| ← Август 2003 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
||||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
5
|
6
|
8
|
9
|
10
|
||
|
12
|
13
|
15
|
16
|
17
|
||
|
19
|
20
|
22
|
23
|
24
|
||
|
26
|
27
|
29
|
30
|
31
|
||
За последние 60 дней 3 выпусков (1-2 раза в месяц)
Открыта:
02-06-2003
Адрес
автора: lit.writer.worldliter-owner@subscribe.ru
Статистика
+1 за неделю
Мировая литература
| Информационный Канал Subscribe.Ru |
Мировая литература
Выпуск # 20 от 2003-08-18
Количество подписчиков: 4
Анатолий ПРИСТАВКИН
НОЧЕВАЛА ТУЧКА ЗОЛОТАЯ
НОЧЕВАЛА ТУЧКА ЗОЛОТАЯ
24
Но праздник есть праздник, согласились - терпи.
Да к тому же, когда братья вернулись, когда увидели свою Регину
Петровну, которая принарядилась, платье надела и - никакого внимания лысому
Демьяну, а смотрела только на Сашку с Колькой, они так и поняли: замуж? За
этого? Да ни за что на свете! Пусть трижды умелый! Покрутится, покрутится,
да и уберется домой, как последний шакал!
А Кузьменыши тут, при ней останутся.
Из-за переживаний не сразу разглядели Кузьменыши, какой стол им
приготовили. Вот это был стол! Если бы всю заначку их выложить, до единой
баночки, все равно не было бы такой красоты, какую они увидели на том столе.
В мисочках, а то и прямо на лопушках - небось Регина Петровна со своими
мужичками придумала - красовались на столе, застеленном белой простыней,
всяческие небывалые продукты. Тут были румяные лепешки из кукурузы, нежное,
в крупинках соли, сало, украшенное колечками лука, колбаса из консервной
банки, нарезанная тонкими пластинками, розоватыми на срезе, соленые огурцы с
прилипшим укропом, помидоры, чеснок и ломти их любимой дылды. Ломти были
хорошо пропечены, с угольками на боках и выступившим вязким медом.
А еще на столе лежали кусочки сахара, сверкающего гранями, как гора
Казбек. А еще отдельной россыпью подушечки кофейные, а еще стоял джем.
А еще: пирог.
Вот о пироге надо бы сказать отдельно.
Это был круглый, многослойный, а потому высокий пирог, еще теплый, как
говорят, - он дышал!
Верх пирога был украшен сливами и кусочками яблок по кругу, а в центре
белым молочным кремом было выведено крупно: "КОЛЯ, САША, 17.10.44 г. УРА!" В
этот пирог, будто свечечки, были воткнуты одиннадцать золотых камышинок.
Наверное, это не все, что успели схватить взглядом ребята, а им уже
предложили садиться - первыми! - за такой волшебный, неправдоподобный стол.
Они вдруг оробели!
Никогда не терялись они при виде жратвы, знали, раз лежит, надо хавать.
Попросту - жрать. Потом не будет. А тут уставились и не знали, как
подступиться.
У Сашки по спине вверх-вниз мурашки забегали, холодно от волнения
стало. А Колька чуть мимо скамейки не сел, осоловел от всей этой
нечеловеческой картины.
Наконец уселись. И мужичков усадили. А плешивый Демьян боком, ему
мешала деревянная нога, приспособился.
Откуда-то из-за спины он извлек бутылку самогона, ухмыльнувшись (не
знал про рождение, а бутылку-то припас, лысый оборотень!), налил в стаканы
себе и воспитательнице. Она не отказалась. Хотел он и ребятам плеснуть, но
Регина Петровна сразу сказала: "Нет. Им этого не надо".
Знала бы, как они у Ильи тогда залились! По машинисту!
Она сходила в погреб, принесла закрытый в банке сок, отерла стекло
тряпкой и налила братьям в кружки. А из одной - первая же отхлебнула.
- Вот что им надо! - произнесла она. - Пейте, но не все сразу.
Договорились?
Братья одновременно кивнули и посмотрели ей в глаза, темные, мерцающие,
огромные и глубокие, аж дух захватывало! В самое нутро их посмотрели.
Но Регина Петровна выдержала их взгляд и спокойно улыбнулась в ответ.
Так, как всегда улыбалась.
И стало ясней ясного, что никакого лысого нам не надо! Не на таковскую
напал! Приезжайте чаще, без вас веселее! Так бы им всем и сказать! Плешивым,
хромым, облезлым... Всяким! Всяким!
Регина Петровна зажгла от печки камышинку и все те камышинки, которые
были воткнуты в пирог, тоже зажгла.
А потом сказала:
- Дуйте!
- Чево? - спросили братья.
- Дуйте на огонь! - крикнула она громко. - Ну? Братья подули, привстав.
И погасили. Только дым вился над столом.
- Настоящие мужчины! - сказала торжественно Регина Петровна. И с
чувством подняла свой стакан. - Ну, мальчики, я вас поздравляю. Будьте
хорошими, здоровыми, такими, которых, как сейчас, всегда бы я любила!
Заступниками моими!
Братья посмотрели друг на друга. Вот главное, что они хотели услышать.
Она их любит. А лысых не любит. И стали пить кисловатое вино. Оно вдруг им
понравилось. Так что все выдули, еще попросили.
- Это же не сок! - закричала Регина Петровна. - Это же вино! Его
ведрами не пьют!
