У каждого человека свои мотивы, чтобы взять фотокамеру в руки и начать щёлкать налево и направо. Кто-то намертво очарованный морскими закатами, тратит километры плёнки или гигабайты памяти, чтобы задержать солнце на небе. У кого-то глаза разъезжаются от счастья, и начинается икота, когда удаётся отснять красивые прямые и кривые, образующие собой геометрическую картинку. Кому-то непременно надо всунуться в самое пекло, быть подстреленным, пролежать месяц в больнице, зализывая пулевую дырку где-нибудь на заду, чтобы потом показать своими карточками (и задом), как оно на самом деле было. А есть и такие, кто раз глянул в объектив для макросъёмки и с этого моменты был потерян для семьи: теперь все свободное время он снимает кузнечиков, а если повезёт, то бабочек. Иные, фотографируя забывают о своих внутренних проблемах, другие до единого! – снимают не для себя, а для своего зрителя. Фотография без показа нонсенс, мы все мечтаем о персональной выставке, о календаре с нашими работами, а если очень-очень-очень-очень (и ещё 33 раза очень) повезёт – о своей книжке. Фотография, как видимо и другие виды искусства, - это послание художника зрителю. Он силится что-то сказать о накипевшем, а зритель должен догадаться, о чём не спится фотографу. Чем выразительнее снимок, тем отчётливее это послание. То есть должны присутствовать пара вещей, чтобы оно дошло до адресата: внятный язык (чтобы поняли) и чтоб было за душой за душой хоть что-нибудь сказать. Объемлющая теория фотографии получилась, не правда ли?

Какой чёрт толкает меня к камере? Сейчас скажу – будите смеяться: я снимаю людей, потому что люблю их. Редкая банальность, знаю. И рад бы сказать по-другому, но нет иных слов, эти – самые верные как ни крути. Все до единого герои этой книги - золотой фонд российской нации, хотя большинство из них без титулов, да и вообще неизвестные никому люди. Вот они-то и есть настоящие русские, люди, в которых сосредоточены такие человеческие качества, которые Европе и не снились, а там народ, поверьте, очень даже неплохой.

Я искал таких людей всю свою фотографическую жизнь, а заочно был давно с ними знаком. Знаете, кто познакомил? Василий Шукшин. Он так ароматно описал их в своих рассказах, мне же удалось разыскать этих людей в жизни.

Встреча с героями фотографий всегда необычное событие. Так ведь не бывает, чтобы фотограф отснял материал и как огурчик вернулся обратно. Люди, которых он снимал меняют фотографа, желает он того или нет. Человек с фотокамерой учиться новым для себя вещам, он получает возможность взглянуть на мир чужими глазами, при этом открываются такие потрясающие вещи, что человек, не захлопнутый в своих представлениях намертво, приезжает из командировки уже немного (а бывает – и много) другим. Это нескончаемая школы жизни, надо быть чертовски благодарным фотографии за такую науку.

Награда журналисту за его ломовой труд – общение с героями его снимков. Награда, правда, иногда приобретает неожиданные формы.

Представьте себе: Новосибирск, январь, лёгкий морозец – минус 22 по Цельсию. В жилищно-коммунальной конторе (бесценный источник информации!) узнаю много интересного о жильцах одного очень любопытного дома по улице Российской. Кто чем дышит, у кого где тонко, кто кому кем приходится, кто с кем живёт, - всё они знают! ЖЭКовцы немного разочарованы тем, что журналист не ищет ни коммунистов, ни академиков, ни Героев труда, а надо ему видите ли, бабушек-подружек. Ну и тема! Да это же самые зловредные существа по подъездам, первые жалобщицы по поводу и без повода, разбирай потом их каракули, да ещё и реагируй на них. Хотя, вообще-то, есть и невредные, вот хотя бы Вера Веровна и Лида Лидовна (прозвища у них такие). Эти ничего, эти хорошие, подружки – не разлить водой. В гости? К ним? А чего там делать - бабки и бабки. Ну ладно, пойдёмте.

