| ← Август 2002 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
4
|
|||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
6
|
7
|
8
|
9
|
10
|
11
|
|
|
13
|
14
|
15
|
16
|
17
|
18
|
|
|
20
|
21
|
22
|
23
|
24
|
25
|
|
|
27
|
28
|
29
|
30
|
31
|
||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://mayklov.narod.ru
Открыта:
30-01-2002
Автор
Статистика
86 подписчиков
0 за неделю
0 за неделю
У Вовика были гости. По крайней мере, во всех окнах горел свет, громыхала музыка, а на балконе курили заметно подвыпившие девицы. Тем лучше, - подумал я. К тому же, влекомый желанием излить душу, я прихватил с собой бутылку водки. Тем лучше. Будем пить, а не разговоры разговаривать.
В подъезде было как всегда темно. Воняло котами и чем-то кислым. Наверняка опять сосед Вовика сверху, или кто-то из его друзей. Повадились, уроды, в подъезде гадить. То обоссут все, то обрыгают, а один раз даже насрали посреди лестничной площадки. Уже все уборщицы от них поотказывались. Вовик алкашей терпеть не может. Ненавидит их лютой ненавистью. Соседа же своего мордует каждый раз при встрече. И хорошо мордует, основательно. Как он его еще не прибил? А ведь за такую мразь и посадить могут. Нет, чтобы их отстреливать вместо бродячих собак.
Дождавшись паузы между песнями, я затарабанил ногами в дверь (звонка у него отродясь не было).
-А, это ты? - Вовик был заметно пьян, - заходи. Пить будешь?
-Буду. Держи, - я протянул ему бутылку.
-Зашибись!
Немного подумав, или, как любят говорить военные, оценив обстановку, я решил не разуваться. Погода была сухой, а на полу у Вовика был давно мечтающий о мытье линолеум со следами пепла, вина, пива, салата и еще черти чего.
Как всегда, у Вовика был фуршет. Жил Вовик один, готовить терпеть не мог, питался в забегаловках или у друзей. Иногда ходил к матери… Все давно уже поняли, что к нему надо приходить, предварительно плотно покушав, потому что кроме орешков, чипсов, бутербродов с подозрительной колбасой и иной малосъедобной для еды ерундой, у него ничего не было. Зато выпивки всегда было море.
Я навел себе водки с тоником, предварительно вымыв стакан. Теперь надо было где-то устроиться так, чтобы меньше бросаться в глаза. Словно бы специально для меня в укромном уголке пустовало вполне подходящее кресло, где я и устроился, прихватив с собой нужные бутылки.
Публика была разношерстной. Несколько подростков (ненавижу слово тинейджеры), одетых, как пародия на бруклинских негров, изрядно пьяный субъект в костюме и при галстуке, пара наших общих приятелей и конечно же девочки наилегчайшего поведения, но бесплатные. Вовик предпочитал б…й.
-Будешь? - Вовик протянул мне ароматную, приятно пахнущую анашей папиросу.
-Спрашиваешь.
Я глубоко затянулся, сдерживая кашель, чтобы раньше времени не растерять драгоценный дым.
-Подлечи, - буркнул Вовик.
-Сам вижу, - огрызнулся я, обмазывая слюной папиросу.
-Ты чего такой?
-Меня Мага бросила.
-Как?
-Вот так.
-Нихрена себе! Чего это она?
-Понятия не имею. Она так и не смогла толком ничего объяснить.
-У вас же вроде любовь была?
-Почему была.
-Так какого…
-Не знаю. Я ничего не знаю. Сначала жена, теперь Мага…
-Может, это у тебя кармическое?
-Х…ское! - выругался я.
-Я сейчас, - сказал Вовик и исчез в туалете, оставив мне внушительную пятку.
Меня как-то сразу прибило к земле. Сказывалось то, что я не курил. Это была еще не трава, а, скорее, гремучая смесь из табака положенного на алкоголь. Травка взяла меня позже и, надо сказать, взяла по высшему классу. Я успокоился, погрузился в себя, наблюдая за тем, как анестезия убирает остатки боли из моей души. Я был на качелях, когда наркотическое опьянение сменяется алкогольным и наоборот. Я хотел умереть, покончить с собой, если не взаправду, то хотя бы полностью заглушить себя алкоголем и наркотиками.
