"Демократы" сразу же усмотрели в Компартии РСФСР главное препятствие, мешающее осуществить их заветную цель - "ввести Россию в цивилизованное стойло". Эта лаконичная формула принадлежит перу Яковлева, который не упускал возможности излить ненависть к вскормившей его стране. Сделав своё дело в Политбюро ЦК КПСС и благополучно перескочив оттуда сначала в Президентский совет, а затем на должность советника президента по особым поручениям, Александр Николаевич никому не дал повода усомниться в том, что в руководстве страны по-прежнему именно ему принадлежит роль главного провокатора. Однако выступить против "серого кардинала" с открытой критикой никто не решался. Психологическую атмосферу, царившую тогда в верхних партийных эшелонах, весьма точно охарактеризовал коммунист-публицист Юрий Павлович Белов. Возмущаясь невнятной реакцией партийной элиты на выступления Зюганова в печати, он писал: "Я знаю не одного товарища из ЦК, у которого на кончике языка то, что сказано Г. А. Зюгановым. Увы, самое большое, на что способны многие из руководящих партийцев, - это держать фигу в кармане, заговорщически перемигиваясь".

Зюганов был первым, кто дал Яковлеву открытый бой. Потому что понимал: медлить дальше нельзя - ситуация в стране близится к полному обвалу. В этих критических условиях необходимо было показать людям, кто привёл их на порог катастрофы, в чём заключаются

действительные цели "архитекторов перестройки". Ясно было и другое: выступать и дальше против виновных в национальной трагедии в традиционном духе, свойственном партийной печати, - с критикой между строк, облечённой в форму дипломатических демаршей, - неуместно и безнравственно. Следовало чётко обозначить линию размежевания, поскольку размытые границы противостояния вводили массы рядовых коммунистов в заблуждение: бесконечные препирательства в верхах вместо решительных действий ничего, кроме раздражения, не вызывали.

В подобных размышлениях и родилась идея открытого письма, в которую Геннадий Андреевич посвятил главного редактора "Советской России" В. В. Чикина, поддержавшего намерение Зюганова, но сразу же предупредившего: "Сейчас об этом знают два человека. Но имей в виду: узнает третий - материал не появится". Надо понимать реальную обстановку того времени, чтобы оценить гражданское мужество Чикина. Свобода слова была предоставлена только тем, кто вёл подрывную работу, направленную против своей страны. Любой шаг их оппонентов контролировался, а "неблагонадёжные" издания находились под жёстким прессом негласной цензуры.

Открытое письмо "Архитектор у развалин", адресованное А. Н. Яковлеву, было опубликовано в "Советской России" 7 мая 1991 года. Чтобы понять ту бурную реакцию, которую вызвало появление этого материала, обратимся к его содержанию:

"Александр Николаевич!

Недавно в пространном интервью немецкому журналу “Штерн” Вы с первого же мгновения прямо указали своим влиятельным перстом старшего советника Президента страны на главного противника перестройки: “Они очень опасны, например, аппарат Российской коммунистической партии. И её руководство. Они открыто говорят, что перестройка отклонилась от своего курса...”.

Не будем здесь высчитывать - кто это “они”. Для широкого читателя не новость Ваше резко отрицательное отношение к самой идее создания Российской компартии. Подозрение сложилось ещё до Учредительного съезда, и тут Вы опирались, видимо, на аргументы таких деятелей, как Сталин и Троцкий. Так или иначе, - вопрос образования российской организации решён. Сегодня Вы уже предъявляете ей обвинения. Неужто не бюрократы и консерваторы, как Вы неистово убеждали нас все эти годы, и даже не административно-командная система - это исчадие всех зол, а аппарат ЦК КП РСФСР, который и насчитывает-то всего полторы сотни человек и существует-то считаные месяцы, грозит остановить шествие революционной перестройки?

Обвинение столь тяжело и несправедливо, что я, как один из секретарей ЦК, считаю своим долгом обратиться к Вам с открытым письмом и объясниться предельно откровенно. Тем более что я работал в том же Отделе пропаганды ЦК КПСС, где Вы долгие годы формировались как ведущий идеолог партии. Мне хорошо знакомы не только Ваши принципы и Ваше мышление, но и стиль руководства, отношение к товарищам.

Прежде всего надо уточнить: у нас разные представления о происходящем. Если Вы по-прежнему повторяете: всё хорошо, перестройка идет в нужном направлении, это приносит удовлетворение и счастье, то я оцениваю ситуацию совсем иначе. Мне кажется, наш государственный корабль без руля и ветрил болтается в бушующем политическом море и вот-вот налетит на рифы.

В моём представлении перестройка - это прежде всего созидание в опоре на науку, здравый смысл, народные традиции, наш собственный и международный опыт. Но созидания, к сожалению, не получается. Пока всё происходящее напоминает европеизированный вариант печально знаменитой китайской “культурной революции” с авантюрным желанием повторить “большой скачок” за 500 дней.

В стране раздор, развал, распад, разложение. Основой бытия стали конфронтация и безответственность. Взгляните хотя бы на столицу, Александр Николаевич, не говоря уже о “горячих точках”, где Вы избегаете появляться. Здесь, под носом у лидеров всех мастей и оттенков, она превратилась во всесоюзную политическую свалку, рассадник антисанитарии и аморализма. Может ли народ поверить, глядя на весь этот бедлам, что перестройка развивается в правильном направлении? Думается, нет. Ведь Вы всегда наставляли меня и других сотрудников, что надо идти от жизни, от практики, учитывать настроение масс. А настроение это, согласитесь, прескверное. Сплошь недовольство и агрессивность. Разве можно при таком состоянии людей надеяться на успех очень сложных реформ. Это значит игнорировать азы политологии.

То, что мы видим сегодня, называется национальным бедствием, сопоставимым с гражданской войной или нашествием гитлеровского фашизма. Но даже фашизму не удалось перессорить народы и поколения, отцов и детей, горожан и селян, а сегодня это стало горьким и трагическим фактом нашей действительности. Эта опасность, как ни странно, Вас не беспокоит. Наоборот, Вы видите себя “счастливым человеком”, участником “великого обновления великой страны, её исторического похода в мир свободы”.

