| ← Август 2002 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
4
|
|||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
6
|
7
|
8
|
9
|
10
|
11
|
|
|
13
|
14
|
15
|
16
|
17
|
18
|
|
|
20
|
21
|
22
|
23
|
24
|
25
|
|
|
27
|
28
|
29
|
30
|
31
|
||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://mayklov.narod.ru
Открыта:
30-01-2002
Автор
Статистика
86 подписчиков
0 за неделю
0 за неделю
-…Я обожала играть на чердаке бабы Дуси, битком набитом старыми чемоданами, - Светлана рассказывала о своем детстве, - мы… Я уже и не помню, кто это мы. Мы были уверены, что среди этих старинных, еще времен Карибских пиратов чемоданов была карта, та самая карта. Мы целыми днями перетаскивали чемоданы с места на место, по несколько раз, миллиметр за миллиметром, обшаривали их изнутри. Отсутствие карты только подстегивало, притягивало нас своими магическими чарами. Кто ж станет ТАК прятать карту, если на ней ничего нет? Не найдя ничего, мы разодрали чемоданы на мельчайшие лоскутки, выпотрошили их в буквальном смысле слова. Мы надрезали ножом старый дерматин, и дальше рвали его руками, чтобы не повредить ножом карту. Это нас и спасло от возмездия. Вскоре после того, как был растерзан последний чемодан, бабе Дусе приспичило поехать к своей сестре,
и она, баба Дуся, охая и кряхтя, полезла на чердак. Мы уже приготовились к неминуемому возмездию, но она решила, что это были крысы, и нам запретили играть на чердаке, к которому мы и так охладели - мы знали, что карта спрятана не там. Потом, уже классе в третьем, мы добывали на кладбище нефть. Толян, мой одноклассник и приятель был рабочим-буровиком, а я занимала инженерную должность. Мне всегда больше нравилось дружить с мальчишками, чем с девчонками, особенно с воспитанными, приличными девочками из хороших семей - ябедами и плаксами. Буром у нас была толстая ветка с несколькими сучками на конце, которой Толян и должен был долбить кладбищенскую землю. Устав, он потребовал, чтобы я его заменила у бура, но я заметила, что инженеры должны руководить, а бурить дело рабочих. Рабочий класс ответил бунтом, и мне пришлось срочно вызывать национальную гвардию, которой, конечно, тоже была я. Бунт
был подавлен, но в дело вмешалась мировая общественность в лице бабушки Толика. Нефть мы больше не искали, но уже через неделю, найдя старый, кем-то отправленный на покой холодильник, мы с не меньшим увлечением начали строить летающую тарелку. Я, естественно, была главным конструктором, а Толик строительной бригадой. Опять был бунт, подавленный национальной гвардией, и вновь мировая общественность немедленно отреагировала на сложившуюся ситуацию.
Она позвонила, как и обещала:
-Привет, это Света, мы познакомились вчера у Вовика.
-Привет! Как поживаешь?
-Я хорошо, а ты?
-Так себе.
-Понимаю. Ужасно, наверно, когда тебя бросают.
Когда же я успел ей рассказать? Или это не я, а Вовик?
-Я буду сегодня "У Лысого" (так мы называли кафе возле памятника Ленина). Примерно через час.
-Я приду.
-Буду ждать.
-Кто это? - спросила ради приличия супруга.
-Дела, - ответил я, стараясь скопировать того парня из рекламы.
-Ночевать придешь?
-Вчера…
-Ты хоть говори, что не придешь, чтобы я не волновалась без толку.
-Хорошо. Я буду звонить.
Мы сидели в кафе, пили коньяк. Светлана рассказывала о своем детстве, а я… я бежал одиночества. Наверно, вчерашний алкоголь еще не успел окончательно выветриться из организма, потому что я пьянел со страшной силой. Светлана тоже пьянела. Плюс ко всему она курила одну сигарету за другой, что, конечно же, не могло не сказаться на ее состоянии.