С Вовиком мы дружили с детства. У нас была общая страсть, а именно тяжелый рок. Это было еще в эпоху бобинных магнитофонов и студий звукозаписи. У Вовика был тогда бобинный Акай - мечта любого меломана, а у меня шкаф пленок и доступ к первым копиям с пластов, с новых забугорных пластов, совсем еще без песка, не говоря уже о более крупных дефектах. Фактически, мы были обречены на знакомство. Потом были девочки (обычно его подруги, но на моей квартире), выпивка, рок-концерты. Нам даже комсомольские билеты вручали в один день, на открытии памятнику Ленина на главной площади города, как лучшим из лучших.
С ним не надо было притворяться, не надо было ничего из себя строить, насиловать настроение. С ним можно было быть самим собой, таким, какой ты есть. У него можно было напиться в сракотень, или просто посидеть, попить чаю, поговорить о девочках или о чем ином. А девочки у Вовика были что надо. Симпатичные, страстные, доступные, любящие секс ради секса, при этом имеющие достаточно неплохие мозги. С ними можно было и поговорить. А вот услугами проституток он не пользовался никогда.
-С проститутками мне не кайф, - объяснял он как-то за чаем, - в принципе, я ничего не имею против проституток или против голубых. Какая мне разница, с кем человек спит, если это меня не касается. Ради бога, если, конечно, это добровольно и обоюдно. Но пользоваться услугами проститутки, уволь. Я слишком сильно люблю секс, чтобы заниматься этим с женщиной, для которой это не более, чем работа. Для этого я достаточно себя уважаю. Что я, не смогу найти девчонку, которая будет трахаться если и не из любви ко мне, то, по крайней мере, из любви к искусству? Иначе у меня просто не встанет.
-Но ведь ты тратишь на них те же деньги, если не больше.
-Дело не в деньгах. Почему бы не сделать девочке приятное? Я не жмот. Просто я не хочу, чтобы это было только ради денег.
-Что ж, да здравствуют б…и!
-Ты что-то имеешь против б…й?
-Я ничего не имею против б…й. Я только за. Это своего рода призвание. Есть же, например, хороший плотник или хороший карбюраторщик. Ромка вон рассказывал, что у них там в Сухуми был повар, который готовил бесподобную солянку. Так к нему с других городов люди приезжали обедать. То же самое и тут. Если она мастер своего дела, так она достойна всяческого уважения. Надо просто воспринимать ее такой, какая есть, не требуя от нее верности, сидения дома и прочей не свойственной ей ерунды. С такой ты всегда будешь не один, и если тебя это не устраивает, ищи себе монашку, таких тоже, слава богу, хватает…
-А как человека ты ее не воспринимаешь?
-Почему же? Это само собой разумеется и обсуждению не подлежит. Я не об этом. Читал Платона? Рассуждая, Сократ говорит: искусство стрельбы из лука, искусство сапожника, искусство подметать улицы. Они даже подобную ерунду называют искусством. Поэтому они и добились такого развития культуры. Искусство и свобода сексуальных отношений, включая гомосексуализм. Блуд - это тоже искусство, достойное всяческого уважения.
-Налей мне чаю.
-Налей сам.
-Когда ты ко мне приходишь, я тебя за чайником не отсылаю.
Вовик нехотя поднялся из-за стола.
-У меня только зеленый.
-Пойдет.
В дверь тихонько постучали.
-Ты кого-то ждешь? - спросил я, имея ввиду кого-нибудь из отряда Вовиковых девчонок.
-Да нет, вроде.
-А, Санек, заходи. Чай будешь?
-Сколько время? Мне к восьми надо…
-До восьми еще…
-Тогда можно.
-Там машинист двоих детей насмерть задавил, - рассказывал Санек после общепринятых привет, как дела? - Он на прошлой неделе уже кого-то зарезал и вот теперь.
-А у вас их не отстраняют?
-А за что? Он не виноват. Они сами под колеса кидаются. Мужик в шоке. Не могу, кричит, дальше ехать, хоть убейте. Пришлось везти замену. Да я и сам девчонку резал. Молодая, красивая… Там на станции постоянно народ шляется по рельсам туда сюда. А тут как раз две электрички. Она идет между путями ко мне спиной. Я сигналю, а она думает, что это тот, другой, и ко мне. Если бы она шла, как шла, ничего бы и не было, а так я ее бью, и она к нему под колеса. Он у нее на груди и остановился. Другой раз бабушка кинулась под колеса. Хотела с собой покончить. Дождалась, пока поезд подойдет поближе, и рыбкой под колеса, да по рельсам, как по салазкам и проехала. А ноги не успела убрать…
Вовик был единственным, кто знал о Маге.
