В рамках летней дискуссионной школы для экономистов Gaidpark-2013, организованной фондом Егора Гайдара, профессор Высшей школы экономики и руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-центра» Алексей Левинсон прочитал лекцию «Социология и реформы». Slon публикует самые яркие фрагменты выступления.

В нашей стране, безусловно, были крупные социологи (например, Юрий Александрович Левада) и, несомненно, проходили значительные реформы. Другое дело, что, по моему мнению, в России так и не сложилась социология как полноценная научная дисциплина и работающий общественный институт, а получившаяся общественная и экономическая система страшно далека от того, быть может, утопического идеала, который виделся первым реформаторам во главе с Егором Гайдаром. В ходе этой лекции я постараюсь объяснить, почему так получилось.

Начнем с социологии. Принято считать, что ее суть – в опросах общественного мнения и измерении рейтинга. Спешу заметить, что если это и относится к социологии, то составляет одну и очень небольшую часть общей социологической науки и практики. В нашей стране всяческие замеры и подсчеты поставлены на очень неплохую основу и, простите за выражение, институционализированы: имеется пять-шесть крупных центров, включая тот, в котором я работаю, но их все равно не хватает для такой огромной территории. Остальные секторы социологии представлены крайне убого, особенно в плане подготовки новых специалистов. Есть Институт социологии Академии наук, некогда пострадавший от политических чисток и так, по-моему, от них и не оправившийся. Есть факультеты, на которых социологию преподают совсем плохо, есть – где сносно, но отличных учебных заведений для социологов я не знаю вовсе.

Уж не буду говорить, насколько сложно и противоречиво отношение к реформам. Мы неоднократно замеряли настроения такого рода: широкая общественность недовольна либо тем, как проходят преобразования, либо самим фактом их отсутствия.

Давайте посмотрим, как население России в разные годы относилось к реформам Гайдара. В 1997 году, 15 лет назад, 57% респондентов было настроено к ним однозначно негативно. В минувшем году 18% опрошенных посчитали, что в них не было никакой необходимости, 29% сочли их действие разрушительным для экономики страны, 20% отметили одновременно болезненность и необходимость этих реформ, а к их безусловным сторонникам себя отнесли лишь 4%.

Итого: с одной стороны, за эти годы число противников реформ снизилось на 10%, но с другой – поддерживать их все еще считается маргинальным.

Причины, по которым верховная власть идет на реформы, очень разные. Гайдар в своих книгах описывал, что общая экономическая ситуация в России была крайне тревожной, а товарных запасов в стране оставалось на 90 дней. Реформаторы, действовавшие в экстренном режиме, считали, что введением права частной собственности, предпринимательства и рынка спасают страну, и полагают, что спасли.

Но если отвлечься от конкретных обстоятельств, с которыми столкнулся Гайдар и его команда, можно заметить, что реформы рыночного характера предпринимались в России не один раз. Да, они никогда не приводили к полноценному результату, но, во всяком случае, совершались. Потом, в согласии с волнообразным характером нашей истории, происходили контрреформы, в какой-то степени откатывавшие страну назад. Такую цикличность еще в середине ХХ века выявил социолог Ален Безансон, занимающийся историей царской и советской России. Важнейшую роль в этих процессах играет руководящая обществом система – государство, бюрократия, называйте ее как угодно.

Что в российских реалиях отличает эту управляющую всем машинерию? Она твердо уверена, что она и есть страна, и, как говорил Маркс, «выдает свой интерес за всеобщий». Поэтому, располагая очень большими ресурсами, она, эта верхушка, расходует их на то, что считает нужным. Сталин отправлял заключенных осваивать восточные территории, заставив их выстилать БАМ своими костями. Петр создал флот и город на болоте и воевал на южных и северных морях, уморив множество подданных. Про Ивана Грозного и вспоминать не хочется. Все они совершенно искренне считали, что так надо. Нынешнее руководство всерьез полагает, что нас будут уважать, если мы проведем Олимпиаду. Они верят, что от этого будет лучше всем, кто здесь живет. Понятно, в какой-то момент общество неминуемо истощается, система подходит к краю, и происходит что-то похожее на революцию, причем не обязательно кровавую. А вслед за ней, после жестокого периода военного коммунизма, обычно наступает новая экономическая политика. На моей памяти такое случалось с Россией два с половиной раза.