Не слышно Вашей тревоги и за то, что основные декларации перестройки стремительно вырождаются в свою противоположность.

Уже всем очевидно, что демократия подменена войной законов, суверенитетов и полномочий, разгулом страстей толпы и развалом государства. Как и в далёком прошлом, вновь нарождается союз охотнорядцев, люмпенизированной интеллигенции и уголовников. Порушена вся система гражданского воспитания, как будто учителя обновления решили из интердевочек и супермальчиков выращивать будущих перестройщиков.

Гласность давно сорвалась на истерический крик и стала оружием в психологической войне против народа. А ловкие ребята приспосабливают её и в качестве ходового товара в нарождающихся рыночных отношениях. Все, кто был рядом с Вами, видели, что в этот процесс Вы внесли, что называется, неоценимый вклад. Серия политических портретов о “добром человеке из Политбюро”, созданная в классическом аллилуйском стиле, - наглядное тому подтверждение.

Вы постоянно уверяли нас, что мы цивилизуемся, строим правовое государство, а на деле это обернулось всеобщим бесправием, расколом общества, парадом непристойностей и полной утерей государственного достоинства. Не поразительно ли, что посланец, пусть великой иностранной державы, приезжая в Союз, по- хозяйски напрямую приглашает к себе руководителей республик. Так поступали только с вождями полудиких племён, и то лишь после того, как изрядно задарят и подпоят крепкими заморскими напитками. Похоже, и это Вас как советника Президента ничуть не возмущает.

Основную угрозу перестройке Вы усмотрели в кознях аппарата партии российских коммунистов, которому, повторю, от роду всего несколько месяцев. Вы просто льстите нам. Мы ещё не справляемся со своими прямыми и первейшими обязанностями. У нас многое не получается, нас справедливо за это критикуют партийные организации и трудовые коллективы.

Нам не удается доказать Президенту и Вам, что управлять такой страной, как наша, с помощью словопрений, пусть даже виртуозных, нельзя. Что сложные общественные системы можно модернизировать только по частям, никак не чохом. Нельзя рушить структуры исполнительной власти, не имея ничего взамен. Пагубно для общества насильственно прерывать связь времён, опрокидывать общепринятые ценности. Просто удивительно при Вашем владении отечественными и зарубежными источниками такое облегчённое отношение к основным требованиям диалектики - преемственности и новаторству.

Вы постоянно восторгаетесь успехами демократизации. Но всё же очевидно: на фоне продолжительного паралича власти в стране складывается губительное троевластие в лице Центра, российского руководства и национал-сепаратизма. Суверенные законодатели, пренебрегая правами человека и Конституцией СССР, "качают" свои права и намерены устроить жизнь по своим законам. Ведь больший абсурд трудно себе представить - законодатель выступает в роли постоянного нарушителя законов. Тут, несомненно, “мы впереди планеты всей"...

Что же нам уготовано - окончательное разрушение всех общественных связей, что непременно приведёт ядерную державу к социальному взрыву. Или же кратчайший путь к диктатуре, правой ли, левой, "коричневой" или "жёлтой" - какая разница. Те "архитекторы перестройки", кто легко допускает подобное развитие событий, принимают на себя тягчайшую ответственность перед историей и соотечественниками. Неужели для Вас опасны те, кто хотел бы воспрепятствовать народной трагедии?

Правомерно отказать Вам в доверии как политическом, так и гражданском. Этот вопрос возникал уже на XXVI съезде КПСС, остро ставился на последних партийных пленумах. Лично я такого доверия к Вам давно не испытываю. Не скрывал и не скрываю этого. Моё отношение основано не на эмоциях, не на сегодняшней безысходности, а на Вашей практической деятельности, в том числе и той, которая скрыта от широкого общественного мнения. В основе её лежит субъективный идеализм и политический снобизм, замешанный на той самой жажде почестей и власти, которую Вы внешне так шумно осуждаете.

Признаюсь, я, как и многие другие, вначале был покорён Вашим либерализмом, непринужденностью суждений, меткостью оценок, хотя сейчас вижу, это походило на звёздные часы Фомы Опискина из села Степанчикова. Потом от непринуждённости повеяло холодной небрежностью, остромыслие поражало цинизмом. Однажды, помнится, небрежно похлопав по пухлой папке, Вы сказали, что тут проект перестройки и мы обязательно перевернём эту страну. Резануло: почему “эту”, а не “нашу”, да и зачем "переворачивать" исстрадавшуюся страну? Да она же с ракетами, товарищи!.. Увы, оказалось это не бахвальством: не просто "перевернули", а почти вывернули наизнанку!

Не знаю, способны ли Вы самокритично оценить свои деяния и их результаты. Думается, нет. Перескакивая с одной вершины на другую (за последние шесть лет - шесть высших должностей), Вы ни разу не отчитывались за свою работу. Даже на последнем партийном съезде, когда предстояло отчитаться каждому члену Политбюро, Вы возмущались, делая вид, что не понимаете, чего от Вас требуют.

Судя по многочисленным комплиментам Ваших интервьюеров, Вам нравится, когда Вас называют “архитектором перестройки”, но комплименты более чем сомнительны - ведь архитектор-то у развалин... И тут вряд ли утешишься вдруг пролившимся благостным дождём чинов, премий, званий.

Понимаю, почему Вы сейчас так энергично заговорили. Наступает момент массового прозрения. Всё чаще и всё громче мы говорим о глубинных причинах вырождения перестройки и, конечно, хотим убедиться в добросовестности проектантов, прекрасно понимая, что в конечном счёте за весь этот хаос придётся кому-то нести персональную ответственность. Вы пытаетесь отвести от себя стрелы народного гнева и без смущения указываете то в одну сторону, то в другую. Теперь вот “они”, российские коммунисты, “очень опасны”. Вы объявляете их опасной силой в тот момент, когда ЦК Компартии РСФСР собирает всех для предотвращения всенародной беды, настойчиво ищет взаимопонимания со своими политическими оппонентами, когда наметились реальные пути согласия на основе заявления руководителей Центра и девяти республик. У Вас редкая способность в нужный момент подливать масла в огонь...

