В Михайлов. Произведения

ТРИНАДЦАТЬ ИСТОРИЙ О ШИРОЧКЕ


ШИРОЧКА, КОСА И ПЕРЕЛОМ


Так случилось, что Широчка вместе с другими пионерами записалась на мотокружок.
Конечно, первое время они убирали помещение, чинили мебель, возрождали из пепла
единственный мотоцикл кружка, который давно уже превратился в бренные останки.

-Ничего, - сказал руководитель кружка, - легкий ремонт - и он будет, как новый.

Легким ремонтом оказалась замена рамы, двигателя, шасси, бака и прочей мелочи,
которую можно и не перечислять. Причем возрождать железного коня из пепла пионерам
пришлось за свой счет. Кружок работал на общественных началах, а общественные
начала, как известно, за пивом не пошлешь. 
Наконец, конь был, как новенький, и пионеры, подобно акробатической пирамиде,
кинулись на него все разом, как только он завелся. Мотоцикл рявкнул, рванул,
сбросил с себя пионеров и благополучно заглох. Благополучно для всех, кроме Широчки.
Широчка же повредила ногу, да так, что в больнице ей наложили гипс от бедра и
до щиколотки. Наложили и отпустили домой, в школу, чтобы, значит, уроки не прогуливала.

С одной стороны хорошо, учителя меньше цепляются, бабушки в автобусе место уступают,
одноклассники смотрят с уважением, она, вон, уже и с мотоцикла упасть успела,
а они еще паровоза ни разу не видели, разве что папиросного. 
Но были и свои минусы. Ни одеться, ни обуться, а уже о том, чтобы с удовольствием
сходить в туалет, и речи быть не могло. Какое тут удовольствие, если нога в коленке
не сгибается. Дома еще ничего, правда нога в туалет не вмещалась, и приходилось
все делать с открытой дверью, а вот в школе или в больнице. Попой на общественный
унитаз не сядешь - попа не казенная, в отличие от унитаза, а казенные унитазы
на своем веку повидали такого, что напиши хоть один из них мемуары, бестселлер
бы вышел. Надо все делать на присядках. А какие присядки, если одна нога в коленке
не гнется? Правильно, пистолет. Почему пистолет? Да потому, что хоть стреляйся,
если тебе в таком состоянии где-нибудь в публичном месте какать захочется. У
Широчки же коса, как назло, отросла почти до пола, и каждый раз, когда Широчка
вот так на пистолете карачилась, коса все норовила оказаться в унитазе, словно
медом ей там намазано было. Намазано там, кстати, было, но только не медом, откуда
взяться меду в общественном унитазе? И приходилось Широчке каждый раз после туалета
голову мыть. Хоть плачь. Пришлось даже подстригаться - угораздило Широчку жвачку
проглотить. Так что день, когда ей обещали снять гипс, был для Широчки долгожданным,
как Новый год. 
Едва дождавшись утра, Широчка ворвалась в процедурную, забыв даже постучать.
Медсестра Марина была занята. Она стояла на коленях перед доктором Боровым, и
что-то рассматривала с очень близкого расстояния у него в штанах. Что именно
так привлекло ее внимание, Широчка не видела, так как Боров стоял к ней спиной.

-Тебе чего? - спросила Марина, облизывая губы. 
-Гипс снять. 
-Погуляй с пол часика, - сказал Боров Широчке и, обращаясь к Марине, - Продолжайте,
сестра. 
Делать было нечего, и Широчка пошла гулять по больнице. Конечно, Широчка могла
бы решить, что больница была похожа на полигон для съемок нового фильма Тарковского,
но Широчка Тарковского не смотрела, поэтому ничего такого в голову ей не пришло.
Больница была старой. В прошлом году ее, правда, ремонтировали. Средств было
выделено достаточно, и кроме нескольких новых дач, построенных узким кругом должностных
лиц, кое-что было сделано и в больнице. Больница же вела себя как привередливый
больной, отторгающий пересаженный орган. Краска с фасадов смывалась дождем, ленолиум
линял, обои поднимались шубой, а новые канализационные трубы плакали на стыках.
Где-то голодно мяукала кошка - сегодня был не операционный день. В палате, за
закрытой дверью бубнил знакомый голос. 
-Николай Навахудоносорович? - заглянула в палату Широчка. 
-А, Широчка, заходи. 
Капитан Отморозков покоился на особом медицинском сооружении, напоминающем гинекологическое
кресло. Его огромное красное достоинство было выставлено на всеобщее обозрение.