-Дай затянуться.
-Возьми целую.
-Я не хочу целую. Просто дай затянуться, если тебя это не напрягает.
-Меня это совсем не напрягает, - она протянула мне сигарету.
-Я из твоих рук. Можно?
-Сколько угодно. Еще?
-Нет, пожалуй, хватит.
-Мы закрываемся, - официантка выросла словно из-под земли.
-Что уже?
-Да. Уже время.
-Хорошо. Сколько с нас… Нет, дайте нам еще две коньяка с собой.
-Сейчас принесу.
-Сдачи не надо.
-Спасибо.
-Ты всегда такой добрый? - спросила меня Светлана, когда мы вышли из кафе.
-Они здесь не избалованные. К тому же я дал ей не так уж и много.
-Да я что. Куда пойдем?
-Не знаю. Перед нами весь Мир.
-А давай, я покажу тебе одно место?
-Прям здесь?
Она сделала недовольное лицо.
-Ну извини, я пошутил.
-Пойдем.
-Далеко?
-Возле железной дороги.
-Отлично.
-Куда ты меня привела?
Я был пьян, поэтому не сразу понял, что мы находимся в совершенно незнакомом мне районе, хотя мы с Вовиком облазил город вдоль и поперек.
-Помнишь, ты вчера мне рассказывал, что видишь как бы ворота в иную реальность.
-Ну…
-Так вот, у меня от них есть ключ.
-Твою мать! И где мы?
-Это город, но такой город, куда обычным людям дороги нет. Это город-сон или сон города.
-Какой же я… Ты, наверно, в душе смеялась, когда я тебе рассказывал вчера о своих чувствах.
-Ничего я вчера не смеялась. Я еще у Вовика поняла, что ты один из нас.
-Один из кого?
-Один из тех, кто может сюда войти.
-А это сложно?
-И да, и нет. Это должно быть в тебе от природы. А иначе…
-Это сон?
-Совершенно верно. Сны существуют параллельно с нами. Большинство из нас могут с ними взаимодействовать исключительно в особом состоянии сознания или во сне, другие же, и таких не много, способны сознательно перемещаться из одной реальности в другую.
-Ничего не понимаю.
Мы пришли в заброшенный железнодорожный тупик. Рельсы, покрытые толстым слоем ржавчины, лежали среди густой травы. Кое-где между шпал росли молодые деревья. Вокруг, без всякой системы стояли железнодорожные вагоны. Некоторые были разрушены почти до основания, другие были совсем почти как новые, а некоторые из них были даже подключены к линии электропередачи.
-Милое местечко, ничего не скажешь.
-Это сон города, а у городов особые сны. К тому же здесь живет очень замечательный человек, с которым я хочу тебя познакомить.
-Здесь, по идее, полно всякого сброда.
-Здесь никого нет, кроме него. Иногда сюда, правда, заходят гости, но это бывает крайне редко.
-Странно…
-Ты еще не понял? Это сон, настоящий городской сон. Этого места нет и никогда не было в том мире, - она говорила со мной тоном учителя начальных классов, объясняющего нечто очевидное непонятливому ученику.
-Можно подумать, я каждый день тут по снам шляюсь, - огрызнулся я.
Она ничего мне на это не ответила.
-Здесь живет очень замечательный человек, - сказала она, когда мы подошли к одному из вагонов.
-А мы не поздно? Уже глубокая ночь на дворе.
-Мы никогда не поздно. К тому же дверь открывается только в определенное время.
-В полночь?
-Не обязательно.
-Я это так, шучу. Честно говоря, в голове не укладывается.
-Ничего, уложится. Для меня, например, это стало более привычным, чем метро или самолеты.
Светлана без стука вошла в вагон и включила свет, быстро найдя выключатель.
-Входи. Карл! Ты дома?
-Для тебя, Светланка, я всегда дома.
