Имперское сознание россиян непоколебимо. Поколение интернета пока не способно к проектированию будущего. Экономисты наивны в своих цеховых объяснениях. Самое главное свойство российского общества – тотальное недоверие: всех ко всем, считает социолог культуры Даниил Дондурей.

Собеседник E-xecutive.ru – главный редактор журнала «Искусство кино», член Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ, кандидат философских наук Даниил Дондурей.

E-xecutive.ru: Социологи и политологи полагают, что российское общество сейчас находится в кризисе. В чем его природа?

Даниил Дондурей: Состояние российского общества определяется чередованием, взаимодействием и отторжением двух сущностей, которые я называю «Россией-1» и «Россией-2». Под «Россией-1» я понимаю вневременной протофеодализм, систему консервативных отношений, государственную пышность и лицемерие, византийские представления о человеке, власти, о нормах и правилах. На протяжении веков эти принципы жизни периодически входят во взаимодействие с модернизационными европейскими по сути и по форме представлениями о человеке, свободе, справедливости – сторонников и носителей этих ценностей я отношу к «России-2». В результате взаимодействия «Россия-1» неминуемо отторгает «Россию-2», после чего следует период, когда страна начинает накапливать отставание. А затем прорывается в будущее уже через революцию, бунт, «смутное время», смену типа властителя. Такие кризисы происходили в российской истории много раз. Мы живем именно в такой период – отказа от адекватных ответов и даже от понимания настоящих вызовов времени. В представлениях интеллектуальной элиты, а значит и в обществе нарастает ощущение надвигающегося кризиса.

E-xecutive.ru: В каких сферах происходит конфликт «России-1» и «России-2»?

Д.Д.: Я предлагаю пользоваться таким понятием как «система российской жизни». Мне кажется неправильным отделять друг от друга разные сферы человеческой деятельности. Принято считать, что экономика «отвечает» только за формы хозяйствования – экономическая политика, кредит, денежное обращение, бюджет… Политика – за качество управления и организацию государства и общества. Социология фиксирует то ли прожективные, то ли оценочные категории: «Как вы относитесь к исторической роли Сталина? Как вы оцениваете деятельность Путина? За кого вы будете голосовать?». Но мало внимания уделяется тому, как ценностные системы функционируют в данном социуме, в различных его средах, группах или национальных общностях, регионах. Как система моральных норм и запретов сочетается с общежитейской практикой, с межличностными отношениями, с многовариатнтным пониманием политической реальности… Как люди относятся к «чужим», «иным», например, к иностранцам. К воровству или богатству. Получается, что хозяйствование у нас рассматривается отдельно от общественного мнения, оно в свою очередь – отдельно от причин отторжения конкуренции, состояния национальной безопасности или неблагополучия в семье. Мне же думается, что в каждом нашем действии срабатывают достаточно универсальные образцы поведения, паттерны, которые национальная культура помещает в сознание каждого человека. На самом деле, такие явления как рейдерство, откаты чиновникам, решение открыть или закрыть бизнес, личностная способность считывать художественные языки – все это части единого синдрома. Элементы гигантского здания российской жизни, инкубатором которой является российская культура. Ее я, естественно, понимаю в широком смысле: не как отрасль, жизнь гениев или предоставление досуговых услуг, а как производство и усвоение разного рода смыслов.

E-xecutive.ru: Чередование двух модусов – это удел России? Или нечто подобное есть в других странах?

Д.Д.: Это – невероятно сложный вопрос, и я сейчас не могу серьезно и аргументировано говорить о других этносах. Есть большие этносы, которые являются ведущими для многих регионов мира. Германия как образец для Северной Европы. США. Китай или Япония. Россия, даже потеряв статус сверхдержавы, сохраняет функции регионального лидера, влиятельной державы. Поэтому было бы очень интересно, как циклы российской истории сказываются на развитии Казахстана или Украины. Или, скажем, Молдавии как части румынского этноса. Или Грузии после двухсотлетнего воздействия русской жизни. Думаю, что в этих странах происходит очень много пророссийских и антироссийских мутаций, но это требует специальных исследований.

