*Л Ю Б Л Ю П И С А Т Ь П И С Ь М А*

/Faina Shalita/

Говорят, я редкий экземпляр, потому что люблю писать письма. И
представьте - писать даже больше, чем получать. А почему? Да очень
просто. В письмах до конца дают высказать мысль и при этом, не
перебивая, внимательно слушают. Еще и как внимательно! Боятся пропустить
хотя бы слово...

Существует мнение, что в письмах все нам кажется, что не так услышится.
Именно кажется, считаю я. На самом-то деле только в письмах можно быть
до конца услышанной. И понятой тоже. Потому что если адресат не поймет
сразу, будет читать до тех пор, пока все не станет ясно. Хотя бы для
того, чтобы доказать самому себе, что для него неясностей не существует.
Ведь это тоже в какой-то степени самоутверждение.

Еще одним преимуществом писать, является то, что никто нас в это время
не раздражает. Ни голос, ни тон, ни реплики собеседника. Говори себе и
говори, пока самому не надоест.

Сочиняя письмо, ты не только выражаешь себя, но и внимательно себя же
слушаешь. А это так приятно! И особенно приятно находить в своей голове
мысли, о существовании которых не знал прежде. Это лучше всего
достигается, когда пишешь.

Вот почему я так люблю писать письма. И так как мне эпистолярный стиль
близок, я и рассказы пишу от первого лица. Это вовсе не значит, что все,
о чем я пишу, происходило со мной. Что-то, конечно, и со мной, а что-то
с другими. Образы мои часто собирательные, но все сюжеты взяты из
реальной жизни. И все происходит не так, как ХОТЕЛОСЬ бы, а как БЫЛО на
самом деле.

Итак, господа, пишите письма!

Б Л Е С Т Я Щ И Й П Е Д А Г О Г

Faina Shalita

Нина Николаевна была блестящим педагогом и замечательным классным
руководителем седьмого <<Б>>. Много хорошего и доброго вложила она в своих
подопечных. Ребята в ней души не чаяли.

Уважал ее и мальчик Тима, единственный еврей в классе. Нина Николаевна
относилась к нему весьма дружелюбно. Из всех учителей только она
называла его по имени, и не просто по имени, а по полному имени - Цилистин.

Класс был дружный и дисциплинированный, но иногда происходили нарушения
даже на ее уроках.

Однажды вздумалось Славику Соловьеву затеять на уроке опасную игру. Он
вытащил свою рогатку и стал стрелять записками в приятелей, сидящих на
задних партах.

Заметив это, Нина Николаевна быстро подошла к Славику и потребовала
отдать рогатку. Мальчик отказался и спрятал свое оружие в портфель.

- Отдай немедленно,- потребовала учительница,- не то отправлю к директору.

Славик продолжал упорствовать. Никакие угрозы не смогли сломить его
упрямства.

Учительница начинала выходить из себя.

- Отдай же, ну что ты, как еврей какой-то,- вдруг вырвалось у
талантливого педагога.

Очевидно Славику сравнение показалось нелестным. Он густо покраснел и
тут же отдал рогатку. Воцарилась тишина. Тима побагровел, молча поднялся
с парты и быстро запихнул, свои школьные принадлежности в портфель,
после чего спокойно покинул класс.

Нина Николаевна осталась стоять как вкопанная. Поняв свою ошибку, она
даже не решилась предотвратить на глазах всего класса его самовольный уход.

З Л О П О Л У Ч Н А Я П Я Т Е Р К А

Моя студенческая жизнь началась с заочной Лесотехнической академии в
Ленинграде.

Администрация разрешила мне посещать дневное отделение в качестве
вольнослушательницы с перспективой перехода на положение полноправной
студентки. Экзамены я сдавала вместе с дневной группой.

Наша группа состояла в основном из мальчиков. Только четыре девочки
каким-то образом затесались среди них. Но, невзирая на меньшинство и наш
прекрасный пол, мы не имели никаких привилегий.

Я оказалась единственной еврейкой в группе, но до поры до времени мне
этого почувствовать не давали.

