К началу рыночных реформ Россия подошла, обладая очевидным конкурентным преимуществом: квалифицированной рабочей силой и развитой системой образования и организации науки. Средний работник в СССР в 1989 г. имел за плечами 11,9 года обучения; на территории РСФСР действовало 514 вузов и 2603 профессиона¬ль¬но-технических училища, высшее образование ежегодно получало около 650 000 че¬ловек. Космические исследования, ядерная энерге¬тика и производство передовых вооружений оставались визитной карточкой советской науки, которая, однако, уже в те годы начала отставать от западной практически по всем новым направлениям.

Становление российских образования и науки происходило в сложных условиях на фоне трех негативных тенденций: недофинансирования, оттока квалифицированных кадров и дезориентирующего отказа от советских идеологических установок и советских стандартов образования. Однако еще более значимым фактором дегра¬дации стал крах наукоемких отраслей промышленности и стремительная переори¬ентация образования с естественнонаучных на гуманитарные специально¬сти.

Развитие системы образования в постсоветский период отличалось и отличается несколькими чертами, выглядящими при сравнении с опытом других стран попрос¬ту аномальными. Во-первых, наблюдается взрывной рост числа студентов вузов (с 2,6 млн человек в 1993/94 учебном году до 7,4 млн в 2010/11 г.) при сокращении численности школьников (с 21,1 млн человек до 13,2 млн за тот же период). В резу¬льтате число поступающих в вузы достигает 90% от числа выпускников школ, что бо¬лее чем в 2 раза превышает средний показатель по странам ОЭСР. Во-вторых, принятая в стране система ЕГЭ измеряет скорее не реальный уровень знаний, а приемлемый для власти психологический порог неуспеваемости. Если во Франции успе¬шно сдало экзамен на аттестат зрелости в 2010 г. 85,5% школьников, в 2011 г. — 85,6%, а в Германии этот показатель в 2011 г. составил 82,6%, то в России не прошедших ЕГЭ остается 3,3-3,6%, пусть даже для этого приходится понижать пороговый уровень, свидетельствующий об освоении школьной программы, до 20 баллов из 100 по ино¬странному языку, 21 балла по математике и 36 баллов по русскому языку, как это было сделано Рособрнадзором в текущем году. В-третьих, рост числа студентов (в 3 раза) и вузов (с 514 до 1114 за 1992-2010 гг., т. е. в 2,2 раза) не обеспечен наращиванием профессорского корпуса: число преподавателей выросло за тот же период с 220 000 до 342 000, или на 55,4%. Сегодня отношение числа преподавателей к числу студентов в России в 2,7 раза ниже, чем в США. При этом вызывает сомнение и качество этих профессоров: присвоение кандидатских и докторских степеней в 2009-2010 гг. в России шло темпом, в 5,6 раза превосходившим позднесоветские показатели, хотя особых успехов в развитии науки за это время не наблюдалось. Наконец, в-четвертых, профиль высшего образования не соответствует потребностям экономики: 45% выпускников специализируются на общественных науках, предпри¬нимательстве и праве против 36,2% в США и 22,5% — в Германии. В России 24% вчерашних студентов устраиваются на должности, не требующие высшего образования, и менее 50% начинают карьеру по той специальности, по которой учились (в США — 76%). Неудивительно, что бизнес проявляет крайне низкий интерес к развитию российского образования и почти не участвует в его финансировании.

За постсоветский период в стране разрушена система среднего профессионального образования. Если в 1989 г. в РСФСР существовало 1100 ПТУ и техникумов с 470 000 учащихся, то сегодня в 350 колледжах обучается менее 120 000 человек. В то же время не обеспечено и развитие элитных вузов, которые могли бы встать в один ряд с ведущими университетами мира. Сегодня российских университетов нет ни в одной версии списка 500 лучших вузов мира, а молодежь стремится уехать из страны в поисках современного образования (в 2010/11 учебном году россияне составили 2% всех студентов вузов стран — членов ОЭСР). И если в 1991 г. ЮНЕСКО ставила советское высшее образо¬вание на третье место в мире, то к 2010 г. Российская Федерация опустилась в том же рейтинге на 29-е место. Можно утверждать, что сегодня российская система образования производит скорее статус человека с дипломом, нежели специалистов, способных найти свое место в современном мире.

Особо следует отметить, что образование в России стремительно становится пла¬тным — и при этом довольно дорогим. Из 7,4 млн наших студентов за государственный счет обучается всего 2,9 млн, или 39,2% от их общего количества, а число бюджетников составило 211 человек на 10 000 населения против 219 человек в РСФСР в 1980/81 учебном году. Все больший размах принимают и «платные услуги» в сфе¬ре среднего образования.

Развитие науки в пореформенной России также не дает повода для оптимизма, несмотря на риторику приверженности принципам инновационного развития. На содержание Российской академии наук в 2011 г. из бюджета выделено 62 млрд руб. (для сравнения: на создание сомнительной системы «водного метро» правительство Москвы намерено потратить 20 млрд руб.). Вопреки заявлениям властей мы остаемся выключенными из глобального научного пространства. Тираж выходящих в стране научных журналов сократился за 1991-2010 гг. в 14,3 раза, а посещаемость научных библиотек — более чем в 20 раз. Более половины существующих научных «центров» и «институтов» состоят из руководителя и его секретаря или помощника. В стране на постоянной основе работает менее 400 иностранных преподавателей и исследователей, а число иностранных студентов в наших вузах сократилось с 92 300 в 1990/91 учебном году до 17 100 в 2009/10 г.

Примечательно, сколь провинциальной стала наша патентная деятельность: в России подается более 27 000 патентных заявок в год — но 93% их направляется в российскую патентную службу, тогда как в патентный офис США (на который приходится 50,2% всех регистрируемых в мире патентов) мы подаем всего 400-500 заявок против 2600 приходящих туда из Финляндии и 24 900 — из Германии. Но даже темп прироста чи¬сла таких заявок (а среди них был и патент Юрия Лужкова на кольцевые автомагистрали) сейчас составляет 6,1 против 9,3% в 2003-2006 гг. Российских компаний нет ни среди 200 глобальных фирм, зарегистрировавших в 2010 г. наибольшее число патентов, ни среди 219 корпораций, потративших за год на НИОКР более $200 млн.

Подводя некоторые итоги, можно сказать, что в 1990-е и 2000-е гг. российская система образования отличилась стабильным перепроизводством не вполне необходимых экономике специалистов и увенчанных учеными степенями «научных работников», а экономика — очевидным недопотреблением научных кадров и новых технологий. Именно этот разрыв между потребностями народного хозяйства и потенциалом образовательной и научной систем приводит к тому, что последние работают в своего рода вакууме. Его заполнению могло бы послужить активное ме¬ждународное сотрудничество, но оно остается маловероятным именно потому, что в России сейчас нет научных школ, в которые западные ученые захотели бы внедриться, и университетов, преподавание в которых расширило бы их горизонты. А деньги в образовании и науке значат хотя и много, но не могут сравниться по ценности с временем. Временем, которое бежит мимо России и которое иностранные ученые, приехав сюда, скорее всего, сочтут просто потерянным.