Новости компьютерной литбиблиотеки Б.Бердичевского.

В этой рубрике я буду обозревать текстовые ресурсы Интернета.

Начну с сайта, который так и называется: Текстовые ресурсы Рунета от Кузнецова.

И начну с поздравлений автору этого очень полезного ресурса: ведь на днях, 31 мая ему исполнился годик! Как говорится, до 128-ми ;)

Прежде всего виват автору ресурса, который в состоянии поддерживать его в актуальном виде. Ведь вести актуальный библиотечный ликлист, уверяю, очень непростая задача. И, хотя на момент написания обзора в разделе Поисковики, линклисты, сборники ссылок все еще немного устаревшая информация (автор обещал ее обновить), в целом каталог актуален и отражает текущий момент.

Несмотря на то, что сайт этот еще довольно сырой и кое-что там не работает (его создатель Дмитрий Байдак лишь совсем немного времени назад впервые(!) подошел к компьютеру), он заслуживает пристального рассмотрения. А где еще профессиональные литераторы сделают рецензию на работу начинающих авторов?

Председателем Клуба является прозаик Яков Шехтер, произведения которого также представлены в моей библиотеке. Думаю, пора уже пополнить их количество у меня ;)

А напишите пожалуйста в своей рассылке про популярный ныне сайт-библиотеку www.istok.ru!

К тому же один израилитянин сказал, что таких ресурсов в самом Израиле может немного не хватать...

Спасибо!

Собственно библиотека находится здесь - различные материалы по еврейской традиции, учебники по изучению иврита, статьи, календари и каталоги. Так что очень полезная ссылка.

Михаил Федотов приглашает на свой личный сайт.

Посетители ilMuseums имеют возможность узнать о более чем 140 израильских музеях. Теперь не нужно искать часами в сети отдельные сайты музеев, которых к сведению порядка 15-17 всего. На одном сайте есть все: описания, фотографии, часы работы, координаты, условия оплаты, постоянные и передвижные выставки. Кроме того, создатели сайта облегчили поиск соответствующих музеев.

Откуда это?

Я прелагаю читателям развлекательную часть рассылки. Я буду приводить отрывки, а вы будете угадывать, откуда это. Все отрывки - из моей библиотеки. В ответе указать главу или страницу или другие признаки, помогающие быстро отыскать текст. Тот, кто угадал, молодец, я с радостью его похвалю в следующем выпуске.

Мое первое задание очень простое; убедитесь сами. Вот отрывок.

Она произнесла эту фразу с той же непосредственностью, с какой в день национального праздника, держа в руке полную корзину пустых бутылок, протолкалась сквозь строй почетного караула к президентскому лимузину: гремели овации, раздавалась торжественная музыка, кругом было море цветов, президентский лимузин вот-вот должен был открыть парадное шествие, а Бендисьон Альварадо просунула свою корзину с бутылками в окно машины и крикнула: "Все равно ты едешь в сторону магазина,- сдай бутылки, сынок!"

Отрывки из литературных произведений.

Я готов поспорить с вами на что угодно, что никто во всем мире не был так рад теплому, яркому предпасхальному дню, как мы, - я, Мотл, сын кантора* Пейси, и соседский теленок по имени Мени (это я, Мотл, дал ему такое имя - Мени).

Оба вместе почувствовали мы первые лучи весеннего солнца в первый теплый предпасхальный день, оба вместе ощутили мы запах первой зеленой травки, пробивающейся из обнаженной земли, и оба вместе мы выбрались из мрачной тесноты навстречу первому, сладостному, светлому, теплому весеннему утру.

Я, Мотл, сын кантора Пейси, вылез из ямы, из холодного, сырого подвала, пропахшего кислым тестом и аптекой. А Мени, соседского теленка, выпустили из еще более зловонного места: из маленького, темного, грязного, загаженного хлева с искривленными полуразрушенными стенами, сквозь которые зимой врывается ветер и снег, а летом хлещет дождь.

Вырвавшись на вольный божий свет, мы оба - я и Мени, - преисполненные благодарности к природе, стали выражать свою радость. Я, сын кантора Пейси, поднял обе руки, раскрыл рот и втянул в себя столько свежего воздуха, сколько мог, и показалось мне, что я расту и расту, что меня тянет все вверх и вверх, в синеву глубокого-глубокого небосвода, туда, где скользят редкие перистые облака, туда, где ныряют белые птицы, то показываясь, то исчезая, с чириканьем и писком. И из моей переполненной груди, помимо воли, вырвалась песня, - более прекрасная, чем та, что мы с отцом певали по праздникам у амвона, песня без слов, без нот, без мелодии, как напев падающей воды, набегающих волн, Песнь Песней*, божественная радость: "Отец небесный! Боже милосердный!"