-Николай На… товарищ капитан, вы то как? 
-А он фамилию меняет, - сказал мужик, загипсованный в виде стола. На его спине
шла игра в карты, - На Ошпаркина. 
-Ошпарились? Как вы так? 
-Да вот так. У меня газовая колонка дома. Решил я, значит, свою гордость помыть,
а перед этим мыл посуду. Ну и газ не сразу погас. Открываю я кран, и гордость
свою туда. Поначалу, пока холодная из труб шла, даже хорошо было, потом кипяток
как пошел. Хорошо еще успел отпрыгнуть. 
-Это еще что, - перехватил инициативу человек-стол, - Ко мне недавно племянница
с сыном приезжали. Еще в школу не ходит. Так он что учудил. Решил в курятник,
на кур пописать. Просунул писюн в сетку и целится. Петух увидал такое дело, да
как клюнет! Пришлось скорую вызывать. 
-А я в детстве любил на живность писать, - снова взял слово Отморозков, - Камнями
там или из рогатки я их не обижал, но плюнуть или пописать - -то был верх кайфа.
Один раз так невесты лишился. 
-Перепутал с котом? - спросил один из играющих. 
-Разговорчики! - возмутился Отморозков. Сейчас арестую тебя за азартную игру
в общественном месте, будешь знать. 
-Одна у вас, ментов, совесть, да ты и ту ошпарил. 
-Дай рассказать, - вмешался человек-стол. 
-Так вот, иду я к ней с цветами, шампанским, как положено. Смотрю, а возле подъезда
кот сидит. Домашний такой, чистый, красивый. Ну, как тут пройти мимо? Расстегиваю
штаны и к нему, а он, гад, отошел на пару метров и опять сел. И так он от меня
минут двадцать бегал. И ведь не убегает, гад, а словно специально дразнит. Я
же за ним, как был, в костюме, с цветами и концом наружу по всему двору. Невеста
же моя с матерью на балконе курили. 
-А я один раз чуть одноклассника без жены и детей не оставил, - перенял инициативу
человек-стол, - Надо сказать, что был он тощим, желтым и болезненным, зато член
у него был богатырский. Вся сила в корень ушла. А возле головки бородавка. Ну
прям член на члене. Словно кактус почкующийся. Набрели мы как-то с пацанами на
склад, а там диски для "болгарки". Начали мы их пускать. Тут я ему по концу и
запустил, так он аж на два метра подпрыгнул. Снимает штаны, а конец, как яблоко,
круглым стал. Ну ничего, обошлось. 
-А я себе как-то креслом прищемлял, - сказал ранее молчащий игрок номер два.

-Это как же тебя угораздило? - спросил игрок первый. 
-На концерте. Садился на кресло и прищемил. Сам удивляюсь, как. Но синяк потом
был знатный. 
Разговор, наверно, продолжался бы еще целую вечность, но в палату ворвалась дежурная
медсестра, как две капли воды похожая на Тайсона. 
-Вы совсем что ли, трам-тарарам! - Начала она с порога, - Вы какого Канарейкина
с растяжки сняли? 
-Да мы подумали, чего ему на цепях висеть, только зря время тратить, а тут стол
из него первый класс! 
-Да вы… - захлебнулась она, - А ты, девочка, что здесь делаешь? 
-Мне гипс… 
-Домой иди, нет их никого, на совещании, - пахнула она перегаром на Широчку.

Так Широчка и осталась в гипсе. Нет, не на долго, дома она его сняла. 


