| ← Декабрь 2004 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
6
|
8
|
9
|
11
|
12
|
||
|
13
|
14
|
15
|
16
|
17
|
18
|
19
|
|
21
|
22
|
23
|
24
|
25
|
26
|
|
|
27
|
29
|
30
|
31
|
|||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://www.artinfo.ru/ru/news
Открыта:
22-12-1999
Статистика
+1 за неделю
Новости Искусства@ARTINFO http://www.iCKYCCTBO.ru 20.12.2004 N 128:
| Информационный Канал Subscribe.Ru |
|
Новости
Искусства@ARTINFO |
|
20.12.2004 <<"Theory
is Sexy" - 8.
(здесь) После
некоторой заминки подготовка выставки в
Зверевском центре современного
искусства продолжилась. До конца
декабря необходимо собрать все
материалы для каталога, чтобы успеть его
издать к открытию выставки, то есть к
концу января 2005 года. Однако времени для
написания текстов может быть
недостаточно. Поэтому предлагаю
форму интервью: рассылаю или публикую на
сайте вопросы и получаю ответы. Эта
переписка "разрабатывает"
тематический горизонт мероприятия,
являясь - одновременно - материалом для
каталога. SUPREMUS Zurich - 1-й выпуск. 17 декабря 2004. НА РОДИНЕ ПОБЕДИВШЕГО ИКОНОБОРЧЕСТВА. МУМИЯ. ЗОЛОТОЙ ДОЖДЬ. <...Одна из них <девушек> как-то затащила будущего Ильича на выставку в галерею дада на Парадеплац, в то самое здание, где находится кондитерская Шпрюнгли с лучшим в городе шоколадом и мороженным в виде фруктов. Произведения Макса Эрнста, Пикассо, Кандинского, Франца Марка и Арпа произвели на Ленина якобы настолько неизгладимое впечатление, что...> <...для масс медиа и здешней публики нет более важной проблемы, чем: действительно ли перформансист уринирует или только задрал ногу, и нет ли в том значительной опасности здоровью политика, является ли мочеиспускание отправлением естественной потребности, сексуальной перверсией, либо революционным актом против оболваненного образа коренных альпийцев> <<Культурный
центр «АРТСтрелка» на территории
кондитерской фабрики «Красный Октябрь»,
около спуска с нового пешеходного моста
27 декабря, в понедельник в 18.00
приглашает на новую серию выставок: Галерея планирует работать с известными художниками, не связанными жесткими контрактами с другими московскими галереями: Сергеем Базилевым, Александром Петлюрой, Гором Чахалом, Юрием Шабельниковым, Александром Савко, Константином Батынковым, Дмитрием Булныгиным, Константином Реуновым (Украина), с молодыми начинающими художниками (Анна Руссова) и российскими художниками, живущими на Западе и давно не выставлявшимися на московской сцене (Андрей Ройтер). При этом мы планируем показывать как новые, так и старые, неизвестные зрителям проекты художников. В планах галереи на 2005 год – эксклюзивное представление на московской художественной сцене художников нью-йоркской галереи – Jeffrey Deich projects и выставка рисунков всемирно известного американского режиссера Боба Вилсона. Помимо этого АРТСтрелка projects открыта для самых неожиданных гостевых кураторских проектов и других инициатив>
|
| <<АРТикуляция с Дмитрем Барабановым - № 28. Апория Ильи и Эмилии Кабаковых. Шоу дрессированных мух. Современное искусство и иллюстрация. Психоделический калейдоскоп Петра Филиппова. MMS-ка от Айдан Салаховой. Модифицированные клоны произведений Леонардо от Владимира Колесникова. Питерский арт-десант в «Файн Арте». |
| <<Зимний пасьянс |
|
Вопреки прогнозам скептиков,
конгломерат под названием АРТСтрелка
продолжает бодро функционировать.
Галереи обрастают дизайнерским жирком,
ставят двойные двери, думают об
осветительных приборах. Процесс идет. |
| <<В каждом рисунке – Символ |
|
Не секрет, что Айдан Салахова
не только медиа-артист, но и галерист.
