Принцип Лоу

Джуд Лоу стал одним из самых выдающихся британских актеров. Но вместе со славой пришло и чрезмерное внимание прессы к его личной жизни. Сейчас, когда актеру 38 лет, он говорит, что с нетерпением ждет своего “самого продуктивного десятилетия”, которое начнется с пьесы «Анна Кристи» в театре Уэст-Энд. Он рассказывает о возвращении на сцену, борьбе за мир в Афганистане и о том, как он вновь открыл для себя любовь к Англии.

Джуд Лоу не может говорить о взломе своего телефона. Об этом мне сказал его пресс-агент до интервью. И когда я подняла эту тему в нашем разговоре – а происходил он день спустя после того, как семья Мёрдоков и Ребекка Брукс давали показания следственной комиссии – Лоу улыбнулся и изобразил застегивание молнии пальцем на губах. «Я просто не могу, потому что вовлечен в судебное разбирательство. Оно включает в себя несколько стадий. Часть его под секретом, и мне пообещали, что так и будет, если я буду молчать, мне нужно быть осторожным. Но поверьте, я бы хотел сказать очень много. Очень».

Но говорить об этом он не может, так как находится в самом центре судебного процесса. Пик взлома телефонов совпал с пиком внимания таблоидов к Джуду Лоу, и у него целых три иска против News International (крупный газетный концерн, регулирующий большее количество британских таблоидов – прим. переводчика). Это большое событие не только для Джуда – его отношения с желтой прессой и в частности с News International определяли и ограничивали его жизнь в течение последнего десятилетия – но и для будущего медиа-империи Руперта Мёрдока. Эти судебные иски – центр всей истории.

Мы находимся в пустом конференц-зале арт-центра Jerwood Space в южном Лондоне, где проходят репетиции новой пьесы с участием Лоу – очередной постановки «Анны Кристи» Юджина О’Нила. Премьера пройдет на этой неделе в театре «Донмар», и думает он только о спектакле. Это история нерушимой любви проститутки и корабельного кочегара, 1920 год. «Мир пьесы действительно меня затянул, – говорит он. – Сейчас я живу по одному и тому же графику: просыпаюсь, еду на репетиции, потом домой, учу слова, ложусь спать». И смотрит новости. В одной драме актер играет центрального персонажа кочегара Мэта Бёрка, но, разумеется, ему приходится следить и за другим захватывающим зрелищем, которое разыгрывается в теленовостях. «Конечно же, я их смотрю, - говорит он. – А кто не смотрит?»

Так драматично, говорю я, не правда ли?           

«Все это фильм. Сцена из фильма»

И Ваша роль уже определена, говорю я, имея в виду, конечно, что если бы фильм когда-нибудь сняли, Джуд с легкостью мог бы сыграть себя. Но он не понимает, куда я клоню.

«Вы имеете в виду Джеймса?»  И сразу же осознает свою ошибку. «Ой, Вы имеете в виду меня самого? Боже. Не верю, что я это сказал». Но, конечно, в роли Джеймса Мёрдока (сына медиа-магната Руперта Мёрдока – прим. переводчика) он был бы шикарен. Не знаю, почему я не подумала об этом раньше. Он специализируется на резких персонажах, неуловимо скользких типах, таких как, вероятно, самая известная его роль, с которой он в 1999-м году ворвался в общественное сознание – наследник огромного состояния Дики Гринлиф из фильма Энтони Мингеллы «Талантливый мистер Рипли». В Джеймсе Мёрдоке определенно есть что-то от Дики Гринлифа.

«Господи, – говорит он, – мне надо быть осторожнее в своих словах».

У него явно язык чешется об этом поговорить. Взлом телефонов, частная жизнь, вмешательство прессы – обо всем этом он долго и усиленно думал, но поскольку вдаваться в подробности нельзя, он отделывается туманными односложными фразами. «Дело в том, – говорит он, – что это касается каждого».

Что Вы имеете в виду?

«Это касается каждого. Каждого из нас. Ближе подойти к теме я не могу. Все мы вовлечены в это. Все мы соучастники преступления. В некотором роде, если подумать о том, что произошло и чем все это кончится. По-моему, легко считать, что мы улучшим положения вещей, думая «Ой, все закончилось» или «Это их вина». На самом деле, все мы соучастники преступления».

Вы думаете, это только начало?