Да, перестройка в её нынешнем образе и состоянии очень обязана Вашим талантам и энергии. Свою послеапрельскую деятельность Вы начали в качестве руководителя ведущего отдела ЦК, отвечали за идеологическое обеспечение перестройки, и с тех пор, как бы ни складывалась Ваша служебная карьера, не выпускаете эту сферу из-под своего неусыпного контроля. Именно под Вашим руководством были изобретены, отшлифованы и “запущены в дело” новые идеологические стереотипы, под знаком которых все мы должны были “обретать новое мышление” и предаваться иллюзиям. При всем многообразии внедряемых штампов их роднила некая абстрактность, нарочитая многозначность, крикливая ярлыковость! Такие стереотипы, конечно же, очень скоро превратились в прикрытие и оправдание самого неприглядного практического, теоретического и нравственного произвола.

“Застой!” - бранись этим словом, и можно ни за что не отвечать из недавнего прошлого, можно не разбираться в противоречиях, свойственных любому времени, можно не выяснять, кто, как и где топил страну, а кто вытаскивал её из трясины.

“Административно-командная система!” - наклеивай ярлык, и можно безоглядно крушить любые системы жизнеобеспечения страны и государства, нимало не заботясь, чем заменить порушенное.

“Возвращение в мировую цивилизацию!” - провозглашай лозунг, и можно резать вдоль и поперёк живой - формировавшийся не только десятилетиями, но и столетиями! - уникальный организм советской, российской общественности и государственности, вживлять в него любой суррогат управленческого, политического, культурного толка, подобранный на западной барахолке...

Среди подобных средств “идеологического обеспечения перестройки” есть два “выдающихся”, от воздействия которых общество оправится не скоро. К Вашей неутомимой деятельности, Александр Николаевич, они имеют самое непосредственное отношение. Первый тезис гласит, что “средства массовой информации только отражают действительность, но не формируют её”. А раз так, то принципиальная грань между истиной и ложью фактически стирается. Их можно теперь смешивать на газетной полосе или в эфире в любой необходимой пропорции, постепенно увеличивая дозу ядовитой дезинформации, исподволь отравляя сознание читателей, зрителей, слушателей, приучая их не морщась глотать, воспринимать как норму и беспардонную историческую ложь, и моральное уродство. Главное - лишить человека способности отличить истину, добро и красоту от лжи, зла и безобразия. И здесь, видно, мы уже преуспели.

Вы, Александр Николаевич, конечно, с негодованием возразите: такие, мол, рассуждения - грубое искажение идеалов гласности и свободы слова, имелось в виду совсем другое. Неправда! Именно это и имелось в виду, чему свидетельство - Ваши директивные выступления и заявления, полные двусмысленностей, недомолвок, многозначительных намёков.

Между прочим, забота о высоких идеалах гласности возникает у Вас исключительно в тех случаях, когда дело касается Вашей собственной персоны. А когда пиратам гласности надо провести иную персональную кампанию, “идеалы” не мешают. Вы месяцами хранили олимпийское спокойствие, когда послушная Вам часть прессы травила Николая Ивановича Рыжкова, Вашего, между прочим, товарища по партии и руководству, когда “жёлтые” издания и политиканы обливали грязью Президента, когда оголтелая свистопляска возникала вокруг В. С. Павлова или А. И. Лукьянова. Но куда же девалась Ваша “толерантность”, когда на партийном съезде по рукам пошли листки с конспектом Вашей беседы с молодыми делегатами? Почему начался такой шум, была поднята на ноги вся “демократическая” пресса, оперативно создана комиссия по розыску виновных и расследованию антияковлевской деятельности? Вы не собирались дожидаться, когда жизнь все расставит по местам и народ узнает правду? Конечно, правду нужно защищать “здесь и теперь”, а не на суде потомков. Но почему-то этим принципом Вы руководствуетесь, только когда затронуты Ваши личные интересы?..

Второй Ваш любимый тезис гласит: “Разрешено всё, что не запрещено законом”. Не будем говорить об очевидной моральной несостоятельности этого тезиса. Я приглашаю Вас ещё раз задуматься над тем, как губителен он для страны, где не разработаны целые пласты гражданского и уголовного законодательства, где нет многовековой традиции законопослушания. Вы скажете, мол, очень плохо. Да, но такова реальность. Как можно с ней не посчитаться? Как можете не считаться с ней именно Вы, подаривший западному читателю новую книгу под многозначительным названием “Реализм - земля перестройки”?

Вы заявили корреспонденту “Штерна”: “Можно спокойно продавать всё, кроме совести, чтобы изъять у населения инфляционные деньги. Вплоть до танков, но их никто не покупает”. Не знаю, какова рыночная цена на совесть, продавцы, однако, находятся даже на тех, кому и продавать-то уже нечего, а вот на танки и бэтээры, ракетные комплексы, миномёты и автоматы спрос большой. Не говоря уже о “горячих точках”, даже в Москве каждой ночью, а то и днём стреляют. Напомню для сравнения: пять лет назад в Москве в течение года боевое оружие было применено 15 раз и по каждому такому факту прокуратурой заводилось отдельное дело.

Напомню также: в тот год, когда в Президентском совете Вы отвечали за борьбу с преступностью, число убитых и погибших в результате несчастных случаев возросло в стране на 45 тысяч человек, а число жертв других тяжких преступлений - на 109 тысяч. В три раза больше, чем в неправедной десятилетней афганской войне. Эти страшные цифры, насколько

мне известно, Вы нигде и никак не комментировали. Как избегаете говорить и о нарушениях прав человека в ряде республик и регионов, о наличии в стране сотен тысяч беженцев. А ведь о возможности трагического развития событий Вы были прекрасно осведомлены заранее. Только о положении в Литве Вам было направлено несколько десятков информационно-аналитических записок. Так почему же молчит Ваша "неозябшая совесть"?