Уже понятно, к чему клоню? Да, в галерее
«Айдан» открылась выставка новых
работ краснодарского художника
Владимира Колесникова. Проект
называется… «Символы». |
| <<Zoommm |
|
Тем временем в галерее «Риджина»
можно увидеть представленную Иваном
Чуйковым выставку под названием «Новые
работы». «Новые работы» - это генеалогически-единоутробное продолжение цикла «Фрагменты и открытки». Явлено семь полотен. В центре каждого холста расположены небольшие репродукции, воспроизводящие туристические виды архитектурных достопримечательностей Санкт-Петербурга, Флоренции, Рима, а также «Мадонну с младенцем» из собрания ГМИИ. Открытки даны на фоне многократно увеличенных их же избранных фрагментов. Таким образом, эти выхваченные куски пространства превращаются в плоскости и приобретают функции визуального паспарту. Любопытно, что с точки зрения концепции, все выбранные Чуйковым изображения объединены тем, что их традиционно «надлежит» разглядывать или созерцать-любоваться. Но, разумеется, ни один из фрагментов не дает всеобъемлющего представления о целом, поэтому репродукции и становятся «окнами» (излюбленная художником тема), позволяющими осуществить визуальный прорыв в глубины объемной иллюзии. Ловко манипулируя рамками восприятия, Чуйков переводит такие понятия как перспектива, далекое-близкое, увеличение-уменьшение и т.д. в область увлекательной игры, инициируя пристальное разглядывание. Такая уж у Чуйкова кодировка. 1-я Тверская-Ямская, 22. До 15 января 2005 |
| <<Они свободны! |
|
Долгожданное возвращение
Ильи Кабакова на Родину состоялось. Не
полностью – выставка в наличии, сам же
захворавший классик, номинированный на
получение премии «Соотечественник
года», в Москву приехать не смог. Тем не менее, Кабаков поблагодарил Ю.М.Лужкова, назвавшего художника «основателем «романтического концептуализма». Что тут скажешь, прикладываю платок к увлажнившимся глазам… Представленная экспозиция срежиссированна «с умыслом» - ведь в Stella Gallery всё эксклюзивно. Немногие из столичных галерей могут похвастаться выступлением председателя Международного Совета Российских соотечественников графа Петра Петровича Шереметьева, расточающего респекты современному искусству вообще и ИИК в частности. Аккумулированные инсталляции, не только ни разу не выставлялись вместе, но и вообще не демонстрировались в Москве. Однако это не финал, предполагается гастрольный тур (если только все работы не раскупят) - проект будет показан в лондонской Serpentine Gallery. Однако, вернемся на выставку - все перемешалось в залах галереи: ангелы и мухи, фантомы коммунальных соседей и эдемское зверье, поварешки и табуретки, etc. Центральной работой является инсталляция «Догоняющий зайца» - изломанный «тéтрисом» металлический человек мчится по зеленой лужайке за алюминиевым косым. Можно, конечно, вспомнить, известную апорию Зенона, но надо ли? Как бы то ни было, Кабаков определенно дистанцировался от роли Орфея коммунальной неустроенности. Экзистенциального отчаяния в Стэле – раз-два и обчелся. Зато художник добился существенного успеха в дрессуре мушиной популяции. Теперь эти разумные, владеющие русским языком создания выкладывают собою каллиграфические надписи: «К полету готовы!», «Мы свободны!», «Мы летим на помо…». Не долетели, гадайте теперь – на помощь или на помойку. Так что на известный вопрос Ирины Петровны Сизовой «Чья это муха?» и не может быть другого ответа кроме как – «Эмилии и Ильи Кабаковых»! Художников, которым и целого мира мало. Описывать всё не буду, выставка получилась, безусловно, внятная, репрезентативная и… своевременная. Сходите, сами все увидите. Заинтригую вас на последок лишь следующим сообщением. По словам Стэлы Кей, с настоящего момента, все произведения Кабакова, находящиеся на территории РФ, объявлены нон-грата. Обладателям шедевров надлежит пройти сертификацию в Stella Art Gallery у единственных полномочных представителей интересов художников. Не получите соответствующих бумаг – пеняйте на себя, ваш Кабаков будет считаться фальшаком. Русский музей и Третьяковка оповещены. Вы за кем стоите? Очередь просили больше не занимать… |
| <<Презентабельноэ или в ожидании НГ |
|
В соответствии с данными,
полученными из достоверных источников,
до Нового года осталось две недели. Галерея
Файн Арт отреагировала оперативно,
представив выставку «Подарки
