Служба Рассылок Городского Кота

     МИР В 2000 ГОДУ
     (Эксперт, 17.01.00)
     Журнал "Эксперт" выпустил приложение "Мир в 2000 году", в котором поместил переводные статьи, права на которые принадлежат The Economist Publications. Далее следует текст части данных статей.
     
     Философы будущего (о привлекательности либеральных идей)
     Автор - Крис Паттен.
     Обратный отсчет времени до наступления нового тысячелетия сопровождался манией составления всяческих списков - лучшие из этих, худшие из тех. Кто, например, относится к величайшим мыслителям века или всего тысячелетия? Кто сделал этот мир таким, какой он есть, или, скорее, чье участие в этом было во благо, а не во вред?
     Во многих из этих списков делается попытка уравновесить политических философов, экономистов и лидеров левого крыла и их правых оппонентов - по-видимому, по принципу "с одной стороны - с другой стороны". Но если нас интересуют идеи, которые сохранились и оказались плодотворными, то зачем включать в список Маркса и порожденных им проповедников социализма? Левый тоталитаризм, столь часто окутывавший чудовищные злодеяния тиранов флером поддельного интеллектуализма, заслужил свое место в книгах по истории из-за всех смертей, несчастий и нищеты, причиной которых он стал. Современная наука отбросила то, что некогда признавалось умеренными успехами ленинизма.
     Так кто же из левых заслуживает лаврового венка по причине сохраняющегося величия? Марксистская империя - как в смысле идей, так и в смысле военного воплощения - в Европе рухнула. Социализм в Азии мутировал и превратился в китайский вариант капитализма. Тауни и Веббс, эти британские пророки социализма, уже более не являются интеллектуальными отцами экономистов, специализирующихся на развитии стран Африки. Если где-нибудь в джунглях или в трущобах еще водятся партизаны и террористы, то они, по всей вероятности, руководствуются скорее этнической ненавистью, дурным популизмом и идеалами мафии, нежели идеями старых леваков. Даже вклад социал-демократов - Дика Кросланда, Вилли Брандта и всех тех, кто пытался модифицировать капитализм, а не ниспровергнуть его совсем, - сегодня вряд ли представляет собой ходовой товар. В Британии изменение облика лейбористской партии свидетельствует об обреченности любых попыток обосновать программу государственной собственности и перераспределения. "Новый лейборизм и его третий путь" (по выражению одного из американских критиков, "оппортунизм с человеческим лицом") признает, что политика и идеи, некогда способствовавшие социальной солидарности, теперь могут привести лишь к социальной отчужденности. Сегодня задача в Европе, где очереди безработных протянулись на квартал, состоит в том, как избавиться от регулирования и сократить вмешательство государства, которое не дает нашей экономике беспрепятственно развиваться.
     Моя собственная недавняя поездка от Гонконга до Брюсселя лишь подкрепила ощущение, что интеллектуальные наследники этого века являются сторонниками того либерального порядка, который возник в веке минувшем, сторонниками тех, кто понимал прочную и многостороннюю взаимосвязь между политическим плюрализмом и открытыми рынками.
     В бытность мою губернатором Гонконга некоторые азиатские лидеры и многие из тех, кто культивировал их миф, утверждали, что либеральный порядок не является универсально приемлемым. Либеральный порядок, по их словам, был заимствованием из западной культуры, которое оказалось негодным и устаревшим в силу нового обращения к системе ценностей, предположительно близкой к конфуцианству и оправдывавшей клановый капитализм и авторитарное правительство.
     Азиатское чудо было дерзким ответом демократическим активистам и сторонникам транспарентности и незапятнанного правительства. Спросите об азиатских ценностях, и вам укажут в сторону подъемных кранов, высящихся офисных зданий и отделанных мрамором вестибюлей гостиниц. Мне повезло, и я уехал из Гонконга на день раньше, чем рухнул бат - валюта Таиланда, экономика азиатских стран дала сбой, а тщеславия у правителей и их дружков по бизнесу заметно поубавилось. Одна общепринятая точка зрения немедленно пришла на смену другой, не оправдавшей надежд. От Сеула до Бангкока правительства, да и не только они, уяснили взаимосвязь между политическими и экономическими реформами. Четкое финансовое регулирование, открытость и верховенство закона стали лозунгом Азии. Кризис в Азии и последовавшее за ним восстановление экономики вновь подтвердили правоту классических либеральных идей для всего мира.
     Европе нечем хвастать
     Это ни в коем случае не хвастовство со стороны Запада и уж тем более не триумфальные крики Европы. Жалкая история Европы, длившаяся на протяжении слишком значительной части прошедшего века, является историей того, как либеральные ценности втаптывались в грязь. Ни один европейский политик не может утверждать, что вера в рынок и в умеренность исключительно и отчетливо ассоциируются с нашим собственным способом ведения политических и экономических дел.
     Но несмотря на наше собственное вероотступничество, либеральные идеи на нашем континенте уцелели - отчасти благодаря воображаемому лидерству Соединенных Штатов, а также грандиозному успеху эволюционирующего Европейского союза. Когда я покидал Азию, мне казалось, что главной проблемой для ЕС будет то, в какой мере мы будем готовы отстаивать правоту и поддерживать сторонников рыночной экономики и демократии в Азии. Однако теперь я думаю о том, не стоит ли поискать наши главные проблемы куда ближе к нашему дому.
