Мировая литература

21

     Сперва они захватили банку джема. Но потом отставили. Много разговоров по колонии ходило об этом самом джеме. Да еще братья припрутся со своей банкой!
     Пришли к вечеру, после похорон, и застали Регину Петровну дома. Размещалась она в дальнем углу кухоньки, отгороженном казенным желтым в полосочку байковым одеялом.
     Регина Петровна искренне им обрадовалась.
     - Милые мои Кузьменыши, - сказала она, пропуская их в угол и усаживая на кровать. - Ху из ху? - И указывая на Сашку, который был на этот раз подпоясан дареным ремешком, спросила: - Ну, ты, конечно,Колька?
     Братья засмеялись, и она поняла, что ошиблась.
     - Ладно, - сказала, - я с приезда занялась стиркой, накопилось... Мужички мои хоть и были с девочками, но порядком обросли грязью. Но все бросаю, все... Сейчас будем пить чай... С конфетами! Я настоящих конфет привезла!
     Братья переглянулись, одновременно кивнули. А воспитательница сразу спросила:
     - Или вас конфетами не удивишь? Она подняла таз с мыльной пеной и вынесла вон. Вернулась и повторила, присаживаясь напротив:
     - Что у вас там с джемом? Много натырили - как выражаются ваши дружки? Натырили? Заначили? Я правильно говорю?
     - Ну и что? - пробурчал Сашка. - Ну и заначили.
     Регина Петровна рассмеялась, и низкий удивительный ее смех будто родная песня прозвучал для обоих братьев.
     Они уже успели рассмотреть свою воспитательницу, и оба заметили, что она похудела и на лице, таком же красивом, сквозь природную смуглоту пробивалась желтоватая бледность. Только волосы стали еще гуще, пышнее, не волосы, а черная непослушная грива, небрежно завернутая в узел. Сейчас, на глазах Кузьменышей, она, глянув на свое отражение в окошке, зеркало, наверное, ее сгорело, одним легким движением вынула шпильку, и посыпалось на плечи темным водопадом, а лицо при этом еще больше побледнело, осунулось.
     - Пусть подышат, - сказала, откидывая голову назад, чтобы волосы улеглись за спиной. - А я сделаю чай. Тогда и поговорим.
     Регина Петровна принесла чайник, стаканы, в блюдечке конфеты, словно майские коричневые жуки.
     - Берите, берите, - и пододвинула к ним поближе. - Это подушечки, с чаем прям благодать.
     Братья взяли по одной конфете. Сашка засунул сразу в рот и съел, а Колька только лизнул и отложил.
     - Ну вот, теперь я поняла, что вы меня не морочите, - Регина Петровна снова засмеялась. - Сашка - это и правда Сашка. Хоть он и с Колькиным поясом. Теперь рассказывайте... Вы же что-то хотите рассказать, да?
     Сашка посмотрел на Кольку и кивнул.
     - Как вы, милые мои, жили? Я ведь боялась, что вы сбежите! Вы ведь хотели сбежать? Сознавайтесь?
     - Хотели, - сказал Сашка.
     - Страшно было, да? Братья не ответили. И так понятно. Регина Петровна посмотрела на них долгим задумчивым взглядом, и они потупились.
     - Мне тоже было страшно, - просто сказала она.
     - Вы их... Вы видели? - Сашка уставился на воспитательницу.
     - Видела.
     - Вот! - воскликнул Сашка. - А я знал! Регина Петровна долила братьям чай и себе долила. Подошла к окну, задымила папироской. Когда она прикуривала, братья заметили, что руки у нее дрожат.
     - Слава богу, хоть папирос достала, - сказала она, глядя в окно и глубоко затягиваясь. - А тогда... Что-то долго не спалось, у меня горел свет. А потом они встали за окном... Трое. А с ними еще мальчик. Окно распахнулось, вот как сейчас, а я даже не поняла ничего. Стоят трое и смотрят на меня, на мои руки, я папаху кроила. А я на них смотрю... А потом...
     Регина Петровна еще раз затянулась, потом достала другую папироску, прикурила от первой, а эту, сгоревшую, бросила за окно.
     И снова курила и молчала. Раздавила папироску о блюдце и вернулась за стол.
     - Милые мои, дружочки... Вы что же конфет не едите?