-Привет. Ты дома?
-Угадай.
-Я заеду, дорогая, если ты, конечно, не против.
-Приезжай, милая.
Вовик, где бы он ни работал, первым делом рассказывал сослуживицам, а работал он в административно-женских коллективах, что мы - любовники. Женщины понимающе хихикали, и из любопытства сами прыгали к нему в постель, да и мужья, после того, как он немного строил им глазки, начинали относиться к его персоне без надлежащей бдительности.
-Чаем угощаешь? - спросил Вовик с порога.
-Угощу. Для начала угощайся тапочками.
-А зеленый у тебя есть? Я в последнее время черный не пью.
-Будет тебе зеленый.
Вовик надел тапочки и направился прямиком на кухню.
-Я тут вчера решил потревожиться (термин, обозначающий послеобеденные раздумья). С бабами неувязочка вышла. Валя совершала утреннюю пробежку и решила зайти, а у меня как раз ночевала Танюха (Валина лучшая подруга). Вот так я и остался один. На улицу выходить лень, телефон не работает, ящика у меня отродясь не было. Что делать? Книжку почитать? Так все читано перечитано. И тут, откуда ни возьмись, Чуковский. Помнишь, в детстве…
-Я знаю.
-Это судьба или проведение. По ящикам без спросу лазают исключительно родственники и проведение, но после родственников что-нибудь только пропасть может. Короче, я охренел. Ну, "Федорино горе", бог с ним, со мной под молоком и не такое бывало, а вот "Мойдодыр". Как там у него: Вдруг из маминой из спальни кривоногий и хромой… Я дословно не помню. Так вот, из маминой спальни вдруг, ни с того ни с сего, выбегает Умывальник и начинает наезжать на ребенка.
-Так тот мыться не любил.
-А ты держишь умывальник в спальне? Ну да, рядом с сортиром? Тем более один на всю семью? Вам руки помыть? Тогда пожалте в мамину спальню. Так, что ли? Я чего-то еще ни у кого не видел сортир в маминой спальне.
-Ну, умывальник - это еще не сортир.
-Заткнись. На самом деле Умывальников…
-Его звали Мойдодыр.
-Умывальников начальник и мочалок командир. Только писать надо через тире: Умывальников, тире, начальник. То есть товарищ Умывальников был маминым начальником, тем более что баб испокон веков мочалками кличут. Другими словами, заведовал Умывальников женским коллективом. А Мойдодыром они его ласково звали: Мой до дыр. Ну, ты понял. Пришел, значит, Умывальников в гости к маме, пока дома никого нет, только мама решила ему показать спальню, как заявляется шкет.
-Облом.
-Не то слово. Мало того, что облом, так он еще папочке может стукануть. Что делать? Вот он и не нашел ничего лучше. Чуковский, наверно, писал под грибочками, как минимум.
-Не знаю, кушал он грибочки, или нет, но чтобы так писать, надо иметь мозги своеобразные от природы. Вообще нужны другие мозги, чтобы писать для детей. И грибочки тут не при чем. Никто благодаря грибочкам еще ничего не создал, только разве что на тот свет экспрессом...
-А давай кофейку?
-С медом и чесноком или с перцем?
-Давай без ничего. И без сахара. Когда пьешь кофе без сахара, начинаешь чувствовать его природную сладость.
-Он же горький.
-Чеснок тоже горький, однако, это самый сладкий овощ… или не овощ, но самый сладкий. Просто эту сладость забивают эфирные масла.
-Хорошо, я сварю без сахара, а себе отдельно насыплю.
-Знаешь, а я влюбился, - сказал я, делая первый глоток кофе. Спокойно сказал, как ни в чем не бывало, словно бы говорил о погоде или об иных пустяках.
-Что? - переспросил он.
-Влюбился.
-Я ее знаю?
-Еще нет, но я вас познакомлю.
-Так вот почему ты стал так много работать, а по выходным еще и огородником заделался.
-Конечно. На отели у меня денег нет.
-Когда я был женат, я тоже по ночам королей гонял. Беру машину. Покатаюсь час-другой, чтобы на бензин, да и жене полтинник сунуть, и к подруге. Домой приезжаю, еще наеду: я тут всю ночь вкалывал, а мне завтрак холодный. Твоя не догадывается?
-Ей не до меня. У нее все мысли с Богом.
-Так ты в раю?
-Жуткое, кстати, место. Одни святоши.