«Я надеюсь, что это только начало». И он снова изображает застегивание молнии на губах. «Не хочу цитировать себя, потому лучше процитирую кого-нибудь другого. Вчера на Радио 4 был интересный выпуск передачи «Мысль на день». Я слушал не сначала, поэтому не знаю, кто это был, но он говорил о том, что Мёрдок сожалеет о содеянном. Нет, не сожалеет, он просит искупления. Просит прощения. Тот парень сказал, что его еще не судили. У него нет права просить этого, потому что суд еще впереди. А суд, осуждение – и есть центр всей этой проблемы. Они судят людей. Эти газеты осуждают людей. Меня осудили. Всем им это предстоит, и я надеюсь, они к этому готовы».

Конечно же, он говорит о том времени, когда они с Сиеной Миллер являлись самой эффектной парой на земле, и это был подарок для редакторов таблоидов и журналов о звездах. Он был красавцем, номинированным на «Оскар» за роли в «Талантливом мистере Рипли» и следующем фильме Мингеллы «Холодная гора», а Миллер, которая ввела в моду юбки в стиле бохо, была его златовласой подругой. Вместе они воплощали красоту, талант и легкую распущенность лондонско-лос-анжелесского стиля, то в сердце Голливудских холмов, то в Примроуз-Хил (престижный район в северном Лондоне – прим. переводчика), пока в «News Of The World» не напечатали подробную историю отношений Лоу с няней его детей и не разразился весь этот таблоидный ад. Миллер ушла. Лоу публично извинился. Мыльная опера продолжилась. И как только она начала сходить на нет, тот же «News Of The World» в 2009-м году в деталях рассказал о том, как Лоу завязал интрижку с американской моделью Самантой Бёрк, впоследствии родившей от него ребенка. 

Очевидно, что этими событиями Лоу не гордится, но и к его актерской работе они не имеют никакого отношения. А что вся эта история со взломом телефона уже сделала, так это раскрыла правду о самом понятии «личная жизнь». Или, точнее, о том, кто имеет право на личную жизнь, и что это означает. «Ну, я вновь воспользуюсь словом «суд», «суждение». Кто-то думает, что имеет на это моральное право, если а) нет ответной реакции. Я не собираюсь осуждать в ответ: «А давайте-ка, я взгляну на вашу жизнь». И б) это разве здоровое проявление? Для каждого, кто это читает… Как насчет людей, которые подали в аналогичную ситуацию? Это часть жизни. Не осуждайте других, просто дайте информацию. Дайте факты. Оставьте людей в покое».

Новая пьеса «Анна Кристи» – часть последнего сезона художественного руководителя театра «Донмар» Майкла Грандаджа, который в 2009-м году поставил «Гамлета», за роль в котором Лоу получил лестные отзывы критиков и номинацию на премию Лоуренса Оливье. Он начинал в театре и был успешным театральным актером задолго до того, как стал всемирно известной звездой экрана: он также был номинирован на свою первую премию Оливье (открытие года) за свою первую пьесу в Уэст-Энде «Ужасные родители».

Интересно, ностальгирует ли он по тому периоду, когда успех не сопровождался всеобъемлющей славой.

«Честно говоря, я нечасто оглядываюсь в прошлое. Я всегда стараюсь жить здесь и сейчас. Возможно, это потому что у меня не очень хорошая память, но мне кажется, что я проживаю нынешнюю главу своей жизни уже достаточно долго, и не помню, как было раньше. Я привык к тому, что делаю день ото дня».

В этом году выйдут несколько его новых фильмов, но Лоу также твердо намерен играть в театре.

 «Я все еще был под впечатлением от роли Гамлета и очень хотел продолжить свои отношения с театром. Я совсем его забросил, сделав перерыв длиною в семь лет, и не хотел, чтобы снова так получилось».

Итак, он вернулся. «Гамлет» был настоящим триумфом, хотя его, в некотором смысле, омрачил эпизод с Самантой Бёрк: «Jude knows he's been a Bard boy» – гласил один из заголовков. (Предположительно, это непереводимая игра слов. Bard’ом обычно называют Шекспира. Слова “Bard”/”bad”, «связанный с Шекспиром»/«плохой», созвучны. То есть, Джуд был плохим мальчиком, когда играл в шекспировской пьесе – прим. переводчика). И на этот раз прослушивание телефонов неизбежно внесет определенную ясность. Но с другой стороны, по словам Лоу, в пьесе «Анна Кристи» (и это особенно актуально для его персонажа) речь идет о юности и опыте, потере невинности и приобретении знаний –  темах, которые близки ему самому и очень волновали его в последние несколько лет.

Период после 30 (сейчас актеру 38) можно назвать, в лучшем случае, неоднозначным. «Думаю, все люди проходят определенные этапы в жизни. Было время, когда я не слишком позитивно воспринимал свой вклад в кинематограф или чувствовал, что иду не в том направлении. Тогда я по-новому посмотрел на свою работу. Я никогда не был фанатом работы ради работы. Мне нравится, когда то, что я делаю, имеет смысл».