     - Мы уже, - сказал за обоих Колька. - А что - потом?
     Регина Петровна задумалась, прикусив губу. Будто опомнилась, и посмотрела на братьев.
     - Да. Да... Только это никому, ладно?
     Братья кивнули.
     - Мне велели... Приказали в милиции - никому. Так вот, они наставили ружье прямо вот сюда, - она указала на лоб. - А мальчик дернул взрослого за локоть, думаю, что это был его отец. И ружье выстрелило мимо. Мальчик опять что-то ему крикнул, и тогда мужчина посмотрел на меня и заорал по-русски: "Ухады! Убирайся! С этими..." - И стволом на детей. Я к дверям, потом вернулась, схватила мужичков в охапку... А они все на меня стволом, куда я - туда и ствол... может, они боялись, что я закричу? А я как выскочила во двор, сразу и взорвалось... Все там сгорело... И ваша папаха тоже сгорела. А дальше беспамятство какое-то. Ничего не помню. Только слово это застряло: "Ухады!" И ружье повсюду за мной. Я его и сейчас вижу.
     - Они Веру убили, - сказал Колька. - Она в кабине сидела. Ей сердце пробили, а она побежала, потом упала.
     - А меня пожалели... Почему? Я об этом в больнице все время думала. А когда меня допрашивали, велели об этом не говорить. Вообще ни о чем не говорить. Мол, бандиты - выловят их, и дело с концом. Только я думаю... Не надо было папаху трогать.
     - Почему? Не надо?
     - Не знаю. Не надо и все. Они на нее смотрели... Так странно... Будто я что-то живое резала...
     - А тут солдаты были, - сказал Колька, - которые ловят.
     Сашка спросил:
     - Эти... Ну, трое - страшные?
     - Я и не поняла! - Регина Петровна почему-то снова посмотрела в окно. - Люди как люди. Один в штатском, а двое вроде в военном... Без погон, кажется. И мальчик, такой, как вы... Черненький... Он во все глаза на меня... Отец прицелился, - и она опять показала на лоб, - а он его за локоть...
     - А лошади были?
     - Не видела, - сказала Регина Петровна. - Может, и были.
     Сашка посмотрел на Кольку и достал желтую гильзу.
     - Вот, - положил на стол. - Ихнее. От того выстрела.
     Регина Петровна испуганно взглянула издалека на гильзу. Спросила тревожно, заглядывая братьям в глаза:
     - Так вы бежать... Куда?
     Братья посмотрели друг на друга и ничего не ответили. Колька тянул назад, в Подмосковье. Сашка звал вперед, туда, где горы. Было решено промеж ними: сядут, куда первый поезд пройдет.
     Регина Петровна поднялась, снова закурила.
     - Пропадете вы! - резко произнесла она. - Мы лучше уедем вместе. Только не сейчас, сейчас я не могу. Я еще плохо себя чувствую.
     Не докурив, выбросила папироску. Уж очень часто она зажигала и выбрасывала папироски, братья это заметили. Так ей никакого запаса не хватит.
     От окна спросила:
     - Вы слышали что-нибудь про подсобное хозяйство?
     - Ну? - сказал Колька. А Сашка кивнул.
     - Меня туда посылают. На поправку. Там две коровы, козы, телята. Поедемте? Со мной?
     - А что там делать? - спросил Сашка. Но он уже знал, что с Региной Петровной он куда угодно поедет. Значит, и Колька поедет. А потом они и навовсе вместе смотаются.
     - Будем пасти... Следить, кормить... Это для меня такой отдых придумали. Но я одна ехать боюсь!
     - Далеко? - спросил опять Сашка. Он совсем другое хотел спросить, но спросил это.
     - В горах, но в тех горах... По другую сторону железной дороги, - быстро сказала Регина Петровна, сразу поняв, куда гнет Сашка. - Там никого нет. Они за станцию не ходят... До сих пор не ходили!
     Но Колька в первую очередь подумал о заначке.
     - А сюда? Мы вернемся?
     - Сюда? - Регина Петровна стала закуривать, никак у нее не зажигались спички. - Ну, конечно. У нас даже свой транспорт будет. Молоко или еще что ребятам будем привозить.
     - "Студебеккер"? - воскликнул Сашка.
     - Секрет, - сказала Регина Петровна.