Гордостью группы были три студента: комсорг, профорг и староста. Мы в
шутку их называли любовным треугольником, так как они были очень дружны
и всюду появлялись вместе. Ребята эти учились на <<отлично>>. Немыслимо
было предположить, что кто-то из них когда-нибудь мог получить оценку
ниже пятерки.

Я же отличницей не была, но математику любила со школьной скамьи.
Поэтому ничего удивительного не было в том, что по высшей математике я
получила отличную оценку. Удивительно было то, что я, единственная в
группе, состоящей из двадцати пяти человек, сдала экзамен на <<отлично>>.
Даже три добрых молодца получили по четверке.

Это было ЧП на всем факультете. Студенты перешептывались, изредка
поглядывая в мою сторону.

Я очень растерялась и стала оправдываться перед <<пострадавшими>>.

- Ну, бывают же срывы,- успокаивала их я. - Я уверена, что вы знаете
математику как минимум не хуже меня. Это просто случайность,- виновато
продолжала я.

- Но все трое! - с язвительной усмешкой заявил комсорг. - Так не
бывает.Это уже не случайность, это закономерность. Он поставил тебе
отлично только потому, что ты своя.

Высшую математику у нас читал доцент лет пятидесяти, еврей. Человек он
был весьма миролюбивый и уравновешенный. Заподозрить его в
преднамеренном завале трех отличников русского происхождения было
невероятно.

Но почему-то с этих пор преподаватель стал меня избегать. При встречах
ускорял шаг, а лицо его казалось грустным и озабоченным. И я поняла, что
все это даром ему не прошло.

Так или иначе, но <<пострадавшим>> было разрешено пересдать экзамен, и
пересдали они его на <<отлично>> уже заведующему кафедрой.

Со второго семестра к нам пришел новый математик, а нашего перевели на
другой факультет.

- Легко отделался,- обрадовалась я. Сегодня, как и тогда, я уверена, что
этот интеллигентный и честный человек не мог завысить оценку, даже желая
выразить протест против дискриминации евреев.

О П А С Н Ы Й И Н Ц И Д Е Н Т

Это произошло в феврале пятьдесят третьего года. В начальной школе на
большой перемене подрались два третьеклассника, что было отнюдь не
редким явлением.

Мальчики нещадно оскорбляли друг друга, и вдруг в эмоциональном порыве
Саша выпалил:

- Евреи - предатели!

- Что? - взревел Женя. - Русские предатели!

Только успел он произнести эти слова, как дежурная учительница схватила
обоих за шиворот и привела в кабинет директора, где в этот момент
находилась и завуч.

- В чем дело? - спросила директор.

- Пусть сами расскажут,- ответила учительница.

Саша рассказал все, утаив лишь главное - он первый оскорбил Женю.

- Как ты смел такое сказать про великий русский народ? - набросились на
Женю все трое.

- Так ведь Сашка первый сказал то же самое про евреев, вот я ему и
ответил,- пытался оправдаться Женя.

- Но ты-то как, как ты мог такое сказать? - не унималась директор. - Это
правда, Саша, что ты первый?- обратилась она к Саше.

- Правда,- неохотно ответил он.

Учителя переглянулись от неожиданного признания Саши и, почему-то ничего
не сказав ему, опять обратились к Жене

- Да ты понимаешь ли, что говоришь? - возмущалась завуч. - Объясни,
почему ты так считаешь?

- Да не считаю я так, а сказал в ответ на оскорбление.

- Нет, мы заставим тебя ответить! - вдруг закричала директор.

- Я уже ответил, но почему вы ругаете одного меня? А как же Саша смел
так сказать про евреев? Его спросите.

- А ты отвечай за себя,- вступила дежурная учительница.

- Но вы его совсем не спрашиваете, все только меня.

- А это тебя не касается,- отрезала директор.

- Тогда я вам больше ничего отвечать не стану.

- Нет, мы заставим тебя ответить. Ты не мог это сам придумать. Кто тебя
научил? - наперебой загалдели все трое.

- Никто. Я уже все сказал. Хотите - вызывайте моих родителей, я не боюсь.

Такой ответ Жени был для них совершенно неожиданным. Обсудив что-то
шепотом между собой, учителя отстали от мальчика и отпустили ребят.

