Сопротивление и любовь. Психолог об отсутствии культуры диагностики

Психолог PECHKEEN рассказывает, почему к специалисту нужно идти за возможностью саморазвития, а не за избавлением от страданий, и почему работа психотерапевта с клиентом — это партнерство, а не противостояние.

Я уже давно рассматриваю и самого себя и всех окружающих как функции. Каждый из нас приходит в этот мир, чтобы реализовать предназначенное. Мы должны выразить свою идею и, получив через это необходимый опыт, совершить эволюцию собственного сознания. На этом пути человека подстерегают программы, которые расщепляют его личность, заставляя двигаться по кругу. И это круговое движение не есть рост, не есть эволюция. В лучшем случае можно назвать это набором опыта, если подразумевать, что опыт обязательно учит. Но набор опыта требует времени, а время ограничено старостью — порой, когда у человека уже нет сил меняться. А так же смертью — событием, которое делает дальнейший набор невозможным.

К сожалению, в России пока нет культуры посещения психолога или психотерапевта, так же, как нет культуры посещения врачей. За годы работы, всего несколько десятков человек пришли ко мне из простой любознательности или желания ускорить духовный рост.

Все остальные приходят потому, что испытывают страдания, но не понимают их причины и не видят выхода. И, пожалуй, самый главный фактор, который мешает человеку достигать результатов в нашей работе — сопротивление. У кого-то оно возникает ещё до прихода в мой кабинет — уже записавшись на сессию люди заболевают, внезапно обрастают более важными делами, нагружают себя работой. Причин, которые не позволяют довести до конца решение о совместной работе множество. Те, кто всё же приходит, сталкиваются с ним сразу же, как только их пятая точка садится в терапевтическое кресло.

Главное, что подпитывает сопротивление — страх разрушения старой, устоявшейся жизни. Инстинктивно человек всегда выбирает экономию сил, главным образом через приспособление к привычной ситуации.

Все клиенты приходят с сопротивлением, но не все его преодолевают. Тут стоит сказать, что результат терапии — во многих случаях, довольно расплывчатое понятие. Потому что вопрос духовной эволюции, о которой я упоминал выше, это, по-видимому, бесконечный процесс, не ограничивающийся одной человеческой жизнью.

И вопрос, который стоит передо мной, как человеком, который должен помочь клиенту, двояк. Во-первых, смогу ли я применить стратегию, которая даст ему возможность преодолеть сопротивление? И во-вторых, хватит ли у него собственных сил, чтобы это сопротивление преодолеть?

Пару недель назад, ко мне пришла одна красивая и энергичная женщина. Вообще, я люблю таких клиентов. Их проблемой является не слабость, а наоборот — сила. И их энергия, во многом служит для меня залогом успешной терапии. Поэтому я, как любой специалист, нацеленный на результат, заранее потираю ручки. Но на третью сессию мы упёрлись. В такой момент всё, что может делать терапевт — менять стратегии и продолжать работать в надежде, что клиента протащит через его сопротивление. Я уже было решил занять позицию деятельного выжидания, но тут мне пришло письмо: «Я не вижу прогресса, я ощущаю сильное внутреннее сопротивление. И мне кажется, ты с ним не справляешься) а маленькая девочка внутри меня радуется этому — вот какая я упертая)) Это не продуктивный путь для меня. И это неблагодарный клиент для тебя. Вроде как я сама пришла к тебе со своей проблемой, с просьбой помочь мне её решить. Но и я сама же ставлю палки в колеса и сетую на то, что „никуда не движемся“. Хочу завершить нашу работу».

Я умею успокаивать себя мыслью о том, что людям по пути до тех пор, пока каждый из них считает, что им по пути. Но, всё же почувствовал грусть. Потому, что, пожалуй, невозможно быть полностью свободным, от чужих, а главное — собственных ожиданий. В моих самых сладких профессиональных снах я Морфеус — моя таблетка действует в любом случае. Когда очередной клиент не может преодолеть сопротивление, я стараюсь надеяться на то, что работа, сделанная ранее, уже изменила его сознание. Но изменила ли? Не хочется думать, что он оставит всё на прежнем месте и пелена усталости поглотит его последние потуги на изменение своей жизни.

Некомфортно пускать в свою жизнь того, кто будет в ней копошиться. Неестественно платить деньги за то, что не гарантирует результата. Поэтому почти все рассчитывают на человека, приносящего действующие пилюли.

