[TIFLO] ГОРЬКИЙ ШОКОЛАД
"Школьный вестник", # 9, 2006.
Андрей Сунгуров - автор сказки <Волшебная белая тросточка>, очень тепло встреченной
нашими читателями (сказка была опубликована в # 11 и 12 <ШВ> за 2005 г.). Сегодня
мы рады представить вам новую повесть Андрея Сунгурова, рассказывающую о жизни
старшеклассников в школе-интернате.
Андрей Сунгуров
ГОРЬКИЙ ШОКОЛАД
повесть
ОЛЕГ
Я стоял в коридоре у электрической розетки, держа в правой руке закипающий чайник.
Левой был готов придержать дверь комнаты, которая могла распахнуться в любую
секунду. <Тефаль> - мы думаем о тебе! Ещё бы! За последний месяц мы уже лишились
двух пластмассовых <друзей>. Один - подарок моей бабушки ко дню рождения, второй
- приз Витька на конкурсе баянистов.
А без чая с покупным батоном вечером скучно. Это дома тебя встречает разнообразие
блюд, но в школе-интернате свой подход к питанию: все порции рассчитаны по граммам
и калориям. Витёк даже ориентируется во времени и днях недели по школьному меню.
Винегрет - вечер четверга, молочный суп - полдень субботы, дают оладьи к компоту
- воскресенье. И хотя кормят нас хорошо, всё-таки однообразие угнетает. Может
быть, поэтому малыши, когда получают из дома деньги на карманные расходы, бегут
в ближайший ларёк за сухариками, вяленой рыбой, чипсами и <Фантой>.
Чего-чего, а однообразия нам хватает. Школа-интернат - заведение закрытого типа.
Подъём, зарядка, завтрак, уроки. Обед, воспитательские часы, беседы, обзор СМИ.
В 17.00 начинается самоподготовка. Целых два часа можно дремать за партой или
читать беллетристику, трепаться друг с другом, слушать магнитофон или сознательно
учить домашние задания.
Воспитателям не всегда удаётся проконтролировать каждого из нас. Обычно они повторяют
материал пройденного урока с самыми слабыми учениками. В начальных классах попроще,
а в старших? Попробуй-ка прорешать тригонометрические функции или объяснить строение
бензольного кольца, когда самим это неизвестно.
Потом ужин. И свобода! Свобода, ограниченная местом проживания и временем. Хочешь
- гуляй, если удастся уговорить воспитателя прогуляться, хочешь - занимайся любимым
делом. В 22.00 - отбой. Но мы ещё долго не ложимся.
Отбой ко сну был с полчаса назад. Но это правило для младших. Старшеклассники
ещё долго не могли угомониться. Кто музыку слушал, включив почти на всю громкость
магнитофон, кто читал, кто курил в туалете, что категорически запрещалось администрацией.
Ночные дежурные, приняв смену, пили чай, по-женски сплетничали: на что-то жаловались,
кого-то обсуждали. Поэтому нам дана была определённая свобода, и мы старались
не подводить ночных воспитателей. Хотя случалось всякое:
Вот и сейчас, подходя к двери нашей спальни, я слышал громкий, захлёбывающийся
голос Витька и неторопливый басок Валерки.
- Дурак! Ты ей нужен как ширма, как прикрытие. Неужели не понимаешь, она карьеру
свою делает, а ты ей, как человек, - по барабану! Все мы в её руках - козырные
карты. Она выслуживается перед администрацией. И за три месяца многое успела!
Это разорялся Валерка. Правдоискатель, каких мало на свете.
- Да пошёл ты:! Человек почти сутками не вылезает из интерната. По концертам
нас возит. По музеям мотыляется. Тебя, придурка, учит музыке. Как будто молодой
женщине делать больше нечего. Пойми, у Аллы и муж есть, и ребёнок, а она всё
для нас старается. Ты встань на место её мужа! Небось выгнал бы такую жену из
дома давным-давно! - огрызался Витёк.
- Она за это зарплату получает. Она обязана нас учить! - напирал Валерка.
- Ага, такого дундука научишь!
- Да я сам больше неё уже знаю! Ты объясни, почему Алла учит нас играть на слух?
А? То-то! Она же брайлевского обозначения нот не знает! - взвился Валерка.
- Выучит. Со временем. Как и ты, - усмехнулся Витёк.
Витёк попал в самую больную точку. Брайль Валерке никак не давался.