Дома Женя рассказал обо всем родителям, и они приготовились к
неприятному звонку из школы. Но, что удивительно, звонка так и не было,
а инцидент замяли.

И все-таки неизвестно, что произошло бы с семьей Жени, если бы через
несколько дней не умер Сталин.

И С Т О Р И Я О Д Н О Й З А Щ И Т Ы

Весна 1956 года. Оттепель на дворе, а главное, и <<в круге первом>>.

В Институте Связи им. Бонч-Бруевича на кафедре фототелеграфии идет
защита кандидатской диссертации Самария Матвеевича Неймана.

Диссертант - начальник электротехнической лаборатории завода им.
Кулакова и один из старейших и заслуженных преподавателей, работающих в
институте по совместительству.

Аудитория битком набита доброжелателями, недоброжелателями и просто
любопытными.

За двадцать минут до защиты Самарий Матвеевич получил анонимное письмо,
что, дескать, на эту тему диссертация уже была однажды написана, и идея
не нова. Ссылались на статьи с указанием их авторов, как потом
выяснилось, не существующих.

Он растерялся. Растерялся не потому, что усомнился в ценности своей
диссертации, его расстроило коварство врагов, о существовании которых он
и не подозревал. Коллеги его любили. Многие приходили к нему домой на
консультацию. Он для всех находил время и вел себя просто, скромно и
доступно. Со многими своими идеями знакомил друзей, а спустя какое-то
время обнаруживал, что они оформляли их как свои. Узнав об этом, он лишь
разводил руками и добродушно улыбался.

Всем уступал дорогу этот благородный человек, а потому удара в спину не
ожидал.

Но не удалось недругам сбить его с толку. Казалось, эта гнусная анонимка
еще больше его мобилизовала. Защищался он блестяще.

Когда начались прения, один из сотрудников института, в котором было уже
внедрено изобретение Самария Матвеевича, положенное в основу его
диссертации, вышел к доске с опровержением основной формулы.

Самарий Матвеевич внимательно выслушал, не прерывая, и, когда тот
закончил, спокойно подошел к доске, взял указку и, не стирая
написанного, совершенно блестяще опроверг доводы оппонента.

Поднимались руки, задавались вопросы. Самарий Матвеевич с полным
пониманием дела и четко обосновывая каждый пункт, разбил своих
противников в пух и прах.

Зал взорвался аплодисментами.

Защита диссертации продолжалась пять часов. Выступившие два оппонента,
довольно известные в ученом мире, признали соискателя достойным не
кандидатской степени, а докторской.

Тем не менее был и один черный шар.

Но пока теоретики спорили, на основании этой диссертации были впервые в
СССР внедрены копировальные аппараты.

**- Публикации

http://newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=4148
<http://newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=4148>

*Боль*

*Семен Винокур, Тель-Авив*

*Автор размещенного здесь фильма о Йонатане Нетаниягу вспоминает, как
этот фильм появился...

*

*/Дорогие друзья, читатели и почитатели <<МЗ>>!
Редактор попросил меня написать краткую предысторию создания
документального фильма о Йонатане Нетаниягу.
Благодаря случаю, судьбе, не знаю, как еще сказать, мне посчастливилось
стать режиссером и сценаристом этого фильма.
Йонатан Нетаниягу - старший из трех братьев Нетаниягу - погиб в ходе
операции израильского спецназа по освбождению заложников в угандийском
аэропорту Энтеббе.
В процессе создания фильма я все больше и больше сближался с образом
своего героя. Древние кочевники говорили: чтобы увидеть, кто сидит у
костра в ночной степи, надо подойти ближе.ближе...И вот, когда я подошел
ближе к Йонатану Нетаниягу, я увидел в нем и себя, и весь наш народ,
который веками блуждал по миру в тайной надежде вернуться домой. Йонатан
Нетаниягу защищал нас всех, наш дом. Он был лучшим нашим представителем,
- чистым, открытым, сильным. Я буду счастлив, если вы почувствуете это,
читая статью или знакомясь с фильмом о нем. /*

*/Счастья вам в 5772 году и во все последующие годы! /*

*/Ваш
Семен Винокур, 10 октября 2011 года /*

Я помню, летом 76-го года папа вернулся с завода рано и был какой-то не
такой.
Там посидит помолчит, здесь засмотрится на что-то.
Потом он отвел меня в сторону, оглянулся (времена такие были) и говорит:
Израильтяне, сынок, освободили заложников в Уганде...и один парнишка погиб...
Смотрю, плачет мой папа.
- Самый лучший ...командир... - говорит. - Все его ребята живы остались, а
он погиб.