- А мы пьем! - крикнул в ответ Колька. - Это теперь каждый месяц так
будет? Да?
- Что? Будет? - спросила Регина Петровна.
- Праздник? Который в рождение?
- Ишь какие! - воскликнул Демьян, хлопнул ладонью по своей деревяшке и
засмеялся. И воспитательница засмеялась.
- Нет, милые мои, - сказала. - Это раз в году... Но зато - всегда.
- Всегда? - переспросил Колька. - И когда двадцать лет будет?
- Конечно. И когда тридцать, и сорок...
- Мы тогда старые будем, - вставил Сашка. - Мы забудем все.
- Ничего вы не забудете...
Регина Петровна легко, как девочка, подскочила, скрылась в мазанке и
почти сразу вернулась, неся что-то в руках. Подошла и положила каждому брату
на колени по свертку в газете.
- А это от нас... И от мужичков тоже.
Присела, глядя разгоревшимися глазами на ребят.
Она была и вправду сегодня ослепительная, в нарядном платье, и волосы
ее были красиво уложены узлом. А на шею она повесила красные бусы из
каких-то собранных ягод... Даже Демьян крякнул, заглядевшись. И стал
смущенно сворачивать свою козью ножку.
В другое любое время это не прошло бы мимо братьев, но сейчас они были
заняты свертками.
Никогда не получали они подарков. Кроме того случая, когда всучили им
по одному сухарику и жмени семечек, сказав, что у них праздник... Сухарик
проглотили не жевамши, семечки изгрызли, а праздник тем и запомнился, что
еще хотелось! Да не дали!
Теперь они не знали, что со свертками делать. Разворачивать или не
разворачивать, а может, поскорей их отнести в заначку да спрятать! Пока не
отобрали!
Регина Петровна все поняла.
- Мы сейчас вместе посмотрим, что там...
Она взяла сверток у Сашки, который сидел ближе, и развернула газету.
А там, сверху, лежала рубашка, новая, голубая, с воротником и с
пуговицами. А под рубашкой лежали штаны. Тоже голубые. С карманами. А еще
там были ботинки, желтые, высокие, с желтыми шнурками, с широким языком. А
еще платок в клеточку: как тетрадь по арифметике, и круглая шапочка с
цветными узорами. Шапочку называли тюбетейкой. А Сашка сразу сказал:
"Тютюбейка". И все дружно засмеялись.
Только Колька вдруг сморщился и тихо, тихо шепнул, почти пискнул в
миску: "А мне?"Он забыл, оказывается, что у него на коленях такой же
сверток.
И все опять тогда засмеялись и стали разворачивать его газету, и там
все оказалось то же самое, но другого, уже зеленого, цвета.
Ребят попросили примерить подарок на себя.
Напряженно сопя, с оглядкой, они ушли за угол и стали одеваться.
И хотя при этом братья не сказали друг другу ни словечка, они знали,
что каждый из них думает и переживает.
У Сашки спина чесалась от волнения, даже красные пятна выступили, это
Колька заметил. А у самого Кольки вдруг задергалась левая нога, и он никак
не мог попасть ею в штанину.
Он сказал подавленно:
- Иди первый! Ты умный! А Сашка ответил:
- Ты тоже не дурак! Чего это я пойду!
- Я боюсь, - тогда сознался Колька. - Я никогда так не ходил.
- И я не ходил. Думаешь, личит? Или - не личит? Колька посмотрел на
Сашку и зажмурился. Ни фига себе, подумалось, каждый день так ходить. В
глазах рябит. И вообще, не одежда это для колониста, сопрут сразу. Кто
увидит, подумает, что они не колонисты, а какие-нибудь жулики! Разве у
нормального человека может быть столько на себе добра! Показаться бы, да в
заначку! А потом на барахолку! С руками спекулянты оторвут!
Но Колька ничего подобного не сказал, он будто себя увидел со стороны.
Произнес, вздохнув:
- Красивый.
- Ты тоже!
- И это... Как будто не ты, а фон-барон!
- А у тебя хрустит? - спросил Сашка.
- Где?
- Везде. И жмет еще... Может, пуговицы оторвать?
- Оторвать можно, - сказал, подумав, Колька. - Только жалко. Они вон
как блестят!
Переговаривались бы долго, медля выходить. Но все пришли к ним сами.
Демьян озадаченно развел руками и произнес чудное. Он сказал: "Да-а. Как
антилегенты!" Мужички замерли от восторга. Регина Петровна захлопала в
ладоши, заплясала на месте.
- Ну, мальчики! - воскликнула она. - Какие же вы настоящие братья!
Только теперь я совсем вас не узнаю! Да? Ты Колька? - И она ткнула пальцем в
Сашку.
Ребята засмеялись. А Регина Петровна ничуть не сконфузилась. На этот
раз она шутила.
- Пойдемте за стол, - приказала бойко, все оглядываясь на братьев,
будто боялась, что они сейчас сбегут. - Как начнете есть, так я и пойму...
ху из ху?
Лысый Демьян при этих словах почему-то засмущался и предложил выпить
еще.
Потом они ходили гулять, и, завидев стадо, Демьян изобразил им фокус.
Он зажег цигарку и показал издалека козе. Коза тут же подбежала и взяла
цигарку в рот. Из ноздрей у нее пошел дым... А потом она съела цигарку, и
все из нее шел дым!
- Ах, зачем вы издеваетесь над бедными животными? - спросила Регина
Петровна. Но она была весела и произнесла это без упрека. - Лучше давайте
придумаем клички для наших телят.
