить несколько казуаров - это необыкновенная удача: это значит, что племя будет обеспечено пищей по крайней мере на несколько дней. Поэтому охотники пускают в ход все свое искусство, чтобы завладеть такой добычей. Но каким образом умудряются они настигать без собак и убивать без ружей такое быстроногое пернатое? Это было самое интересное в том зрелище, которое так хотел увидеть Паганель.      Эму, или австралийский казуар (у туземцев он называется "мурек"), встречается на равнинах Австралии все реже и реже. Это крупная птица в два с половиной фута вышиной, с белым мясом, напоминающим мясо индейки. На голове у казуара рогатая чешуя, глаза светло-коричневые, клюв черный, загнутый книзу. На ногах по три пальца, вооруженных могучими когтями. Крылья - настоящие культяпки - не могут служить ему для полетов. Его оперение, или, пожалуй, его шерсть, темнее на шее и на груди. Но если казуар не может летать, то столь быстро бегает, что свободно обгоняет скаковую лошадь. Таким образом, захватить казуара можно только хитростью, и какой еще хитростью!      Вот почему по знаку прибежавшего дикаря человек десять австралийцев быстро рассыпались цепью, словно отряд стрелков, по чудесной равнине, где кругом синели цветы дикого индиго. Путешественники столпились на опушке рощи мимоз.      При приближении туземцев штук шесть казуаров сорвались с места и отбежали примерно на милю. Прибежавший дикарь, видимо охотник данного племени, удостоверившись, где находятся птицы, знаком приказал товарищам остановиться. Дикари растянулись на земле, а охотник, вынув из сетки две искусно сшитые вместе шкуры казуаров, надел их на себя. Правую руку он поднял над головой и стал подражать походке казуара, ищущего пищу. Туземец приближался к стае. Он то останавливался, прикидываясь, что ищет зерна, то поднимал вокруг себя ногами целые облака пыли. Он подражал повадке казуара. Он с таким поразительным совершенством подражал глухому ворчанью казуара, что птицы были обмануты. Вскоре дикарь оказался среди беспечной стаи. Внезапно он взмахнул дубиной, и пять казуаров из шести рухнули на землю.      Охота была успешно закончена.      Гленарван, путешественницы и весь отряд распрощались с туземцами.      Но австралийцы, видимо, отнюдь не были огорчены этой разлукой. Быть может, успешная охота на казуаров заставила их забыть, кто удовлетворил их нестерпимый голод. Им не было даже свойственно чувство простой животной признательности, присущей дикарям и животным и преобладающей над признательностью сердца.      Но тем не менее нельзя было в некоторых случаях не восхищаться их смышленостью, их ловкостью.      - Ну, теперь, мой дорогой Мак-Наббс, вы охотно признаете, что австралийцы не обезьяны, - сказала леди Элен.      - А почему? Неужели потому, что они ловко подражают повадкам животных? - спросил майор. - Но это только подкрепляет мои слова.      - Шутка - не ответ, - возразила леди Элен. - Я хочу, майор, чтобы вы отказались от ваших слов.      - Хорошо, кузина, итак, да, или, вернее, нет, австралийцы не обезьяны, но обезьяны - австралийцы.      - Как так?      - Вспомните, что говорят чернокожие об этой интересной породе орангутангов?      - Что же они говорят? - спросила леди Элен.      - Они говорят, - ответил майор, - будто обезьяны - это чернокожие, но только более хитрые, чем они. "Они ничего не говорят, чтобы ничего не делать", - утверждал некий ревнивый негр, хозяин которого кормил бездельника орангутанга.    Глава 17. Скотоводы-миллионеры      После спокойно проведенной ночи под 146°15' долготы путешественники 6 января в семь часов утра снова тронулись в путь, пересекая обширный округ Муррей. Они двигались на восток, и следы каравана по равнине тянулись совершенно прямой линией. Дважды пересекали они следы скваттеров, направлявшихся на север; следы эти, несомненно, смешались бы, если бы на пыльной земле не отпечатывались подковы коня Гленарвана с клеймом стоянки Блек-Пойнт - трилистником.      