Вот так в моего папу-коммуниста, заместителя директора огромного завода,
вошел неизвестный парнишка откуда-то из далекого Израиля, и пробил его
сердце.

Прошло 30 лет с того времени, я уже был здесь, снимал кино, преподавал,
меня знали...
Звонят... <<Придите, - говорят, - мы хотим заказать вам фильм>>.
Прихожу. Сидят два лихих продюсера, оказались очень хорошими ребятами -
Волтер и Моше. И говорят: <<Сними фильм о Йони Нетаниягу>>.

Я даже вздрогнул. Это было имя того командира, который погиб в Уганде.
И сразу же встал перед моим взором мой любимый папа, покойный к тому
времени, и я почувствовал, что бумеранг, который он запустил 30 лет
назад, вернулся. И так же поразил мое сердце.

И надо было бы сказать <<Да!>>...

Но я сказал: <<Нет>>.

Они удивились. А я объяснил: <<Йони - символ Израиля. Зачем вам русский
режиссер?!>>.
Они говорят: <<Видели твои фильмы, хотим тебя>> Подумай, - говорят.

Я подумал. Было лестно услышать, что меня хотят...

Подумал...и сказал: <<Нет>>.

Дальше события развивались стремительно. Дело было в Иерусалиме. Я решил
выпить. Разбередили они душу. Папа вспомнился. Покупаю бутылку, заезжаю
к товарищу. Сразу у входа у него книжные полки, как положено. На них
такой наш джентльменский набор, чтобы все знали, куда они попадают, -
Достоевский, Толстой, Пастернак и т.д. И в углу почему-то сразу
бросилась мне в глаза такая маленькая зачуханная книжка. Я ее взял. Что
вы думаете?.. <<Йонатан (Йони) Нетаниягу. Письма>>.

Я чуть не упал. Слишком много было совпадений за этот день.

Через два часа, когда я сел в автобус, чтобы ехать домой, книга была со
мной.
Начал я ее читать. И не заметил, как прошло время, как опустел автобус,
и водитель навис надо мной...Я смотрел на него, а думал о Йони...другом
Йони...из писем.

Вышел я. Тут же позвонил продюсерам и сказал, что берусь.

Пока делал фильм, сроднился с Йони. Вдруг ловил себя на мысли, что это
я... что это мой брат...Странные вещи происходили.

Изучил всю его жизнь - этого крутого парнишки, который уехал из сытой
Америки, чтобы воевать в Израиле. И всё прошел. Марш-броски на 50-100
километров - романтично пишет о них родителям, а в письмах к братьям
добавляет: <<Ты бежишь, а в ботинках хлюпает кровь от кровавых мозолей,
но не остановиться...>>. Прошел ранения, смерть товарищей, когда они
умирали у него на руках. Всегда лез на рожон, под пули, - потом я понял,
почему...

...Но всё время хотел учиться.

Едет в Гарвард...Тут же у нас война - он обратно... После войны - снова в
Гарвард...А у нас - новая война...Снова возвращается...

В 76-м году - командир спецназа. Это и вершина его военной карьеры...И
конец жизни. А жизни-то той было всего 27 лет...

Операция в Уганде, лихая, <<наглая>>, практически им разработанная. Её
изучают во всех военных академиях мира и <<ахают>>, как это круто было
сделано.

Самолеты приземлились в Уганде, из них выехали две машины с
<<перекрашенными>> в <<угандцев>> израильтянами. За пятнадцать секунд от
первого выстрела до последнего они освободили всех заложников. (Описал в
пяти строчках, как это было, но сколько за всем этим пота и крови!).

Йони знал, что не вернется с операции, как бы лихо она ни была закручена.

Он получил очередь из <<калашникова>> в грудь и плечо.

Умирает в самолете.
Так становится героем Израиля.