     Как нам нужно реагировать на чаяния европейских стран, находящихся за пределами Союза, если многие из них жаждут вступления в брюссельский клуб именно потому, что он является лучшим примером либерального порядка? Каким образом мы должны спасать балканские страны от необратимого сползания к многовековой ненависти и дальнейшим бедам? Как мы можем помочь России, Украине и другим новым независимым государствам в строительстве открытого общества, управляемого демократическим правительством? Как мы соотносим бедные страны на нашем юге, вдоль берега Средиземного моря, с нашими экономическими успехами и политической стабильностью?
     Ясно, что при решении всех этих задач мы не будем руководствоваться философскими идеями каких-нибудь левацких гуру. Если мы хотим знать, кто скорее всего станет наиболее влиятельным мыслителем XXI века, нам не нужно искать кого-либо, помимо идейных лидеров этого века, которые внесли самый значительный вклад в дело защиты и пропаганды либеральных идей недавнего прошлого. Они оказались полностью реабилитированными. Хайек и Поппер, к примеру, окажутся более полезными во всех грядущих испытаниях, чем любые сторонники социализма, которые со сменой тысячелетия будут преданы забвению.
     
     Какой мы извлекли урок (о проблемах регулирования экономики)
     Автор - Роберт Рубин.
     По поводу экономических вопросов, которые предстоит решать в ближайшие годы, есть две широко распространенные точки зрения. Во-первых, в настоящее время действуют могущественные новые силы - в особенности глобализация и технологии информационной эры, - которые обусловливают невероятные по масштабам перемены, осуществляющиеся быстрыми темпами, и это представляет собой новую парадигму. И, во-вторых, финансовые рынки и рыночная экономика заменили дирижистскую экономику и отводят правительству относительно небольшую роль в экономических делах.
     Проведя 26 лет на Уолл-стрит и шесть с половиной лет в правительстве, зная обо всех этих переменах не понаслышке, я считаю, что каждое из приведенных утверждений одновременно и абсолютно верно, и в корне неправильно.
     Очевидно, что барьеры, препятствовавшие движению капитала и товаров, в значительной мере снижены; движение капитала, а также товаров и услуг через границы чрезвычайно возросло; технология развивается быстрыми темпами. Результатом должно стать значительное повышение производительности труда, особенно в Америке, хотя официальная статистика пока в достаточной мере этого не отражает. Все это сулит большие выгоды для экономики стран, открытых для перемен и торговли и проводящих разумную политику во многих областях - от налоговой дисциплины до образования.
     Однако все больше комментаторов на основе этого выдвигают идею о новой парадигме, которая должна привести к беспрецедентным выводам, касающимся циклов деловой активности и тому подобного. Они проповедуют современный вариант знаменитого тезиса, выдвинутого в 1928 году Ирвингом Р.Фишером, знаменитым экономистом из Йельского университета: "Мы достигли плато перманентного процветания".
     Я согласен с тем, что экономические перемены приносят огромные выгоды и что более глубокое понимание экономики позволит нам реагировать на ситуацию лучше, чем когда мы проводили денежную и фискальную политику на протяжении ряда лет, последовавших за крахом 1929 года. Однако весь мой опыт подсказывает, что в конечном счете основой всех рынков является человеческая природа. То есть доверие или отсутствие такового оказывает значительное влияние на рынки и экономику, а доверие на протяжении всей истории рынков и экономики колебалось от одной крайности к другой.
     Возможно, комментаторы правы, и все это утратило силу впервые за всю историю человечества. Однако ведь возможно и обратное. И наши действия должны учитывать такую альтернативу. Те, кто определяет государственную политику, должны продолжать интенсивную работу по реформированию архитектуры глобальных финансовых рынков. Руководители компаний должны делать то, чего им никогда не приходится делать в хорошие времена: принимая решения, они должны тщательно выявлять и взвешивать риски. У меня такое впечатление, что умение ощущать риски сильно притупилось за тот длительный период, который был столь благоприятным для промышленно развитых стран, и этому также способствовало быстрое восстановление рынков, последовавшее за их спадами в 1987-м и 1998 году.
     Другим аспектом происходящих в настоящее время великих перемен является движение в направлении к рыночной экономике и отход от экономики дирижистской (управляемой). В связи с этим многие комментаторы начали говорить, будто рынки стали настолько более могущественными, чем правительства, что государственная политика отныне имеет относительно небольшое значение. С моей точки зрения, бесспорно, что попытки правительства определять рыночные цены в противовес рыночным силам обречены на неудачу, как бесспорно и то, что глобальные финансовые рынки стали могущественной дисциплинирующей силой в отношении налогов, денежной политики и т.п. Однако это всего лишь часть правды. Правительство по-прежнему выполняет жизненно важную роль: иную, чем в минувшие годы, но не менее важную.
     Правительство нам необходимо
     Правительство должно выполнять функции, которых рынки по своей природе не могут или не будут выполнять оптимальным образом, и эти области представляют собой фундамент и границы рыночной экономики. В качестве примера здесь можно привести государственное образование, защиту окружающей среды, национальную оборону и систему социального обеспечения. В ближайшие годы самым важным предметом дебатов станет вопрос о том, где следует проводить границу между тем, что делают рынки, и тем, что делает правительство. И такое обсуждение не должно сводиться лишь к тому, какие функции следует выполнять правительству; необходимо также применительно к каждой такой функции определить, в каких пределах правительство должно выполнять ее самостоятельно, а в каких оно должно обеспечить стимулы или предоставить субсидии частному сектору. Школьные ваучеры, тюрьмы, находящиеся в частной собственности, рынок торговли квотами на загрязнение окружающей среды - вот отличные примеры того, что составляет предмет такого обсуждения в Соединенных Штатах.