ШИРОЧКА В ДЕРЕВНЕ


Широчка проснулась около десяти. Почему около десяти? - спросите вы. Да потому,
что у Широчки начались самые лучшие в мире летние каникулы, и Широчка уехала
в деревню к бабушке и дедушке. Несмотря на то, что деревня находилась в трех
автобусных остановках от города, это была самая настоящая деревня с домами с
печным отоплением, колодцами во дворах, (несмотря на давно уже проведенные водопровод
и газ) коровами, козами, свиньями, утками и целой кучей бабушек и дедушек. Наверно,
для всех горожан здесь можно было найти подходящих бабушку с дедушкой, чтобы
приезжать к ним на каникулы, да и просто так в гости. Так, по крайней мере, думала
Широчка. 
Широчка открыла глаза, поиграла немного с солнечным зайчиком и бодро встала с
кровати. Залеживаться было некогда - ее ждал полный впечатлений большой летний
день. Первым делом Широчка села на ночной горшок, который жил у нее под кроватью.
Широчка всегда какала по утрам, при этом ее лицо приобретало выражение особой
одухотворенности, прямо святая дева, узревшая лик Господа. Вскакнув от души,
Широчка встала и внимательно осмотрела содержимое горшка. 
В соусе свежей девичьей мочи покоилась большая мягкая, рыхлая какашка. Широчка
специально ела по вечерам сырую морковку, чтобы какашка получалась, как надо.
Сегодня какашка ей особенно удалась, и Широчка даже замурчала тихонько песенку
от удовольствия. Широчка могла любоваться своими какашками целую вечность, но
впереди было много дел, и она, со вздохом, поставила горшок на небольшой столик.
После этого Широчка принесла из кухни кружку с водой и скалку, которой бабушка
толкла картошку. Скалкой Широчка принялась толочь какашки, ловко разбавляя их
водой из кружки. Наконец в горшке образовалась смесь нужной консистенции, и Широчка
обошла с горшком все бабушкины цветочки, поливая их полученной смесью. Широчка
всегда поливала цветы какашками, и они росли большими пребольшими. 
Теперь можно было умыться и погулять до завтрака. Не успела Широчка отойти от
дома и на десять шагов, как перед ней предстала весьма любопытная картина. Капитан
Отморозков, заехавший, видать, в гости к своим бабушке и дедушке, совершал арест
козы. Звали козу Роза Люксембург, и принадлежала она бабе Даше. Отморозков пытался
нацепить наручники на козьи рога, коза же блеяла, вырывалась, норовила боднуть,
в общем, всячески оказывала сопротивление при аресте. Баба Даша была тут же и
голосила, как на похоронах или на проводах в армию. 
-За что вы ее, товарищ капитан? - спросила Широчка. 
-Оскорбляет, зараза, при исполнении, так сказать. 
-И как же она вас оскорбляет? 
-Меееееент, - проблеяла вдруг коза с явным негодованием в голосе. 
-Вот видишь. 
Да ну, товарищ капитан, это у нее язык такой, как английский. Э бёт у них значит
птица, импОтент - важный, а хэппи пезды ту ю - совсем не о счастливых женщинах.
Если же вы предложите американцу сок, то он вообще обидеться может. 
-Это как вороны, - поддержал разговор Отморозков, - у нас дома черешня росла.
Так они облепят ее и сидят, лакомятся. А бывало, как начнут кричать: кар, кар,
кааавр, кааа…, захлебывается, будто ей полный рот накончали. Я сначала так и
думал, а потом смотрю, рот, как рот. Никакой эротики. 
-Так и коза. Может она совсем не то имела ввиду. 
-И то может быть, - миролюбиво согласился Отморозков, - но на всякий случай протокол
составить надо. 
Чем же все это закончилось, Широчка так и не узнала. Бабушка позвала кушать.
Пришлось возвращаться домой. 
На завтрак была пюрешка с котлетками. Картошка приятно отдавала пряным запахом
Широчкиных какашек, и Широчка съела целых три порции. 
После обеда бабушка попросила Широчку отнести деду Напасу маковой росы, а то
он третий день, как хворает. Дед Напас жил недалеко, да и Широчке нравилось бывать
у него в гостях, пить чай с волшебным печеньем и слушать его рассуждения о национальной
идее. Дед Напас был помешан на идее русской нации. 
-От них все зло, от иностранцев всяких. Испокон веков наезжали к русскому двору
всякие немцы-французы. Понаедут де-Билы с Кретьенами, понаделают нам Педров с
Гомесами, а от них потом вся зараза… 
Дед Напас действительно был хворым. Он сидел за столом, курил длинные предлинные
папиросы, надолго проглатывая дым. 
-О чем хвораешь, дедушка, - спросила его Широчка ласковым голосом. 
-Да все о ней, о идее русской. Все о ней мое сердце обливается кровью. 
-И что ты о ней думаешь? 
-Бабы мы, все как есть бабы. А все потому, что вскормлены молоком бабьим. 
-Так другого не бывает. 
-Еще как бывает. Наше, мужицкое молоко. Оно и вкуснее и питательнее. 
-Никогда не пробовала, - призналась Широчка. 
-А ты попробуй, - предложил дед Напас, - хочешь? 
-Да можно немного. 
-Только тебе самой его придется надоить. 
-Ну ничего. Где оно у тебя? 
-Здесь, - Напас гордо вывалил богатырское наследство, - только доить надо губами.