...Но только для такого Йони я бы фильм не делал.
Что же я вычитал о нем в письмах?

Что герой Израиля, символ доблести, смелости, командир спецназа,
подполковник в свои 27 лет и так далее, и так далее...что он - Йони -
глубокий и очень одинокий человек.
Очень ранимый.

Он хотел понять, в чем смысл жизни и всех этих страданий и жертв,
которые приносятся...
Очень хотел любить...и чтобы его любили... Такая незащищенная душа предстала
передо мной...

Я делал фильм не о воине, а о человеке ищущем. Подкупил он меня своей
болью.

Письма его грустные, без бравады, очень правдивые, а последнее, перед
смертью, так совсем...

Пишет он Брурии - своей последней любви. Пишет в самолете, когда они уже
летят в Уганду. Цитирую отрывочно:

<<Я нахожусь в критической стадии своей жизни, в глубоком внутреннем
кризисе... Вспоминаю безумный и жалкий вопль из пьесы: <<Остановите мир, я
хочу сойти!>>. Но невозможно остановить сумасшедший шар...и поэтому
хочешь-не хочешь, живой или мертвый...ты здесь.
Хорошо, что у меня есть ты, моя Брур, и хорошо, что есть место, где
преклонить усталую голову...
Всё будет в порядке...>>.

Он пишет <<Все будет в порядке>>, но летит на операцию, зная, что погибнет.
Он говорит своему другу: <<Не вернусь>>.

Премьера фильма прошла в Иерусалиме. На премьере были все друзья Йони из
спецназа, родственники, правительство, партия...
Я, честно, волновался, что они найдут массу неточностей, особенно
спецназовцы, придерутся, что не так они целились, не так стреляли...не так
показана операция...и поэтому вышел из зала в начале просмотра, и пришел к
концу, когда уже шли титры.

Захожу. Темнота. Титры проходят. Зажигают свет. Тишина. Ну, то есть
гробовая тишина.
Первая мысль - тихо отвалить.
Тишина длится минуту, две, три.

Вдруг - смотрю: стоит парень рядом, такой крутой, под два метра, явно
оттуда, из спецназа...и глаза его мокрые...Обращаю внимание, что все тихо
подстанывают... И тут первый кто-то начинает хлопать...Ну и все
обрушиваются. Не стесняются чувств, жесткие, никогда не плачущие...плачут.

Потом ко мне подвели отца Йони, Бен-Циона, уже тогда ему было под 90. Он
сказал фразу, которая лишний раз подтверждает, что чувства побеждают
любую ментальность...
Он сказал: <<Должен был придти русский режиссер, чтобы сделать самый
израильский фильм о Йони>>...(И мне лестно, конечно, было, тут на нас все
смотрят, прислушиваются, что он скажет, он в Израиле - человек-легенда,
и тут вдруг он такое говорит. Сегодня, пересматривая фильм, многое бы в
нем изменил).

Мы с отцом Йони полчаса разговаривали... Потом подходили и подходили...

Я помню, очень хотел есть. Не ел с утра. И видел, как цель для меня, -
там, впереди, стол с едой...и там - и кофе, и пиво, и всякие вкусные
бутерброды... Но до стола я так и не добрался. Все время меня кто-то
перехватывал и говорил о своих чувствах...о другом Йони...всех он задел.

Что же произошло, по моему ощущению?
Все просто почувствовали, что место Йони пусто. Уже нет таких
романтиков. Таких подполковников, генералов, политиков. Такой боли нет.
Нет этого вопроса: для чего живу? Вопроса, который пылал в нем.

На смену пришло холодное, расчетливое время. Новое. Безжалостное.
Эгоистичное.
Сменились эпохи.

Он, Йони, искал, на самом деле, эту связь, которая называется Любовью.
Он искал ее в любви к стране, к женщине, родителям, друзьям, братьям...к
людям вообще...

А жизнь заставляла воевать, ненавидеть...И он, измученный этим
противоречием, стонал:
<<До каких пор будут эти жертвы, им нет конца?!>>.
Он мечтал о мире. Эта тема - почти в каждом его письме!..

...И тут я должен вставить свои <<пять копеек>>.
Мир может придти только в одном случае. И не думайте, что я идеалист.
Посмотрите, ведь видно, - сила ничего не дает. Против силы находится
новая сила...