     Таким образом, чем больше мир меняется, тем больше он остается прежним, в том смысле, что в конечном счете анализ рынков требует анализа людей и человеческой природы. Будущее глобальной экономики выглядит многообещающим, но чтобы эти обещания реализовались, государственный и частный секторы должны с умом действовать на многих фронтах, нередко вступая при этом в конфликт с традиционным для сегодняшнего времени образом мысли.
     
     Конец начала доминирования США
     Автор - John Micklethwait.
     Всегда опасно заявлять, что компании одной конкретной страны занимают верхние места в списке лучших. В 1989 году член японского парламента Шинтаро Ишихара (Shintaro Ishihara) заявил: "У Соединенных Штатов надежды нет". В это же время американские ученые мужи превозносили до небес японскую традицию промышленного планирования. Журнал The Harvard Business Review восхвалял "непревзойденную" систему финансового регулирования этой страны. А невесть откуда взявшиеся десятки книг пытались втолковать, что большая часть Калифорнии закончит свое существование как дочернее предприятие Мацушиты (Matsushita). С тех пор доля Японии в капитализации мирового фондового рынка уменьшилась с 40% примерно до 10%.
     Теперь тот же ореол непобедимости окружает американские компании. Гибкость, быстрота, изобретательность, безжалостность - это всего лишь малая толика достоинств, которые считались чисто американскими. В ежегодном списке самых обожаемых в мире компаний, публикуемом журналом Fortune, верхние десять фирм в 1999 году были из Соединенных Штатов Америки; а среди 25 лучших были всего лишь три неамериканские фирмы - Sony, Toyota и DaimlerChrysler.
     Что, снова все ошиблись? По большому счету - нет. Даже если вы полагаете, что американский фондовый рынок переоценен, даже если вы скептически относитесь к "новой экономике", американские фирмы по всем показателям конкурентоспособности пока опережают равных себе противников. И все же в Европе (и в меньшей мере в Японии) намечаются некоторые признаки того, что фирмы начинают учиться держать удар. Перефразируя Уинстона Черчилля, будущий год не станет началом конца доминирования Америки, но может стать концом его начала.
     В бизнесе, даже еще более, чем в политике, единственно постоянной является перемена. Одним из способов, который позволил американским фирмам догнать своих японских соперников (если считать, что они когда-либо вообще от них отставали, хотя это предмет уже другого спора), было копирование их деятельности. Все эти книги насчет качественного менеджмента и "тощего" ресурсосберегающего производства возымели эффект. А смогут ли догнать Америку европейцы и японцы? Сегодня превосходство американцев очевидно, но оно отнюдь не носит тотального характера. Есть несколько отраслей (например производство предметов роскоши в Европе и потребительской электроники в Японии), в которых американцы все еще отстают. И в некоторых "нейтральных" географических районах неамериканцы тоже имеют довольно хорошие результаты. Японские фирмы занимают сильные позиции в развивающейся Азии, европейские - в Латинской Америке.
     В общем плане американцы впереди потому, что, во-первых, они "худее" (по численности персонала) своих соперников, а во-вторых, они освоили новые технологии. Поддерживаемые на плаву такими причудами, как, например, реинжиниринг, американские фирмы потратили большую часть времени в начале 90-х годов на то, чтобы "похудеть" за счет увольнения не только производственных рабочих, но и сотрудников управленческого звена; и они продолжают сокращать кадры и нанимать более дешевую рабочую силу в других странах. Для сравнения, в Европе и Японии компании более "добрые", ленивые, несправедливо сдерживаемые своими правительствами или просто-напросто верные принципам своих акционеров. Хотя темпы роста продаж в Европе в основном такие же, как в Америке, маржа прибыли в континентальной Европе чуть ли не вполовину меньше, чем в Штатах.
     Но есть и признаки перемен. Инвестиционные банкиры уже поговаривают о том, чтобы европейские фирмы взяли на вооружение более агрессивный "американский" подход к сделкам, касающимся слияния и приобретения компаний. Конечно, такие европейские гиганты, как Daimler-Benz (ныне DaimlerChrysler) и Fiat, когда-то считавшие себя неуязвимыми, уже начали обрубать "неосновные" операции. Активность акционеров в Европе сейчас на подъеме; то же можно сказать и о выплатах по результатам работы.
     Американские фирмы всегда умели продавать свою продукцию 250 миллионам человек прямо у входа в их дома. Теперь благодаря единому рынку и единой валюте европейские фирмы тоже должны суметь получать прибыль от экономии, основанной на росте масштаба производства. По сравнению с Америкой, в Европе вдвое больше автомобилестроительных фирм, в восемь раз больше локомотивостроительных компаний и в десять раз больше тракторостроительных фирм.
     Десять лет назад было много разговоров о том, как японским фирмам удалось добиться технологического преимущества перед Западом. Теперь это кажется смешным. Американские фирмы, несомненно, доминируют не только в большинстве хорошо известных высокотехнологичных отраслей, связанных, например, с компьютерами, биотехнологией и программным обеспечением, но и в менее сложных отраслях типа производства пластмасс или строительства. Американские компании быстрее других усвоили Интернет и начали осуществлять коммерческую деятельность при помощи электронных средств.
