| ← Август 2002 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
4
|
|||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
6
|
7
|
8
|
9
|
10
|
11
|
|
|
13
|
14
|
15
|
16
|
17
|
18
|
|
|
20
|
21
|
22
|
23
|
24
|
25
|
|
|
27
|
28
|
29
|
30
|
31
|
||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://mayklov.narod.ru
Открыта:
30-01-2002
Автор
Статистика
86 подписчиков
0 за неделю
0 за неделю
-…Да нет, заяц, БГ - это БГ. Как бы это сказать… Видишь ли… он въехал. Въехал во что-то настоящее, и сидит он теперь в своих недоступных далях, иногда спускаясь к нам, чтобы выдать очередную бомбу. Совсем другое дело Майк. Он здешний, земной. Причем он никуда не рвется, а обосновывается где стоит. Простая музыка, простые бытовые тексты, на первый взгляд ничего особенного. Все, о чем он поет, может произойти с тобой по дороге из туалета на кухню. Серые рутинные будни, превращенные в поэзию. Майк чем-то сродни Битову. Тоже ведь, по сути, ни о чем, а читаешь и не можешь оторваться. Один язык чего стоит. Из-под его пера и телефонный справочник, наверно, воспринимался бы как поэма.
Не помню, с кем ты пришла тогда на мои посиделки, похожие на сборища Кортасаровских персонажей. Вино, папиросы (тогда еще холостые), литература, музыка. Только вместо джаза андеграунд. Мы собирались каждый раз, когда родители (как это было давно) ездили по выходным на дачу. Иногда набивалось столько людей, что поздним гостям приходилось сидеть прямо на полу в коридоре между прихожей и кухней. Кто-то оставался до утра, кто-то занимал очередь в комнату для любви. В свою спальню я не пускал никого.
-Лет в 16 мне приснилась свадьба, - рассказывал я тебе, - женихом был я. Мы уже обвенчались, или зарегистрировались, не важно. Все это осталось за кадром. В кадре же тяжелая дверь, или даже двери. Ну да, две двери, которые на удивление открываются легко. Мы, вокруг меня какие-то люди, мы входим в эти двери и оказываемся в удивительно красивой комнате. Свечи, музыка, хрустальные люстры, опять таки с настоящими свечами, и ОНА в белом платье, невеста, или вернее уже жена. Я понимаю, что это смерть, но я ее не боюсь. Скорее я влюблен, влюблен безумно. Она красивая необычайно красивая. Я тону в ее глазах. Я смотрю ей в глаза, тону, растворяюсь в них, исчезаю, перестою быть собой, и в то же время обретаю себя, понимаю, что только здесь, в ее глазах, происходит рождение меня, тогда как раньше… Ты знаешь, часть меня осталась там, с ней. В этом сне. Как
и потом, в другом. Но этот другой сон мне снится часто. Я в лесу. Вокруг какие-то люди, но я их не вижу. Я вижу лес, и этот лес со мной. Понимаешь, мы вместе, как… как любовники, но не в смысле секса, а… Абсолютное единение душ. Знаешь, я всегда считал и считаю язычников более понимающими, чем мы со своим христианством, буддизмом, исламом… Они понимали жизнь, чувствовали ее животом, задницей, если хочешь. Я в лесу. Один, совершенно один. Я исполняю очень древний языческий обряд ЕДИНЕНИЯ. И вдруг лес начинает меняться, он превращается в Город, живой, чувствующий, дышащий Город, Город-личность, Город-дух. Я на одной из главных улиц. Вокруг люди, толпы людей, толпы серых, безликих людей. Они вызывают во мне отвращение, брезгливое отвращение, как те бабки, которые чтобы получить свою бутылку, стоят у тебя над душой, еще и недовольные тем, что ты якобы медленно пьешь. Люди,
люди, люди, они кишат вокруг, они воняют страшной, абсолютно лишенной запаха вонью, они толкаются, пачкают меня своей человечностью. На меня нападает ужас отвращения, я начинаю задыхаться, паниковать… Но вот появляется она, моя женщина-нагваль, моя всемирная тоска по несбыточному, невозможному, невыполнимому…
Ты была совсем еще девочкой. Детская стрижка, слегка пухленькие щечки, футболка, джинсы, сандалии почти без каблучков. Ты забавно держала папиросу в руке и совсем еще по-детски щурилась, когда дым попадал в глаза.
