СОЧИНИТЕЛЬСТВО КАК РЕМЕСЛО

В этой главе мы не станем учиться большой литературе. Даже не будем пытаться пройти ускоренный заочный курс Литературного института. Тем более - в этот вуз попасть очень трудно. Поверьте - я лет пятнадцать назад уже пробовал, теперь пишу без диплома.

В одной из предыдущих глав мы обсудили проблемы устного слова, проблемы разговора. Но есть еще слово письменное. И одной из типично агентских профессий является журналистика. Если это вам не грозит, если вы не склонны встать на тропу литератора, если вы не намерены писать вашим клиентам лирические послания - пропустите эту странную главу. А когда-то - ведь чем только черт не шутит! - при необходимости - вы сможете вернуться...

Готовя для почтенного Читателя мой скромный труд, я активно использую рекомендации одного из литературных мэтров - неповторимого Виктора Викторовича Конецкого. Кстати, я всегда с особым интересом относился к сочинениям тех, кто писал о своей профессии - будь то литература или, что еще интереснее, что-то иное. Рассказы доктора Чехова, романы бродяги Лондона, "Территория" геолога Куваева, морские полотна Конецкого... Может быть, это именно они вдохновили на сей труд рекламного агента...

Впрочем, вернемся к рекомендациям Виктора Викторовича. Я не знаю, чем сегодня добывает свой хлеб мой читатель, но уверен, что используя методы В.В., он вполне сможет сделать рассказ о своей профессии читаемым и интересным. Итак,.. .

В.В.Конецкий

"Несколько советов авторам путевой прозы"

(из книги "Никто пути пройденного у нас не отберет").

Принимаясь за путевое сочинение, необходимо заранее поднакопить запас смелости, который позволит соединять вещи несовместимые. Например, воспоминания о первой любви и заметки о поведении акулы, когда последней вспарывают на палубе брюхо. Мужество такого рода выработать в себе не так просто, как кажется на первый взгляд.

Мужество такого рода принято называть ассоциативным мышлением. Иногда его определяют как безмятежность в мыслях.

Совершенно необязательно знать, зачем и почему ты валишь в одну кучу далекие друг от друга вещи. Главное - вали их. И твердо верь, что потом, по ходу дела, выяснится, к чему такое сваливание приведет.

Как-то, проплывая мимо острова Альбатрос, я вспомнил, что баскетбольная команда на судне носит такое же название, потом отметил, что альбатрос - птица, лишенная возможности взлетать с воды. В результате получилась просто отличная глава о том, что баскетбольная команда летать не может.

Несколько раз мне придется настойчиво подчеркнуть важность всевозможных знаний, получаемых со стороны. Помни: даже обрывок газеты, попавший в руки, может украсить твой интеллектуальный облик широтой энциклопедичности. Не только газета, но и короткая запись где-нибудь на стенке в местах общего пользования иногда дает сильный толчок воображению. Так было со мной в Лондоне...

Если же попадется на глаза мысль большого ученого или философа, тоже не бросай ее на ветер. Сразу отыщи в своих писаниях самые плоские и скучные эпизоды - а отыскать их не так трудно, как ты думаешь,- и посмотри на них под углом чужой мысли. Затем введи ее в текст, но не грубо. Сделай это нежно. И к твоему удивлению, плоские места вдруг станут возвышенными.

Имени мыслителя сообщать не следует - большое количество имен и ссылок отвлекает и утомляет читателя. Претензий мыслителя можешь не ожидать, даже если он жив. Во-первых, он твою книгу читать не будет, ибо, как гласит латинская мудрость: aquila non sapit muskas, что может переводиться так: "Значительные люди не занимаются пустяками". Во-вторых, если какой-нибудь подлец настучит мыслителю, то мыслитель ничего поделать не сможет, так как рассмотрение чего-либо под чужим углом не плагиат, а один из видов эрудиции. Однако не следует забывать, что может найтись тип, который побывал там, где и ты. Дальнейший спор между вами в широкой прессе о мелких неточностях этнографии хотя и рекламирует обоих, но все-таки действует на нервы. Твердо знай, что на Руси со времен святого Андрея бесконечно переименовывают и по-разному пишут названия не только отечественных и географических пунктов, но и все другие. Назови, например, Сингапур "Си-НГ-Пу-Ром", и тебе сам черт не брат, ибо в Си-НГ-Пу-Ре никто, кроме тебя, не был.

