Я использую фрагменты из вашей переписки, отметив их другим цветом.

С уважением,

Ю. Мурашковский.

Резюме: пока нет гипотезы (объяснения) и ее проверки (сравнения), не может быть и противоречия! Т.е. явление не вере должно противоречить, а знанию.

В этом вопросе есть два разных уровня. Первый – уровень самих объяснений явления. Уровень системы представлений об этом явлении. Как и в случае систем технических, чтобы выявить закономерности развития этих систем, нам нужно абстрагироваться от всего остального. Нам нужно сказать самим себе: системы представлений развиваются НЕЗАВИСИМО ОТ ЧЕЛОВЕКА. Сама НАДСИСТЕМА ПРЕДСТАВЛЕНИЙ диктует, каким будет следующее представление на данную тему. А раз так, то придется допустить еще одну, довольно неприятную мысль: системы представлений не имеют никакого отношения к «реальности», к природе. Собственно говоря, мы вообще не можем с полной уверенностью говорить, существует ли какая-то «природа». Поэтому в наших «манипуляциях» с системами представлений мы просто не будем к ней обращаться. (Пока оставим философский аспект этого допущения. Мы к нему еще вернемся.)

Представление о том, что камни не могут падать с неба – это вовсе не глупость и не отсталость французских ученых. Это гигантская надсистема представлений о небе. Не «знаний» - мы договорились, что «знать» нам просто не о чем, - а именно представлений, МОДЕЛЕЙ. Проникнитесь представлениями той эпохи и вы убедитесь, что камней на небе просто не может быть!

Представления меняются по двум причинам. Первая – наблюдения. И тут нас поджидает еще одна ловушка. Ошибкой будет считать, что мы наблюдаем то, что «существует». МЫ НАБЛЮДАЕМ ТО, ЧТО НАМ ПОЗВОЛЯЕТ НАБЛЮДАТЬ СИСТЕМА ПРЕДСТАВЛЕНИЙ. Почему полинезийцы с любопытством рассматривали лодки Кука, но не увидели его огромный корабль. Потому что кораблей не бывает. У полинезийцев не было представлений о таких огромных лодках. Почему Аристотель не увидел горизонтальной составляющей качания маятника? Потому что в тогдашних представлениях существовало только одно движение – движение вниз к «естественному месту».

Вся система образования с первых своих шагов построена на одном принципе. Нам объясняют «правильную» систему представлений, а затем учат находить эту модель во всех окружающих «явлениях». В результате мы просто не умеем видеть другие модели.

Сотни раз европейские химики наблюдали процесс горения. Сотни раз читали они трактаты арабских алхимиков о том, что при сгорании вес вещества может увеличиваться. Но была четкая модель – вес при горении уменьшается. Свеча горит – вес уменьшается. Лучина горит – вес уменьшается. А если в каком-то отдельном случае вес и увеличивается, то...

Вспомним еще одну составляющую системы тогдашних представлений. Взвешивание вообще не относится к научным методам познания. Поскольку есть невесомые «флюиды». И при соединении с ними вещества могут менять вес в любую сторону. В конце концов, при химических взаимодействиях может же как угодно меняться цвет и объем. Почему вес – исключение?

Так что, если даже вес и увеличился, то это легко объясняется пористостью тел, которые втянули в себя воздух, или односторонней проницаемостью сосуда, в котором проводится опыт, или еще десятком способов. Эти объяснения выдвигали по-настоящему великие ученые – Шееле, Пристли и другие. То есть химики видели пористость, флюиды, но НЕ ВИДЕЛИ закономерного увеличения веса.

Лавуазье не был воспитан в «флюидной» парадигме. Он сперва читал трактаты арабов, а потом знакомился с мнением Шееле и Пристли. У него была нарушена система «правильных» представлений. Вес для Лавуазье был ИЗНАЧАЛЬНО научным параметром. Что и позволило ему выстроить другую модель горения.

Правильна ли эта новая модель? А что значит «правильна»? Нас научили видеть горение в рамках этой модели. Только и всего. И мы НЕ УВИДИМ другое горение.

Когда же мы встречаемся с чем-то, что не укладывается в «правильную модель, мы выстраиваем ПРОТИВОРЕЧИЕ. Вес увеличиваться не должен, поскольку при горении выделяется флогистон, но он увеличился. Именно это противоречие мы и решаем. Но как? В сторону настоящего развития модели? Вовсе нет. Мы решаем противоречие в сторону спасения «правильной» модели. Вводим пористость – и все в порядке. Модель остается правильной.

