Политические и социальные взгляды российского общества могут столкнуться с неожиданным последствиями биржевой торговли. Израильские ученые доказали, что человек, вкладывающий деньги в акции и облигации, занимает более правые и либеральные позиции. Например, выступает против жесткого государственного регулирования и роста налогов. России предстоит проверить это утверждение на практике — ведь граждане, осознав, что банковские вклады больше не приносят прибыль, ринулись на фондовый рынок. К чему это приведет — в материале «Ленты.ру».

Не халявщик, а инвестор

В последние годы в России наблюдается настоящий бум частных инвестиций. Число участников фондового рынка выросло в несколько раз. По состоянию на январь 2021 года брокерские счета в стране имеют 9,4 миллиона человек — в восемь раз больше, чем четыре года назад. Простые граждане осознали, что доходы по банковским вкладам на фоне снижения ключевой ставки не позволяют ни увеличить накопления, ни защитить их от инфляции. Идея покупки акций и облигаций лежала на поверхности, а появление простых и доступных приложений для смартфона сняло последние барьеры.

Такая ситуация, несмотря на относительно позитивное отношение к ней в верхах, стала совершенно новой. Ведь с момента распада Российской империи советские и российские граждане в массе своей не могли получать прибыль от развития предприятий и не имели мотивации разбираться в экономике.

И это при том, что фондовый рынок в России зародился еще в середине XIX века. Тогда появились ценные бумаги — госзаймы, акции железных дорог, банков, предприятий. Ими заинтересовались широкие слои общества, и спустя полвека биржевая торговля в стране приблизилась к европейским стандартам.

Однако в СССР о торгах ценными бумагами пришлось забыть. Эту роль начали исполнять облигации государственного займа. С их помощью советское правительство собирало деньги с граждан, в том числе без их согласия. Например, в 1950-е годы была распространена практика выдачи зарплат очередным выпуском. Советские люди воспринимали облигации как параллельную валюту или дополнительный налог, хотя с точки зрения рыночной экономики риск при их покупке был огромным, ведь гарантии возврата денег никто не давал. Облигации 1930-х годов могли быть погашены в 1980-х, когда рубль был гораздо дешевле, а выигрышные займы развития народного хозяйства, выпускавшиеся с 1951 года, перенесены на 20 лет и после забыты окончательно. И если на фондовом рынке такая ситуация означала дефолт, то в СССР узаконенный грабеж мог проходить под формулировкой «по просьбам трудящихся» или же объясняться срочными нуждами государства, строящего коммунизм.

После развала Союза попытки сделать граждан собственниками предприятий носили неуклюжий характер. Ваучерная приватизация и на бумаге выглядела спорным решением (против выступал даже Анатолий Чубайс), а реальность оказалась обескураживающей. Граждане не понимали, что делать с выданными им «бумажками», ценность которых была условной: купить можно было не все, а стоимость одной и той же акции колебалась от региона к региону. Так что ваучеры продавали за бесценок, вкладывали в пирамиды или же передавали безвозмездно по требованию начальства, желавшего перейти из директоров во владельцы. Позднее прошли залоговые аукционы, где Минфин клал деньги на счета избранных банков, а те на них кредитовали правительство под залог госактивов. Кабмин кредит не возвращал, а активы получали собственников. Схема позволила приватизировать госимущество, но к рынку она отношения не имела. Дефолт 1998 года, когда долг по облигациям отказалось платить правительство, окончательно отбил у граждан интерес к ценным бумагам.

В итоге заработок на биржевой торговле представлялся обычным людям уделом или очень богатых, или приближенных к власти соотечественников. Позиция, с одной стороны, была понятна, а с другой — делала государство единственным гарантом будущего, ведь все остальные варианты считались ненадежными.

Головокружение

О том, как взгляды на собственность и рынок влияют на политическую позицию гражданина, рассуждали во все времена. Так, французский мыслитель XVIII века Шарль де Монтескье, один из основателей идеологии либерализма, считал, что вовлеченность в рыночные отношения порождает бережливость, умеренность, мудрость, порядок и ответственность. А Карл Маркс и Фридрих Энгельс в XIX веке были уверены, что так воспитываются эгоисты, думающие только о личных интересах и использующие других людей как инструмент наживы.

