* * *

Рассказы о Подольских художниках Валентины Спиряновой

Вадим Сергеевич Бобров
1929-2001

«Сарайный художник»

Более остро и открыто переживает несправедливость Вадим Сергеевич Бобров, ныне заслуженный художник России. Этого человека можно назвать русским самородком.

Он родился в 1929 году в деревне Владимирской области с поэтическим названием Осинки, в семье крестьянина.

«У меня отец был в деревне первый художник. Закончил заочно курсы им. Н.К.Крупской. Все время хотел, чтобы его сын был художником. Он, как Пиросмани. В каждом доме было по его работе. Прожил отец 43 года. Механик, слесарь, художник, поэт, артист – делал в клубе концерты. Его частушки тогда распевала вся деревня:

До сих пор Вадим Сергеевич нарядной считает алую рубаху, самым хорошим поэтом – Сергея Есенина, сам пишет стихи.

Начал Бобров учиться в Мстерском художественном училище, но миниатюра оказалась не в его характере. По совету преподавателей в 1947 году он без экзамена, перешел во Владимировское художественное ремесленное училище, которое окончил в 1950 году.

Вот что писал в 1997 году о годах формирования художника его друг, народный художник России Ким Бритов:

«С Вадимом Бобровым моя встреча произошла более пятидесяти лет назад, и до сих пор, хотя судьба разбросала нас в разные стороны, мы общаемся. У нас много общего в жизни и в искусстве.

… Вадим Бобров – счастливый человек. Родился в сказочном местечке Осинки, что недалеко от Мещеры. Тихая, еще не загрязненная речка Тара, что впадает в Клязьму, за ней лесной массив с грибными богатствами, которые в избытке заготавливала тетя Зина, мать Вадима, дожившая до старости, но оставшаяся вечно молодой женщиной. Охота (страсть Вадима) – в лесах еще водятся глухари. В заповедном месте воспитывался этот русский самородок.

… Надо сказать, что пейзажистами мы стали не случайно. Центральная часть России с лирическими тонкими мотивами, красивейшими храмами, построенными в двенадцатом веке, древними сказочными городом Владимиром, Суздалем, Гороховцом, Юрьев-Польским, Ростовом Великим, жизнь, окружавшая нас ярмарками, базарами, народными обычаями, отложила определенный отпечаток и сформировала нас как художников.

Я пишу эти заметки как бы от нас двоих – и это не случайно, потому что в сороковых-пятидесятых годах мы были все время вместе. Учились в Мстере на художников-миниатюристов, где мы встречались с искусством великих мастеров лаковой миниатюры: Клыковым, Костягиным, Морозовым, Брягиным, Серебряковым, Фомичевым, - которые до революции создали сказку мстерской живописи. Мы благодарны Константину Ивановичу Мазину, учившемуся в Академии художеств у Киселева, ближайшего друга знаменитого Фешина, за то, что что стали профессионалами в станковой живописи.

И во Владимире, куда Бобров переехал учиться в Художественное ремесленное училище, он попал в крепкие руки профессора Сычева Н.П., Захарова З.Н., Преображенского С.С. и многих других московских и ленинградских художников, живших в то время во Владимире. Это была школа, которую трудно переоценить. Но самая, пожалуй, основная, которая нас воспитала, - это окружающая природа, памятники старины: храм Покрова на Нерли, Золотые ворота, Дмитровский собор, Фрески Андрея Рублева и Даниила Черного, росписи Рождественского собора Княгинина монастыря.

Мы были слишком молоды, чтобы осмыслить и понять это. Мы просто жили в этом мире и только через несколько десятков лет стали понимать, насколько ценен этот период в нашем творчестве».

Вадим Сергеевич три года проработал по распределению главным художником на Владимирской ТЭЦ. Хотел поступить в Строгановское и посылал свои работы в Москву, в дом народного творчества, как когда-то его отец. Их заметила искусствовед Ирина Туржанская, вызвала его в Москву, повела к Сергею Герасимову. Было это в 1954 году. Сергей Герасимов посоветовал поселиться поближе к Москве и активно участвовать в выставках.

Так Вадим Сергеевич оказался в деревне Каледино под Подольском, где восемь лет снимал комнату в частном доме. Начал работать в Подольской мастерской, не пропуская ни одной значительной выставки. Особенно запомнились Молодежные выставки Москвы, сначала на Кузнецком, а потом в Музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина.