Вторая причина изменения моделей – нестыковка разных моделей одного явления. И тут вообще речь о природе не идет. Не стыковались уравнения движения тел в разных системах отсчета – и пришлось математику Пуанкаре их согласовывать, решать возникшее противоречие. Он и решил его «на бумаге», не оглядываясь на природу. Сейчас идея Пуанкаре об относительности размеров, массы и времени рассматривается как составная часть теорий Эйнштейна. И считается «правильной». Но при чем тут «природа»? Какие «наблюдения» подвигли на создание новой модели Пуанкаре?

Не будем углублять эту модель. Если интересно – почитайте Имре Лакатоса. Сравните его модель развития представлений с моделью Томаса Куна.  А мы пойдем дальше. Нас ждет второй уровень понимания данного вопроса.

К 18 веку накопился огромный материал о животных и растениях. В этом материале НЕ БЫЛО НИКАКИХ СЕРЬЕЗНЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ. И все же ряд биологов, среди которых объемом работы и красотой построений выделяется Карл Линней, начали строить совершенно новую биологическую модель – классификацию. Та же история повторилась в 19 веке с химией.

Не стыкуется эта модель с нашими предыдущими рассуждениями. Новые модели строятся без всяких противоречий. Просто строятся – и все. Нельзя же, в самом деле, назвать научным противоречием затруднения Менделеева при изложении химии студентам. Плохой педагог был, раз не мог связно изложить.

(Прошу обратить внимание. Мы с вами живем в модели ТРИЗ. Нам НУЖНЫ противоречия. И мы найдем их и в данных ситуациях, если очень постараемся. И «спасем» ТРИЗ. Но теперь мы знаем, что решение противоречия не всегда ведет к развитию. Чаще – к углублению уже имеющейся модели. Мы рискуем НЕ УВИДЕТЬ только что описанные ситуации. Во всяком случае г-н Захаров в приведенном выше отрывке их не увидел.)

Давайте «увидим». И примем их как равнозначимые с моделью изменения через противоречия. Тогда только и возникает «противоречие» - при смене представлений должно быть противоречие, но его нет. (Еще раз: какое отношение наши рассуждения имеют к «природе»? Никакого.)

Решить противоречие несложно. В ряде случаев к смене моделей ведет противоречие, а в другом ряде – что-то другое. Теперь перед нами открывается новое поле исследований – КАКИЕ СМЕНЫ ПРОИСХОДЯТ БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ?

Возникает новая модель. Научные представления объединяются в целые виды. Аналогии, классификации, периодизации, эволюции... Вот эти-то виды сменяются без противоречий. А внутри видов новые модели строятся с противоречиями.

Спасая модель противоречий, мы можем задним числом ввести противоречия и в смену видов. Например, сформулировать противоречие между количеством аналогий и их «неохватностью». Огромное количество превращений органических веществ описывалось по аналогиям. И запомнить, понять их стало невозможно. Что и привело к классификациям Либиха и Велера, Ж. Дюма, Жерара, и в конце концов к классификации Бутлерова.

Думаю, впрочем, что натянутость такого введения противоречия post factum очевидна.

Как очевидно и другое. Почему в 18-19 веках создался буквально взрыв классификаций? Теперь мы можем смоделировать и это «явление». Первые классификации создали прецеденты. Появилась своеобразная научная «мода». Первое же новое поколение ученых, для которых классификация не была чем-то новым, «неправильным», принялось классифицировать все подряд. Классификация стала новой НАДСИСТЕМОЙ, в рамках которой «пеклись» одна за другой новые модели. Заметьте, отдельные робкие попытки построения эволюций не воспринимались всерьез. Да и были они, мягко говоря, несуразными. Вспомните «эволюционные» взгляды Э. Дарвина – деда Ч. Дарвина. Мы бы с вами на месте тогдашних ученых тоже ее высмеяли. И поделом.

Но вот новая модель становится «правильной» повсеместно. Теперь в учебных заведениях учат видеть во всем окружающем именно ее. И снова возникает море противоречий, которые нужно решать для спасения базовой модели. Т. Кун назвал этот этап «нормальной наукой» (в отличие от «революционной науки» - смены базовой модели). Лакатос отметил, что качество этих «спасений» становится все более и более сомнительным. Большинство из них имеют «лингвистический» характер, то есть опираются на игры слов и на «подразумеваемые» позиции базовой модели.