-Карл, я не одна.
-Ты не одна?
-Я с другом.
-Что?
-Подожди здесь.
-Входи, - она вынырнула из купе буквально через пару секунд.
Внутри вагон был перестроен в некое подобие двухкомнатной квартиры со всеми удобствами. Сначала шли туалет и душевая, затем кухня, следом зал-гостиная, и, наконец, спальня. Ванную Дюльсендорф решил не ставить - все равно он в ванной не парится, для стирки же у него была машинка-автомат. Вагон был подключен к горячей и холодной воде и канализации.
Зал был достаточно большим и широким. Он включал в себя не только несколько купе, но и коридор вагона. В зале были складные кресла, стол, небольшой диванчик, книжная полка… и даже печка-буржуйка, превращенная в некое подобие камина. Так же возле стола, на полу стоял настоящий, медный самовар, почти как новый, начищенный до блеска.
-Знакомьтесь.
-Игорь.
-Карл Дюльсендорф.
Мы пожали руки.
-Проходите, молодой человек, присаживайтесь.
Дюльсендорф был еще крепким, стареющим мужчиной небольшого роста. Он был похож на Зиновия Герта, причем не только внешне, но и манерой… или нет, не манерой… что-то в его голосе тоже было созвучно с Зиновием Гертом. Лет ему было около шестидесяти. Его можно было бы вполне назвать милым, если бы в нем не было чего-то отталкивающего. Возможно, мне не понравились его бегающие глаза. Он весь как-то засуетился, застеснялся, покраснел, как девица, впервые увидевшая жениха. Помнится, точно так же смущалась когда-то Ленка. Сколько же лет назад это было?
Было ей тогда лет пятнадцать. Не больше. Маленькая, скромная, застенчивая. Настоящая домашняя девочка. Где только Дима умудрился ее найти? А ведь красивой была. Да она и сейчас, наверно, красивая. Интересно, я бы ее узнал, если бы сейчас встретил? Дима сначала был как партизан. Прятался с ней, боялся ее нам показывать. Потом вдруг осмелел и пригласил почему-то первым меня. Я же буквально с порога заставил ее краснеть и тихо кипеть на краю дивана. Не помню, чего я ей тогда наговорил, пока Дима готовил на кухне чай.
-Перестань косить под чайник, остынь. Накипь подхватишь. Давай будем заниматься каждый своим делом. Чайник пусть кипит. Дима, раз уж звезды расположились так, что он наш радушный хозяин, пусть шуршит по кухне, а мы что-нибудь послушаем. Вот это…А? - решил я разрядить обстановку.
-А может что-нибудь другое? - возразила она совсем неуверенно.
-Другое? Это же Дэвис! Тебе не нравится Дэвис? Мать, ты даешь. Не ожидал. И где тебя Дима нашел? Только не говори, что в капусте. В капусте водятся совсем маленькие девочки, а ты вон какая большая. Лучше послушай. Представь, что это не труба, а член, и он в тебе. Дэвис не играет, он любит, и в этом он Шива. Черный творящий член. Жаль, что я не иконописец. Святая троица в виде могучей елды! - тогда я только-только познакомился с Кортасаром.
За чаем Дима пытался быть вежливым, а я старался съесть все угощение и был, как бы занят. Передо мной тогда у Товарища ставили литровую банку варенья со столовой ложкой. Это уже потом я начал бесконечную непримиримую борьбу с аппетитом. Лена почти, было, освоилась, когда я, на ее беду, одержал стремительную победу над угощением в неравном бою. Видя, что Ленин кусочек пирога остался почти не тронутым, я тут же изрек одну из тех фраз, которые впоследствии становятся историческими, по крайней мере, в узком кругу:
-Ты мало ешь, выходи за меня замуж.
Для нее это был контрольный выстрел.