И наконец, о последнем стереотипе, который Вам так и не удалось внедрить. Речь о провалившейся попытке Ваших сторонников разрушить в сознании людей образ Владимира Ильича Ленина, Вы сами вынуждены были признать это поражение. Не прошло и года с тех пор, как Вы публично клялись в “сверххорошем” отношении к Ленину. Теперь же... Но пусть читатель сам узнает об этом из Вашего собственного интервью парижской газете “Трибюн де л’экспансьон” и оценит всю глубину Ваших "принципов".

"Вопрос: На Вашем письменном столе стоит фотография Горбачёва. На стене висит его официальный портрет. Но Ленин? У Вас нет портрета Ленина? Ответ (с улыбкой): Напротив - три гвоздя. Вопрос: На которых ничего не висит. Там был портрет Ленина? Ответ: Вряд ли это был портрет Рузвельта". Вы демонстративно, с оповещением всей Европы, выкинули ленинский портрет и выдали тем самым себе свидетельство о бедности. Надеетесь кого-то вдохновить личным примером? Есть, конечно, немало людей, оглохших от грохота Вашей идеологической молотилки. Однако отрезвление неизбежно наступит. И тогда Вам придётся оглядеться и подытожить - чего же Вы достигли. Только не говорите, что Вы и Ваши соратники “пробудили народ”, “раскрыли ему глаза”. Зрячие люди не убивают друг друга из-за принадлежности к разным национальностям, не разрушают собственными руками в угоду междоусобице безответственных политиканов промышленный потенциал страны, в которой предстоит жить их детям и внукам, не травят свою армию, не унижают седины стариков, не разрушают памятники истории и культуры...

Только не убаюкивайте себя и товарищей по партии, в которой Вы состоите почти всю зрелую жизнь, невидимыми, но вроде бы существующими успехами перестройки. Как раз в те недавние дни, когда на Совете Федерации президент признал положение страны катастрофическим, когда бездействовало домен больше, чем в 1942 году, а в Закавказье боевики грохотали ракетными залпами, Вас чествовали в Англии как почётного доктора наук. Видимо, за успехи в перестройке. Не хватит ли лицедействовать?..

Хорошо понимаю, что этим откровенным объяснением с “архитектором перестройки” у проступающих её руин я не обрадовал своих товарищей. Но хочу горячо призвать коммунистов, у которых болит сердце за наше многострадальное Отечество: не спешите покидать партию, несмотря на все трудности и раздоры. Там, где сгоряча побросали партбилеты, уже проклюнулась ядовитая поросль, от которой задыхается трудовой народ. Вглядитесь повнимательнее в социально-политическую картину Литвы, Грузии, Армении, Восточной Европы. Там в массовом порядке на маёвке красные флаги и появляются транспаранты: “Коммунисты, простите, вы были правы”. Обещанное всеобщее благоденствие вряд ли состоится там в этом веке. Да, общечеловеческие ценности не живут без социальной справедливости и заботы о тех, кто кормит себя своим трудом. А эту заботу мы приняли на себя, когда искренне и честно, а не ради лицедейства и карьеры вставали в ряды коммунистов".

Конечно, Геннадий Андреевич предполагал, что публикация этого письма всполошит обнаглевшие от сознания собственной безнаказанности "демократические" СМИ, но, откровенно говоря, не думал, что они поднимут такую волну истерии. Как и следовало ожидать, письмо сразу же было квалифицировано как "продуманная политическая акция". Этот примитивный приём яковлевской пропаганды применялся при возникновении малейших признаков сопротивления её диктату и служил сигналом к тому, что следует принять соответствующие меры. "Взрыв" гнева не заставил себя ждать. "По жанру эта публикация, - возмущались газеты, - типичный политический пасквиль. Вряд ли Яковлев - один из светлых наших умов - нуждается в чьей-то защите. В защите нуждается многострадальная истина. И в этом прежде всего

заинтересована сама КПСС - всё честное, что ещё осталось в ней. Тем более что в ней осталось и иное - бессовестное, лицемерное, ничтожное". Последнее, по мнению "демократов", и олицетворял в себе Зюганов, проявивший "полное отсутствие плодотворных идей, циничную мораль и политическую амбициозность".

"Но, - успокаивали журналисты своих алчущих возмездия сторонников, - многие из его коллег явно умнее. Не случайно столь сильно забеспокоилась “Правда”, что устами соратников Зюганова уже дважды попеняла ему: мол, хоть мы и единомышленники, зачем же публично раздеваться? Что же рядовые коммунисты скажут? И как на это посмотрит истинный объект нападок РКП - генсек?"

"Истинный объект нападок" предпочёл официально не высказывать своего мнения. Советник президента Виталий Игнатенко заявил, что Горбачёв из-за своей занятости письма не читал, но если бы прочёл, то оценил бы его негативно. Правда, Геннадий Андреевич, столкнувшись с Горбачёвым через день после публикации, 9 мая, у решётки Александровского сада, пришел к выводу, что тот с материалом знаком. Но по потоку извергнутой на него несвязной брани так и не понял, с чем именно не согласен Михаил Сергеевич.

Как вспоминает Зюганов, партийную верхушку тогда охватил настоящий столбняк. Публикацию дважды разбирали на Политбюро ЦК КПСС. Удивляла реакция секретарей ЦК: в приватных беседах все выражали поддержку, а как собирались вместе, начинали вилять. Возникли двусмысленные разговоры: "Зюганов зачем- то пошёл ва-банк..." - похоже, кого-то "осенила" мысль, что он задействован в чьей-то политической игре. Настороженность стала проявляться даже у тех, в ком Геннадий Андреевич совершенно не сомневался. Один из друзей пояснил суть невысказанных укоров: после "Открытого письма" нам теперь житья не дадут. "Нам" - это Центральному Комитету КП РСФСР. Но разве затем создавали Компартию России, чтобы, окопавшись, наблюдать за происходящим со стороны? Несмотря на то, что её руководство в целом всё восприняло правильно и Зюганова поддержало, на некоторое время всё же появилось у него ощущение одиночества, предчувствие которого возникло ещё накануне, когда готовил материал к печати - пришлось работать над ним ни с кем не советуясь, втайне даже от близких людей. Конечно, нечто подобное он предполагал - не зря же в "Письме" были слова о том, что своим откровенным объяснением с "архитектором перестройки" он "не обрадовал своих товарищей". Вот только не ожидал, что придётся получить "пятьдесят выстрелов в спину".