Например, медики большинство болезней сегодня объясняют стрессами. И мы совершенно спокойно принимаем это объяснение. Хотя ни один из медиков не в состоянии объяснить нам механизм, каким образом стресс вызывает эти болезни. Более того, такое объяснение просто-напросто не согласуется с теорией стрессов Г. Селье. Просто «подразумевается», что стресс – это что-то плохое. А значит, может вызвать болезни.

III. О НАУЧНОСТИ И НЕНАУЧНОСТИ

Этот же этап «нормальной науки» иллюстрирует нам и следующий фрагмент из письма г-на Захарова:

А теперь и до сути научного метода рукой подать:

1.      Подвергни наблюдению некоторый аспект Природы.

2.      Предложи теорию, которая находится в согласии с тем, что наблюдалось.

3.      Используй теорию для выработки прогнозов.

4.      Проверь эти прогнозы при помощи опытов или дальнейших наблюдений.

5.      Измени теорию в соответствии с результатами опытов (наблюдений).

6.      Вернись к шагу 3.

Если нет ошибки в прогнозе на шаге 4, значит для наблюдаемых явлений теория верна. Продолжай прогнозировать и пользоваться результатами прогноза.

В чем «научность» этого метода? Механизма наблюдения, делания выводов, преодоления надсистем представлений здесь нет и в помине. Нет и механизма построения «теорий» (то есть моделей).

Типичный «лингвистический» уровень.

Это судьба всех «универсальных» схем. В истории науки таких схем – пруд пруди. Все они имеют два общих свойства. Во-первых, они существуют только на «лингвистическом» уровне. Можно все объяснять «универсальными законами» эволюции, можно космическими законами любви, можно таинственными «энергиями» и даже происками инопланетян. И честно «видеть» во всем проявление этих «законов». На основе этих «видений» можно кое-как описать уже произошедшие события (натянуто, «лингвистически», но можно). А вот прогностические потуги таких «универсальных схем» всегда оборачиваются банальностями.

Во-вторых, эти схемы появляются всегда в конце жизни «нормальной науки». То есть, ни вреда, ни пользы развитию науки они не приносят.

IV. О РАНГАХ МОДЕЛЕЙ

... стоит согласиться, что сущность систем может быть разная.

Соглашаюсь. <...>

... системы, находящиеся под целенаправленным воздействием некоторых факторов...,

Человека (+ других животных, показывающих зачатки разума, + машины с элементами интеллекта, приходится признать). Признак разума - целесообразное поведение.

и системы, находящиеся под воздействием хаотических (случайных и т.п.) факторов.

Косная природа (абсолютно неразумная)

А теперь попробуем задать себе вопрос: Если это различие есть, то ведь должно быть какое-то различие в формах их развития (эволюции)?

Алексей, видите, я уже не говорю, что в одном случае эволюция есть, а в другом - нет. Я говорю, что развитие может быть разное!

В приведенных фрагментах есть, конечно, чисто логические натяжки. Мне, например, совершенно непонятно, почему, если есть различие в характере воздействующих факторов (целенаправленное или хаотическое), то должны быть различия и в характере развития. Аналогия на типичном «лингвистическом» уровне. История науки как раз подтверждает противоположное. Меняется ли климат (хаотично), падают ли гигантские метеориты (случайно), или проводится разумная, целенаправленная селекция, а закономерности эволюции живых организмов остаются теми же самыми. Общими и для динозавров, и для коров.

Но здесь есть и принципиальный момент. Рассмотрим три конкретных примера.

1.      Микросверла – это маленькие острые монокристаллы. Их выращивают на специальной подложке, которую затем вставляют в патрон сверлильного станка. В качестве сверла монокристалл хорош, когда он тверд. Но такие кристаллы ломаются от малейшей вибрации. Эластичные кристаллы не ломались бы, но и не сверлили твердые материалы. Решение этой проблемы: на эластичный монокристалл напыляют твердое покрытие. Разделение в пространстве. 

2.      При изучении азота Рэлей и Рамзай обнаружили, что азот, полученный из воздуха имеет большую атомную массу, чем азот, полученный разложением селитры. Первая гипотеза о примесях после тончайшего химического анализа не подтвердилась. Решение этой проблемы: азот состоит все-таки из двух частей – обычной, «азотной» и какой-то другой, химически инертной и с большей атомной массой, чем азот. Так был открыт криптон. Разделение в пространстве.