-Да, наверно там хуже, чем в аду.
-Общество, по крайней мере, точно. Все сливки там.
-Климат там, говорят, плохой.
-Думаешь, столько талантливых людей за это время не нашли способ воткнуть пару-тройку кондиционеров?
-Какая она?
-Замечательная. Я зову ее Магой.
-Почему?
-Читал Кортасара?
-Она похожа?
-Да. Она тоже большой ребенок. Умный большой ребенок. Она, кстати, старше меня лет на пять.
-Где ты ее откопал?
-На дне рожденья. Я всегда знакомлюсь на днях рожденья, такова моя карма.
-Красивая.
-Увидишь.
В последний раз мы с ним встречались на даче. Вовик приехал уже вечером, часов в восемь, в сопровождении Батоны (наиболее постоянная подружка Вовика), Андрюши (мой одноклассник) и Ирочки. Ирочку (мир тесен) я знал целую вечность. Еще пару лет назад она строила из себя светскую даму и ждала принца на белом "Линкольне". С простыми смертными она и здороваться не хотела. Но белые "Линкольны" проносились мимо, светскость оказалась никому не нужным хламом, и превратилась Ирочка в милую, нежную б… (в самом лучшем смысле слова).
-Дорогая, - так Вовик всегда приветствовал меня при встрече, - это Батона, это Ирочка, это Андрюша. Вы с ним когда-то давно в одном классе учились.
-Мне уже сообщили.
-Мы к тебе тут на шашлычки заехали.
-Так заходите, не стесняйтесь.
-У тебя собака.
-Это Дец. Он не в счет.
Как это часто бывает, моя искренняя мизантропия прекрасно уживалась с нежными чувствами по отношению к прочей живности, населяющей Землю. Гринписовцем я не был, но любая заглянувшая ко мне на огонек зверюга получала немного ласки и так называемый кусок хлеба. Дец свою долгую жизнь, а он был старым большим псом, похожим на немецкую овчарку, прожил с дедом, который несколько месяцев, как помер. Дом продали, и осталась собака на улице.
-А почему Дец? - спросила любознательная Батона.
-Потому что пес.
-Ну и что? - не поняла Ирочка.
-Пес Дец. Что тут непонятно? - пояснила Батона, - Ему в голову вечно что-нибудь приходит. Вот пообщаешься с ним подольше.
-Ты завел себе пса?
-Он сам завелся. Как моль. Жил раньше у деда одного. Дед умер, пес остался. Говорят, он к деду на могилу ходит.
-Пеночный пес.
-Ко всему прочему, он старый и глухой. И жрет все. Даже целлофан. А как он разделывается с тарелками.
-Ну и как он разделывается с тарелками.
-Он их аккуратно стаскивает со стола и ставит на пол. Не скидывает, не переворачивает, а именно стаскивает.
-Мы купаться сегодня пойдем? - спросил немного нервный Вовик.
-Надо мясо заделать и костер развести.
-Мясо я заделаю, - проявил инициативу Андрюша.
-А Вовочка принесет дров, - обожаю припахивать Вовика. Он терпеть не может физический труд в любых его проявлениях. Вовик, демонстрируя всем свое нежелание что-либо делать, притащил тогда пару слишком толстых даже для кремации мамонта чурок.
-Ну что ты, Вовочка. На этом мы разве что таракана зажарим. Надо еще.
Вовик, бормоча проклятия, приволок еще одну веточку, которую вслед за чурочками тут же отправил в или под обозначенный кирпичами мангал.
-Ну, чего ты, поджигай, - Вовик не скрывал неприязни, - Когда мы будем есть мясо?
-Их еще порубить надо. Такие бревна не прогорят.
-Заткнись!
-…как приедет, так что-нибудь в доме пропадает, - жаловалась за столом Ирочка на свою лучшую подругу.
-Как показывает практика, - продолжил я тему, - основную массу бытовых, то есть не мафиозно-правительственных преступлений совершают близкие родственники и друзья потерпевших.
-Твоя любовь к родственникам… - попыталась возразить мне Батона.