Местами равнину бороздили извилистые, часто пересыхающие речки, по берегам которых росли буксы. Речки берут свое начало на склонах гор Буффало-Рэнгс, невысокая, но живописная цепь которых змеилась на горизонте.      Решено было добраться к ночи до подножия этих гор и там расположиться лагерем. Айртон подгонял быков, и те, сделав в этот день переход в тридцать пять миль, несколько устали. Здесь под большими деревьями раскинули палатку. Наступила ночь. Наспех поужинали: после такого тяжелого перехода больше хотелось спать, чем есть.      Паганель, который должен был нести караул в первую смену, не спал. С ружьем на плече он прогуливался взад и вперед, чтобы не задремать. Несмотря на безлунную ночь, кругом благодаря яркому сиянию южных звезд было светло. Ученый с увлечением читал эту великую книгу неба, всегда исполненную интереса для тех, кто ее понимает. Глубокую тишину уснувшей природы нарушал лишь звон железных пут на ногах лошадей.      Паганель, предавшись своему астрономическому созерцанию, занят был больше делами небесными, чем земными, как вдруг какой-то звук вывел его из задумчивости. Географ прислушался, и, к его великому изумлению, он распознал звуки рояля. Чья-то сильная рука посылала звучные аккорды в ночную тишь. Ошибки не могло быть.      - Рояль в пустыне! - пробормотал Паганель. - Никак не могу этому поверить.      Действительно, это было более чем неправдоподобно, и Паганель предпочел уверить себя, что это какая-то удивительная австралийская птица подражает звукам рояля Эрара или Плейеля, точно так же, как другие австралийские птицы подражают звукам часов и точильной машины.      Но в эту минуту в воздухе прозвучал ясный, чистый голос - к пианисту присоединился певец. Паганель слушал, не сдаваясь. Но через несколько мгновений он вынужден был признать, что слышит чудесные звуки арии "Il mio tesoro tanto" из "Дон-Жуана".      - Черт возьми! Как бы необычайны ни были австралийские птицы, как бы музыкальны ни были попугаи, они не смогут спеть арию из оперы Моцарта! - вскричал географ и прослушал до конца гениальную мелодию.      Впечатление от этой дивной арии, раздававшейся в тиши австралийской ночи, было неописуемо. Долго звучал этот голос, чаруя Паганеля, наконец умолк, и все кругом объяла тишина.      Когда Вильсон пришел сменить ученого, он застал его погруженным в глубокую задумчивость. Паганель ничего не сказал матросу, решив сообщить завтра Гленарвану об этой странной музыке, и пошел спать в палатку.      На следующее утро весь лагерь был разбужен неожиданным лаем собак. Гленарван тотчас же вскочил на ноги. Два великолепных пойнтера, превосходные образчики английских породистых собак, прыгая, резвились на опушке рощицы. При приближении путешественников они скрылись среди деревьев и залаяли громче.      - Очевидно, в этой пустыне есть какая-то стоянка, - промолвил Гленарван, - а также охотники, поскольку имеются охотничьи собаки.      Паганель открыл было рот, чтобы поделиться своими ночными впечатлениями, как вдруг появились верхом на великолепных чистокровных конях-гунтерах двое молодых людей. Оба джентльмена, одетые в изящные охотничьи костюмы, заметив путников, расположившихся табором, словно цыгане, остановили лошадей. Они, казалось, недоумевали, что означает здесь присутствие этих вооруженных людей, но, увидев путешественниц, выходивших из фургона, тотчас же спешились и, сняв шляпы, направились к женщинам. Лорд Гленарван пошел навстречу незнакомцам и в качестве приезжего первый отрекомендовался, назвав свое имя и звание. Молодые люди поклонились, и старший сказал:      - Сэр, не пожелают ли ваши дамы и вы со своими спутниками оказать нам честь отдохнуть у нас в доме?      - С кем имею честь говорить? - спросил Гленарван.      - Мишель и Сенди Патерсон - владельцы скотоводческого хозяйства Готтем. Вы находитесь на территории нашей станции, и до дома не больше четверти мили.      - Господа, откровенно говоря, я не хотел бы злоупотреблять вашим гостеприимством: - начал Гленарван.      - Сэр, - ответил Мишель Патерсон, - принимая наше приглашение, вы бесконечно обяжете бедных изгнанников, если согласитесь посетить их в этой пустыне.      Гленарван поклонился в знак благодарности.      - Сэр, - обратился Паганель к Мишелю Патерсону, - не будет ли нескромностью, если я спрошу вас, не вы ли пели вчера божественную арию Моцарта?      - Да, сэр, - ответил джентльмен. - Я пел, а мне аккомпанировал мой брат Сенди.      - В таком случае, сэр, примите искренние поздравления француза, пламенного поклонника музыки! - сказал Паганель, протягивая руку молодому человеку.      Тот сердечно пожал ее, затем он указал своим гостям дорогу, которой надо было держаться. Лошадей поручили Айртону и матросам.      А путешественники, беседуя и восхищаясь окружающими видами, направились пешком в обществе молодых людей к усадьбе.      Скотоводческое хозяйство Патерсонов содержалось в таком же образцовом порядке, в каком содержатся английские парки. Громадные луга, обнесенные серой оградой, расстилались кругом, насколько мог охватить глаз. Там паслись тысячи быков и миллионы баранов. Множество пастухов и еще большее количество собак охраняли это шумное, буйное стадо. К мычанию и блеянию присоединялись лай собак и резкое щелканье бичей пастухов.      На востоке тянулась роща австралийских акаций и камедных деревьев, за которой высилась величественная гора Готтем, поднимающаяся на семь с половиной тысяч футов над уровнем моря. Во все стороны расходились длинные аллеи вечнозеленых деревьев. Там и сям виднелись густые заросли "грэстри", десятифутового кустарника, похожего на карликовые пальмы, но с густыми длинными и узкими листьями. Воздух был напоен благоуханием мятнолавровых деревьев, усыпанных гроздьями белых, тонко пахнущих цветов.      К очаровательной группе туземных растений присоединялись деревья, вывезенные из Европы. Тут были персиковые, грушевые, яблоневые, фиговые, апельсиновые, смоковницы и даже дубовые деревья, встреченные громким "ура" путешественников. Идя под тенью, отбрасываемой деревьями их родины, они восхищались порхавшими между ветвями птицами с шелковистым оперением и иволгами, одетыми словно в золото и черный бархат.      Впервые нашим путешественникам довелось увидеть менуру - птицу-лиру. Хвост ее похож на изящный инструмент Орфея - лиру. Когда она носилась среди древовидных папоротников и хвост ее ударял по листьям, то казалось, что вот-вот зазвучат гармоничные аккорды, подобные тем, которые царь Амфион некогда вдохновенно извлекал из своей лиры, чудесно воскрешая стены города Фив. Паганелю захотелось сыграть на этой лире.      Однако лорд Гленарван не только восхищался этими волшебными чудесами так неожиданно возникшего перед ним среди австралийской пустыни оазиса. Он выслушал рассказ молодых людей. В Англии, среди цивилизованной природы, новоприбывшие гости прежде всего сообщили бы хозяевам, откуда они прибыли и куда держат путь. Но здесь Патерсоны, движимые неуловимым чувством деликатности, почли долгом своим прежде всего ознакомить путешественников, которым предлагали кров, с теми, чье гостеприимство принималось.      Итак, они поведали свою историю.      Они были теми молодыми англичанами, которые полагают, что богатство не освобождает от работы. Мишель и Сенди Патерсон были сыновьями лондонского банкира. Когда они стали взрослыми, отец сказал им: "Вот вам, дети мои, миллионы, отправляйтесь в какую-нибудь далекую колонию, положите там начало любому крупному предприятию и, работая, ознакомьтесь с жизнью. Если вы будете удачливы, тем лучше! Если прогорите, что делать! Не будем сожалеть, что потеряли миллионы, поскольку они помогли вам стать людьми". Молодые люди повиновались отцу. Выбрав в Австралии колонию Виктория, они решили именно там снять жатву с пущенных в оборот родительских миллионов и не раскаялись в этом. Спустя три года их предприятие пышно расцвело.      