​​Дождались, наконец-то. Правительство определилось с новыми мерами поддержками ИТ-отрасли. Касается всех – производителей и софта, и железа. Мы почитали свежевыпущенный указ и сделали рейтинг решений – от самого полезного для индустрии до чисто «припарочно-успокаивающего».

1. Кредиты ИТ-бизнесу до 3%. Самая действенная мера. Что нужно, чтобы заработало - никакой бюрократии и проволочек. Плюс крупные объемы кредитов: не один, не два и не десять миллионов. И самое важное, нужно создать специальные, «чрезвычайные» структуры, которые будут адресно работать с ИТ-бизнесом. Если для выдачи кредитов задействуют текущие структуры – привычные нам банки, – эффекта не будет.

2. Льготная ипотека для айтишников и отсрочка от армии до 27 лет. Важная помощь, неплохие меры. Свою роль в предотвращении оттока спецов за рубеж они точно сыграют. Безусловно, это мотивация работать в ИТ в России. Если только спец не хочет переехать чисто по идеологическим причинам – таких ребят не удержать. Можно транслировать инициативу и на другие отрасли, если будет хороший результат.

3. Упрощение трудоустройства ИТ-специалистов из-за рубежа. Логичный шаг, можно компенсировать недостающие кадры. Важно работать точечно, приглашать специалистов не «валом», а под конкретные задачи. В первую очередь – из технологически развитых стран – Индии, Китая, Японии. При этом топовым специалистам нужно предлагать любые условия, лишь бы переехали.

4. Освобождение от налога на прибыль до 2024 года. «Горящие» проблемы ИТ-отрасли мера не решит. Не забываем, эту самую прибыль нужно еще получить. Удастся это не всем. Сиюминутного эффекта мы не получим, только в отдаленной перспективе.

5. «Надзорные каникулы» на три года. Здесь можно ожидать разве что психологического эффекта. Максимум – повышение уверенности. Бизнес не будут лишний раз дергать в непростых условиях, и это хорошо. С точки зрения экономики – понятно, что денег мера не принесет.

Чего не хватает в этом списке, по мнению нашего гендиректора Вячеслава Володковича, – это создания чрезвычайных комиссий и на госпредприятиях, и в среде российских разработчиков. Они должны “от” и “до” контролировать процесс импортозамещения, не допускать саботажа. Мера жесткая, но оправданная в сложное время.

@aerodisk_official — трезво про импортозамещение в ИТ

В «обычной» жизни среднее «экранное время» у городского жителя от полутора до трёх часов в день. Он смотрит новости, укладывает их в свою картину мира. У него в голове есть набор готовых шаблонов восприятия, с помощью которых он их туда укладывает. Если новость хорошо «ложится» в имеющийся шаблон сама — ему не нужны никакие дополнительные интерпретаторы, он и так «всё понял» и даже получил от этого небольшой допаминовый допинг. Если прямо противоречит картине мира или «работает» на какой-то из шаблонов, маркированный им как негативный, и при этом её невозможно проигнорировать — он обращается к понятным ему авторитетам-интерпретаторам с подспудным запросом «как надо понимать». Те, собственно, в этом поле и работают. 

Как это происходит «в мирное время»?

Вот, скажем, ты противник режима. Поступила новость: режим опять повинтил мирных протестующих на акции протеста против чего-нибудь и отправил в кутузку. Ты, хотя и гневаешься, в то же время доволен: мерзкая гадина опять показала всем своё тоталитарное мурло, мир понятен и привычен. Но вот пришла новость: видный и известный борец с режимом попался, к примеру, на зоофилии. Ты сразу начинаешь кого-нибудь, кто объяснит тебе, почему это фейк и чекистская подстава, потому что не может же так быть, чтобы хороший человек и вдруг вот так — и когда находишь, опять доволен. Такую же модель можно нарисовать и про лоялиста: «наши» опять кого-нибудь победили, например, на Олимпиаде — ты доволен. Тех же «наших» поймали на допинге — ты начинаешь искать, кто объяснит, почему это заговор врагов отечества, и так далее. 

Но это всё — «режим мирного времени». 

И вот случается — и накрывает весь эфир целиком — мегасобытие: война, теракт, революция. Оно сразу вытесняет, особенно в моменте, вообще все остальные темы повестки — ну, к примеру, кто сейчас помнит, что была такая «ковид-пандемия» или тем более «беспорядки в Казахстане»? При том, что в реалиях января Казахстан тоже был мегасобытием, но в летописи 2022 года это теперь будет мелкий малозначительный эпизод — а ведь и там и войска вводили, и люди гибли в центре города. 

Жуткое дело — оказаться в его жерновах непосредственно, физически. Но крыша, парадоксальным образом, даже быстрее едет у тех, кто подключён к нему лишь через экран. Поток стремительно ускоряется, а экранное время до кучи вырастает в разы. Причём в отличие от физической ситуации, время не занято действиями, и его забирают гаджеты. И при этом в данном случае не включаются нормальные инстинкты, вроде инстинкта самосохранения — это же всё вроде как «там», не «здесь» — но в то же время стремительно растёт тревожность, перерастающая в истерику. 