к Рождеству». Художники-куролесы,
десантировавшиеся в Файн Арте, сплошь
из Санкт-Петербурга. Проект в известной
степени утилитарный – название
соответствует концепции. Есть
игрушечные арт-ёлки, мохнатые сумки,
блюда со снеговиками, Че Геварой,
Лениным и сердцами в паутине от Марины
Колдобской. Есть семейство Микки Мауса, изготовленное из пемзы Андреем Люблинским, роскошные бегемоты из папье-маше Ирины Заборовской, меховые хайратники, декорированные часовыми циферблатами от Ф.Н.О. Также в наличии: туго набитые матерчатые самолеты Юлии Третьяковой, кукольные домики-лайтбоксы Марины Алексеевой, «гипнотические» тарелки Марины Бондаренко, украшенные надписями вроде: «Я здоровая, красивая и уверенная в себе женщина». Раз увидев, невозможно позабыть и подносы Натальи Краевской – ярко-розовые, с Бритни Спирс, искусственными цветами, кока-колой, котятами, Гагариным в окружении голубиных чучел – классика китч-арта. Были бы лишние денюшки – непременно бы купил. |
| До новых встреч в эфире! Дмитрий Барабанов> |
| <<"Theory is Sexy" - 8. Александр Соколов. |
| <<Первый вопрос: |
| <<Мечта 60-х о
единстве мира, о снятии оппозиций
реализовалась в 90-е с появлением
единого однополярного мира. До этого
Поп Арт снял оппозицию высокого и
низкого искусства; «смерть субъекта/автора»
сняла противоречие потребитель/производитель,
а идея аутопоэзиса выступила
субститутом диалектической пары
субъект/объект; противостояние
правящего и субординированного
классов мутировало в понятие
конкуренции в рамках системы «равных
возможностей»; война полов утонула в
неразличимости различий; культурные
идентичности растворились в котле
мультикультурности. Субкультуры
коммерциализировались, андерграунд
дематериализовался как у-топия мета-позиции. Глобализация в рамках парадигмы “схлопывания» (implosion - Бодрияр) виделась апофеозом унификации – планетарная финансовая система, снятие национальных границ, универсальные языки, детериторизация локальных культур. Одновременно с реализацией пректа единого мира можно говорить об ожидании нового взрыва (explosion). Самюэль Хаттингтон предсказывает в своем произведении начала 90-х «Clash of civilizations» появление новых оппозиций. Сегодня он описывает актуальное состояние дел как «эллинистическую фазу англо-американской культуры», что подразумевает англо-американский источник современной глобальной культуры и разделение на субъект и объект глобализации. “Вызов” этой глобальной культуры может оцениваться по шкале “принятие”-“отрицание” с такими промежуточными градациями как “сосуществование” и “синтез”. Термин эллинизация изначально включает дихотомию высокого и низкого в том смысле, что греческая культура – как культура завоевателей - становилась на эллинизированных териториях культурой аристократической, в то время как автохтонные культы оставались культами «низших страт». Как иллюстрация стэйтмента Хатингтона выходит новый блокбастер Оливера Стоуна, где фенотип Александра откровенно напоминает Буша Младшего. В версии Стоуна гомофил Александр (COLIN FARRELL), дошедший в своих походах до реки Кабул, вступает в брак с Роксаной (ROSARIO DAWSON) в символических целях: рождение наследника с эллинской и варварской кровью должно объединить «мультикультурную Империю». (Кстати, не только мое клишированное восприятие установило фенотипическое сходство бактрийской избранницы Александра и Кандализы Райс.) Однако реализация этого проекта, предполагающего снять оппозицию эллины/варвары, не удалась – после смерти Александра был терминирован и наследник, а власть на завоеванных территориях оказалась в руках «чистокровных» Птолемеев. Насколько уместно говорить сегодня о состоявшемся новом взрыве (explosion) и возрождении оппозиций (субъект/объект, высокая культура vs. низкая, Империя vs. Multitudo, глобальное vs. локальное, индустриальное vs. постиндустриальное)? |
| <<Ответ Анны Матвеевой: |
| <<Ну, я не стала
бы говорить о возвращении (или, если
тебе так больше нравится, о "новом
взрыве") именно оппозиций, но что
касается вообще иерархий – то их
реабилитация в последние годы
несомненна. Я имею в виду прежде всего
иерархии как шаблон, по которому
выстраивается сознание, как способ
объяснять мир. Как всегда, с массовым
сознанием это наиболее заметно и
наглядно – отсчет можно вести с того
момента, как сгустки этого самого
