Лука Никетто — о дизайне, хипстерах и о том, почему у него нет своего стиля.

С 14 по 17 октября в Москве прошла выставка мебельного дизайна iSaloni WorldWide, одним из гостей которой стал итальянский дизайнер Лука Никетто, уроженец Венеции, ныне живущий и работающий в Стокгольме. Синьор Никетто рассказал о специфике сотрудничества независимого дизайнера и компаний-производителей, о том, почему Милан нельзя считать дизайнерской столицей, и о своем отношении к IKEA.

О Венеции и творческом процессе

Есть мнение, что Венеция хороша только для туристов. Неправда — для меня это тоже самый красивый город Италии и, возможно, мира. Это очень важные и ценные для меня места и воспоминания. Я вырос там, причем не просто в Венеции, а в ее самом специфическом уголке — на маленьком острове стеклодувов Мурано. Все мои родственники, мой дедушка, родственники моих друзей и они сами были так или иначе связаны со стеклодувным производством. А это значит, что все они занимались творчеством, рисовали, создавали арт-объекты из стекла. Когда нынешние молодые дизайнеры думают о процессе создания прототипа, они вспоминают о 3D-моделировании и чем-то в этом роде. Для меня прототип становился вещью у меня на глазах — на трубке стеклодува.

Венеция — настоящая туристическая Мекка, она прекрасна. Но сейчас я живу в Стокгольме, и мне там вполне комфортно. Когда я думаю о Венеции, мне кажутся странными те безумцы, которые некогда решили построить город на искусственных островах. Она прекрасна, она вдохновляет, но в ней совершенно ничего не происходит! Это очень медленный город, а мне, чтобы активно думать и работать, нужен драйв.

О работе со стеклом

Я сам пробовал выдувать стекло. Это сложно, действительно сложно. Этому трудно научиться, нужна долгая практика. Говорят, что ремесло стеклодува вредно для здоровья. Зависит, на самом деле, от здоровья, но одно верно: ты должен быть очень крепким парнем, чтобы часами работать у печи, разогретой до тысячи градусов.

О пути в профессию

Я никогда не планировал стать дизайнером. Когда я закончил школу, я не знал, кем буду. Не архитектор, не художник, не ремесленник — просто никто. Я стал дизайнером стихийно, естественно: просто начал работать со стеклом, поскольку у меня было множество связей среди стеклодувов. Можно сказать, все решила среда, в которой я жил. Для меня было абсолютно нормальным постоянно что-то рисовать и превращать рисунки в нечто осязаемое. Мне очень повезло, что я вырос на Мурано. Сейчас многие молодые люди стремятся добиться успеха и учатся «себя продавать». Спрашиваешь юношу: «Чем ты занимаешься?», а он в ответ: «Я художник». Уже? А что ты успел создать? Мне это не нравится. Когда я начинал работать, я старался быть сдержанным, не заявлял, что я дизайнер или еще кто-то, потому что тогда был еще никем.

Мне повезло встретить нужных людей в нужное время. Они поверили в меня и помогли мне, направили по правильному пути. Я стал консультантом по новым материалам в Foscarini в 2001 году — мне было 25, я проходил обязательную интернатуру после университета в технологическом отделе. Как раз тогда они решили отойти от классических продуктов — всех этих шандельеров, стеклянных ламп и прочего — в сторону новых материалов. Я спросил начальников: «Можно мне предлагать новые материалы для производства светильников?» — «Конечно, Лука, — ответили мне, — если это будет нечто дельное, мы это используем». Это была компания, работавшая с мэтрами — Феруччо Лавиани, Родольфо Дордони, но они прислушивались и ко мне. Хотя прошло три года, пока мне наконец не сказали: «О, вот это пойдет». А до этого говорили — нет, не пойдет. Но каждый раз объясняли, почему не пойдет, и я учился. Эти три года были полезней пяти лет в университете.

О Стокгольме и умении ловить момент

Честно говоря, я оказался в столице Швеции в 2011 году не из-за скандинавского дизайна, а потому, что нужно было отдавать долг, и главное — по любви. Моя жена-шведка восемь лет жила со мной в Италии. Но она, как и 99 процентов скандинавских женщин-экспаток, в определенном возрасте захотела вернуться на родину. Я сказал ей: «Не беспокойся, дорогая, я поеду с тобой». И в самом деле — моя профессия позволяет работать в любом уголке земли. Но я серьезно волновался. Переезд пришелся на довольно сложный момент: как раз тогда моя карьера резко пошла в гору после того, как много лет я был никому не известен и просто тяжело и много работал, причем в Венеции — я принципиально не хотел перебираться в Милан. И вот переезд. Я опасался, что из-за него потеряю какие-то шансы и возможности в моей наконец-то прогрессирующей карьере. Но оказалось, что это идеальный момент и идеальное решение. Как раз начался подъем новой волны скандинавского дизайна, я воспользовался этим, и довольно успешно. Конечно, моя творческая манера изменилась, пришлось изучать и усваивать то, с чем я раньше не сталкивался. В итоге я стал более интернациональным, что ли, стал шире смотреть на вещи и освободился от подспудного давления авторитета старых мастеров, которое знакомо всем итальянским дизайнерам моего поколения.