Валерка в интернате всего год. Ему трудно было поверить, что ослеп он навсегда.
Безвозвратно потеряно зрение. И никакое чудо не вернёт ему глаза.
Рискованная забава, глупая показная бравада, взрыв запала гранаты в руках: Многочисленные
операции в московской клинике. Слабая надежда. Слёзы. Сомнения. И суровый приговор
офтальмологов.
Чайник вскипел. Пора прекращать словесную баталию, а то чёрт знает, до чего договорятся.
- Всё, мужики, стоп! - сказал я, входя в комнату. - Так орёте, что в коридоре
слышно. Ни к чему всем знать о нашем споре.
- О нашем споре, ха! <Мы пахали:> - пробурчал Валерий.
- Ладно, хватит. Достаём чашки, режем батон. Эх, жаль, масла нет! Неплохо бы,
мужики, холодильничек в спаленку, а? - миролюбивым тоном произнес Витёк.
- Не положено. Сам знаешь. <По технике противопожарной безопасности и в свете
произошедших недавно трагических событий в школах-интернатах России:> - начал
пародировать Валерий наставления преподавателя ОБЖ. Надо заметить, это у него
хорошо получалось. Умел Валерка подражать не только голосам учителей, воспитателей,
но и передавать интонации каждого.
- Да, - согласился Витёк, - поэтому и розетки в коридор вынесли. Тифломагнитофон
послушать - и то проблема. А ты - чайник!
- В каком смысле - чайник? - переспросил Валерий.
- В прямом, в прямом, - ехидно заметил Витёк. - Неплохой каламбур? Дарю!
Ещё немного поупражнявшись в остроумии, мы сели за стол, отодвинув в сторону
брайлевские учебники и тетради.
Ночью я долго ворочался, никак не мог заснуть. Отчего? Из-за спора Витька и Валерки?
Но полемика по самым разным вопросам возникала у нас каждый вечер. Порой мы спорили
до хрипоты, до обзывания друг друга, почти до драки. Или из-за концерта?
Сегодня утром Витёк отказался ехать в Дом культуры. В самый последний момент.
Отказался и спрятался где-то. Воспитатель и Алла Георгиевна долго бегали по этажам
школы, заглядывая в классы, спальни, туалеты. Так и отправился школьный автобус
на концерт без Витька. Пришлось два номера снять и заменить другими. Конечно,
Витьку светил очередной выговор. Досталось и воспитателю за слабую воспитательную
работу. Мы тоже злились на него за такую подставу. А Алле Георгиевне - благодарность:
<За активную подготовку и проведение отчётного концерта>.
Потом Витёк честно нам признался:
- Знаете, как достало всё! Я не про баян, не про концерт. Помните, ездили на
презентацию какой-то программы в мэрию? Век не забуду! Шептались там две: мымры.
Громко так, будто я недоумок: <Бедненький! Такой симпатичный мальчик, а слепой.
Как он будет жить? Кто его возьмёт?> Понимаете, мужики, в душу плюнули. Ну видишь
же, кто перед тобой, знали ведь заранее, кто приедет. Промолчи хотя бы. Так нет!
И главное, не какие-нибудь бабки с улицы, а чиновницы, сотрудники мэрии! Вот
я и смылся. Хватит, нахлебался!
В чём-то Витёк прав. Не каждый понимает нас. Не дано! Иногда так обозлишься,
что хочется волком выть. На троллейбусной остановке вдруг закричит кто-нибудь:
<Граждане! Дайте пройти детям! Уступите им место, они же слепые!> Мы вообще не
любим слово <слепые>. <Незрячие> звучит всё-таки благозвучнее, хотя, по сути:
В общем, совсем другое дело, когда помогают так, как наша старенькая Елена Осиповна.
Она учила нас житейским премудростям: пуговицу пришить, подмести пол веником,
сварить пельмени, которые мы иногда покупали вскладчину, даже рисовать красками.
Всё в жизни может пригодиться.
А к шоколаду мы так и не притронулись, когда чаёвничали. Ни Витька, ни Валерка,
ни я. Плитка шоколада лежала на столе. Отрезая очередной кусок батона, все мы
поочередно натыкались на заманчивую плитку в станиолевой, холодящей и режущей
пальцы обёртке.
Она зашла к нам в спальную комнату перед самоподготовкой, поблагодарила за выступление
на концерте. Причём ни одного упрека в адрес Витьки высказано не было.