Первым предложили придумывать братьям, они ведь именинники!
Братья, не медля, одного бычка, самого жадного, назвали Шакалом,
другого - Оглоедом, а двух телок - Халявой и Обормоткой.
Регина Петровна кличек не одобрила, но ничего не сказала. Как могли,
так и назвали. Зато других двух бычков она предложила назвать Кузьменышами.
- А разве можно? - спросил Сашка.
- А почему же нет. Телята как телята. Дружные, себе на уме. А если
тырят, то возвращают. Хорошие телята, в общем.
Пока спорили, хромоногий Демьян подмигнул и ушел в дальний конец
огорода, в заросли. Вдруг он появился оттуда с громадным арбузом.
Кузьменыши сперва подумали, что у него в руках дылда, а потом
разглядели: полосатый! Да это ж арбуз! Настоящий арбуз!
И все тогда стали плясать, и мужички запрыгали, прося только
дотронуться до арбуза.
- Откуда у вас? - спросила приятно изумленная Регина Петровна. - У вас
тоже заначка? Да? Демьян ухмыльнулся и покачал лысой головой.
- Дык я про арбузную грядку забыл сказать... А как уехал, все
прикидывал, как вот энти... - кивнул на братьев. - Найдут аль не найдут. А
они - хоть вопытные искатели, а проглядели!
Кузьменыши посмотрели друг на друга и одновременно подумали, что
прошляпили грядку с арбузом, это уж, и правда, позор! Все вынюхали: тростник
сахарный, и ореховое дерево, и вот эти ягоды, что стали бусами. Оказывается,
их барбарисом зовут. Но арбузы, да еще такие... Ну, лысый обормот, наказал,
так наказал! Опозорил братьев на всю колонию! Хоть, может, и врет, привез из
дома, а теперь хвастает!
Но Демьян и сам понял, что переборщил с подначкой своей. Уже принеся
арбуз на стол, он отрезал по куску всем, а братьям дал самую сладкую
серединку.
- Небось такого и не едали!
- А он не железный? - спросил Колька дурачась.
- Чево? Какой такой железный? Арбуз как арбуз! Тогда братья сказали,
что это анекдот есть такой...
Они могут рассказать, как встретились два приятеля-враля...
- Ну, расскажите, - попросила с удовольствием Регина Петровна.
Братья встали, повернулись друг к другу.
КОЛЬКА: И где только я не бывал... Во! Везде бывал!
САШКА: А в Париже ты бывал?
КОЛЬКА: Бывал.
САШКА: А Фелевую башню видал?
КОЛЬКА: Не только видал, но и едал!
САШКА: Как едал? Так ведь она железная!
КОЛЬКА: Мда. А ты на Кавказе был?
САШКА: Ну, был.
КОЛЬКА: А кумыс пил?
САШКА: Чево?
КОЛЬКА: Кумыс, говорю, пил?
САШКА: Ну, нет... Не поймаешь. Он железный!
Братья и все вокруг засмеялись. А мужички хоть не поняли, но захлопали
в ладоши. А Регина Петровна похвалила, только поправила: не Фелева, а
Эйфелева башня. Эйфель ее построил.
Заначенный арбуз был отомщен, и братья с удовольствием его съели. Уж
теперь-то они не упустят заветной грядки! Весь камыш разгребут, но арбузы
разыщут. Если Демьян не враль! А если враль, то, значит, анекдот прям про
него!
Регина Петровна это поняла. Но ей хотелось, чтобы такой день закончился
мирно. Она предложила спеть. Какой же праздник без песни?
Братья сразу согласились. Лихо завели:
Сижу, сижу в тоске и вспоминаю я,
А слезы катятся из глаз моих,
А слезы катятся, братишка, потихонечку
По исхудалому лицу...
Но Регина Петровна махнула рукой, будто отодвинула их вместе с песней.
Она запела свое.
Ехали казаки с ярмарки до дому,
Пидманули Галю, забрали с собою,
Ой ты, Галю, Галю молодую,
Пидманули Галю, увезли с со-бо-ю...
Тут откашлялся Демьян, прочистил горло и вдруг вступил, да так
пронзительно, тонко, высоко, что у братьев дух захватило:
Едем, Галю, с нами, с нами, казаками,
Краше тобе буде, чем родная хата-а...
И Кузьменыши, и Регина Петровна радостно подхватили:
Ой ты, Галю, Галю молодую,
Пидманули Галю, увезли с со-бо-ю!
А лысый Демьян куда-то ушел и вернулся с балалайкой. Балалайка была
непривычная, таких не видели прежде братья, с длинной-предлинной ручкой.
- В избе нашел, - похвалился Демьян и потрынькал на трех струнах. -
Чечня развлекалась, а звала, говорят, деревянной гармонью... Темные люди и
есть! Какая же она гармонь, если она балалайка! Тонкий струмент! К ней
особенность нужна!
Пьяно усмехаясь, он снова провел по струнам, извлекая туповатые
короткие звуки, и вдруг ударил всей ладонью и, закатив глаза вверх, высоким
голосом запел:
За рекой на горе
Лес зеленый шумит;
Над горой, над рекой Хуторочек стоит,
В том лесу соловей
Громко песни поет,
Молодая вдова
В хуторочке живет...
Пропел, сделал паузу и посмотрел на Регину Петровну. И снова пьяно
усмехнулся. Глаза его блестели.