И вот тут с твоим мозгом начинают интенсивно работать «большие информационные машины». 

Поток новостей идёт очень быстро, но важно понимать — не бывает «объективных» новостей. Каждая новость работает на определённую картину реальности, усиливая или ослабляя её. Мы видим мир не глазами, а языком, поэтому такая борьба идёт за термины — условно, кто у кого «террористы», а кто «повстанцы»; но это как раз много кем описано. Важен сюжет: в любом мегасобытии наблюдатель ищет редукцию к схеме «борьба добра со злом», и дальше самоопределяется — кто для него в данной ситуации добро, а кто зло; кто хороший, а кто плохой, за кого он «болеет» и почему. 

Если рамке восприятия происходящее более-менее соответствует — ты относительно стабилен в реакциях. Хуже, когда поток приносит тебе одну за другой новости, прямо противоречащие твоей координатной системе «добро-зло»: например, когда тебе всё время рассказывают, как «твоя» команда начинает делать что-то такое, в чём ты до этого всё время обвинял исключительно «плохих», а ты объективно никак не можешь это проигнорировать, потому что тебе дают «факт» за «фактом». Пресловутые фейки и дипфейки в особенности хорошо работают именно в такие моменты, потому что порог критического восприятия падает обратно пропорционально росту уровня тревожности. 

Но самое главное — в режиме мегасобытия появляется огромное количество новостей, которые вообще ни в какую из рамок, существовавших до этого в твоей голове, не укладываются. У тебя в голове просто нет никакого ответа на вопрос, что это такое и как вообще возможно. Плывёт, рушится привычная картина мира вся целиком. И вот тут ты начинаешь искать, кто тебе может что-то объяснить и кому бы ты при этом доверял. И в режиме цунами (в отличие от мирного) доверие к интерпретаторам выстраивается почти случайным образом — достаточно, чтобы человек был хотя бы тебе известным, понятным, своим. Тут вдруг он для тебя становится светом в окне — тем, кто одновременно и объясняет, и по крайней мере на какое-то время успокаивает.

И в этот момент ты готов полностью сдать в утиль свою старую картину мира и принять любую, даже ту, которую ещё вчера считал не просто чужой, а «вражеской». Это базовый инстинкт выживания начинает свою работу. Человек падает на уровень базового, животного поведения, «тонкая культурная прослойка» смывается, и вместо неё является первобытный зверь истерики. У большинства травоядный, руководимый в первую очередь страхом, у меньшинства — хищник, руководимый агрессией и почувствовавший запах крови. 

А при этом главное, хотя очень трудное контр-интуитивное действие, которое надо совершить со своим сознанием в такие моменты, в том числе и для того, чтобы выжить и при этом не свихнуться полностью — сохранить в себе человеческое. То есть ясный холодный ум, спокойные нервы, осмотрительность, и особенно — особенно! — дистанцию от потока. Большие инфомашины хотят от вас прямо противоположного, но они-то, собственно, и гонят леммингов к обрыву.

Даже если в ситуации внутри не только информационно, но и физически: психи всегда гибнут первыми. А разум должен поставить инстинкт под контроль и чётко определиться с главной личной задачей именно данного момента. Если Вы, будучи физически в ситуации, поставите себе главную задачу — выжить, то шанс на это гораздо больше, чем если никакой или любая другая. Если вы, будучи в ситуации только информационно, ставите себе задачу — сохранить сознание и нервы, то шансы и выжить, и не свихнуться — гораздо больше, чем чем если никакой или любая другая.

Собственно, сами делайте из этого выводы — что происходит сейчас, в режиме цунами на самом его пике.

Алексей Чадаев

Открывая мероприятие, ректор БАГСУ Данияр Абдрахманов подчеркнул важность использования различных инструментов образования в подготовке молодых специалистов. По его мнению, вневузовские практики позволяют формировать различные дискуссионные площадки, развивать коммуникационные и управленческие компетенции обучающихся.

Далее спикеры мероприятия рассказали об опыте применения вневузовских форм образования в своих регионах.

Соловьев Артём Павлович, заведующий кафедрой религиоведения Казанского федерального университета, кандидат философских наук выделил образовательный туризм в качестве эффективного инструмента воспитания у обучающихся любви к родному краю, расширения их кругозора, изучения исторических и культурных традиций.

Устинкин Сергей Васильевич, начальник Международной междисциплинарной НИЛ «Изучение мировых и региональных социально-политических процессов» Нижегородского государственного лингвистического университета, доктор исторических наук, отметил опыт НГЛУ работы в рамках площадки ОДКБ, где обучающиеся вузов стран-членов организации обсуждают вопросы развития своих стран, обмениваются позициями по актуальным вопросам.  

Семёнов Николай Владимирович, советник министра внутренней политики и общественных отношений Саратовской области представил обучающимся академии основные методики анализа политического процесса, проведения социологических исследований.