- Ребята, мне надо к директору. Вот вам к чаю маленький презент. Шоколад поднимает
настроение, укрепляет иммунную систему, если им не злоупотреблять. Но не волнуйтесь,
каждый день кормить вас шоколадом я не собираюсь! - так шутливо она преподнесла
нам подарок. И стремительно вышла, оставив за собой приятный, волнующий аромат
духов и запах шоколада, горького шоколада.
- Горбатого могила исправит. Побежала ябедничать, - вздохнул Валерка.
Плитка шоколада осталась на столе. Мы притворялись друг перед другом, что спим.
И нам нет никакого дела до шоколада, её шоколада.
Сон ко мне не шёл. А нахлынули воспоминания, вдруг, сразу. И вот ты застигнут
ими врасплох, словно сильным ливнем июля: можешь бежать под крышу крыльца, можешь
не спеша идти - всё равно промокнешь до нитки.
Воспоминания! Они всегда с тобой. Их не надо хранить в фотоальбоме, в личном
дневнике, на дискете. Они живут в твоём сердце, тревожат, волнуют, заставляют
обращаться к суду собственной совести. Воспоминания:
ВИТЁК
Воспоминания: Я хорошо запомнил тот тёплый день августа, когда акации выстреливали
из своих стручков горошины-семена. Жарко. Мы молча сидели на каменных ступенях
крыльца и слушали тихое потрескивание акаций. Было ощущение, что в ветвях возятся
беспокойные воробьи, ломая мелкие хрупкие веточки. Знаешь, чувствуешь, что вот-вот
лопнет стручок, полетят на землю горошины, но всё равно треск раздавался внезапно.
И мы каждый раз удивлялись этому.
Я и Валерий приехали в интернат рано - за три дня до начала занятий. Просто в
железнодорожной кассе не было в продаже билетов. Мы с Валеркой мурманчане. Поэтому
его родители привезли нас на стареньком <Форде>, благо им всё равно надо ехать
в Подмосковье к родственникам.
- Зря ты плеер привёз, - сказал Валерка. - Стырят. Помнишь, в прошлом году из
моей тумбочки кто-то магнитофон увёл? Трясли средних, у младших шмон навели -
ничего. И воспитатели не помогли.
- Может, обойдётся, - предположил я.
- Ну-ну, - только и добавил он.
Школа ещё пахла побелкой и краской, и торчать в спальнях мог только сумасшедший.
Воспитатели редко выходили на крыльцо - очень жарко, да и работы им, как всегда,
хватало: помыть окна, полы, вынести строительный мусор.
И тут мы услышали дробный стук каблучков. Какая-то девушка шла к школе. Почему
я решил, что девушка? Наши преподаватели и воспитательницы, даже молодые, ходят
не так стремительно и в другой обуви, более удобной - туфлях на низком каблуке,
кроссовках или тапочках. Попробуй-ка смену побегать по этажам вверх-вниз на каблучках!
Да сто раз на улицу выйти: проверить, где и чем занимаются младшие школьники
на прогулке, или на почту сходить за письмами, или в магазин кто-то из незрячих
ребят уговорит идти. И каждый раз переобуваться?
Раздался приятный мелодичный голос:
- Ребята, принимаете солнечные ванны?
Мы даже опешили. Во-первых, кому какое дело, что мы тут сидим на солнцепеке,
а во-вторых, нас обычно спрашивают: <Скажите, пожалуйста, а школа # 12 здесь
находится?>
Наш интернат и обычная школа находятся рядом, и мы привыкли, что их часто путают.
Письма и денежные переводы тоже попадают иной раз не по адресу, с задержкой.
Даже разные умные, уверенные в себе дяди и тёти из министерств и ведомств зачастую
вначале попадают к <соседям>, а потом уже к нам.
Мы промолчали, собираясь с мыслями. Нежный голос насмешливо продолжал:
- А директор разве не с вами загорает? Нет? Похоже, он у вас человек деловой,
даром времени не теряет. Носит вместе с учителями вёдра из-под краски и сокрушается:
<Не хватает рабочих рук! Хотя бы парочку помощников на неполный рабочий день!
Да где ж их взять? Своих-то кадров не воспитали:>
Я настолько растерялся от такого сарказма, что встал на ступеньку крыльца.
- О, спасибо! Вы настоящий джентльмен! Уступить молодой и симпатичной женщине
место под солнцем! Это благородно.