О Милане и уникальности

Милан — центр итальянского дизайна? Это неправда. Точнее, не совсем правда. Милан все еще центр — центр пиара, медиа, каких-то официальных околодизайнерских институций. Но это далеко не единственный центр производства. В последние 20-25 лет большинство интересных дизайнерских идей идет не с северо-запада Италии, а с северо-востока. Magis, Moroso, Foscarini, La Palma… продолжать можно долго. Жить в Венеции было верным стратегическим решением — от нее полчаса езды до любой из этих фабрик. Сунься я в Милан, я бы стал одним из тысячи начинающих дизайнеров, в Венеции я был один такой. Уникальный! (Смеется)

О дизайнерских премиях

Что мне дают призы и награды? Прежде всего, это ласкает мое эго. Это шутка, конечно. Но если серьезно, призы важны для признания, а значит, карьеры — получения новых заказов, воплощения новых идей. Работа дизайнера такова, что нуждается в одобрении окружающих — по крайней мере тех, от кого зависит запуск прототипа в производство. Но в целом не все перспективы и возможности зависят от наград. Меня пугает мысль, что обо мне будут судить по числу призов, а не по тому, что я делаю.

О соотношении стиля и дизайна

Может, я несколько старомоден, но я не считаю, что у дизайнера должен быть «собственный стиль». Я знаю, что сейчас все только и говорят о «стиле того» или «стиле этого», но я против собственных стилей. Точнее, работать над предметом ты можешь в той манере, которая тебе привычна, но результаты не должны быть схожи до идентичности. Дизайн — в уникальности, оригинальности. Стиль — это не дизайн. Когда я начинаю работать с той или иной компанией, первое, что я делаю — лезу в архив, чтобы понять, кто передо мной, с кем вместе я создаю что-то. Что там за история, традиции, ДНК, как модно говорить у журналистов, каково место бренда на рынке. Это как с мужчиной и женщиной: если ты пригласил девушку на свидание, ничего о ней не зная, и привел вегетарианку в мясной ресторан — скорее всего, продолжения романа не будет. Я не навязываю брендам своего видения, я хочу получить от них что-то для интерпретации, узнать новое. Пожалуй, это одна из лучших сторон моей работы. Постоянная учеба. Без этого нет роста.

Вико Маджистретти, один из самых прославленных итальянских предметных дизайнеров, однажды сказал, что дизайнер — отец изделия, а компания — его мать. И вот если я меняю «маму» своих «детей», то получится нечто совсем не похожее на плод моего союза с другой компанией — все опять же как в природе, в паре мужчины и женщины. От разных жен у мужчины разные дети. Я предлагаю идею двум компаниям, и в итоге выходят совершенно разные вещи. Иногда результат изумительный, иногда получается не то, что ты хотел, и ты просто ненавидишь эту вещь. Но я все же предпочитаю учиться не умозрительно, а создавая что-то в процессе работы. Даже в неудачном проекте есть какое-то рациональное зерно, нечто полезное, что может пригодиться позже.

О сырье и хипстерах

У меня нет любимых материалов, я могу использовать любые. Это не потому, что я хипстер. Просто мне нравится изучать, исследовать, и возможности материала в том числе. Что можно сделать из этого или вот из этого? Хотя, кстати, в России меня удивили: сказали, что я выгляжу как хипстер. Якобы потому, что я ношу бороду, очки в черной оправе, толстовку, белые кеды и большие часы непонятной марки. На самом деле хипстер здесь ни при чем. Бороду я отрастил, когда облысел: нужно же все же иметь волосы на голове? А что до одежды — я всегда так одевался: толстовка и кеды — дань моему юношескому увлечению баскетболом. Собственно, я и сейчас иногда играю с друзьями. А часы я купил четыре года назад в Японии, это Ikepod, дизайн Марка Ньюсона. Марка уже разорилась, но я очень люблю эту модель, как и вообще достойную работу своих коллег. Часы довольно популярные, но только в узких кругах design nerds — чудаков, повернутых на дизайне. Не у нормальных людей. Не то что Rolex.

Об IKEA и копировании

Меня спрашивают, как я отношусь к дизайнерскому масс-маркету вроде IKEA. Ну, вообще IKEA приглашает к сотрудничеству достойных дизайнеров — например, Джеймса Ирвина, Илзе Кроуфорд, Джеймса Дина. Они даже с Вернером Пантоном работали — об этом мало кто знает, но он сделал для них два предмета много лет назад. Они вкладываются в дизайн. Но, конечно, их бизнес-модель, громадные размеры компании, необходимость производить множество новых продуктов ежегодно заставляют их вдохновляться дизайном других брендов. Просто чтобы существовать в этой бизнес-модели. На самом деле меня куда больше беспокоит, когда друг друга копируют известные итальянские производители. Они разучились рисковать, все боятся кризиса. Их политику диктуют директора по продажам. Вызывают дизайнера и говорят: «В этом году хорошо продаются столы как у бренда Х, сделай что-то похожее». И все делают.

Вероника Гудкова (lenta.ru)