массового сознания – президенты –
дружно перешли на риторику «осей» (зла)
и «вертикалей» (власти). Такая
структуризация мира и сознания была,
как ты конечно помнишь, главной мишенью
деконструктивизма и всей French Theory:
деконструкция и была предложена как
способ сделать видимой властную
изнанку иерархического мышления, а
пафос ее заключался в том, чтобы
показать, что предлагаемые для
объяснения мира иерархические
конструкции (а также и упомянутый тобой
набор бинарных оппозиций) – суть не
слепки некой реальности, но инструмент
властных, политических, языковых и пр.
амбиций, структурирующий реальность
определенным навязанным извне образом.
В качестве альтернативной парадигмы
французы предлагали плоскую,
деиерархизированную ризоматическую
структуру… ну ты знаешь, чего тут
объяснять. Так вот, сейчас мы
переживаем откат от этой плоской (в
политической терминологии это
многополярный мир, социологической –
мультикультурализм, этической –
аморалка) и возврат к иерархической. То
есть мы, видимо, вынуждены признать, что
даже если иерархизированное мышление
– действительно не имеет отношения к
реальности и является инструментом
власти, навязывающим ей свои правила,
оно тем не менее является неизбежным
modus vivendi по меньшей мере
индоевропейского сознания. Западный
человек и западный мир не могут долго
находиться в состоянии текучести и
мультикультурности, они неизбежно
начинают строить некие иерархические
структуры – как у себя в голове, так и у
себя в доме. Художники, разумеется, не могли остаться в стороне от этого процесса. Образовавшийся в процессе крушения иерархий первородный бульон характеризовался кашей из разнообразных тематик, стилистик и ценностных систем; реальность была безвидна и пуста, автор носился над нею, играя смыслами и аллюзиями. Однако бульон просуществовал недолго: сейчас мы как раз и наблюдаем, как в нем выкристаллизовываются уже вполне твердые, жесткие структурные образования. Причем, что интересно, эта кристаллизация очень сильно задействует сферу этики, казалось бы, давно ушедшую на самый задний план. Все, что происходит интересного в искусстве сейчас, связано именно с вдруг возникшей у художников необходимостью определиться именно со своей этической позицией; вдвойне примечательно то, что этическая проблематика, еще недавно опущенная ниже плинтуса, сегодня, пожалуй, в искусстве самая интересная. Все, что есть интересного в сегодняшнем искусстве, завязано на пиковых моментах личной и социальной истории, которые описываются одергивающим замечанием "Эй, это не смешно". Такая позиция была невозможна для художника (и вообще для мыслящего человека) 90-х, которому все было "смешно". И еще сегодня на щит поднимается такая штука как ответственность – если 10 лет назад говорить об ответственности было просто смешно и старомодно (какая ответственность, если нас окружают призраки и все, за что ты мог бы взять на себя ответственность, через минуту развеется как дым или изменится до собственной противоположности?), сегодня неадекватной, невменяемой, немодной выглядит именно постмодернистское иронически-игровое легкомыслие. Вещи, окружающие нас, снова обрели вес и форму. Ими больше нельзя жонглировать с постмодерной легкостью, они требуют, чтобы автор встраивался в мир, учитывая его законы и осознавая последствия. Мы присутствуем при возрождении сознательности и «длинной воли». Это и кажется мне определяющим в сегодняшней арт-ситуации; это способно стать new attitude и открыть какие-то новые эстетические и этические перспективы, определяемые этикой персональной включенности, реабилитацией самой идеи ценностной иерархии и эстетикой некоего "холодного" сопереживания. Контуры ее пока расплывчаты, опасности уже ясны (проблематичность критической дистанции и тоталитарный потенциал). Но отступать тоже некуда. – Анна Матвеева |
| <<Ответ Стаса Шурипы: |
| <<Сбылась ли
мечта 60х, была ли она мечтой о единстве
мира? Скорее, сбылась мечта позднего
Хайдеггера о культуре, трепетно
льнущей к крохам античной мудрости и
доиндустриальных суеверий, культуре
кокетливо прикрываюшейся от
домогательств техники одной рукой, а
другой рукой жмущей на все кнопки
компьютера в надежде сконструировать
реальность, в которой максимальное
количество потребителей могли бы
наслаждаться слепками с собственного
