Когда я рос в 1980-е гг. на Среднем Западе, наше существование казалось мне таким предсказуемым, мелким и далеким от вопиющих несправедливостей капиталистического общества. Мне хотелось жить интересной жизнью скорее, чем зарабатывать деньги. И в этом не было ничего исключительного: свое материальное благополучие американцы принимали как должное. Планка среднего класса к концу ХХ в. была поднята на недосягаемый для многих других стран уровень. Амбициозность не обязательно равнялась желанию разбогатеть еще больше. Отчасти поэтому я и занялся русским языком и отправился в 1991 г. в мою первую поездку в Россию, в последний голодный год Советского Союза. Позже, уже в 2003 г., я вернулся в страну в качестве журналиста.

После унизительных лишений социализма москвичи изо всех сил наверстывали упущенное. Я с удивлением обнаружил торговый центр прямо под стенами Кремля, суши, подаваемые в итальянском ресторане, и плотные дорожные пробки посреди ночи. Было смешно видеть рекламу «элитного» белья и автомобильных моек «для ВИПов».

Как и многие иностранцы, я был ослеплен показным московским изобилием: вездесущими люксовыми брендами, супермаркетами, наполненными импортными товарами, ценами, способными поспорить с токийскими и лондонскими. Конечно, я знал, что Россия начинается за Садовым кольцом и что богатство крупнейшей страны мира сконцентрировано в одном городе. И все-таки понадобилось прожить в России восемь лет, чтобы осознать всю глубину бедности этой страны. Настоящим открытием была не московская роскошь, а осознание ее поверхностности.

Без сомнения, российский средний класс уже существует. Но он мал по сравнению с остальным населением и не является установившейся социальной силой. Еще важнее то, что принадлежность к среднему классу — это менталитет, а не просто набор социально-экономических индикаторов. Среди россиян старше 25 лет вряд ли найдется человек, совсем не знающий, что такое нужда. Травма социалистического «равенства в бедности» может во многом объяснить комплексы неполноценности, свойственные правящему политическому классу и обеспеченным россиянам с их демонстративным потреблением.

Секрет российских миллионеров и миллиардеров в том, что они вовсе не богатые люди. Они бедные люди, которые не знают, что делать с деньгами. Новые богатые постсоветского пространства привлекают внимание провинциальным вкусом и неумением себя вести. Сто лет назад в похожей роли людей, отчаянно стремившихся купить респектабельность, выступали американские бароны-разбойники.

Средний класс, представляющий значительный слой общества, создать гораздо труднее, чем олигархию. Борьба предприимчивых горожан с произволом аристократии и духовенства началась в Европе еще в Средние века. Стремление граждан обеспечить себе лучшие экономические условия получило неизбежное развитие в виде требований закрепить политические права, принять конституции и созвать органы представительства.

В глобализованном мире общественные изменения, на которые уходили века, стали происходить быстрее. Принято считать, что появление среднего класса в развивающихся странах может создать критическую массу для демократических изменений. Беда в том, что Россию можно назвать постиндустриальной только в том смысле, что здесь практически ничего не производится, а не потому, что в этой стране построена экономика знаний. Ряды формирующегося среднего класса вряд ли пополнятся работниками нефтегазового сектора и жителями умирающих моногородов. Так или иначе нельзя исключать, что с формированием своего среднего класса Россия уже опоздала. Во всяком случае, на Западе уже начался обратный процесс.

Начиная с эпохи индустриальной революции XVIII в. в Англии средний класс в Европе и Северной Америке получал подкрепление с каждой новой волной технологических инноваций. Целые слои населения выходили на новый уровень жизни. Сегодня этот длительный тренд прерван: открытые границы и новые технологии подрывают общественную модель, которая определяет западную цивилизацию. Америка, в которой я вырос, исчезает. Занятые в промышленности рабочие когда-то составляли основу широкого среднего класса, но производства переведены в Мексику и Китай. Офисные работники, занятые в сфере услуг, вынуждены конкурировать с образованными англоговорящими индийцами и африканцами.

До финансового кризиса 2008 г. дешевые кредиты создавали у американцев иллюзию, что они смогут поддерживать свой комфортный уровень жизни несмотря на фундаментальные сдвиги в экономике. Но на практике получилось, что доллары, когда-то достававшиеся среднему классу, оседают теперь в финансовых резервах других стран и в карманах богачей. Осознание этой перемены — принципиальная причина движения по «оккупации Уолл-стрит», охватившего американские города и перекинувшегося на Европу.

«Норма жизни», которая была когда-то характерной для западного среднего класса и которой так мечтают достичь в России, на Западе перестает быть нормой. Этот тренд очевиден как в США, так и в Европе. Не исключено, что западный капитализм окажется так же уязвим перед напором глобализации, как социализм 20 лет назад. На Западе граждане давно привыкли чувствовать себя в авангарде мировых процессов. Возможно, теперь в авангард вырвется Россия и покажет миру общество будущего, в котором есть слой сверхбогатых, слой сверхбедных — и никого между ними.

Люсьен Ким