     Но Кольку волновала не машина, а заначка. Отрываться надолго от заначки - дохлое дело. Так и потерять недолго! Тут-то она рядышком, сходишь, рукой пощупаешь, пересчитаешь, и на душе спокойно. А там... Ты спокойно спишь, видишь во сне одиннадцать баночек, каждая блестит крышечкой, как золотой монеткой! И каждая - пропуск в рай! А придут эти с миноискателем, разворотят, как тот подпол...
     Пока Колька переживал по поводу заначки, Сашка спросил про мужичков, а с ними как же?
     - Мужички с нами поедут, - сказала Регина Петровна. И повторила: - Только мне одной с ними страшно. А так мы будем все вместе жить. Ну, как семья все равно... Поняли?
     Нет, про семью братья не поняли. Они этого понять не могли. Да и само слово-то "семья" было чем-то чужеродным, если не враждебным для их жизни.
     Для них и весь мир делился на семейных и несемейных. И эти две половинки были до сих пор несовместимы.

22

    
     Уйдя от воспитательницы (Колька в кулаке сэкономленную подушечку зажал), они на ночь поспорили. Не сильно. Так, малость.
     Оба хотели бежать, в этом разногласия у них не было. Но Колька требовал бежать немедленно. И никаких хозяйств! К чему им коровы да козы?
     Сашка же советовал подождать Регину Петровну. Она сейчас слабая, она сама так сказала. Бежать сейчас не сможет. А когда окрепнет, они вместе уедут.
     И потом, от подсобленного - так Сашка произнес - хозяйства может быть и прибыль какая! В придачу к их заначке! Вон от консервного завода и не ждали ничего, рады были хоть слив нажраться, а повернулось как!
     Сашка умней, это ясно. Все загодя примерил, взвесил.
     Колька вздохнул и нехотя согласился.
     Он тоже понимал: никто их нигде не ждет. А поездов много. На один не сядешь, так на другой... Нищему терять нечего, одна деревня сгорит, он в другую уйдет.
     Перед отъездом сходили в Березовскую, посмотрели на дом Ильи.
     Все выгорело: и хата, и сарай, и деревья вокруг дома. Огород был пуст. Наверное, картошку вырыли соседи. А может, и колонисты помогли.
     В бурьяне, покрытом, будто пылью, белым налетом пепла, торчала знакомая тележка с заржавленными колесами. На ней Илья дрова возил.
     Колька подошел, ткнул ногой. Тележка отъехала. Колька еще раз ткнул... Потом нагнулся, отыскал веревку, за собой потащил.
     - Брось! - сказал Сашка. - Охота тебе?
     - А вдруг понадобится?
     - Зачем?
     Колька не ответил. Но тележку довез до Сунжи и спрятал в кустах.
     - Она тебе что? Мешает? - спросил он Сашку.
     - Мне не мешает! - огрызнулся тот.
     - И мне не мешает. Вот и пусть лежит. - И добавил: - Она жрать не просит...
     Колька не мог наподобие Сашки все заранее высчитать и выложить. Не так у него мозги устроены. Но и он понимал: если вещь валяется, ее надо подобрать. А опосля думай, что да зачем.
     Вот Илью с его домом было ребятам жалко. Жулик он, Илья-Зверек, но жулик-то веселый, почти свой.
     Колька поковырял ногой в пепле, произнес задумчиво:
     - Он как чувствовал, что его сожгут!
     - А почему? - спросил Сашка. - Почему никого не тронули, а его тронули?
     - С краю...
     - Ну и что? Машину вон в самом центре взорвали!
     - Может, они догадались, что он жулик?
     - Как это?
     - Просто, - сказал Колька. - Вон огород... Он и тяпкой ни разу не махнул! Собирал чужое, как свое, что до него посеяли!
     - А другие? Не чужое?
     - Они колхозники...
     - Какая же разница!
     - А зачем они жгут?
     - А фашисты зачем жгут?
     - Фашисты. Сравнил... Какие же они фашисты!
     - А кто? Слыхал, как боец про них кричал? Все они, говорит, изменники Родины! Всех Сталин к стенке велел!
     - А пацан... Ну, который за окном? Он тоже изменник? - спросил Колька. Сашка не ответил.
     Ни до чего братья не договорились.