Со временем значимость рынка в политических взглядах росла. Отношение к нему стало одним из определяющих в конфликте левых и правых. Изначально под правыми понимали консерваторов, традиционалистов и сторонников жесткой иерархии, а под левыми — тех, кто требует реформ. Разделение пошло от мест во французском парламенте времен революции. Но с начала ХХ столетия сформировалась и другая граница: под правыми стали понимать сторонников рыночной экономики (капиталистов, либералов, либертарианцев), под левыми — ее противников (социалистов, коммунистов, анархистов). Такое разделение принесло и приносит много путаницы. Например, фашисты с политической точки зрения — правые (сильный лидер, апелляция к народу, традиции), а вот в экономике они не терпят свободного рынка, то есть стоят на левых позициях.

Таким образом, рост влияния рынка на политику — объективный факт. И несложно заметить, что внимание к ценным бумагам лучше развито в странах с правыми, с экономической точки зрения, настроениями. Таких, где партии, ставящие в центр своей программы уменьшение влияния государства на экономическую деятельность, отмену госсубсидий, снижение налогов и право собственности, пользуются поддержкой большого числа граждан.

Зависимость хорошо видна в США, центре мирового капитализма. Там акциями и облигациями владеет больше половины населения страны. В Японии таковых 40 процентов, да и в Западной Европе их на порядок больше, чем в России. Даже Китай, с его уникальной политической системой, в 2017 году по доле инвесторов опережал Россию в 15 раз. О выборах в КНР говорить не приходится, но вот популярность местных предпринимателей с российскими в России не сравнится. Не исключено, что именно этот фактор сыграл против богатейшего китайца Джека Ма. Его осторожная, по западным меркам, критика действий Пекина, стремящегося поставить крупнейшие компании под свой контроль, стала достаточным основанием для того, чтобы объявить ему войну.

В начале 2021 года в фондовый рынок вложили какую-то часть собственных средств уже 6,5 процента россиян, так что стало возможным говорить о формировании настоящей социальной страты. Размер ее таков, что в случае общего интереса позволяет, например, преодолеть пятипроцентный барьер на выборах в Госдуму. И возникает вопрос: существует ли этот общий интерес, как сказывается такое «хобби» на политических и социальных взглядах? Что происходит раньше: взгляды человека меняются, и он начинает покупать ценные бумаги, или же сами вложения и принятие на себя риска меняют его взгляды?

Ответить на него решили израильские ученые Йотам Маргалит из Университета Тель-Авива и Моисей Шайо из Еврейского университета в Иерусалиме.

Эксперимент

Социологи в своей работе, опубликованной на VoxEU.org, указали, что влияние рынка на граждан давно стало поводом для спекуляций политиков, которые выдают за истину собственное мнение. Помогает им в этом ситуация с имущественным статусом. Ведь те, у кого деньги есть, чаще вкладываются в акции и облигации, чем те, у кого их нет. Поэтому пока одни твердят, что на фондовом рынке грабят бедных, другие убеждены, что рынок создает богатых.

Чтобы понять, кто прав, Маргалит и Шайо провели эксперимент. В нем приняли участие 2,7 тысячи жителей Великобритании, 60 процентов из которых ранее не владели акциями или облигациями и не покупали их. Случайным образом 1560 из них получили 50 фунтов стерлингов (чуть более пяти тысяч рублей) для торговли на бирже в течение шести недель. До и после эксперимента все его участники прошли опрос, выявивший их социально-политические настроения.

Для дополнительного анализа социологи разбили вкладчиков на три большие группы. В первой торговали по общим правилам — покупали то, что хотели, и получали доход или убыток. Вторые вкладывали фиктивные деньги, то есть ничем не рисковали и не могли ничего заработать. Третьи же инвестировали только в индексы, привязанные к результатам бейсбольных команд в США.

И оказалось, что взгляды действительно меняются. Более того, в зависимости от способа инвестирования они меняются с разной степенью. Те, кто распоряжался реальными деньгами и работал с реальными компаниями, изменили свои взгляды на более правые в экономическом смысле. Они стали больше внимания уделять личной ответственности и меньше — ответственности государства. У них ухудшилось отношение к перераспределению доходов, они меньше говорили об удаче как факторе успеха. Среди тех, кто оперировал ненастоящими деньгами, сдвиг вправо оказался в два раза менее заметным. Те же, кто мог вкладывать только в спортивные индексы, изменились еще меньше.