Вопрос источников. Ну, о том, что при пережевывании чужих книг слюна выделяется даже у совершенно высохшего человека, я и говорить не собираюсь. Страдая острым холециститом, Стендаль плоско заметил, что "банальные путешественники легче вычитываются из книг, чем из действительности". Это верно для Стендаля, но не для тебя. Вычитывать из книг сегодня гораздо труднее, нежели в действительности, ибо книг в век НТР выходит бесконечное количество. Ведь после изобретения диктофона отпала необходимость даже в знании азбуки. Человек ныне может создавать книги прямо от первого своего мяукания в колыбельке и до самой покойницкой.

Потому-то старайся не забывать, что кроме книг на свете еще есть картины, архитектура, музыка. Если, посетив музей, не обнаружишь в душе ни единой эмоции, немедленно вспомни одну картину или скульптуру, которая за десять тысяч километров от этого музея произвела на тебя впечатление, и опиши ее и его, используя закон ассоциативного мышления.

Неплохо иногда - еще раз подчеркиваю: иногда и в меру - ввернуть о знакомстве со знаменитостями. Это придает пикантность.

Не забывай о том, что писал в начале. Помни: читатель это давно забыл. Не навязчиво, но систематически повторяйся. Это увеличит объем книги и придаст ей некоторую "круглость", в которой может прощупываться библейская даже мудрость: все на круги своя и т.д.

Если книга провисает по причине отсутствия у тебя художественной наблюдательности, подставляй опоры в виде эпизодов собственной биографии. При этом не следует относиться к своей биографии канонически.

Во-первых, биографии темное дело: ни одного точного жизнеописания не существует. Во-вторых, нет читателя, которому не любопытна биография самого серенького автора, и, уважая читателя, отбрось врожденную скромность подальше. В-третьих, люби и жалей будущего биографа, облегчай ему поиск фактов. Если ты укажешь не совсем ясные направления в будущих поисках, здесь не будет ничего плохого, ибо, как я уже говорил, он все равно не найдет истины.

Еще к этому вопросу: если бы даже было верно, что рассказывать о себе есть обязательно тщеславие, то все же ты не должен подавлять в себе это злосчастное свойство, раз оно присуще всем гомо сапиенс, и утаивать этот порок, который является для тебя, как человека пишущего, не только привычкой, но и признанием. (Приблизительно и довольно робко эту мысль высказал до меня Монтень в ХVI веке.)

Опора на биографию в слабых местах хороша еще тем, что, соединяя прошлое с настоящим, дает твоему труду как бы заднюю перспективу, что никак не может являться недостатком, а скорее - совсем наоборот.

Рассказывая о героических поступках, совершенных тобою в жизни, будь осторожен. Например, вспоминая, как ты поднял в атаку батальон, когда его командир засел в кустах, как бы посмеивайся и над собой: сразу, например, сообщи, что вообще-то с детства боишься темноты или мышей. Читатель больше полюбит тебя, если ты чаще будешь демонстрировать свои мелкие слабости. Еще короче: кокетничай, но не очень уж виляй бедрами.

Не упускай из виду задачу, ведущую книгу к успеху. Я имею ввиду именно задачу влюбить в себя читателя. И так как большинство читателей любит животных, когда читает о них в книгах, а не тогда, когда их надо водить к ветеринару или мыть; и так как в поездке по земле, воде и даже по воздуху еще не миновать встреч со зверями, рыбами, птицами, защищай фауну и флору - это модная и беспроигрышная тема. В путевые заметки полезно всадить все, что ты накопил за жизнь в наблюдениях за кошками, как за наиболее распространенными и доступными для наблюдения животными. Здесь не скупись, не оставляй ничего про запас: выпотроши себя, выверни наизнанку родственников, вытряси знакомых.

В тех местах, где ты ненароком задел действительно сложные вопросы современности, то есть почувствовал под ногами бездонную трясину, отметил свою неспособность не только что-либо понять, но и просто сообщить читателю меру сложности, переходи на юмористическую интонацию. Этим дашь понять вдумчивому читателю, а такие тоже бывают, что кое-что мог бы сказать тут и всерьез, но ты по ряду известных ему и тебе причин этого не делаешь.