Лишь позднее понял Геннадий Андреевич: то, что выпало тогда ему пережить, называется цена поступка. Впоследствии ему ещё не раз приходилось сталкиваться с подобным - принимая решения, отстаивая свои взгляды, позицию партии, идя наперекор сложившимся представлениям. И не дай бог ошибиться - за ошибки в политике приходится расплачиваться в одиночку.

Когда защищал свою точку зрения на Политбюро ЦК КПСС, настаивал: вся страна так думает. Говорил об этом искренне, потому что видел по отзывам: его письмо оказалось созвучно настроениям самых разных людей. Но вполне понятные эмоции, которые испытывал тогда Зюганов, на короткое время возобладали над объективностью. Конечно же никаких иллюзий он не испытывал и прекрасно понимал, что вся страна уже так не думает. К тому же любое внешнее проявление согласия с позицией российской Компартии, солидарности с её действиями неизменно подавлялось агрессивностью "демократов", пускавших в ход шантаж и угрозы.

Для того чтобы противостоять такому напору, сдержать разрушительную лавину, собственного ресурса партии уже не хватало. В результате подрывной деятельности предателей и перевёртышей она утратила былой авторитет, была измотана и обескровлена. Но всё же у неё оставалось ещё достаточно сил, чтобы, опираясь на колоссальный опыт работы с массами, расширить социальную базу влияния, выступить организатором общенародного движения сопротивления преступной политике горбачёвско-ельцинской клики.

Ещё в начале 1991 года Геннадий Андреевич становится одним из инициаторов объединения разрозненных патриотических сил страны и проведения их общероссийского форума. В конце февраля в Москве прошла конференция "За великую, единую Россию", которая образовала Координационный совет народно-патриотических сил России, состоявший из представителей почти сорока организаций различной политической и идеологической ориентации. В его состав был избран и Зюганов.

Стремление главного идеолога российской Компартии поставить во главу угла её деятельности защиту коренных национальных интересов страны обеспокоило "демократическую" прессу - Геннадию Андреевичу поспешили прилепить ярлык "национал-большевика". Однако все попытки дискредитировать Зюганова возымели обратный эффект: его авторитет как человека, последовательно отстаивающего линию на собирание всех здоровых сил общества, стремительно возрастал и укреплялся. Благодаря его деятельности ЦК КП РСФСР постепенно становился своеобразным центром сплочения патриотической интеллигенции - известных писателей, видных деятелей науки и культуры, директоров крупных предприятий, управленцев, военных. Именно эти люди оказали огромное влияние на становление Зюганова как политического лидера новой формации, сочетавшего в себе духовную независимость со способностью в критические моменты взять на себя ответственность за общее дело.

Одно дело осознать идею, совсем другое - реализовать её. Все понимали, что медлить с созданием широкого общенародного движения за спасение и возрождение страны больше нельзя, однако мало кто представлял, каким образом это можно осуществить. В начале лета 1991 года Зюганов выступил инициатором обращения к народу, которое, по его замыслу, должно было пробудить у дезориентированных, охваченных оцепенением людей волю к действию, объединить их перед угрозой утраты Отечества, всего, что составляло смысл их жизни. В подготовке текста обращения, которое вошло в историю как "Слово к народу", принял деятельное участие главный редактор газеты "День" Александр Проханов. На предложение обратиться к людям напрямую, не уповая на остатки совести и разума у действующих властей, откликнулись писатели Юрий Бондарев и Валентин Распутин, генералы Валентин Варенников и Борис Громов, скульптор Вячеслав Клыков и певица Людмила Зыкина, президент Ассоциации государственных предприятий Александр Тизяков и председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев. Вместе с Зюгановым и Прохановым свои подписи под обращением поставили председатель Союза патриотических сил Эдуард Володин и лидер движения "Союз" Юрий Блохин.

Следует подчеркнуть, что "Слово к народу" увидело свет только благодаря мужеству главного редактора "Советской России" Валентина Чикина, опубликовавшего его в своей газете 23 июля. По духу этот документ был созвучен сталинскому обращению "Братья и сестры", прозвучавшему в тяжелейшие дни фашистского нашествия:

"Дорогие россияне! Граждане СССР!

Соотечественники!

Случилось огромное небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое, данные нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнут, ломаются, погружаются во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии. Неужели окаменели наши сердца и души и нет ни в ком из нас мощи, отваги, любви к Отечеству, что двигала нашими дедами и отцами, положившими жизнь за Родину на полях брани и в мрачных застенках, в великих трудах и борениях, сложившими из молитв, тягот и откровений державу, для коих Родина, государство были высшими святынями жизни?

Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего - обрекают на жалкое прозябание в рабстве и подчинении у всесильных соседей? Как случилось, что мы на своих оглушающих митингах, в своём раздражении и нетерпении, истосковавшись по переменам, желая для страны процветания, допустили к власти не любящих эту страну, раболепствующих перед заморскими покровителями, там, за морем, ищущих совета и благословения?"

"Слово" было обращено "к представителям всех профессий и сословий, всех идеологий и верований, всех партий и движений", для которых все различия - ничто перед общей бедой и болью, перед нависшей угрозой гражданского раздора и войны.

"Начнем с этой минуты путь ко спасению государства. Создадим народно-патриотическое движение, где каждый, обладая своей волей и влиянием, соединится во имя высшей цели - спасения Отчизны.