3.      Вера Игнатьевна Мухина работала над скульптурой «Ветер». Сюжет: женщина сопротивляется сильному порыву ветра. Напряжение тела в скульптуре можно показать только рельефом мышц, то есть, скульптура должна быть обнаженной. Однако по условиям времени героиней должна была стать крестьянка. Обнажить такого персонажа нелогично.  Решение проблемы: нижняя часть скульптуры «одета» в юбку, а в верхней показан рельеф мышц. Разделение в пространстве.

Теперь прошу обратить внимание. Шаг, развивающий все три системы был ОДИНАКОВЫМ. – разделение противоположных свойств в пространстве. Причем не имело значения, система у нас техническая (то есть та, для которой г-н Захаров допускает независимость от человека), научная (для которой он допускает независимость частичную) или художественная (для которой он вообще не допускает независимости).

Можно было бы на этом остановиться и радостно потирать руки: одинаковость развития всех систем очевидна. Но нам важно научиться видеть не достоинства нашей модели, а ее недостатки. Только тогда можно говорить о научном подходе.

Мы увидим, что в первом случае разделены два слоя объекта. Внутренний изменен, а внешний добавлен к внутреннему. Твердость обоих слоев измерима, она «реально существует» (насколько мы вообще можем говорить о «реальности»). Во втором случае мы сперва допустили некое «нереальное» явление (газ, не поддающийся химическому анализу, - в те времена такого не было), затем проверили – и «обнаружили» его (точнее увидели нечто, что смогли трактовать с позиций новой модели). Объект изучения стал представляться иначе, - состоящим из двух перемешанных газов. В третьем же случае разделение вообще условно. Верхняя часть фигуры может быть трактована, как обнаженная, только в тех культурах, для которых женщина в одной юбке является нормой. В нашей же культуре фигура только в юбке трактуется как одетая, но в облегающую одежду. Что и использовала Мухина.

То есть, шаги, направленные на развитие систем, были совершенно разными.

Теперь противоречие возникло уже у нас самих, в наших представлениях о развитии представлений. Решить его несложно переходом к двухуровневой системе. Все части развиваются по-разному, а системы в целом – одинаково. То есть, системные свойства всех систем ОДИНАКОВЫ. Никакие внешние факторы не могут повлиять на развитие СИСТЕМНЫХ СВОЙСТВ наших объектов. А вот материал, из которого «сделаны» наши системы, оказывает влияние на характер развития. Материал «физический» дает одни варианты воплощения, представления могут воплощаться иначе, художественные впечатления и выводы – совсем по-другому.

Здесь мне хотелось бы подчеркнуть чисто методический аспект проблемы. Если мы беремся описывать какое-то явление при помощи рассуждений, решать возникшие проблемы логическим анализом, то мы НЕИЗБЕЖНО останемся на уровне известных, «правильных» моделей. Если же мы хотим перейти к новому пониманию, то работать надо с фактическим материалом. Он и только он, причем только в больших количествах, может вытащить нас из «правильной» модели и перенести в «еще более правильную».

V. О АНАЛОГИЯХ

Опять же, если вспомнить Митрофанова, и его "ноты", то из них самая небольшая часть напрямую соответствует общеизвестным методам ТРИЗ. Главным приемом у Митрофанова является диссимметрия. Что соответствует этому?

Проблема, которую очень точно сформулировал здесь г-н Кондратьев, является принципиальной для любой науки, не только для ТРИЗ. При применении аналогий для построения моделей (а другого способа начать построение не существует), одной из типовых причин сбоев является путаница в типах моделей.

Модель Митрофанова является КЛАССИФИКАЦИОННОЙ. Для нее характерны именно ПРИЕМЫ. Модель же ТРИЗ прошла два этапа развития. Она была классификационной. И тогда ее основу составляли ПРИЕМЫ РЕШЕНИЯ ТЕХНИЧЕСКИХ ПРОТИВОРЕЧИЙ. Однако уже в семидесятых годах ТРИЗ начала превращаться в ЭВОЛЮЦИОННУЮ модель. Основу ее составили ЗАКОНЫ развития ТС. «Сорок приемов», которыми по сей день питаются многие тризовцы, устарели и выпали из новой теории.

