Раздеться догола для Дженнифер Энистон порой проще, чем произнести фамилию «Джоли».

Солнечный осенний полдень в Беверли-Хиллз. Дженнифер Анистон угощает меня обедом в своем, больше используемом ею как офис, доме. Разговор идет о наболевшем — о непрекращающемся 24 часа в сутки семь дней в неделю реалити-шоу, чья мобильная группа развернула свой лагерь прямо под окнами. Назовем это безобразие «Джен-шоу».

Только подъезжая к штаб-квартире актрисы, я имел неудовольствие наблюдать, как три автофургона папарацци, беззастенчиво маневрируя, запарковались рядом с уже окопавшимися здесь коллегами и выставили напоказ свои объективы. Всего около полудюжины охотников за сенсациями – это, по меркам Джен-шоу, практически штиль, спокойный сонный денек. То ли дело была серия под названием «Джен и Джон Мэйер снова вместе» – в ее съемках участвовало больше двадцати операторов, а за одну фотографию пары была назначена награда в 20 тысяч долларов.

«Вчера я подъехала к одному из этих грузовиков и опустила окно в своей машине, – рассказывает Анистон. – Я спросила: скажите, что, так теперь будет каждый день? Есть хоть крошечная надежда, что вы немного придете в себя?» Просто невозможно жить, когда за тобой по пятам постоянно следуют двадцать автомобилей – это безумие. Хотя, может быть, они действительно хотят, чтобы я загремела в психушку? Честно говоря, я тоскую по тем дням, когда папарацци еще чего-то боялись и караулили меня из-за кустов».

Шутки Дженнифер на тему всеобщей одержимости ее личной жизнью отдают горечью, особенно когда она описывает страшные наказания, которые с удовольствием обрушила бы на головы тех безымянных кровопийц, которые паразитируют на каждом ее движении – откусывает ли она от бургера, заправляет ли машину или выносит мусор. Я упомянул при ней о том, что заметил у одного из тех парней на крыше внедорожника лестницу. «Это противозаконно!» – тут же взрывается она. Использование лестницы для подглядывания через забор – действительно нарушение закона штата Калифорния о неприкосновенности личного пространства. «Хоть бы он свалился с нее и кости себе переломал».

Происходящее за окном осажденного дома Анистон заставляет меня оценить свое журналистское везение – ведь я-то, в отличие от этих жаждущих, сейчас внутри особняка, за его железными воротами. И сама Дженнифер, та, кто в течение последних двух лет практически не давала интервью, – откровенничает со мной и кормит цыпленком с жареным сыром. Наслаждаться моментом мешает факт, что вопросы, с которыми я к ней явился, ничем, по сути, не отличаются от тех, ответы на которые мечтает получить голодное зверье снаружи: «На какой стадии ваши отношения с Мейером?», «Вы действительно уже оправились от развода с Питтом?», «Скажите честно – вы ненавидите Анжелину?» Ух. Уж лучше я побеседую с ней о Рождестве или еще о чем-нибудь в этом роде. Но разве это будет кому-нибудь интересно?

На протяжении всей моей сознательной жизни Анистон уже была суперзнаменита, собирая со своими друзьями из «Друзей» 25 миллионов телеаудитории еженедельно. Поэтому, отправляясь на встречу с ней, я был положительно уверен, что до слез знакомый образ не вызовет во мне ничего, кроме ностальгической улыбки – так же странно было бы ожидать, что твоя двоюродная тетя из Флориды вдруг спровоцирует в тебе прилив эротических эмоций. Признаюсь, я ошибся. Джен выглядит так же, и если это возможно, еще моложе и свежее, чем во времена «Друзей» – несмотря на замаячившее на горизонте сорокалетие.

Откровенно говоря, она выглядит значительно лучше – подтянутая и загорелая как обычно, но теперь идеально владеющая собой и абсолютно адекватно воспринимающая свой возраст. «Я не собираюсь стыдливо кокетничать, стеная по поводу того, какой старой я становлюсь», – говорит она. «Я чувствую себя гораздо комфортнее, чем чувствовала в двадцать или в тридцать лет. Я здоровее. Мои ум и тело пришли в идеальную гармонию».