-Губами, так губами. 
-Не доится, - сказала Широчка Напасу после нескольких секунд доения. 
-Ты дои, дои, оно не как у коровы, оно потом все сразу, в рот, а ты смотри, чтобы
все проглотила. 
-Я устала, - Взмолилась Широчка через какое-то время. 
-А ты себе рукой помогай, вот так, - дед Напас ловко показал Широчке, как надо
делать. 
Наконец Напас как-то вдруг хрюкнул и затрясся мелко-мелко, а Широчкин рот наполнился
густой слегка солоноватой жидкостью. 
-Все? - спросила Широчка у Напаса, но к тому пришли Осип с Кондратием, и он ничего
не ответил. 
-Ужинать будешь? - спросила бабушка, когда Широчка вернулась домой. 
-Не а. Меня дед Напас молоком угощал. Своим, мужицким. 


ШИРОЧКА И НОВЫЙ ГОД


-Привет, Широчка, а ты что здесь делаешь? - услышала Широчка голос капитана Отморозкова.

-Да вот, елку выбираю, - грустно сказала Широчка. 
-А чего такая грустная? 
-Елок жалко. Посмотрите, какие они однобокие и лысые. Совсем, бедным жилось плохо.

-Это не поэтому, - авторитетно заявил Отморозков, - Неграм в Америке еще хуже,
а какие они толстые и здоровые. 
-Значит не хуже, - сказала со вздохом Широчка. 
-Ладно, Широчка, пойдем, я тебе покажу, где надо елки покупать. 
На Новый год в школе у Широчки намечался Новогодний праздник с большой-пребольшой
елкой, концертом и подарками, а после концерта Широчка с одноклассниками решили
устроить маленький Новый год в масштабах одного отдельно взятого класса. Елку
же поручили купить Широчке. Вот почему она и грустила у елок. 
Отморозков привел Широчку в подъезд дома, где пахло мочой, и ошивались неприятные
типы. Отморозков постучал в облезлую дверь. 
-Кто там? - спросили за дверью таким голосом, словно это был не обычный вопрос
кто там, а стихи Роберта Рождественского. 
-Открывай, Барби, Милиция. 
-А почему Барби? - спросила Широчка. 
-Сокращенно от Барбитурат. 
Они вошли в грязную неухоженную квартиру вслед за грязным и неухоженным Барбитуратом.

-Вам чего? 
-Барби, это Широчка. У нее общественное поручение. В общем, нужна елка на Новогодний
вечер в классе. 
-Тебе пробитую? - спросил он у Широчки. 
-Мне бы красивую. 
Широчка представила неизвестно чем пробитую елку. 
-Момент. 
Барбитурат вынес из соседней комнаты маленькое чахлое растение в цветочной кадке.

-А получше нет? - спросила Широчка. 
-Получше? - удивился барбитурат, - Да ты посмотри сколько масла. Вам по одной
затяжки хватит. 
-Нам такую, чтобы ее украсить, хоровод поводить… 
-А просто так вы курить уже не умеете? Ну и молодежь пошла. 
Барби, бурча что-то себе под нос, скрылся в комнате, откуда вышел с густым растением
метра на полтора. 
-Вот тебе для хоровода. Других таких нет. 
В школе Широчку встретили на ура. Никто даже представить себе не мог, что на
празднике будет такая замечательная елка. Елку решили не наряжать - зачем такую
красоту портить. Дети решили, было, не идти даже на общешкольный вечер, но пришла
"классная" и заявила от лица дирекции, что если хоть одна сраная мандавошка заставит
ее краснеть… В общем, праздника не будет. 
Делать было нечего, и дети, выкурив предварительно пару нижних веток (все равно
мешали), отправились на концерт. 
Барби не соврал. Елка действительно оказалась убойной. Широчка с большим трудом,
вспоминая Мересьева, добралась до своего места. Рядом с ней сидел Срань Сраныч
- директор школы Котяшков Александр Александрович. 
Концерт начался, как всегда, приветственными речами. Говорили все, кому не лень,
причем каждый год одни и те же речи в одной и той же последовательности. Отличались
только казусы, так как учителя и приглашенные по случаю, ветераны исполняли свои
тексты живьем. Под фонограмму звучал только гимн. 
Первыми, после приветственных речей на сцену выбежали мальчики из ансамбля народной
свистопляски. Они весело резвились на сцене, как могли. Они прыгали, скакали,
делали ножками и ручками, приседали, крутили попками… 
-Ох! - стонал Срань Сраныч, - Ох, молодцы! Как они! Ох! 
Срань Сраныч стонал, и, словно в подтверждение его слов, что-то шевелилось в
его штанах. 
-Нет, я так больше не могу? - Котяшков засунул руку в карман и начал там что-то
неистово искать, - Так, так, еще, еще, - шептал он, в который раз, обшаривая
все тот же карман. Его движения становились все более интенсивными. Наконец,
он закрыл глаза, затем взвизгнул особенным образом и осел на сиденье. 
-Браво! - закричал он громче всех, когда танцоры закончили номер. 
В перерыве Широчка решила пописать, и тихонько выскользнула из зала. Возвращаясь
из туалета, она заметила полоску света, пробивающуюся из-под двери в пионерскую
комнату. 
-Что бы это могло быть? - подумала Широчка, и толкнула дверь. В пионерской комнате
бывший пионер, а ныне секретарь комсомольской организации Паша онанировал перед
гипсовым Лениным, читая наизусть поему В.В. Маяковского "Владимир Ильич Ленин".
Он читал ее, как читают рэп, чеканя ритм рукой, сжимающей его патриотический
член. С последними словами поэмы, он оросил спермой постамент, после чего поцеловал
Ленину ноги. 
-Клянусь любить тебя и только тебя, мой вождь и учитель! - пылко сказал Павел
и только после этого он заметил, что давно уже не один. 
-А Широчка, заходи, - сказал он приветливо Широчке, - Как дела? 
-Да ничего, нормально. А… Можно тебя спросить? 
-Спрашивай. 
-Что ты только что делал? 
-Видишь ли, Широчка, еще будучи пионером, я дал себе клятву любить только Ленина,
и теперь доказываю ему свою любовь. У комсомольца и пионера есть два самых святых
слова: Родина и Ленин. Вот ты любишь Родину? 
-Люблю! - серьезно ответила Широчка. 
-А как ты ее любишь? На что ты готова ради Родины? 
-Да, на что? - переспросила с плаката Родина-мать. 
-Что я могу для тебя сделать? 
-Ты готова доказать мне свою любовь? 
-Да. 
-Клянешься испить мою Силу? 
-Клянусь! 
-Клянешься познать мою мудрость? 
-Клянусь! 
-Тогда подойди сюда. 
Родина-мать лихо задрала юбки, обнажив перед Широчкой свое материнское лоно.