-В первую очередь, конечно, злодействуют наркоманы. Этим похрену кого мочить, а кроме родственников у них никого и нет больше. Друзей у наркоманов или не бывает, или такие же, которые сами кого хочешь зарежут за дозу. Но одними наркоманами дело здесь не ограничивается. Оставшуюся категорию друзей и родственников можно, причем весьма условно, разделить на подлецов и порядочных. С подлецами, кстати, тоже все понятно. Этот, выставив вас, громче всех будет проклинать злодея, да и ментов - плохо работают, организует альтернативное расследование и будет каждый день звонить по телефону: ну как там у нас дела? Подобное темное пятнышко в биографии (не пойман - не вор) ничуть не помешает ему оставаться вашим лучшим другом или любимым братом, сестрой, племянником… Другое дело порядочный человек. Этот тоже возьмет, если его придавит, но возьмет без удовольствия,
проблемы своей решить не сможет - в наше время порядочность является основным признаком дезадаптации к окружающей действительности в лице наших с вами собратьев. Только совесть свою растревожит. У совести же бессонница, да и характер, как у прескверной жены. Хоть в петлю лезь. И полезет. А куда от совести денешься? А еще от стыда вас чем-нибудь тяжелым по голове тюкнет. От совести не убежишь.
-Обобщения, - вспомнил я вдруг наш разговор во время вечерней прогулки по городу. Мы часто гуляли с Вовиком по вечернему городу, спускались к реке, забредали в дебри частного сектора, в район трущоб и заброшенных фабрик. Особенно мы любили небольшой райончик, который практически не изменился со времен советской власти. Такие же улицы, дома, магазины. Все тот же кинотеатр, который когда-то считался очень даже крутым, и куда мы ходили в холодные дни пить вино или пиво. Попадая в этот райончик, я вновь оказывался в середине восьмидесятых… Мы садились на любимую лавочку у вечного огня, который заменял нам камин и открывали дверь в чулан с воспоминаниями. Когда-то один из городских хулиганов попытался жарить на вечном огне курицу, которую он где-то умудрился поймать и разделать. Его тогда забрали в милицию и избили до такой степени…
-Обобщения, - говорил я, скорее себе, чем Вовику, который думал о чем-то своем, позволяя мне умничать в свое удовольствие, - половина наших проблем существует в результате обобщений. Мир - бардак, бабы - суки, мужики - козлы, молодежь тупая… и так далее. Мы смотрим друг на друга сквозь прицел-перекрестие осей координат, дающих точное местоположение объекта в бесчисленном множестве классификационных таблиц. Обобщения и принадлежность, обобщения и принадлежность, а каждый… каждая тварь в Мире является уникальным, единственным в своем роде творением, каждый камень, каждая частица… Я, например, знаю одного мужика, бывшего начальника ГАИ. Очень обязательный порядочный человек, и так далее. Взять хотя бы Лариску. Умная баба, насквозь меня видит, книжки читает, а иногда такое сморозит. А все почему? Она меня классифицирует, а потом начинает
просчитывать мое поведение, на основании своей классификации. Я пытаюсь вести себя иначе, но она вбила себе в голову... Она все время ждет, что я ее брошу, найду себе молодую дуру, и брошу. Или пакость сделаю в самый неподходящий момент. Тут еще наши отношения с женой… Лариска ревнует к каждой юбке, боится, что загуляю.
-А ты от нее не гуляешь?
-От Лариски? Ни разу. Даже и не пытался. Не хочу никого больше, даже думать не хочу. К тому же у нас никаких с этим проблем.
-Не гони.
-Да не гоню я! Чего мне перед тобой рисоваться?
-Я такого не понимаю, - Вовик, воспринимает личную жизнь, как нечто среднее между спортом и охотой, - мне всегда хочется чего-то нового.
-Ты баб за людей не считаешь, для тебя они не более чем средство для получения удовольствия.
-Они не люди.
-Для меня же Лариска важна сама по себе. Она не средство, а цель.
-По мне, так все одинаковые.
-Поэтому ты меня никогда не поймешь. Мне в первую очередь нужны личные отношения, а потом уже секс, хотя трахаться я обожаю. Личные же отношения - это отношения между личностями. Поэтому я никогда не пойду на сторону… при таких, конечно, отношениях, как с Лариской. И это не вопрос нравственности или морали.
-Зря. В этом есть свой кайф, когда чисто животные отношения. Встретились, спарились, разбежались. Ни ухаживать не надо, ничего.
-Ночь, проведенная вместе еще не повод для знакомства?
-Вроде того.
-Я вообще все воспринимаю лично. Бабу же я должен любить хотя бы те пару часов, что мы вместе, к тому же я должен знать, что ей в данный момент нужен я и только я. Потом она может меня вообще забыть, но только потом. Иначе это разврат или скотство. Я всегда люблю своих баб. Иногда не долго, иногда, как Лариску, несколько лет, но пока я люблю, я не изменяю.
