Нефтепереработчики отрицают обвинения в негодяйстве, жлобстве и жадности и рассказывают стране, что их прибыль не превышает 10%.

Двадцать первый век мы начинали бурно и с необоснованными надеждами. Ведь всегда хочется верить даже в ерунду, например, в три нуля подряд, как будто красивая цифра 2000 решит проблемы.

В 2000 году литр бензина Аи-92 в Москве стоил 6 рублей 20 копеек. Тогда цена бензина была привязана к доллару, поскольку страна все еще имела основания называть рубль «деревянным». По курсу того времени $1 = 28,30. Ну и, наконец, самое главное — баррель нефти марки Light Sweet на Нью-Йоркской бирже стоил $25,55. С этим математическим раскладом мы стартовали.

Сегодня литр Аи-92 в Москве стоит 25 рублей 40 копеек. То есть за все это время ожиданий, когда же нули перевоплотятся в счастье, он подорожал в четыре раза. Доллар при этом почти тот же — по 30 рублей, а баррель нефти Light Sweet все на той же бирже до африканских революций стоил $84,99. То есть нефть подорожала за эти годы в 3,3 раза, хотя колебания ее цены были размашистей: временами она дешевела, а временами становилась еще дороже. И хотя в моменты максимального удешевления бензин у нас все равно дорожал, получается, что мы наконец-то интегрировались во всемирную экономику и пожинаем последствия.

А еще сами нефтепереработчики отрицают обвинения в негодяйстве, жлобстве и жадности и рассказывают стране, что их прибыль не превышает 10%. Зато клевещут на государство, уверяя, что в цене бензина 60% — налоги.

Если поверить в нищую долю нефтяных концернов, проникнуться сочувствием к их полуголодному существованию и пожалеть за неблагодарный труд, то выходит, что цена на бензин растет по воле власти. Государство закладывает свой интерес в каждый литр, а мы с вами этот интерес оплачиваем из собственного кармана.

Тогда особенно смешно выглядит наша апелляция к антимонопольной службе. Мы надеемся на ее помощь, а когда начинаем выражать надежду громче обычного, власть дает команду разобраться. После чего нам показывают специального упитанного человека, выражающего глубокую озабоченность несправедливой ценой бензина. Или премьера, который проводит совещание с нефтяными концернами и уговаривает пощадить страну.

А на самом деле получается все наоборот. Государство повышает цену так, как считает нужным, и делает это осмысленно и не случайно, прекрасно понимая, что создает нам невыносимую жизнь, поскольку кроме прямых расходов на топливо неизбежно растут цены на все вокруг — от куска хлеба до всегда неподъемного метра жилья. После чего премьер вызывает нефтяных людей, сыгравших по спущенным сверху правилам, они садятся за богатый стол, публично делают виноватые лица, изображая некоторое раскаяние за неправедно назначенную цену бензинового литра… Их ругают, а потом все расходятся, и мы живем по-прежнему — с ростом цен на все, начиная с бензина.

По данным Международного энергетического агентства, мы нефти добываем больше всех в мире, регулярно обставляя Саудовскую Аравию, Америку, Иран, Китай и всех остальных, включая Венесуэлу. Но именно в Венесуэле цена литра бензина самая низкая в мире (5 центов, то есть примерно полтора руб­ля) и при этом очень стабильная. Хорошо, что мы обогнали Америку по добыче нефти; плохо, что опередили Венесуэлу по стоимости литра бензина. В обоих случаях это результат государственной политики.

Сергей Асланян