В свою очередь, коллеги из БАГСУ презентовали гостям собственные форматы – «Лабораторию политического кино» и дискуссионный клуб «PARLAMENTARIUM». Эти площадки действуют в академии уже 10 лет. В рамках Лаборатории студенты смотрят фильмы на актуальную тематику, а потом обсуждают вместе с экспертами. Дискуссионный клуб «PARLAMENTARIUM» является площадкой, на которой известные политики, депутаты общаются с молодежью, отвечают на острые вопросы.

В завершении студенты БАГСУ задали спикерам волнующие их вопросы, получили рекомендации экспертов.

Арсен Шаяхметов, пресс-секретарь ШМЭП

Что экономисты рейха ожидали получить от захваченных земель? Как оценивался их потенциал? Почему промышленные возможности Украины игнорировали до последнего года оккупации? Каким образом экономисты решали производственные проблемы в условиях войны и холокоста? Об этом в день начала Киевской операции, обрушившей Юго-Западный фронт в 1941 году, «Лента.ру» вспоминает вместе с немецким историком Кимом Христианом Примелем (Kim Christian Priemel).

Зерно для «битвы континентов»

Нередко забывают, что в 1941 году Германия решила взять силой то, что в изрядной степени получала от Сталина на льготных торговых условиях. После подписания пакта Молотова — Риббентропа СССР стал важнейшим поставщиком сырья для Третьего рейха. Но этого оказалось мало: ресурсы всей Европы, от Швеции до Испании, не могли компенсировать блокаду морской торговли. Хромитовая руда ЮАР, молибден и хлопок США — всему этому срочно требовалось найти замену. Кроме того, фюрер, видимо, чувствовал себя в ловушке: его бездействие только усиливало Британию и США, наращивающих экономическую мощь. Неудивительно, что для грядущей «битвы континентов» против англосаксов Гитлер замыслил захватить единственный доступный ему материк — Евразию. Так в нападении на СССР сошлись три мотива: борьба с «иудео-большевизмом», деморализация Великобритании и спасение военной экономики рейха.

Любопытно, что реальные планы не соответствовали столь грандиозным замыслам. Операция «Барбаросса» ставила задачу выйти на линию Архангельск — Астрахань, но с экономической точки зрения оставляла как минимум три неясных момента: там ничего не говорилось о судьбе промышленности советских территорий, игнорировалась мощная советская индустрия в азиатской части СССР, промышленность же Урала планировалось просто бомбить (а не присоединять к рейху). Предполагалось, что сопротивление советских войск будет минимальным, а Украина (экономический центр СССР!) даст все ресурсы — пшеницу, нефть и минералы — для нейтрализации англосаксонской блокады и полной победы.

В вермахте и Минфине многие усомнились в целесообразности нападения на СССР: на войну со Сталиным понадобится больше ресурсов, чем рейх может получить после победы, не говоря уж о закрытии транзитной торговли с Дальним Востоком. Примечательно, что один из скептиков (генерал Георг Томас, кстати, замышлявший заговор против фюрера еще с 1939 года), развернулся на 180 градусов, когда понял, что решение Гитлера окончательное и пересмотру не подлежит. Вместе с рейхсминистром продовольствия Гербертом Бакке, автором печально известного «плана голода» (все украинское продовольствие вывозится в Германию, а миллионы зависящих от него жителей Центральной России должны умереть), Томас рассчитал минеральные ресурсы Украины — уголь, железную руду, марганец — и уверял в огромной их пользе для завоевателей. Однако генерал разумно предусмотрел для себя лазейку (на случай, если радужные экономические прогнозы не сбудутся): чтобы богатства Украины помогли рейху, необходимо их быстро завоевать, обезопасить от разрушений (со стороны отступающих советских войск) и, главное, дополнить ресурсами Урала и кавказской нефтью.

Кстати, о советской промышленности на Украине, о мощнейших индустриальных комплексах Харькова, Днепропетровска и Донбасса, дававших до двух третей советского чугуна и стали, в предвоенных планах нацистов не говорится ни слова. Их интересовало только минеральное сырье и продовольствие. В докладе для созданного в июле 1941 года Восточного штаба экономического руководства (Wirtschaftsstab Ost) Томас отметил, что «не имеет смысла оставлять заводы на плаву, просто чтобы спасти местных жителей от безработицы. Мы не можем кормить людей, и у нас не хватает металла и угля».

Учет, контроль и ограбление

Под руководством Геринга Wirtschaftsstab Ost начал действовать еще во время боев за Украину. Армада хозяйственных инспекций (Wirtschaftsinspektionen) и команд (Wirtschaftskommandos) занималась захватом, учетом и обеспечением бесперебойного производства необходимых для ведения войны ресурсов. К 1942 году в Wirtschaftsstab'е работали уже 19 тысяч сотрудников — офицеров, инженеров, чиновников, агрономов! Интегрировать восточные территории в экономику рейха этой структуре помогала другая — Ostgesellschaften («Восточные компании»), куда были приглашены и частные фирмы.

Но операция «Барбаросса» пошла не так успешно, как рассчитывали гитлеровцы. Экономическим следствием сопротивления Красной армии стала быстрая и эффективная эвакуация целых заводов (вместе с рабочими) на Восток и уничтожение оставшегося оборудования. Немецких экономистов шокировала основательность разрушений: от расово неполноценных славян такого не ждали. «Красная армия хорошо потрудилась», — не без сожаления признала делегация Минфина.