-Ты заметил, о чем бы мы ни говорили, в конце концов, все сводится к разговорам о бабах.
-Мы говорили о жизни и жизненном опыте в частности. Все логично и взаимосвязано.
-Жизненный опыт. Он как героин для наркомана. Это как уважение к старшим. Скорее даже не уважение, а послушание. Еще лет сто назад это было оправдано. Жизнь изменялась медленно, а до старости еще надо было суметь дожить. Тогда жизненный опыт имел огромное значение, как, собственно, и традиции. Опыт помогал выжить. Сейчас же каждое следующее поколение живет в принципиально новой реальности. Мой брат вон на пять лет моложе, а у них совсем другие приколы. Мне нечему его научить. Слишком мы разные.
-Все равно, какой-то опыт…
-Несомненно, но только как информация. Если же я начну от него требовать, чтобы он жил по моим понятиям… Скорее, мне надо у него учиться жизни.
-А я вот недавно пил коньяк и думал. Смотри, масса людей пытается представить себе наши взаимоотношения в виде шахматной игры. А если наоборот? Если взять любую, наобум, шахматную партию и расписать ее как какое-нибудь противостояние. Политический кризис, война, разборка. Ходы - это действия основных героев, но каждый ход должна окружать обычная в таких случаях светская шумиха: бабы, водка, газеты, сплетни. Каждая фигура должна иметь свой ранг и социальный статус, иначе это уже не шахматы. И тут меня осенило. Никакие мы не шахматы. Скорее карты. Причем не благородные игры, вроде преферанса. Даже не "дурак", а "верю-не верю" или какая-нибудь другая фигня. Может даже не игра, а просто кто-то тасует от нечего делать колоду. Мы встречаемся, расстаемся, вступаем во взаимодействия, ищем объяснения, ищем логические объяснения, пренебрегаем несущественным, чтобы
хоть как-то втиснуть реальность в корсет математики, ищем предназначение, высший смысл бытия, а если два и два не срастаются в четыре, начинаем пить, перестаем бриться, обвиняем во всем дьявола или правительство, и ничего не понимаем. Ради чего Господь сотворил нас такими? Ради какой великой цели? А если нет? Если мы - результат скуки, результат вековой скуки создателя, который от нечего делать просто мешает карты? Или, еще лучше, побочный продукт, отходы, мусор, не переваренные остатки бытия? А мы надеемся, молимся, наделяем его понятными, льстящими нам качествами, ищем порядок и справедливость, а когда не находим, пытаемся объяснить царящий в этом Мире бардак испытанием Божиим или грехами прошлой жизни, тогда как…
-Я тут как-то смотрел целый день сериалы, - перебил меня, уставший от проповедей Вовик, - удовольствие получил неимоверное. Они там десятилетиями не могут друг другу отдаться, сохраняя девственность и целомудрие. Я все время думаю о тех, кто снимает эту фигню. Какими же надо быть циниками, чтобы так ненавидеть людей?
-Вряд ли они ненавидят людей. Они их просто не уважают. Хотя тоже вряд ли. Они их просчитывают, как лабораторных крыс, причем достаточно точно. Так, например, Леня Голубков - это собирательный образ вкладчиков МММ, и так далее. Или эстрада. Как создаются звезды?
-Берется зарубежный аналог и передирается.
-Зарубежный аналог тоже создается. Да и передирается не один в один. Они там, знаешь ли, слишком долго отшлифовывают все это в студиях.
-Половина звезд - дети, мужья и жены.
-Да, но не все из них остаются наплаву. Я, кстати, уважаю попсовиков. Согласен, играть и петь они не умеют, ну и что? На нашей эстраде это только мешало бы. И не все сынки. Есть и те, кто пробились, и теперь относительно честно зарабатывают себе деньги. К тому же далеко не все они считают себя талантами, хотя они по-своему талантливы. Зарабатывать деньги - это тоже талант.
-Вообще, если подумать, нам жилось лучше. Вспомни, какой у нас был Винни-пух.
-Умный, а у них красочный и пустой. Но у них есть выбор: как ты дурака не науськивай, кроме тошноты, ненависти к настоящей культуре ничего ты у них не воспитаешь. У дурака сам организм отвергает эту самую культуру. А умные мальчики и девочки будут рыться на книжных полках и в видеоархиве.
-А, по-моему, они сейчас все уткнулись в компьютеры.