В другой раз мы сидели уже у меня. Дима блуждал в поисках пива (была эпоха Горбачева). Я ей тогда о чем-то вдохновенно рассказывал, а она слушала с нескрываемым восхищением. Она уже слушала меня с восхищением, смотрела своими чудными глазенками, а я разливался перед ней соловьем.
-А что библия? - вещал я, - в начале было слово, и слово было Бог. И решил Бог по непостижимым для нас, а может и для него самого, причинам сотворить Мир. И сотворил-таки за шесть дней, а на седьмой отдыхал. Создал он мужчину и женщину по своему образу и подобию, а кому нужно подобие Бога в юбке? Спустя несколько дней, от нее трясло не только Адама, но и самого создателя. Что они с ней сделали - об этом история умалчивает. Была птичка, и нет ее. Но без женщины, увы, стало совсем невыносимо. Тогда взял Бог ребро Адама (любовь требует жертв) и сделал из него Еву. Жили они довольно-таки сносно, пока на горизонте не появился змей. Был змей хитрым и чертовски коварным змеем. Ему легко удалось сбить людей с пути истинного, тем более что они были, как овощи: совершенно невменяемыми. Понять значение своего поступка они смогли, только натрескавшись хозяйских яблок
до тошноты, после того, как вместе с коликами к ним пришло познание добра и зла. Но было уже поздно. Господь мчался к ним, топоча ногами и брызжа слюной, хотя дурака ему надо было искать в зеркале. Его совсем не насторожила Лилит. К Еве вообще какие могут быть претензии - ребро, оно и есть ребро. А вот Адам… Его бы доработать напильником, но создателя, судя по всему, терзала печень, отравляя его светлые помыслы, или он давно уже мечтал избавиться от своей сладкой парочки, да все повода никак не находилось. Изгнал он людей из рая, а змея ко всему прочему и проклял. Поразительная наивность: Воткнуть дерево посреди сада, запустить туда Адама с Евой, погрозить им пальчиком, а для гарантии еще змея туда. Хоть бы омоновцев поставил. Если ружье висит на стене… Но дело сделано, люди изгнаны, змей проклят, а мы сидим и ждем, когда Дима прискачет с пивом. А вот, кстати, и он.
-Я всегда кстати, - ответил Дима, победоносно шествуя с полными баллонами.
-Дима и пиво - близнецы-братья. Пора к столу.
-Что будем слушать?
-Моцарта. Концерт для рыбы с картошкой.
-А, может, Дэвиса?
-Нет. Дэвис и пиво - это не партия и Ленин. Прошу их не путать.
-А Моцарт и Пиво?
-Моцарт - лучшее настроение для еды, за исключением некоторых произведений типа "Реквием", а в основном это музыка для ресторанов и дискотек, говоря современным языком.
Пиво было просто замечательным.
-Дима, ты нашел закрома Родины? Откуда этот нектар?
-Есть еще райские уголки на нашей планете.
-Ты мне покажешь карту?
-Даже пароль скажу.
-Для стерегущего сокровища дракона.
Пиво подходило к концу, сменяясь хорошим настроением.
-Ни капли пива врагу! - Сказал я, разливая остатки по стаканам и осушая свой.
Дима начал было суетиться, дескать, нам пора, но не тут-то было. Пришли Юрок и КО, уже изрядно веселые, но еще своим ходом, в обрамлении каких-то девиц.
-А мы со свадьбы.
-Чьей?
-М… Какая разница.
Они тогда играли на свадьбах.
Начались знакомства, стол, водка, закуски. Кто-то играл на гитаре, где-то ритмично скрипел диван. Дима, хлебнув чая из пепельницы, пошел куда-то спать. Мы остались вдвоем. Среди этого бедлама, среди не закрывающихся дверей и телефонных бурь мы были вдвоем. Черт! Надо было тогда ее трахнуть. С другой стороны, Дима. Хотя, ну и черт с ним с Димой!
-У вас неприятности, - спросил меня Дюльсендорф, когда с первой бутылкой коньяка было покончено.