И это был не единственный сюрприз. Хотя в Германии имелась информация о ходе первых пятилеток, успех советской промышленности превзошел все ожидания оккупантов. В сентябре — ноябре 1941 года группа инженеров проинспектировала сталелитейные заводы. «Криворожсталь» не знает себе равных на континенте, а заводы Днепропетровска и Днепродзержинска, несмотря на все разрушения, несут на себе следы «серьезной работы и тщательного планирования», писали эксперты.

Хозяйственные команды внимательно фиксировали, какие заводы пострадали меньше других (прежде всего в захваченном врасплох Мариуполе) и где сохранились отдельные сооружения (коксовые печи, домны, прокатные станы). Впрочем, в 1941 году немцев интересовала только конфискация и вывоз сырья и готовых изделий — на фронт, на нужды оккупационных властей, в рейх. Только Днепропетровская хозяйственная команда отправила 63 736 голов скота, 1000 тонн мяса птицы, 5880 тонн зерна, 21 тонну яиц, 5443 тонны марганцевой руды и 50 тонн ферросилиция. Необходимый для выплавки качественной стали марганец стоял на первом месте: ради скорейшего возобновления работ на Никопольском заводе ферросплавов туда перевезли оборудование с «Криворожстали».

Только провал блицкрига к началу 1942 года заставил немецких экономистов задуматься о том, что грабеж — не лучшая стратегия, а войска на растянутом фронте на огромном расстоянии от Германии хорошо бы хоть частично снабжать с помощью местных ресурсов. Но высшие чины рейха, от Гитлера до рейхскомиссара Украины Эриха Коха, настаивали, что промышленность на этой территории ни в коем случае нельзя развивать: «В наших интересах — усиливать украинское земледелие и разрушать (или, как минимум, сокращать) промышленное производство». В новом европейском порядке Украине была уготована роль житницы и не более того.

«Программа Иван», или немцы догадались о пользе украинской промышленности

Смена вектора политики обозначилась лишь с назначением Альберта Шпеера рейхсминистром вооружений и боеприпасов в мае 1942 года. Шпеер одобрил предложения экономистов-планировщиков по использованию тяжелой промышленности Донбасса и Приднепровского района. Для сталелитейной отрасли Украины запустили «Программу Иван», предполагающую поставлять на фронт 1,4 миллиона снарядов. В июне уже сам Гитлер одобрил план реконструкции угольных шахт Донбасса. Есть своя ирония в том, что топливо и пули поступали в вермахт с фабрик имени Ленина, Либкнехта и Коминтерна.

Для обеспечения дефицитными кадрами рабочих и инженеров Шпеер активно привлекал «фирмы-опекуны», оставляя риски государству и обещая хорошие прибыли промышленникам рейха. Днепропетровские заводы ушли группе Флика, а «Азовсталь», жемчужина Мариуполя, — Круппу.

«Программа Иван» сразу же столкнулась с дефицитом всего: техники, электричества, транспортной инфраструктуры и рабочей силы. Первые две проблемы решить удалось. Станки и моторы перевозили из соседних фабрик, обреченных на уничтожение, а другое оборудование (особенно высокоточное) ввозили с Запада — не только из Германии, но и из Эльзаса, Нормандии и Льежа, конфискуя у французских и бельгийских промышленников.

Днепрогэс, главный источник электроэнергии для украинской промышленности, Красная армия отключила, подорвав плотину. Немцы активно взялись за ее восстановление: организация Тодта согнала туда 1600 местных жителей и 2500 военнопленных, а затраты (22 миллиона марок) покрыли ожидающие хороших прибылей фирмы (Siemens, Grün&Bilfinger, PhilippHolzmann и MAN). К апрелю 1943 года мощности Днепрогэса уже обеспечивали 96 процентов энергии Приднепровского промышленного района.

В области транспорта промышленность Украины столкнулась с таким же хроническим дефицитом вагонов и локомотивов, как и вермахт. Но самым тяжелым был вопрос трудовых ресурсов — здесь рейх пострадал от своей собственной людоедской политики.

Часть рабочих ушла вместе с Советской армией. Евреев методично расстреливали, сгоняли в гетто и отправляли в концлагеря. Управленцы могли искренне считать евреев ворами и саботажниками или, наоборот, признавать их незаменимость в работе многих предприятий, но никто никогда публично не сомневался в целесообразности действий зондеркоманд.

С сотнями тысяч военнопленных немцы обращались не лучше. Ожидая скорой победы и не желая тратиться на расово неполноценных субъектов, рейх фактически обрек запертых в лагерях пленных на смерть от голода и болезней. Экономисты из Wirtschaftsstab Ost прикинули, что прокормить они могут или гражданское население, или военнопленных — и еще больше сократили паек последним.

В итоге к февралю 1942 от голода погибли как минимум 2 миллиона из 3,5 миллиона советских военнопленных — и у рейха остался только один источник рабочей силы: нееврейское население Украины. Многие его представители встретили немцев с радостью — но продлилась эта радость недолго. Нацисты быстро дали понять, что ни о каком уважительном отношении (а тем более о политической и экономической автономии) речи идти не может, а суровое отношение властей, принудительный труд и дефицит продовольствия окончательно озлобили украинцев.