-Целуй меня в мое лоно, - приказала она Широчке, - испей до капли мой сок. Это
и есть моя сила. 
Как только Широчка коснулась губами Материнского лона, ее рот наполнился теплой
соленой жидкостью. Боясь проронить хоть каплю, Широчка принялась жадно глотать.

-А теперь поцелуй меня в саму суть, - приказала она Широчке, - и отведай моей
мудрости. 
Мудрость была вязкой, липкой и воняла старческими какашками. Широчка из последних
сил сдерживалась, чтобы не вырвать, но справилась с заданием с честью. 
-Понравилась тебе моя сила? - строго спросила Мать. 
-Да, - ответила Широчка. 
-Понравилась тебе моя мудрость? 
-Да, - ответила Широчка, а сама подумала, что ее какашки намного вкусней и аппетитней.

-Да, Широчка, - сказала Родина-мать, словно прочтя ее мысли, - свои какашки и
есть приятно, тогда как чужая мудрость, как чужое говно. Запомни этот урок. 
-Служу Отчизне! - ответила Широчка и сделала пионерский салют. 


ШИРОЧКА И КОМСОМОЛ


Все когда-то кончается, как сказал старик Гераклит, отправляя пустую бутылку
в авоську с тарой. Потом, правда, по пути в пункт приема стеклотары он изрек,
уже прилюдно: Все меняется, благодаря чему и вошел в историю. 
Закончилась Широчкина пионерская пора. Пришло время вступать в комсомол. Широчка
волновалась, как никогда, несмотря на то, что поручился за нее не кто иной, как
Паша, ставший к тому времени секретарем комсомольской организации в школе. К
тому же Паша был членом комиссии, которая и принимала в комсомол. 
Перед дверью секретаря горкома комсомола кроме Широчки было еще пять человек:
Здоровенный детина, постоянно пускающий струйку слюны на свежестиранную рубашку,
шустрик, отпускающий смачные подзатыльники детине после каждой такой струйки,
две неприличного вида девицы, нервно курящие сигареты, одну за одной, и опрятного
вида мальчик лет так четырнадцати. Комиссия опаздывала на полтора часа. 
Наконец, они появились, все трое, с усталыми от комсомольской работы лицами.
Они бросили что-то вроде здрст на приветствие кандидатов в члены ВЛКСМ и скрылись
в кабинете. 
-С бодуна ребята, - с сочувствием в голосе сказала одна из девиц. 
Широчка не знала, где у них в районе находится Бодун, но, судя по уставшему виду
комсомольских вожаков и столь длительному опозданию, она решила, что это где-то
очень далеко, и ей стало искренне жаль комсомольцев. 
-Надо было пивасика взять, - продолжила тему все та же девица. 
-Кто ж знал, - ответила ей подруга. 
-Может, сходим сейчас? 
-А вдруг не успеем? 
-За это, думаю, простят. 
Но тут дверь открылась, и Паша пригласил всех внутрь. Комиссары располагались
все трое за одним столом, покрытом настоящим красным кумачом, а кандидаты уселись
на стульчики, стоящие вдоль стен кабинета. Кумач был настоящим олицетворением
истории комсомола. Подпалины от забытых сигарет и нечаянно оброненных кропалей
олицетворяли тяжелую, а временами мучительно невыносимую жизнь трудового народа
в условиях жестокой эксплуатации, которой душили народ помещики и капиталисты.
Кровь дефлорированных на этом кумаче юных помощниц партии олицетворяла кровь
борцов за свободу, равенство братство и мир во всем Мире. Следы вина были символом
радости побед, а обильное семя комсомольских вожаков олицетворяло светлое будущее.