Это тело, очевидно, презрело законы природы и времени. Я спрашиваю Джен, как она отнеслась к фотосессии для нашей обложки. «Забавный момент – когда входишь и видишь, что из одежды для тебя приготовили только галстук. Возникает мимолетный вопрос: а где же белье? – отвечает она со смехом. – Но это действительно приятно – ощущать себя настолько уверенно в своем теле – и ложиться на мужчин, как на кушетку».

«Каждая женщина в определенный момент созревает для бунта, – говорит актриса. – Вокруг так много фильмов, унижающих женское достоинство, – фильмов, где единственный способ стать счастливой – это найти себе мужчину. Мне отвратительна сама эта идея».

ОК, приближаемся к горячей точке. Джен, Брэд, Анжелина – «безумный бермудский треугольник», как называет его Анистон. Мы двадцать минут кружим на краю этой болезненной темы, боясь соскользнуть в опасный водоворот. Прежде чем вы последуете за нами, хочу предупредить: искомого удовлетворения вы скорее всего не получите. Пару раз мне казалось, что Дженнифер действительно готова расставить точки над «i» и вот-вот начнет рубить правду-матку – но мне это действительно только казалось. Хотя актриса и проговорилась на тему своих нынешних контактов с Питтом: «Не то чтобы мы совсем не общаемся. Когда есть повод что-то отпраздновать или поздравить друг друга, мы обмениваемся звонками. Никакой обязаловки – все по желанию». Я спрашиваю, разговаривает ли она с Джоли.

«Нет. Никогда», – жестко бросает она и тут же натягивает принужденную улыбку.

Остальные ее слова тщательно взвешены. Порой она просит выключить диктофон, чтобы собраться с мыслями, и говорит что-то не для записи. Иногда она молчит с таким видом, будто хочет сказать: «ОК, на этот вопрос я ничего не отвечу, но по моему лицу ты можешь судить, что я думаю на эту тему». Я спрашиваю ее о том, как она отнеслась к недавнему откровению Джоли, сказавшей, что ей не терпится показать своим детям «Мистера и миссис Смит» – фильм, «на котором у их родителей начался роман» (то есть еще до того, как распался брак Дженнифер и Брэда). Анистон потребовалось семь дней, чтобы ответить на этот вопрос. Сначала она сказала: «Ну, это было подтверждением того, о чем я давно догадывалась. Но не думайте, что это известие меня ранило. Это смешно. Была ли я удивлена? Что я должна ответить на это?!» Потом она потребовала на несколько минут отключить диктофон. В конце концов, неделю спустя позвонила, чтобы продиктовать окончательную версию своего ответа – краткую, но не без язвительного подтекста: «Учитывая источник этой информации – нет, не удивило». За этим последовал долгий монолог о том, как ей тяжело говорить о Джоли после нескольких лет полного молчания.

Джен сейчас раскручивает свой новый фильм – «Марли и я», и каждое ее слово ловят с особым вниманием – вдруг разговорится о сокровенном. Полагать, что Джен не воспользуется этой возможностью – значит недооценивать ее. Конечно, она отлично понимает, какой резонанс получит эта ее тщательно продуманная шпилька Анжелине про «источник информации». И, разумеется, она прекрасно отдает себе отчет, что ее ответ на вопрос «А вы бы когда-нибудь продали фотографии своего ребенка журналу People?» – «Нет. Мне это кажется неправильным… Нет» – воспримут именно как вызов сопернице. Такого рода заявления превращают интервью с Анистон в странноватое занятие. Весь наш разговор, кажется, существует на двух независимых уровнях. На одном – это просто Джен и я, журналист и невероятно искренняя, обаятельная актриса. Но одновременно Анистон говорит куда-то поверх моей головы, обращаясь к аудитории шоу Опры, US Weekly и кинотеатров. Публике, которая- истолкует ее слова как еще один эпизод из «Джен-шоу», который нельзя пропустить. Покончив с обедом, мы перемещаемся в гостиную, где Джен усаживается в позу лотоса на белом ковре, а я, сгорбившись, пристраиваюсь в кресле и спрашиваю, готова ли она поговорить о Мейере.

«Я ничего не имею против – но до определенных пределов». Так что сейчас между вами происходит? «Мы очень привязаны друг к другу и в данный момент пытаемся определиться, как нам быть дальше».