Сплотимся же, чтобы остановить цепную реакцию гибельного распада государства, экономики, личности;

чтобы содействовать укреплению Советской власти, превращению её в подлинно народную, а не в кормушку для алчущих нуворишей, готовых распродать всё и вся ради своих ненасытных аппетитов;

чтобы не дать разбушеваться занимающемуся пожару межнациональной розни и гражданской войны.

Не пожалеем сил своих для осуществления таких реформ, которые способны преодолеть невыносимое отчуждение человека от власти, труда, собственности, культуры, создать ему достойные условия для жизни и самовыражения. Окажем энергичную поддержку прогрессивным новациям, нацеленным на то, чтобы продвигать наше общество вперёд, достигнуть современных высот научно-технического прогресса, раскрепостить умы и энергию людей, чтобы каждый мог жить по труду, совести и справедливости. И мы будем выступать против таких проектов, которые тащат страну назад во мрак Средневековья, туда, где культ денег, силы, жестокости, похоти.

Наше движение - для тех, кому чужд разрушительный зуд, кто горит желанием созидать, обустраивать наш общий дом, чтобы жили в нём дружно, уютно и счастливо каждый народ, большой и малый, каждый человек, и стар, и млад.

Не время тешить себя иллюзиями, беспечно надеясь на прозорливость новоявленных мессий, с лёгкостью необыкновенной сулящих нам то одну, то другую панацею от всех бед. Пора отряхнуть оцепенение,

сообща и всенародно искать выход из нынешнего тупика. Среди россиян есть государственные мужи, готовые повести страну в неунизительное суверенное будущее. Есть знатоки экономики, способные восстановить производство. Есть мыслители, творцы духа, прозревающие общенародный идеал..."

Пройдёт немного времени, и "Слово к народу" назовут "манифестом ГКЧП", "прологом августовского путча". Однако есть основания полагать, что у облечённых властью государственных мужей, решившихся на введение в стране чрезвычайного положения, были собственные мотивы действий. Авторы "Слова" предлагали иной путь спасения Отчизны - через всенародное движение, сплочение, единение всех здоровых сил страны. В документе не называются конкретные виновники того положения, которое сложилось в стране, но нетрудно увидеть его прямую связь с всколыхнувшим общественность страны письмом Зюганова "Архитектор у развалин". В письме Яковлеву - жёсткая констатация фактов и анализ причин катастрофы, в "Слове" - поиск выхода из тупика. Это ещё не программа - лишь первый шаг к спасению. Люди, подписавшие "Слово", прекрасно сознавали, сколь далеко страна зашла в своём ослеплении, сколь мучительным и долгим будут прозрение и возрождение. Без скорых побед и сиюминутных результатов. И всё же каждая строка этого документа читается как призыв к немедленному действию, к восстанию. Не к бунту и насилию - к восстанию духа. Историческая ценность "Слова к народу" не только в том, что оно отражает характер противостояния в переломную для России эпоху, противоборства сил добра и зла, созидания и разрушения. Впервые в истории социальной борьбы произошло соединение социалистической идеи с традиционной русской общественной мыслью. В результате этого слияния слово наполнилось особым одухотворённым смыслом, приобрело жизнеутверждающее начало. По сути, прогрессивной общественности страны была предложена новая формула национальной идеи, основанная на принципах единства, народовластия, социальной справедливости.

Намеченный в "Слове" путь борьбы за достижение этих идеалов - это путь, который избрал для себя Зюганов. Сразу же после провала ГКЧП в интервью ИТАР- ТАСС он заявил, что не изменил своих взглядов, изложенных в "Слове к народу". Остался верен он и своим коммунистическим убеждениям, публично осудив решение Ельцина приостановить деятельность Компартии как проявление произвола и беззакония.

Анализируя события, предшествующие появлению на политической сцене ГКЧП, Зюганов с горечью отмечает, что "Слово к народу" не в полной мере оправдало те надежды, которые на него возлагались. Однако он не склонен объяснять это неудачным временем публикации обращения, которое совпало с периодом отпусков, когда мысли людей были заняты другими проблемами: отдыхом, огородами, дачами... Выбора не было, молчать дальше было нельзя. Люди тогда действительно устали, но устали они не от повседневных забот, а от бесконечных политических баталий, от газетной трескотни и навязчивых телевизионных шоу с митингами, заседаниями, резолюциями, протестами, пророчествами истеричных ораторов. Люди изверились. На них давила нависшая над страной атмосфера неопределенности, массового предчувствия скорой развязки и неизбежного погружения в пугающую неизвестность. При этом уже мало кто всерьёз верил в способность Компартии или какой-либо другой силы переломить ход событий. Но, к сожалению, даже в этих условиях большинство честных и решительно настроенных коммунистов так и не смогли преодолеть идейные предубеждения и к планам сотрудничества, союза с иными политическими движениями, готовыми противостоять развалу страны, по- прежнему относились с холодной сдержанностью.

Тем временем политические противники не дремали. Ещё в начале июля 1991 года лидеры демократов Александр Яковлев, Эдуард Шеварднадзе, Александр Руцкой, Иван Силаев, Гавриил Попов, Анатолий Собчак, Станислав Шаталин, Аркадий Вольский, Николай Петраков выступили с заявлением о создании Движения демократических реформ. Вместо адекватного ответа ЦК КПСС на следующий день распространил информацию, в которой говорилось, что руководство КПСС "не исключает возможность конструктивного сотрудничества членов партии в рамках Движения демократических реформ, если провозглашённые им цели будут подтверждены практикой его действия". Такое "подтверждение" не заставило себя ждать: Шеварднадзе после своего избрания председателем оргкомитета ДДР заявил о выходе из КПСС. Яковлев снимать маску не спешил. Пришлось это сделать Центральной контрольной комиссии при ЦК КПСС, которая 15 августа 1991 года, рассмотрев вопрос о его публичных выступлениях, постановила: "За действия, противоречащие Уставу КПСС и направленные на раскол партии, считать невозможным дальнейшее пребывание члена КПСС А. Н. Яковлева в рядах КПСС". Убийство партии, которое он готовил и в котором принимал непосредственное участие, не дезавуировало это решение. Большинство коммунистов и сейчас расценивают его как первый акт возмездия.