Пытаясь избежать трудовой повинности, жестоких наказаний и мизерных пайков, украинцы массово сбегали со «строек рейха» в деревню. Когда с «Запорожстали» в октябре 1942 года за несколько дней сбежали больше половины рабочих, оставшихся загнали за колючую проволоку, но даже это не остановило побеги.

Однако наиболее разрушительной для «Программы Иван» оказалась политика угона рабочей силы на Запад. В мае 1942 года Берлин поставил перед оккупированными территориями задачу обеспечить 1,6 миллиона человек «любыми средствами». К концу войны число остарбайтеров дошло до 3,1 миллиона. Украинские госпредприятия, частные фирмы, структуры вермахта и заводы рейха беспрерывно боролись друг с другом за рабочую силу. Для местного населения это означало лишь все более жестокие методы вербовки: забирали даже беженцев, больных и детей. Впрочем, высокой производительности труда от них никто не ждал, и о ценности жизни славян никто не думал: побеждали числом.

К марту 1943 года заработало 557 металлургических заводов (86 тысяч рабочих). Еще 65 тысяч трудились в шахтах Донбасса. Тем самым всего за полгода «Программы Иван» на Украине ожила металлургия: заработали сталепрокатные станы в Днепродзержинске и Макеевке, а завод имени Ворошилова начал выпуск патронов. Экономисты преисполнились оптимизма, а частные фирмы твердо вознамерились прибрать украинскую тяжелую металлургическую промышленность к рукам после войны. Предприятия, носившие коммунистические названия, переименовали в честь немецких гау.

Но продлилось «экономическое чудо» недолго: летом 1943 года Красная армия перешла в полномасштабное наступление. Для промышленности Донбасса и Приднепровья снова наступил 1941-й. «Фирмы-опекуны» составили списки всего, что достойно «раскулачивания»: оборудование, мосты, станки и целые фабрики перевозились на Запад, туда же угнали до 400 тысяч рабочих. За собой отступающие немцы должны оставлять только «выжженную землю», требовал Эрих Кох. Днепрогэс взорвали те же люди, которые только недавно закончили заделывать огромные пробоины в плотине. «Если мы не удержим это имущество, то и красным оно не достанется», — с мрачным удовлетворением отметили отступающие сотрудники Южной хозяйственной инспекции.

За ценой не постоят

За два года оккупации экономическое планирование развития восточных территорий практически стояло на месте. В новом европейском порядке юго-западу СССР была уготована роль поставщика хлеба рейху — что предполагало голодную смерть миллионов местных жителей. Но даже при всех разрушениях, которые успела произвести отступающая Красная армия, немцы могли бы поставить себе на пользу промышленность Украины. Гитлеровцы потеряли шанс обеспечить восточный фронт оружием и снарядами: вместо этого они грабили регион, убивали евреев и притесняли украинцев.

Однако вопреки последним (1945) подсчетам экономистов рейха, Украина немало дала воюющей Германии. Без угля, железной руды, молибдена, вольфрама и особенно марганца военная экономика рейха рухнула бы задолго до 1944 года. Но никакому материальному исчислению не поддаются страдания миллионов лагерников, угнанных рабочих и военнопленных, трудившихся на фашистскую Германию. Тот факт, что немецкие экономисты даже накануне полного поражения Гитлера видели в геноциде славян и евреев только негативное влияние «человеческого фактора производства» (Produktionsfaktor Mensch), красноречиво говорит об их профессиональной деформации.

Артем Космарский

Источник: https://lenta.ru/articles/2015/07/07/ukrainereich/

Источник: https://lenta.ru/articles/2015/07/07/ukrainereich/

«Мы получим ситуацию, когда перераспределяются все те же бюджетные крохи. Простой пример: ввели доплаты за классное руководство, но одновременно во многих регионах сократили другие выплаты, в итоге доходы учителей не выросли», — напомнил Миронов.

По его убеждению, выделение на образование 40 млрд рублей решит проблему.

«Это могло стать первым шагом к реализации другой нашей инициативы. Мы предлагаем законодательно установить норму, по которой заработок педагога должен составлять не менее 200% от средней зарплаты в регионе трудоустройства. А зарплаты учителей по регионам могут отличаться не более чем в два раза», — добавил Миронов.

Минпросвещения анонсировало новый эксперимент в системе оплаты труда педагогов, который предполагают запустить в 2022 году в шести регионах. Планируется установить размер ставки, единый перечень доплат и привязать оплату труда к уровню квалификации. Конкретные нормы представят на общественное обсуждение весной.

Источник: https://regnum.ru/news/3504195.html

Более того, на протяжении веков Конгресс активно исполнял такую роль, и расхожее выражение сенатора Артура Ванденберга о том, что «политика заканчивается на берегу океана», является, скорее, характеристикой уникального периода конца 1940-х – 1950-х гг. Тогда сложился внутриполитический консенсус относительно роли и места США на международной арене, лежащий в основе современных партийных подходов к выстраиванию отношений с Россией и евроатлантической безопасности в целом.