Все три группы стали лучше относиться к вложению пенсионных средств в фондовый рынок, однако у реальных участников торгов эффект оказался более заметным. Сильнее же всего разница видна в отношении к регулированию рынка. Первая группа ухудшила отношение к такой политике на 10 процентов, а вот те, чей доход был связан со спортивными командами, стали чаще одобрять действия регулятора, хотя это отклонение и находятся в рамках погрешности.

Авторы исследования особенно подчеркнули, что изменения не зависели от того, добился инвестор успеха или же потерял в ходе вложений в акции и облигации. Опрос спустя год подтвердил, что отношение сохранялось Из этих данных Маргалит и Шайо делают вывод, что изменение во взглядах в первую очередь связано с лучшим пониманием работы фондового рынка. По их мнению, даже в случае вложения небольшой суммы всего за шесть недель участники эксперимента начали осознавать, что означают популистские решения политиков, как работают налоги и что происходит в экономике. Большая информированность, отмечают они, породила большее доверие к рынку.

Исследователи проводят аналогию и со своей прошлой работой, опубликованной в журнале Econometrica. В тот раз деньги для инвестиций они раздавали в Израиле, а на выходе пытались узнать, повлияет ли фондовый рынок на взгляды в отношении палестино-израильского конфликта. Как показали опросы, инвесторы действительно стали обращать больше внимания на возможность вооруженного конфликта и выступать за мирные переговоры. Другими словами, на первый план для них вышло личное и общественное благосостояние, которое страдает во время войны, когда большую ценность приобретает борьба с врагами.

Слева направо

Хорошей иллюстрацией этих выводов станет пара историй из США, оплота мирового капитализма. В 2016 году Дональд Трамп поверг в шок всю американскую элиту, выиграв президентские выборы. За торжеством его ярых сторонников и ужасом противников осталось в тени то, что скандальный миллиардер был единственным кандидатом, упиравшим на приоритет экономики над политикой. Он обещал снизить налоги, отменить гордость Барака Обамы — программу социальной страховки Obamacare, которую считали откровенно левой, вернуть производства в страну и таким образом поддержать национальную экономику, прекратить раздавать американские деньги политическим союзникам, сократить госдолг.

Фактически большую часть его тезисов можно было свести к «экономика и фондовый рынок при мне будут расти, и вот почему». Справедливость, о которой он говорил, касалась исключительно тех, кто зарабатывает. А вот общесоциальные проблемы, в том числе вопросы мигрантов, исключительно важные для демократов, были ему глубоко чужды. СМИ нередко сводили правые экономические взгляды Трампа к правым политическим, но оснований для этого даже за четыре года правления не прибавилось.

Такая кампания привела к успеху пять лет назад, и даже в начале 2020-го миллиардер все еще выглядел фаворитом новых выборов, ведь фондовый рынок ставил рекорд за рекордом. Выбила почву из-под его ног только пандемия коронавируса. Биржевые индексы рухнули, США ставили рекорды по количеству заболевших, а деньги начали раздавать всем желающим. Череда неудач подкосила позиции президента, и демократы перехватили избирателя.

Между тем сами выплаты подарили и еще одну очень характерную для американского общества историю. Она началась в феврале 2020 года, когда миллионы граждан с низкими доходами получили по 1,2 тысячи долларов от правительства. Режим самоизоляции лишил их привычных занятий, так что внимание перетекло в сторону фондового рынка. Люди открыли для себя мобильное приложение Robinhood и начали инвестировать.

Само приложение появилось еще в 2013 году, но по-настоящему прогремело на весь мир только в 2020-м. Благодаря новым пользователям неожиданную силу обрел сабреддит WallStreetBets (форум на популярном сайте Reddit), где пользователи сговаривались и зарабатывали при помощи хитрых финансовых схем, к которым оказались не готовы крупные игроки. Постепенно от просто заработка они перешли к поиску справедливости, и в январе 2021 года решили наказать фонды, которые, по их мнению, уничтожают «хорошую компанию» GameStop, торгующую дисковыми консолями, дисками с видеоиграми и компьютерной техникой. И план сработал: фонд Melvin Capital понес многомиллиардные убытки.