     Однако и Европа не лишена надежд. В фармацевтике этот континент не уступает Америке. Некоторые части континента, Финляндия например, опутаны компьютерной сетью больше, чем Америка. А в области одной технологии, которая с каждым днем становится все более важной, - беспроводной телефонной связи благодаря таким фирмам, как Nokia, Eriksson и Vodafone-Airtouch и всепроникающему стандарту GSM, Европа заметно впереди. Европа и Япония (последняя в этой области также опережает Америку), станут двумя первыми рынками, на которых будет введен общий глобальный стандарт. Поскольку Интернет мигрирует в сторону "интеллигентных" портативных пользовательских устройств, которые могут подстегнуть неамериканцев.
     Континентальная Европа - это своего рода трясина, здесь экономике мешают регулирующие органы, высокие налоги и жесткие законы. Даже если бы во Франции появился лидер-хозяйственник, имеющий технологический ум, как у Билла Гейтса, и перестроечный жар, как у Джека Уэлча (Jack Welch), как бы он смог обойти 35-часовую рабочую неделю, недавно введенную в этой стране? Или социальный устав ЕС? Законы уже давно являются лучшим другом американского бизнесмена. Европейские лидеры любят утверждать, что оковы падают - даже в парижское "правило" вкралось нечто подобное бранному слову - но надо торопиться.
     Консультанты фирмы McKinsey считают, что только одна пятая часть мировой продукции, или 6 трлн. долларов США из общей суммы 28 трлн., является на данный момент глобально конкурентоспособной, то есть готовой к всемирной конкуренции по товарам, услугам или собственности. Но уже в течение ближайших 30 лет, по мере роста известности в мире стран с различными экономическими системами (например Китая и Индии) и укрепления отраслей хозяйственной деятельности (розничная торговля и финансовые услуги), четыре пятых мировой экономики будет всемирно конкурентоспособно. Это тот приз, который хозяйственные лидеры остальной части света должны попытаться вырвать из рук американских компаний. Но им надо пошевеливаться.
     К 2002 году только три из 25 самых ходовых в мире лекарств будут изготавливаться в Европе. Американские компании, свободные от европейских ценовых пут, получают здесь колоссальные доходы.
     
     Наступление на налоги
     Автор - Мадсен Пири.
     После нескольких тысяч лет постоянства в вопросе о налогах, 2000 год, вполне возможно, запомнится как год, когда все серьезно изменится. Налоги, взимавшиеся царем Хаммурапи в Вавилоне в 2000 году до нашей эры, увековечены на глиняных табличках, хотя сама практика взимания налогов, безусловно, еще древнее. Власть предержащие всегда старались обратить какую-то часть доходов от экономической деятельности в свою пользу. Лорды взимали феодальную дань со своих вассалов; землевладельцы облагали податями торговцев; гангстеры вымогали отступные у мелких предприятий; правительства взимали налоги со своих граждан. Несмотря на разные наименования, сам принцип оставался неизменным: те, кто не производил, забирали ресурсы у тех, кто производил, и тратили эти ресурсы на совершенно иные вещи.
     Дело принимает иной оборот в силу сочетания нескольких факторов. Во-первых, налоги становится все труднее собирать. Капитал мобилен как никогда и проявляет тенденцию перемещаться из тех мест, где есть налоги, туда, где их нет. Правительства не могут менять свои границы и полномочия так же быстро, как компании меняют место нахождения. Попытки создать некие транснациональные налоговые органы почти наверняка обречены на провал в силу международной конкуренции, цель которой - привлечь коммерческие предприятия. Многие компании предпочтут остаться недосягаемыми для таких органов.
     В результате глобализации экономики и развития Интернета покупки теперь можно совершать, невзирая на границы. Люди приобретают книги, одежду и автомобили в других странах, и любой министр финансов, который решит обложить налогом эти покупки, обнаружит, что его налоговая база сокращается.
     Стало труднее следить не только за движением капитала и товаров. Даже заработная плата пересекает границы. Рост сферы услуг означает, что многие приносящие доход виды деятельности могут носить трансграничный характер, что создает дополнительную головную боль для и без того перегруженного министерства финансов. Более того, темпы развития электронной деятельности, за которой столь трудно проследить, ускоряются.
     Не менее важным фактором является рост политического сопротивления. Последняя четверть этого века была ознаменована движением против налоговых ограничений, центром которого выступали Британия и Америка. Движение заявило о себе в знаменитом Предложении N13, выдвигавшемся в рамках знаменитого калифорнийского референдума о сокращении налогов, однако наиболее яркое свое проявление идеи движения нашли в сокращении налогов, проведенном в 1980-х годах г-жой Тэтчер и г-ном Рейганом. Британские тори встали у руля страны в 1979 году, когда максимальная ставка подоходного налога составляла 98%, и уступили этот пост через 18 лет, когда ставка равнялась 40%. На самом деле их противники, лейбористы, смогли прийти к власти, только дав твердое обещание не повышать ставки налогов.
     В Соединенных Штатах Джордж В.Буш не станет повторять ошибку своего отца, который увеличил налоги, несмотря на молчаливое недовольство. Сегодня электорат этого не потерпит. Люди понимают, что правительства тратят деньги менее осмотрительно и менее эффективно, чем они могли бы делать это сами.
     Одним из важнейших направлений использования налоговых поступлений является выплата пенсий. Но и в этой сфере повсеместно происходит революция - столь же важная и всеобъемлющая, как приватизация. Полноценные персональные пенсионные системы, основой которых являются личные сбережения, вытесняют плохо финансируемые государственные пенсии, обещанные правительствами. В последнем случае налоги собирают с молодых, чтобы поддерживать пожилых. В первом случае пенсионные системы инвестируют сбережения молодых, призванные обеспечить их самих в старости.