-Опять обобщение. Компьютер компьютеру рознь. Для одних - это игры, порно, чаты. Для других - способ что-либо узнать или познакомиться с себеподобными. Представь: сидишь ты в каком-нибудь Урюпинске, и в 16 лет читаешь Маркеса, а с Маркесом… Как без компьютера?
-Думаешь, в Москве они умнее?
-В процентном соотношении нет. Но если сравнивать численность населения какого-нибудь поселка Мирный в районе Земли Франца Иосифа и Москвы, то сам понимаешь.
-Потанцуем? - она стояла напротив меня. Молодая, стройная, слегка пьяная и слегка, надо думать, развратная. Короткая юбка и облегающие ногу легкие сапожки подчеркивали привлекательность ее красивых ног, она тоже не стала разуваться.
-Давай, - согласился я, подчиняясь чужой воле, так как собственной у меня больше не было. По крайней мере, сегодня.
Мы составили компанию одной молодой паре. Они были сильно пьяны. Девочка была раздета по пояс, и хотела, продолжить раздевание и не только, она готова была сделать это буквально здесь же, на диване, с которого нужно было предварительно согнать перепившихся подростков, тупо смотревших в пустой экран телевизора. Кассета давно уже кончилась. Она была готова, но парень был слишком пьян, чтобы это понять. Он вряд ли вообще мог понять хоть что-то после наслоения алкоголя, анаши и, наверно, таблеток или еще какой новомодной гадости.
-Только не ЭТО! - сказала она, когда поняла всю двойственность приглашения танцевать в подобной обстановке.
-Не это, так не это, - согласился я. Наверно, я бы согласился, если бы она предложила мне выпрыгнуть из окна.
-Давай сначала выпьем.
-Давай. Хотя я и так уже пьян.
-А мы много не будем.
-Почему?
-Почему? - мой вопрос застал ее врасплох.
-Ты же уже пьян.
-Слишком пьян, но еще недостаточно, чтобы… - я потерял мысль.
-Она была из этих, из золотой молодежи, - рассказывала она какую-то историю. Я слушал в пол-уха, наблюдая за тем, как все глубже погружаюсь в алкогольно-наркотический угар, - Мать - кандидат наук, отец - большой начальник на каком-то столичном гиганте. Конференции, командировки, Европы-Америки. Она закончила английскую школу почти с отличием, где сидела за соседней партой с чадом самого …!, и готовилась продолжить свое обучение где-нибудь в Лондоне, Париже, Нью-Йорке. Друзья ей были подстать. Той же пробы. Как и положено продвинутой молодежи, они смотрели, читали, посещали, участвовали, слушали, устраивали… Короче, были в центре светской жизни столицы. Понесло же ее перед Лондоном к бабушке в провинцию. Бабулю повидать (соскучилась), на солнышке погреться, да утереть нос местным задавалам (тоже мне свет). Его же все считали дурачком. Не
то, чтобы слюни пускал и под себя ходил. Был он странным, не от мира сего. Учился от нечего делать в каком-то институте. Ходил в старых джинсах, брился по великим праздникам, а стригся только после того, как раки начинали свой пересвист. Газет он не читал, телевизор не смотрел, в люди выходить не стремился. Жил сам по себе. Вечно читал что-нибудь непонятное или слушал что-то жутко авангардное. Мог он всю ночь напролет прошляться без дела по городу или просидеть на заброшенном кладбище, уставившись в никуда. Дружил он с такими же. То у него безумный художник, то какой-нибудь дикий, никому ненужный поэт, а бывало и просто бомжа встретит на улице и тащит домой. Напоит, накормит, а часто и ночевать оставит. Так он и жил с бомжами да бродячими собаками. Они все-таки встретились, и встретились за одним столом. Оказались ведь у них общие друзья, а у друзей день рожденья. Дача, озеро, лето, стол
возле воды. Они выпили, закусили. Вот что у него не отнимешь, шашлыки он готовил бесподобные, наверно, лучше всех в городе. Поэтому его туда и позвали. Когда все встали из-за стола, он ушел к воде. Стемнело. За весь вечер он выпил не больше бутылки пива. Зачем? Ему было хорошо и без этого. А какие там звезды! В городе звезды не такие. В городе звезды, как звезды, а там их столько, и они лохматые, как пауки птицееды. И это несмотря на луну. Кто-то поставил "DEAD CAN DANCE". Музыка переполняла его своей беспредельностью, и где-то в самом сердце возник танец. Танец жил сам по себе. С каждым новым аккордом он рос, креп, растворял его в движении. Она смотрела на него во все глаза. Он преобразился. В нем проявились необычайная пластика и легкость. Казалось, что он парит над землей, и стоит только взмахнуть крыльями… А он танцует на воде, прямо на лунной дорожке. Он даже не замечает, что