Тогда у нас ничего не получилось. Мы были слишком пьяны, слишком возбуждены, слишком… Мы пили крепчайший (по столовой ложке с горкой на чашку) настоящий вареный кофе (другой я не признаю), закусывая его White-see-channel, или, говоря проще, Беломорканалом. Ты читала "Соловья и розу", а я любовался тобой. Ты осталась, осталась до утра, несмотря на строгою маму, но мама - это только завтра, тогда, как сейчас… Сейчас было нашим, и ты позволила себя раздеть до трусов, чтобы, юркнув под одеяло снять последнее вето на любовь, которое тут же было отправлено под подушку…
Меня трясло тогда мелкой дрожью от страсти, которая, о злой рок, сделала меня ни на что не способным. И только утром, после короткого тревожного сна, я смог тебя взять, сонную, совсем похожую на маленького ребенка.
Каникулы, лето. Первый час ночи. Мы идем на речку купаться нагишом. Мы - это мы с тобой, Товарищ и твоя переспелая подруга со странным прозвищем Туся Плинтус. Туся в свои двадцать пять была стареющей девой (в полном смысле этого слова), краснеющей буквально от слова говно. Родом она была из семьи вымирающих интеллигентов. Нрав имела тихий, да и жизнь вела домашнюю. Идеальная овца для гарема. Работала учительницей в школе. Преподавала что-то там, кажется русский и литературу.
-Как правильней писать ширше или ширее. - изводил я ее одним из любимых своих вопросов.
-Правильно писать шире.
-Это конечно так, но, исходя из логики вопроса, ответ неправильный.
-Какая еще логика!
-Самая что ни на есть логическая. Форма вопроса определяет форму ответа. Здесь же тебе надо выбрать более правильное из двух неправильных.
-Глупости это все! - Сказала серьезная Туся.
-Это с какой стороны посмотреть на вопрос. Все мы знаем, что язык есть явление живое и постоянно меняющееся. Как знать, а вдруг мы сейчас стоим на пороге открытия новой лингвистической стратегии?
Туся молчала, а ты принялась энергично толкать меня в бок, дескать, хватит издеваться над бедной девочкой, пока у нее мозги не начали плавиться. Хватило моей лояльности, надо сказать, не на долго. И я начал умничать по поводу преподавания русской литературы в нашей школе:
-Если предположить разумность в нашей системе образования, можно прийти к выводу, что педагоги делают все возможное, чтобы отбить у нас начисто любое желание читать вообще или, по крайней мере, читать серьезную литературу. Я, например, себя дураком не считаю, но Федора Михайловича смог переварить только в свои двадцать, как собственно и Антона Павловича. Теперь я их обожаю, благо в школе читать не пробовал, а кто пробовал, будут плеваться до конца жизни, так и объединив их навсегда с Чернышевским и Добролюбовым. Тем более что читать их надо было глазами Писарева с Белинским, что вообще не укладывается ни в какие рамки. Хотя в рамки общеобразовательной стратегии это как раз и укладывается. То есть главной задачей системы образования является научение наших граждан четко действовать в условиях заданного алгоритма, что с одной стороны вполне оправдано. Ибо
хороший гражданин это такой гражданин, который должен прекрасно понимать свои тактические обязанности, но при этом быть полностью неспособным стратегически мыслить. Ибо мышление и инакомыслие - синонимы. Это идиотизм бывает общий, а мышление всегда индивидуально. Причем любое общество, а тем более социалистическое заинтересовано в том, чтобы количество мыслящих людей было строго ограничено. Не говоря уже о коммунизме, при котором количество мыслящих вообще должно равняться нулю.
Туся попыталась, было, возразить, но я ее оборвал на полуслове.
-Что такое коммунизм? Это общество, где все работают без прямого принуждения, а токмо по зову сердца. А чтобы зов сердца оставался таким же сильным, надо отстреливать всех, кто догадается, что кроме работы есть еще масса интересных вещей, в корне несовместимых с самим понятием работа. Да и идеалы, которые нам пытаются привить: патриотизм, верность, убеждения, постоянство, жертвование собой, высокий моральный облик, вера. И так далее.
Тусю как раз все эти идеалы устраивали, и я продолжил:
-Начнем с веры. Что такое вера? Некритичное проглатывание всевозможных концепций, положений, взглядов, то бишь предметов веры с последующим возведением этих предметов в ранг окончательной истины в последней инстанции. Принцип ловли щук на блесну. Так она устроена, что вместо кучи живых рыбешек, заглатывает блесну с крючком. Блесна, наверно, симпатичней. Другими словами вера есть добровольное сажание себя на цепь. А на цепи уже прививается верность идеалам и постоянство до состояния полного окаменения разума. Почему? Да потому, что жизнь меняется каждое мгновение, а постоянство взглядов требует сохранение устаревших реакций на новую реальность.