25-26 июля состоялся последний в истории КПСС пленум её Центрального Комитета. Несмотря на чрезвычайный характер обстановки в стране, вышедший накануне ельцинский указ о департизации государственных учреждений и констатацию горького факта, что численность партии резко сокращается, прошёл он довольно спокойно. Причиной того, что члены ЦК на этот раз не стали "ломать копья", явилось решение пленума о проведении в ноябре - декабре 1991 года внеочередного XXIX съезда КПСС. "Выяснение отношений" откладывалось на конец года. Историкам ещё предстоит выяснить, что означало на самом деле решение собрать съезд: то ли Горбачёв действительно желал его проведения, чтобы протащить новую программу КПСС, которую он мечтал преобразовать по образу и подобию западноевропейских социал-демократических партий, то ли уже все было предрешено: августовские события готовились, и следовало усыпить бдительность коммунистов.

Если оценивать развитие ситуации в стране и в КПСС с позиций сегодняшнего дня, когда ход последующих событий хорошо известен, то можно сделать вывод, что здоровые силы партии проявили непростительную инертность. Промедление действительно оказалось смерти подобно. Однако, по мнению Зюганова, всё тогда выглядело не столь однозначно и прямолинейно, как представляется сейчас. Хоть и "со скрипом", противоречиво, но продвигался процесс подготовки Союзного договора; была даже назначена дата его подписания - 20 августа. Кроме того, для всех стало очевидным, что с помощью дискуссий и резолюций идейно-политические противоречия внутри КПСС преодолеть не удастся. В ней, как считает Геннадий Андреевич, сложились и действовали, по сути, уже две непримиримые партии - партия манипуляторов и изменников и партия государственников и патриотов. Их сосуществование в рамках одной политической организации теряло смысл. Зюганов, как и многие его единомышленники, полагал, что в этих условиях проведение съезда имело принципиальное значение: он был нужен для того, чтобы окончательно размежеваться с идеологическими противниками, дискредитирующими коммунистическое движение в стране.

Как оказалось, слишком далеко было загадано.

...Только ленивый не попрекал Зюганова тем, что в дни "путча" он оказался далеко от Москвы. Конечно, при большом желании можно усмотреть за этим фактом "тёмное пятно" в биографии нашего героя. Хотя, анализируя события тех дней, невольно хочется сказать: ну и слава богу, что был он в это время в Кисловодске. Ведь нетрудно предположить: если бы Геннадий Андреевич знал или хотя бы догадывался о том, что готовится нечто из ряда вон выходящее, непременно остался бы в столице. А там ещё неизвестно, как бы судьба распорядилась, ведь сколько порядочных людей стали жертвами изощрённой и циничной провокации! Которая долго и тщательно готовилась.

Впервые Горбачёв заговорил о необходимости принятия чрезвычайных мер ещё в феврале 1991 года. И конечно же не случайно А. Н. Яковлев весной и летом "предупреждал" о неизбежности государственного переворота, последний раз, о чём с гордостью свидетельствуют его поклонники, - 17 августа. Но его кликушество стало уже привычным и всерьёз никем не воспринималось. Как оказалось, мастер закулисных интриг не просто проявил завидную осведомлённость - он заранее нагнетал нужную атмосферу, готовил необходимые декорации, которые не вызвали бы сомнений в достоверности всего происходящего.

В отличие от непосредственных организаторов "путча" ни Зюганов, ни его коллеги ни о чём не подозревали. Не было ничего необычного и в том, что на совещании, прошедшем вскоре после пленума ЦК КПСС, многим руководителям и ответственным работникам ЦК КП РСФСР настоятельно порекомендовали в срочном порядке взять короткие, на две-три недели, отпуска. Мотивировалось это тем, что передышки в работе до конца года больше не предвидится, поскольку предстоит готовить XXIX съезд КПСС, а дело это, как всем было хорошо известно, хлопотное и ответственное. Только потом Геннадий Андреевич сообразил, что таким образом все они фактически отодвигались от предстоящих событий и лишались возможности повлиять на них.

Зюганов хорошо запомнил тот день, который переломил надвое судьбы миллионов людей. Ранним солнечным утром, когда вышел на пробежку, столкнулся на территории санатория со своим давним знакомым, министром автомобильной промышленности Николаем Андреевичем Пугиным. От него и узнал, что по радио сообщили о перевороте. Стали звонить в Москву. Оказалось, что в Верховном Совете РСФСР, как и в других центральных госучреждениях, связь работает. Это показалось странным - настоящие "путчисты" первым делом лишают связи всех, кто им может помешать или воспрепятствовать. Технологию введения чрезвычайного положения Геннадию Андреевичу пришлось досконально изучить в силу своих служебных обязанностей в ту пору, когда работал в ЦК КПСС. С каждым часом число подобных странностей в действиях ГКЧП увеличивалось. В перевороте обвинялись фактически первые лица государства, каждый из которых обладал властными полномочиями куда более внушительными, чем те, которыми располагал тот же Ельцин. Кроме того, почти все они были лично преданы Горбачёву и в основном поддерживали его.

Наконец осенила догадка: провокация!

Позднее на этот счёт Зюганов высказывался вполне определённо: "Был разыгран спектакль, от которого всех тошнит... Когда люди узнают, что многие из тех, кто сегодня у власти, ещё за две недели до августа с карандашом расписывали общий порядок поведения, - они не только удивятся, а содрогнутся. Сами всё затевали, сами спровоцировали, сами руководят сейчас и сами же обвиняют. Страна стала жертвой политических интриг".

В то же время Геннадий Андреевич далёк от того, чтобы заподозрить в нечестности или неискренности людей, которые вошли в ГКЧП. Увы, их беззастенчиво "разыграли втёмную". А они, в свою очередь, своим невнятным поведением, половинчатыми, откровенно безвольными действиями подставили под удар тысячи коммунистов и руководителей, поддержавших их в центре и в регионах.