Тут характерны несколько моментов. Во-первых, массовый приток новых инвесторов на фондовый рынок говорит о доверии к нему даже среди тех, у кого годами не было лишних средств (в России аналогичный процесс все же связан с падением ставок депозитов). Во-вторых, люди захотели исправить несправедливость именно по правилам рынка — не с помощью акций протеста или обращений к правительству с просьбой запретить фондам «топить» хорошие компании. А в-третьих, когда Robinhood, находясь под давлением регулятора, запретил торговлю акциями GameStop и еще нескольких фирм, которые стал частью аналогичных историй, новоиспеченные инвесторы были в гневе. Вмешательство федеральных органов показалось им чистейшей махинацией.

Таким образом, всего за год американцы с небольшими доходами, традиционный вроде бы электорат левых сил, начали демонстрировать откровенно правое экономическое поведение. Бороться за рыночную справедливость, зарабатывать своими силами и выступать против регулирования со стороны правительства. Эксперты отмечают, что во многом такой порыв наивен, ведь пострадавшими оказались клиенты фондов, а по-настоящему на ситуации смогли заработать разве что очень опытные брокеры. Но если выводы Маргалита и Шайо верны, то участники этой истории надолго изменят свои политические требования, ведь теперь они в курсе, как делаются капиталы.

«Гнать дубовой палкой»

Сами израильские ученые признают: эффект от игры на рынке пусть и заметен, но уступает по силе другим факторам воздействия на сознание избирателей. Впрочем, они допускают, что ситуация может спровоцировать цепную реакцию: чем больше людей приходит на рынок — тем больше ему доверия, а значит — больше людей приходит на рынок и меняет свои взгляды. Однако их исследования касались стран, где фондовый рынок и так развит. А вот Россия в этом плане девственно чиста, и теоретически эффект может оказаться куда более ярким, сравнимым с распространением вируса, к которому нет иммунитета.

России с правыми идеями в экономике не везет уже больше века. Рынок и частный капитал вытащили страну из пропасти во времена НЭПа, но делиться властью с новыми богачами и управленцами советское руководство, желавшее распространить свою идеологию на весь мир, категорически не хотело. В результате через десять лет, в 1931 году, на фоне вовсю идущей первой плановой пятилетки вышло постановление о полном запрете частной торговли в СССР.

Спустя 60 лет, осенью 1991-го, осколки Союза погрузились в хаотичный рынок. Авторы тех реформ в России утверждают, что спасли страну от голода и гражданской войны. Даже если это правда, то цена спасения была очень велика. Уже в 1993 году, на первых выборах в Госдуму, коммунисты и их союзники из Аграрной партии обошли партию «Выбор России», созданную управлявшими страной рыночниками.

Спустя четыре года КПРФ только укрепила свое преимущество. На этом фоне, который усугубляла ситуация с олигархами, власть все меньше верила в возможность рынка решить нарастающие проблемы. В итоге пришедший к власти в 2000 году президент Владимир Путин начал с наведения порядка и усиления роли государства в экономике. Как подсчитала Федеральная антимонопольная служба (ФАС), в 1998-м его доля оценивалась в 25 процентов, в 2008-м — в 40-45 процентов, в 2013-м — более 50 процентов, а в 2017-м достигла уровня 60-70 процентов. Формально власти все еще утверждают планы по приватизации, но те раз за разом не исполняются.

Последним всплеском рыночных идей стала партия «Союз правых сил». Еще в 1999 году на выборах в Госдуму она заявила о поддержке премьера Путина и прошла в парламент. Во время президентских выборов «правые» ушли в оппозицию, но этот ход, как показала практика, не принес им никаких дивидендов. Идеи СПС оказались настолько чужды населению, что на выборах 2003 года партия не преодолела пятипроцентный барьер, а в 2007-м году рыночные взгляды не смогли принести их носителям даже одного процента. Не помогли и чисто популистские обещания повысить пенсии в два раза.

С того момента слово «правый» в массовом сознании окончательно закрепилось за националистами. А вот экономический его смысл перекочевал в термин «либерал». Поскольку в России права и свободы человека в целом не вызывают особенного интереса, либерализм начал восприниматься исключительно в рыночном аспекте. Например, коммунисты пеняли на засевших в правительстве либералов, которые не дают раздавать имеющиеся в стране деньги.