Рекомендации для поступления в Союз художников дали ему братья Ткачевы и Н.Н.Данилин. Членом Союза художников стал сразу, без кандидатского стажа. Дальше совершенствование шло на творческих дачах – ежегодно «Академичка» или Переславль-Залесский. Работы раннего периода связаны с традициями живописи Союза русских художников. Недаром их заметила Ирина Туржанская. Светлый колорит, сложный цвет, пастозный мазок, камерность композиции. Обычный мотив – жилище крестьянина – дом и усадьба с сараем, как его главное достояние. Никогда не пишет интерьер дома, вероятно, желая подчеркнуть неразрывность с жизнью природы, поскольку благосостояние человека здесь напрямую зависит от работы в поле.

Вадим Сергеевич в каждом мотиве стремиться увидеть образ, особый смысл, по-своему раскрыть большое понятие «родная земля». В казалось бы, случайных, а на самом деле взыскательно отобранных и глубоко понятых мотивах деревенского пейзажа художник чутко улавливает те волнующие качества, который неизменно, как добрые спутники, сохраняют жизнь русского человека. Художник «поет» в своих картинах раздумчивые сумерки, белые столбы дымов над заиндевелыми крышами деревни. В картинах много теплого чувства к земле своих предков и радости за нее – светлую, бодрую, прекрасную во всем, в каждой малости. Это может быть «Сарай в Липецке» (к.м. 1955 г.) или «Солнечный день. Каледино» (к.м. 1975 г.).

В первом случае центром нашего внимания , можно сказать, становится «портрет» сарая. Покосившийся, с обвисшей крышей, с воротами, бессильно повисшими на почти обвалившихся петлях, он являет жалкое зрелище. Почерневшее дерево сарая не лучше, чем видимая часть такого же черного от времени дома, кое-как все же заплатанного. Дом не брошен, потому что хозяуственный двор не зарос травой, жизнь здесь теплится. Работа строится на серебристо-коричневом колорите, подобным работам старых мастеров.

«Солнечный день. Каледино», на первый взгляд, - ясная солнечная картина. Только вот взгляд наш упирается в старенький забор, занимающий весь передний план пейзажа. Именно через него мы видим усадьбу напротив, так же обнесенною забором, и дерево на фоне неба. Доски забора написаны тщательно, пастозно, разнообразно проработанные в цвете, с игрой цвета и теней. Почему забор так важен художнику? Что он хочет нам поведать, строя так композицию? Может быть, это попытка дать представление об особенной жизни каждой усадьбы или, напротив, подчеркнуть беззащитность частного владения и самой частной жизни человека? Сарай и дом, как живые существа рассказывают о жизни своих хозяев. Оба пейзажа, и солнечный, и сумеречный, при внимательном рассмотрении оставляют мрачноватое впечатление. Но если видеть только живопись, то наше удовольствие будет полным. Живопись В.С.Боброва столь хороша и прямо-таки «вкусна» – ее хоть на хлеб намазывай. Может быть, в этом и кроется расхождение в оценке работ художника? Одни видят «допотопие» и чуть ли не «вредительство», а другие удивляются: художник-то хороший!

Писать потемкинские деревни он не хочет и принципиально пишет только свои Осинки, такими, какие они есть: с покосившимися избами, заколоченными окнами брошеных домов, серыми заборчиками и квохчущими возле них курами. Крестьянские «заработки» он насмешливо показал в одном из своих натюрмортов «Грибы-колосовики» (к.м. 89 г.), где к стене «прикреплена» бумажка-ценник: «Сух. Нитка – 5 р., сыр. кучка – 2 р.»

Характер у него «супротивный», как говорят в деревне. Стерпеть он ничего не может и молчать, когда его называют «сарайным художником» и чуть ли не врагом народа, не станет. В пику партийным кураторам его выбрали в художественный совет. По характеру художника и его стихи:

Мастерскую ему не давали, в горком «таскали», а оттуда то и дело звонили: «Когда вы выгоните Боброва?» веселого в этом было мало, но характер брал свое:

«Мне любая власть до лампочки. Я Родину люблю – для нее все делаю. Стабальность нужна, свое мировоззрение должно быть, но всегда хочется сделать, как ты никогда не делал. А получается, что из своей шкуры не выпрыгнешь».

Пока мы будем принимать во внимание только живописные качества работ, нам окажутся неведомыми те подводные камни, что мешали художнику спокойно и плодотворно работать. Дело скорее всего в том, что художнику действительно удалось создать свой образ России, и она оказалась большой, сильной, красивой, но крестьянской страной. Он разделил участь своего любимого поэта Сергея Есенина, – ему так же суждено было выстрадать и пострадать за свое творчество.

