Если вам хочется прочитать сразу все произведение целиком, можно не дожидаться следующего выпуска рассылки, а зайти на сайт www.fedina.victum.ru. Там опубликованы почти все книги этого автора.
Глава 23
Мы ехали почти в полной темноте, в затянутом тучами небе не было ни одной звезды. Я даже смутно не представлял себе, как мы проберемся в замок, но уверенность Ольвина придавала мне сил.
По дороге было не до разговоров, только когда подъехали к замку, перевели дух. Рассвет был уже где-то рядом, в воздухе, в тишине, в мокрой от росы траве. Тревога не пропадала, а только усиливалась. Коней мы привязали на лесной опушке у края леса.
- Посвяти меня хотя бы в свои планы.
- Планы? Сейчас увидишь.
Мы, бесшумно ступая, шли вдоль отвесной стены с узкими окошками, и я уже догадался, куда мы идем. Над нами были те самые четыре загадочных окна, за которыми любил скрываться барон Оорл.
- Сейчас я залезу и сброшу тебе веревку, - сказал Ольвин.
Я вспомнил человека в капюшоне, который спрыгнул чуть ли не на нас с Нарциссом.
- А ты здесь, оказывается, частый гость, Ольвин?
- Редкий, - усмехнулся он, но больше ничего не сказал.
Лез он уверенно, совершенно точно зная, за что можно зацепиться, и куда поставить ногу. По веревке кое-как залез и я.
Мы были в темной комнате, очертания предметов едва проступали, и ничего особенного я пока не заметил.
- Здесь можно говорить громко, - сказал Ольвин, - а вот свет зажигать не будем, мало ли что. Тут где-то были кресла... Садись, Мартин... Когда они приедут, мы постараемся спрятать Данаю в этих комнатах, сюда никто никогда не входит.
- А если не получится?
- Тогда тоже есть способ, но лучше об этом не думать...
Мы сидели в предрассветной темноте, тихой и тревожной, и всё было уже по-другому, как будто в другом мире или в другой жизни. Перевернулась страница, захлопнулась книжка, задвинулся ящик, закрылись дверцы шкафа...
Я обещал ни о чем не спрашивать, но то, что Ольвин как-то связан с бароном, было ясно и без вопросов.
- Ты удивлен?
- Наверно, нет. У меня какое-то странное состояние, словно всё не со мной происходит.
- А у меня, к сожалению, нет. Все ясно, четко и выпукло.
- Хочешь, я тебе скажу, что я думаю... если только ты не рассердишься.
- Мартин, разве ты не заметил, что я не умею на тебя сердиться?
- По-моему, она тебя все-таки любит.
- Это уже что-то из твоих сказок!
- Вовсе нет. Я вас видел там, у озера. Я видел, как она на тебя смотрит! И ты сам...
- Послушай, от тебя нигде нет спасенья!
Я смолк на полуслове. Я опять был изобличен. Он смеялся!
- Все равно это так, - сказал я, смущенно прокашлявшись.
- Откуда ты только свалился на мою голову?
Рассвет начал медленно вползать в окна, а вместе с рассветом и тревога, подкрепленная чувством голода. Я уже не мог сидеть, и ходил от стены к стене.
- Открой буфет, - посоветовал Ольвин.
В буфете я нашел сухари и пару бутылок вина.
- Плохо нас встречают, - Ольвин откупорил бутылку, отхлебнул и протянул мне.
- Мне нельзя, - сказал я, - я уже принял кое-что покрепче.
- Это ты в Долине Двух лун подобрал?
- Ну, не купил же!
Сухари кончились быстро, хоть и жевались с трудом. В окно уже было слышно, как пересвистываются в лесу первые птицы. Я вглядывался в лес, мне казалось, что из него сейчас выйдет белая тигрица, подойдет к замку и призывно рявкнет, и я, наверно, выпрыгну прямо в окно!
- А хочешь, теперь я расскажу тебе сказку? - спросил Ольвин.
- Ты? Мне? - я удивленно обернулся.
- А что? Нам ведь еще долго тут сидеть.
- Расскажи...
- Так вот, - начал он, когда я уселся в кресле, - в некотором царстве, в некотором государстве жила-была белая тигрица.
Его лицо уже можно было разглядеть. Оно было серьезно.
- Это специально для меня?
- Конечно. Не перебивай. Это была очень красивая и очень властная женщина. Именно женщина. У нее даже была семья – муж и дети. Тигрица как бы спала в ней до поры до времени, но иногда просыпалась и вырывалась на волю. Тогда она превращалась в зверя. Руки становились лапами, лицо – мордой, зубы – клыками… и ее неумолимо тогда тянуло в лес. Это трудно было скрыть, но женщина скрывала. Ты ведь знаешь, как у нас относятся к оборотням. Никто не знал об этом.
Старшая дочь была самой любимой. Когда она выросла, эта женщина вскрыла себе вены, налила стакан крови и велела ей выпить. Та выпила, но… то ли доза была мала, то ли кровь плохая... в общем, белой тигрицы из дочери не получилось. Как она ни старалась, а превратиться в тигрицу не могла. Только в лес стала убегать и пропадала там от рассвета до заката. Сны стала видеть странные, на звезды по ночам смотреть, тосковать о чем-то. Так они и жили. И ничего бы, возможно, и не изменилось,
но у нее был младший брат, он был урод, и она его всегда до безумия жалела. И вот однажды в лесу она увидела, как мать бьет его палкой...
- Подожди, дай отдышаться...