Теперь. Есть мнение, по которому ценность художественного произведения пропорциональна своеобразию и цельности авторской личности. (Последнее слово по последней моде даже пишут с прописной буквы.) Рассказывают, что в мире существуют тысячи великолепных путевых книг, картин, стихов, мюзиклов, которые выше даже самых высоких произведений общепризнанных гениев. Их авторы в свой звездный час вознеслись даже выше Александрийского столпа. Но если они вознеслись даже и без помощи водки или морфия, вознеслись вполне порядочным путем, то им, этим удивительным неудачникам, все равно никогда не удастся занять ячейку в памяти человечества. Почему? Потому, что бог дал им способности, но не дал значительной личности. Не забывай примера этих несчастных! И не унывай! Сделаться уникально-неповторимым можно каждому. Что такое полнейшее отсутствие личности в личности, как не высший вариант цельности? Личность следует выдавливать из своей души, как Чехов выдавливал из себя раба, то есть капля за каплей. И нет человека, которому, если он постарается, такое удастся на сто процентов.

Да, о вопросах вечности, пространства и времени. Разика три-четыре помяни космос, безбрежность прошлого и будущего - иначе не поднимешься над уровнем среднего писаки. Но достигнув вершин, не давай им сливаться в монотонную горную гряду или цепь. Вспомни конферансье. Он разделяет эстрадные номера, их высокое искусство своей трепотней. Он не дает слиться концерту в сплошную бурду из борща и сметаны. На фоне борщевой пошлятины сметана плавает белоснежным, как чайка, океанским лайнером.

Поняв философский смысл эстрадного конферансье, склони свою писательскую голову перед ним.

Когда путешествие или в натуре, или в тебе самом вдруг закончится, а книга все еще не придет к концу, начинай грызть кости чужих путевых произведений. Выбирай тех авторов, с которыми давно хотел бы свести счеты. Здесь для камуфляжа приоткрывай и некоторые свои технологические, писательские слабости и тайны. Помни: уровень развитости современного читателя растет пропорционально телевизионной сети и числу телепрограмм; слова Ницше, что нахватанность убивает не только письмо, но саму мысль, - реакционный бред; телевизионная грамотность порождает десятки тысяч людей, которые сами не прочь стать творцами. Если такая аудитория хочет взглянуть на писательскую кухню, то не скупись, открывай холодильник, хотя вполне возможно, что он у тебя пуст.

И самое последнее. Никогда не называй путевые заметки путевыми заметками. В таком определении жанра есть что-то старомодное и обкатанное. Литературоведы-теоретики аллюром три креста галопируют мимо всяких разных путевых заметок. Потому назови свое творение "авторассказом" или "биороманом", или "автоповестью" - и дело твое будет в велюровой шляпе, ибо лучшие теоретики создадут тебе почет и рекламу - их же хлебом не корми, но дай порассуждать о суперсовременных литформах. Дай им эту возможность, дай!

А читатель... Что ж, читатель! Никто его не понуждает читать и глотать варево с нашей кухни. И пожалуй, именно в этом - читать или не читать твою книгу - современный научно-технический человек действительно свободный и независимый человек...

Конечно, сейчас я, в первую очередь, издеваюсь над самим собой. И делаю это от страха и слабости. Ведь издевательство над самим собой есть один из видов самоутверждения, а мне необходимо утвердиться, ибо впереди опять большая работа и дальняя, совсем незнакомая дорога. Но парадокс в том, что любое самоутверждение раздражает окружающих и читающих. Потому раздражает и самоиздевательство - иногда даже больше, чем открытые похвальба или самореклама.

Издевательство над самим собой опасно еще и тем, что можешь ненароком забыть о самоуважении вообще. Но люди, потерявшие способность или умение уважать себя, например, мужчины ранним утром в очереди за пивом, легко впадают в панибратство. Панибратства же не терпит ни один просвещенный человек на свете. Я уж и не говорю о зубоскальстве, которое есть, как это давно известно, порок побежденных, а не признак здорового и мощного духа...

По мировому книжному рынку катится волна автобиографий, украшенная пеной дневников и мемуаров. Ветер века тянет в дымоход исповедальности, в субъективизм и самообнажение. Молодые бездельники обнажаются уже и натуральным образом на улицах Лондона и Парижа. Уже и специальное слово для них появилось - "стриккеры". Субъективность и субъективизм объясняются реакцией на онаучивание современной жизни. "Чем больше технократы во всех областях будут навязывать якобы объективные ценности, тем субъективнее будет литература" (Петер Херлинг, "Акценте").