И она в самом деле присела на ступеньку крыльца. От неё шёл удивительный запах
- запах шоколада. <Кто же ест шоколад в такую жару?> - подумал я.
- А вы бы поделились с нами, тётенька, шоколадом, чем обижать убогоньких детишек,
- съязвил Валерка.
- Маленький! Что ж ты раньше мне не сказал, тётя Алла принесла бы вкусненькую-превкусненькую
шоколадку! - подыграла она Валерке.
- А вдруг тётенька: - начал Валерка.
- Пошутили, ребятки, пора и честь знать. Мне и правда надо познакомиться с директором.
Я преподаватель музыки, умею играть на баяне и фортепиано. Своё дело люблю, надеюсь
и вас приобщить к музыке. Теперь насчёт шоколада. По правде сказать, я им не
лакомлюсь, не хочу стать толстой и ленивой. Просто мой муж подарил мне такие
духи. Они пахнут ванилью, которая входит в состав шоколада. Всё, ребятки. Подробные
анкетные данные о себе и семье дам вам на первом же уроке. Пока!
И она вошла в школьные двери. А запах шоколада ещё долго держался в нагретом
воздухе августовского дня.
Мы тогда ещё не привыкли к такой манере общения. С Аллой Георгиевной на первых
порах было нелегко. Не поймёшь, когда она иронизирует над собой, а когда над
нами, когда шутит, а когда говорит серьёзно.
Она сразу понравилась нам. И администрации школы тоже. Девчонки от неё были без
ума. Подражали её манере говорить полушутя-полусерьёзно. А про нас, мальчишек-старшеклассников,
и говорить нечего: в Аллу влюбились все, или почти все.
ВАЛЕРКА
В Аллу влюбились все, или почти все. Но только не я! И как чувствовал: ворвётся
в душу ветром, взбаламутит, обманет и воровскими шажками вечерком тихонько выскользнет
из школы навсегда.
Плевать я хотел на её педагогические штучки. Ненавижу, когда взрослые люди подделываются
под нас. Молодятся: приобретают стильный прикид, делают модные причёски, слушают
ту же музыку, что и мы, пытаются даже рассуждать о ней. Что это? Желание продлить
молодость? Или они боятся потерять влияние на подросшее чадо и доживать свой
век в одиночестве? Заведя собачек и кошек, проклиная немощь, дороговизну лекарств
и твердя, как молитву: <Вот в наше время:> Может, такие люди боятся старости?
Алле Георгиевне до старости далеко, как до Урала. Юмор её меня раздражал, царапал,
вызывал жгучее презрение к одноклассникам за то, что они идут за ней, как за
волшебной дудочкой Нильса, не видя ничего, ничего не соображая. Словно зомби.
Хотя надо отдать должное Алле - она была прекрасна! Как женщина. Я это чувствовал
шестым ли, седьмым ли чувством - не знаю. Высокорослая. Волосы длинные. Она,
как ведьма, что хотела с ними, то и делала. То распустит по плечам. Подойдёт
сбоку, наклонится перед тобой, объясняя, как лучше сыграть аккорд, а шёлковый
водопад волос щекочет тебя по лицу. И запах такой удивительный, тёплый, пьянящий.
То соорудит такую на голове башню, что все ахнут. Тогда уже не наклонится перед
горе-баянистом, нет. А возьмёт стул, поставит рядом с тобой, сядет королевой.
То заплетёт косу, толстую, наверно, русую. Такие я помнил по репродукциям Билибина
в учебнике литературы. Подойдёт, что-то объясняя, чуть наклонится, а коса с плеча
соскользнёт, и по щеке тебе. Приятная пощечина: <Не забывайся, мальчик. Учись
играть правильно. И в темпе, в темпе, в темпе!>
Алла развила бурную деятельность. Помимо уроков занималась со всеми, кто желал
научиться играть на гитаре, домре. Наверное, мечтала создать школьный оркестр.
С такой идеей давно носился директор, но не находилось специалистов. Кто пойдёт
на такую зарплату?
Мы с ребятами давно пришли к выводу: кто работает в школе - человек чем-то ушибленный,
убогий. Убогий, но у Бога ли? От Бога? Или без Бога?
Первая категория <работников> - это пенсионеры или пожилые педагоги. Что им менять?