     Поворошили пепел, огляделись, но никто не интересовался сгоревшим домом Ильи. Все, наверное, только собой интересовались.
     Уезжали они рано утром, еще и солнце не всходило. Посреди двора стоял серый ишачок с грустными глазами. Был он запряжен в тележку с двумя колесами. На тележку сложили узлы, кастрюли, мешочки с крупой, поставили бутыль с растительным маслом.
     Вышел директор со своим неизменным портфелем. Вид у него был такой, будто он и сегодня не спал. Посмотрел на Регину Петровну, на ее мужичков, которые канючили - их подняли рано.
     Кузьменыши стояли тут же, зевая и поеживаясь.
     - А эти? - спросил директор, кивнув на братьев. - Они что, с вами?
     - Да, - сказала воспитательница. И тоже посмотрела на ребят. - Это братья Кузьмины. Я о них говорила.
     Директор наморщил лоб, потрогал зачем-то портфель.
     - Кузьмины... Кузьмины... Откуда?
     - Из Томилина, - пробормотал Сашка. Нужно бы сказать "из Раменска", да Регина Петровна тут... Он посмотрел на Кольку и понял, о чем тот думает. Не зазря Портфельчик воспомнил их! Надо бы не медлить, убираться подобру-поздорову.
     Директор же между тем полез в портфель, порылся, но ничего не нашел.
     - Письмо вроде было... - сказал он. - О чем... О какой-то кухне... Нет, не помню!
     - Поищите, мы подождем. Это ведь замечательно, что помнят, пишут... - сказала. Регина Петровна и ласково посмотрела на братьев, которые поеживались и переминались около тележки. Они-то уж знали, что это за письмо! И насколько стоит его искать. Лучше бы не помнили!
     Директор опять обратился к своему родному портфелю, но ничего, к счастью, не обнаружил.
     - Ладно... У нас на два рта будет меньше, - сказал он, И уже Регине Петровне: - Вот вам бумага... От колхоза. Там человек, он покажет... Справитесь ли... С этими-то?
     - Они дружные ребята, - сказала Регина Петровна. - Помогут.
     Директор посмотрел на небо, вздохнул:
     - Эх, был бы посвободней... Тоже махнул! Да где там! Сейчас еду на завод, уговаривать, чтобы назад приняли... И опять же в Гудермес, за педагогами... Пора школу налаживать... И продукты доставать... Это ведь непонятно, что происходит! - заключил он и развел руками.
     Что там у него непонятного, у Портфельчика, ребята тоже не поняли: продукты ли, школа... Или завод... Ясно, как божий день, что на завод их пускать больше нельзя! Это директору одному непонятно! Обокрадут шакалы завод! Опять обчистят как пить дать!
     - А то приезжайте! Как освободитесь! - пригласила опять Регина Петровна и стала собираться. - Молочком угостим...
     - Я шакалов пришлю, кукурузу ломать. А вы, как мерзнуть начнете, возвращайтесь! Счастливо!
     Директор махнул рукой и пошел на кухню. Там уже возились дежурные девочки, начинался день.
     Регина Петровна усадила мужичков на тележку так, чтобы они могли еще подремать. Сунула тряпье им под голову. Взяла ишачка под уздцы, и двинулись в путь.
     Сперва так и шли: Регина Петровна впереди, она все боялась, что ишачок увезет тележку в поле, за тележкой - Кузьменыши.
     Но ишачок послушно катил свой воз по дороге, только острыми ушами стриг воздух, и Регина Петровна вскоре оставила его, пошла рядом.
     Иногда она останавливалась, закуривала, а братьям показывала рукой: мол, езжайте, догоню...
     Но они останавливали ишачка и поджидали. Хоть дорога, но и заросли, а вдруг какие враги выскочат!
     Одета для дороги Регина Петровна была необычно, по разумению братьев. Мужская светлая рубашка с закатанными рукавами и темные, тоже, видно, мужские, шаровары. Такой Кузьменыши воспитательницу еще не видели, но не осудили ее. Шоферица Вера и похлеще одевалась!
     На расстоянии от Регины Петровны Колька сказал брату:
     - Письмо-то про подкоп...
     - А вдруг он и правда потерял?
     - Портфельчик не потеряет! Он все с собой носит! В портфельчике!
     Сашка нагнулся, подобрал какой-то камешек на дороге и отбросил в сторону.