Снимал я подружек, может, целый час. Как только наведу на них объектив, Веру Веровну и Лиду Лидовну как подменяют. С древности сидит у них в голове штамп: если фотографироваться, то "сурьёзно" и чтобы рука на плече. Без камеры общаться - замечательные бабушки, хохотуньи, отсроумные, сибирская речь - вкуснятина. А как наведёшь объектив - обе стекленеют. Господи, что делать? Взял в отчаянии и сказал: "Бабушки, поговорите, что ли, о дедушках!" Бабах! И сделал этот снимок. Чутьё мне шепчет: "Беги быстро к коллегам в газету, прояви плёнку, чую, хорошая карточка!" А между тем мороз усилился, уже минус 31. Перемотал плёнку в кассету и засунул её под рубашку. Так и приехал в лаботлаторию, ни жив, ни мёртв, нос как у алкоголика, но негатив довёз в целости. На следущий день, продолжая очерк о доме по Российской, заглянул к старушкам и подарил карточку. Бабушка Вера посмотрела на неё, прыснула в ладошку, стукнула меня кулачком по груди и воскликнула: "У, чёртов фотограф!" Это самый сильный комплимент, который мне когда-либо доводилось слышать. Ну... ладно, пусть чёртов фотограф. Бабе Вере виднее

Зачем я фотографирую

Учитель фотографии, чрезвычайно дорогой мне человек Ефим Исаакович Гритун постоянно долбил мою голову этим вопросом. Ему было нелегко: пробить дурную репу оказалось непростым делом. Гритуну в конце концов удалось всё же привить мне вкус к "зачем", но прошло много-много лет, прежде чем всплыло: зачем я снимаю? Как человек осторожный, решил спросить сначало других. Впопрос деликатный, задавать его следовало ненавязчиво, в исключительно тактичной и интеллигентной форме, чтобы с самого начала не отбить желание коллеги отвечать.

- Игорёха, какого чёрта ты забыл в фотографии? С каких это кислых щей схватился сто лет назад за свою дурацкую "смену-8"?

- Ну-у, видишь ли... - мямлил Игорь Залётнов (серебряная медаль в Уорлдпрессфото за снимок о Сахарове)

- Напрягись, Игрёк, ответь!

- Да я ничего больше делать не умею! Был совсем мальчишкой, когда втянулся в фотографию. Знаешь ведь, как оно? Фотостудия Дворца пионеров, потом пара-вторая публикций в газете, потом выбирать: в политех или на журналистику. А дальше работа в газетах, для книг, для фотовыставок... Знаешь, в фотографии я ощущаю себя совершенно свободным... Да, вот, она, причина! Я снимаю, потому что нигде больше так не свободен, как в фотографии.

Я отметил: ощущение творческой свободы. Ясно. Спрошу теперь других.

Олежка Волонс, американский фотолюбитель.

- Зачем? Меня аж трясёт от восторга, когда вижу, что сделал хорошую карточку!

Угу: творческий оргазм.

Виль Гурьян, болгарский брат:

- Деньги нужны всегда, хорошие снимки тоже. Мы меняемся: я хорошие снимки за деньги, они - хорошие деньги на снимки. Гармония. Тоже мне, открыл Америку.

Наташа Верба, белорусская сестра:

- Я снимаю, чтобы доказать: женщинам в фотографии дано от Бога не меньше, чем остальным.

В своём феминизме Наташка не знает удержу. Может, поэтому отлично снимает?

Манфред Мюллер, работник налогового управления, фотоюбитель:

- Знаешь, приятно, когда тебя хоть на какое-то время перестают беспричинно ненавидеть, наоборот - восхищаться твоими работами. Беспричинно? Налогового инспектора? Вы только гляньте, каков циник!

Сальваторе да Сильва, певец-тенер обнажённой натуры:

- Почему я снимаю? Это не я снимаю, но моя влюблённая душа! Восторг от небесн6ого ангела в испостаси женской, от божественных форм самого прекрасного существа в мире, от света, исходящего из этого драгоценнейшего из сосудов с...

- Эй, Сальваторе, ты что, в очередной раз влюблён?

- Что значит, в очередной? Здесь не может быть очередности! Я не могу одну богиню предпочесть другой, служу моим скромным аппаратом всем им одновременно!

Испанская причина фотографирования.

Что же это получается, у каждого своё?

Вот именно.

А я? Я-то что забыл в фотографии, почему снимаю?

Потому что чувствую себя в фотографии предельно свободным, потому что балдею от хорошо получившихся снимков, потому что могу их продать, потому что доказываю Наташке, что и "остальные" тоже умеют снимать; потому что в восхищении от женщин и рад им служить своей камерой (о, как восхитительно служить им!), и что, когда фотографирую, чувствую себя человеком как Манфред Мюллер.

Прочитал и остался очень доволен ответом на моё "зачем" Сижу, курю, отдыхаю, а сквозь дым вдруг проступают почти эйнштейновское - с обвислыми усами и волосами - любимое лицо Учителя. Он всегда курил - я тоже начал. Дымим друг на друга. Он и спрашивает: "И всё же - зачем". Вон оно что! Мой ответ его, оказывается, не устроил. Видимо, посчитал его недостаточно глубоким, он всегда так считал. Знал бы, что дядька явится, - не радовался бы попусту.