В молодости он описывает себя как идеалиста. «Я был оптимистом, поборником человеческого духа, но утратил это на какое-то время. Чувствую, что в последние годы снова обрел немного этих качеств, но в определенный период я был очень невысокого мнения о людях в целом».

Что? Обо всех? Обо всем роде человеческом?

 «Ну, да. Просто меня немного расстраивало то, чем, как мне казалось, интересуются люди. Расстраивало общепринятое понятие об интересных вещах. Это было настолько далеко от того, что я считал интересным, чем интересовался, что находил захватывающим в людях. Я чувствовал себя, как в помойной яме».

А в центре этой помойной ямы была желтая пресса. Трудно переоценить, насколько серьезно пресса повлияла на его жизнь. И как серьезно, теоретически, его жизнь сейчас может повлиять на прессу. Потому что три иска, которые актер подал против News International – одни из самых значительных исков против этой компании, способных нанести ей наибольший ущерб. Согласно первому, «News of the World» обвиняется в прослушивании телефонов Лоу и его ассистента в Нью-Йорке в 2003-м, что открывает пути к преследованию News International в США и потенциально ставит под удар новостной бизнес Мёрдока в Америке. Второй иск – против газеты «The Sun» в связи с предполагаемым взломом его телефона в 2005-м и 2006-м (тогда редактором была Ребекка Брукс), и допускают, что ситуация не ограничилась участием «News of the World». Третий иск против «News of the World» был выбран в качестве прецедента в гражданском процессе, в котором участвуют 30 публичных лиц. Рассмотрение этого дела покажет, насколько высокие чины принимали решение: адвокат Лоу утверждает, что разрешение на прослушивание телефона его клиента  поступило от «очень высокопоставленного должностного лица из «News of the World».

Однако у этой проблемы более глубокие корни. Посматривая старые вырезки, я нашел интервью, которое Джуд Лоу давал газете «Observer» в 2003-м году, до того как всплыла вся эта история. Он рассказывал о двух случаях, когда вызвал полицию к дому, где тогда жил со своей женой Сэди Фрост и их тремя детьми, а впоследствии об этом написали в газетах. Был еще один случай, когда постановление о разводе из Высокого суда прислали прямо в один британский таблоид «перед тем, как прислать его мне». Как заявил тогда Лоу: «Высокий суд и полиция продают информацию. Так как же можно жить в этой стране и чувствовать себя в безопасности?»

Я зачитываю ему цитаты из того интервью, он кивает. «Да, именно в такой ситуации я находился. Так живут многие люди в этой стране в течение многих лет».

Вы действительно чувствовали, что система не работает? Что она продажная?

«Да. Точно. Именно это я и чувствовал. Мне уже тогда было известно, что некоторые действия, даже на самом официальном уровне, в итоге станут достоянием прессы, а ты окажешься в таком положении, когда не знаешь, куда обращаться. У меня было несколько ситуаций, когда меня преследовали, выслеживали, посягали на мою личную жизнь, а я не мог обратиться в полицию, потому что по опыту знал, что эти истории в конце концов сольют в СМИ.

 С другой стороны, представители полиции нередко относились ко мне уважительно и по-настоящему помогали, так что все зависит от человека».

Но полиция – это один из столпов демократии, говорю я. Хорошо, если силам правопорядка можно доверять...

 «Конечно. Забавно, правда? Все сводится к основам основ. Я все еще верю в демократизм нашего парламента. Хотя неочевидно, что все это работает. Но я все равно верю, должен верить. Кроме того, впервые за долгое время, я не хотел бы жить где-нибудь в другом месте, даже если кажется, что рушатся основы наших общественных институтов. Долгое время мне было очень неуютно в этой стране, в частности в этом городе. Я чувствовал, что меня преследуют, и мне это совсем не нравилось.

Но я не мог переехать, потому что мои дети и их мама живут здесь. К тому же, мы хорошо устроились: у нас очень разумное соглашение о совместной опеке, мы живем рядом, поэтому переезд заграницу был невозможен. В 2009-м я вернулся из Нью-Йорка – в течение трех месяцев жил там вместе с детьми – и снова без памяти влюбился в Лондон».