Демьян пел вроде бы негромко, но лихо у него это выходило. Он будто пел
про Регину Петровну, про себя и про этот их домик, куда он, будто в хуторок,
приехал погостить... Кузьменыши от зависти приподнимались на цыпочки, шеи
вытягивали, стараясь заглянуть Демьяну в рот... Так сильно, так гладко
управлял он своим красивым голосом. И чеченская балалаечка с тремя струнами
играла-переливалась на русский манер под его рукой. Вот чудно-то!
В этот момент все братья ему простили, обормоту хитрому: и заначенный
арбуз, и козу с цигаркой, и даже его приставания к воспитательнице Регине
Петровне.
И вот что потрясло ребят: оказывается, и не тюремную песню, а про
какую-то там вдову можно петь так, что пробирает мороз до косточек.
Никогда ничего подобного они не знали и не чувствовали. Особенно же к
концу стало им грустно. Оба могли и заплакать, да уж это было бы слишком...
Это когда вдова посадила за стол купца с рыбаком, которые стали песни
играть, а в это время молодец-то в окошко все высматривал, все терпел,
терпел... А потом не выдержал да и убил их всех! Как чечен какой. Так по
Демьяновой песенке выходило.
И с тех пор в хуторке
Уж никто не живет,
Лишь один соловей
Громко песни поет...
Все молча сидели, потрясенные то ли историей такой ужасной, то ли таким
смелым, таким лихим молодцом, что из-за любви убил вдову... Мужичков Регина
Петровна увела спать. И вернулась. Был вечерний закат, и было томно,
грустно, тихо, тепло, душевно. Счастливо было, словом. Хотя о счастье наши
братья еще не догадывались, они, может быть, поймут это позже. Если поймут.
Если будет у них еще время понять!
Боже мой, как жизнь коротка, и как тяжко думать и загадывать наперед,
особенно когда мы уже все, все знаем...
Помню, помню этот несказанный вечер на нашем обетованном хуторке в
глубине каких-то предгорий Кавказа. Как ни странно, но день, придуманный для
нас волшебницей Региной Петровной, стал моим днем рождения на всю жизнь. Я
думаю, может, и правда, я тогда по-настоящему только и родился? Я глядел по
сторонам, желая выявить эту разительную перемену мира. Но все было как было:
и небо, размытое к вечеру, но чистое, ни облачка. И теплые, нагретые за день
травы, и запах сухой, полынный, горьковато-грустный от жесткой здешней
земли. И смирная лошадь Демьяна, что паслась невдалеке, - темный силуэт на
фоне гор, но не летящий, не распластанный, как на знакомой картинке, а
смирно опущенный мордой вниз, - дополняла нашу идиллическую картинку. Я
знал, я наверняка знал, что так не бывает, а если и бывает, то не к добру,
уж слишком хорошо, чтобы потом не было еще хуже. Но именно тогда,
предчувствуя всякое недобро, я впервые вдруг понял, что я живой, что я
взаправду существую, а потом я умру. Это щемящее чувство скоротечности того,
что я только что узнал, меня поразило на всю жизнь, как удар молнии, как
осколок в самое сердце шоферицы Веры! Как не хотелось никогда умирать, боже
мой! Но только впоследствии я понял, прочтя некую научную статью, что во мне
проснулся в то мгновение "ген смерти", который дан всем живым людям, но до
поры, до времени он себя не выявляет, а лишь в ранней юности в какую-то
особую минуту... И потом уже на всю жизнь. А дети, как и я до той поры,
живут, не ведая ни о чем преходящем, и потому бессмертны они.
25
На следующее утро, ранехонько, лишь солнце из-за горы полоснуло, Демьян
засобирался в обратный путь. Положил в телегу две желтые большие тыквы,
камыша настелил.
Регина Петровна, завидев из окошка его сборы, вышла, на ходу торопливо
застегивая на груди рубашку.
- Вы моих Кузьменышей не возьмете? Нам продукты получить надо.
В лицо Демьяну она не смотрела, держалась чуть-чуть отстраненно.
А все из-за вчерашнего вечера, точней же, ночи, когда Демьян напросился
спать в мазанке на полу, якобы от холода, а потом полез в постель, будто бы
перепутал по пьянке, а она его прогнала. Из мазанки прогнала. Он устроился
на камыше возле крепко спящих ребят. Всю ночь чадил самокруткой, ждал
рассвета. Вспоминал, как в госпитале под Бийском пришел он к реке топиться:
в письме написали, что жену и двух детишек сожгли фашисты вместе с избой, а
сам-то калеченый, никому не нужный... Его еще не списали по чистой, он при
госпитальном хозяйстве был.
Так вот, пришел к реке, с удочкой вроде, за рыбкой, а вода там быстрая,
не то что в равнинной России, круговерть да буруны. Да рев на всю округу.
Наклонился, голова кругом пошла. Ах, мать честная, и это не жизнь, если
все внутри и снаружи выгорело!
А тут баба-врач, которая ногу ему пилой пилила, он-то кричал тогда...
Как уж она оказалась на том берегу, гуляла, что ли. Увидела и говорит...
Хотите, говорит, спирту, Демьян Иваныч? Пойдемте, у меня припасено.
Согласился. Хлобыстнул стакан, полегчало. Закурил. А она еще наливает.
"Пейте, не бойтесь. Вы куда отсюда поедете-то?" Он принял еще полстакана.
Буркнул: не знаю. А самому подумалось: "Чуть вот не уехал... В омут
головой".
А она вдруг говорит, на Кавказе, мол, пустые земли богатые стоят.