-Начнем, - сказал секретарь горкома и сделал большой глоток прямо из графина.

-Кто первый? - спросил просто секретарь комиссии. 
-Пусть он, - предложил шустрик и вытолкнул детину на средину комнаты. Детина
сконфузился, отчего пустил сразу струйку слюны изо рта и большую зеленую соплю
из носа. Сопля шумно упала на пол кабинета, и, сконфузившись еще сильнее, детина
громко пукнул. 
-Фио? - спросил, морщась, секретарь. 
-Не а. 
-Что не а? 
-Я не Фио. 
-Не Фио? 
-Он Гном, - ответил за детину шустрик. 
-Гном? - удивился секретарь горкома. 
-Почему Гном? - спросил просто секретарь. 
-Потому что все его гномят, - вновь ответил за Гнома шустрик. 
-И как же тебя гномят? - спросил секретарь. 
-Кто как, - продолжал отвечать шустрик, - кто поджопник отпустит, кто какашками
закидает, а Васька с Петькой, так те его письками затыкивают. 
-Как затыкивают? - удивился секретарь. 
-Петька в задницу, а Васька в рот. 
-Он говорит, что это игра в мороженое, - заговорил, наконец, детина, - А когда
я научусь правильно лизать мороженое у Васьки, он мне настоящее купит. 
-А тебе нравится эта игра? - оживился секретарь горкома. 
-Сначала больно было, а потом привык. Больно мороженого хочется. 
-Так любишь мороженое? 
-Очень, - детина улыбнулся во всю свою пасть, и на рубашку упали сразу две струйки
слюны. 
-У меня больше вопросов нет. 
Следующей встали неприличные девицы. Сразу обе. 
-Космодемьянская Зоя Гербертовна, - представилась одна из них. 
-Надежда Константиновна… 
-Крупская? - перебил ее секретарь. 
-Зачем сразу Крупская? Я Коньячкина. 
-Место работы или учебы? 
-Фойе гостиницы "Интурист". 
-Должность. 
-Минетчицы мы. 
-Б…ди что ли? 
-Сам ты б…дь! - оскорбилась Зоя. Б…дь - это развратная приспешница империализма,
а мы, может быть, вынуждены сосать буржуйские х…и, чтобы помочь детям-сиротам
из детдома № 5. 
-Вы помогаете детям? 
-Мы взяли шефство над детдомом, - гордо сказала Надя. 
-Что ж, это похвально. Следующий. 
Аккуратного мальчика звали Тимур. Подобно своему легендарному тезке, он организовал
свою пионерскую команду для помощи одиноким старикам. Решив не размениваться
на пустяки, в ночь на седьмое ноября они забрались в супермаркет буржуя и жмота
Рачкина. Пионеры взяли еду и теплые вещи, которые той же ночью незаметно подбросили
в дома к старикам - вот утром порадуются. Утром же радостную новость старикам
принесла милиция со специальной собакой. Отморозкову потом долго пришлось разбивать
в кровь кулаки и ноги о старческие тела, выбивая из них признание. К Тимуру вопросов
не было. 
-Фамилия? - обратился секретарь к шустрику. 
-Я не, я с ним за компанию, у меня еще пока дома все. 
Новоиспеченные комсомольцы осуждающе посмотрели на шустрика. 
-Как знаете, молодой человек. А к тебе, Широчка, у нас вопросов нет. Ты доказала
свою любовь к Родине. 
-И так, - взял слово секретарь горкома комсомола, - поздравляю. Вы все приняты
в ряды ВЛКСМ, кроме некоторых, - он гневно заклеймил взглядом шустрика, - билеты
получите позже, на торжественном собрании, а сейчас все свободны. 
-Зоечка и Надечка, останьтесь, - сказал секретарь. 
-И ты, Гном, тоже, - добавил секретарь горкома. 