В провинциях Виктория, Новый Южный Уэльс и в Южной Австралии имеется более чем три тысячи подобных имений. Одни принадлежат скотопромышленникам, которые разводят там скот, другие - "сетлерам", которые главным образом занимаются земледелием. До появления в этих местах двух молодых англичан самым процветающим имением было имение господина Жамисона. Оно простиралось на сто километров, причем километров двадцать тянулось вдоль реки Парао, притока Дарлинга.      Теперь имение Патерсонов превзошло его как по величине, так и по умению вести хозяйство. Молодые люди одновременно занялись и скотоводством и землепашеством. Они с большой энергией и очень умно управляли своим огромным поместьем.      Оно находилось вдалеке от больших городов, среди редко посещаемой области Муррей, занимая пространство между 146°48' и 147°, иначе говоря площадь шириною и длиною в пять лье, между Буффало и Готтем. На двух северных концах этого обширного прямоугольника налево вздымалась вершина Абердеен, а направо - вершины Хиг-Барнен. Не было недостатка и в чудесных извилистых реках. Успешно развивалось как скотоводство, так и земледелие. На десяти тысячах акров великолепно обработанной земли произрастали как туземные, так и привозные растения. Миллионы голов скота жирели на пастбищах. Поэтому продукты этого хозяйства высоко ценились на рынках Каслмейна и Мельбурна.      Патерсоны закончили свой рассказ; в конце широкой аллеи, по сторонам которой росли казуариновые деревья, показался дом Патерсонов.      То был охотничий дом из кирпича и дерева, прятавшийся среди густых эмерофилис. Вокруг шла увешанная китайскими фонариками крытая веранда, напоминавшая галереи древнеримских зданий. Окна защищены были разноцветными парусиновыми навесами, казавшимися огромными цветами. Трудно было представить себе более уютный, более прелестный и более комфортабельный уголок. На лужайках и среди рощиц, окружающих дом, высились бронзовые канделябры, увенчанные изящными фонарями. С наступлением темноты весь парк освещался белым светом газа от газометра, скрытого в чаще акаций и древовидных папоротников.      Вблизи дома нигде не было видно ни служб, ни конюшен, ни сараев - ничего, что говорило бы о сельском хозяйстве. Все строения - настоящий поселок более чем в двадцать домов и хижин - находились в четверти мили от дома, в глубине маленькой долины. Хозяйский дом соединен был с этим поселком электрическими проводами - телеграфом, обеспечивая мгновенное сообщение, а дом, удаленный от всякого шума, казался затерянным в чаще экзотических деревьев.      В конце казуариновой аллеи через журчащую горную речку переброшен был изящный железный мостик. Он вел в часть парка, прилегавшую к дому.      По ту сторону мостика их встретил внушительного вида управляющий. Двери готтемского дома широко распахнулись, и гости вошли в великолепные апартаменты.      Вся роскошь, даваемая богатством, в сочетании с тонким артистическим вкусом, предстала перед ними.      Из прихожей, увешанной принадлежностями верховой езды и охоты, двери вели в просторную гостиную о пяти окнах. Здесь стоял рояль, заваленный всевозможными старинными и современными партитурами, виднелись мольберты с неоконченными полотнами, цоколи с мраморными статуями; несколько картин кисти фламандских мастеров и гобелены с вытканными на них рисунками с мифологическими сюжетами висели на стенах. Ноги утопали в мягких, словно густая трава, коврах, с потолка свисала старинная люстра. Всюду был расставлен драгоценный фарфор, дорогие безделушки, все это было как-то странно видеть в австралийском доме. В этой сказочной гостиной, казалось, было собрано все, что могло мысленно перенести в Европу. Можно было подумать, что находишься в каком-нибудь княжеском замке во Франции или в Англии.      