Вплоть до 2015 года российский потребительский сегмент опирался в основном на рост доходов населения, однако два года назад доля доходов в финансировании расходов упала до 70%, уступив место кредитным ресурсам. В наступающем году кредиты, по всей вероятности, останутся фактически единственным «спасательным кругом» для потребительского спроса.

Исторически российский потребительский сегмент привык полагаться на свои доходы. В совсем ранние времена новой России (с начала 2000-х) рынок розничного потребкредитования еще только формировался: банкам выгоднее и понятнее было работать с корпоративными заемщиками, и розница занимала не очень большую долю в портфеле кредитов (менее 15%). Населению было сложнее получить кредиты, чем сейчас, да и ставки по ним были очень высоки. Кроме того, и желания брать кредиты при стабильно растущих доходах у населения было не так уж и много. Так, до 2008 года реальные располагаемые доходы в среднем росли на 10-15% в год, что позволяло активно сберегать: рублевые вклады физлиц в реальном выражении до 2008 года росли на 30-40%. В итоге кредитный фактор в масштабах всего потребительского сегмента не оказывал столь важного влияния, и даже после кризиса 2008 года и активного роста потребкредитования в структуре финансирования расходов по-прежнему доминировали именно доходы.

Однако после кризиса 2015 года ситуация сильно изменилась: как мы полагаем, это первый за последние годы кризис, издержки которого легли в большей степени на потребителей, а не на корпоративный сектор и/или бюджет, как, например, в 2009 году. Достаточно сказать, что просадка доходов населения в 2009 году, несмотря на глубокое падение экономики, оказалась небольшой и продлилась недолго, а в 2015 г. при относительно небольшом падении ВВП эффект в виде стагнации доходов ощущается и по сей день. Да и в целом выход из рецессии 2015 г. затянулся: как мы понимаем, отсутствие уверенности в отскоке цен на нефть до $100/барр. (как в 2010 г.) и санкции вынудили российские власти переключиться в «защитный» режим бюджетной политики, что лишь ухудшило перспективы восстановления потребительского сектора, а потенциал для роста доходов населения существенно снизился.

Конечно, с момента окончания рецессии (конец 2016 — начало 2017 года) население проходило эпизоды временного всплеска доходов (единовременная пенсионная выплата 2017 г., предвыборное повышение зарплат бюджетникам в конце 2017 — начале 2018 г.), но все же в основном доходы стагнировали. Какое-то время после кризиса это не так заметно влияло на общую картину, но уже с 2017 г. доля доходов в финансировании расходов упала до 70%, уступив место кредитным ресурсам. Кроме того, скорость роста сбережений стала падать: какие-то домохозяйства в отсутствие роста зарплат вынуждены были сократить свои отчисления на сбережения, а какие-то, видимо, и вовсе начали «проедать» накопленное.

В целом сокращение депозитов характерно для кризисных периодов (такое происходило и в 2009 г., и 2015 г.), однако сейчас, когда рецессии формально нет, темп роста депозитов находится, пожалуй, на минимальных уровнях за все некризисные годы.

На первый взгляд, проблемы вроде бы нет — ни в усилении роли потребкредитования, ни в сокращении роста депозитов (тем более в условиях, когда ключевая ставка продолжает снижаться). Формальные метрики не выглядят устрашающе: доля платежей по кредитам в расходах населения невысока (4-5%, а до кризиса 2015 г. было больше), просроченная задолженность составляет ~5% и снижается, а закредитованность (отношение задолженности по рублевым кредитам к годовому доходу потребителей) составляет менее 30%, тогда как в других странах этот показатель выше.

Впрочем, в действительности эти сухие цифры не показывают, насколько далеко еще потребкредитованию до настоящих проблем. Также не совсем ясно, можно ли напрямую сравнивать метрики для разных стран: возможно, такой уровень закредитованности для России уже достаточно высок, с учетом того, что основное кредитное бремя лежит на малообеспеченных слоях населения. Помимо этого, обеспокоенность экономистов связана с тем, что большинство этих метрик, хотя и находятся на приемлемых уровнях, растут, что является негативным сигналом. Так, та же самая закредитованность находится на многолетних максимумах, и даже в период кредитного бума (2011-2013) она была ниже (доходя до 23%). Качество портфеля также снижается: доля проблемных и безнадежных ссуд в системе — на максимальном с 2009 г. уровне (12%). Наконец, растет и доля платежей по кредитам в расходах населения (притом что ставки по потребкредитам не растут).

Ситуацию мог бы исправить рост доходов населения в будущем, но на этот счет наши прогнозы далеко не оптимистичны, особенно с учетом уже произошедшего повышения НДС и пенсионного возраста. Как минимум, проблема состоит в том, что в отличие от майских указов 2012 г. (ключевой целью которого была социальная поддержка, в частности, повышение зарплат бюджетникам) фокус инаугурационных нацпроектов 2019-2024 гг. — на инфраструктурные инвестиции. Новый майский указ не содержит ни слова про повышение пенсий и/или зарплат. Траты из ФНБ также не смогут напрямую улучшить ситуацию с доходами населения. В итоге они в ближайшие годы в лучшем случае получат лишь косвенную поддержку от роста бюджетных расходов.

По этой причине как минимум в наступающем году кредиты, по всей вероятности, останутся фактически единственным спасательным кругом для потребительского спроса.