Мужика ждут. А чего бы не попробовать! Тридцать лет не возраст, это у мужика
вроде подросткового, все еще зарастает...
- Все, - повторила она. - А детей нарожать еще успеете, и вырастить,
хоть дюжину.
Была баба-врач еврейкой. Не старой, замужем. Муж ссыльный, тут при ней,
а может, она при нем, на лесоповале вкалывал. Тоже не сахар, если посудить,
жизнь у них. А он-то, Демьян, вольный, может, и правда, выдюжит. Хуже,
рассудил, не будет. Чего терять, в самом деле! И поехал, дивясь на
непривычные горы, на землю, жирную, черную, ветку воткнешь, а она уже цвести
хочет!
Чужую хату, неведомо чью, привел в порядок, подвал выкопал, дорожку к
дому камнем уложил и тополем по обеим сторонам засадил...
Сарай отремонтировал, колодец почистил, самогону, как в своей деревне,
наварил бутыль. Оглянулся, все есть, а чего-то не хватает! Ему? Да ему вот
горсть кукурузы и корочка хлеба нужны. Больше ничего и не надо. Это надо,
когда тут живут, когда дети бегают, животная скотина мычит и кукарекает, и
тебя встречают у порога с кувшином, и воду льют, и смотрят, как ты, фыркая,
смываешь пот с лица от дня работы.
Стал попивать. И все один. И опять ему омуток привиделся. Закрыл глаза,
и нет ничего. Так и не было. Вот в чем дело. Это лишь иллюзия, что
показалось, что живой... Оживел... Баба-врач, хоть и мудрая женщина, но и
она не все во внутрях рассмотрела. Вот к чему он пришел. Когда ехал первый
раз на подсобное хозяйство, все на рельсы поглядывал, часто ли поезд
проходит. Омутов тут нет, так рельсов сколь хошь. Лег, и вся недолга. Тем
более и поезд пролетал, лишь эхо от него до гор и обратно.
А на подсобном вдруг - воспитательница с детишками.
- Так возьмете, Демьян Иваныч? - спросила она, щурясь от встречного
солнца.
Красивая баба, ладная, и все в ней крепко: и грудь, и руки, и ноги, а
волосы, как у ведьмы, можно вокруг узлом завязаться. Да еще и лицо без
помады, жаль, дуреха, курит. Так это можно и отучить. Кнутом или еще как.
- А сама чево? - грубо поинтересовался он. - Аль напужал, что не
доверяешь? Думаешь, вертопрах Демьян! Развратник такой-сякой? Да?
- Ну, почему так... Я вам верю, Демьян Иваныч. Да сама, видно, так
устроена, что... Вот, глупая такая! - сказала она и все щурилась от солнца и
на него не смотрела. - А у меня мальчик заболел... Переел он, что ли, всю
ночь несло. А то бы, конечно, сама поехала. Мне как раз не хочется
именинников посылать! Боюсь за них!
Она стояла, виноватая будто. Стало жалко ее.
- Я вам попку привезу, - сказал. - Меня бабка моя еще научила: пленочку
от куриного жалудка сушить и молоть, так попкой и зовется: от любых поносов
и расстройств лечит...
- Спасибо, - тихо сказала Регина Петровна. И все стояла, ждала.
- А ребят чево не взять? У меня телега большая. Вот обратно как?
- Обратно не сможете? Он прикинул:
- Два конца - день. Не отпустят ведь.
- А вы до станции! - горячо произнесла Регина Петровна. - До станции
лишь довезите, а я на ишачке встречу... А?
Тот крякнул, потер лысину. Повернулся и направился к телеге. Не
оборачиваясь, бросил на ходу:
- Дык, будите! Время у мене уходит!
Регина Петровна заспешила, стала поднимать братьев. А они вчера
ухайдакались, спросонья ничего не разберут. Растормошила, полила водой,
чтобы умылись, велела поесть что-нибудь. Но они от еды отказались.
Сунула им два матерчатых мешочка для крупы в сумку, а сумка для хлеба.
Еще туда бутерброды положила, бутылку с молоком. В эту бутылку, если выйдет,
они на обратном пути нальют постного масла.
- Запомнили? Не забудете? - спросила братьев. Те кивали, зевая на ходу.
Никак не могли проснуться. У каждого под мышкой сверток: вчерашний подарок с
собой прихватили.
- А это зачем? - удивилась Регина Петровна. - Хотите в колонии
оставить?
Братья помотали головой. Нет, не такие уж они дурачки, чтобы в колонию
такое богатство везти!
- В заначку, что ли? - догадалась она. Братья ничего не ответили. Ясно,
что в заначку.
- Лучше оставьте, - посоветовала Регина Петровна. - Никто вашу одежду
не тронет. Я вам обещаю. Ну? Братья переглянулись, отдали ей свертки.
- Езжайте... - И погладила их по голове, одного левой, другого правой
рукой. - Если директор спросит, скажите, что живем тут нормально, все есть.
Могут колонистов присылать для сбора...
- Да ну их! - сказал, отворачиваясь, Сашка. И Колька кивнул.
Регина Петровна проводила братьев к телеге и усадила сзади.
- Присмотрите за ними, Демьян Иваныч. Все-таки... Там неспокойно... А
я, как договорились, завтра встречу.
Демьян порылся в соломе, откопал свою потертую кепочку, надвинул на
самый лоб. Из-под козырька в упор глянул на воспитательницу. Глаза у него
при утреннем свете были насквозь голубые, детские.