Так что же произошло со страной при Ельцине: он развалил страну или, напротив, заложил основы для относительного богатства, которое мы сейчас наблюдаем в обществе? Не стоит отрицать: за путинское десятилетие благосостояние населения выросло очень значительно. Давайте снова обратимся к опросам. Еще Левада придумал простейшую, но очень показательную модель для выяснения уровня жизни в стране. На вопрос «Как вы живете?» предлагается шесть вариантов ответа:

Нам не хватает денег даже на питание;

Нам хватает на питание, но не хватает на одежду;

Мы можем покупать еду и одежду, но более дорогие вещи (телевизор или холодильник) вызывают затруднения;

Можем приобрести все вышеуказанное, но не можем купить автомобиль;

Можем позволить себе автомобиль, но не можем сказать, что вообще не стеснены средствами;

Можем себе ни в чем не отказывать.

В 2001 году первый ответ давали 22% населения, второй – 44 % (относительное большинство), третий – 27%, а пятый-шестой – 7%. Что изменилось за последующие двенадцать лет? В 2013 году доля очень бедных (выбиравших первый вариант ответа) сократилась в семь раз и составила 3% – это колоссальная победа. Второй вариант ответа выбрали уже 14% граждан, то есть доля просто бедных уменьшилась в три раза. 54% выбрали третий вариант: в два раза увеличилось число среднеобеспеченных граждан, составивших большинство населения страны. Это очень скромно живущее общество, но посмотрите, какая впечатляющая динамика.

Кому за это сказать спасибо? Как бы власти того ни хотелось, общество не спешит ее благодарить: довольства жизнью у людей, лишившихся бесплатной медицины и бесплатного образования, нет. Претензии к государству не собственно экономические, а скорее психологические. Благосостояние больше не воспринимается как серьезное улучшение: люди меняют свои критерии успешности и зажиточности, и это абсолютно нормально.

Так на чьей же совести свалившийся на нас достаток? Ответ предсказуемый: нефтяные деньги. Но надо понимать: они нами не заработаны.

Не спорю: нефтяное дело – адский труд, и те 7% трудоспособного мужского населения, которые им занимаются, действительно кормят страну. Они хорошо работают, но, право, не настолько, что нефть вместо 24 долларов вдруг стала стоить 100 и больше.

Это случилось благодаря мировой конъюнктуре, ситуации на Ближнем Востоке, растущему Китаю. Но благодарить надо не шейхов, не израильтян, дерущихся с палестинцами, и не наших начальников. Своим благосостоянием мы обязаны людям, начавшим реформы по созданию рынка в России. Именно механизмы свободной торговли, честной конкуренции и предпринимательства и связи между людьми, которые регулируются сами собой, без государственного вмешательства, и позволили переварить часть нефтяных денег, пришедших к нам волею небес.

Я хочу обратить ваше внимание еще на один момент. Пока наше общество обречено жить, болтаясь по закону Безансона. Это очень плохо: мы теряем страшно много времени, выбираясь из очередной ямы, и за смену управленческих парадигм платим не то что судьбами – жизнями. Но для общества в целом имеет смысл движение в обе стороны. Какую функцию осуществляют казаки и разгневанные пожилые учительницы в эпоху реакции? Они контролируют импортированный материал, служат горнилом, через которое, например, прошли заимствованные слова, усвоенные еще в советское время и ставшие теперь общим достоянием. Повторюсь: общество состоит из двух частей, и одна без другой существовать не может. Есть небольшая группа прогрессистов, занимающихся интеллектуальным обеспечением реформ, и есть значительные силы реакционеры, которые им яростно противятся. Этим, например, и объясняется половинчатость всяких нововведений в России: чтобы решиться на отмену крепостного права, царская бюрократия тридцать лет думала, как приспособить реформу под себя. Гайдар в свое время мечтал, что в рыночные отношения так или иначе втянутся все и роль архаистов нивелируется, но этого не случилось. Я бы очень хотел, чтобы, даже несмотря на такое несчастливое устройство, моя Родина жила иначе и дискуссия между двумя лагерями шла непрерывно, а не болезненными скачками.

События последних двух лет прямо свидетельствуют о том, что мы сейчас в преддверии очередного взмаха маятника. Да, пока меня не покидает ощущение, что его стержень держат силой, потому что бенефициары режима боятся лишиться своих привилегий. Борьба неизбежна, и гражданин должен заботиться о том, чтобы она протекала в бескровной форме. Цивилизация не придумала для этого ничего лучше, чем парламент. Я желаю, чтобы выборы в него были честными и мирными, прекрасно понимая, что сторонники реформ поначалу будут там в меньшинстве: авторитет того же Гайдара в современной России ничтожен, люди его ненавидят. Но исторические закономерности требуют, чтобы институциональная структура общества соответствовала его потребностям: у нас обязательно появится и серьезная социология, и честный рынок, и подлинная демократия.

Игорь Кириенков