Ольга Алленова задается вопросом – почему так часто мы встречаем верующих людей, уверенных в том, что страдание (не их, а «посторонних») – это норма, так «устроено Богом». Возможно, они правы – мир несправедлив и ничего не надо менять?

«Вы не думайте, что я жестокий человек. Я в Бога верю, в церковь хожу. Жертвую деньги на храм. Но я же вижу, что эти дети – они уже привыкли к насилию. Они будут нести это насилие за собой везде. Нельзя их забирать из интернатов. Нельзя им жить с обычными детьми. Они уже испорчены». Это говорит астраханская чиновница о сиротах из детского дома-интерната для детей с умственной отсталостью, которых забирает в семью одна почти святая женщина. В ее длинном монологе ни разу не упоминается любовь.

А это – врач: «Волонтеры ходят сюда для смирения. А какое же это смирение, если вы кричите повсюду о нарушениях? Я ни одной воскресной службы не пропустила. Я знаю, что такое смирение. Если ты чем-то недоволен, то смирись и молчи».

– Даже если я вижу несправедливость не по отношению ко мне, а к ребенку? – спрашиваю я. – Все равно молчать? Пусть он умрет или станет инвалидом?

Но врач отвечает, что дети «своими страданиями спасаются». А для всех остальных смирение – главное условие жизни.

ПНИ, маленький храм при учреждении. Священник, прикрепленный к этому печальному месту, настолько сросся с ним и с администрацией интерната, что пишет петицию против сестер милосердия, которые дважды в неделю приезжают в этот ПНИ уже несколько лет. Батюшка пишет, что сестры милосердия приезжают сюда, не имея благословения. У священника есть бумага из приходского храма, в который ходят сестры милосердия.

Настоятель этого храма почему-то тоже пишет, что у сестер нет от него благословения. На самом деле сестры получили это благословение от епископа и направлены были в ПНИ именно по распоряжению епископа. Но эта деталь в письме опускается. Впрочем, это, действительно, детали.

Важно другое: директор интерната прибегает к помощи священника, чтобы закрыть доступ сестрам милосердия в эту обитель униженных и оскорбленных. И демонстрирует это письмо в областном министерстве. А сестер в интернате ждут. Их любят. Мальчишки и девчонки, которым по 30 лет, но которые так и не повзрослели в сиротской системе и навсегда остались с диагнозом «умственная отсталость», звонят сестрам по много раз в день. Беспокоятся. «Ты не простудилась на даче? опять тяжести поднимала? Ты приедешь?» А сестры отвечают: «Ну что ты, сынок, у меня все хорошо. Конечно, я приеду».

И едут. И бьются с системой. А их братья и сестры во Христе бьются с ними, системе помогая. Потому что думают, что наличие или отсутствие благословения – более важный фактор, чем, например, любовь к ближнему. Вообще благословение дается для того, чтобы поддержать человека в трудности или в добрых делах, которые, как известно, часто становятся тяжелой ношей. Благословение – это не формальность, это акт любви и помощи. Но этот нюанс часто забывается.

И вот эти сестры милосердия не рассказывают мне, что они ходят в храм. Не хвалятся своими делами. У них эта часть жизни очень тихая, спокойная, сосредоточенная, от чужих глаз скрытая. Я просто знаю их давно. И знаю, сколько душ в этом мире они согрели.

А люди, не знакомые мне, с первой встречи рассказывающие, что верят в Бога, ходят в храм, ставят свечи и жертвуют на храм деньги, – меня смущают.

Я их часто встречаю в последнее время. Многие из них высказываются, как мне кажется, против любви. Вот, например, за смертную казнь. За войну. Против усыновления тяжелобольных сирот иностранцами. Оправдывают насилие и жестокость в тюрьмах и психоневрологических интернатах, потому что «мир несовершенен».

Я редко уверена в своей правоте. Они – уверены. Они убеждают меня, что люди обречены на страдания, и помочь им невозможно, и что так мир наш устроен – кому-то надо пострадать здесь, на земле, зато в рай попадут сразу.

«А вам не надо пострадать? – хочется закричать мне. – Почему только им?» Но эти ребята уверены, что уже купили себе индульгенцию. Своими свечками и пожертвованиями на храм. Уверены, что договорились с Христом.

Несомненно, регулярное участие в литургии является важнейшей частью христианской жизни, потому что на литургии душа наполняется любовью, которой в нас очень мало или вовсе нет. И свечи, и пожертвования на храм важны, потому что это добровольная маленькая жертва.

Но если человек делает все это ради того, чтобы откупиться, если в центре человеческой души нет любви, то мне кажется, все это формальное участие в церковной жизни лишается смысла.

Сердце тяжелеет каждый раз, когда слышу вот это: «Я хожу в храм, я жертвую». И вижу довольное лицо человека, уверенного в грядущем благоденствии своей души.

И мне хочется сделать что-то такое, чтобы эта уверенность рассыпалась. Чтобы они испугались. Чтобы поняли, что их свечками может быть выстлана дорога вовсе не туда, куда им хотелось бы.

Я давно перестала задавать вопросы, почему так много формализма среди верующих; почему в храмах на проповедях священники не всегда умеют достучаться до людей и люди уходят из храма, не наполнившись новой мыслью и чувством. Из земных людей только Ионе было под силу достучаться до целого города. Но я все равно верю, что смогут достучаться. Надо только очень постараться. Шанс есть у каждого из нас, пока мы живы.

Я радуюсь и воодушевляюсь тем, что сестры милосердия, не сломленные многочисленными ударами и препятствиями, продолжают ездить к своим 30-летним мальчишкам и девчонкам с умственной отсталостью, защищают их права, бьются за них в судах и чиновничьих кабинетах.

Что священник в моем приходском храме все время говорит мне: «Не молчите, раз Бог дал вам такую профессию. Помогайте тем, кого обижают». Что прекрасные мамы и папы, с которыми я иногда общаюсь в фонде «Даунсайд ап», не отказались от своих детей, хотя врачи им рекомендовали, и теперь растут вместе со своими детьми.

Что на тротуаре возле моего дома перестали ставить машины, загораживая пандус. Что мои подруги и друзья становятся волонтерами и открывают двери детских домов, интернатов и делают мир более открытым. Берут приемных детей. Им порой тяжело, но они не живут по принципу: «Раз мир несправедлив, значит, это угодно Богу, и надо с этим смириться и терпеть, ничего не делая».

Я думаю, что Бог не создавал мир несправедливым, и Ему не угодно, чтобы мир был таким. Я думаю, что таким его сделал человек. Я думаю, что Бог мог бы разрушить этот мир в мгновение ока, как это уже происходило раньше. Но я думаю, что Ему хочется дать нам шанс. Чтобы те, кто не страдает, помогали тем, кто страдает. И я думаю, что другого смысла жизни на земле не существует.

Ольга Алленова, специальный корреспондент ИД Коммерсант