Так выразил свою радость в первый день весны мальчик Мотл, сын кантора Пейси. Совсем по-иному проявил ее Мени, соседский теленок.

Мени, соседский теленок, прежде всего уткнулся черной влажной мордой в мусор, раза три поскреб передней ножкой землю, задрал хвост, затем подпрыгнул всеми четырьмя ногами и издал глуховатое "ме-е-е-е". Это "ме-е" показалось мне таким забавным, что я не мог не расхохотаться и не издать такого же "ме-е-е", в точности подражая Мени. Теленку, видно, это понравилось: он, недолго думая, повторил мычание, сопровождая его таким же прыжком. Само собой разумеется, что и я не замедлил со всей возможной точностью проделать то же самое и голосом и ногами. И так несколько раз: я - прыг, теленок - прыг, теленок - "ме-е-е", и я - "ме-е-е".

Кто знает, сколько длилась бы эта игра, если бы мой старший брат Эля не огрел меня всей пятерней по затылку.

- Провались ты сквозь землю! Парню уже почти девять лет, а он пускается в пляс с теленком! Домой пошел, паршивец ты этакий! Погоди, отец тебе задаст!

Шолом-Алейхем. Мальчик Мотл.

Гоцмах закашлялся, прервал на минутку чистку сапог, закурил папиросу и, затянувшись несколько раз, продолжал свое повествование. Он стал рассказывать своему юному другу о том, какими чудесами он стал актером.

- Ты, конечно, думаешь, умница, что мать была очень довольна моей новой профессией? Ничуть не бывало! И не столько была недовольна она, сколько дядя Залмен: "Уедет он с актерами, так сразу перестанет читать поминальную молитву по отцу - бездельник этакий!" Этим дядя хотел подействовать на маму. Но что мне дядя? Какая там поминальная молитва, когда я неожиданно поднялся на такую высоту? Первое время, можешь себе представить, мне не так уж сладко жилось в театре. Щупак начал обучать меня совсем на особый манер. Прежде всего, он угостил меня несколькими раскатистыми оплеухами за то, что я не умел чистить сапоги. "Разве так, говорит, чистят?" И, выхватив у меня из рук щетку, стал показывать, как это надо делать, чтоб и сапогу любо было... Затем стал гонять меня, точно гончую собаку; давал такие поручения, что нужно было быть о семи головах, чтобы все запомнить и всюду поспеть... А чуть не угодишь - оплеуха... Такой уж вредный характер у этого человека, чтоб у него рученьки отсохли! Проходит месяц, другой, третий, четвертый, а я сцены и в глаза не вижу. Боже, что же со мной будет? Для этого ли я всем пожертвовал?..

Спросить его, когда я удостоюсь чести выступить на сцене, боязно: получишь по затылку. Жаловаться актерам опасно: мошенник Шолом-Меер обо всем шепчет на ухо директору, чтоб их обоих холера побрала! Одним словом, что тут поделаешь? Надо до поры до времени мучиться, чтоб ему самому так мучиться, этому Щупаку! Я ждал год, ждал другой, но в конце концов дождался. Пришел и мой черед. Случилось чудо из чудес.

Тут Гоцмах закашлялся надолго, сопровождая свой кашель самой отборной бранью: "Холера б его побрала, этот кашель проклятый! Провалиться ему сквозь землю! Погибель на него!" Откашлявшись и низвергнув поток проклятий, Гоцмах немного передохнул, затянулся несколько раз папиросой, вновь взялся за щетку и продолжал:

- Был у нас актер, первый любовник, Ухватовкером его звали. Замечательный, редкостный первый любовник, играл самые сильные роли, а шалопай был он необыкновенный, - как говорится, "великий, сильный и страшный"*. Красавец парень, здоровенный, широкоплечий. А глотка у него была луженая. Настоящий гортанный голос. И до чего же был языкастый, даже по-немецки говорил; словом, из любовников любовник!.. И что же ты думаешь? Этот Ухватовкер взял да и слег в постель, как будто в шутку и вдруг возьми да умри уже всерьез, по-настоящему. Ну, что ж поделаешь? Умер так умер. Мир праху его. Но как обойтись без любовника? Афиши уже расклеены, касса торгует и, как назло, билеты берут нарасхват. У моего Щупака вид - краше в гроб кладут. "Гоцмах, - говорит он мне, - ты сумел бы сыграть любовника?" - "Еще бы, говорю, почему не сыграть?" И принялся штудировать роль. Играли очень серьезную пьесу: "Дора, или Богатый попрошайка" Шекспира. Исправлено и поставлено мною, Альбертом Щупаком". Так именно и было напечатано в афишах. Перед началом спектакля меня очень хорошо загримировали под любовника Рудольфа и выпустили на сцену гладко причесанного, с накрашенными щечками и черными усиками. Одели меня в новый пиджак, новые брюки и пару штиблетов дали, - целехоньких, понимаешь. Словом, скажу я тебе, Рудольф из меня получился такой, что дальше некуда... Чего тут долго канитель разводить, мой дорогой птенчик? Черт поймет эту публику! С первой же минуты, едва только я вышел на сцену, рта раскрыть еще не успел, публика как начала смеяться, так до сих пор еще заливается. Нечего и говорить, что когда я подошел к примадонне, к Доре то есть, и стал "размахивать плеткой", то есть играть свою роль, взял ее за руку и сказал на чистом немецком языке точь-в-точь, как Ухватовкер, мир праху его: "О дорогое дитя, мы должны сочетаться браком, ибо после бракосочетания любовь гораздо сильнее, чем до бракосочетания", - публика покатилась со смеху и хохотала добрых полчаса. Я думал, театр разнесут. Чем сильнее я играл свою роль, тем больше смеялась публика, словно хмельной бес в нее вселился... Словом, едва дождавшись минуты, когда опустили занавес, я, весь в поту, побрел, куда глаза глядят, едва передвигая ноги и ничего перед собой не видя. И вдруг почувствовал, что я у Щупака в лапах. Оплеухи посыпались градом: "Мерзавец, почему ты мне раньше не сказал, что ты комик?.." Господи милосердный! Мне бы так не знать Щупака, а ему своих двух с половиной жен, как я тогда не знал, что означает слово "комик". И вот таким-то образом я с тех пор пошел в ход, начал "размахивать плеткой", то есть играть лучшие комические роли, сначала "Шмендрика", потом "Цингитанга", затем "Куне-Лемеля"*, потом пьяницу Нойаха из "Скрипки Давида"* и даже Попуса из "Бар-Кохбы"*. Да что говорить, самого "Зелика-музыканта" из пьесы Латайнера мне довелось как-то сыграть. Стоит мне только выйти и произнести поздравительные слова: "Жених и невеста, поздравляю в добрый час! Вот сейчас я вам представлю нечто сногсшибательное: инквизицию, компедрицию, не для чего, чего иного, как для прочего, другого", - и уж публика прямо хватается за животики, помирает со смеху... А уж когда я выступаю в рваном кафтане и танцую хасидскую пляску, напевая песенку:

            Я человечек,
            Веселое творенье,
            Я человечек,
            Мое почтенье.
            Я человечек,
            Весельчак,
            И пою себе:
            Гоп-чик-чак, -

тогда весь театр буквально ходуном ходит. Ты ведь понимаешь, мне нечего хвастать перед таким мальчонкой, как ты... Но я могу смело сказать, что Гоцмах, слава богу, человек с именем. Жаль только, что не каждый вечер меня выпускают на сцену. А кто не пускает? Щупак. Вредный человек, чтоб ему околеть! Не дает ролей, пошли ему господи хворость на всю зиму! Лучшие роли он берет себе, потому что, если, сохрани боже, аплодируют не ему, а другому, он готов сквозь землю провалиться. Вот какой это дурак набитый!.. Но чтоб ему так долго жить, как долго я еще буду ему сапоги чистить. Не беспокойся, все до поры до времени. После осенних праздников мы, все актеры, с божьей помощью, столкуемся и будем работать сообща на марках, то есть на паях. Если он не захочет, - наплевать нам на него, сколотим свою компанию. Мы бы уже давно это сделали, если бы не этот шельма Шолом-Меер, погибель на него, тьфу!..

Этим злобным плевком - он был адресован сапожной щетке - Гоцмах закончил свою биографию и принялся изо всех сил начищать сапоги.

Шолом-Алейхем. Блуждающие звезды.

Friday, June 02, 2000 16:29
© Борис Бердичевский
borisba@israel.ru