     Пример, которому последуют все
     Первопроходцем в данной области является Сингапур, который еще в 1950-х годах ввел индивидуальные сберегательные счета, однако мир принял эту идею на заметку лишь в 1981 году, когда Чили впервые заменила государственные пенсии частными фондами. Примеру этих стран следует все больше государств в Южной Америке, к которым недавно присоединилась и Польша. Британия также в значительной мере перешла к частным персональным фондам, которые по совокупной стоимости - а она значительно превышает 1 триллион долларов - обгоняют фонды всех британских партнеров по ЕС вместе взятых. Носящие рудиментарный характер государственные пенсии в Британии все в большей мере утрачивают свое значение.
     Схемы перераспределения налогов беззащитны перед лицом демографических перемен. Если число пожилых людей растет, если им требуется оказывать поддержку в течение большего количества лет или если число работающих сокращается, то такие диспропорции могут возложить неприемлемое налоговое бремя на молодых. Бельгии, Франции, Италии и в наибольшей степени Германии еще предстоит ощутить налоговые последствия тех социальных обязательств, которые они бездумно раздавали. Их дорогостоящие попытки справиться с этой проблемой будут одной из главных экономических драм предстоящего десятилетия. Кроме того, финансируемые за счет сбережений фонды имеют более высокую стоимость. Фонды растут вместе с экономикой, помогая ей, в свою очередь, инвестициями и получая более высокие доходы, нежели те, которых можно было бы ждать от правительства.
     Наступление на налоги, таким образом, ведется по трем направлениям: большая мобильность, обусловленная глобализацией, сопротивление электората налогообложению и отход от пенсионных систем, финансируемых за счет налогов. Все это усложнит жизнь министров финансов. Британия решает эту проблему, выбрав "хитрые" налоги, которых "не видно", но лишь немногие думают, что такое решение станет чем-то большим, нежели временной уловкой. Более кардинальным решением для министров финансов было бы признание ими существующих ограничений, а для правительств - необходимости жить по средствам.
     
     Время отрезвления
     Автор - Хэмиш Макрей.
     Первый год нового тысячелетия ознаменуется новым, более осторожным, подходом на финансовых рынках. Праздник 90-х годов на большей части рынков прошел великолепно: единственным серьезным катаклизмом десятилетия для развитых стран мира стали японские акции. Однако в последние месяцы 1999 года уже проявилось осознание того, что никакой праздник не может длиться вечно и наступит момент, когда придется выйти на ночную улицу и отправиться домой.
     С глобальной точки зрения величайшим достижением 90-х годов стало обуздание инфляции, этого бича второй половины XX столетия. Рынки отпраздновали это событие. Они также попытались отпраздновать произошедший в последние пять лет инновационный взрыв в области коммуникаций или, по крайней мере, приспособиться к нему. Несомненно, новые технологии изменят показатели мировой экономики, подняв ее на новый уровень или даже на два, как это происходило в прошлом в результате других взрывов в области технического прогресса. Но как определить цену таких нововведений? И наконец, в 90-е годы наблюдался устойчивый процесс глобализации мировой экономики, важнейшую роль в котором играли сами рынки, но порой он приносил неприятные сюрпризы, когда одна частица мира не соблюдала глобальные правила игры.
     Итак, 2000 год поставит перед рынками три задачи. Первая заключается в том, чтобы определить общий уровень инфляции, который будет господствовать в первой половине столетия. Будет ли он соответствовать существующим целевым показателям центральных банков - 0-2,5%? Или инфляция достигнет примерно 3-5%? Или же следует ожидать падения мировых цен?
     Вторая задача - оценить нововведения. Финансовые рынки неплохо научились справляться с техническими нововведениями, но при этом они столкнулись со сложной проблемой оценки технологий, связанных с Интернетом: колебания цен в 1998-м и 1999 годах свидетельствуют о допущенном ими "проколе". Рынкам необходимо исправить это в 2000 году.
     И третья задача, которая в наиболее явной форме стоит перед валютными рынками, заключается в том, чтобы уяснить, какова на сегодняшний день реальная степень глобализации мира. Вот один из очевидных вопросов: имеет ли еще значение состояние текущих статей платежного баланса? В начале 1999 года рынки решили, что не имеет, однако к концу года они пересмотрели эту точку зрения, в особенности в отношении доллара.
     Вполне вероятно, что в 2000 году рынки во всем мире неожиданно решат, что глобальная дефляция в ближайшие полвека так же вероятна, как и глобальная инфляция. Конечно, будут взлеты и падения цен и кратковременное беспокойство в отношении растущей инфляции приведет к повышению краткосрочных процентных ставок. В первую очередь это отразится на долларе, затем - на евро, а к концу 2000 года - на иене. Однако глобальные процентные доходы по облигациям не должны повышаться, и к концу 2000 года вновь проявится долгосрочная тенденция снижения доходности. Падающая доходность облигаций поддержит спрос на акции, для которых первое полугодие вполне может оказаться тяжелым. Иногда рынки имеют тенденцию к понижению, фиктивные предприятия лопаются: американские акции, например, значительную часть 1999 года предлагались по завышенным ценам. Чтобы рынок с тенденцией к понижению не нанес ущерба реальной экономике, необходим ключевой фактор в виде надежной опоры для цен на акции. Такой опорой могла бы стать перспектива продолжительной стабильности цен. Если центральные банки сохранят доверие к рынкам, цены на акции будут вести себя надлежащим образом. В противном случае можно ожидать, что год будет трудным для всех крупных фондовых рынков.