В глубине души каждый, кто приходит в кабинет к психологу, хочет определённости, которую последний дать не может. Вот передо мной сидит юноша и с мобильного зачитывает диагнозы, которые поставил ему предыдущий специалист. Я трачу целую сессию на то, чтобы их опровергнуть. — Тебе сказали, что ты инфантильный, но ты работаешь начальником отдела и живёшь отдельно от мамы, — замечаю я, — разве это похоже на правду? В конце сессии, юноша с недоумением спрашивает: если диагнозы моего прошлого психолога неправильны, то какой поставишь ты? Я с улыбкой замечаю, что его диагноз — поиск диагноза. А про себя думаю, что все диагнозы, которые ему поставил мой предшественник — верны. Беда в том, что коллега повёлся на требования определённости. Странно, что для него не было очевидным — получение диагноза усугубляет проблему данного юноши. Ведь ипохондрик ищет диагноз не для того, чтобы выздороветь. Кроме того, ни один диагноз не содержит рецепта выздоровления, а значит — становится фактором, который угнетает, заставляя человека зацикливаться на стадии мрачных мыслей. Берн по этому поводу иронично замечал: «Невротик приходит к психотерапевту, чтобы стать лучшим невротиком».

Вот молодой человек пишет: «Дима, а ты хороший психолог? Твоя квалификация позволит мне разрешить мою проблему?». Я отвечаю: Не находишь ли глупым спрашивать у мясника, хорошее у него мясо на витрине, или сантехника — умеет ли он чинить трубы? Задам встречный вопрос: «Ты именно тот, кто, придя ко мне, в кратчайшие сроки позволит мне достичь успеха?».

Эти мои ироничные заходы приводят к тому, что половина желающих не доходят до моего кабинета. Как человека, который хочет пить, есть и кататься на яхте, меня это огорчает. Но, как специалиста, который высоко ценит свою работу — радует. Ведь по факту я работаю только с теми, кто заранее готов стать моим партнёром.

Когда ко мне приходит клиент, я осознаю, что пришла только его часть. Та часть, которая заинтересована в решении проблемы. Но это ещё не весь клиент. Есть другая часть, которая эту проблему создаёт, более того — против её решения. Но ей пришлось прийти, т. к. её притащила первая. Можно сказать, что ко мне приходит измученный общим состоянием Взрослый клиента, но как только он садится в кресло, он превращается в Ребёнка, который хочет, чтобы его взяли на ручки и решили все проблемы, потом в Родителя, который ненавидит этого Ребёнка, да и вообще, всех окружающих. Психолога в том числе. — Дима, а ты преодолел свои проблемы? — спрашивает меня симпатичный мужчина из кресла напротив. — Упаси боже,- отвечаю, — я такой же невротик, как и ты. Разница лишь в том, что ты пришёл ко мне, а не наоборот. — Но тогда, ты вряд ли чем-то сможешь мне помочь, — отвечает он, с выражением досады на лице. Мне стоит найти кого-то покруче. — Скорее всего, да. Ведь ты ищешь святого, а я лишь человек пытающийся делать свою работу.

Я говорю правду и иронизирую одновременно, т. к. прекрасно понимаю, что мой оппонент всё ещё ищет причины, чтобы обесценить меня и отказаться от совместной работы.

Большая часть поведения клиента и его коммуникаций являются психологической защитой. Решение проблемы для него — это соприкосновение с его внутренним содержимым, которое вызывает тревогу. Как любой организм, он избегает этого соприкосновения, что выражается, в том числе в его запросе. Стало быть, уже на стадии «помоги мне добрый доктор», мы имеем отрицание, подавление, рационализацию, избегание и т. д.

Например, очень частый запрос «я не знаю, чего я хочу», содержит в своей конструкции отрицание и вопрос. Две пустоты. Представьте себе, что к доктору приходит пациент, который говорит: «Я не знаю, где у меня болит». Если рассматривать формулировку буквально, то работать здесь не с чем. Что же лежит в глубине? Клиент тратит все усилия на принуждение себя к неким действиям, например, к нелюбимой работе. Такая тенденция пожирает практически всю энергию и создаёт замутнённое состояние сознания, плюс — полное отсутствие естественных желаний. Если озвучить это клиенту как диагноз, он будет сидеть и хлопать глазами. А после спросит: «Так, и что с этим делать?».

Поэтому требовать осознанности от клиента не стоит. Он пришёл с неосознанностью, которую хочет трансформировать, но ещё не знает — сможет ли? Психолог тоже не знает и не может знать, хватит ли ему профессионализма, энергии, осознанности для того, чтобы помочь. Единственное что он может — попробовать сделать что-то хорошее.