E-xecutive.ru: Почему эти модусы чередуются? В чем причина?

Д.Д.: Это тоже очень сложный вопрос. Российская культура, благодаря своей удивительной пластичности, поразительно устойчива во времени. Некие матрицы в ней живут с XIII или даже с IX века, со времен взаимодействия между Александром Невским, которого Сталин назначил быть национальным героем, и Ордой (Личность Александра Невского вызывает споры: одни считают его деспотом, другие – святым. – E-xecutive.ru). Мы видим эти же культурные коды и в XVII, и в ХХ веке: они сильнее времени, постоянно воспроизводятся в разных обличиях. Культура создает принципы выживаемости социума в его целостности, вместе с национальной общественной психологией, образцами поведения, с социальными и частными взаимоотношениями, с пониманием того, что такое власть, суд, свобода, подчинение, труд. Она транслирует многие из этих принципов из века в век. Держит российский социум, оберегает его от распада. В этом плане наша культура – невероятно ресурсная система. Она столетиями сохраняет «Россию-1», вместе с ее имперским сознанием, подавлением рыночных отношений, концентрацией ресурсов за счет насилия над личностью, аккумулированием власти за счет притеснения человека – в этой системе он всегда ничто. Именно поэтому происходит парадоксальное: Россия со своими вечными кодами двоемыслия создает великое искусство, чтобы демонстрировать себе и миру, как мы восторгаемся человеком, как переживаем за него. Отсюда Толстой, отсюда Пушкин, отсюда Чехов – второй после Шекспира по количеству постановок драматург мира. Толстого знает каждый человек на планете, потому что он один из трех-четырех русских, которых изучают во всех школах мира, от пригородов Кейптауна до Северной Кореи. Я сказал бы, что Лев Толстой – это своего рода «Россия-3».

E-xecutive.ru: Можно ли выразить эти модусы – «Россию-1» и «Россию-2» в социологических терминах: на какие классы, группы, слои они опираются?

Д.Д.: Мощные культурные коды (несвобода, единовластие, отсутствие права, несолидарность, непрозрачность отношений) за тысячу лет подтвердили свою живучесть. В России никогда не было нескольких ветвей, власти – всегда только одна – у государя. Тотально и мощно. И это доказывает эффективность работающей здесь культурной, а следовательно политической и экономической модели, то есть «России-1». Симпатии большинства людей всегда на стороне именно этой культуры, потому что именно она их формировала. Продолжает делать это с блеском. Со времен Владимира Ясно Солнышко до Владимира Владимировича Путина народ на стороне власти, до очередной смуты, конечно. Если бы в допетровской России проводились социологические опросы, они, полагаю, показали бы, что 90% россиян поддерживают действующего властителя. Доминирующая культура («Россия-1») периодически, часто умело, использует возможности западной цивилизации, приоткрывает границы-окна для идей, людей, товаров, заимствует те или иные технологии. Сталинская модернизация – пример политики такого рода: довести крестьян до смерти, чтобы, заплатив золотом и зерном за зарубежные станки, модернизировать отсталое производство. Проблема «России-1» именно в ее гуманистической, а, следовательно, технологической непродуктивности: лучше всего она может заставлять, обманывать, заимствовать и прививать, но не может регулярно, без мобилизации создавать в больших количествах нечто конкурентоспособное. Именно поэтому ей периодически нужна «Россия-2», ориентированная на европейские ценности.

E-xecutive.ru: Западные социологи говорят об ускорении пульса истории времени во второй половине ХХ века, о появлении «новых людей» (поколения X, Y, Z), которые не хотят жить так как жили их отцы. Как реагирует «Россия-1» на X, Y, Z?