- А чево смотреть, там теперь нормально. Я когда ехал сюда, все как
есть по-фронтовому оценил. Наших бойцов в гору на машинах везли да везли.
Столько везли, будто они окружение под Сталинградом делали. А обратно
энтих... черных... Вывозили...
- Вывозили? То есть как вывозили? - спросила Регина Петровна, вдруг
побледнев. - Живых, надеюсь?
- Всяких! - отмахнулся Демьян. - Я вчерась не хотел говорить, не к чему
было. Так, думаю, с ними покончили - жисть станет спокойнея...
Регина Петровна насупилась.
- Вы так, простите, будто радуетесь...
- А что мне плакать! - взвился вдруг он. - Лучше мы их, чем они нас!
Иль тебе, прости, по-другому хотелось? Мало страху тебе задали?
Регина Петровна покачала головой, посмотрела на ребят.
- Мне-то уж ничего не хочется. Но зачем же убийства-то?
- Видать, по-другому не могут. Гитлеру продались! Из довоенного
прокурора генералом своим сделал! У них резать русских - это национальная
болесть такая!
- А если вас станут из дому выселять? - спросила тихо Регина Петровна.
- Дык мене выселяли, - усмехнулся вдруг будто легкомысленно Демьян. Но
вряд ли было ему смешно. - За лошадь, шашнадцать лет было. В кулаки
записали. Ничево. Отдал. Сказал: спасибо. Без нее легче стало. Вот, на
колхозной езжу... Зато живой!
- Не знаю... Мы не о том говорим, - вздохнула Регина Петровна. - А вы
просто на войне ожесточились. Все ожесточились. Оттого и страшно... Так вы
поберегите, пожалуйста... Слышите?
Демьян отвернулся, чмокнул лошади.
Братья сидели обнявшись, свесив ноги с телеги, и смотрели на Регину
Петровну.
- Я завтра к обеду-у приеду-у! - крикнула она вслед и помахала рукой.
Братья разноголосно откликнулись: "Ла-но!"А Демьян не отвечал и не
оглянулся. Будто его уже это и не касалось. Он правил, поглядывая на дорогу
из-под козырька,и молчал.
Всю дорогу промолчал.
Братья догадались сразу, отчего молчит: ему от ворот поворот сделали!
Хоть он и поет мирово, но не жених! Ясно!
И когда зашли братья в кукурузу, за обочину, по нужде, Колька так и
сказал:
- Бортанула она его... Лысого!
- А мне жалко, - отвечал Сашка. - Поет он мирово!
- А нас директор не бортанет сегодня? - перевел Колька разговор на
другое. - Письмо-то при нем!
- Забыл небось... Там не до нас!
- Главное, заначку забрать, - сказал Колька. - Я считаю, что нужно
драпать.
- А Регина Петровна?
- А что Регина Петровна? Она ведь после рождения обещала!
- А вдруг не поедет?
- Ну и что?
- Ее жалко...
- Не жалей! Тут теперь вокруг жалелыциков много! Сашка стал застегивать
портки, разнервничался, аж пуговицу оборвал. Сказал, выходя на дорогу; - Как
хошь, я ее не брошу.
- Совсем?
- Как, совсем?
- Ну, совсем? - переспросил пораженно Колька. - Со мной? Не поедешь?
Сашка кивнул.
Называется, поговорили. Впервые за всю их жизнь выяснилось, что могут
они по своей воле расстаться.
Колька ушам своим не поверил. И если бы сказали ему, не поверил бы! Их
разделить нельзя, они нерасчленимые, есть такое понятие в арифметике... Это
про них как раз!
Колька понял, что Сашка свихнулся. Хорошо, если ненадолго свихнулся, а
если... Но он отбросил мрачные мысли, а Сашке сказал:
- Приедем, тогда решим. Договорились? - И отдал ему серебряный ремешок
вместо пуговицы. Тот, что Регина Петровна подарила.
- Договорились, - согласился Сашка. Может, он думал, что это не он, а
Колька переменит решение. Но ремешком подпоясался.
Потом они прилегли на телеге и, обнявшись, уснули.
Проснулись в сумерках и сразу не поняли, где находятся.
Телега была распряжена, а лошадь паслась рядом, среди кукурузных
зарослей. Сам Демьян отчего-то сидел на земле и озирался по сторонам. Лицо
его было растерянным, даже бледным.
Братья подняли головы, почесываясь, глядя вокруг.
- Эй! - негромко позвал Демьян и поманил их рукой. - Сюда идите...
Только тихо, тихо!
Братья нехотя спрыгнули с телеги, подошли.
- А где колония?
Но Демьян странно замахал руками, показывая, чтобы они подошли еще
ближе и присели.
- Заболел, что ли? - спросил, удивляясь на такое поведение, Сашка. А
Колька добавил:
- А я тоже вчерась обожрался! У меня в животе целая музыка! Оркестр со
струей!
Ребята загоготали, а Демьян оглянулся, зацыкал на них:
- Ти-хо! Тихо, я сказал... Там ваша колония! - И показал рукой в
сторону. - Только там... это... пусто!
- Как пусто! - спросили братья, уставившись на Демьяна. - Что пусто?
- Пусто, да и все! - отрезал шепотом он. - Сходите, если хотите. На
дорогу не высовывайтесь... Поняли?
- Нет... А что?
- Я говорю, чтобы осторожнее, ну? Посмотрите да возвращайтесь. Я вас
тут подожду. Братья постояли, тупо размышляя.
