Вопрос о правомерности лишения имущества

Вистиньш и Перепелкин против Латвии
[Vistiņš and Perepjolkins v. Latvia] (№ 71243/01)

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

На основании договоров дарения, подписанных в 1994 году, заявители стали собственниками пяти участков земли на острове, являющемся частью Риги и состоящем преимущественно из портовых сооружений. Земля была ранее незаконно экспроприирована Советским Союзом, но дарители восстановили свое право собственности в рамках денационализации в начале 1990-х годов. Кадастровая стоимость земли, указанная на момент дарения, была незначительной, но в 1996 году, после включения этой земли в границы порта Риги, стоимость земли первого заявителя оценивалась примерно в 900 000 евро, а второго заявителя – 5 млн евро. В 1997 году парламент Латвии принял закон об экспроприации для государственных нужд земли в Свободном коммерческом порту Риги. Суммы компенсации, причитающиеся заявителям, были определены в размере 850 евро и 13 500 евро соответственно на основании нового положения закона, которое устанавливало предел компенсации за экспроприацию земли на уровне ее кадастровой стоимости по состоянию на 22 июля 1940 г., умноженной на конверсионный коэффициент. В 1999 году заявители обратились с исками в суды, требуя взыскать задолженность по арендным платежам за использование их земли с 1994 года. Им был присужден эквивалент примерно 85 000 евро и 593 150 евро соответственно. Они также просили суды аннулировать регистрацию права собственности государства в земельных реестрах, утверждая, в частности, что порядок, предусмотренный в Общем законе 1923 года, не был соблюден.

8 марта 2011 г. Палата Европейского Суда установила, что по делу требования статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции или статьи 14 Конвенции нарушены не были (см., «Информационный бюллетень по прецедентной практике Европейского Суда по правам человека» № 139).

ВОПРОСЫ ПРАВА

По поводу соблюдения статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции. В настоящем деле имело место «лишение имущества» в значении второго предложения этой статьи.

(a) Законность вмешательства. Согласно латвийскому законодательству формальное и окончательное решение об экспроприации принимается не исполнительными органами власти, а парламентом в форме специального закона. Это составляет особенность латвийской правовой системы, восходящую к 1923 году, которая воплощена в Конституции в 1998 году. Общие принципы и цели системы экспроприации, предусмотренные латвийским законодательством, сами по себе не порождают вопроса законности в значении статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции. До принятия в 1997 году правил и введения специального закона, подтверждающего это, заявители могли рассчитывать, что экспроприация их имущества будет проводиться в соответствии с Общим законом об экспроприации 1923 года. Европейский Суд сомневается в том, проводилась ли данная экспроприация «в соответствии с условиями, предусмотренными законом», в частности, с учетом меры, примененной к заявителям, и процессуальных гарантий, которые сопровождали или не сопровождали ее.

(b) Законная цель вмешательства. Государство-ответчик утверждало, что государство нуждалось в экспроприированной земле, находящейся около Свободного порта Риги, для расширения, обновления и восстановления портовой инфраструктуры. Европейский Суд не находит, что эти причины были явно лишены разумной основы.

(c) Пропорциональность вмешательства. Стоимость данного имущества оценивалась трижды. Сами заявители первоначально решили указать исключительно низкую стоимость их земли, и стороны согласились с тем, что эта оценка была принята только для целей уплаты регистрационного сбора. Оставляя в стороне вопрос о добросовестности сторон с точки зрения их налоговых обязательств, следует отметить, что указанный расчет в дальнейшем ни разу не упоминался в последующем разбирательстве об экспроприации и компенсации. Латвийские власти оправданно решили не компенсировать заявителям полную рыночную стоимость экспроприированного имущества, и намного меньшие суммы могли быть достаточными для исполнения требований статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции по трем причинам. Во-первых, поскольку реальная рыночная стоимость земли не могла быть объективно определена, в частности, из-за исключительного права покупки, предусмотренного в интересах государства и местных властей Законом о портах. Во-вторых, так как данная земля являлась объектом установленного законом сервитута в интересах порта. Наконец, поскольку заявители не производили вложений в улучшение их земли и не уплачивали земельного налога, Рижский городской совет возбудил против них разбирательство о доначислении налогов, которое не дало результата. Однако имела место серьезная диспропорция между официальной кадастровой стоимостью земли и компенсацией, полученной заявителями: сумма, полученная первым заявителем, не достигала одной тысячной кадастровой стоимости этой земли, а второй заявитель получил сумму, примерно в 350 раз меньшую общей кадастровой стоимости этого имущества. По мнению Европейского Суда, такие несоразмерные выплаты по сути означали полное отсутствие компенсации. Только самые исключительные обстоятельства могут оправдывать подобную ситуацию. Соответственно, Европейский Суд должен был удостовериться, существовали ли такие обстоятельства в настоящем деле, рассмотрев личную ситуацию и поведение заявителей, а также общую историческую и политическую обстановку, связанную с принятием этой меры.