ШИРОЧКА И МИТИНГ


-Сегодня митинг. Не забудь предупредить всех своих, - сказал Широчке Паша. 
Пока Широчка обегала "всех своих", в целях конспирации телефоном было решено
не пользоваться, митинг уже начался. Широчка вошла в зал (митинг проходил в ДК
работников культуры), и села на свободное место в задних рядах. Выступал секретарь
горкома партии Сигизмунд Иванович Микава. Он символично смотрелся на фоне огромного,
на всю стену портрета Ленина, спасенного от попытки демократов пустить его на
тряпки для мытья полов уборщицей Клавой. Над портретом висел транспарант: СВОБОДУ
СЛОВУ Х…Й! 
-Это воистину великое слово, - говорил Микава, - достойное стоять в одном ряду
с такими символами, как Ленин, Партия, Комсомол, Родина, Свобода, Коммунизм.
Это слово, которое неумелая детская рука одним из первых старательно выводит
на стене или заборе, воплощая тем самым великий Ленинский лозунг УЧИТЬСЯ! УЧИТЬСЯ!
УЧИТЬСЯ! Это слово, которым, как каленым железом, мы будем клеймить буржуев и
их приспешников. Это слово мы будем бросать в лицо так называемым демократам,
будем давать им отпор, будем бить их по грязным волосатым лапам. С другой стороны
именно х…й является тем инструментом, которым мы выковываем наш советский народ.
Я не оговорился, несмотря на распад Советского Союза, настоящие коммунисты навсегда
останутся советским народом, что бы ни происходило. Именно х…й является связующим
звеном между серпом и молотом, между рабочими и крестьянами, между партией и
народом. И пусть буржуи прячут за дворцами и "Мерседесами" свои раздутые от народной
крови, похожие на насосавшихся крови клопов пиписьки. Пусть жалкие интеллигенты
нянчат свои чахлые оппортунистические пенисы. Пусть. А мы возьмем настоящие народные
х…и в наши крепкие мозолистые руки и дадим ими по головам проворовавшимся чинушам
и мироедам. Вот для чего нам нужен свободный богатырский народный х…й, который
мы вынуждены скрывать под маской бесконечных концов, членов и болтов. Так будем
же называть вещи своими именами! Вгоним наш красный народный х…й в глотку гидре
империализма. 
Зал взорвался овациями, а Широчке стало вдруг грустно и неуютно. Ей нечего было
взять в руку, нечего было предложить партии и народу, нечего было положить на
алтарь будущей свободы. Широчка незаметно покинула зал, навсегда расставшись
с коммунистическими идеалами. 


КАК ХОРОНИЛИ БАБУШКУ


-Я скоро умру, - сказала бабушка за обедом, на который специально для этого собрала
всех родственников и друзей, - а именно десятого мая. 
-Но мама, сейчас только конец апреля, да и ты чувствуешь себя хорошо, - вступила
в разговор Широчкина мама. 
-Это не важно, - отмахнулась бабушка. 
-Но почему десятого мая? - не унималась Широчкина мама. 
-А потому, дочка, что десятого мая заканчиваются праздники. Проснетесь вы утром,
головы больные-пребольные, пить вроде бы уже и не резон, а тут годовщина моей
смерти. Помянете вы меня добрым словом, да и чем покрепче, и мне хорошо, и вам
не так тяжко 
-Похороны - это штука серьезная, - Поддержал бабушку дед Напас, набивая трубку
своим фирменным табачком, смешанным с оконной замазкой. Замазку Напас делал сам.
Пойдет на конопляное поле, соберет массу, похожую на темный душистый пластилин,
замажет ей щели в окнах, а зимой, когда стоит лютый мороз, и кроме как сидеть
в хате и смотреть на заледенелое стекло, делать больше и нечего, или весной,
когда светит солнышко, и пахнет свежими древесными почками, отколупает он кусочек
замазки, и в трубку. Покурит-покурит, и улыбается радостно. 
-Ведь что такое похороны? Это проводы человека в мир иной, так сказать, последний
штрих в таинстве смерти. А жизнь и смерть - это как две стороны одной газеты.
С одной стороны, положим - это жизнь, с другой, стало быть, смерть. Ткнул пальцем
в газету, и ты на другой стороне. Куда ткнул, там и оказался. Вот мы когда могилу
роем, мы этой лопатой дырку в газете и рвем. 
-Да, но как ты можешь знать о своей смерти заранее? 
-Ваше дело меня похоронить по-людски, а как я помирать буду, это уже мое дело.