Даже если б и захотели, ничего у них не вышло бы. Устарели морально. Их нудное:
<Надо:, вот мы:, вместе:, запретить:, объявить благодарность:> Они до сих пор
дискотеку называют танцами. Одеваются целесообразно: простенько. Всё равно малыши
заляпают. Но зато к праздникам напяливают самое лучшее, ожидая друг от друга
завистливых взглядов.
Вторые - это неудачники. Тянут до пенсии. И нас гложут, и себя. Их самоедство
доходит до маразма. Вроде ещё молодая женщина, а взгляды - как у пожилой вредной
бабки, что сидит у подъезда и сплетничает или жалуется на жизнь. Раньше, дескать,
всё лучше было, а теперь?.. Зарплата небольшая, дети тупые, сплошь дегенераты
и дебилы. Ничего не хотят, ничего не могут - прожорливые эгоисты! <Государство
о вас заботится, а вы, неблагодарные:> - лейтмотив учительской арии неудачников.
Брюзжит такая педагогиня целыми днями, так достанет, что действительно отчебучишь
какую-нибудь штуку. Напакостишь ей назло. Конечно, сам пострадаешь, но хоть каким-то
образом выразишь свой протест. У таких педагогов нет любви к нам, только ненависть.
Мы отвечаем взаимностью. Нельзя их пускать в классы, но они работают, вымещая
на нас все жизненные и бытовые неурядицы.
Третьи - совершенно случайные люди. Пришли, хлебнули немножко интернатской жизни,
пожалели свои нервы или молодость и упорхнули. Таких <бабочек> мы всерьёз не
воспринимаем. Научились их как-то сразу раскусывать. Библиотекарь, та даже формуляры
на них не заводит, экономит бумагу и время.
Карьеристы. Они в школах встречаются редко. Пахать двадцать лет, чтобы стать
завучем или директором? Чтобы потом тебя и родители, и дети, и министерство ругали,
запугивали, обкладывали выговорами, как флажками, и донимали прочими мерами воздействия?
На это способны единицы. Такие, как Алла.
Как правило, администрация школы меняется редко. Всё-таки какое-то место, да
под солнцем. Какая-то, но власть над учителем, воспитателем, учеником. Пирамида.
Все стремятся к вершине, и никому не хочется быть одним из многочисленных краеугольных
камней фундамента педагогики.
Есть масса других педагогов. Именно масса. Кто-то скажет - нормальных, хороших,
я скажу - никаких. Они исполнительны, безропотны. Боятся критических ситуаций.
Прикажут - сделают. Но сами - упаси Бог! Загруженные повседневной рутиной, они
пытаются внушить нам доброе отношение друг к другу, верное понимание жизни. Правда,
глядя на них, видишь бессмысленность их потуг. Нам нужны лидеры, вожди, а не
<серые мыши>! Мы молоды, эгоистичны, требовательны. Мы хотим действовать, наши
силы направить бы в нужное русло - да мы бы горы свернули!
Алла Георгиевна организовывала для нас экскурсии и походы. Не было возможности
увезти всех желающих на школьном <микробусе> - правдами-неправдами доставала,
пробивала большой. Отсутствовал бензин - шли пешком, если не очень далеко. Она
и мужа своего таскала с нами по лесам и полям. Зачем это ей? Музеи, выставки
- куда ни шло, а посиделки у костра? <Ах, Витя, молодец! Сам разжёг костёр с
первой спички! Неужели ты раньше не разводил костры хотя бы с родителями на пикнике?>
- причитала Алла. <Юленька, душечка! Замечательно испёкся картофель, правда?>
- допытывалась она у близорукой Юли. И запах ванильного шоколада доминировал
во всём. Даже горький дым костра не перебивал его.
Я таскался вместе со всеми. Мне было любопытно, до какой степени глупости может
дойти человек. Неужели никто не видел, что всё это Алла делала не по зову сердца,
а по железной воле разума? Она делала карьеру. За счёт нас, наших отношений.
О, слепцы! Воистину, слепцы! Никто не чувствовал холодка в её голосе, металлических
ноток, когда она просила выполнить что-то. Никто не ощущал фальши. Все были влюблены
в неё. До беспамятства. Особенно Витёк. Да и Олег, пожалуй. Хотя странный парень
- Олег. Закрытый, как чемодан.
Но надо признать: с Аллой жизнь в интернате изменилась.
ОЛЕГ
С Аллой жизнь в интернате изменилась.
Витёк как-то спросил меня: <Скажи, только по-честному. Она очень красивая?> <Как
королева!> - отшутился я. <А всё-таки?> - напирал Витька.