Пять окон пропускали сквозь тонкую ткань парусины мягкий полусвет. Леди Элен, подойдя к окну, пришла в восторг. Дом господствовал над широкой долиной, расстилавшейся на восток до самых гор. Чередование лугов и лесов, то тут, то там привольные поляны, вдали группа изящно закругленных холмов, все вместе являло неописуемую по красоте картину. Ни один уголок земного шара не мог сравниться с этой долиной, даже знаменитая Райская долина в Телемарке в Норвегии.      Грандиозная панорама, пересекаемая полосами то света, то тени, ежечасно изменялась в зависимости от солнца.      Пока Элен наслаждалась открывавшимся из окна видом, Сенди Патерсон приказал управляющему распорядиться завтраком для гостей, и менее чем через четверть часа путешественники сидели за роскошно сервированным столом. Качество кушаний и вин было выше всяких похвал, но всего приятнее было то радушие, с которым молодые хозяева принимали гостей. Узнав о цели экспедиции, хозяева горячо заинтересовались поисками Гленарвана, и слова их укрепили надежды детей капитана Гранта.      - Гарри Грант, несомненно, попал в плен к туземцам, поскольку он не появился нигде на побережье, - сказал Мишель Патерсон. - Судя по найденному документу, капитан точно знал, где находится, и если он не добрался до какой-нибудь английской колонии, то лишь потому, что после высадки на берег он был захвачен в плен дикарями.      - Точно то же случилось и с его боцманом Айртоном, - заметил Джон Манглс.      - А вам никогда не случалось слышать о гибели "Британии"? - спросила леди Элен у братьев Патерсон.      - Никогда, миссис, - ответил Мишель.      - А как, по-вашему, обращаются австралийцы со своими пленниками?      - Австралийцы не жестоки, - ответил молодой скваттер, - и мисс Грант может быть спокойна на этот счет. Известно множество случаев, свидетельствующих о мягкости их характера, и многие европейцы, долго жившие среди этих дикарей, никогда не имели повода жаловаться на грубое обращение.      - То же самое утверждал и Кинг, - сказал Паганель, - единственный уцелевший из экспедиции Берка.      - И не только этот отважный исследователь, - вмешался в разговор Сенди Патерсон, - но и английский солдат по имени Бакли, который дезертировал в тысяча восемьсот третьем году из Порт-Филиппа, попал к туземцам и прожил у них тридцать три года.      - А в одном из последних номеров "Австралийской газеты", - добавил Мишель Патерсон, - есть сообщение о том, что какой-то Морилл вернулся на родину после шестнадцатилетнего плена. Судьба капитана Гранта очень похожа на его судьбу. Морилл был взят в плен туземцами и уведен в глубь материка после крушения судна "Перуанка" в тысяча восемьсот сорок шестом году. Итак, я полагаю, что вам ни в коем случае не следует терять надежды.      Сведения, сообщенные молодыми хозяевами, чрезвычайно обрадовали путешественников, ибо подтверждали слова Паганеля и Айртона.      Когда Элен и Мери Грант удалились, мужчины заговорили о каторжниках. Патерсоны знали о катастрофе на Кемденском мосту, но бродившая в окрестностях шайка беглых каторжников не внушала им ни малейшей тревоги. Трудно было предположить, что шайка злоумышленников осмелится напасть на имение, где было более ста мужчин. К тому же немыслимо было ожидать, что эти злодеи забредут в пустыню, прилегающую к реке Муррею, где им нечем было поживиться, или что они рискнут приблизиться к колониям Нового Южного Уэльса, дороги которых бдительно охранялись. Такого же мнения придерживался и Айртон.      Гленарван, уступая просьбам радушных хозяев, согласился провести у них весь день. Эти двенадцать часов задержки превратились в часы отдыха как для путешественников, так и для лошадей и быков, поставленных в удобные стойла.      Итак, решено было остаться до следующего утра, и молодые хозяева предоставили на усмотрение гостей программу дня, которая была ими охотно принята.      В полдень семь чистокровных коней нетерпеливо били копытами землю у крыльца дома. Дамам подали коляску, запряженную четвериком. Двинулись в путь. Всадники, вооруженные превосходными охотничьими ружьями, скакали по обеим сторонам экипажа. Доезжачие неслись верхом впереди, а своры пойнтеров оглашали лес веселым лаем.      