Туся естественно ответила мне патетическим воплем:
-Но как можно жить вот так, не веря ни во что?
-А во что верить?
Мой вопрос застает ее врасплох.
-Как… но… я даже не знаю…
-Смотри: сейчас ночь, лето, жара, нас четверо, мы идем купаться на речку. Во что здесь верить?
-Но есть же менее элементарные вещи?
-Из цикла, есть ли жизнь на Марсе?
-Добро, например, или любовь.
-Опять ты не права. Зачем в это верить? Ты когда-нибудь сталкивалась с добром или любовью?
-Но…
-Да или нет?
-Ты так ставишь…
-Да или нет?
-Ну да.
-Так как ты тогда можешь в них верить. Ты сталкивалась с ними, значит уже знаешь, что они есть. А знание и вера - это в корне противоположные явления. Можно верить только в то, чего не знаешь.
-Ну а если бы я не знала любви, ты бы сказал, что ее нет?
-Я бы сказал, что в этом случае можно предположить, что любовь существует на основании множества описаний и ссылок на ту самую любовь. Вера здесь опять ни к чему.
-А вера в бога.
-То же самое.
-Что, то же самое?
-О боге вообще ничего не известно. Но есть два предположения: что он есть, и что его нет. На уровне предположений можно говорить о чем угодно, но когда совершенно бездоказательное предположение возводится в ранг абсолютной истины, вот тогда и нужна вера. Чаще всего, чтобы организовать толпу или устроить погром иноверцев.
-Ладно, ну а чем тебя другие идеалы не устраивают?
-Например?
-Например, самоотверженность.
-Самоотверженность - это когда Паша Корчагин строит узкоколейку. При этом начальство получает повышения, придворный поэт, воспевающий его подвиг в стихах - премию, и так далее. Хорошо всем, кроме самого Павла, который пускает себе пулю в голову. Нет, я ничего не имею против самоотверженности со стороны окружающих, это наоборот достойно всевозможного поощрения. Но самому быть таким идиотом…
-Тебя послушать, так любой идеал превращает человека в идиота.
-Это их работа, мэм.
-И чтобы быть умным, надо отказаться от всего, стать полностью аморальным…
-Аморальность - это мораль с преподвыворвертом или альтернативная мораль. Мы говорим о свободе от морали.
-А чем плоха мораль?
-А чем она хороша? Особенно декларируемая. Свод правил, запрещающий все удовольствия, кроме удовольствия служить другим. Эти же другие, будь они в рясах или в лимузинах с мигалками, стоят над моралью и снимают с нее все пенки. Комплексное превращение людей в дураков с целью построения материально-технической базы коммунизма для небольшого круга лиц. Или результат страха, как не убий и возлюби ближнего…
Наконец мы пришли. Первым делом развели костер, после чего быстро, пока полчища комаров не облетела приятная весть, разделись и кинулись в воду. Прямо как в старых фильмах героини бросались топиться. Купались мы раздетыми полностью, о чем Тусю, естественно, никто не предупреждал, и она сиротливо сидела на берегу. Прическа, тушь, помада… Ты, слава богу, далекая от всей этой ерунды, плескалась с нами наравне. Потом бегом к костру, греться. Замешкавшийся Товарищ моментально подвергся нападению летающей братии, наглядно демонстрирующей основные принципы женской солидарности, и принялся избивать себя, что есть сил.
-Самобичевание. Таким образом он пытается искупить собственные грехи ценой жизни этих крошечных созданий, - сказал я голосом экскурсовода.
Преимущество папиросокурения стало очевидным, когда ты, еще мокрая достала из пачки нам по трубке мира. Сигареты от такого обращения пришли бы в негодность. А папиросам хоть бы что.
-Осторожней с блемонадом, еще неизвестно, успокоился ли он после сопутствующей пути тряске.
Лимонад (3шт.), самогон (1б.), стакан (1шт.) и море папирос.
-На два пальца, - сказала ты, подражая героям буржуйских боевиков и детективов. Запивали прямо с горла, к черту условности.
-Выпей, Товарищ. Они после самогонки не кусают.
-Меня они всегда кусают, - пробурчал недовольно Товарищ, но самогонку выпил, - меня и берут всегда купаться, чтобы все комары на меня кинулись.