Грибы-колосовики, х.,м., 100х116, 1989 г.

В 1961 году колорит работ Бобровы становится ярким, декоративным. В процессе общения и совместной работы В.С.Боброва с владимирскими художниками К.Бритовым, В.Юкиным, Какуриным была создана владимировская школа живописи.

О «безоблачной» атмосфере Подольской мастерской мы уже говорили, а процессы, связанные с формированием и признанием владимирской школы живописи (через эти жернова они проходили вместе), тоже не были сахаром. Когда школа уже была признан явлением в советском искусстве и была издана монография о владимирском пейзаже, мы попытались заполучить выставку в Подольский выставочный зал. Нам ее попросту запретили в Главном управлении культуры Мособлисполкома, отказавшись объяснить причины запрета.

Владимирцы, как нам представляется, попытались соединить традиции допетровского искусства (роспись храмов, провинциальная иконопись) с импрессионистическим принципом работы с натуры, сделав живой импульс восприятия значимым компонентом картины. Они разрабатывают в основном жанр пейзажа. Бытовые сценки включаются редко и носят стаффажный характер. Монументальное решение композиции обычно связано с активной ролью архитектурного мотива ярко национального характера. При таком подходе эпическое полотно воспринимается необычно остро по эмоциональной напряженности, что не было, конечно, свойственно ни иконе, ни фреске.

Вступает в силу активность авторского начала, индивидуальность прочтения образа. При этом общие принципы не затмевают особенного – каждый художник сохраняет свой мир. Формируется гармония на сочетании незамутненных чистых цветов, культивируется энергия открытого наложения мазка, что определяет «нерв» живописи. Думается, что именно эти качества и вызвали отрицательную реакцию официальных кругов.

К 80-м годам владимирцам удалось завоевать признание. Бури стихли, и творчество Вадима Сергеевича обрело новые качества. Художник разрабатывает два типа пейзажа: небольшие. Камерные, лирические и более значительные композиции эпического склада. При этом и камерные и эпические решения несут в себе свежесть и красоту чувства, рожденного непосредственным импульсом общения с натурой.

В пейзаже «После дождя» (к.м., 88 г.) мы видим замкнутый мир, ограниченный небольшой речкой на переднем плане и опушкой леса, закрывающей горизонт. Стог пожелтевшего, высохшего сена один свидетельствует, что мир этот обитаем, и человек как-то вмешивается в жизнь природы. Композиция фрагментарна, как бы вырвана произволом художника из широкой панорамы. Наше внимание остановлено на приметной, не выисканной красоте. Мотив дан по всей возможной напряженности синего, зеленовато-звонкого. Художник бесконечно влюблен в самую малость родного ему края, и зритель вместе с ним любуется переливами зеленых, фиолетово-синих в тенях, замкнутых синими полосами воды и неба. Еще более активно фрагментарен пейзаж «Осенний лес» (х.м., 97 г.). обрезаны стволы деревьев опушки леса. Голые сучья сплетаются в непроходимую чащу. Рыжая трава с красноватыми листьями осины и конинника окружает терриконы муравьиных куч на переднем плане. Здесь нетронутое человеком царство: красуются мухоморы и прячутся боровики – тот заповедный мир природы, когда дух захватывает от красоты. Крупный план, примененный художником, придает работе монументальное, эпическое звучание, сохраняя при этом все преимущества этюдного, непосредственного восприятия мотива. Возможно, что и написано полотно в один сеанс. Вадим Сергеевич уверяет, что двухсеансных работ у него теперь просто нет, что он может писать по пять часов к ряду то состояние, что его поразило:

«Целый день хожу и не выберу мотива. И вот однажды оказывается, что я его, этот мотив, вынашивал. Прибегаю и пишу состояние. Если меня это поразило, пишу сразу. Мое состояние на другой день меняется – и завтра все будет по-другому».

Признание пришло неожиданно и неоткуда, откуда его ждали. Лет 20 тому назад работы Вадима Сергеевича Боброва стали закупать для Италии и Японии. Потом и в Бельгию, Голландию, Францию и Америку. Сейчас работы художника находятся в музеях Сахалина, Тамбова, Иванова, Рязани, Серпухова, закуплены для картинной галереи города Подольска. За сорок лет работы художника не изменилось главное – поэтическое восприятие природы, красота колористического решения работы, прелесть конкретного состояния и бесконечная любовь к своей земле, которую художник славил своими работами.

* * *

xx