Ну что ж, чему быть, того не миновать. Начинаю думать заново, с самого начала. Учитель всегда возвращал меня назад, если я где-то давал промашку.

Итак, зачем фотографирую?...

Владимир Ролов о себе

Каждый фотограф, с кем бы я ни говорил, ведет профессиональный отсчет от своей первой фотокамеры. У меня же получилось наоборот: камеру я получил в восемь лет, а вот к фотографии приобщился на год раньше. Человек, заменивший мне отца, мамин брат, работал фотографом. Мать часто сплавляла меня Ефиму, когда вынуждена была работать сверхурочно. Кто прошел "мокрую фотолабораторию", пойме-коллегу с первого слова: сульфит. Его запах, запах фиксажа, запах гидрохинона и ацетатной пленки – запахи моего детства. Еще толком не соображая, что делает дядька, я кожей впитывал жизнь трех кювет под красным фонарем. Ефим был творческим человеком, уже через несколько лет выдвинувшимся в ведущие портретисты Южного Урала. Он и подарил мне на восьмилетие среднеформатную мыльницу "Этюд". Мало кто помнит эту камеру, но вот была такая сто лет назад. Дядька уже тогда, в моем щенячестве, начал формировать художественный вкус "племяша" (не специально, больше от желания поговорить в темноте за печатью снимков). Что запало из тех лет в голову, так и залегло на дне, пока вдруг не стало востребованным.

Мой досихпорошний восторг от фотографии имеет несколь ко причин. Первая и главная из них: чувство дома, чувство уюта, когда оказываюсь в красном свете лаборатории. Потом – восторг от чуда возникновения фотографии на совершенно пустом до этого листе. Вся химия процесса давно ясна, а восторг – остается. Третья – зрители, кому я адресую снимки. Действительно, испытываешь восторг, когда ощущаешь, что снимок-послание дошел до адресата.

Все эти восторги мне довелось испытать еще в детстве. В затемненном туалете хрущевки (а где же еще?) пришел восторг, когда в проявителе вырисовалась первая удобоваримая карточка от контактной печати с бхб-негатива от "Этюда", А когда снимок был подарен соседке, пришел восторг от благодарного зрителя. Так и зацепило.

В 12-летнем возрасте меня усыновила фотостудия "Луч" челябинского Дворца пионеров. Ее руководитель Виктор Муршель был, как я сейчас понимаю, средним фотографом, но зато каким педагогом! Он учил нас пить водку и при этом не становиться алкоголиками; он познакомил с принципом действия презерватива (он, а не улица); он таскал нас в походы по всем Уральским горам, он делал из мальчишек мужчин, а из девчонок богинь. Он показывал нам, как нужно зарабатывать деньги на фотографии, не продавая при этом себя. И он прививал, оттачивал, отшлифовывал наш художественный вкус, объяснял суть светописи, учил благоговению перед фотографией, устраивал жесточайшие, с высмеиванием пошлятины, разборы свежих работ, выгонял на ежедневную съемку, обзывал ленивыми бездарями и (ч)удаками… Но и фонтанировал радостью и гордостью, когда нам удавалось снять что-то приличное.

В тринадцать лет меня утвердили внештатным корреспондентом тракторозаводской многотиражки "За трудовую доблесть". До сих пор непонятно, как я тогда не лопнул от гордости. Начал снимать для газеты. Какая разница, что она была совсем крохотной, зато многое и позволялось: например, публиковать художественную фотографию – это в газете-то!

Окончив Челябинский политех, начал работать в городе Курган. Там же был приглашен в областную партийную газету фотокором и начал колесить по зауральским весям, снимая доярок и сварщиков, участковых и завязавших алкоголиков, ставших орденоносцами. Четыре года смотрел на жизнь через окуляр камеры, пока меня не раскопала "Советская Россия", легендарная газета того времени, газета Михаила Ненашева. Впервые оказавшись в московской редакции, ходил по ее коридорам, принюхивался к запахам, видел вживую Чикина, Яковенко, Кривцова, Ларионова, Боровика, Богданова, Шина – и дурел от восторга. Пару лет проработал фотособкором газеты по Уралу и Сибири и в 1985 году был переведен заместителем заведующего отделом иллюстрации в саму столицу. Тут газета и дала мне, как говорят, прочухаться. Одно дело снимать и писать "на себя", совсем другое дело – отвечать за текущий номер. Жестокая школа, когда твое существование как человека не признается в принципе. Болен или влюблен, распадается семья или нет денег на жизнь – газету это не интересует. Есть текущий номер. Принцип простой – умри, но сделай. Жестокая школа, но кто ее прошел – окрестился в настоящие журналисты.

Из книги В. Ролова "Фотографии с рассказами из 80-х"

фотограф Тришин А.А.