Ни до чего они не додумались. Повернули, не сговариваясь, пошли. Шли
свободно, как гуляли, места были теперь знакомые, свои. Хотя прежде-то
зудело сбегать к заначке: жива ли, родимая? Цела ли?
Метров через пять - десять кукуруза поредела и стала видна колония:
большой двухэтажный дом. Удивляла тишина. Не слышно было ни одного голоса, а
уж здесь всегда стоял ор, и крик, и визг, слышимые за километры.
- Полезешь? - спросил Сашка, показывая на лаз.
- А ты?
Они перешли на шепот, хотя не было еще причин чего-то бояться. Просто в
той тишине не получалось говорить громко. Что касалось Демьяна, то ребятам в
последнюю минуту, когда он сидел в странной позе на земле, показалось, будто
он после вчерашнего дня еще хлебнул и не очухался. Может, ему не только
пустая колония, но и чертики зеленые виделись в траве?!
Братья, пыхтя, прокорябались через свой лаз и оказались у задней стены
двухэтажного дома.
Тих был дом, никто не торчал в окнах. Может, на обеде все? Может, в
поле на уборке?
Они прошли вдоль стены дома, завернули за угол и замерли.
Колька, который шел сзади, налетел на Сашку. Оба пораженно оглядывали
свой двор. Странный был у этого двора вид. Он был завален барахлом, будто в
эвакуацию. Могло показаться, что собирались удирать: вынесли, навалили горой
и койки, и матрацы, и столы, и стулья, а потом все бросили да сбежали.
И - тихо. Какая-то неживая тишина. Только сверху, будто с неба,
доносился равномерный колокольный звон: бом, бом...
Братьев передернуло. Как на похоронах все равно!
Медленно, с оглядкой пошли они по двору, под ногами хрустело стекло.
Окна в доме были выбиты. Рамы выбиты. Двери, сорванные с петель, валялись
тут же плашмя на земле.
В одном из проемов на втором этаже торчала кровать, ее голубая спинка.
Пустая створка окна под ветром колотилась о спинку, оттуда несся этот
печальный звон.
Сашка нагнулся, поднял жестяную мисочку, сделанную из консервной
американской банки. Повертел, бросил. Она покатилась по стеклам, по земле и
долго не падала, все катилась, катилась с железным дрынканьем, будто
заводная. А там, куда она прикатилась, в десяти шагах что-то темнело на
земле.
- Смотри-ка, - сказал Колька, вертя в руках находку. - Это же пряжка...
Пряжка от...
Он хотел сказать: "Пряжка от портфеля". Но не успел, потому что черный
предмет на земле был сам портфель.
Тот знаменитый, известный любому колонисту портфель, с раздутыми
белесыми боками и двумя сверкающими застежками спереди - сейчас одна из них
была оторвана, - который носил с собой Петр Анисимович. Всегда носил, не
оставляя нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах!
Братья смотрели на этот портфель, и что-то до них, уже и так
ошарашенных внезапной картиной разрушения, доходило.
Уж если сам портфель тут, а директора нет, значит, случилось не менее,
чем катастрофа.
Может, бомбежка какая? Может, немцы откуда-нибудь свалились? Может...
Может...
Страх начал поселяться в них, пока беспричинный, неосознанный, он
усугублялся тем, что ничего не было понятно.
Сашка присел, осторожно потрогал портфель руками, будто это был не
портфель, а живое существо.
Но вдруг рядом что-то громыхнуло, Колька дико закричал: "Атас! Бежим!"И
они рванули.
По стеклам, по фанерным дверям, по матрацам, распушившим свои
соломенные, торчащие из нутра хвосты... За угол дома и сквозь лаз, не задев,
вот чудо, ни одной из колючек. Они вломились в кукурузу, валя по пути
хрусткие стволы.
Что так напугало Кольку, да их обоих, они бы не могли объяснить. Разве
что ветер рванул какую железяку и резанул по нервам!
Чем дальше они бежали, тем больше в них было паники, тем становилось
страшней.
Им казалось уже, что они тут одни и нет никакого Демьяна. Что тогда они
станут делать?
Но Демьян, к счастью, сидел там, где его оставили. Он лишь резко,
испуганно обернулся, когда они появились.
Не вставая, не меняя положения, он посмотрел на них из-под козыречка, в
упор, - Ну? Видали? - спросил и стал сворачивать свою "козью ножку". Руки
его не слушались, и махорка сыпалась на одежду и на траву.
Братья уставились на его руки. От страха или от бега оба задохнулись.
Теперь смотрели на его суетливые непослушные руки и тяжело дышали.
Наконец Демьян закурил. Несколько раз он с силой втянул в себя дым,
глядя в одну точку, куда-то за спины стоящих ребят. Отшвырнул самокрутку
прочь и поднялся сразу, без помощи посторонних.
- Надо итить, - произнес хрипло.
Непонятно, к кому он обращался, к себе или братьям. Не произнося больше
ни слова, двинулся в заросли; было совсем незаметно, что он хромает.
Ребята рванулись следом, но в растерянности встали, оглядываясь на
телегу с сумкой и на лошадь, которая паслась сама по себе.
Демьян оглянулся, рукой махнул.
- Шут с ними, - пробормотал, будто опять не братьям. - Не до них! Свою
голову надо спасать!
- Свою... Чево? - спросил Сашка.