Лоу говорит, что «выработал особую систему». Он нашел способ, как спокойно жить в этом городе с детьми: Рафферти (14), Айрис (10) и Руди (8) (Лоу также обеспечивает Софию (1 год 10 мес.) – дочь от американки Саманты Бёрк). «Есть укромный уголок, где я могу побыть с семьей, и вовсе необязательно применять нормы закона. У меня свои методы. С другой стороны, я не сижу под домашним арестом. Не хочу никаких сопливых историй. Мы с детьми все равно живем нормальной жизнью. Ездим в метро, на автобусе и зачастую так удобней всего. Если окружаешь себя чем-то наподобие психологического пузыря, жди неприятностей».

В какой-то мере, звучит так, будто Лоу слишком рано пережил кризис среднего возраста. Впрочем, он все делает рано. Джуд вырос в Блэкхите, в юго-восточной части Лондона, где жил с родителями-учителями и старшей сестрой. В 12 поступил в Национальный юношеский музыкальный театр, в 17 бросил школу ради съемок в телесериале «Семьи», а в 23 впервые стал отцом.

 «Мне часто об этом говорят [о том, что он все делает рано]. Особенно, об отцовстве. Но просто так получилось. В то время это не было для меня проблемой. Я чувствую, что период от 40 до 50  – будет самым продуктивным в моей жизни. Это отличный возраст для актера. В 20 лет чувствуешь себя, как на минном поле, из-за всех этих стремлений и идеалов. Ну, я чувствовал. У меня были всякие стремления и творческие идеи, которые я хотел реализовать. А потом становишься циником. В 30 я начал переоценивать свою жизнь. Думаю, 40-50 будет интересное время. Я хочу снова заняться продюсированием, и режиссура всегда меня интересовала. Сейчас мои дети в таком возрасте, когда мне необязательно все время быть привязанным к Лондону».

Какое-то время Лоу даже не был уверен, что хочет продолжать актерскую карьеру. «Но я отец и должен обеспечивать семью, и это моя работа». Его назвали в честь Джуда Незаметного («моей маме просто нравилась эта книга»), и больше всего на свете он хотел, чтобы мир его признал. «Но не знаю, хочу ли этого до сих пор. Раньше хотел. Думаю, каждый актер, который в определенный момент своей карьеры заявляет, что не хочет, вероятнее всего врет. Но в то же время, какая-то часть тебя говорит: «О, боже! Как люди к этому отнесутся?» Но это не влияет на твою мотивацию. И конечно же, не влияло, когда я играл Гамлета».

«Сыграть эту роль – уже достижение. Это был очень личный опыт».

Возможно, с возрастом Лоу почувствовал определенное облегчение. В этом году начнутся съемки «Анны Карениной» по сценарию Тома Стоппарда, где он сыграет в паре с Кирой Найтли, и не бравого Вронского, а рогоносца Каренина. Кроме того, он воссоединился с коллегами по «Талантливому мистеру Рипли» Мэттом Дэймоном и Гвинет Пэлтроу в «Заразе» – горячо ожидаемом повествующем о смертоносном вирусе триллере Стивена Содерберга.

Роль в «Анне Кристи» также заставила его задуматься о старении. «Думаю, ты просто становишься мудрее. Взрослее. В спектакле есть интересная сцена, в которой мой персонаж критикует Криса, отца Анны за то, что тот винит море во всех своих несчастьях, тогда как Мэт любит море, оно для него все. Ты скитаешься по земле, говорит он, тебе наплевать на «сухопутных крыс», и все же, ты слышишь голос юношеской наивности. Что случилось с Крисом? Жизнь случилась. Он потерял жену, братьев, отца... Жизнь влияет на всех нас. Вот почему мы не выглядим моложе, когда становимся старше».

В случае Лоу, взросление сопровождалось принудительным обретением мудрости. Это был долгий, трудный, публичный процесс. Правда, я читала одно интервью, в котором он описывает публичную стирку своего грязного белья, как в некотором роде «освобождающий» опыт. «Ну, а что еще делать? Ты либо забьешься в угол и станешь отшельником, либо будешь жить в позоре. Или подумаешь, ну и ладно. И что из этого? Ну, простите. Прошу ли я прощения? Не знаю. Такие ситуации помогают шире посмотреть на вещи. Не говорите мне, что есть люди, не совершавшие поступков, о которых потом приходилось сожалеть или которые не следовало совершать. Или не делали глупостей, не говорили глупостей. Такова жизнь, верно? И в этом ее прелесть. Все мы делаем то, чего не следовало делать. А потом говорим: я больше так не буду. И быть сему».

Кроме того, из-за всех этих историй он стал осторожным не только с прессой, в интервью, но и вообще при любых разговорах: о жизни, работе. «Я хочу, чтобы видели мою работу, и немного устал от того, что меня все время обсуждают: что на мне надето, что не надето, лысею я или нет, с кем провожу время. От всего этого. Боже. Мне все это не нужно. Я даже не хочу говорить о своих ролях, потому что думаю, что они должны говорить сами за себя». Даже о своей общественной деятельности он говорит с неохотой.