-Неприятности, если так можно сказать.
-У вас потерянный вид.
-Вы правы, господин Дюльсендорф…
-Не называйте меня так!
-Простите, не буду.
-Так меня называл один страшный человек.
-Да?
-Так кого же вы потеряли? - поспешил он сменить тему.
-Все и вся. От меня ушла жена, а потом и любовница. …!
-Вы их любили?
-Жену… Не знаю. Когда-то любил, раз женился.
-Люди женятся по-разному.
-Я, наверное, по любви. Потом любовь кончилась.
-Быт?
-Хуже. Быт особо нам не мешал. Она вдруг стала после свадьбы серьезной, а я как был шалопаем, так и остался. Ненавижу дешевую провинциальную светскость. Слишком это все выглядит пошло.
-Поэтому вы расстались с женой?
-Мы не расстались. Мы живем под одной крышей. Иногда даже спим в одной постели, спим в буквальном смысле слова. Два совершенно чужих человека в одной постели.
-Что-то произошло?
-Она променяла меня на другого.
-И вы не вынесли обиды…
-Если честно, то мне было уже все равно. Мне даже нравилось, что у нее появился он. На самом деле она меня предала намного раньше. Она изменяла, не таясь, изменяла каждый день, рядом со мной, в одной со мной постели. У меня на глазах.
-Вы не похожи на…
-Она изменяла мне с Богом, а это многое меняет. Изменять с богом - это прилично, это морально, а сейчас, когда все вдруг стали жутко религиозными - это модно и почетно. А я даже пожаловаться никому не мог.
-Вы держали все это в себе?
-Я завел любовницу.
-Вы сделали это назло жене?
-Никогда в жизни! Нельзя так с людьми. Нельзя использовать кого-то вот так. Любовница то при чем? Она же не виновата, что у тебя с женой не все в порядке. Ей за что мстить?
-Вы влюбились?
-Сначала я думал, что это так, ничего серьезного. Потом я понял, что не могу без нее.
-И она ушла? Я вам сочувствую.
-Все было хорошо, все было замечательно. И как гром среди ясного неба. Не понимаю…
Меня прорвало. Я говорил, и не мог остановиться. Я рассказал этому странному человеку все или почти все. Нет, про даму с вуалью я ничего ему не сказал. Что-то во мне заставило меня молчать. Какие-то внутренние инстинкты сигнализировали мне об опасности. Иначе я бы, наверно, рассказал бы и про нее. Со мной случилось то, что в гуманитарной психологии называется катарсис. Вся та боль, которую я пытался глушить в последние дни, вылилась, превратилась в слова, которые текли из меня сплошным потоком.
Дюльсендорф, надо отдать ему должное, слушал (или делал вид, что слушает) меня с тем сочувствующим вниманием, которое заставляет продолжать говорить еще и еще. Светлана во время моего монолога стояла за моей спиной и гладила мои волосы. Она тоже поддерживала меня, как могла, за что я был ей искренне благодарен. Она была моим врачом реаниматором, моим ангелом-хранителем, мои спасением. Она понимала, прекрасно понимала свою роль и не претендовала на большее. Вот только для чего ей был я? Но тогда я не хотел об этом думать. Тогда я совсем не хотел об этом думать. Тогда я вообще не хотел ни о чем думать.
-А я потерял все, что можно было потерять, - Дюльсендорф совсем опьянел и теперь он делился со мной наболевшим, - Ко мне пришел очень страшный человек с двумя не менее страшными друзьями…
О, тогда я жил не в этой дыре, да и был совсем другим человеком. Я был преуспевающим человеком в полном расцвете сил. Я был счастлив. У меня была жена, любимая жена. Мы ждали ребенка. Все было хорошо, пока в мой дом не ворвались они. Их было трое. Три страшных человека: Ганс - вылитый эссесовец. Знаете таких, чистая нация, голубая кровь и любовь к утонченному унижению второсортных людей. Я для них был второсортным. Второй был похож на гориллу, его звали Генрихом. Не знаю, зачем они взяли себе немецкие имена. В том, что это не настоящие имена я уверен на все сто. Третий, главный, назвал себя Каменевым, что тоже вряд ли было его настоящим именем. Он был похож на следователя ГПУ, расследующего дело о врагах народа. У него были страшные глаза, глаза ненависти.