-Вы уже оделись? - спросила Туся, которая все это время стыдливо разглядывала песок.
-Мы обсыхаем. И потом, польза солнечных ванн…
-Пить будешь? - строго спросила ты Тусю, так и не дав ей напомнить нам про ночное время.
-Да я…
-Кончай выеживаться. Пей.
-А как это пьется?
-Орально. Пей.
-А можно я потяну?
-Ну потяни.
Туся сделала маленький глоток и скривилась.
-Ну, б… такая!
-Я не умею.
-Хорош свою долбанутость показывать. Пей.
Туся с лицом Жанны д'Арк, восходящей на костер, выпила залпом самогон и присосалась к бутылке лимонада.
-Угомонись. Ты не одна.
-Как вы это пьете?
-... - выразилась ты в сторону Туси.
-Да что ты такое говоришь!
-Поэтому ты до сих пор и в целках ходишь.
Туся попыталась, было, возражать, дескать, секс вне брака…
-Сейчас ХХ век, дура. А если кому и нужна целка, то это урод конченый. С такими вообще не стоит связываться.
-Ты со всеми в подряд предлагаешь…
-Ты как моя тетя, - вмешался я, - у той, если девочка не сидит на привязи, значит, она у кого-то сосет, причем обязательно в подвале.
-По-моему, она курва еще та. - Сказала ты о новой бабушкиной квартирантке. Каждый день на разных машинах привозят.
-Красивая?
-Да нет. Толстая, рыхлая и лицо у нее потасканное. Точно, что потаскуха.
-А женщины, те, что могли быть, как сестры…
-Ты о чем?
-Знаешь, о чем я сейчас подумал? Б… чисто женское слово. Наиболее легко подобным образом определяют друг друга именно женщины. Помнишь, когда в парке мы хотели покурить на нашей лавочке. Там уже сидели какие-то девчонки. Ты тогда сказала.
-Ну да. Поразвилось б…, покурить негде.
-Вот именно, б… . Мужик бы на твоем месте назвал бы их девчонками, телками, прищепками… Любая экзотика, не определяющая их с этой стороны.
Ты только что вернулась от бабушки, и была полна впечатлений. Ты пила кофе через затяжку, выпуская каждый раз порцию слов, овеществленных дымом.
-Рой совсем постарел, - сменила ты тему, - еле ходит. Суставы болят, распухли все. Когда я его позвала, он кое-как на диван забрался. Развалился поперек меня. Я его глажу, а он меня. Лапой. Ласковый такой. Сам гладит, а сам смотрит. И так гладит, что ни когтями не зацепит, никак… А потом целоваться полез. Лижет, покусывает за лицо, нежно-нежно. Прямо целуется по собачьи. А когда я начала с ним разговаривать, он улыбнулся мне, как человек. Старый добрый родной человек…
-Была у нас собака, - решил я немного поднять твое настроение, - Витязь. Немец-переросток. Умнейший был пес, не в смысле воспитания (это не ум) а в смысле интеллекта. Мы с ним и разговаривали, как друзья, без всяких там сидеть-лежать. Были у него и свои заскоки. Так, например, он терпеть не мог детей. Не любил он и старух. Но если деток он норовил ухватить за неокрепшее еще детское хозяйство, то на бабок имел совсем иные виды. Был такой случай. Шли мы с ним на дачу. Людей нет, пес бегает свободно. Вдруг он становится в стойку и в кусты. Оттуда визг, мат. Я, естественно, бегом в кусты, а там… Приспичило одной бабуле облегчиться в кустах, тут ее пес и застукал. Свалил ее на четвереньки, и пытается, значит… Она визжит, матерится, а встать не может. Еле оттащил. Еще не любил он котов. Перекусывал пополам за считанные секунды, хотя к другим
зверюгам относился с терпением и пониманием. Когда у меня жила морская свинка, он с ней гулял. Возьмет ее в пасть и на улицу. Там выплюнет на травку, и смотрит, чтобы далеко не убежала. Выгуляет ее, и так же точно домой. Прибился к нам на даче кот. Прозвали мы его Василий Алибабаевич. Я называл его панком. Восьмиугольные глаза, ободранные уши, всегда жуткая прическа. Чем не панк. И ни капли жира. Идет кот, а у него под шерстью мышцы играют. Невзлюбили они друг друга, кот и пес. Доходило у них и до рукопашного, хотя обычно ограничивались они холодной войной. Когда приходил кот, пса привязывали. Так он быстро понял такое дело, и стал над псом издеваться. Сядет в паре сантиметров от щелкающей собачей пасти, и прихорашивается, а тот разрывается… Однажды побывал он у Витязьки в зубах. Повезло - вышел живым. Думаешь, покаялся? Ничего подобного! Но отомстил. Разодрал псу морду, когда тот
мирно спал. Потом пес умер от старости. Похоронили мы его на даче… Он там и умер. Стал кот к нему на могилу ходить. Придет на могилку, сядет и сидит с грустным лицом… Вот так.