...Люди, подобные Зюганову - обладающие сильной волей, крепким характером и недюжинной физической силой, - с таким довольно распространенным в наше время явлением, как депрессия, знакомы в основном понаслышке. По их мнению, хандра - удел романтиков-бездельников.

И всё же в первые дни после августовских событий на душе у Геннадия Андреевича было тяжело - и на нём сказалось всеобщее состояние подавленности и растерянности. Особенно гнетущее впечатление производила картина варварских погромов, учинённых в помещениях партийных органов, в том числе и на Старой площади. В кабинетах хозяйничали какие-то тёмные личности - под шумок шёл обычный грабёж архивов. Одержимые манией кладоискательства рылись в документах, пытаясь обнаружить следы "золота партии". Напрасно старались - если и было что-то припрятано, то об этом знали немногие: в последние годы финансами КПСС распоряжались два-три человека из первых лиц партии. Непосредственное отношение к вопросам материального характера имели также председатель Комитета партийного контроля Борис Карлович Пуго, управляющий делами ЦК Николай Ефимович Кручина. Но, как известно, в дни "путча" и сразу же после него последовал ряд загадочных смертей. Следует отметить, что после создания Компартии России, несмотря на настойчивые и вполне обоснованные попытки её руководства добиться для новой республиканской организации права самостоятельного ведения финансовых дел, ЦК КПСС вопреки всякой логике так и не предоставил ЦК КП РСФСР возможность открыть свой счёт в банке.

Не обошли погромщики и кабинет Геннадия Андреевича: пропали почти все архивы, картотека, исчезла большая часть рабочей библиотеки.

Хоть и нелегко было примириться с новой действительностью, надо было жить дальше. Несколько недель ушло на трудоустройство сотрудников аппарата ЦК КП РСФСР. Этим занимались все секретари ЦК - каждый в силу своих возможностей, личных знакомств и связей старался сделать всё, чтобы люди не почувствовали себя брошенными, могли стать на ноги. Параллельно Геннадий Андреевич присматривал занятие и для себя. Вариантов было немало, но большинство предложений сопровождалось условиями, которые преподносились примерно в одной и той же упаковке: "Всё будешь иметь, только..."

Что значило это "только", догадаться нетрудно: надо было сначала заключить сделку с совестью. Однако изменять себе и своим убеждениям он не собирался. В конце концов устроился в Институт европейских гуманитарных программ "РАУ-Корпорация" на должность руководителя группы анализа и прогноза социально-политического развития России. С одной стороны, вплотную заняться научной работой вынудили обстоятельства - это был единственный (и приемлемый) источник средств к существованию. В то же время Зюганову представилась уникальная возможность существенно пополнить свой теоретический багаж, глубже освоить современные методы политических исследований. Тем более что ему пришлось заниматься тематикой, непосредственно связанной с самыми злободневными проблемами современности. Так что как профессиональный политик он не терял времени даром. Кстати, позднее именно за научной работой родилась у него идея подготовки докторской диссертации на тему "Основные тенденции и механизмы социально-политических изменений в современной России", которую Геннадий Андреевич успешно защитил весной 1995 года. Диссертация легла в основу выпущенной им в том же году книги "Россия и современный мир", которую можно отнести к одному из наиболее значимых научно-публицистических трудов Зюганова.

Некоторые из содержащихся в ней выводов помогут нам лучше понять характер действий и поведения нашего героя на историческом изломе начала девяностых и в последующие годы. По мнению Геннадия Андреевича, с конца 1991 года в динамике преобразований страны был совершен переход от её реформирования в рамках формационных изменений к сверхрадикальной ломке сложившегося в социалистическую эпоху уклада жизни и образа мыслей. Главная особенность этого периода определялась не антагонизмом между основными классами и социальными слоями, а нарастающими противоречиями между правящим режимом, опирающимся на узкий слой либо компрадорской, либо националистической "ворократии", и остальным народом, между объединительными тенденциями развития России и субъективными, волюнтаристскими устремлениями захватившей в стране власть узкокорпоративной группы.

Заметим, что Зюганов отнюдь не намерен игнорировать марксистский, классовый подход к анализу внутриполитической ситуации. Просто для него было очевидным, что говорить о "классическом" противоречии между трудом и капиталом преждевременно - оно ещё не назрело. Его отсутствие обусловило и особенность механизма социально-политических изменений в начале 1990-х годов. С того момента как политической группировке крайних, радикальных "западников" удалось при поддержке мировой олигархии взять в России политическую власть, стало ясно, что значительная часть россиян не примет тот путь развития, на который её стремились направить "демократы". Столь же очевидным было и то, что число недовольных станет расти по мере обнищания масс и углубления всеобщего хаоса - неизбежных последствий политического и экономического курса нового российского руководства. На определенном этапе всеобщее недовольство должно было неизбежно достичь критической точки, тех масштабов, при которых удержать страну без применения силы станет невозможно. Избежать этого позволял запрограммированный сценарий, в основе которого лежала методика контролируемого перевода России в новый политический режим с элементами диктатуры.

Такое программирование Зюганов назвал методикой "контролируемых взрывов", или "управляемой катастрофы". Её главной целью являлось последовательное устранение с российской политической арены всех сил, которые в состоянии воспрепятствовать интеграции страны в единую сверхгосударственную систему "нового мирового порядка". В рамках такой методики получают внятное объяснение многие загадки нашей новейшей истории, в том числе "путч" ГКЧП и события октября 1993 года. Более того, Геннадий Андреевич полагал, что предложенный им подход к оценке событий делает возможным достаточно чёткое прогнозирование политической ситуации в ближайшем будущем.

Был ли он прав, выдвигая довольно необычные и для многих неожиданные суждения? На наш взгляд, если Зюганов иногда и оказывался в плену каких-то частных заблуждений, он всё равно находился на верном пути, во всяком случае - недалеко от истины.

https://sovross.ru