-Здравствуйте, господин Дюльсендорф, не ожидали? - Каменев был сама любезность, но от этого мне было еще страшней.
-Я не понимаю…
-Сейчас вы все поймете. Мне нужно от вас одно одолжение.
-Какое?
-Профессор Цветиков, кажется… Знаете такого?
Мои волосы поднялись дыбом.
-Вижу, что знаете.
Я знал Цветикова. Противоречивая фигура, словно бы вышедшая из-под пера Федора Михайловича. Он был руководителем бесчеловечных экспериментов над людьми. Мы познакомились, когда я оказался жертвой одного из таких экспериментов. Не знаю, чем я ему так понравился, но он вытащил меня оттуда, он спас мне жизнь. Это был визит из прошлого, из страшного бесчеловечного прошлого. И вот это прошлое вернулось в лице этой троицы, жаждущей мести. У них были свои счеты с Цветиковым. Какие? - я не хотел этого знать.
-Так же, как и вы, - я понял, что Каменев тоже был жертвой эксперимента.
-О, нет, Дюльсендорф, не так же. Совсем не так же.
Я не стал с ним спорить.
-Что вы хотите?
-Мы хотим с ним встретиться. Надеюсь, вы нам поможете?
-Неужели вы думаете, что я могу знать что-либо о таком человеке, как Светиков и оставаться в живых?
-Что ж, Дюльсендорф. Придется разговаривать в другом месте.
Они надели мне мешок на голову, вывели из дома, посадили в машину. Когда же с меня его сняли, мои ноги подкосились от страха. Меня привезли в одну из бывших лабораторий Цветикова. Это не предвещало ничего хорошего. Меня бросили в комнату, полностью обитую поролоном. Вы должны были видеть такие в кино. Так обычно показывают палаты для буйных душевнобольных. Меня закрыли там и выключили свет.
Когда ко мне пришел Каменев (прошла целая вечность), я был на грани нервного срыва.
-Здравствуйте, господин Дюльсендорф. Как спалось на новом месте? Сон загадывали?
-Где моя жена? - спросил его я.
-О, за нее не волнуйтесь. Она в полном порядке.
-Я хочу ее видеть.
-Нет ничего проще. Помогите мне найти Цветикова, и мы отвезем вас обратно домой.
-Я не знаю, где он.
-Вы не знаете… я вам верю. Вы действительно не знаете наверняка, где он, но вы можете знать, где он может быть, его привычки, интересы. Вы могли совершенно случайно узнать о нем нечто важное, некую зацепку. Пожалуйста, вспомните, помогите нам…
-Я ничего не знаю.
-Я совершенно не вижу у вас желания с нами сотрудничать.
-Поймите, я с радостью бы вам помог, но я не знаю, где он. Мы не виделись несколько лет.
-Я вам верю, господин Дюльсендорф, верю всему, кроме слова с радостью. Но я прошу вас помочь нам. Напрячь память, воображение, интеллект. Вы же умный человек, Дюльсендорф.
-Но я действительно ничего не знаю.
-Послушайте, Дюльсендорф… Я попытаюсь догадаться… Я, кажется, понял, вам недостаточно того, что я вас прошу об одолжении. Но может быть другая просьба заставит вас быть более сговорчивым. Я попрошу вас пройти со мной.
Меня привели в одно из рабочих помещений лаборатории и усадили на особое кресло - детище профессора Цветикова. Это кресло позволяло полностью фиксировать пациента, полностью лишая его возможности двигаться.