Я бы ее (либеральную свору) давно погнал дубовой палкой. Она сейчас проявила себя в полной мере. Она хвост прижала, но сидят во всех щелях. Чубайс как сидел, так и сидит. Кудрин как сидел, так и сидит. Силуанов со своей командой как деньги не давали для реального сектора, так и не дают. Мы сейчас сидим на горе денег!

Геннадий Зюганов лидер Коммунистической партии Российской Федерации

В политическом плане либералам-рыночникам стали приписывать традиционно левые темы — например, поддержку меньшинств и борьбу с традициями. Одним словом, «либерал» стал считаться экзистенциальной угрозой для сложившегося социально-политического консенсуса, а рынок — главным его оружием.

Призрак либерализма

Впрочем, согласиться с Зюгановым сложно. Политика российских властей долгие годы носит правый политический, но левый экономический уклон. Неоспоримым доказательством могут служить поправки к Конституции, голосование за которые прошло минувшим летом. Они касались чего угодно — духовных ценностей, системообразующей роли русского народа, укрепления института президента, гарантии роста государственных пенсий и минимального размера оплаты труда (МРОТ), но только не вопросов развития рыночной экономики.

Всеобъемлющие национальные проекты и планы развития не слишком похожи на либеральные меры, отказ от плоской шкалы НДС для богатых тоже находится в русле левой политики. Да и присоединение Крыма в 2014 году прошло под призывы не замечать возможных экономических санкций и потерпеть ради благой цели. Глава ФАС Игорь Артемьев в июле 2020 года указывал, что разрастание госсектора выглядит ренессансом советской экономики, не считавшейся с рынком. В ноябре чиновник лишился должности.

Общество в этом плане полностью соответствует властям. Опросы показывают, что главным поводом для волнения у россиян остаются вопросы распределения денег государством. Согласно осеннему исследованию ВЦИОМ, граждане переживают по поводу социальной несправедливости, снижения доходов, дороговизны товаров, качества бесплатной медицинской помощи, потери работы и роста преступности. Основных либеральных проблем в этом списке нет.

Большинство россиян не верит в возможность вести бизнес в России честно, и это кажется более важным фактором, чем положительное отношение к предпринимателям в целом. В интервью журналисту Андрею Ванденко о том же напомнил Путин — лидер по доверию граждан во всех рейтингах. На вопрос, не считает ли он бизнесменов жуликами, глава государства ответил: «В сознании народа — мы же так говорим. Знаете, я тоже часть этого народа. Поэтому, если по-честному сказать, ну если по-честному — мы все так думаем».

В связи с этим взглядам российского общества предстоит пройти интересное испытание. Если выводы израильских ученых верны, то в обществе должен сократиться запрос на раздачу денег и вырасти запрос на раздачу возможностей, связанных с рыночной экономикой. Логичным следствием также выглядит протест против долгосрочного государственного планирования и директивного контроля цен на продукты. Все это означает рост популярности правых экономических идей, то есть усиление либеральных настроений.

Вторым вариантом может стать опровержение теории. Россияне продолжат зарабатывать (или терять) на фондовом рынке, но никакой политический запрос не сформируется. Экономист Андрей Мовчан считает его наиболее вероятным. По мнению эксперта, даже если бюджетник вложится в ценные бумаги, главным источником дохода для него останется государство, и зависимость не исчезнет.

Наконец, власти могут установить барьеры на пути роста частных инвестиций, что позволит законсервировать нынешнее положение дел. Отголоски этого пути уже заметны. Центробанк собирается оставить неопытным инвесторам только определенный список инструментов и ценных бумаг для вложений. Желающим выйти за рамки придется сдавать экзамен. По мнению председателя правления брокерской компании «Финам» Владислава Кочеткова, прямым следствием такой реформы станет отток частного капитала и усложнение процесса инвестиций для обычных граждан. Но критика вряд ли возымеет действие, ведь Путин инициативу поддержал, призвав регулятора защитить инвесторов от излишней опасности. В таком случае описанная израильскими учеными модель не сработает. Отсутствие риска на фондовом рынке и ответственности за свой доход не изменит взгляды и сохранит безальтернативность надежды на государство.

Максим Коннов