Д.Д.: С одной стороны, пока мы не видим способности российских новых поколений предложить что-то перспективное: или ресурсы еще не накоплены, или культура пока не разрешает породить жизнеспособных лидеров, а может быть, есть какие-то другие причины. Я бы сказал, что успехи проектантов Болотной площади очень частные. Они не сопоставимы ни по содержанию, ни по масштабу с мифологической платформой российской консервативной культуры, с ее способностью заимствования западных практик. (Не случайно Владимир Владимирович руководство Центральным банком поручил не силовикам, а все-таки ученице Евгения Ясина Эльвире Набиуллиной). Хотя, возможно, проводники «России-1» искренне считают, что и XXI веке можно ввезти западное «железо», а содержание, программные ценности оставить в Европе.

E-xecutive.ru: Но возможно ли заимствовать «постиндустриальные станки» и отринуть «постиндустриальные смыслы»? Существуют ли они отдельно друг от друга?

Д.Д.: Да, здесь, безусловно, есть противоречие. В постиндустриальной экономике исключительно важен человеческий капитал, его качество. Самый ужасный вызов, который стоит перед российской интеллектуальной жизнью, связан с его недооценкой, довольно примитивным пониманием. Человеческий капитал у нас воспринимается исключительно в социологических и экономических характеристиках (демография, благосостояние, образование, расселение, государственная опека). Иными словами, граждане воспринимаются экономистами как такие же ресурсы как нефть, оборудование, помещения, электроэнергия… Но люди обладают опасным для работодателей свойством – они живые. Следовательно, могут вдохновляться. Иметь драйв или впадать в депрессию. Могут не хотеть работать, воровать или пытаться творить. Уважать работодателя, а могут испытывать к нему – и дальше главное словосочетание нынешней российской системы жизни – чувство недоверия.

E-xecutive.ru: Недоверие как главное качество российской жизни?

Д.Д.: Да. В том числе недоверие работников к работодателям, а их – к наемным работникам. И тех, и других – к партнерам и к государству. А государства – к бизнесу. Взаимное налоговое недоверие. А еще – мужа к жене. Детей – к родителям. Родителей – к детям. Гигантское разрушение - болезни человеческих межличностных связей. Разъедание социальных общностей, повсеместное чувство несолидарности. Россия является страной, где показатели подросткового и молодежного суицида выше среднемировых в три раза (20 смертей на 100 тыс. человек в год). Эта, как и другие беды, также имеет неосознаваемые культурные предписания, поскольку дети, во-первых, не получают моделей будущего, не снабжаются ими. Во-вторых, они не способны сами находить ответы на огромное количество вопросов - вызовы жизни. Они не умеют жить! Умирают не потому, что хотят погибнуть – они не знают ни для чего жить, ни как жить. Просто не научились. В России 54 развода на 100 браков. Из 100 детей 47 воспитываются вне брака. Положение хуже, чем во время войны. Семья как один из самых старых, тысячелетних институтов, в кризисе.

E-xecutive.ru: У подростков нет модели будущего, но есть она у взрослых?

Д.Д.: Многие полагают, что положение может измениться, если что-то поправить в политике… Ну, например, провести честные выборы. Или уговорить Дмитрия Анатольевича (Медведева. – E-xecutive.ru) пойти на второй срок. Или провести институциональную революцию, чтобы заработала экономика. Все это фрагментарно и наивно. В свое время Егор Гайдар и Анатолий Чубайс, с которыми я несколько раз обсуждал эту тему, полагали, что, стоит людям показать возможности свободного рынка, и у них поменяется мировоззрение. Увидят в магазине вместо двух – сто сортов колбасы, и, все – станут другими людьми. Мы давно живем в рынке, но посмотрите, на всех интернет-площадках идет голосование за советскую власть, как знакомый и одобряемый тип вековечной Московии. Почти все социологические опросы фиксируют эти настроения. Обратите внимание на отношение большинства к Сталину, к истории, к бизнесу, к государству – это все – рудименты «России-1». Еще раз подчеркну: в любом приватном или социальном действии мы сталкиваемся с предписаниями культурной системы, из которых нельзя вырвать какой-либо один элемент. Экономика не может существовать отдельно от других сторон сфер системы российской жизни. Между «Россией-1» и «Россией-2» из века в век идет обмен программами. Они всегда находятся рядом, подталкивают, конфликтуют. Параллельно консервативной всегда существовала модернизационная «Россия-2», идущая от Немецкой слободы, от графа Михаила Лорис-Меликова, от министра Сергея Витте, до «другого сознания» в ГУЛАГе и Егора Гайдара…