-Свари еще кофе.
Ты прикурила новую сигарету.
-Крепкий?
-Я угрызу. Соскучилась по твоему кофе.
-Не представляю… Как только подумаю… У бабушки ведь никого больше нет, кроме него. Дедушка уже лет пять, как… А он, как человек, все понимает…, - возвращалась ты вновь и вновь к этой теме.
Я быстро допил свой кофе, намного быстрее тебя, и теперь я стоял у тебя за спиной, гладил, разминал твои плечи, наблюдая за тем, как ты куришь.
Совсем как человек. Лет пятнадцать вместе, - думал я о Рое, целуя твои волосы, - Совсем как человек. Только лучше. Мы на такое неспособны. Слишком много в нас подлости, слишком часто мы предаем, даже любимых, самых любимых. Предаем ежедневно, буднично, по мелочам. Предаем за утренним кофе, в разговоре с друзьями, в мыслях… Они же… Поэтому мы их и подмяли. Да и среди нас, что не дерьмо, то наверх прет, подминая под себя все лучшее. А команды нужны военным, и кенологам. Сами, небось, без команды двух слов связать не могу. Как для ученых рефлексы. Так проще издеваться. Вас бы, товарищ Павлов, в лагерь, да трубку из живота вывести, посмотрел бы я, как бы вы проявляли свойства высокоразвитой гармоничной личности.
Наша свадебная фотография. Ты, милая… Строгий классический костюм (практичная, ты предпочла его подвенечному платью - куда я его еще надену), туфли на высоких каблуках (настоящая пытка для тебя, привыкшей к легкой, практичной обуви). На твоем, полностью соответствующем протоколу, лице улыбка победительницы. Ты выиграла эту партию. А я… Я никогда не умел, вернее не хотел проигрывать с хорошим лицом… На моем лице траур.
Дяди, тети, бабушки, дедушки… Толпа родственников саранчой облепила свадебный стол. Идиотские тосты, тошнотворные традиции. Массовик-затейник, не дающий ни пожрать толком, ни покурить… Покупка невесты, машины, загс… Обряд, сценарий которого написан выпускником школы для умалишенных, фотографирование у памятника (что мы хуже других?). Комсомольское собрание в самом кошмарном его проявлении. Моей же мечтой была свадьба о четырех головах - я, ты и два свидетеля…
Выиграв бой, ты проиграла войну. Конечно, ты теперь взрослая замужняя женщина. Детские забавы, как и детские болезни… Все как надо, все как у людей. Ты и меня пыталась сделать рабом протокола.
Одни воскресные обеды у твоих родственников чего стоили. Они повторялись практически слово в слово, превратив воскресные дни, в пытку пошлостью. Твой подвыпивший папик комментировал события в Мире, до которых мне не было никакого дела, или делился жизненным опытом. Он учил нас жить, а сам продолжал класть деньги на книжку. Твоя мама вечно рассуждала о нравах и о том, какой должна быть семья. За столом же все сосредоточенно пытались есть ножом и вилкой (что вам давалось с большим трудом) и мешать сахар без малейшего звука. Однажды у меня зачесался нос…
Наши ссоры начались из-за денег. Я слишком мало для тебя получал и слишком легко зарабатывал. Сознаюсь, я работал не более 4 часов в день, но мне этого хватало. К тому же бизнесменом мне было не стать, характер у меня не тот, да и не хотел я. Тем более что от голода никто не умирал и голиком не ходил. Твоей же маме хотелось иметь зятя-труженника, зятя при карьере и положении, в то время как моя официальная служба не давала мне ровным счетом ничего, кроме стажа в трудовой книжке, честной уплаты налогов и возможности работать не более двух часов в день. Воздав Кесарю Кесарево, я отправлялся домой, где меня ждало хобби, которое как раз и приносило те самые средства к существованию. Хобби тоже отнимало у меня часа по два в день. Оставшееся активное время суток у меня уходило на восхищение древними греками, больше всего на свете ценившими досуг. Твоя же мамочка
досуг совсем не ценила, определяя его как леность и тунеядство. И каждый раз после обеда, когда вы уединялись у нее в комнате (ну, не будем мешать мужчинам), ты получала очередное вливание на тему: каким должен быть зять. Она заводила тебя на все сто, и по возвращении домой ты как хорошо выдрессированная собака выполняла команду фас, омрачая тем самым не только неиспорченный твоими родственниками остаток выходного, но и пару-тройку последующих дней.