     - Ну и пусть себе носит! А мы сбежим!
     - А заначка? - спросил Колька.
     - Заначку возьмем... И сбежим. - Он оглянулся на воспитательницу и добавил: - Лишь бы Регина Петровна выздоровела.
     Ни ходко ни валко добрались они к обеду до станции. На запасных путях стоял товарняк, из него выгружали военную технику: какие-то совсем небольшие, крашенные в ярко-зеленый цвет пушечки, "виллисы", повозки с лошадьми.
     Братья замедлили ход, уставились на пушечки. Хоть за войну нагляделись разного, да их и в Москву, в парк культуры возили - на выставку немецкого трофейного оружия, но какой настоящий мужчина пропустит такое зрелище. Оружие почему-то всегда красиво. И даже чем опасней, тем обычно красивее. Пушечки были хороши.
     У деревянного покатого настила стояли солдаты, курили, громко разговаривали. Увидели Регину Петровну, развернулись в ее сторону, как по команде.
     Ребята рассматривали пушки, а солдаты глядели на молодую красивую воспитательницу.
     Кузьменышам это не понравилось.
     - Ну-у, чево встал! - рявкнул Сашка на ишачка и хлестнул прутом. Эка, мол, невидаль, военный эшелон с солдатами.
     Тележка, звонко подскакивая на шпалах, стала переезжать через пути.
     - Ишь какие! Туземки-то! - раздалось им вслед.
     Братья переглянулись, но отвечать не стали. Солдаты, а понятия никакого нет, что совсем они с Региной Петровной и мужичками не туземцы! Те голяком да в перьях ходят, это в любой географии нарисовано!
     По тропе, ведущей в межгорье, за ротонду, они поднялись к развалинам санатория и тут сделали передышку.
     Каждый из братьев выбрал себе для купания отдельную ямку и разделся. Регина Петровна окунула мужичков, оставила их играть, а сама отошла подальше, к огромному квадратному бассейну, и там в одиночестве плескалась, повязав голову рубашкой.
     Когда раздался ее крик, ребята, не видя ее за паром, решили, что она просто их окликает, и заорали, заулюлюкали в ответ, перебегая от ямки к ямке и с гиканьем в них ныряя.
     И вдруг пронеслось:
     - Мальчики! Мальчики! Помогите! Сюда! Скорей!
     Братья нацепили одежду на мокрое тело и понеслись на ее голос. Они сразу сообразили, что на воспитательницу напали чечены!
     Но никаких чеченов не было.
     У края бассейна стоял солдат и, не отрываясь, смотрел на Регину Петровну. Сама же Регина Петровна сидела, погрузившись до подбородка в воду, на другом конце бассейна и со страхом глядела на солдата.
     Видно, он пришел вслед за ними, оттуда, со станции. Первым подбежал Сашка, успевший на ходу подхватить булыжник. Он встал между бассейном и солдатом, так что солдатская пряжка отсвечивала ему прямо в глаза.
     - Ты чево! - крикнул он, задрав голову. - Чево подглядываешь? Тебя звали сюда? А тут и Колька сбоку наскочил:
     - Тебе чево тут нужно? А? Отваливай давай, а -то командира позовем!
     Солдат удивился, увидев перед собой двух одинаковых одинаково голосивших пацанов. Но как-то спокойно удивился и, тут же забыв про них, снова уставился на воспитательницу. Он шмыгнул носом, как шмыгают мальчишки, и, вздохнув, пошел прочь. Но уходя, несколько раз оглянулся, не на братьев, он их не видел, на женщину, на нее одну и смотрел.
     - Иди! Иди! - крикнул вдогонку Сашка и даже камнем замахнулся. А Колька, как моряк в каком-то кино, свой красивый пояс снял.
     Солдат вдруг остановился, братья поняли: сейчас вернется и врежет... Не надо было кричать вслед, раз уходил.
     Правда, братья знали прием: один из них подкрадывался сзади и бросался под ноги, а второй пихал в грудь... Противник летел кувырком! Только с солдатом такой номер вряд ли прошел бы!
     Другое дело: кусаться.
     Это они пробовали. В Томилине их избивал, подкарауливая поодиночке, в ту пору, когда посменно копали, один великовозрастный жлобина из блатных. Однажды они от отчаяния набросились и так его искусали, что он стал бегать от братьев, как от бешеных собак! Завидев, обходил за километр!