С какой же ТРИЗ правомерно сравнивать модель Митрофанова? Конечно, с первой, с классификационной. И тогда мы легко находим аналог «диссимметрии» - приемы «ассиметрия», «местного качества», «антивес» и другие.

Если же сравнивать с эволюционной ТРИЗ, то аналогов мы не найдем и не можем найти. Понятия «противоречие», «идеальность» и т.п. НЕ ЯВЛЯЮТСЯ ПРИЕМАМИ. Это ЗАКОНЫ РАЗВИТИЯ. Таких законов в модели Митрофанова просто нет. И не должно быть. Заслуга Волюслава Владимировича именно в создании прекрасной КЛАССИФИКАЦИИ приемов решения научных задач.

Только «встав на плечи» этой классификации, мы можем идти дальше. И создавать следующую, эволюционную модель развития научных представлений. Но тогда нужно оставить бесплодные попытки найти аналогии в классификационном этапе ТРИЗ.

VI. О РАНГАХ ЭВОЛЮЦИИ

Можно про мои любимые реки?
Очень надеюсь, что этот пример прост и будет понятен не только специалистам: Река течет какое-то расстояние по дну долины, будучи извилистой. Затем она становится многорукавной.
Ученый задает себе вопрос: почему сменился вид русла?  <...>

Почему река изменила вид русла?

Теперь острый вопрос, который может подмочить мою репутацию J Как может помочь противоречие в ответе на этот вопрос?

Вопрос, заданный г-ном Кондратьевым, не только не подмочит, а наоборот, резко поднимет его репутацию. Потому, что он увидел этот вопрос и сделал его равнозначимым с утверждением о вездесущности противоречия. Это вопрос ученого «революционной» науки, а не диссертанта «нормальной».

Если мы теперь соберем ряд ситуаций, в которых возникают аналогичные сомнения во всемогуществе противоречия, мы заметим, что, как уже упоминалось ранее, противоречие – понятие эволюционное, а не классификационное. Модель видов русел  - классификационная. И понятие «противоречие» здесь действительно неприменимо.

Но с другой стороны, почему это река текла-текла однорукавно и вдруг стала многорукавной? Наткнулась на ряд возвышений. Противоречие: надо течь вниз и нельзя (возвышения). Ну и решила река это противоречие разделением в пространстве. Там, где повышение рельефа, не потекла, а где понижение (в другом месте) – потекла. Это решение общесистемно, оно не зависит от реки. Но вокруг каждого возвышения минимум два понижения. Какое выбрать? Опять противоречие. Оно решается уже переходом к надсистеме – объединением обоих вариантов. Но это решение не общесистемно. Оно зависит от материала реки. Если бы речь шла о твердом катящемся камне, то объединение обоих вариантов было бы невозможным. А жидкость это «может себе позволить».

Мы красиво выкрутились из вопроса г-на Кондратьева. И, как честные люди, должны себе сказать: именно выкрутились. Можем ли мы с полным правом назвать течение реки эволюцией?

Как бы да... но и как бы нет. Значит, самое время пересмотреть наши представления об эволюции. Есть эволюция объектов (филогенез), а есть эволюция видов (онтогенез). Эволюция оказывается двухранговой.

И тут придется вернуться к самой сущности понятия «эволюция».

VII. О «НЕРЕАЛЬНОСТИ» РЕАЛЬНОСТИ

Той эволюции, целенаправленной эволюции, когда выживает лучший, все стремится к совершенству - нет! На Земле существуют самые разнообразные виды рек. Какой из этих видов лучше? Получается, что все по-своему хороши.

Для рек это утверждение весьма правдоподобно. А для других объектов? Давайте по этой же форме построим другие утверждения.

1.      На Земле существуют самые разнообразные виды животных. Какой из этих видов лучше? Получается, что все по-своему хороши.

2.      На Земле существуют самые разнообразные виды обществ. Какой из этих видов лучше? Получается, что все по-своему хороши.

3.      Во Вселенной существуют самые разнообразные виды звезд. Какой из этих видов лучше? Получается, что все по-своему хороши.

Опять нестыковка. Млекопитающие более приспособлены к меняющейся среде, чем, скажем, пресмыкающиеся, в этом смысле они лучше. Современное общество куда более равноправно и гуманно для всех своих членов, чем рабовладельческое или феодальное. Но теперь мы уже знаем, что делать с такими нестыковками. Это нестыковка не в объектах, а в моделях.