-Опять ты целый день торчишь за компьютером!
У меня был компьютер с выходом в интернет.
-… .
-Лучше бы работать пошел, как все нормальные люди.
-Я работаю.
-Ты называешь это работой?!
-Я называю это работой.
-Нихрена не делаешь, целыми днями сидишь за компьютером.
-Что тебе надо?
-Чтобы ты работал, как все нормальные люди.
-Тебе надо, чтобы я где-то шлялся целый день?
-Мне надо, чтобы ты деньги зарабатывал.
-На тех работах, какие ты мне сватаешь, я буду получать еще меньше.
-По крайней мере, будешь меньше торчать в интернете.
-Ты предлагаешь мне торчать где-нибудь в бане с телками и пивом?
-Ты на самом деле такой дурак, или специально надо мной издеваешься?
-Это ты надо мной издеваешься. Хочешь сделать из меня приличного человека, загнать меня в гроб, а вдобавок заставить целый день ишачить ради таких же денег, которые у нас есть сейчас.
-Я хочу, чтобы ты стал нормальным.
-Как ты? Или как твои папочка с мамочкой?
-А чем тебе не нравятся мои родители?
-Мне всем нравятся твои родители. Это я вам никому не нравлюсь.
-Потому что ты нихрена не делаешь, чтобы понравиться.
-Если я смогу когда-нибудь понравиться твоей мамаше, это будет последний момент, когда я нравлюсь себе.
-Вот именно. Ты никого не любишь, кроме себя.
-Я люблю тебя.
-Да? И что же ты такого сделал из любви ко мне?
-Сходил на воскресный обед. И даже был немного вежливым.
-Ну знаешь…
Ты нервно закурила сигарету. Ты всегда хваталась за сигарету, когда у тебя по какой-либо причине не было нужных слов. Иногда мне казалось, что ты и начала-то курить только ради того, чтобы было чем латать лингвистические дыры в твоем миропорядке.
Такие разговоры, повторяющиеся с регулярностью размеренных сексуальных актов, не могли привести ни к чему хорошему. Мы понимали, что это начало конца, но ничего не могли с собой поделать. По большому же счету мы и не пытались ничего поделать с собой, избрав друг друга точками приложения сил, что воистину было сизифовым трудом.
Отчаявшись сотворить из меня человека, ты повернулась к Богу. Сначала это была дань моде, превратившаяся со временем в навязчивую идею замолить грехи. Бедняжка, ты решила, что твоя несчастливая жизнь, непутевый муж и полное отсутствие перспективы есть ни что иное, как наказание за грехи, которые ты теперь пыталась замаливать. Ты расписалась в нашей несостоятельности, решив получить все то, о чем ты так долго мечтала непосредственно из первоисточника.
Я оказался не у дел. Я почти физически ощущал его присутствие даже в нашей постели, что делало меня совершенно несостоятельным, как мужчину. Я не мог, не хотел тебя делить ни с кем, даже с Богом. Все или ничего! Первое время меня это бесило, вгоняло в уныние, лишало сна. Я ревновал, ревновал тебя страшно, при этом я никому не мог пожаловаться на свою ревность. Разве можно ревновать к самому Богу!
Тогда-то и появилась Мага. Милая, нежная Мага, расставившая все по своим местам. Я начал "много работать", иногда даже по выходным. Я перестал ходить к твоей родне обедать, а ты нашла для этого благовидный предлог. Приличия вроде как были соблюдены, а больше тебя, если честно, ничего и не волновало. К тому же я так сильно уставал на работе, что это вполне извиняло мою ночную холодность, которая тебя вполне устраивала. Я все чаще ночевал теперь в другой комнате, оставляя тебя наедине с твоим Богом. Каждому свое.
Так мы и жили вполне счастливо, пока, дурочка, ты не испортила все.
