Сегодня армейцы начали подготовку к поединку на «Этихад Стэдиум». Команда провела в Ватутинках тренировку, после которой я пообщался с защитником Марио Фернандесом.

— Удалось отойти от матча с «Зенитом»?

— Честно говоря, не совсем, — грустно вздохнул Марио. — Слишком мало времени прошло. Очень обидно, поскольку результат получился несправедливым. На мой взгляд, ЦСКА хорошо провел эту встречу и никак не заслуживал поражения.

— Почему же оно случилось?

— Если не реализуешь свои моменты, выиграть никак не получится. А мы так и не забили. «Зенит» же два раза подошел к нашим воротам и выжал из этого один гол. Вот почему мы были так раздосадованы после игры. Ничего страшного, такие матчи тоже бывают. Надо вынести из этой игры все лучшее, что в ней было, а плохое отбросить. И, разумеется, двигаться дальше. Лучшее — это, конечно, второй тайм, который мы провели с большим преимуществом.

— «Зенит» ушел в отрыв на 7 очков. Это много, по-вашему?

— Немало. Но мы выходили из более сложных ситуаций, накопленный опыт нам поможет. Будем постепенно сокращать отставание. ЦСКА — чемпион, и всегда должен думать только о первом месте.

— Как вы оцениваете нынешнее состояние команды?

— Мне кажется, его можно назвать хорошим. Нельзя сказать, что у нас абсолютно все получается, однако, мы сейчас очень неплохо играем, всегда стараемся действовать в комбинационной манере. А когда команда играет хорошо, футболисты получают большое удовольствие.

— Вас не беспокоит тот факт, что в последнее время армейцы нередко пропускают голы в дебюте матчей?

— Это действительно очень неприятный момент. Слишком часто позволяли соперникам открыть счет. Если бы знали, почему это происходит, давно бы исправили ситуацию. Как бы то ни было, отыгрываться всегда непросто. Надеюсь, сможем устранить проблему в самое ближайшее время.

— Впереди у ЦСКА матч против «Манчестер Сити». Две недели назад команды уже встречались в Химках, и та игра завершилась вничью — 2:2.

— «Сити» — очень сильный соперник, можно сказать, топ-команда. Мы понимаем, какой матч нам предстоит. «Манчестер Сити» — победитель чемпионата Англии, который справедливо считается одним из лучших в мире.

— Турнирная ситуация такова, что и для чемпионов Англии, и для чемпионов России предстоящая встреча имеет огромное значение.

— Мы на самом деле в очень непростом положении, но и они тоже. И «Сити», и ЦСКА в среду сделают все, чтобы одержать первую победу в нынешней Лиге чемпионов. Обе команды выложат на поле все свои козыри.

— Прежде вам приходилось выступать на английских стадионах?

— Нет, я вообще ни разу не был на Британских островах. Завтра прилечу туда в первый раз.

— Лидер атак «Сити» Серхио Агуэро всякий раз огорчает армейцев в очных поединках. В текущем чемпионате Англии он забил уже десять мячей и возглавляет таблицу бомбардиров. Вчера, например, отличился в манчестерском дерби. Как же справиться с юрким аргентинцем?

— Агуэро — отличный футболист, за ним нужен глаз да глаз. Но и другие игроки «Сити» очень опасны. Нас ждет сложнейший поединок, все понимают, как велико его значение. На мой взгляд, мы готовы к игре.

Благодарим за помощь переводчика ПФК ЦСКА Максима Головлева.

Максим Квятковский

Наша команда вытеснила «Красный Октябрь» на периметр и воспользовалась «горячей» рукой Фридзона, добившись разгромной победы.