под ним вода, что это чудо, настоящее чудо. А он бегает по водной глади, как так и надо, как будто всю жизнь только по воде и ходил. Он тоже ее заметил, подошел к ней, взял за руку и, ни слова не говоря, увел танцевать. Она исчезла, растворилась во вселенной его глаз. "Да, любимый, еще, не останавливайся, еще, еще, Боже…" Потом они лежали, обнявшись, там, где не было ни времени, ни пространства. "А ведь мы могли бы никогда и не встретиться", - прошептала она, по дороге домой. Они ехали на его машине. "Зря ты так думаешь. Этот вечер был наш со времен сотворения Мира. Мы и на свет появились ради него. Сам Господь-Бог подарил его нам. Ты разве не чувствуешь, как вселенная наполняет нас любовью?" "Поцелуй меня еще…" "Ты тоже не хочешь, чтобы эта ночь кончалась? Утро… Утром все будет, как обычно. Завтра ты поедешь в Лондон. Я буду прозябать здесь. Ты станешь настоящей леди,
мертвой, как сама смерть. Я буду периодически напиваться и вспоминать этот день. Утром мы просто умрем, станем как все". "Я не хочу этого!" "Мы можем еще остаться, сделать эту ночь вечной, и ничто уже не разлучит нас, даже... Давай обманем смерть. Она веселая тетка и оценит нас по достоинству. Мы останемся живы, если умрем прямо сейчас, не дожидаясь дня, мы обойдем смерть и будем вместе, целую вечность вместе" "Обними меня", - согласилась она. Они целовались, целовались, целовались, не переставая и ни на мгновение не ослабевая объятий, а он выжимал газ до пола.
И мы выпили, и еще выпили, а потом и еще, чего делать совсем уже было не надо, учитывая даже мое желание напиться до коматозного состояния. Но мы уже выпили, а выпитого не вернешь, при хорошем конечно раскладе, и так уж случилось, что оказались мы с ней на улице, причем совсем одни, и было темно, и наши губы нашли друг друга как бы помимо нашей воли, а, найдя друг друга, уже не захотели расставаться. Когда она опомнилась, было уже поздно, мы уже целовались, и я прижимал к себе ее жаркое (даже через одежду) тело, и, поняв, что уже слишком поздно, она еще сильней прижалась ко мне …
-Мне пора, - сказала она, мягко отстраняя меня.
-Может, пройдемся? - поспешил предложить ей я, чтобы не остаться одному, чтобы не остаться совсем одному.
-Куда?
-Куда хочешь. Земля огромная.
Ночная река. Темная… она только в книжках бывает гладью, постоянно меняющаяся поверхность с танцующей на волнах лунной дорожкой, всплески, будто она шепчет или мурлычет себе под нос… Запах воды.
-Знаешь, здесь я становлюсь язычником. Здесь все живое… небо, звезды, река, деревья… они думают, чувствуют, разговаривают… раньше люди это чувствовали… Знаешь, как древние колдуны открывали тайны трав? Они погружались в транс и разговаривали с растениями.
-А ты что чувствуешь?
-Мне кажется, что я их понимаю. Иногда смотрю вот так на здание или просто куда-нибудь между деревьями, и мне кажется, что это дверь в иной мир.
-Правда? - как-то слишком уж серьезно спросила она, - и давно это у тебя?
-Почти с детства. А еще я лечить умею. Не сильно, но немного могу.
-Пойдем?
Небо начало розоветь.
-Иди на ручки.
Она обняла меня за шею, и я легко взял ее на руки.
-Ты легкая, как Дюймовочка.
-Тебе нравится?
Вместо ответа я поцеловал ее в лоб.
-Я так и усну, - прошептала она, прижимаясь ко мне лицом.
-Спи, маленькая, а я тебя посторожу.
Мы расстались, когда уже было светло, и дома тошнило заспанными, с недовольными лицами людьми. Ей на работу, мне... Мне в самую отвратительную из действительностей, в действительность без Маги.
-Я позвоню, - сказала она, у подъезда.
Продолжение читайте в следующем номере
На сегодня все. Заходите ко мне на сайт.
Или пишите сюда
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу |
| В избранное | ||