Сейчас господствующая модель жизни микширует продвижение западных представлений, основывающихся на идеях свободы, международной интеграции, уважении к человеку и гражданскому обществу. Вместе с тем уже зреет понимание того, что протофеодальные схемы не способны должными темпами и необходимыми формами развивать нашу страну – это осознание только начинается. Приходит понимание того, что гражданское общество в будущем вполне может забрать у государства целый ряд функций, что и происходит в мире. Существующие государственные институты насилия в виде налоговых, таможенных, полицейских и других специальных служб, в том числе часто отнимающих деньги у бизнеса, уже не справляются со своими задачами. Чиновники приватизировали государственные функции, а господствующая система контролирует накапливаемое отставание. Проецирует, заказывает его. Система российской жизни делает это мощно и хитро. А вот реальные «пружины» этого процесса не отрефлексированы, потому что сама рефлексия во многом табуирована.

E-xecutive.ru: В вашей логике прорыв в будущее происходит через «смутное время», но после прорыва «Россия-1» вновь занимает господствующее значение?

Д.Д.: Вспомните русскую историю на стыке XIX и XX веков. Идеи анархистов и «Народной воли» привели к убийству Александра II и Петра Столыпина, революции 1905 года, февралю 1917-го. Остановимся здесь. Кто тогда мог представить, что уже через год, в 1918-м году под управлением идеологии большевиков прохожих будут хватать на улицах и убивать тысячами в качестве заложников? Кто мог предположить, что это будут делать те самые люди, которые обучались в лучших университетах России? «Смутное время» мировоззренческого брожения пришлось на период быстрого экономического развития России в начале ХХ века. Большевики через мифологию преодолели смуту, погасили ее насилием.

Ответ на вопрос о том, какое будущее нас ожидает, на мой взгляд, зависит от размера нынешних окон и обстоятельств взаимодействия между «Россией-1» и «Россией-2» – будет ли оно достаточно для того, чтобы в будущее было переброшено большинство населения. Сейчас, когда требуется ускорение, власть все сильнее давит на культурные, мировоззренческие, моральные, психологические тормоза. Это делается довольно грубо. Но тут могут быть самые неожиданные повороты, подобные тому, что произошло в 1991 году. Тогда проводники консерватизма открыли окна - разрешили частную собственность, свободу, границы, положив тем самым конец советским рассуждениям о социальной и имущественной справедливости и светлом будущем. Относительно быстро перекодировали путь развития страны.

Я – поклонник «двоичного» устройства нашей культуры, со всеми ее возможностями, пластичностью, с кодами и образцами – познанными и непознанными. Думаю, что она в любых ситуациях может находить способы перескока в будущее. Иногда через простой переворот, как это было в истории с Павлом I и Петром III (приходят гренадеры, и, как выразился Александр I: «Теперь все будет как при бабушке»), иногда через прозрения власти, через смуту или осознание элитами последствий своей немочи или цинизма. Вот и сейчас она, конечно, найдет путь в постиндустриальное, виртуальное общество, к 3D-принтерам и другим передовым технологиям, чтобы … в итоге сохранить Александра Невского в качестве национального героя. Хочется, чтобы это произошло без крови.