-Может, вы избавите нас от всего этого? А, Дюльсендорф? - спросил меня Каменев.
-Я уже сказал вам, что ничего не знаю.
-Ну что ж, Дюльсендорф, это ваш выбор. Генрих.
Генрих принялся, не торопясь, фиксировать меня на кресле.
-Ганс, - сказал Каменев, - когда я был прочно прикручен к креслу.
Я приготовился к боли. Ганс вышел из комнаты. Буквально через минуту он вернулся с сыном моего хорошего друга. Его рот был заклеен скотчем.
-И так, господин Дюльсендорф, надеюсь, просьба этого человека значит для вас несколько больше, чем моя. Не заставляйте его умалять вас проявить благоразумие.
-Но я действительно ничего не знаю.
-Хорошо. Ганс, Генрих. Прошу вас, джентльмены.
Они медленно, нарочито медленно связали ему ноги, перекинули веревку через блок, прикрепленный к потолку. Они подвесили его за ноги метра на полтора над полом.
-Одно ваше слово, Дюльсендорф, и все тут же закончится.
-Я ничего не знаю.
-Джентльмены.
Ганс и Генрих взяли по бейсбольной бите и принялись медленно избивать ни в чем не повинного парня. Они били его медленно, нанося не более двух-трех ударов в минуту, ломали ему ребра, руки, ноги… Я что-то кричал, молил о пощаде, рыдал, угрожал, умалял вновь. Я был на грани сумасшествия…
Они кинули труп парня в мою комнату. На этот раз они оставили включенным свет.
-Ну, как ваши дела, Дюльсендорф? - спросил меня Каменев тоном доброго доктора во время следующего своего визита, - О, нельзя же так. На вас лица нет. Сегодня вы плохо выглядите, мой друг? Бессонница? Я понимаю, вы наверно пытались вспомнить, ведь правда? Надеюсь, вы мне скажете, шепнете на ушко одно или несколько слов. И мы расстанемся, так сказать, друзьями, хотя нет. Я бы не хотел быть вашим другом после того, как вы мне продемонстрировали вчера свое отношение к друзьям. А вот я готов пойти вам навстречу. Вчера вы сказали, что хотите встретиться с женой, и вот сейчас вы ее увидите. Вы не хотите в благодарность мне что-то сказать? Нет? Вы неблагодарный человек, Дюльсендорф. Пойдемте. Меня привели в ту же комнату, что и вчера, усадили на стул, зафиксировали. Затем Ганс привел жену.
-Ну что, Дюльсендорф, ваше слово.
-Я вам сказал.
-Что ж, вы сами во всем виноваты.
В комнату вошли какие-то бродяги, грязные отвратительные бродяги и принялись насиловать мою жену у меня на глазах, мою беременную жену.
-Дочь! У него есть Дочь! - закричал я.
-Где? Говорите, Дюльсендор.
-Остановите их, я все скажу!
Ганс и Генрих оттащили бродяг от жены, а я рассказал им, где живет его девочка. Я понимал, что они с ней сделают. Фактически, я выносил ей смертный приговор, но я не мог… был не в состоянии смотреть, как…
-Вот видите, Дюльсендорф, при желании вы оказали нам очень большую услугу, и мы отпустим вас и вашу жену. Хотя нет, она перенесла невыносимые страдания, к тому же наверняка ребенок уже не будет здоровым или будет. Ганс?
-Не знаю. Я думаю, лучше проверить.
-Ну так проверьте.
Тогда Ганс ударил ее ножом в живот. Она медленно опускалась на пол, а нож продолжал резать ее тело. Она рухнула на пол, но перед этим… из нее выпало все… и… клянусь богом… я видел… это невозможно, но я видел… я видел, как на пол упал наш не родившийся ребенок…
На сегодня все. Заходите ко мне на сайт.
Или пишите сюда
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу |
| В избранное | ||