Только когда мы направим мысли наши на объединение...Просто направим.
Просто решим, что мы не отвлекаемся на чушь всякую, мишуру, а начинаем
помогать друг другу мыслить в этом направлении. Создаем такое магнитное
поле Любви. Создаем сеть, в которую, мы мечтаем, попадет всё
человечество. Строим лабораторию, в которой проводим опыты над собой и
стремимся подняться над эго, над себялюбием...Стремимся соединиться...чтобы
мир не обрушился.

Yahoo! Groups Links

<*> To visit your group on the web, go to:
http://groups.yahoo.com/group/judaika/

*Д О Г О В О Р И Л И С Ь...*

/Фаина Шалита/

В двухместное купе международного вагона энергично вошел немолодой
тучный мужчина с большим чемоданом. Звали его Аркадий Павлович Хорах.
Был он хирург по профессии и ехал на международную конференцию. Разложив
свои вещи, доктор Хорах заметил, что он в купе не один. За столиком
сидел седой худощавый мужчина и читал New York Times.

Аркадий Павлович был исключительно добрым и общительным человеком и,
поздоровавшись по-английски, стал с любопытством рассматривать соседа,
обдумывая с чего бы начать разговор. Английским он владел слабо - перед
отъездом посещал ускоренные двухмесячные курсы, а когда тебе за
семьдесят - это совсем нелегко. Тем не менее хирург кое-что усвоил и не
терпелось ему применить свои знания на практике. Но сосед был поглощен
газетными новостями и казалось ничего вокруг не замечал.

Аркадий Павлович развернул <<Известия>> и принялся шелестеть листами,
временами громко кашляя. Углубившись в чтение, сосед по-прежнему ни на
что не реагировал.

Поезд тронулся. От неожиданного толчка доктор Хорах уронил газету. Листы
разлетелись, и вежливый господин пришел на помощь. Вот тут-то и
завязалась долгожданная беседа.

Объяснив соседу, кто он такой и куда едет, Аркадий Павлович понял, что
собеседник коллега и направляется в тот же город и на ту же конференцию.
Их беседа приняла чисто профессиональный характер. Доктор Хорах, с
трудом составляя английские фразы, наблюдал, как американский доктор с
не меньшим трудом пытался его понять. Наконец, после продолжительной
беседы они вспомнили, что еще не представились друг другу.

- My name is Arkady Horah,- четко произнес он едва ли не единственную
фразу, которую знал без запинки.

- Well, nicetomeetyou. MynameisJerryKatz.

- Кац? - обрадовался Аркадий Павлович. - Так, что же мы целый час
мучаемся? - сказал он уже по-еврейски.

- Конечно,- не менее обрадовался мистер Кац, и они оживленно заговорили
на языке своих предков.

П Р А В Д О Л Ю Б Е Ц

Фаина Шалита

Мы жили в районе новостроек, когда дочка пошла в первый класс. Не прошло
и месяца, как однажды она глубокомысленно изрекла:

- Мама, какой наш папа все-таки хороший. Не бьет нас, не ругается
плохими словами и никогда не приходит домой пьяный.

- Но так и должно быть,- засмеялась я. - А почему ты вдруг об этом
заговорила?

- А знаешь, Света сегодня плакала на первом уроке. Ее папа пришел вчера
пьяный, кричал и ругался весь вечер, а потом избил маму и старшего брата.

<<Хорошенькое начало>>,- подумала я и была права, ибо это было только началом.

Вскоре дочка спросила:

- А кто такие евреи?

Я объяснила, напомнив, что и мы тоже евреи.

- О-о-о! Неужели и мы евреи? - застонала она.

- Но почему тебя это так расстраивает?

- А евреи плохие люди или хорошие? - допытывалась девочка,
проигнорировав мой вопрос.

- Разные. Как и люди других национальностей.

- А вот Сашка сказал, что евреи - это жиды, и их убивать надо.

Саша жил в соседнем доме и сидел с ней за одной партой. Он всегда со
мной вежливо здоровался.

Поразмыслив, я решила пойти к его родителям.