Ранее я два раза встречалась с Лоу, когда он публично поддержал Белорусский свободный театр и его художественного руководителя, нашу общую подругу, активистку Наталью Коляду. В обоих случаях, он вел себя совсем не звездно. Он просто приходит туда, куда простят, и всеми силами старается оказать поддержку, не привлекая к себе лишнего внимания, что достойно похвалы. Лоу не изображает из себя мегазнаметитость. Да ведь он ненавидит слово «знаменитость», «которое означает, что меня банально ставят в один ряд с победителями реалити-шоу, шеф поварами и светскими львами, но я вижу себя по-другому. Я не приглашаю людей к себе домой и никогда не искал популярности у прессы, разве что говорил с журналистами о своих проектах, что делаю не очень часто. Раньше я рассказывал прессе о таких вещах, но сейчас мне и это кажется трудным, потому что было слишком много цинизма. А зачем Вы поддерживаете то? Или почему говорите об этом?»

Еще один его большой проект - организация Peace One Day, усилиями которой 21 сентября признали Международным днем мира. Эта во многих аспектах невероятно амбициозная идея пришла в голову англичанину по имени Джереми Гилли. В 2007-м году Лоу согласился помочь со съемками видео-обращения Гилли, а в итоге поехал с ним в Афганистан попытаться сделать перемирие реальностью. Интересно, что при всех разговорах Лоу о «помойной яме» и своем «цинизме», при всей его усталости от жизни, это занятие не для циников. Две недели назад на конференции TEDGlobal в Эдинбурге я слышала рассказ Гилли о том, как он основал Peace One Day – нелепую сказку о возникновении этой идеи («потому что я на самом деле волновался за судьбу человечества») и попытках все организовать, не выходя из комнаты в доме своей матери. И как в течение десяти лет он изо всех сил старался привлечь хоть какое-то внимание к организации, пока не заручился поддержкой Лоу.

Гилли – идеалист. Тот еще мечтатель. И чтобы погрузиться в его мир, говорю я, и мне это кажется достаточно очевидным, нужно тоже быть немного мечтателем. Ведь в какой-то мере, это путешествие повлияло на возвращение Лоу к самому себе. «Интересно. Я никогда не смотрел на вещи в этом ракурсе, - говорит он, - но это так». И он по праву гордится поездкой: в 2007-м организации Peace One Day удалось договориться о прекращении военных действий между Талибаном и силами ООН. В тот день 1, 4 млн. детей сделали прививки от полиомиелита. Подобных результатов удалось добиться и в 2009-м году.

Но тут он снова осторожничает. «Мне нужно быть бдительным. Не хочу слишком умничать. Кроме того, работа с людьми из моей сферы открывает новые возможности в актерстве. Я замечательно провел время в Каннах, оценивая эти невероятные фильмы со всех уголков мира. Все они – произведения искусства. Они вернули мне веру в кинематограф».

Если Афганистан – один из поворотных пунктов в его жизни, то разбирательства со взломом телефонов определенно станут другим. «Я думаю, публичных людей часто считают избалованными, испорченными. Эта мысль, мол, на что вы жалуетесь? Но если подумать, речь идет об элементарных гражданских правах, элементарных потребностях в личном пространстве. Такой аргумент, как «мы пишем о вас, значит, зарабатываем для вас деньги», в корне неверен. А ведь всю эту историю раздули из-за общественного возмущения ужасным нарушением прав людей, переживших большое горе. А на самом деле, вмешательство в личную жизнь человека, кем бы он ни был, одна и та же проблема. А если посмотреть с другой стороны и спросить: «А вы бы хотели, чтобы с вами так поступили?» Никто не хотел бы. Самое главное то, что в твою жизнь вмешиваются, чтобы выдумать истории, не рассказать о них, а именно придумать».

Так что же, спрашиваю, будет революция, как некоторые предполагают? «Поживем-увидим. Никогда не знаешь, когда находишься в гуще событий. Станет ясно позже». И то же самое, вероятно, применимо к нему самому. Нам еще только предстоит увидеть, как все это отразится на его жизни. Но, возможно, он прав – годы после 40 могут стать самыми лучшими.

Автор: Кароль Кадвалладр, guardian.co.uk, 30 июля 2011 г.

Оригинал: http://www.guardian.co.uk/culture/2011/jul/30/jude-law-phone-hacking-interview

Перевод: Юлия Дружинина, Карина Еганян

Источник: http://cine-manic.livejournal.com/1833.html