Da-sein. Ярче всего это видно в сфере масс-медиа. За последнее десятилетие изменилась концепция телевидения: the Medium is the Message превратилось в the Message is You. Трансляции в реальном времени, реалити-шоу и пр. превратили эфир в средство передачи внутреннего опыта, сняв одну из самых незыблемых оппозиций культуры 2-ой половины 20 века: поп-звезда/простой зритель. Т.е., диагональ в оппозиции господство/внутренний опыт ( от impero/eperientia) разворачивается в тире. И версия мечты 60х «открыть двери восприятия» воплощается, но в иной форме, с иными целями. Эллинизация. Есть только один критерий, позволяющий сравнить империю Александра и США сегодня: это стремление к мировому господству, в обоих случаях культура выступает важным инструментом. Учителем Александра, т.е. в определенном смысле архитектором эллинистической глобализации, был Аристотель. Есть ли у pax americana идеологическое обеспечение, сравнимое с аристотелевской системой? Может быть новый Аристотель – это Хантингтон, или он все-таки не более чем недостающее звено между англо-американским прагматизмом и пещерной геополитикой от Шпенглера/Хаусхофера? А может новый Аристотель – это Фукуяма? Тогда уж скорее Гомер Симпсон. Да, на практике культурный менеджмент в метрополиях и на окраинах ориентирован на англо-американские модели, но модели эти (еще) сырые, в них больше поэзии, чем логики: здесь, возможно, есть свой Платон, – М. МакЛьюэн, есть и софисты от институциональной теории современного искусства. Но в плане культурной политики приходится пользовать разработки варваров: вульгарно понятая философия истории Гегеля (Ф.Фукуяма) или апология диктатуры от Карла Шмитта (П.Вольфовиц). Поэтому эллинизация идет под знаменами и от имени эллинов, которых нет, и никогда не было. Эти фантомные эллины – лишь симптом отсутствия автора/суверена, мираж извергаемый капиталом в точках гиперконцентрации; он симметричен образу варваров, которым маркируются слепые пятна на поверхностях циркуляции капитала. Да, оппозиции восстанавливаются. Все они, как и до постсовременности привязаны к основной линии высокое/низкое. Но в модернистскую эпоху высокое/низкое имело статус общепризнанной вертикали, чей вектор поддерживался соответствующим метанарративом (религия, прогрессизм, социальная утопия). Сегодня эта вертикаль ориентирована индивидуально, то есть в соответствии с набором предполагаемых характеристик таргет-группы. Примерно как сверхточное оружие: на заданном участке генерируется специфическое напряжение, возникает иерархия, охват, мощность и время жизни которой определено функциями данного участка в общей ризоматической системе. Например, если россиянам хочется, они могут фантазировать о евразийской империи, но так, чтобы это не мешало импорт/экспортным операциям. То есть так, чтобы местные проекты восстановления оппозиций считывались на глобальном уровне как некая трэш-фолк культура. Не помогает и то, что похожие тенденции обнаруживают себя на множестве уровней и территорий. Российские неоконсерваторы неизменно опознаются американскими тезками как маргинальные противники тех же самых неоконсервативных ценностей, и наоборот. В этом и есть парадокс новой иерархичности: любой, сколь угодно мощный explosion в современной культуре с позиций глобальности системы является как местная турбулентность, то есть очередной кунштюк низкой культуры. Даже участок наибольшей концентрации власти, администрация США, со стороны выглядит средоточием масс-культурного бреда: ангелы-меченосцы из речей Буша мл. могут казаться откровением или персонажами комиксов, в зависимости от вышеупомянутого набора характеристик таргет-группы. Другими словами, сегодня впервые ситуация культурного взрыва обсуждается на фоне полной интериоризации подрывной политики: каждый эффективный взрыв десятки раз показывают по телевизору. Вопрос о взрыве/схлопывании, таким образом, сводится к следующему. Каковы перспективы эволюции машины, которая переводит любую попытку реставрации пары высокое/низкое во взаимодополнительное отношение возвышенное/трэш? Можно ли через ряд модуляций добиться обратного превращения? Нужно ли для этого допустить существование некой квинтэссенции культурного процесса? |
| <<Ответ Владимира Гузмана: |
| <<Прежде всего,
для внесения ясности, я бы разделил
понятия "постмодернизма" и "постмодерна".