ЦСКА — «Красный Октябрь» (Волгоград): 81−54 (+27)

ЦСКА: Де Коло (8 + 3 пд), Теодосич (4 + 6 гп), Фридзон (20 + 3 пд + 6 пх + 2 бш), Николс (8), Джексон (4 + 3 пд), Коробков (9 + 8 пд), Уимс (10 + 5 пд), Стребков (4), Воронцевич (8 + 7 пд + 2 бш), Хайнс (6 + 4 пд + 4 ф)…

Красный Октябрь: Комиссаров (2 + 3 пд + 4 ф), Заворуев (9 + 3 пт), Виктор (9), Трэвис (13 + 9 пд), Лиггинс (3 пд + 5 гп + 4 ф), Понкрашов (13 + 6 гп + 3 пт), Лихолитов (4 пд + 5 пт), Казин (8 + 5 пд + 3 пт)…

Перед началом матча стало ясно, что армейский лазарет пополнился еще одним человеком. Зозулин переоделся в игровую форму, но даже не вышел на разминку из-за травмы правого коленного сустава. В ближайшее время Алексей пройдет углубленное обследование, после чего будет принято решение о тактике лечения. К тому же, с учетом недавних проблем Кауна со здоровьем тренерский штаб определил в стартовый состав Коробкова — забегая вперед, Саша на паркет так и не вышел. А тут еще Де Коло, едва появился на площадке, в столкновении получил в лицо и отправился обратно на скамейку за помощью к докторам — к счастью, француз вернулся в начале второй четверти.

Работа Коробкова под щитами при помощи классно работавшего на подстраховках Фридзона (2 блок-шота защитника в первой четверти!) стала одним из факторов спокойствия в защите. «Октябрь» абсолютно ничего не мог создать ближе семи метров от кольца, на время захватил лидерство — 5−9 после двух подряд идентичных «трех» Понкрашова, и на этом прочно затормозил. Армейцы проявляли чудеса агрессивности, выцарапывая подборы в нападении и выхватывая мячи у соперников на чужой половине. На фоне непонятной разобранности обеих команд в атаке этого оказалось вполне достаточно, чтобы захватить лидерство.

Начальный отрезок наверняка войдет в историю как пример низкой эффективности баскетболистов. За десять минут обе команды реализовали 1 (один!) двухочковый после 19 попыток. И если хозяев отчасти извиняют частые фолы оппонентов, приводившие к штрафным, то гости демонстрировали непонятную пугливость. Армейцев подводил низкий процент попаданий несложных бросков, причем лидером мастеров промаха выступил Теодосич.

Совсем иначе чувствовал себя Фридзон, в лишний раз доказывавший снайперский уровень. К середине третьей четверти Виталий забросил свой четвертый трехочковый, и разница вплотную приблизилась к «+20». На том и порешили. В последнем периоде обе команды, кажется, согласились с результатом и перестали по-настоящему упираться. Игра стала больше напоминать баскетбол — скорости возросли, поднялся процент реализации бросков. У армейцев никто из выходивших на паркет не ушел без набранных очков, а Фридзон успел довести лицевой счет до «двадцатника».