     Что касается второй задачи, то можно ожидать, что к концу 2000 года рынки смогут гораздо более уверенно устанавливать цены на акции компаний, работающих в сфере высоких технологий. Вытеснение спекулянтов с рынка сделает абсурдными некоторые завышенные оценки середины 1999 года, но при этом рынки поймут, что новые технологии повысят производительность всех секторов бизнеса. Как только рынки осознают, что прибыль скорее будет поступать не от новейших разработок, а от более умелого их применения, они станут обращать внимание на суть, а не на искусную рекламу. Следовательно, можно ожидать более зрелого подхода к оценке технологий: инвесторы начнут стремиться к прибыли, а не к росту компании. Возможно, они не потребуют прибыли сегодня, но они захотят снять сливки завтра, а не в каком-то неопределенном будущем.
     Третье - это оценка глобального давления на валюты. В туманном и далеком прошлом (например, десять лет назад) рынки считали, что дефицит текущих статей платежного баланса свидетельствует об экономической слабости. Недавно они стали расценивать это чуть ли не как признак силы - дефицит текущих статей платежного баланса рассматривается как свидетельство активного роста и притока капитала, что, в свою очередь, свидетельствует о доверии к экономике как внутри страны, так и за рубежом. Если рынки сейчас начнут проявлять большую осторожность, они захотят, чтобы дефицит начал уменьшаться, и если Соединенные Штаты не сократят свой дефицит текущего платежного баланса, то можно ожидать, что это отразится на долларе. Если это произойдет, то другие "английские" валюты, включая фунт стерлингов, также пострадают. Евро после своего болезненного рождения станет более здоровым, но и более беспокойным двухлетком. Здоровым, так как экономический подъем в Европе приобретет более устойчивый характер. А беспокойным потому, что "единая для всех" процентная ставка будет означать, что две трети европейских стран используют неверную ставку. Напряженность между медленно вызревающим центром и бурлящей периферией зоны евро будет расти. Что касается других регионов, то можно ожидать, что иена приобретет неожиданную стабильность, и постепенное восстановление доверия к этой валюте на большинстве развивающихся рынков будет продолжаться.
     Таким образом, для финансовых рынков 2000 год станет годом более вдумчивого и зрелого подхода, чем 1999-й. Можно ожидать, что процентные доходы по облигациям во всем мире в конце года снизятся по сравнению с его началом, что цены на акции будут расти и сохранять устойчивость вне зависимости от прочих событий. Можно ожидать, что акции технологических компаний будут котироваться на основании продуманной оценки того, как скоро эти компании смогут приносить прибыль, а не того, насколько они могут разрастись. А также можно ожидать валютной стабильности, однако при том непременном условии, что дефицит платежного баланса начнет исправляться.
     Что же может дать сбой? Финансовые рынки и население в целом слишком верят в возможности центральных банков. В то же время способность последних управлять экономикой с известной точностью ограничена куда сильнее, нежели принято считать. Непосредственную угрозу представляет собой отнюдь не то, что инфляция вновь станет выражаться двузначной цифрой, как это было в 1970-х годах, поскольку центральные банки поспешат увеличить учетные ставки в случае ускорения темпов роста цен на потребительские товары. Существуют новые угрозы, и их еще не вполне осознали центральные банки, которые всегда считали своей основной функцией борьбу с инфляцией. Их новые враги - инфляция финансовых активов и дефляция на товарных рынках.
     Если судить с точки зрения низкой инфляции, то можно считать, что и ФРС, и Банк Японии отлично справились со своей работой. Однако стоит вглядеться пристальней, и мы увидим, что американская экономика демонстрирует тревожные признаки избыточности. Цены на акции завышены; фирмы и семьи увлеклись получением кредитов; величина денежного агрегата М3, широкая оценка денежной массы, росла в реальном выражении самыми быстрыми темпами за последнюю четверть века; и дефицит текущего счета платежного баланса приблизился к рекордным показателям. Все это классические признаки спекулятивного бума. ФРС делала большую ошибку, игнорируя цены на акции и другие указанные диспропорции. Опыт показывает, что быстрый рост цен на такие активы, как акции или имущество, может быть столь же опасен, как и инфляция, выражающаяся в росте цен на потребительские товары.
     
     Мировой фондовый рынок и положение национальных экономик
     Автор - Дэвид Хэйл.
     Удержится ли на завоеванных рубежах резко возросшая капитализация глобального фондового рынка - с 9,3 триллиона долларов в 1990 году до примерно 25 триллионов сегодня? В результате положительной динамики рынка на Уолл-стрит на Соединенные Штаты ныне приходится около половины капитализации мирового фондового рынка по сравнению с 30% в 1990 году. Напротив, доля Японии сократилась с 40% до почти 11%, и это самый низкий показатель за весь период с начала 1950-х годов. Рост капитализации американского фондового рынка сыграл решающую роль как катализатор роста потребительских расходов и капитальных вложений. Но при капитализации фондового рынка, достигшей 150% ВВП (при том, что в среднем за последние 60 лет этот показатель равнялся 49%), существует риск, что корректировка окажет более негативное воздействие на внутренние расходы, нежели предыдущие периоды "медвежьей" конъюнктуры рынка. Такая инфляция активов - и ошеломительное воздействие, которое на реальную экономику окажет корректировка в размере, скажем, 25%, - станет в 2000 году самой большой проблемой для Алана Гринспена.