Все верно. Нет никакой эволюции рек. И эволюции животных (обществ, звезд) нет. Это наши модели. Заметим только, что не было моделей эволюции животных и звезд, а затем они ПОЯВИЛИСЬ. И мы внезапно «увидели» эту эволюцию. Если мы не видим эволюцию рек, это может означать, что такой модели ПОКА нет. Сделаем – и «увидим» эволюцию.

Но не забудем при этом, что нет не только эволюций. Нет, грубо говоря, и самих рек (животных, звезд). Через органы чувств мы получили некие сигналы, которые ТРАКТОВАЛИ, как реки, животных, звезды. Для того, чтобы утверждать, что это и есть реки (животные, звезды), нам нужно доказать адекватность этих сигналов чему-то снаружи нас. ДОКАЗАТЕЛЬСТВ таких нет. Есть только утверждения. От «есть такая адекватность!», через «есть, но весьма относительная», до «нет ее, и вообще ничего снаружи нет».

То есть, мы вернулись к исходному тезису. Если мы хотим найти закономерности развития научных представлений, нам следует отказаться от их связи с «реальностью», с «природой». И рассматривать, как совершенно независимые системы с имманентными законами развития.

А вопрос об адекватности никуда от нас не уйдет. Мы однажды вернемся к нему, но с совершенно другим вооружением.

VIII. О ВЫБОРЕ

Мне очень понравилась Ваше утверждение, что "У косной (неразумной) природы нет выбора перехода из одного состояния в другое!". И о жестких законах.

Утверждение действительно красивое. Но мы уже знаем, что красивыми утверждения бывают только тогда, когда совпадают с устоявшейся «правильной», а потому банальной моделью. Значит опять самое время с ней расставаться.

Мы узнали и другое. Тотальное противопоставление разумной и неразумной природы – дань представлениям 18 века. Мы с вами вышли на двухуровневое понимание этого вопроса. На системном уровне разумная и неразумная «природы» ничем не отличаются друг от друга. А на уровне «материала» могут отличаться (но не противопоставляться).

С этих позиций и приглядимся к обеим «природам». Так ли уж нет выбора у неразумной?

1.      При галогенировании углеводородов атом галогена может заместить водород у любого из атомов углеродной цепи. И мы встречаем множество примеров такого замещения У ЛЮБОГО ИЗ УГЛЕРОДНЫХ АТОМОВ. Значит есть все-таки выбор?

2.      При переходе от наземной к водной среде обитания одни животные приняли полностью рыбообразную форму (дельфины), другие – частично рыбообразную (тюлени), а третьи – вообще не изменили начальную форму (пауки-водолазы). Значит есть все-таки выбор?

Думаю, что уже автоматически мы с вами отметили пробелы в модели, которую диктуют эти и сотни подобных примеров. Вообще, на уровне систем, выбор ЕСТЬ. Но в каждом конкретном случае выбора НЕТ. Вступают в силу условия «материала», конкретные ограничивающие факторы. Атом галогена «выбирает» себе атом углерода в зависимости от типа углеродных связей в цепи, от заряда атома углерода и еще от ряда факторов. При одинаковых ограничивающих факторах галоген замещает водород У ОДНИХ И ТЕХ ЖЕ атомов углерода. «Выбор» формы для водной жизни тоже в каждом конкретном случае диктовался характером этой среды и внутренними ресурсами самого организма.

А теперь посмотрим на «разумную» природу.

У ученых 18 века были как минимум три возможности: строить классификации, периодизации или эволюции. Есть выбор? Есть. Но все они строили только классификации. Их ограничивали надсистемные представления о науке и об обществе. Даже в наше время прекрасный искусствовед М. Каган в начале своей книги «Морфология искусств» утверждает, что создать всеобъемлющую классификацию искусств невозможно, поскольку искусство меняется. А завершает он эту книгу... своим вариантом классификации, который по его мнению охватывает все искусства. (При этом в его классификацию видеоискусство не попадает.) А ведь уже известны и периодизации и даже эволюции.

Куда же девался выбор?

Очевидно, что и в «разумной» природе все происходит точно так же, как и в «неразумной». Вообще выбор есть, но его реализация в каждом конкретном случае ограничивается дополнительными факторами. Тот же М. Каган не смог выбрать эволюцию по той простой причине, что в искусствоведении эволюционные модели просто не приняты. Кроме классификаций в нем есть одна маленькая циклическая периодизация Бенедетто Кроче, да и та малоизвестна. Зато популярно «лингвистическое» утверждение о том, что искусство не развивается.