Рождение и смерть межпартийного консенсуса

Трансформация общественных настроений и интересов американских элит от изоляционизма к активному вовлечению в международные дела началась в 1910-е гг., однако окончательное закрепление нового курса произошло только после Второй мировой войны в условиях сочетания долгосрочных внутриполитических трендов и объективных изменений глобальной среды.

Новый либерально-интернационалистский консенсус опирался на три взаимосвязанных принципа: экономический либерализм (снижение барьеров в торговле отвечает интересам американских бизнес-элит), военное доминирование при опоре на союзников (многосторонние институты являются мультипликатором мощи США, которые готовы использовать вооруженные силы для защиты своих интересов) и идеологическое противостояние (коммунизм с его плановой экономикой препятствует реализации интересов, а значит, должен сдерживаться). Если после Первой мировой войны беспрецедентное в американской истории участие в масштабном конфликте, напрямую не затрагивающем американские интересы, вызвало столь же небывалый откат к изоляционизму, то после Второй мировой войны сложились условия для пересмотра внутриполитического консенсуса по всем трем направлениям.

Во-первых, произошло отраслевое и территориальное перераспределение американской экономики, вслед за которым изменились и приоритеты представляющих эти регионы законодателей. Политическая опора демократической партии — южные штаты и расположенные там текстильные мануфактуры — традиционно поддерживали максимальную свободу торговли при снижении регулирующей функции государства, что позволяло им производить относительно недорогие, конкурентоспособные на мировом рынке товары. Северные штаты — с сильными позициями тред-юнионов — являлись вотчиной республиканцев, последовательно выступавших за введение торговых барьеров для охраны национальных производителей. В 1920–1930-е гг., с одной стороны, произошел бум промышленного производства в северных штатах, которые, насытив внутреннее потребление, начали искать рынки сбыта и благоприятные условия для экспорта. С другой стороны, президент-демократ Франклин Делано Рузвельт, отвечая на Великую депрессию, пошел по пути социальных реформ, радикально преобразив идеологию своей партии.

В результате, к концу Второй мировой войны образовался т.н. консенсус Севера и Юга, бизнес-элиты которых были в равной степени заинтересованы в либерализации международной торговли. Это подкреплялось экономическим упадком европейского производства, а следовательно, отсутствием конкуренции для американских товаров. Хотя со временем экономическая модель южных штатов стала нести потери от снижения торговых барьеров, внешнеполитический активизм представлявших их законодателей начал подпитываться сформировавшимся «оружейным поясом», предприятиями военно-промышленного комплекса, протянувшимся через «сады Калифорнии, пустыни Аризоны и Нью-Мексико, соленосные площади Юты, Скалистые горы Колорадо и болота Флориды».

Во-вторых, кардинально изменилось отношение законодателей к использованию вооруженной силы за рубежом и участию в военных союзах и международных организациях. Если в 1920-х гг. Конгресс успешно заблокировал участие США в Лиге наций, в 1930-х гг. принял два закона о нейтралитете (1935 и 1936 гг.), запрещавшие поставки вооружений и предоставление кредитов воюющим странам, в 1940 г. 94% опрошенных ведущих американских публицистов выступали против объявления войны, а созданный в сентябре того же года антивоенный общественный комитет «Америка прежде всего» насчитывал 800 тыс. участников, то атака на Перл Харбор 7 декабря 1941 г. заставила многих изоляционистов пересмотреть свои взгляды. Одним из них стал сенатор из Мичигана Артур Ванденберг, сыгравший ключевую роль в создании законодательной основы американского интернационализма. Будучи председателем Комитета по международным делам в 1947–1949 гг., А. Ванденберг в умелой политической борьбе преодолел оппозицию изоляционистов, способствуя принятию Акта о национальной безопасности (создал современную архитектуру внешнеполитических институтов в США), предоставлению военной помощи Греции и Турции (первая мера в рамках доктрины сдерживания СССР) и ратификации Североатлантического договора (учредительного документа НАТО).

Наконец, внутриполитическая мобилизация вокруг единого видения поствоенного мирового устройства обеспечивалась наличием четкого образа врага в лице Советского Союза и коммунистической идеологии. Кампания по преследованию «коммунистических элементов», запущенная сенатором Джозефом Маккарти после тяжело воспринятой в США «потери Китая» в 1949 г., сопровождалась принятием серии законов и увольнением более 800 госслужащих (еще 600 ушли по собственному желанию). Хоть и раскритикованная впоследствии, она фактически убила в США левые течения, сделав термины «коммунизм» и «социализм» ругательными, и пресекла любые сомнения в правильности действий США на международной арене как проявление национального предательства. Могущество данного нарратива, например, проявилось в упорном и, казалось бы, иррациональном отказе президентов признавать КНР на протяжении более чем 20 лет.