В течение четырех часов кавалькада объезжала аллеи и дороги парка, по размерам равного маленькому германскому государству. Если здесь встречалось меньше жителей, то зато все кругом кишело баранами. Что же касается дичи, то ее было такое изобилие, что целая армия загонщиков была бы не в силах согнать ее на охотников. Вскоре загремели выстрелы, вспугивая мирных обитателей рощ и равнин. Юный Роберт, охотившийся рядом с Мак-Наббсом, творил чудеса. Отважный мальчуган, вопреки просьбам сестры, всегда был впереди и стрелял первым. Джон Манглс обещал следить за Робертом, и Мери Грант успокоилась.      Во время облавы подстрелили несколько австралийских животных, которых даже Паганель знал только по названию. В числе этих туземных животных были убиты вомбат и бандикут.      Вомбат - травоядное животное, размером с барана, и мясо его превкусное. Бандикут - животное из породы сумчатых и хитростью превосходит даже европейскую лису: он мог бы поучить ее искусству красть обитателей птичников. Такое животное, довольно отталкивающее по виду, почти в полтора фута длиной, убил Паганель, утверждая, из охотничьей гордости, что животное очаровательно.      Роберт ловко подстрелил мохнатохвостое животное, похожее на маленькую лису, с черным, усеянным белыми пятнами мехом, не уступающим и куньему, и пару двуутробок, прятавшихся в густой листве больших деревьев.      Но из всех этих охотничьих подвигов бесспорно наибольший интерес представляла охота на кенгуру. Около четырех часов пополудни собаки вспугнули стадо этих любопытных сумчатых животных. Детеныши мигом залезли в материнские сумки, и все стадо гуськом помчалось прочь от охотников. Очень любопытно наблюдать огромные скачки кенгуру. Их задние лапы вдвое длиннее передних и растягиваются словно пружины.      Во главе стада несся самец ростом футов в пять, великолепный экземпляр исполина кенгуру. Погоня продолжалась на протяжении четырех-пяти миль. Кенгуру не проявляли признаков усталости, а собаки, не без основания опасавшиеся их могучих лап, вооруженных острыми когтями, не смели напасть на них. Но, наконец, выбившись из сил, стадо остановилось, и вожак, прислонясь к стволу дерева, приготовился к защите. Одна из собак с разбегу наскочила на него, но в тот же миг взлетела на воздух и свалилась с распоротым брюхом.      Ясно было, что и всей своре не справиться с этими могучими животными. Приходилось охотникам взяться за ружья - только пули могли уложить кенгуру-исполина.      В эту минуту Роберт едва не пал жертвой собственной неосторожности. Желая точнее прицелиться, он настолько приблизился к кенгуру, что тот одним прыжком бросился на него. Роберт упал, раздался крик. Сидевшая в экипаже Мери Грант в ужасе, не в силах произнести ни слова, протягивала руки к брату. Никто из охотников не решался стрелять в животное, опасаясь попасть в мальчика, но внезапно Джон Манглс, рискуя жизнью, выхватил из-за пояса нож, бросился на кенгуру и поразил его в самое сердце. Животное рухнуло. Роберт поднялся невредимый. Миг - и сестра радостно прижимала его к груди.      - Спасибо, мистер Джон, спасибо! - сказала Мери Грант, протягивая руку молодому капитану.      - Он был на моем попечении, - отозвался Джон Манглс, пожимая дрожащую руку молодой девушки.      Этим происшествием закончилась охота.      После гибели вожака стадо кенгуру разбежалось, а тушу убитого кенгуру-исполина увезли охотники.      Вернулись домой в шесть часов вечера. Охотников ожидал великолепный обед. Среди прочих яств гостям особенно пришелся по вкусу бульон из хвоста кенгуру, приготовленный по туземному способу.      После мороженого и шербета гости перешли в гостиную. Вечер был посвящен музыке. Леди Элен, прекрасная пианистка, предложила аккомпанировать радушным хозяевам, и те с большим чувством исполнили отрывки из новейших партитур Гуно, Виктора Маснэ, Фелисьена Давида и даже произведения непонятого Рихарда Вагнера.      