В первом случае речь идет, по
определению Фредерика Джеймсона, о
культуре позднего капитализма второй
половины ХХ столетия. Во втором - о
посткапиталистической формации,
связанной со структурными изменениями
в самой системе общественного
производства. Насколько
постмодернистский подход адекватен в
разрешении проблематики постмодерна -
сам по себе хороший вопрос. Основное противоречие современной эпохи, на мой взгляд, состоит именно в конфликте между модернистским образом мышления и постмодернистским способом производства. Возникшая в индустриальную эпоху трудовая теория стоимости постепенно вытесняется субъективно-психологической, больше соответствующей реалиям постиндустриальной (сервисной) экономики, сам "труд" превращается в "человеческий капитал", то, что прежде рассматривалось как "спекуляция", понимается как "институциональная инвестиция", а сама эффективность общественного производства все больше рассчитывается по формуле не "сколько произведено", а "сколько продано". В целом, три классических производственных фактора индустриального общества (земля, труд, капитал) сливаются в постиндустриальный "общий фактор производства" (total factor productivity), а соответствующая классовая идеология модернизма (консерватизм, социализм, либерализм) трансформируется в персоналистическую бухгалтерию человека постмодерна. Таким образом, рассуждая о возможных оппозициях современной эпохи, следует учитывать специфический фактор индивидуалистического "постмодернистского интереса", которого не было в предыдущие эпохи "коллективистских идентичностей". Все эти новые реалии принципиально не могут быть осмыслены идейными догматиками социального модерна, вне зависимости от исповедуемых ими -измов. "Эллинизм" Хантингтона - это, разумеется, типичный концептуальный модернизм (этот термин, в приложении к современному Западу, использовал еще классик модернизма Оскар Уайльд), но не меньшим модернизмом (с постмодернистским лицом) является и "multitude" Тони Негри - создателя очередной "общей теории Всего" (по сути - новой социальной "теологии"). Складывание глобального мирового порядка предполагает последовательную смену конфронтации политических режимов и идеологий конкуренцией общественных институтов и технологий. Информационная революция (и научно-технический прогресс в целом) ведет к новым возможностям ротации элит, жизнеспособность которых перестает односторонне зависеть от исторических традиций (и ментальных комплексов) тех или иных обществ. Что касается внеперсональной конкуренции самих обществ, то здесь я бы хотел привести последние открытия британских ученых касательно "совершенномудрых древности". Как показали археологические исследования, в определенный период на Земле параллельно существовало два человеческих типа: кроманьонец и неандерталец. И тот и другой умел пользоваться примитивными орудиями труда, но неандерталец, в отличие от кроманьонца, был не в состоянии их воспроизводить и "работал" исключительно трофейным инструментом. Кроманьонец же развивал технологии и, в конце концов, физически истребил своего конкурента. Ситуация ничего не напоминает? |
| <<Ответ Алексея Пензина: |
| Чтобы определить
особенности нашего момента, конечно,
необходима смысловая периодизация
последних 15-20 лет. У тебя она сводится к
implosion/explosion. Я бы предложил немного
расширить эту схему. В 1-м тезисе ты описываешь, по сути, расхожую summa postomodernicstica – от политики до культуры и философии. Причем не делаешь ссылки на это слово, понятно, что теперь почти неприличное. Важным сигналом для меня, как «идиосинкразического марксиста», является фрагмент «…противостояние правящего и субординированного классов мутировало в понятие конкуренции в рамках системы «равных возможностей». Далее ты пишешь: «Глобализация в рамках парадигмы «схлопывания» (implosion - Бодрияр) виделась апофеозом унификации – планетарная финансовая система, снятие национальных границ, универсальные языки, детериторизация локальных культур». Как я понимаю, это эхо Фукуямы о «конце