IX. О РАЗДЕЛЕНИИ СИСТЕМ

Вы говорите: "Целевые системы развиваются всеми возможными путями",
а "У косной (неразумной) природы нет выбора перехода из одного состояния в другое".

А я добавляю (возможно, это не противоречит Вашим словам?): "Целевые системы развиваясь всеми возможными путями, эволюционируют "вперед", и в живых остаются лучшие системы, происходит эволюционный отбор, а косная природа (вот какой хороший термин Вы употребили!), системы косной природы развиваются по жестким законам, и под воздействием хаотических внешних воздействий получается разнообразие этих систем".

Думаю, что уже нет смысла подробно разбирать эти утверждения. В них очевиден «лингвистический» уровень понимания. Мы вышли на новое, более глубокое понимание. Все системы можно описать как классификационной моделью (моделью «неразвития»), так и эволюционной (моделью развития). А также еще несколькими видами моделей. С одной стороны у нас есть выбор, с другой же стороны выбора нет, поскольку закономерности развития научных представлений «жесткие» и диктуют нам определенную последовательность смены видов моделей. И это не зависит от совершенно произвольного разделения природы на «разумную» и «неразумную», а систем на «целевые» и «нецелевые». Поскольку функция (цель) системы, как мы поняли в самом начале) есть понятие относительное и зависит только от надсистемы.

X. ВЫВОДЫ

Итак, мы можем подвести некоторые итоги.

1.      Нет абсолютной функции. А потому нет и критерия деления систем на «целевые» и «нецелевые». Человек является не определяющим параметром развития систем, а одним из ресурсных «материалов».

2.      Понятие «природа» является не более, чем одной из наших моделей. Поэтому нет критерия для деления систем на «природные» и «искусственные». Системные свойства моделей развиваются в обоих случаях одинаково, а «материальные» в обоих случаях по-разному.

3.      Наши наблюдения не являются объективными, а зависят от той модели, в рамках которой мы ведем эти наблюдения. Поэтому нельзя считать наблюдения основой для построения научных систем (моделей).

4.      Модели любого ранга сменяются, поэтому не существует критерия «правильности» модели. «Правильной» можно считать разве что модель, которая имеет перспективы развития, позволяет создавать «исследовательскую программу» (И. Лакатос) С исчерпанием исследовательской программы модель становится «неправильной».

5.      Объяснения, которые дает еще неразвитая новая модель, с позиций модели старой кажутся необоснованными и некрасивыми. Они действительно ПЛОХО объясняют объект. Зато имеют перспективу развития. Старые модели красивы, но объяснения у них на «лингвистическом» уровне, и нет перспектив развития самой модели. Развитие старых моделей почти всегда заканчивалось созданием «универсальной» схемы.

6.      Существуют и в строго определенном порядке сменяют друг друга разные виды моделей. Аналогии сменяются классификациями, классификации – периодизациями, те, в свою очередь, - эволюциями. И это не последний этап. Объяснять развитие научных представлений только эволюционными моделями – значит просто не понимать сущность эволюции.

7.      Для смены моделей в рамках вида характерно развитие через возникновение и преодоление противоречий. Для смены самих видов такой аналогии пока не обнаруживается.

8.      Для поиска аналогий есть смысл сравнивать только модели одного вида. Классификации с классификациями, эволюции с эволюциями.

9.      Любая эволюция может происходить как минимум на двух рангах – в филогенезе и в онтогенезе. Есть принципиальные различия между этими рангами, как в отношении закономерностей развития, так и по времени. Нужно четко различать, на каком именно ранге мы ищем закономерности.

10.  И наконец. «Лингвистический» уровень объяснений базируется на рассуждениях в рамках старых моделей, одиночных или вымышленных примерах (притчах), он легко претендует на всеобъемлемость. Он дает неплохие объяснения post factum. Прогнозы его банальны и потому ценность их близка к нулю. Получать перспективные новые модели можно ТОЛЬКО И ЕДИНСТВЕННО базируясь на широком материале, на множестве примеров. Выйти за пределы своей надмодели можно только если сознательно искать недостатки модели, а не ее достоинства, искать примеры, опровергающие модель, а не подтверждающие ее.