Символической точкой в формировании нового интернационалистского консенсуса стала победа в 1952 г. с минимальным перевесом на республиканских праймериз Дуайта Эйзенхауэра, командовавшего союзной армией в ходе войны, над сенатором Робертом Тафтом, называвшим НАТО «слишком провокационной». Убежденный в важности военных союзов и эффективности использования американских вооруженных сил за рубежом Д. Эйзенхауэр продолжил инициативы своего предшественника-демократа Гарри Трумэна, закрепив, таким образом, межпартийную основу нового внешнеполитического курса.

Однако в 1970-х гг. резкое межпартийное обострение на фоне провала войны во Вьетнаме, импичмента Ричарда Никсона и движения за права афроамериканцев запустили эрозию фундаментальных основ консенсуса относительно внешней политики, усилившуюся после распада Советского Союза.

Либерализация международной торговли и глобализация мировой экономики привели к переносу производств из США в страны с более дешевой рабочей силой, а неравномерное распределение полученных в результате этого прибылей способствовало росту общественного недовольства относительно экономической политики. Если соглашение о Североамериканской зоне свободной торговли не встретило серьезной оппозиции внутри США (чего нельзя сказать о Мексике), то уже в 1999 г. в Сиэтле вспыхнули протесты антиглобалистов, приуроченные к министерской встрече Всемирной торговой организации. Ощущение несправедливости текущей экономической политики обострилось после кризиса 2008 г., по итогам которого виновники произошедшего — банкиры Уолл-стрит — были «выкуплены» государством за счет налогоплательщиков, и вылилось в мировое движение «Occupy». Разочарование от глобализации не позволило Бараку Обаме согласовать Трансатлантическое партнерство и провести через Конгресс уже согласованное соглашение о Транстихоокеанском партнерстве, выход США из которого стал одним из первых решений Дональда Трампа на посту президента.

Повышение удельного веса Азии в мировой экономике и сопутствующий рост торговых потоков в Индо-Тихоокеанском регионе обусловили и смещение внешнеполитических приоритетов США, объявивших необходимость «разворота к Азии» еще в 2011 г. В таких условиях Североатлантический Альянс из инструмента продвижения демократии, либерализма и стабильности (условий экономического процветания транснационального бизнеса) превратился в обузу. Представители администрации Б. Обамы, например, не раз сетовали на то, что Европа втянула США в конфликт в Ливии, не имея ни плана «на день после» свержения руководства, ни сил для поддержания стабильности. К слову, уже тогда в американском руководстве звучал тезис о «нахлебничестве» европейских союзников, который во времена Дональда Трампа превратился в ультимативное требование «оплачивать» услуги США по обеспечению безопасности.

Наконец, распад Советского Союза лишил внешнеполитическое планирование США системообразующего фактора. Не имея сопоставимого по силе контрагента, возможную реакцию которого постоянно приходилось учитывать при реализации внешней политики, Вашингтон бездумно «расширял» состав НАТО и границы «зоны ответственности» и размещал вооружения в Европе, не потому что это соответствовало интересам США, а потому что не было четкого представления о том, в чем такие интересы заключаются. Очевидные провалы США на международной арене, вместе со снятием табу на сомнения во внешней политике времен холодной войны, способствовали росту межпартийного раскола и поляризации точек зрения относительно роли и места США на международной арене. Как описали такую динамику Ч. Купчан и П. Трубовиц, консенсус относительно «либерального интернационализма», в основе которого лежит опора США на международные институты и готовность применять силу для его поддержания, распадался по мере того, как республиканцы начали все с большим подозрением относиться к участию в многосторонних форматах, а демократы — к использованию силы за рубежом.

«Химера» межпартийной политики в отношении России

На первый взгляд, такие трансформации создали благоприятные условия для пересмотра политики США в Евро-Атлантике и удовлетворения требований России по гарантиям безопасности. На практике, однако, мы наблюдаем упорное противостояние законодателей любым уступкам Москве, которое не только не отражает настроения американцев и не учитывает интересы союзников, но и грозит экономической дестабилизацией.

С одной стороны, результаты опросов общественного мнения демонстрируют снижение популярности активной внешней политики и неприятие участия США в международных конфликтах — особенно с Россией, не входящей в число приоритетов простых американцев. Хотя избиратели республиканцев и демократов называют диаметрально противоположные списки ключевых вызовов, Россия фигурирует лишь косвенно в чаяниях демократов, отмечающих необходимость предотвращения внешнего вмешательства в американские выборы. С тезисом о том, что «ограничение мощи и влияния России» должно быть приоритетом внешней политики, соглашаются 50% демократов и 33% республиканцев. Более популярной является идея улучшения отношений с союзниками (ее поддерживают в среднем 55% опрошенных). При этом, впрочем, 57% республиканцев и 30% демократов выступают за разделение с другими странами бремени за поддержание мирового порядка. Что касается текущего кризиса, относительное большинство американцев (48%) выступают против войны с Россией из-за Украины, а 73% считают, что на первом месте должно стоять решение внутриполитических проблем, а не развязывание внешнеполитических кризисов.

С другой стороны, не только мнения американцев имеют незначительное влияние на формулирование внешней политики, но и «либеральный интернационализм», лежащий в основе отношения США к евроатлантической безопасности, который не умер, как предсказывали эксперты, но, скорее, эволюционировал в некую «химеру», приспособившуюся к жизни в изменившихся реалиях.