     Но солдат не вернулся и не полез в драку. Последний раз, не без сожаления, взглянул на Регину Петровну и опять вздохнул. А на крик Сашки лишь повел недоуменно плечами и быстро, очень быстро убрался.
     Может, он испугался, что Колька пообещал командира позвать?
     Пока братья стояли ощетинившись, Регина Петровна выскользнула из воды, натянула шаровары и побежала к мужичкам. Те, ни о чем не подозревая, играли около тележки.
     После случившегося она как ожила, стала разговорчивой, смешливой. А может, на нее горячая вода подействовала.
     Она все подтрунивала над своим испугом. Надо же так визжать, что всех перепугала.
     - Я вас очень напугала? - спрашивала она братьев. А потом сказала:
     - Вы теперь мои рыцари! Заступники! Защитники мои!
     Братья смутились.
     Даже стало жарко.
     Никогда не приходилось им быть защитниками для других. Только для себя. Оказалось, это приятно.
     - А чево он хотел? - спросил Сашка угрожающе. Он еще не остыл от пережитого. - Может, он хотел чево украсть?
     Регина Петровна посмотрела в ту сторону, куда ушел солдат, и странно улыбнулась.
     - Не знаю. Парень-то симпатичный... И чего я развизжалась, напугала... Как девчонка! Да и вы, по-моему, его еще припугнули! Такие молодцы!
     Братья посмотрели друг на друга и покраснели. Знала бы Регина Петровна, как они в один миг перетрусили!
     Воспитательница полезла в кастрюльку и достала сверток. В нем оказались бутерброды, хлеб с маслом.
     - Это вам вместо ордена, - сказала она, смеясь. Ах, какой разрумянившейся, какой красивой она сейчас была.
     Братья набросились на хлеб, и хоть масло на нем давно растаяло, но впиталось, и было ужасно вкусно. И мужичкам дали кусок на двоих.
     От санатория несколько километров дорога была асфальтированной, а потом перешла в булыжник и снова - белая, выгоревшая и потресканная земля.
     Горы не походили на те горы, которые начинались за колонией. Они были пусты, ни деревьев, ни кустиков, лишь бурьян да сухая трава. Да в узких ложбинках, вдоль ручьев жалась колючая и неуютная растительность.
     Ребята со вздохом смотрели по сторонам и думали о том, что их горы за колонией хоть были запретными, но были красивей, сытней: орехи, дикие груши, алыча. А тут ягоды на диких маслинах, и те мелкие, вяжут, невозможно взять в рот.
     Регина Петровна, которая взбодрилась и даже курить, как заметили братья, стала меньше, тоже осматривалась с удивлением.
     Несколько раз она повторила: "Библейские горы". Что это означает, братья не поняли. Но догадывались:пусто. Так Сашка Кольке и объяснил: "Ни хрена нет, одно название, и то неприличное".
     Регина Петровна рассмеялась и сказала, что Библия - это такая большая, большая сказка... А написали ее евреи.
     - Грузчики? - спросил Колька.
     - Почему грузчики?
     - Грузчики, которые на заводе! Они же евреи!
     - Они хорошие евреи, - подтвердил Колька.
     - А почему евреи должны быть плохими? - спросила с интересом Регина Петровна. И о чем-то задумалась. Вдруг она сказала: - Плохих народов не бывает, бывают лишь плохие люди.
     - А чечены? - выпалил Сашка. - Они Веру убили. Регина Петровна не ответила.
     Между тем тележка сделала последний поворот, и глазам путешественников, а уж ехали они без малого десять часов, открылась ровная долина меж холмов, где кустилась зелень и белели видные издалека два домика.
     Потом-то уже выяснилось, что домик был один, да и то крохотуля: мазанка из самана. А другой - навес, под который можно было въезжать на тележке. Так они и сделали.
     Под этим навесом стоял на кирпичах таганок и свалены были всяческие инструменты: грабли, косы, лопаты и мотыги. Больше всего было мотыг.
     - Приехали, - сказала Регина Петровна, оглядываясь. Никто их не встречал. - Будем здесь жить, - добавила она и стала быстро закуривать. Наверное, она волновалась.