10 августа 1957 года в Горьком команда ЦДСА встречалась с местным «Торпедо». Это была товарищеская встреча, сравнительно нетрудный матч, где уже в начале игры преимущество армейцев было очевидно.
До конца игры остается 20 минут. Счет 3:1 в нашу пользу. Идет верхний мяч. Высокий, но не особенно сильный. Собственно, он не представлял особой опасности для вратаря, но в игре всякое случается, и если ты защитник, ты обязан быть начеку. Ермолаев в высоком прыжке пытается отбить мяч головой и в воздухе сталкивается со своим партнером, который тоже пытается перехватить мяч. По трибунам пробегает легкий смешок: столкнулись в воздухе два партнера. С точки зрения футбольных гурманов это выглядит почти пикантно.
Уже в воздухе Ермолаев почувствовал не очень сильный, но довольно острый и неприятный удар локтем в правую поясничную область.
По характеру столкновения я понял — что-то случилось, и, воспользовавшись паузой, побежал к Ермолаеву. Но он успокоил меня:
— Ничего страшного, Олег Маркович. Если разболится, махну вам.
Не прошло и нескольких минут, как я увидел взмах его руки.
— Меняйте Ермолаева. У него травма.
С поля он шел, осторожно ступая, боясь резких движений. Бледен был, как полотно.
…Случилось то, чего я больше всего боялся. Удар локтем был нанесен в область правой почки. В раздевалке я уложил Ермолаева на кушетку и стал прикладывать лед. Боль не стихала.
Доложил тренеру о состоянии игрока.
— Ну хорошо. Мы сегодня уезжаем. Довезем его до Москвы и сразу же отправим в госпиталь.
Что-то словно ударило меня изнутри.
— Госпитализировать Ермолаева надо сейчас же.
— Что, действительно так серьезно?
— Боюсь, что слишком серьезно. Я остаюсь вместе с ним.
Тренер был расстроен случившимся не меньше, чем я, и мне было искренне жаль его.
В приемном покое нас встретила черноволосая, очень приятная женщина врач. В двух словах я объяснил ей, что случилось. Она очень нежно, стараясь как можно меньше травмировать больного, коснулась правой стороны спины.
— Вы думаете, что… — начал было я.
— Я думаю, что это разрыв почки. Нужно срочно оперировать. Но вся беда в том, что заведующего отделением нет на месте. Он встречает жену. Вот что. Сделаем все возможное, чтобы мальчик (она так и сказала «мальчик») смог продержаться два три часа. Заведующему отделением будем звонить каждые полчаса.
Звонок застал хирурга, как он мне позже рассказывал, в тот момент, когда они с женой входили в квартиру. Он поднял трубку, так и не успев снять плаща.
— Что там? — спросила жена, уже предчувствуя, что их совместный ужин сегодня не состоится.
— Разрыв почки. Какой то футболист. Толком не понял. Ужинай без меня.
— Я так и знала…
Хирург оказался человеком энергичным и достаточно квалифицированным. Мы встретились с ним сразу же после операции. Едва сняв перчатки и маску, он сказал:
— Локальный удар в центр почки. Еще несколько часов, и вы потеряли бы вашего футболиста…
Холодный пот выступил у меня на лбу.
Мы уезжали из Горького через две недели. Тепло простившись с моими горьковскими коллегами, я вез в Москву выздоравливающего и улыбающегося Ермолаева.
Говорили о горьковчанах — наших новых друзьях, о горьковских врачах, их отзывчивости, доброте, высокой квалификации. Говорили о городе, о погоде, о чем угодно. Не говорили только о футболе. Но я чувствовал, что все это время Ермолаев думает только о нем.
И лишь где-то в районе подмосковных дач он всетаки не выдержал:
— Олег Маркович, только честно: я смогу играть в футбол?
— Дорогой ты мой человек. На свете тысячи замечательных дел и занятий. Полезных, нужных. Почему обязательно футбол?
— Я понимаю. Вы говорите так потому, что у меня нет почки.
— До глубокой старости доживают люди с одной почкой. Только надо себя беречь…
Он поднял голову и, глядя мне прямо в глаза, ответил:
— Я не хочу доживать. Понимаете, доктор, я хочу жить, а не доживать…
Ермолаев должен был закончить свою карьеру спортсмена в самом ее начале. Жалко было парня. Жалко было чисто по человечески. Потому что мы знали, что значил для него спорт, что значил для него футбол.

Между тем шли дни, и каждое утро в тот самый час, когда, как обычно, начинались тренировки, я снова видел его на скамейке. Так продолжалось с неделю. Создавалось впечатление, что Миша не торопится покидать Москву. А еще через несколько дней он объявил, что мысль о его отъезде — полнейший вздор и никуда уезжать он не собирается.

— А что же ты собираешься делать?
Он обвел нас глазами и с выражением безмерного удивления, в свою очередь, спросил:
— Как, что? Играть, естественно.
Я поймал на себе взгляд тренера. Ребята тоже смотрели на меня. Стараясь придать своим словам как можно большую весомость, я ответил:
— Ты взрослый человек и прекрасно понимаешь, что это несерьезно.
— Олег Маркович, — очень спокойно произнес Ермолаев, — простите меня, но это вы не понимаете, насколько это серьезно.
И мы поняли, что это действительно серьезно. В тот же день тренер зашел ко мне в кабинет.
— Что ты думаешь относительно Ермолаева? Я был зол, как сто чертей, и почти заорал:
— Я хочу только одного: чтобы он уехал.
Тренер улыбнулся:
— Олег, хочешь ты совсем другого.
— Да! Хочу! Но у него одна, понимаешь, одна почка! И это футбол, где никто не застрахован от самых неожиданных травм. Даже таких, как эта.
— Олег, все правильно. Ты доктор — тебе виднее. Только ведь вот это…
Тренер замолчал. Потом поднял на меня глаза исподлобья и тихо закончил:
— Но, кроме почки, есть сам Ермолаев. Вот почему ты кричишь.
Он был прав. Если бы во мне сидел только Белаковский врач. Но во мне сидел Белаковский футболист. И тренер знал это.
— Ты возьмешь на себя ответственность? Нет? Я тоже не возьму, — продолжал я шуметь, но тренер невозмутимо положил мне на плечо руку:
— Возьмешь, Я знаю — возьмешь. Так вот, прошу тебя, подумай об этом хорошенько, Ермолаев ни на шаг не отходил от меня. Он убеждал. Он доказывал. Он приводил примеры. Но я упорно продолжал сопротивляться.
— Почему Маресьев мог летать без ног? Почему? А я здоров. Вот руки, ноги, башка, вот почка, — он ударял себя кулаком по спине. — Пусть одна, но она работает как насос. Почему я не могу играть?
— Не кощунствуй. Маресьев воевал. Это был его гражданский долг. Понимаешь? А ты, — черт возьми, его никак не прошибешь, — а ты, ты стремишься удовлетворить свое честолюбие, прихоть, ставя под удар других.
Его светлые брови взлетают вверх:
— Я! Я пытаюсь удовлетворить свое честолюбие?! Свою прихоть за счет других?! Да вы знаете, кто вы после этого? Вы не врач, вы не спортсмен. Вы дрожите только за свое место здесь, среди нас. И вы никогда не были спортсменом, если для вас игра — это только прихоть.
— Ты считаешь, скамья подсудимых для меня более подходящее место?
— Да не будет скамьи! Поймите же! Все будет хорошо. Я чувствую, я знаю — все будет хорошо. Ну не могу я без ребят, без тренировок, без игр. Да человек вы, в конце концов, или камень?!
И так изо дня в день. Будь я камнем, мне было бы много легче. Но я человек. И, наверное, не очень сильный.

Но кто сказал, что душевные страдания человека уступают физическим? Кто видел полнокровность существования, жизнерадостность и оптимизм в половинчатом, влачащем жалкие дни самосбережении? Кто не был свидетелем душевного и уже, к сожалению, неисправимого надлома, делающего человека инвалидом гораздо более глубоким, чем любое физическое страдание? Кто мог дать гарантию, что этого не произойдет и сейчас вот с этим человеком, наделенным темпераментом и характером?

Терзания продолжались до тех пор, пока однажды, почти озверев, я не крикнул в лицо Ермолаеву:
— Собирайся!
Он ошалело посмотрел на меня. И вдруг подскочил на месте. Он не знал, куда я его везу, зачем я его везу. Но он понял: Белаковский сдался.
Я вез его во второй врачебно физкультурный диспансер к замечательному человеку и прекрасному врачу Лидии Ивановне Филипповой. Я вез Ермолаева к человеку, наделенному разумной осторожностью, большим профессиональным опытом, большими знаниями и в то же время прекрасно знающему наших нелегких пациентов, знающему специфику их особого душевного склада. Короче, вез к человеку, которому сам безгранично верил.
Лидия Ивановна долго беседовала с Мишей. Это был разговор и врача, и старшего товарища, и матери. Она изучала его, стремилась раскрыть в нем все, что так или иначе могло иметь отношение к его характеру, взглядам, привычкам. Старалась увидеть его таким, каков он есть. Не больше и не меньше того.
Он понравился ей. И я это почувствовал.
Потом она сказала, сказала очень просто, искрение, по матерински:
— Мы попробуем, Миша, тебе помочь. Попробуем. Ермолаев схватил ее руку:
— Спасибо, большое спасибо. Вы не беспокойтесь. Все будет хорошо.
Повернувшись ко мне, она улыбнулась.
— Что делать, дорогой Олег Маркович, если все они одержимые.
В сложившейся ситуации я видел лишь один выход. Необходимо было создать защитную конструкцию, полностью исключавшую возможности повреждения единственной почки даже при самых сильных ударах. Такой корсет или панцирь должен был отвечать нескольким требованиям. Он должен быть прочным, легким, удобным, легко надеваться и сниматься, быть абсолютно неощутимым для носящего. И еще одно. Он должен был быть сконструирован так, чтобы к нему человек мог привыкнуть сразу же.
Ломал голову долго. Но в конце концов корсет получился именно таким, каким я и хотел его видеть.
Десятки раз в день Миша примерял свои, как он их называл, доспехи, бегал, прыгал, имитировал удары по мячу.
— Ну как?
— Олег Маркович, замечательно! Я его просто не чувствую.
— Удобно?
— Очень.
— Нигде не мешает?
— Абсолютно.
Он был счастлив, как вновь обретший жизнь. Как прозревший. Как вновь слышащий или вновь шагнувший.
Но шли дни, а Ермолаева в игру не вводили.
Он терялся в догадках, приходил ко мне, спрашивал, в чем дело. Я или уклонялся от ответа, или отмалчивался.
Я знал, в чем дело. Никто из тех, от кого зависел ввод в игру Ермолаева, не брал на себя ответственность подписать решение о его включении в команду.
Пробить стену было практически невозможно.
— Играть с одной почкой? Да хоть вы вторую в бронированный сейф спрячьте, я не подпишу, — говорило нам одно ответственное лицо, в то время как другое, не менее ответственное, будто бы старалось понять нас:
— Да, конечно, для Ермолаева выбыть из игры — это трагедия. Идея корсета хороша. Говорите, успешно тренируется? Это хорошо… Но ведь игры сейчас достигают такого высокого накала. Давайте пока подождем…
И снова приемные. Снова двери кабинетов. «Ворота», которые не пробить никакими одиннадцатиметровыми.
И все-таки «ворота» в конце концов пали.
— Кто из врачей возьмет на себя ответственность подписать разрешение на ввод Ермолаева в основной состав? — спросили меня в Спорткомитете.
— Я, как врач команды, отвечающий за здоровье игроков, и врач второго диспансера Филиппова, принимающая участие в лечении Ермолаева.
— И это все?
Что я мог ответить на этот вопрос? К сожалению, только мы. Никто из наших коллег, несмотря на самые дружественные и доверительные отношения к нам, не решился поставить свою подпись. Мы уже просили их об этом.
— Ну хорошо, — сказали нам. — Ермолаев целиком на вашей совести.
Мы это знали. И были готовы к этому…
Когда он узнал, что допущен к играм, он был счастлив, как ребенок.
И вот наступает день, когда он впервые выходит на поле. Волнуется. Ошибается. Но все кажется мне прекрасным. И это волнение. И эти ошибки. И эта радость вновь обретенной уверенности в себе…

Олег Белаковский: «Эти настоящие парни»