     Движущей силой экспансии американского фондового рынка стали поразительные результаты, достигнутые в технологическом секторе. Его рыночная капитализация превысила 2,7 триллиона долларов. На этот сектор сегодня приходится около четверти общей капитализации фондового рынка США по сравнению с 10% в 1990 году. Меняющаяся структура фондового рынка отражает тот факт, что на сектор информационных технологий в настоящее время приходятся около 20% акционерного капитала США, 18% - Британии, 14% - Швеции, 11% - Германии и 8% акционерного капитала Японии. Лидером этого процесса является компания Microsoft, чья рыночная капитализация составила примерно 500 миллиардов долларов. Если Microsoft удастся в течение еще одного года сохранять темпы роста, достигнутые в 1998 году и в начале 1999 года, то вскоре она сможет претендовать на вступление в "большую семерку" - группу из семи самых богатых стран: рыночная капитализация компании превысит ВВП Канады.
     Но если технологический сектор переживает бум, то стоимость таких традиционных отраслей, как горнодобывающая и тяжелая промышленность, снизилась. В середине 1999 года общая рыночная капитализация глобальной металлургической отрасли, включая металлургические комбинаты, золотодобывающие шахты, предприятия по добыче медной руды и другие компании по добыче природных ресурсов, составляла всего лишь приблизительно 320 миллиардов, или немногим более 60% рыночной капитализации Microsoft. Интересно понаблюдать, какую прибыль смогут приносить акции высокотехнологичных компаний в 2000 году. Однако отметим, что в последующие годы эта гигантская перемена обусловит и аналогичные перемены в обществе.
     Ни один регион мира не изменится в 2000 году сильнее, чем Япония. В своей современной истории Япония придерживалась системы "капитализма участия" (stakeholder capitalism), в которой прибыли играли не столь решающую роль в корпоративном процессе принятия решений, как вопросы продаж, величины активов и занятости. В результате японские компании обеспечивают капиталоотдачу в размере всего лишь 2% (в США этот показатель составляет 20%, а в Западной Европе - 15%). Однако падение нормы прибыли привело к спаду на фондовом рынке, что готовит почву для революции в отношениях между менеджерами и акционерами. Из-за низких доходов, получаемых на фондовом рынке, у японских фирм образовалось непогашенное обязательство по пенсионным отчислениям в размере 80 триллионов иен (730 миллиардов долларов). Они, вероятно, исправят эту ситуацию, внеся в пенсионный "котел" большую долю акций, находящихся в корпоративной кросс-собственности. Такая система перекрестного владения акциями представляет собой финансовый аналог "капитализма участия". Когда ситуация будет таким образом исправлена, в Японии впервые за всю ее послевоенную историю возникнет мощное движение, требующее, чтобы фирмы уделяли больше внимания прибыльности. По иронии судьбы, стареющее японское общество будет вынуждать частный сектор перейти к более динамичной форме капитализма с тем, чтобы обеспечить доходы все большего числа пенсионеров.
     Стоит обратить внимание и на радикальные перемены в Европе. Возьмем, к примеру, быстро растущий немецкий рынок - Neuer Markt, на котором зарегистрировано свыше 125 небольших высокотехнологичных компаний, а совокупная рыночная капитализация составила примерно 40 миллиардов долларов. На компании, специализирующиеся на программном обеспечении, приходятся около 22% этого рынка, а на Интернет-провайдеров и другие компании, связанные с Интернетом, - еще 20%. Рост нового рынка знаменует собой "прорыв" в сфере народных инвестиций в акции - самый драматичный за всю историю Германии со времен второй мировой войны. Это не просто новый рынок, это новое мышление. И это является хорошим предзнаменованием для Франкфурта и плохим - для лондонского Сити. В самом деле, если раньше торговля на немецком фондовом рынке замирала в период иудейских религиозных праздников, то теперь объем торговли снижается во время студенческих каникул.
     В 2000 году во многих регионах мира возникнут новые - и намного более совершенные - банковские системы. Латинская Америка сделала свою финансовую систему настолько открытой для иностранных инвестиций, что более половины всех банковских активов теперь принадлежат учреждениям, контролируемым иностранцами. Аргентина продвинулась по этому пути дальше всех, поскольку создание в этой стране валютного комитета (currency board) означает, что ее центральный банк более не может быть кредитором последней инстанции. В результате перемен в системе собственности, происходивших с 1985 года, аргентинские банки ныне зависят от кредиторов последней инстанции, которые находятся в Лондоне, Мадриде, Гонконге и Вашингтоне, а не только в Буэнос-Айресе. После недавнего финансового кризиса страны Азии также становятся открытыми для иностранных инвестиций в финансовую систему. Через год иностранные организации будут, вероятно, контролировать по меньшей мере 40% банковской системы в Таиланде, Южной Корее и Индонезии, в то время как пять лет назад этот показатель равнялся нулю. В Восточной Европе - точно такая же история. Германские, голландские, ирландские и австрийские банки в настоящее время контролируют свыше половины всех банковских активов в Польше, а в Венгрии иностранцам принадлежат почти 90% рынка. Эстония, еще одна страна, где существует валютный комитет, продала шведским компаниям около 80% своей банковской системы. В результате этого будущие банковские кризисы будут менее масштабными и более контролируемыми.
