О том, что язык изменяется, мы знаем не понаслышке. Почитайте
Корнея Чуковского о переводческих ляпах середины прошлого века, и вы умилитесь,
узнав, какие «ошибки» он считал грубыми: сегодня на них не обратил бы внимания
ни один редактор. Зато если бы сам Чуковский мог услышать, как говорят на его
любимом русском языке сейчас, думаю, он ушел бы в монастырь или далекую пещеру…
В языке меняется всё: произношение, выбор слов, их порядок,
написание и, разумеется, значение. Так, скажем, в пуританской Англии 40-х годов
прошлого века можно было услышать даже по государственному радио, как муж в
шутку говорит жене фразу типа WhenImadelovetoyouforthefirsttime… (Когда мы с
тобой впервые занимались любовью…) И никто из слушателей (и даже
слушательниц) не падал в обморок, поскольку в то время выражение “tomakelove” вовсе не означало
«заниматься любовью» в нашем нынешнем понимании. Тогда это предполагало не
более чем поцелуй украдкой или брошенный дамой платок в надежде, что молодой
человек его подберет, и завяжется беседа.
Другой забавный пример – прилагательное “silly”. Сегодня оно
означает «глупый». А когда-то оно несло значение «благословенный». Если не
верите мне, загляните в немецкий словарь: в немецком “selig” по-прежнему означает
«блаженный, благословенный». В XV
веке, когда большинство письменных произведений составляли тексты богословские,
можно было встретить такую, например, фразу: Celyartthou, hoolivirgynemarie. Сегодня её
написали бы так:
Sillyareyou,
HolyVirginMary
Понятно, что святую деву Марию едва ли кто-нибудь осмелился
бы назвать «глупой». Поэтому мы должны перевести это предложение как
«Благословенна ты, пресвятая дева Мария». Правда, вместо “silly” англичане теперь напишут “blessed” (благословенный).
Логичной ступенькой в эволюции “silly” стало восприятие его в
значении «невинный» или даже «девственный». Взглянитенафразу, относящуюсяк 1470 году:
Sely
Scotland, that of helpe has gret neide
Здесь Шотландию тоже явно не называют «глупой». Шотландия
того времени выступала в роли покоренной страны, где хозяйничали все, кому ни
лень. Она никому не могла навредить, разве что взывала к помощи. Поэтому в современном
английском эту же самую фразу я бы воспроизвел так:
Innocent Scotland that is in great need of help (НевиннаяШотландия, крайненуждающаясявпомощи)
Следующей ступенькой развития “silly” стало осознание того, что
невинность достойна сострадания. Вероятно, именно поэтому Шекспир в 1591 году в
своих «Двух господах из Вероны» написал:
… sillywomenandpoorpassengers
Буквально получается «глупые женщины и бедные пассажиры».
Именно так могут прочитать это место современные англичане и американцы. И
будут так же неправы, как мы, читая пушкинские «…он уважать себя заставил»
и думая, что больной старик, действительно, заставил Онегина себя уважать
(тогда как во времена Пушкина это выражение означало просто «умер»).
Ещё спустя некоторое время, в 1633 году, мы встречаем
прилагательное “silly”
в молитве к богу:
Thou
onely art The mightie God, but I a sillie worm
На современном английском это могло бы прозвучать как:
Only you
are the mighty God, but I am a silly worm
То есть, «Только ты и есть бог всемогущий, а я – слабый
червь». В том смысле «слабый», что меня нужно пожалеть. Теперь вся цепочка
развития одного-единственного прилагательного восстанавливается довольно
отчетливо. От «благословенного» к «невинному», от «невинного» - к «бедному,
достойному сострадания», он «бедного» - к «слабому», от «слабого» - к «глупому»
(тем большее в наш век преклонения перед силой и умением врать и не знать таких
слов, как «гордость» или «совесть»).
С течением времени значения слов в живом языке не
обязательно просто изменяются. Они могут сужаться или, напротив, расширяться.
Хорошим примером первому процессу может быть слово “apple”, которое сегодня мы знаем как
«яблоко». Однако в древности оно значило не тот плод, который сбил с панталыку
Еву, а любой фрукт вообще. И только когда из французского в английский вошло и
укрепилось слово “fruit”,
яблоко стало яблоком. То же самое происходило и со словом “meat” (мясо). В древнем английском
так называлась любая еда. Позже им стали называть пищу «животного
происхождения». В итоге мясо стало мясом. Примечательно, что в английском языке
остались слово, подтверждающее мою мысль. Это слово “sweetmeat”. Буквально оно
переводится «сладкое мясо», но на самом деле означает всего-навсего «конфету».
Если не знать предыстории, трудно понять, какая может быть связь конфеты и
«сладкого» мяса.
Наконец, параллельно с сужением в языке идет непрестанный
процесс расширения значения слов. На примере английского можно вспомнить такое
слово как “bird”
(птица). Раньше, правда, оно писалось как “brid”. Этому удивляться не
приходится: сегодня мы запросто выговариваем слово «тарелка», забывая, что
пришло оно к нам из германского в форме «талерка» (каким, кстати, его в том же
значении можно встретить, скажем, в датском языке). Так вот, насчет птичек. Давным-давно
словом “bird” (или
“brid”)
назывался только птенец птицы. Птица же вообще называлась “fugol”. Кстати, в том же немецком
оно таким и осталось – “Vogel”.
Теперь же “bird”
– это любая английская птица. А “fugol”? “Fugol”
преобразилось в “fowl”
и стало обозначать исключительно «дичь».
Если приведенные выше примеры из английского языка
показались вам занятными, задумайтесь на досуге о нашем родном языке. Здесь
происходили и происходят всё те же процессы. Порой получается, что мы сами не
ведаем, что говорим.
Расхожее выражение «первый блин комом», вовсе не подразумевало
несколько сот лет назад, что «любое дело начинается с неминуемой ошибки». Оно
означало, что первый блин нужно жертвовать нашим тогдашним соседям, лесным
медведям, комам (с буквой «а»). И писалось оно, соответственно – «первый блин –
комам».
Другое выражение, «в семье не без урода», тоже не означало
того, что мы понимаем сегодня. «Уродом» назывался первенец в семье, тот, кто
при любых обстоятельствах должен был оставаться «у рода», то есть при
родителях, помогая им.
Многие слова превращались в свою противоположность вовсе не
случайно, а по злой воле, церковников (в их руках была основа письменного языка
того времени - библия) или так называемых «ученых», помогающих нам забыть свою
историю. По их словам, наши предки (и тогдашние жрецы) только и делали, что
«били баклуши», «водили вилами по воде» да «толкли воду в ступе». На самом же
деле всё это не имеет никакого отношения к праздному проведению досуга. Так
«баклушами» называли чурки (иначе говоря, заготовки), которые отец или дед
делал из дерева, специального для этого выращенного на родовой земле. Баклуши в
умелых руках превращались в ложки, чашки и прочую утварь, которая дарилась
детям и служила им верой и правдой долгие годы. «Вилами» называли специальные
деревянные трезубцы или просто вытянутые пальцы, которыми умеющие люди
«заряжали» воду. Тот же результат достигался «толчением» воды, что, между
прочим, рекомендуется проделывать и в наших нынешних «водопроводных» условиях.
Речь, разумеется, не о «чумаках» и прочей нечисти, а о том, что дробление
молекул воды способствует ее очищению.
К наиболее подлым переиначиваниям значений я бы отнес
историю со словом «невеста». Раньше оно обозначало юную девушку, ещё не знающую
основ семейной жизни и потому не готовую к свадьбе. Она была не-веста, не ведающая,
не созревшая. Жениться на девушке можно было только тогда, когда она
становилась вестой, не раньше. Потому что если жениться на не-весте, то что
будет? Правильно – брак…