-Что ты еще задумала? 
-Да ничего я не задумала! - обиделась бабушка, - Не стану я грех на душу брать.

-Но ведь еще почти две недели. 
-Вот и славно, а то помирают внезапно, даже не предупредив родственников, и приходится
тем носиться, как укушенным. А тут заранее, по-божески. И не спорьте со мной,
я так решила. 
Начать решили с поминок, вернее, решила бабушка. Как ее ни пытались отговорить,
ничего не хотела слушать. 
-В кои веки соберетесь, чтобы сказать обо мне чего хорошее, а я и не услышу уже.
Не пойдет! Может, я тоже хочу за упокой с вами выпить. 
-Мама, но так не хорошо, так никто не делает. 
-А горько кричать, когда родственники с покойным прощаются, хорошо? (Отморозков
уткнулся в тарелку) или совать музыкантам трешку, чтобы они семь-сорок сыграли?

-Все бы тебе попрекать, - обиделся Напас. 
-Попрекать? А ты бы не водил хоровод вокруг гроба, да не орал: В лесу родилась
елочка. Тоже мне дед-Маразм. 
Больше с бабушкой никто спорить не захотел, и поминки решено было назначить на
тридцатое апреля. 
Таких цивильных поминок в городе еще не было. Бабушка сидела во главе стола в
высоком кресле, похожем на театральный трон. Над ее головой красовался венок
с заупокойными словами. Рядом, на столе, горела свеча. Гости входили, кланялись
бабушке, говорили, землица вам пухом, и целовали в лоб. За столом говорили все
больше о бабушке и, в основном, хорошее. Иногда, для смеха, вспоминали кое-какие
курьезы, но лишь те, о которых бабушка и сама любила рассказывать. Обстановка
была настолько торжественной, что дед Напас вспомнил даже о революции, участником
которой он, вроде бы, был. 
-Представляете, - говорил он, - седьмое ноября, и никакой водки, во всем Петрограде.
А какое седьмое ноября без водки? То-то и оно. В Питере водки нет, в Кронштадте
нет, нигде нет. Моряки, было, прислали за водкой "Аврору", но водки нигде нет.
Жуть! А мы тогда с покойным Михеем на "Авроре" как раз и служили. Я был совсем
еще юным, юнгой, как говорят на флоте. Морячки все на берег сошли, водку ищут,
а нас, несколько человек, в карауле оставили. Вот караулим мы, значится, ту самую
пушку, а на посту как раз паренек был новый, деревенский. Ну и заснул он у орудия.
Решили мы над ним подшутить. Взяли ботинок, обмазали его дерьмом, пришлось нам
на палубе потужиться, и ему на лицо, значит. А веревку к пушке привязали, куда
следует. Проснулся он, видит такое дело, и швыряет тот говнодав как можно дальше.
Тут пушка и рванула. В Петербурге от взрыва все вздрогнули, а одного мужика,
маленького в кепке осенило. Айда, говорит, в Зимний, там водка точно есть. Зря,
что ли, временное правительство там заседает? Они там народную водку жрут! Так
оно и получилось. 
В общем, поминками все остались довольны. 
Десятого числа в назначенное время бабушка с мегафоном в руках уселась в гроб,
который поставили в убранный цветами кузов грузовика, заиграла музыка, завыли
плакальщицы, и процессия тронулась в путь. Торжественная, надо сказать, получилась
процессия. Все идут в трауре, цветы под колеса кидают, музыканты играют жалостливо,
как никогда, тетки воют, причитают. Бабушка через мегафон прощается со знакомыми.
Доехали почти до кладбища, и тут бабушке не понравилось что-то. 
-Стойте, - кричит, - не хочу я под похоронный марш хорониться. Так и смерть мне
не в радость будет, а хочу я, как негры в Бруклине, под Диксиленд уходить. 
Вернулись назад, и пошли уже под Диксиленд. Не то, совсем не то получается. Не
могут плакальщицы в тон Диксиленду плакать, не привыкли они. Пришлось разогнать
плакальщиц, а вместо них пригласить танцовщиц из ночного клуба. Опять не то.
В конце концов, решили отказаться и от траура. 
Идут, впереди танцовщицы в бикини, за ними оркестр джаз наяривает, дальше бабушка
в гробу танцует, а следом уже родственники и друзья усопшей. Идут, шампанским
стреляются, танцуют, песни поют. Замечательные получились похороны.