     Подпортят ли ситуацию развивающиеся страны? Капитализация их фондового рынка в 1998 году снизилась на несколько сотен миллиардов долларов после периода 1988-1996 годов, в течение которого она возросла с 488 миллиардов до 2,2 триллиона долларов. Доля развивающихся стран в капитализации глобального фондового рынка составляет сегодня всего 8% по сравнению с 14% в 1996 году. Однако сжатие рынка обусловливает потенциал для последующего гигантского скачка, который даст возможность наверстать упущенное. В самом деле, в первые десятилетия XXI века на те же самые страны будут приходиться 45% мирового объема производства, 70% суши Земли, 85% населения мира и 99% прогнозируемого прироста численности глобальной рабочей силы.
     В результате бума на фондовом рынке, имевшего место в 1990-х годах, собственность населения на акции (popular share ownership) приобрела существенно больший масштаб во многих странах. Отрасль взаимных фондов в США ныне располагает большими активами, нежели банковская система. По оценкам, около 45% американцев являются участниками фондового рынка либо непосредственно, либо через взаимные фонды; в 1950-х годах этот показатель составлял всего 5%. В Австралии акционеров сейчас больше, чем членов профсоюзов. Снижение процентных ставок, ставшее результатом валютного союза в Европе, также стимулировало интенсивный рост сектора взаимных фондов в таких странах, как Италия и Испания. За 1998 год итальянские взаимные фонды привлекли сбережения населения на сумму свыше 65 миллиардов евро (37 миллиардов долларов), а взаимные фонды Испании получили почти 10 миллиардов евро. Многие развивающиеся страны внедряют пенсионные фонды с тем, чтобы содействовать формированию более широкой базы акционерной собственности и финансированию приватизации государственных предприятий. Сингапур начал этот процесс в 1950-х годах. В 1980-е годы Чили пошла по этому пути дальше. Сегодня совокупная рыночная стоимость пенсионных фондов нескольких стран Латинской Америки превышает 150 миллиардов долларов. Когда холодная война только закончилась, на всей планете насчитывалось, возможно, всего лишь 100 миллионов людей, которые владели акциями или пенсионными планами. К 2000 году в промышленно развитых и развивающихся странах будет уже свыше 1 миллиарда акционеров. Обусловленные этим изменения в мировой политике осязаемы - и они целиком во благо.
     Китай ныне настолько озабочен тем, как стимулировать потребительские расходы, что правительство принялось восхвалять фондовый рынок. В Peoples Daily летом 1999 года появились редакционные статьи, призывающие инвесторов покупать акции. Правительство принимает меры по либерализации своих правил, касающихся предоставления банками кредитов брокерским фирмам. Официальные лица также заявляют, что частные фирмы (а не только бывшие государственные предприятия) смогут быть включены в котировочные биржевые списки. Однако для того чтобы растущие цены на акции могли послужить спасательным кругом для экономики, необходимо еще некоторое время проводить политику стимулирования рынка. Рыночная капитализация в Китае составляет всего лишь около 25% ВВП; число акционеров там - всего 35 миллионов.
     Рост масштабов собственности мелких акционеров не уменьшает роли институциональных инвесторов на рынке. В случае Соединенных Штатов увеличение стоимости активов взаимных фондов до 6 миллиардов долларов привело к росту мощи крупных институтов. Фирмы, в управлении которых находятся свыше 100 миллионов долларов, ныне контролируют акции, на которые приходится около 51% капитализации рынка США (по сравнению с 27,6% в 1980 году). В результате такой увеличившейся концентрации рыночной доли институциональные инвесторы стали отдавать предпочтение крупным компаниям, что позволило последним в 1990-х годах значительно обогнать более мелкие компании. Это нездоровый путь развития. Посмотрим, как ситуация начнет выправляться в 2000 году.
     Новая роль фондовых рынков как хранилищ личного богатства и движущих механизмов в формировании капитала заставляет предположить, что эти рынки будут играть значительно более важную, чем когда бы то ни было, роль и в выработке государственной политики. Повсеместно в мире правительствам приходится предоставлять своим гражданам больший выбор для их пенсионных сбережений, нежели просто вложения в государственные долговые бумаги. Центральным банкам все больше приходится принимать во внимание фондовые рынки при решении вопроса о том, следует ли корректировать денежную политику.
     К примеру, не приходится сомневаться в том, что Федеральная резервная система будет выступать за внесение небольших корректировок, касающихся фондовых рынков в Соединенных Штатах, с тем, чтобы замедлить темп роста внутреннего потребления. Каждый год в январе The Wall Street Journal опрашивает американских аналитиков, чтобы выяснить их прогнозы на грядущий год. Начиная с 1994 года они единодушно предсказывали, что рост объема производства составит только 2,3%, в то время как в действительности этот показатель составляет 3,5% в год.
     В 2000 году Федеральной резервной системе предстоит обеспечить нечто вроде "мягкой посадки", при которой цены на акции не упали бы слишком низко. Это уникальная задача, поскольку у США в настоящее время существует гигантский дефицит платежного баланса по текущим операциям. Американские семьи были охвачены потребительской лихорадкой, и это удержало остальной мир от спада. Однако этот дефицит финансировался только за счет иностранцев, покупавших акции американских компаний. Если на фондовом рынке произойдет обвал, существует риск и последующего обвала доллара, что будет иметь дестабилизирующие последствия для цен на облигации и все финансовые активы. В результате и экономика Соединенных Штатов, и глобальная экономика в настоящее время зависят от конъюнктуры нью-йоркского фондового рынка сильнее, чем когда бы то ни было.
     
     ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ПИСЬМЕ