А всё-таки: Он даже не назвал её по имени-отчеству. Ясно, о ком зашла речь. Красивая.
Глупое слово. Попробуй объясни то, что сам для себя объяснить не можешь. Вышел
зимой на улицу, снег падает хлопьями. Малыши радуются снегопаду, тут же начинают
крепость строить и снежки бросать. А ты стоишь, ловишь ладонями снежинки. Подносишь
к лицу перчатку, близко-близко, чтобы лучше рассмотреть - а они от тёплого дыхания
уже растаяли.
Легче пользоваться заученными фразами: золотая осень, рубиновый закат, зеркало
реки, очаровательная и прекрасная. Легче, потому что скрываешь чувства, прячешься
за щитом штампов от остроконечных стрел насмешки, потому что не хочешь боли,
потому что не видишь. Так иной раз стесняешься идти на медосмотр, случайно вспомнив
о дырке в носке, из которого торчит палец. И напридумываешь тысячи объяснений
и оправданий для себя, а затем спрячешься в мужском туалете пережидать.
Да, не стоит пускать посторонних, а тем более - близких тебе людей в свой мир,
который и без того хрупок и странен. Не поймут, изломают, как бумажную вазу,
смеяться будут. Или жалеть, что ещё хуже.
<Золотая осень>. Как это, как это мне понять, если не могу различать цвета?!
Какие оттенки, что вы! Читаю, много читаю, сердцем и разумом понимаю, но сложить
всё воедино... Целостной картины не получается.
Поэтому стихи, которые пишу, целыми тетрадями сдаю в библиотеку для макулатуры.
Устрою сам себе читку, редактуру, корректуру и рву. Нечестно получается. Ложь.
<Ещё не гас иконостас золотоствольных, медных сосен:>. Обидно, но ствол у сосны
я вижу чёрным, и всё тут! Иконостас! Как можно объяснить мне, если я не способен
на такое? Не дано природой!
Помню, ещё в первом классе папа показал мне картину и спросил: <Что это, Олежка?>
Я честно сказал: <Забор. Деревянный забор, как в деревне у бабушки>.
Поздно вечером отец шептался с матерью на кухне, я услышал только обрывки разговора:
- Понимаешь, я ему показал репродукцию Шишкина, а он - забор. Какой забор! Там
сосны, поле, небо! Жёлтое и зелёное!
- Что ты хочешь, ведь у него слабое зрение: Врачи советуют: Ухудшение: Интернат:
Учителей в интернате Валерка делит на несколько категорий: <морально устаревшие>,
<неудачники>, <бабочки> - случайные люди, <карьеристы>, <серые мыши>: При всей
злой ироничности Валерки своя сермяжья правда в этом разделении имеется. Но он
забыл ещё одну категорию. Таких учителей мало, но они есть. Это фанатики своего
дела в самом лучшем смысле. Они требовательны, иногда до педантичности, они умны
и постоянно занимаются самообразованием. Независимы, мнение коллег для них -
не указка. Им плевать на низкую зарплату. Они живут интенсивно, они горят. Ребята
их боятся, любят, ненавидят, обожают. И раньше или позже начинают понимать, что
любят нас именно они: За это им многое прощается.
И как только Алла Георгиевна догадалась о моём стихотворчестве? Подошла однажды
на переменке, попросила дать почитать. Я, дурак, дал ей, забыв, что Брайль она
не знает! На следующий день она вернула тетрадь, попросила при любом удобном
случае зайти в её кабинет. Ха, попади в кабинет музыки, когда там все ученики
вьются вокруг Аллы, словно пчёлы над цветочным лугом. Три дня караулил <удобный
случай>! Прорвался.
- Знаешь, дарагой, - почему-то с кавказским акцентом произнесла она эту фразу,
- у тебя есть неплохие строчки. Они скромны, необычны и поэтому очень симпатичны.
И Алла процитировала, но не то, что я ожидал:
Августа скрипку сменил барабан сентября.
Будет октябрь с раззолоченным раструбом горна.
Где тот ноябрь с заунывной валторной?
Я флейту жду. Или всё зря?
- Может, это ближе мне как музыканту, но метафоры хорошие: <барабан сентября>,
<августа скрипка>. И ноябрь по звуку похож на валторну. Замечательное сравнение.