В условиях, когда использование вооруженных сил для принуждения крупной, ядерной державы немыслимо, их место заняли экономические санкции. Поскольку увеличивать экономическое давление на Россию можно без негативных последствий для американцев и ключевых групп влияния в США, особенно если учитывать интересы союзников, законопроекты о санкциях принимаются без серьезного публичного обсуждения, а значит, не требуют политического капитала, пользуясь межпартийной поддержкой законодателей.

В то время как вес Европы в роли как экономического, так и внешнеполитического партнера США снижается, наиболее последовательными, настойчивыми и громкими остаются потребители американской безопасности — страны Восточной Европы, заинтересованные в противостоянии с Россией. Поэтому опора на НАТО подменилась удовлетворением максималистских требований ее наиболее радикальных членов. Причем порой даже в ущерб более стратегически важным партнерам, что демонстрируют текущие разногласия между администрацией Дж. Байдена и новым правительством Германии относительно Северного потока-2.

Наконец, у такого химерного консенсуса появилась и своя искаженная идеологическая основа. Коммунизм был подменен демонизацией России и лично российского президента, начавшейся в 2014 г. и кратно возросшей с 2016 г. в ходе «Россия-гейта». На протяжении нескольких лет внушаемая американцам мысль о вмешательстве России в выборы для обеспечения победы Д. Трампа имела эффект вполне сопоставимый с Маккартизмом и привела к появлению ярлыков «адвокат Путина» (Putin’s apologist) и «невольный пособник» России (Russia’s unwitting agent), которые наклеивались на любого, кто посмел заявить о рациональности поведения Москвы и обоснованности ее требований.

В отличие от консенсуса времен холодной войны современное межпартийное единство не имеет под собой прочной основы и выживает исключительно благодаря низкому влиянию такой политики на жизнь простых американцев и, в отсутствие значительных американо-российских экономических связей, на интересы американского бизнеса. Поэтому, стоило только вытащить «химеру» на свет (обострить ситуацию настолько, что простые американцы всерьез заговорили о возможности войны с Россией, а возможная дестабилизация начала угрожать бизнес-интересам), как консенсус начал рассыпаться.

Молодое поколение американских политиков (особенно в Палате представителей, наиболее близкой к общественным настроениям), уделяющее периферийное внимание международным делам, было вынуждено сформулировать позицию по вопросу политики в отношении России. На фоне обвинений антивоенных активистов в том, что безмолвие может иметь катастрофические последствия, заявление с критикой готовящихся санкций и переброски войск и вооружений в Европу опубликовали прогрессисты. Особое влияние на молодое поколение республиканцев оказал ведущий Fox News Такер Карлсон, популярность которого среди электората партии заставила ряд законодателей пойти против истеблишмента и усомниться в целесообразности «защиты Украины». В обоих случаях, впрочем, позиции имеют четкий политизированный характер и не отличаются глубоким анализом международной ситуации. Более фундированную критику текущего межпартийного консенсуса и аргументацию в пользу компромисса с Россией предложили сенаторы Берни Сандерс (незав., Вермонт) и Рэнд Пол (респ., Кентукки). Однако их оппозиция интервенционизму представляется привычным явлением и вряд ли способна серьезно изменить текущий расклад сил в Конгрессе.

Утрата доверия американскими внешнеполитическими институтами породила более критическую риторику американских СМИ, ранее сдерживаемых опасениями получить лейбл «про-российских». Накопившийся багаж манипулирования информационным пространством (начиная от «пробирки» Колина Пауэлла и заканчивая недавним разоблачением Пентагона в связи с ударом дрона в Афганистане) заставил журналистов крайне скептически отнестись к текущим отсылками администрации к «данным разведки», якобы подтверждающим подготовку провокации со стороны России.

Наконец, объективная нерациональность текущего курса вызывает трансформации и в наиболее инертных кругах внешнеполитического истеблишмента. Рассуждения о том, настолько ли важна Украина для США и не стоит ли воспользоваться случаем, чтобы перекроить устаревшую архитектуру евроатлантической безопасности, исправить перекосы НАТО и стабилизировать отношения с Россией, чтобы США были в большей степени готовы к реализации будущих приоритетов, разбавили привычный хор призывов «ни шагу назад».

В целом, текущая внутриполитическая динамика свидетельствует о том, что процесс преодоления инерции межпартийного антироссийского консенсуса запущен. При этом важно понимать, что главной движущей силой является не изменение отношения к России как таковой, но пересмотр роли и места США на международной арене, важности европейского направления в иерархии американских внешнеполитических интересов и снятие идеологического запрета на дебаты о правильности выбранного курса. Все эти аспекты напрямую связаны с глубокими внутриполитическими трансформациями в американском обществе, которое само еще не определилось с тем, как должна выглядеть оптимальная внешняя политика США во все более гетерогенной, сложной и прозрачной международной среде, в которой больше нельзя игнорировать принцип равной и неделимой безопасности.

Ольга Ребро, старший аналитик агентства «Евразийские стратегии», эксперт ИМИ МГИМО МИД России, эксперт РСМД

Источник: https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/analiz-partiy...