Они, они - технократы - виноваты в моей сумбурной субъективности, в потере моей цельности, если, конечно, она когда-то была.

Это у них, технократов, есть мнение, что необнаружение до сих пор сигналов других цивилизаций свидетельствует о неизбежности гибели любого эволюционного процесса, любой жизни во Вселенной.

Но взгляните на одинокую волчью звезду над океаном.

Разве о смерти она?"

Технология

С точки зрения чистой технологии прозы замечательно откровение Виктора Шкловского:

"Начинаю работу с чтения. Делаю цветные закладки. Делаю отметки. Машинистка перепечатывает куски. Эти куски, их бывает очень много, я развешиваю по стенам комнаты. Очень важно понять цитату, повернуть ее, связать с другими. Висят куски на стенке долго. Я группирую их, вешаю рядом, потом появляются соединительные переходы, написанные очень коротко. Потом я пишу на листах бумаги конспект глав довольно подробный и раскладываю соединенные куски по папкам. Начинаю диктовать работу, обозначая вставки номерами. Вся эта техника чрезвычайно ускоряет темп работы. И делать ее легче. Я как будто работаю на пишущей машинке с открытым шрифтом..."

До того как родилась идея этой книги, я тоже просто читал. Потом, когда подумал - "А почему бы и нет?" - еще раз прошелся по тем же книгам, но уже с карандашом и загибая уголки страниц с отметками (ну вот так я привык, оч-чень не люблю закладки). Потом сделал выписки. Одна выписка - один листок. О, их действительно получилось очень много! На стенку не вешал. А группировать пришлось на полу комнаты и кухни. Шатаясь из комнаты в кухню, из кухни в комнату, вороша записки и пытаясь построить рубрикацию, был вынужден ходить с блокнотом - на этом долгом пути собрал еще несколько идей относительно компоновки. На каждом из листов в конце концов был выставлен номер главы. Так сложился скелет. Тогда я смог, к радости домашних, освободить и кухню, и пол комнаты. Оставалось упорядочить выписки внутри глав, нарастить на скелет сухожилия связок. Потом было еще несколько проходов по тексту - прибавились мясо да шкура. Вот такой - не вполне эстетичный - процесс..." - Так я излагал технику написания моей "Шпаргалки агента". Нынешний "Курс агентуры" я писал в той же технике ре-кле (резать-клеить), но на компьютере.

Машинное письмо

Можно писать и при помощи специальных машин. Одну из них построил и описал хороший фантаст Р.Дал:

"Гений Найпа не только приспособил машину для сочинения романов, но и создал уникальную новую систему управления, которая давала автору возможность в буквальном смысле слова заранее выбирать любой тип сюжета и любой стиль письма, какие он только пожелает. На этой штуковине было столько циферблатов и рычагов, что она напоминала приборный щиток огромного самолета. Сначала, нажав одну из основных кнопок, писатель принимал первоначальное решение, какой роман писать: исторический, сатирический, философский, политический, романтический, эротический, юмористический или обыкновенный. Затем из второго ряда кнопок он выбирал темы: армейская жизнь, жизнь первых переселенцев, мировая война, расовая проблема, покорение Дикого Запада, сельская жизнь, мемуары о детстве, мореплавание, жизнь на дне моря и многие, многие другие. Третий ряд кнопок давал возможность выбрать стиль: классический, причудливый, пикантный, хемингуэевский, фолкнеровский, джойсовский, женский и так далее. Четвертый ряд предназначался для действующих лиц, пятый - для объема и так далее, и тому подобное - десять длинных рядов кнопок для предварительного выбора. Но это было еще не все. Направлялся и сам процесс творчества (который занимал около пятнадцати минут на роман), для чего автор должен был тянуть на себя или нажимать целую батарею отмеченных регистров, как на органе. Таким образом он был в состоянии непрерывно модулировать или смешивать пятьдесят разных переменных качеств, таких, скажем, как волнение, удивление, юмор, пафос и таинственность. Многочисленные циферблаты и датчики на щитке точно показывали ему, сколь далеко он ушел в своей работе. Наконец, был еще вопрос страсти, которая была наиболее важным ингредиентом, магическим катализатором, благодаря которому скучнейший роман каким-то образом имел шумный успех, во всяком случае финансовый. Для этого был один независимый регулятор, состоявший из двух чувствительных юстирующих устройств, приводимых в движение ножными педалями, вроде газа и тормоза в автомобиле. Одной педалью регулировалась концентрация страсти, которую надо было ввести, другой - ее напряженность. Было совершенно ясно, что писать романы по методу Найпа - все равно, что одновременно пилотировать самолет, вести автомобиль и играть на органе".