И о любви. Вот передо мной сидит ухоженный полноватый мужчина среднего возраста, руководитель фирмы, отец и муж. Он пришёл ко мне, чтобы перестать пить. Заканчивая описание своего запроса, он говорит: какие ты можешь дать гарантии, что моя проблема будет решена? — Скажу сразу, что не смогу помочь, — отвечаю ему, делая очень серьёзное лицо. Есть много коллег, которые с радостью возьмутся за твою проблему, но не я. Дверь вон там. — Как это не сможешь? — замечает он с явным недоумением. — А так, — говорю, — понимаешь ли, я работаю на результат. Лучший результат в работе с тобой, это если в кратчайшее время ты покинешь мой кабинет довольный, а после посоветуешь меня нескольким друзьям. Но то, что ты просишь гарантий, говорит мне о твоих сомнениях и, в конечном счёте — недоверии. Пьёшь ты, а гарантии нужны от меня? Как твой партнёр я не хочу даже начинать такой проект. — Какая-то нечеловеколюбивая позиция, — замечает раздосадованный клиент. — Как раз наоборот. Я стараюсь любить себя и подаю тебе пример. Зачем мне тот, кто перекладывает всю работу на меня? Кстати, сколько ты сейчас выпиваешь вина в день? — Две бутылки. — Если ты хочешь начать работать со мной, то давай начнём с твоих гарантий? Сможешь гарантировать мне, что с завтрашнего дня, будешь выпивать одну, вместо двух?

Принято считать, что залогом вовлеченности человека в процесс терапии являются деньги. За годы работы, я понял, что деньги это лишь пол дела. Более того, у оплаты нашей работы, как фактора, который определяет клиентскую вовлечённость и в конечном итоге — возможность получить результат от терапии, есть «второй конец». Он состоит в том, что люди относятся к нашей работе, как к услуге. Меж тем, услугой она не является. Формально психотерапия это партнёрство, за которое один из партнёров — клиент, вынужден ещё и приплачивать. Это выглядит немного парадоксально — клиент должен быть больше вовлечён в процесс терапии, чем терапевт.

Некоторых клиентов я упрекаю. Я говорю им: — Ты меня не любишь! — Как это, не люблю? — удивляется клиент. — А так, — говорю, — смотри, на сессии опаздываешь, домашнее задание не сделал, о чём мы говорили на прошлой сессии — не помнишь... Сейчас я, твой самый близкий человек в мире и прошу немного любви к себе! Дай мне любовь!

И конечно, у каждого Морфеуса должен быть свой Нео. Он появляется раз в 100 лет и ломает его терапевтическую реальность. Помню, как он зашёл в мой кабинет. Худой, тщедушный паренёк лет 20, трясущимися руками прижал к себе потрёпанный портфельчик, поправил роговую оправу бабушкиных очков с толстенными стёклами и испуганно посмотрел на меня. — Госсподи, — подумал я, — лишь бы не умер. Полгода — год еженедельных встреч минимум... Задача сегодняшней сессии — аккуратно познакомиться, чтобы не упал в обморок. Проблемы были обычными. Жизнь с ригидными родителями, отсутствие работы, проблемы в общении... Я слегка заострил его внимание на этих сферах, а к концу сессии немного сосредоточился на хорошем — паренёк чувствовал, что его давно увлекала одна сфера деятельности. Прощаясь, мы договорились, что он напишет мне, когда захочет прийти в следующий раз. Не получив письма, я привычно констатировал, что клиент не смог преодолеть сопротивление и забыл об этом случае. Он появился у меня через год. Прибавивший в весе, стильно одетый и причёсанный. Без очков. Смотрел прямо и уверенно, вместо сгорбленной спины я увидел мужской разворот плеч. Сказать, что я прихуел, значит не сказать ничего. — Что с тобой произошло? — спросил я, в надежде, что он сообщит мне адрес источника вечной молодости. — Ничего, просто я сделал то, что ты сказал. Я не помнил, чтобы я что-то конкретное рекомендовал, поэтому спросил: а что я сказал? Ты сказал, что проблема в том, что я не занимаюсь любимым делом, живу с родителями и не забочусь о внешнем виде. Я развил то дело, которое было интересно, нашёл работу, съехал от родителей и проконсультировался со стилистом. — Так, — оторопело продолжил я, — а сейчас зачем ты пришёл? Какие проблемы? — Мне нравится одна девчонка. Очень красивая, ярко одевается и вся в татуировках. У меня с девушками опыт небольшой, а с такими тем более. Пришёл спросить у тебя: что с ней делать? — Знаешь что? Купи ей цветы. Когда он выходил из кабинета, я знал, что вижу его в последний раз.