Семья производила хорошее впечатление. Меня встретили приветливо. Когда
я закончила свое повествование, родители в один голос стали меня
уверять, что Саша такого сказать не мог, это какая-то ошибка.

- Я просто пошутил,- неуверенно вмешался Саша.

Родители тут же его отругали, а отец наградил подзатыльником и поставил
в угол. Разволновавшаяся мать со слезами на глазах клялась, что в их
доме никогда подобные слова не произносились.

- Как бы не так,- из угла комнаты подал голос обиженный Саша. - Ты же
сама, мам, вчера сказала, что твой начальник еврей - настоящий жид, и
таких убивать надо.

У Ш А Т Х О Л О Д Н О Й В О Д Ы

/Фаинса Шалита/

Лена пришла в редакцию раньше обычного в подавленном настроении. Рано
утром позвонила подруга и рассказала ужасную новость: по радио сообщили,
что возбуждено дело против врачей-вредителей в Кремлевской больнице, в
основном евреев.

Она ни на минуту не сомневалась, что это какая-то ошибка. Однако на душе
было тяжко. На работу Лена шла, опустив голову, стараясь избежать встреч
со знакомыми. С нетерпением ждала она прихода начальника. Хотелось
поделиться, обсудить... хотелось просто человеческого участия. Ведь
проработали они вместе несколько лет, и отношения сложились дружеские,
доверительные. Что начальник не был антисемитом, было известно всем, и
Лене не терпелось услышать его мнение.

Наконец он вошел и, удобно расположившись в своем кресле, с досадой сказал:

- Какой все-таки сволочной народ - эти евреи...

- Да что с вами? - изумилась Лена, чувствуя, как кровь приливает к ее
лицу - Неужели вы этому верите? Не ожидала от вас такого. Всегда считала
вас умным и порядочным человеком!

- А я таковой и есть, - полушутя, полусерьезно сказал начальник.

- Помяните мое слово: к этому разговору мы еще вернемся, - и нервно
закуривая папиросу, выскочила из кабинета.

Вот уже два года после окончания филфака она ходила на работу с большим
удовольствием. Коллектив состоял из начальника корпункта и трёх
корреспондентов. И вдруг мгновенно рухнул тот иллюзорный мир, который
она создала в своем воображении. Для нее наступили тревожные дни, когда
пришлось переоценивать отношения со многими знакомыми. Этот период
казался бесконечным.

И вдруг, вскоре после смерти Сталина, в утренней передаче она услышала,
что дело об "убийцах в белых халатах прекращено". Напряжение спало
мгновенно. Она ликовала. Наспех набросила пальто и помчалась в корпункт.
Ей хотелось смеяться и шутить со всеми прохожими, даже с милиционером,
который ее остановил, а потом долго и монотонно объяснял, что с
сегодняшнего дня площадь можно переходить только в определенном месте.

- Какие же у него мелочи в голове, это в такой-то день, - недоумевала
Лена. - Так штрафуйте же! - весело потребовала она.

- Штрафуем с завтрашнего дня, сегодня только предупреждаем, - отчеканил
милиционер.

- Н-е-е-т,- не унималась она. - Вы нарушаете постановление Горсовета.
Штрафуйте сейчас и немедленно! Я очень спешу! Отказываетесь? Ну,
берегитесь! На обратном пути вы у меня не отвертитесь! - и с этими
словами она весело побежала к своему трамваю.

В таком же игривом настроении Елена прибежала в редакцию. Там еще никого
не было. Как только вошел начальник, она, забыв ответить на приветствие,
победно объявила:

- А помните наш недавний разговор? Я вам говорила, что мы еще к этой
теме вернемся. Ну, что вы теперь скажете? Как вы могли поверить в этот
абсурд?

- Я верил своей партии, - сухо ответил он, не глядя на нее.

- Ну и продолжайте верить, - иронично сказала Елена и быстро вышла,
ломая на ходу папиросу.

Настроение резко испортилось. Лена помрачнела и горестно подумала:

- Сколько вокруг совсем неплохих людей, искренне верящих своей партии. -
И она остро ощутила свою полную беспомощность.

+++++++++++++
Все рассказы автор разрешил публиковать, только надо сообщить о публикации.
Игорь