Он был высоким, стройным, красивым, хорошо одевался, умел себя вести, хорошо зарабатывал, читал Толстого и Крейна… Он свободно владел ножом и вилкой, не ковырялся в носу, не ходил в дырявых джинсах, был приличным, вежливым, обходительным, терпеливым. Другими словами, полная моя противоположность, хотя я тоже совсем не урод, не дурак, Толстого хоть и не читаю, но Крейна люблю, знаю как разделаться с бифштексом, чтобы гарнир не попал на штаны… Но увы, я ненавижу условности и приличия, мне плевать на общественное мнение (остальные - это всего лишь человечество), и что самое страшное, я частенько самозабвенно ковыряюсь пальцем в носу, получая от этого чуть ли не эротическое наслаждение.
Он не был твоим сослуживцем в буквальном смысле этого слова. Он работал на твоем этаже в соседней конторе. Вы часто встречались на лестнице по утрам, выходили одновременно покурить, возвращались с работы сначала в одном автобусе, а позже, когда у него появился шикарный автомобиль, он часто подвозил тебя домой. Я знаю, милая, ты совсем не думала об измене. Твой Бог (моя скромная особа здесь совершенно не при чем) не допускал измен. Вы были друзьями, хорошими близкими друзьями. Домой ты его, правда, не приглашала. Ты стеснялась показать ему меня, мою комнату с плакатом СЕКС - НЕ ДАЙ ЕМУ ОТСОХНУТЬ! на самом видном месте, мою небритую (в дни, когда я не виделся с Магой) физиономию, мое наплевательское отношение к светскому чесу, который я мог воспринимать исключительно в изложении Уальда. В общем, я был не тем мужем, которого ты могла гордо демонстрировать
гостям.
Вы предпочитали уютные бары, куда вы заглядывали практически каждый день после работы, посидеть, покурить, выпить кофе или что-нибудь покрепче. Меня вполне устраивали ваши отношения. С одной стороны, у меня была Мага, с другой, сложившийся жизненный уклад, который я меньше всего на свете хотел менять. Хозяйкой ты была неплохой, а больше мне от тебя ничего не было нужно. Твой же роман, как мне казалось, должен был принести нам еще больше свободы.
Увы, такое положение вещей совсем не устраивало твоего Бога, который требовал искупления греха, а ты согрешила, ты сама не поняла, как согрешила, как согласилась заехать к нему домой. Вы говорили о Толстом, о роли судьбы в жизни человека, о любви, верности, вере и целомудрии…
-Игорь… нам…
Красные пятна на белом лице, трясущийся подбородок. Ты с трудом подбирала слова, делая поистине Ельцинские паузы.
-Игорь, нам надо поговорить.
Я посмотрел на тебя непонимающими глазами. Конечно, я понял, я сразу все понял, на твоем некрасивом в эти минуты лице было написано не только ЧТО, но и ПОЧЕМУ. Ты говорила не со мной, а со своим Богом, ты искупала ГРЕХ, а я был всего лишь частью твоего искупления. Я был статистом, декорацией, японской куклой начальника. И я сыграл свою роль, как смог.
-Игорь, дело в том, что… понимаешь… так получилось, что… в общем, я и…
Я стал участником очередного мексиканского сериала с идиотическими до неприличия диалогами. Подобно бесчисленным Мариям и Марианам, ты долго ходила вокруг да около, прятала голову в песок слов, зарывалась с головой, но так и не решалась произнести это слово. Тебя терзали стыд, раскаяние, злость. Ты злилась на себя, на него, на Толстого с Крейном, на меня за то, что я такой непонятливый, что заставляю тебя глотать раскаленные угли слов вместо того, чтобы мановением руки, кивком головы или движением глаз дать понять, что я все понял, что дальнейшие объяснения не нужны, что теперь настало время моей реакции и явка с повинной, конечно же, учтена.
Я смотрел на тебя непонимающими глазами, радуясь в душе твоему состоянию. Нет, это не была ревность, это была обида, старая выдержанная в дубовых бочках души обида. Я злился на тебя за другую измену, за твою единственную измену (измена бывает только одна, все остальное уже не в счет) с Богом, который даже трахнуть тебя не мог, как следует. Я смотрел на тебя и чувствовал, что даже здесь или там, разговаривая со мной об этом, ты была с ним, ты всегда оставалась с ним, я же просто для тебя ничего не значил.
-Ну и? - совершенно спокойно спросил я, когда ты выдавила из себя признание.
Теперь остолбенела ты. Бурная сцена, оскорбления, рукопашное выяснение отношений, ты готова была ко всему, кроме совершенно будничного НУ И…
Глупая, ты принялась повторять свое признание, теперь уже, как хорошо выученный урок, теперь уже слова вновь стали словами, произнесенные один раз, они потеряли свою магическую силу.