Но Демьян сделал знак молчать, приставив палец к губам. И направился в
чащу кукурузы, стараясь обходить каждый просвет, каждую поляну. С оглядкой,
сторожко, как делают, наверное, на войне разведчики.
Они сразу поняли, что двигался он к Березовской. Значит, к дому.
К братьям он больше не обращался, не вспоминал о них.
Лишь однажды, когда Сашка по нерасторопности громко хрустнул веткой,
резко повернулся и показал кулак:
- Тише, ну! Чтобы ни звука!
И тут же споткнулся Колька, загремел сухим стеблем. Демьян вернулся,
поманил ребят к себе, больно пригибая головы обоих братьев к земле. Прошипел
зло, прямо в уши:
- Дурачки! Жить, что ли, надоело! Тогда, вон, дорогой ходи... Они шею
враз свернут!
- Кто? - спросил Сашка, вытаращив глаза. Никогда он не видел такого
рассерженного, а скорей испуганного взрослого мужчину. Он-то всегда думал,
что взрослые, да еще бывшие солдаты, бояться не могут.
- Кто! Кто! - произнес все тем же злым шепотом Демьян. - А вы что - не
поняли? Тут они! Рядом ходють. - И оглянулся по сторонам.
Отпустив братьев, он заковылял, но уже медленней, наверное, устал, да
все они устали.
А Кольку еще мучил понос. В колонии бы сказали: во, со страху-то!
Матрос, в штаны натрес!
Он поминутно останавливался, садился и пыхтел, глядя в густеющих
сумерках на уходящего Сашку жалобными глазами. А Сашка, хоть и знал, что
Кольку не бросит, но спешил вслед за Демьяном, стараясь не упустить и его,
поворачивая голову то вперед, то назад.
Сам же Демьян будто Колькиных мучений не замечал, да и самих ребят не
замечал, он крался по кукурузе, приседая и озираясь, как вор какой.
В такой момент все и произошло. Демьян был впереди, вдруг он прыгнул
куда-то в сторону и пропал. Колька, который в очередной раз присел и мучился
от приступа, хоть ни капельки из него уже не выходило, увидел, что Сашка
бросился вслед за Демьяном, сверкнул серебром поясок дареный, его тоже не
стало видно.
Потом вновь появился Демьян. Он ходко ковылял, топоча своей деревяшкой,
уже не оберегаясь. Крикнул назад, наверное, Сашке:
- Не беги ты кучей! Рассыпься... Им ловить хужей!
Он с треском провалился в густую чащу кукурузы и пропал. И Сашка
пропал, не появился. Колька остался сидеть один.
Все это произошло в мгновение. Он и сообразить не успел, И штанов
надеть не успел. Сбоку, прямо над кукурузой появилась лошадиная морда. Сидя,
как был, он смотрел на эту морду, а та уставилась красным недоверчивым
глазом прямо на него. И вдруг там, над лошадью, он сразу не заметил
всадника, темную его тень, зычно, гортанно пролаяло: "Гхе-ей! Гхе-ей!
Гхе-ей!" Вот когда дошло!
Колька шмякнулся на землю и закрыл глаза.
Он слышал, как лошадь двинулась к нему, шумно раздвигая кукурузу. Она
фыркала, дышала прямо в шею, и он, приоткрыв один глаз, увидел прямо у
своего лица беспокойную, переступающую ногу, копыто, раздавившее хрупкий
ствол. Этот стволик, отскочив, больно хлестнул Кольку по лицу, а крошки
земли полетели ему на волосы, на спину.
Надо было вскочить и бежать. Он понял, что его нашли, сейчас его
схватят. Но лишь шевельнулся, поднимаясь, как лошадь вдруг испугалась,
храпнула и отпрянула резко в сторону.
На своих негнущихся, бесчувственных, как костыли, ногах, весь дрожа,
Колька мелкой рысцой побежал по зарослям, поддерживая руками штаны. А где-то
рядом, за спиной снова пронесся гортанный вскрик и лающее:
"Гхе-ей! Гхе-ей! Гхе-ей!"А потом треск, шум, топот, грохот... Погоня.
Он бежал, смешно подпрыгивая и поддерживая штаны. Он не знал,
преследуют его или нет, потому что, кроме своего собственного дыхания и
треска сокрушаемой по пути кукурузы, он уже ничего не слышал. Потом дыхание
его кончилось. И кончились его силы. Он упал в какую-то ямку и даже
шевельнуться не мог. Неподвижность поразила его. Да и самого Кольки уже не
было.
Он не слышал, как, обламывая стволики, прошла неподалеку от него лошадь
и стала удаляться, пока не пропала совсем.
Когда он пришел в себя, было темно. Черно было кругом. Словно залепило
глаза и уши.
Он ощупал свою ямку, но опять же не смог подняться. Тогда он стал
руками и ногами копать под собой. Он загребал пальцами назад тяжелую,
пахнущую перегноем землю и по-звериному отбрасывал, отпихивал ее прочь
ногами.
Сколько он это делал, зачем, он не знал. Да он уже ничего про себя не
знал. Когда он выбился из сил, он приник, вжимаясь в землю, в свою вырытую
им ямку, и снова исчез из этого мира. Провалился в небытие.
Продолжение следует...
Содержание предыдущих выпусков рассылки:
| |
|
|
| |
|
|
| |
|
|
Подпишитесь:
Ваши пожелания и предложения по содержанию и оформлению последующих выпусков рассылки присылайте по адресу: maxvech@mail.ru
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу |
| В избранное | ||