Остальное - ерунда. Размер хромает, рифма слабая: <горна - валторной>. Учиться
надо у мастеров! Надо выучить законы стихосложения. Это формулы, без них как
в математике - не обойтись.
Так резко мне никто никогда не говорил.
Девчонки, наоборот, хвалили мои творения. Правда, те стихи были о любви, да и
не стихи, а так.
- У тебя есть своё видение предметов и явлений. Это хорошо. Пробуй.
- Алла Георгиевна, разве можно описывать то, что ты не видишь или видишь не так,
как все? Ведь настоящий художник должен многое посмотреть, попробовать? И разве
можно писать по формулам?
- Всего семь нот, а какие возможности для фантазии, - словно не слыша меня, задумчиво
произнесла Алла Георгиевна. - Семь: Я знаю только одно: хочешь чего-либо достичь
- надо трудиться. Искать возможность узнать новое, общаться с разными людьми.
Прости, я говорю банальности. Осознать трудности - полдела. Каждый день работать
над собой может далеко не каждый. Время покажет, твоя ли это дорога. Не обязательно
покорить гору, чтобы постичь её красоту.
- А разве можно постичь по-другому? Как говорится, лучше один раз увидеть, чем
сто:
- Если ты не способен понять и почувствовать красоту, зачем горы? Иди.
- Но научить понимать красоту кто-то должен?
- Зачем?
- Чтобы знать!
- Знать что?
- Красоту!
- А есть красота?
- Конечно! Музыка, архитектура, природа, люди.
- Красивый человек - это кто, какой он? Значит, есть и некрасивый? Чем они отличаются
друг от друга? Как ты это оценишь, по каким критериям? - сердито, как мне показалось,
произнесла Алла Георгиевна. - Иди, красивый человек.
Я вышел ошеломлённый, растерянный. Мысли путались. Но думать, как ни странно,
хотелось. Мне казалось, разгадка где-то рядом.
Вначале я мысленно продолжал наш спор, вспоминая каждое слово, каждую фразу,
повторяя её интонации, находя всё новые и новые доводы. Потом я стал думать только
о ней: <Странная она. Непонятная. Говорит загадками, сама себе противоречит.
Такое ощущение, что ищет ответ на мучающий её вопрос. И не находит>.
Тем же вечером после отбоя меня осенило: <Она читала мои стихи по Брайлю! Как
ей это удалось? Всё время сверялась с алфавитом? Но это для новичка очень долго.
Недаром многие из молодых учителей жалуются на головную боль, усталость и проверяют
наши тетради крайне редко, чем мы охотно пользуемся и выполняем домашние задания
небрежно. В тетради стихотворений тридцать-сорок. Неужели просидела всю ночь,
переводя строчки на привычный плоскопечатный шрифт? Или ей кто-то из <брайлистов>
читал? Кто? Школьники или преподаватели? Но если она давала читать мои стихи
другим, то это подло, низко. Ведь я рассчитывал на её порядочность! Неужели она
так поступила? Как проверить? Как узнать?>
Я был в отчаяньи. Я верил Алле Георгиевне, а сейчас - презирал!
Но за что? И почему?
Бывает, что сидишь за картами, кому-то везёт, и он выигрывает. Или новичок-рыбак,
червя насадить на крючок не может, а везёт дураку: самая крупная рыба - ему!
Почему?!
Ещё в девятом классе Клавдия Васильевна, хотя это было сверх программы по литературе
и рассматривалось некоторыми коллегами как чудачество, рассказывала нам о <говорящих
фамилиях>. Не знаю, как другие, но я открыл для себя необыкновенный мир. Возникло
ощущение, что удалось найти некий ключ к шифрам писателей. Противоречивость желаний
и поступков - Лев Мышкин, Пьер Безухов, Киса Воробьянинов, Иванушка Бездомный.
Разрушающая мир и сущность человеческого - Родион Раскольников. И такое русское,
славянское, нежное - Илья Ильич Обломов.
Может, в этом суть? Что-то ласково-колючее есть в имени-отчестве: Алла Георгиевна:
Труднопроизносимое сочетание. Вначале будто на яхте скользишь по ласковым волнам
тропической лагуны: <Алла>, потом карабкаешься на горные хребты, разрывая одежду,
разбивая в кровь лицо: <Геор-ргиевна>. Поэтому называли её за глаза только по
имени.
И я её, наверное, любил:
Окончание в следующем номере журнала
Выпуск листа на новом месте: 2367