Я не допускал машину в свой творческий процесс. Но переводы из англоязычных источников делал с помощью компьютерного переводчика "Stylus".

Рекордсмены сочинительства

Некоторые достигают совершенно потрясающей производительности сочинительского труда. Например, задачей Сувестра и Аллена - соавторов "Фантомаса" - было создавать массовую продукцию... Три дня у них уходило на разработку плана, еще три - на диктовку стенографисткам (кому какие главы писать - четные или нечетные - определял жребий), день на считку готового текста - и за неделю роман страниц на четыреста полностью завершен... С 1911 по 1913 год, не оставляя редакторской и журналистской работы, соавторы подготовили 32 тома "Фантомаса" и 15 томов о шпионе Носповетру...

Вы, наверное, понимаете, что сочинительство совершенно неотделимо от того, что злые языки называют ложью, враньем. Совершенно не случайно пишущая братия представляет большой интерес для психиатров. Вот как описан в одной из научных работ популярный сочинитель Карл Мей:

"До начала писательской деятельности Карл Мей более семи лет отсидел в тюрьме, отбывая наказания за кражи, грабежи со взломом и различные жульнические махинации. В 38 лет он в последний раз был в тюремном заключении.

Уже став писателем, Мей продолжал свои авантюристические выходки, правда, теперь в них уже не было уголовного элемента. Гурлит (издатель Мея) пишет: "Вопрос о том, совершал ли он в действительности те или иные путешествия, где он приобрел свой знаменитый карабин - в Америке или у старьевщика в Дрездене, каким путем он попал на фотографию в самую гущу индейцев, - все это не затрагивает его порядочности. Тяга к самоутверждению - вот что заставило его купить докторское звание и увиливать, когда потребовались объяснения..."

Пользуясь поэтической свободой, Мей сочинял и лгал беззастенчиво, не брезгуя никакими средствами, пускал пыль в глаза, а дешевые выдумки выдавал за истину. Таким образом, творческая деятельность не положила конец авантюризму Мея, напротив, он продолжал свои проделки, но теперь уже в новом и оригинальном писательском жанре. Конечно, его авантюризм и в социальном плане приобрел несколько иное звучание: конфликты с законом закончились, молодежь бредила его романами.

Карл Мей может быть отнесен к патологическим лгунам, которые очень сживаются с ролью и сами не осознают, что дурачат людей.

Я нисколько не сомневаюсь в том, что развитию писательского таланта Карла Мея в большой мере способствовала его принадлежность к демонстративному типу людей. Акцентуированность личности привела в этом случае к миллионным тиражам его книг, к переводу романов Мея на множество языков. Он действительно сам становился своим героем. И вот на этой-то истерической почве и вырастала его поразительная фантазия..." (51).

Врите!

Но вообще-то о том, как строится большая художественная проза - ради этого лучше пошарьте в специальных изданиях. Я когда-то кропал небольшие рассказы, но когда затевал что-нибудь серьезнее - обычно почти сразу ссорился со своими героями, тонул в их причудливых судьбах, и, хлопнув дверью и послав их всех ко всем чертям, возвращался в собственную, тоже довольно причудливую жизнь.

Сходите в журналистику

Это просто. Там вам надо, во-первых - стремиться последовательно ответить на вопросы - что? когда? где? как? и почему? Дальше - следуйте советам В.В.Конецкого, ибо они идеально гармонируют с теми законами, которым подчиняется журналистика. Что еще? Да, разумеется, вы еще должны научиться получать ответы на перечисленные выше вопросы. Ну и то, что кажется трудным - ремесло изыскания темы. Поверьте, это последнее сложно лишь для скучных людей. Смотрите на живой мир живым сердцем - этот мир кричит от всего несказанного!..

Вот, пожалуй, и все. Кроме того, что вам должно быть наплевать на то, что ваш суд может совершить непоправимую ошибку... И если эта мерзость вам по плечу, то идите в журналистику - судите и врите.