- Нет уж, слушай. Раз ты здесь со мной, то слушай до конца. Я хочу, чтобы ты знал это, Мартин. До сих пор она считала, что мать любит меня, в отличие от отца. А оказалось, всё было наоборот. Это так ее потрясло, что она в тот момент потеряла сознание. Это ей так показалось. А на самом деле в ней проснулась ее тигрица, ее вторая, дикая сущность. Но Изольда так и не смогла ею стать. Они раздвоились. Вот что самое страшное, Мартин. Тигрица вышла из нее, просто вырвалась и в звериной ярости
и набросилась на свою мать... А потом убежала в чащу. Навсегда. Больше я ее не видел. Когда сестра очнулась, я сказал ей, что мать загрыз медведь. Не мог же я ей сказать, что она сама это сделала!..
С тех пор с ней это и началось. Они живут отдельно, но душа у них одна на двоих. Когда Изольда впадает в беспамятство, где-то в лесу просыпается белая тигрица. С тех пор, как ты появился в нашем доме, это случается с ней всё чаще.
- И она… ни о чем не догадывается? – спросил я потрясенно.
- Они друг о друге ничего не помнят, - ответил Ольвин, - я хотел бы их соединить, но как? Это почти невозможно.
- Почти?
- Они должны встретиться. Обе. В Долине Двух лун, в тот редкий и совершенно непредсказуемый день, когда выходит вторая луна. Сколько я там ни бывал, но ни разу не видел этой второй луны. Может, всё это выдумки, Мартин?
- Нет, - покачал я головой, - не выдумки.
- Значит, она выходит очень редко. Может, она бывает раз в году, а может, еще реже. И как это узнать? Там нужно жить, чтобы не пропустить этот день. А как там жить, если Долина принадлежит герцогу Тарльскому, и он прекрасно знает, что там валяется в траве под ногами. Он никого туда не пустит. Но даже если так… если и пустит, всё равно непосильная задача - собрать их всех троих: тигрицу, Изольду и луну. Я подумал, что, может быть, есть другая возможность?
- Какая, Ольвин?
- Они живут отдельно, - повторил он, - они совершенно разные, но обе, как ни странно, любят тебя. Любовь - великая сила, Мартин. Давай попробуем?
- Может, есть еще третья возможность? – спросил я обреченно.
- Какая возможность? - нахмурился Ольвин, - ты что, испугался?
Я не испугался. Я сидел совершенно раздавленный и потрясенный. Я осознал теперь до конца, что со мной в этой жизни произошло. И кто я. И как за это заплачу. Ольвин принимал меня за другого. О какой великой силе любви он говорил, если я предал свою тигрицу. Я променял ее вместе с ее лесом на золотую лестницу, ведущую наверх, на сомнительное удовольствие блистать при дворе и упиваться своим великолепием.
А про Изольду и говорить было нечего. Она презирала меня. Я только не переставал изумляться: как, какими тропами неумолимой судьбы, я попал именно к ней?
- Тигрица уже давно забыла меня, - сказал я хмуро, - а сестра твоя со вчерашнего дня меня ненавидит.
- Как? – не понял он.
- Вот так. Ты заметил, она даже не простилась со мной.
- Не может быть, - покачал головой Ольвин, - не верю.
- Она сама тебе всё расскажет, - усмехнулся я горько, - потом.
- Мартин, о чем ты говоришь? Я не верю, что ты мог ее обидеть.
- Я не хотел. Иногда хочешь одного, а получается совсем наоборот... В общем, нет у нас такой возможности, Ольвин. Не надейся. Не гожусь я для этого. И любить меня не за что.
Хорошо, что было темно. Я не смог бы сказать ему этого, глядя в глаза. Я вообще не хотел смотреть на белый свет, потому что знал, что остался совершенно один. Нет у меня теперь ни Изольды, ни белой тигрицы, ни друзей, ни приятелей, ни места, где я мог бы чувствовать себя дома. Старая жизнь кончилась, а в новой была пустота, голая пустыня. Для меня это было совершенно невыносимо. Я привязчив. Мне обязательно нужно кого-то любить, кому-то служить, на кого-то молиться. Мне нужно одобрение,
мне нужно внимание, мне нужно понимание и эта самая любовь. А что мне делать одному?
- Не знаю, что у вас там произошло, - сказал Ольвин мягко, - но, по-моему, ты преувеличиваешь. Ты впечатлителен, как все поэты. Это пройдет. Мы с тобой потом поговорим. Дома.
- Я уже собрал вещи, Ольвин.
- Как? Ты хочешь от меня уехать?!
- Не хочу. Просто по-другому не получится.
- Она отходчивая, Мартин. Позлится и простит. Вот увидишь - приедем, а она будет ждать нас с ватрушками.
Я прослезился. Я был сентиментален. Как все поэты.
- Это не из-за нее, Ольвин. Это из-за меня.
- Да что ты такого сделал?!
- Ничего. Просто решил однажды, что ничего важнее моего таланта в мире нет.
Я взял бутылку и осушил ее до дна. А нельзя было. Почти сразу подступила тошнота, но в голову все-таки немного ударило, и глаза высохли. Ольвин молча смотрел на меня. Он хотел бы понять меня, но не мог. Никто бы не смог. Для этого нужно было стать мной: порочным, тщеславным, злопамятным, слабовольным, ранимым, мятущимся, гениальным мной.
- Что ж, я твою сказку выслушал, - усмехнулся я, - страшная сказка. И хватит о ней. Лучше я буду развлекать тебя стихами.