В одиннадцать часов вечера подали чай, который сервирован был по-английски - изысканно. Но Паганель все же попросил, чтобы ему дали попробовать австралийского чаю. Географу принесли бурду, темную как чернила, которую приготовляют так: полфунта чаю кипятят в литре воды в течение четырех часов. Паганель попробовал, поморщился, но объявил, что напиток превосходный. В полночь гости разошлись по удобным просторным комнатам, и сновидения продлили столь приятно проведенный день.      На заре следующего дня они распрощались с молодыми скваттерами. Сердечно поблагодарив, с них взяли обещание посетить Малькольм. Затем фургон тронулся в путь, обогнул подножие горы Готтем, и вскоре домик, словно мимолетное видение, исчез из глаз путешественников.      Еще пять миль тянулись владения Патерсонов, и лишь в девять часов утра путешественники выехали за последнюю ограду и углубились в почти не исследованную область провинции Виктория. Продолжение следует... Уважаемые подписчики!      По понедельникам в рассылке: Дэн Браун "Код да Винчи"      Секретный код скрыт в работах Леонардо да Винчи...      Только он поможет найти христианские святыни, дававшие немыслимые власть и могущество...      Ключ к величайшей тайне, над которой человечество билось веками, может быть найден...      В романе "Код да Винчи" автор собрал весь накопленный опыт расследований и вложил его в главного героя, гарвардского профессора иконографии и истории религии по имени Роберт Лэнгдон. Завязкой нынешней истории послужил ночной звонок, оповестивший Лэнгдона об убийстве в Лувре старого хранителя музея. Возле тела убитого найдена зашифрованная записка, ключи к которой сокрыты в работах Леонардо да Винчи...      По четвергам в рассылке:      В следующий четверг начинается публикация романа Джона Уиндема "День триффидов"     По воскресениям в рассылке: Жюль Верн "Дети капитана Гранта"      Этот известный роман французского писателя-фантаста был написан в 1868 году. В произведении (как его охарактеризовал сам автор - "для юношества") широко развернуты картины природы и жизни людей в различных частях света. Герои путешествуют по трем океанам, разыскивая потерпевщего караблекрушение шотландского патриота капитана Гранта.      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Диана Чемберлен "Огонь и дождь"      Появление в маленьком калифорнийском городке загадочного "человека-дождя", специалиста по созданию дождевых туч, неожиданно повлияло на судьбу многих его жителей. Все попытки разгадать его таинственное прошлое заставляют обнаружить скрытые даже от себя самого стороны души. Аркадий и Георгий Вайнеры "Петля и камень в зеленой траве"      "Место встречи изменить нельзя" "Визит к Минотавру", "Гонки по вертикали"... Детективы братьев Вайнеров, десятки лет имеющие культовый статус, знают и любят ВСЕ. Вот только... мало кто знает о другой стороне творчества братьев Вайнеров. Об их "нежанровом" творчестве. О гениальных и страшных книгах о нашем недавнем прошлом. О трагедии страны и народа, обесчещенных и искалеченных социалистическим режимом. О трагедии интеллигенции. О любви и смерти. О судьбе и роке, судьбу направляющем... Шон Хатсон "Жертвы"      Существует мнение о том, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы когда нибудь стать жертвами убийства. в романе "жертвы" Фрэнк Миллер, долгие годы проработавший специалистом по спецэффектам на съемках фильмов ужасов, на собственном опыте убедился в справедливости этого утверждения. По нелепой случайности лишившись зрения, он снова обретает его, когда ему трансплантируют глаза преступника, и в один из дней обнаруживает, что способен узнавать потенциальных жертв убийцы. Миллер решает помочь полиции, которая сбилась с ног в поисках кровавого маньяка, но сам Миллер становится мишенью для садиста. Удастся ли ему остановить кровопролитие или же он сам станет жертвой?..      Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения