Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Хотите говорить и читать по-английски?


Почему раньше англичане ели только мясо и яблоки

О том, что язык изменяется, мы знаем не понаслышке. Почитайте Корнея Чуковского о переводческих ляпах середины прошлого века, и вы умилитесь, узнав, какие «ошибки» он считал грубыми: сегодня на них не обратил бы внимания ни один редактор. Зато если бы сам Чуковский мог услышать, как говорят на его любимом русском языке сейчас, думаю, он ушел бы в монастырь или далекую пещеру…

В языке меняется всё: произношение, выбор слов, их порядок, написание и, разумеется, значение. Так, скажем, в пуританской Англии 40-х годов прошлого века можно было услышать даже по государственному радио, как муж в шутку говорит жене фразу типа When I made love to you for the first time (Когда мы с тобой впервые занимались любовью…) И никто из слушателей (и даже слушательниц) не падал в обморок, поскольку в то время выражение “to make love” вовсе не означало «заниматься любовью» в нашем нынешнем понимании. Тогда это предполагало не более чем поцелуй украдкой или брошенный дамой платок в надежде, что молодой человек его подберет, и завяжется беседа.

Другой забавный пример – прилагательное “silly”. Сегодня оно означает «глупый». А когда-то оно несло значение «благословенный». Если не верите мне, загляните в немецкий словарь: в немецком “selig” по-прежнему означает «блаженный, благословенный». В XV веке, когда большинство письменных произведений составляли тексты богословские, можно было встретить такую, например, фразу: Cely art thou, hooli virgyne marie. Сегодня её написали бы так:

Silly are you, Holy Virgin Mary

Понятно, что святую деву Марию едва ли кто-нибудь осмелился бы назвать «глупой». Поэтому мы должны перевести это предложение как «Благословенна ты, пресвятая дева Мария». Правда, вместо silly англичане теперь напишут blessed(благословенный).

Логичной ступенькой в эволюции “silly” стало восприятие его в значении «невинный» или даже «девственный». Взгляните на фразу, относящуюся к 1470 году:

Sely Scotland, that of helpe has gret neide

Здесь Шотландию тоже явно не называют «глупой». Шотландия того времени выступала в роли покоренной страны, где хозяйничали все, кому ни лень. Она никому не могла навредить, разве что взывала к помощи. Поэтому в современном английском эту же самую фразу я бы воспроизвел так:

Innocent Scotland that is in great need of help (Невинная Шотландия, крайне нуждающаяся в помощи)

Следующей ступенькой развития “silly” стало осознание того, что невинность достойна сострадания. Вероятно, именно поэтому Шекспир в 1591 году в своих «Двух господах из Вероны» написал:

… silly women and poor passengers

Буквально получается «глупые женщины и бедные пассажиры». Именно так могут прочитать это место современные англичане и американцы. И будут так же неправы, как мы, читая пушкинские «…он уважать себя заставил» и думая, что больной старик, действительно, заставил Онегина себя уважать (тогда как во времена Пушкина это выражение означало просто «умер»).

Ещё спустя некоторое время, в 1633 году, мы встречаем прилагательное “silly” в молитве к богу:

Thou onely art The mightie God, but I a sillie worm

На современном английском это могло бы прозвучать как:

Only you are the mighty God, but I am a silly worm

То есть, «Только ты и есть бог всемогущий, а я – слабый червь». В том смысле «слабый», что меня нужно пожалеть. Теперь вся цепочка развития одного-единственного прилагательного восстанавливается довольно отчетливо. От «благословенного» к «невинному», от «невинного» - к «бедному, достойному сострадания», он «бедного» - к «слабому», от «слабого» - к «глупому» (тем большее в наш век преклонения перед силой и умением врать и не знать таких слов, как «гордость» или «совесть»). 

С течением времени значения слов в живом языке не обязательно просто изменяются. Они могут сужаться или, напротив, расширяться. Хорошим примером первому процессу может быть слово “apple”, которое сегодня мы знаем как «яблоко». Однако в древности оно значило не тот плод, который сбил с панталыку Еву, а любой фрукт вообще. И только когда из французского в английский вошло и укрепилось слово “fruit”, яблоко стало яблоком. То же самое происходило и со словом “meat” (мясо). В древнем английском так называлась любая еда. Позже им стали называть пищу «животного происхождения». В итоге мясо стало мясом. Примечательно, что в английском языке остались слово, подтверждающее мою мысль. Это слово “sweetmeat”. Буквально оно переводится «сладкое мясо», но на самом деле означает всего-навсего «конфету». Если не знать предыстории, трудно понять, какая может быть связь конфеты и «сладкого» мяса.

Наконец, параллельно с сужением в языке идет непрестанный процесс расширения значения слов. На примере английского можно вспомнить такое слово как “bird” (птица). Раньше, правда, оно писалось как “brid”. Этому удивляться не приходится: сегодня мы запросто выговариваем слово «тарелка», забывая, что пришло оно к нам из германского в форме «талерка» (каким, кстати, его в том же значении можно встретить, скажем, в датском языке). Так вот, насчет птичек. Давным-давно словом “bird” (или “brid”) назывался только птенец птицы. Птица же вообще называлась “fugol”. Кстати, в том же немецком оно таким и осталось – “Vogel”. Теперь же “bird” – это любая английская птица. А “fugol”? “Fugol” преобразилось в “fowl” и стало обозначать исключительно «дичь».

Если приведенные выше примеры из английского языка показались вам занятными, задумайтесь на досуге о нашем родном языке. Здесь происходили и происходят всё те же процессы. Порой получается, что мы сами не ведаем, что говорим. 

Расхожее выражение «первый блин комом», вовсе не подразумевало несколько сот лет назад, что «любое дело начинается с неминуемой ошибки». Оно означало, что первый блин нужно жертвовать нашим тогдашним соседям, лесным медведям, комам (с буквой «а»). И писалось оно, соответственно – «первый блин – комам». 

Другое выражение, «в семье не без урода», тоже не означало того, что мы понимаем сегодня. «Уродом» назывался первенец в семье, тот, кто при любых обстоятельствах должен был оставаться «у рода», то есть при родителях, помогая им. 

Многие слова превращались в свою противоположность вовсе не случайно, а по злой воле, церковников (в их руках была основа письменного языка того времени - библия) или так называемых «ученых», помогающих нам забыть свою историю. По их словам, наши предки (и тогдашние жрецы) только и делали, что «били баклуши», «водили вилами по воде» да «толкли воду в ступе». На самом же деле всё это не имеет никакого отношения к праздному проведению досуга. Так «баклушами» называли чурки (иначе говоря, заготовки), которые отец или дед делал из дерева, специального для этого выращенного на родовой земле. Баклуши в умелых руках превращались в ложки, чашки и прочую утварь, которая дарилась детям и служила им верой и правдой долгие годы. «Вилами» называли специальные деревянные трезубцы или просто вытянутые пальцы, которыми умеющие люди «заряжали» воду. Тот же результат достигался «толчением» воды, что, между прочим, рекомендуется проделывать и в наших нынешних «водопроводных» условиях. Речь, разумеется, не о «чумаках» и прочей нечисти, а о том, что дробление молекул воды способствует ее очищению.

К наиболее подлым переиначиваниям значений я бы отнес историю со словом «невеста». Раньше оно обозначало юную девушку, ещё не знающую основ семейной жизни и потому не готовую к свадьбе. Она была не-веста, не ведающая, не созревшая. Жениться на девушке можно было только тогда, когда она становилась вестой, не раньше. Потому что если жениться на не-весте, то что будет? Правильно – брак…

ИСТОЧНИК 


В избранное