истории»? Мне кажется, что значение «глобализации» - и это мой основной тезис - возникло как раз не в этом контексте, а позже, в следующие 10 лет. Может это и было общим настроением до 91-95 года. Но потом ведь прошло 10 лет. «Глобализация» как раз появилась в уже критическом и пробламатизирующем контексте по отношению к этому порядку implosion. Сам «большой нарратив» глобализации уже нарушал еще одно правило summa postmodernistica – запрет на «grand narratives» (это два его вектора – на уровне структуры (нейтрализация оппозиций) и истории (ее дисперсия, критика «тоталитарных» больших нарративов). Для либералов и апологетов ПОМО глобализация была термином с одной стороны позитивным – как распространение либерально-постмодернистской гегемонии, с другой стороны – подозрительным, т.к. неявно предполагал некоторый «большой нарратив». История кончилась, но остался подозрительный, сугубо операциональный - а не смысловой - «большой нарратив» доведения этого конца истории, свершившегося в передовых западных демократиях, до полноты как пространственной, планетарной завершенности (отсюда все дебаты вокруг Фукуямы). Но тогда оказалось, что это не просто «операционный» нарратив, а что он, по мере своей реализации, создает новые смыслы и конфликты – модернизация против фундаментализма (перешедшие после 11 сентября к новым разделениям и фундаментализации части самого Запада, и к его расколу); политика «гуманитарной интервенции» от имени некоего пока несуществующего суверенитета универсальных либеральных «прав человека» - против национальных государств с последующей ре-активацией их собственных национализмов; транснациональные корпорации и международные капиталистические элиты - также против национальных государств и мигрирующих в глобальном масштабе трудящихся «множеств». С другой стороны, и для французских отцов-основателей «implosion» глобализация стала сейчас проблемой – последние тексты Нанси и Деррида во многом посвящены именно тому, что они называют «мондиализацией». Они рассматривают ее скорее с культурно-исторических позиций, или, точнее, с политико-теологических, деконструирующих стереотипы эпохи Просвещения. Например, для Деррида исток мондиализации – это «аврамическая традиция (иудаизм, ислам, христианство) с римскими корнями» - модель человеческого братства, скорее по апостолу Павлу, - которая понимает «мир» как братское сообщество «ближних», соседей, и лежит в основании современной структуры «прав человека» и пр (Derrida: Globalization, Peace and Cosmopolitanism). Жан-Люк Нанси связывает мондиализацию с монотеистическим проектом – выбором Запада в сторону монотеистического Бога, с его метафизическим опытом (не факт единобожия взамен язычества, а сам трансцендентный, «внемирный» статус бога, который проблематизирует само его существование, создавая одновременно будущие возможности как крайнего фундаментализма, так и атеизма, десакрализуя природу, делая ее ресурсом человеческого производства, создавая тотальный горизонт единого мира, который затем становится политико-теологической основой глобализации). Мондиализация, со всеми ее конфликтами (фундаментализм, капиталистическое «овеществеление» мира), оказывается «мондиализацией монотеизма», развертывая его внутренние возможности. Мне не близок этот «идеалистический» тип анализа, который видит в истории лишь реализацию возможностей некоторого метафизического или теологического текста, но он, по крайней мере, симптоматичен в том плане, что показывает критическое значение глобализации, богатство ее смыслов, а не просто статус инструмента распространения некоторого порядка. Сам термин «глобализация» приобрел свою политическую ценность в критическом контексте – слева. Все это вызревало в 90-х гг., и политически выразилось начиная с Сиэтла, как критика нео-либеральной идеологии и практики. Проект либеральной глобализации рассматривается не как прогрессирующее и стабильное развитие «системы равных возможностей», и не как метафизическая и стратегическая возможность Запада, а как