(i) Личные обстоятельства заявителей. Добросовестность заявителей при приобретении данного имущества никогда не ставилась под сомнение на уровне страны. Латвийские власти не принимали правовых мер для оспаривания договоров дарения 1994 года. Напротив, они формально признали право собственности заявителей, зарегистрировав землю на их имя и уплачивая им арендную плату. При таких обстоятельствах Европейский Суд не усмотрел оснований ставить под сомнение соответствие дарений требованиям латвийского законодательства или законность права собственности заявителей. Дарения производились в обмен на некоторые услуги, оказанные заявителями дарителям. Следовательно, было бы не совсем правильно считать, что данное имущество было получено «безвозмездно». В любом случае способ получения заявителями их имущества не мог быть поставлен им в вину. Кроме того, хотя заявители действительно владели данными участками только в течение трех лет, этот факт не влияет на стоимость имущества и сам по себе не оправдывает значительное уменьшение компенсации. Таким образом, личные обстоятельства и поведение заявителей не объясняли присуждение им таких ничтожных сумм.

(ii) Историческая и политическая обстановки. К моменту экспроприации все оспариваемые земельные участки были окончательно денационализированы и переданы частным лицам. В этой связи Европейский Суд не мог приравнивать лиц, которые не истребовали свое имущество, к тем, которые уже имели действительный титул на имущество. Контекст настоящего дела отличался от дела «Ян и другие против Германии»[1], в частности, в следующих трех аспектах. Во-первых, законодательство в настоящем деле принималось демократически избранным парламентом, и не имелось причин для того, чтобы заявители не могли сохранить свои права, за исключением случаев обогащения за счет обмана в ущерб бывшим собственникам, но ни действительность договоров дарения, ни добросовестность заявителей не ставились под сомнение латвийскими властями. Статус заявителей как собственников был неоспоримо удовлетворительным, и требования, вытекавшие из использования их имущества, были дополнительно подкреплены Законом о Свободном коммерческом порте Риги, который сделал их землю объектом доходного сервитута. Во-вторых, все события в данном споре имели место более чем через три года после возобновления действия демократической конституции 1922 года и более чем через пять лет после восстановления независимости Латвии, то есть после окончания периода исторической нестабильности. Отсюда следует, что в то время как латвийский законодатель сохранял право в 1997 году устранять ошибки, которые могли быть совершены в период земельной реформы, тем не менее от него можно было ожидать соблюдения принципа правовой определенности и воздержания от возложения чрезмерного бремени на частных лиц. В-третьих, данная экспроприация приносила выгоду исключительно государству, которое воздержалось от перераспределения своего имущества в пользу частных лиц. Таким образом, настоящее дело не содержало признаков того, что явно несправедливая ситуация, возникшая в процессе денационализации, требовала устранения законодателем с приданием обратной силы в течение сравнительного короткого периода и в целях восстановления социальной справедливости.

Кроме того, вскоре после лишения имущества заявители получили значительные суммы от Свободного коммерческого порта Риги в виде причитавшейся им задолженности по арендным платежам и в отношении сервитутов. Эти суммы – в этот раз исчисленные на базе текущей стоимости, а не стоимости 1940 года – примерно в 95 раз превышали компенсацию, полученную первым заявителем и в 40 раз полученную вторым. Принимая во внимание, что задолженности по арендной плате, причитающейся заявителям, имели иную правовую основу по сравнению с присужденными им компенсациями, Европейский Суд не может согласиться с доводом государства-ответчика о том, что первые являются достаточными для восполнения незначительности последних. В любом случае диспропорция арендных платежей и присужденные компенсации подтверждали, что компенсации являлись неразумно малыми. Наконец, государство-ответчик не смогло доказать, что преследуемая законная цель, а именно оптимизация управления инфраструктурой Рижского порта в общем контексте экономической политики государства, не могла быть достигнута менее решительными мерами, чем экспроприация, компенсируемая чисто символическими суммами. Бюджетные сложности государства не образуют императив, способный оправдать принятие столь исключительных мер. В принципе, к функции Европейского Суда не относится указание государствам-участникам конкретных законодательных или регулятивных мер, которые следует принять в целях соблюдения их обязательств. При этом возможными примерами таких мер могли бы стать обмен земли или уменьшение арендной платы, причитающейся заявителям, на время, в течение которого государство не располагает необходимыми бюджетными ресурсами для экспроприации их земли в обмен на справедливую компенсацию. Вместе с тем власти могли исчислить компенсации на основе кадастровой стоимости земли на дату фактической утраты заявителями титула вместо использования кадастровой стоимости 1940 года. Однако в деле не имеется данных о том, что такие меры обсуждались или даже предусматривались на национальном уровне. При таких обстоятельствах, даже если статья 1 Протокола № 1 к Конвенции в настоящем деле не требует возмещения полной кадастровой или рыночной стоимости экспроприированного имущества, диспропорция между текущей кадастровой стоимостью и полученной компенсацией была слишком значительной, чтобы мог быть сделан вывод об установлении «справедливого равновесия» между интересами общества и фундаментальными правами заявителей. Государство вышло за пределы своего усмотрения, и обжалуемая экспроприация возложила на заявителей непропорциональное и чрезмерное бремя, нарушив «справедливое равновесие», которое должно быть установлено между защитой собственности и требованиями общего интереса.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

По делу допущено нарушение требований статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции (вынесено 12 голосами «за» и пятью – «против»).

КОМПЕНСАЦИЯ