     Пришел мужчина. Братья сразу узнали бывшего солдата, который их подвозил на лошади. Сейчас он не был в гимнастерке, а лишь в рубахе и без кепки, лысоват и еще хромал.
     Вихляющей походкой он направился к приезжим и тоже узнал колонистов. Протянул братьям руку, представился: "Демьян". Воспитательнице кивнул издалека.
     - Приехали, значит? - спросил. Обращался к ним, как к взрослым. Регину Петровну будто не замечал.
     - Приехали, - отвечал Сашка Демьяну как равному. - Хозяйством заниматься будем. А Колька добавил:
     - Скот пасти.
     Демьян не удивился, что ребята приехали заниматься хозяйством. Не то что директор. Он одобрительно кивнул.
     - Как же иначе... У нас говорили: воевать так воевать, пиши в обоз! Две коровы, значит, оставляю, семь телят, три козы... Вы доить-то хоть умеете?
     - Научимся, - произнесла Регина Петровна и подошла ближе, держа папироску в руке.
     Демьян поглядел на ее руку с папироской, на шаровары, погладил загорелую лысину.
     - Это, простите... Товарищ дамочка: это работа... Вкалывать, говоря по-нашенски, надо... Не дым пущать!
     - Значит, будем вкалывать, - простодушно ответила Регина Петровна и улыбнулась Кузьменышам. Но папироску погасила. И занялась мужичками.
     - А чево, - поинтересовался Демьян у братьев. - У колонии уж работников не стало, что женский пол присылают?
     Хоть было ребятам приятно вести разговор, как ведут мужчины, но выпада против их Регины Петровны они стерпеть не могли. Да ведь и заступники, защитники они ее!
     Колька насупился, а Сашка строго посмотрел на Демьяна, будто впервые увидел.
     - Регина Петровна после болезни... - сказал он. - Когда у нас дом взорвали...- Из больницы она, ей тут поправляться нужно...
     - А работать мы сами будем! - вставился и Колька. И соврал для веса: - Нам директор велел помогать! Одна, говорит, надежда на вас...
     Демьян будто стушевался. Он часто закивал головой, стал пояснять, поворачиваясь и к Регине Петровне, что сена он накосил много и камыша накосил. Жить им лучше в саманном домике, там теплей. А вот варить придется на таганке, топить кизяком. Есть в хозяйстве ручные жернова, кукурузу молоть. На грядках еще остались помидоры, огурцы, так, гнилье одно, тыквы, капуста, свекла, картошка... Виноградник есть, но заброшенный, одичавший совсем виноградник, по земле то есть, без таркал, ползет... А вот сахарный тростник он посадил, найдете... Да все со временем найдете...
     К вечеру Демьян запряг лошадь, попрощался. Достал напоследок кисет, ловко, одним движением руки свернул длинную козью ножку. Протянул Регине Петровне, это был жест примирения.
     - Держи, - сказал, не глядя в лицо. - Хоть лично баб, которые курят, я не терплю... Мода такая военная пошла...
     - А вам и терпеть не надо, - отвечала с улыбкой Регина Петровна. - Это вот они терпят. - И указала на Кузьменышей.
     - А вдруг еще приеду! - вскинулся озорно Демьян. - Что скажете?
     - Мы всем рады, - произнесла Регина Петровна и прикурила от уголька козью ножку, держа ее за перегиб, как трубку. Хотела что-то добавить, но закашлялась.
     Демьян радостно захохотал.
     - Дерет, а? - вскрикивал удовлетворенно. - Это не ваше городское баловство! Самосадик-горлодер! Сам рубил! Во как!
     Он достал из кармана лист газетки, оторвал половинку и отсыпал из кисета горсть буроватой крупнозернистой махры.
     - Пользуйся, - протянул воспитательнице. - Дымить будешь! Когда скучно станет!
     Ребятам на прощание руку пожал.
     - А вы энто... Поете-то, как артисты... Да... Я уморился, как хохотал! В клубе, в колхозе... - И вдруг другим тоном, насупившись. - А Верку жалко.
     Проковылял к телеге, бочком, так было ему ловчей, присел на край, кепчонку на лысину нахлобучил и причмокнул на лошадь, та сразу пошла. Уехал, не обернувшись и будто не интересуясь ничем и никем.
     Легкая пыль висела долго над дорогой, ее золотило заходящее солнце.

23