идеологическая маскировка тактических процессов в политике и экономике после разрушения социалистического лагеря в последние 15 лет, как новое неравновесие и «наступление капитала», связанное еще и с появлением относительно нового и инновационного сегмента рынка (бирж и зон международных финансовых спекуляций в обход национальных экономик). Речь идет о дерегуляции эконимики, приватизации, демонтаже «социального государства», возникшего в свое время как компромиссная уступка правящих классов по итогам почти полуторастолетней политической борьбы. Можно предположить, кстати, что распад СССР, - который был, возможно, лишь типом Зсоциального государстваИ (а не, скажем, ЗгоскапитализмомИ) с тем отличием, что компромисс был заключен не в рамках отдельного национального государства, а между двумя блоками, союзами государств, - проходил в режиме этих общей матрицы трансформаций (дерегуляция, приватизация, теперешнее свертывание социальных льгот). СССР и восточный блок, на мой взгляд, как раз и были искомым компромиссом в глобальном масштабе, т.е. той самой конструкции, которой не хватает в нынешнем нестабильном порядке, и к которому, возможно, все придет опять в новой форме глобального суверенитета, или же компромисс окажется невозможным, и тогда мы получим новый революционный цикл. Т.е. в определенном смысле может оказаться, что все современное движение - это back to the future (конечно, это скорее вопрос). В этом смысле глобализаторское ослабление национального суверенитета играет политически двойственную роль. С одной стороны, оно создает будущие, пока смутные предпосылки для солидарных действий «множеств», мигрирующих в порядке мирового разделения труда, но с другой стороны – разрушает прежние структуры классового компромисса, создавая реакционные националистические настроения и не позволяя институционально закрепить новые возможные структуры компромисса. Этот нынешний противоречивый политический статус традиционного суверенитета, на мой, взгляд, и определяет те культурные противоречия, о которых ты пишешь – между глобальной «эллинистической» культурой американоцентричной «Империей» и варварской периферией. Дело не в культурной неперевариваемости этого «эллинизма», а в том, что за этим конфликтом культур стоят, действительно, разные политические субъекты в стадии трансформации и неравновесия – американское национальное государство, политически представляющее транснациональный капитализм корпораций и ослабление которого проявляется как позитивное, связанное с перерастанием этого суверенитета, стремящееся сделать свою национальную культуру глобальной, и локальными культурами, которые, похоже, вынуждены опять дрейфовать в сторону территориализации в рамках национальных государств (или союзов, как EC), которые ослабляются негативно, как их демонтаж. При этом мне кажется очень интересной мысль о том, что локальная культура в этих условиях как бы целиком становится «народной», «низовой» культурой «угнетенных». В этом смысле она действительно приобретает критический потенциал, хотя при этом балансирует на опасной грани националистической реакции. И мне кажется, основной вопрос для contemporary artist’a сейчас – как ему делать локальное, резистентное искусство, при этом не соскальзывая в чистую реакционность. Или же – предлагать новые «территориальности», диагональные по отношению как к национальным, так и глобальным. В нашем случае, скажем, как «искусство второго мира». Возможно, я напомнил лишь общие места, но я бы в итоге предложил бы не implosion/explosion (хотя это, мне кажется, красиво как название для выставки), а схему ПОМО-глобализация-новое неравновесие, примерно так. |
Еще больше нового и интересного в ЕЖЕДневных
Новостях Искусства@ARTINFO - http://www.iCKYCCTBO.ru
Пополнение 3-4 раза в день.
Юрий Пластинин
Дмитрий Барабанов
Александр Соколов
Андрей
Ковалев
Андрей
Великанов
Сергей Тетерин
| http://subscribe.ru/
http://subscribe.ru/feedback/ |
Подписан адрес: Код этой рассылки: culture.artinfo |
Отписаться |
| В избранное | ||