Как? Вот, что меня интересовало в этот момент. Как он тебя взял? Как заставил пойти против воли твоего Боженьки, в чьи уста кто-то вложил: НЕ ПРЕЛЮБОДЕЙСТВУЙ? Чем он тебя взял? Такую набожную и такую правильную? Хотя, какого черта! Твоя набожность была ни чем иным, как флиртом с Господом, разрешенным моралью романом на стороне с весьма своеобразной сексуальной подоплекой. Конечно, твоя новая пассия не бог, зато вместо СЛОВА у него есть весьма конкретный предмет для благословений, которым он и не преминул воспользоваться. К тому же Господь далеко, и таких, как ты у него миллиарды, а этот с тобой, всегда рядом, всегда вежливый, воспитанный, предупредительный, в меру религиозный. Приличный человек. Настоящий, приличный человек, как в женских романах о высшем свете.
Он читал тебе Крейна, любил для тебя Толстого, смотрел влюбленными глазами, не позволяя себе ничего лишнего. Есть такая игра в соблазнение. Вовик рядится в педика, а этот в не целованного ангела. Нет, дорогая, я не ревную. Разве только чуть-чуть. Ревновать вообще глупо. Если она или он хранит верность, ревность может сама спровоцировать измену, ну а если тебе уже изменили, то ревновать поздно. Ревновать же, когда собственное рыльце покрыто толстым слоем пуха, по моему разумению, вообще недопустимо.
Соблазнение через Толстого. Я пытался представить себе эту сцену. Романтическая обстановка в духе историй "Плейбоя", свечи или звездное небо. Он говорит о судьбе, иногда называя ее роком. "Война и мир"… Человек не волен… Мы должны покориться своей судьбе, такова воля… Как только увидел Вас (они и в постели были на вы)…
-Ну и? - повторил я вопрос.
-Как!… Ты!… Ты…
Ты хватала воздух ртом, не находя слов.
-Ну, изменила, дальше что? Чего ты хочешь?
Тогда ты и бросило мне оскорбление, достойное Голливудской мелодрамы середины шестидесятых:
-Ты не мужик!
Мы ехали куда-то на машине. Ты как всегда (в последнее время это уже стало обычным делом) со мной не разговаривала. Мы ползли с черепашьей скоростью по слишком уж оживленной улице. Толпы народа, латки, редкие автомобили…
Вдруг земля задрожала, а уши заложило от страшного грохота, как будто где-то совсем рядом взлетал мощный самолет. Люди бросились разбегаться, кто куда. Началась паника. Мне пришлось остановиться, так как продолжать движение было просто невозможно. Стало темно. В небе, совсем низко с огромной скоростью проносилась над нами огромная черная туча, состоявшая, казалось, из самой тьмы. Туча нависала над нами, закрывая все небо. Она была настолько низкой, что закрывала верхние, наверно начиная с пятого, этажи зданий. Туча вселяла какой-то жуткий, ужасный трепет. Она была страшной и в то же время грандиозной, великой. Она была живой, чувствующей, видящей и, несомненно, мыслящей. Она смотрела на нас, и от этого взгляда мы вместе с машиной начали подниматься вверх, в черное страшное небо. Какое-то шестое чувство мне говорило, что это те самые пресловутые силы зла,
в которые я никогда не верил. Но в этот момент мне было не до философской полемики.
-Прыгай! - кричал я тебе, но ты вообще не обращала на меня внимание.
Ну и хрен с тобой, - подумал я и выпрыгнул из машины, предпочтя переломы знакомству с тучей. Машина сразу же взмыла вверх и скрылась во мраке небес, меня же почти у самой земли вновь подхватила эта сила.
-Руку давай! - услышал я голос Маги.
Мага держалась за фонарный столб, обхватив его руками и ногами, а точнее, ногами и одной рукой. Другую руку она, рискуя собой, протягивала мне. Я схватил ее за руку, и она притянула меня к столбу. Мы держались изо всех сил, а туча продолжала тянуть нас со страшной силой. Грохот усилился. Голова разламывалась на части. Из носа и ушей у меня текла кровь, но ужас заставлял меня еще сильнее вгрызаться в столб, придавая мне новые силы.
И тут туча разверзлась, в небе стало светло, и над нами пронеслось нечто огромное, заслонившее на мгновение все небо.
Проснувшись…
продолжение читайте в следующей рассылке.
На сегодня все. Заходите ко мне на сайт.
Или пишите сюда
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу |
| В избранное | ||
