Зюганова воспринимают по-разному. Авторы посвящённых ему многочисленных публикаций нередко упоминают о полярных расхождениях в оценке его человеческих качеств: у одних он вызывает симпатии и уважение, у других - раздражение и даже ненависть. Подобное утверждение хотя и соответствует действительности, но мало о чём говорит. Отношение к нему значительно сложнее, потому что оно аккумулирует мнения миллионов людей, их субъективные представления и ожидания, которые, естественно, оправдываются далеко не всегда и не во всём. Уже одно это обстоятельство неизбежно порождает конфликт восприятия, чем пользуются средства массовой информации, создавая портрет публичного политика, имеющий мало общего с оригиналом. Как-то во время съемки на телевидении политической дискуссии один из операторов поделился с Геннадием Андреевичем "секретами" своей профессии: "Я могу любого из вас сделать и Аленом Делоном, и обезьяной". И делали. В соответствии с политическими заказами.

Если раньше любой известный человек вопреки своей воле мог стать заложником обстоятельств, непредвиденных событий либо банальных интриг, то в наше время он попадает в куда более сильную зависимость от информационного поля, оказывающего колоссальное воздействие на окружающую его действительность. Зюганову приходится жить и работать во враждебной информационной среде, более того, в условиях жёсткой информационной блокады. Поэтому нет ничего необычного в том, что существует такой большой разброс противоречивых мнений о нашем герое. Но подавляющее большинство противоречий - не в Зюганове, а вокруг него. Сам Геннадий Андреевич логичен, последователен и понятен. Кстати, последнее качество многие его противники часто пытаются обернуть против него же и представить как "предсказуемость", которая якобы делает его "удобным" для властей. При этом о подлинном характере взаимоотношений между "предсказуемым" Зюгановым и правящими режимами предпочитают не упоминать. А ведь даже в относительно "мирные" периоды развития политических событий в стране против него и КПРФ не стихала беспощадная война на полное уничтожение, которая с удвоенной силой разгоралась во время подготовки и проведения очередных думских и президентских выборных кампаний. Чем ближе очередные выборы - тем сильнее разгорается пламя нового сражения. И тем больше попыток представить Зюганова в неприглядном свете.

Можно, конечно, заронить в души людей семена сомнений и недоверия. Однако в современной, весьма изменчивой политической жизни есть одна неопровержимая данность, с которой нельзя не считаться: что бы о Зюганове ни говорилось, какая бы ложь ни распространялась вокруг него, его имя вот уже на протяжении полутора десятилетий в общественном сознании прочно связывается с самым устойчивым и последовательным оппозиционным движением, единственной в стране массовой левой партией, ясно сознающей своё предназначение, суть которого выражена в её названии - коммунистическая. Может, кому-то это и не нравится, но подавляющее большинство населения страны видит в Зюганове единственного человека, сумевшего реально сплотить вокруг себя коммунистов России и представителей широких патриотических кругов.

Опять-таки не будем судить, хорошо это или плохо, но другие руководители организаций, принадлежащих к левому крылу или считающих себя таковыми, широким массам или вообще неизвестны, или люди имеют

о них довольно смутное представление. Как, например, о Сергее Глазьеве, который сначала под крылом КПРФ создал себе имидж публичного политика левого толка, а оперившись, сколотил в 2003 году в противовес Компартии предвыборную коалицию с притягательным для россиян названием - "Родина". Туман, впрочем, рассеялся, лишь только стало известно, что Глазьев руководствовался отнюдь не патриотическими побуждениями, а указаниями из Кремля - отсечь у КПРФ как можно больше сторонников и на очередных думских и президентских выборах забрать у нее максимальное количество голосов. Надо отдать ему должное: Глазьев показал себя способным исполнителем замыслов кремлёвских политтехнологов. Правда, выполнив поручение, почувствовал себя не у дел и поэтому был пессимистичен: "Самым важным событием с точки зрения перспектив развития политического процесса стало окончательное закрытие Народно-патриотического союза “Родина”, составные части которого “ушли” сегодня в разные политические партии. Таким образом, накануне очередного избирательного цикла власть выполнила задачу по дезорганизации патриотической оппозиции, что влечёт за собой отсутствие реальной политической конкуренции". После этих слов закономерен вопрос: а разве не сам он был главным действующим лицом, через которое и осуществлялся раскол патриотических сил?

Реальность сегодняшнего дня такова, что тяжёлое бремя лидера левых сил, отягощённое не только неизбежными для политического деятеля собственными ошибками и просчётами, но и грузом проблем, унаследованных Компартией из прошлого, Зюганову приходится нести на себе чаще всего в одиночку. А кроме того, вынужден он тащить за собой ещё целый воз всяческого хлама минувших лет, который упорно - кто исподтишка, а кто и в открытую - подбрасывают ему недоброжелатели как справа, так и слева. Причём те, кто слева, обычно выполняют эту работу с энтузиазмом и временами даже с каким-то странным упоением.

Не секрет, что с первых дней существования КПРФ между ней и другими, близкими ей по крови и духу движениями и объединениями обозначились идейные и тактические расхождения, вызванные различным пониманием новых исторических условий и задач, доселе неведомых практике коммунистического движения. Остроту разногласий в какой-то степени сгладила внушительная победа КПРФ на думских выборах 1995-го и президентская кампания 1996 года, подтвердившие правильность выбранного партией курса и продемонстрировавшие огромный авторитет Зюганова среди широких слоёв трудящихся и интеллигенции. Однако развить успех коммунистам тогда не удалось - наступила полоса тяжёлой и затяжной борьбы с установившимся в стране режимом, сумевшим к концу девяностых годов укрепить свои позиции во всех ветвях власти.

Именно в этот период критика Зюганова и других руководителей КПРФ со стороны радикальных марксистов стала все чаще выходить за рамки элементарной партийной этики, приобретать характер личных "разборок", далёких от интересов общего дела. Объективно это играло лишь на руку правящим силам, упрощало задачи Кремля по расчленению и поэтапному уничтожению левой оппозиции, так как подрывало авторитет её идейного ядра и главного оплота. К тому же ортодоксальная марксистская риторика соперников КПРФ на левом фланге не находила желаемого отклика в массах, чаще вызывала прямо противоположный, отталкивающий эффект, что в конечном счёте значительно сужало социальную базу сопротивления антинародному курсу официальных властей.

Вместо того чтобы разобраться, почему их лозунги не воспринимаются современным рабочим классом, трудящимися массами, ультралевые марксисты свою нереализованную энергию направили на бессмысленную идейную борьбу с Зюгановым. А он, к их великому неудовольствию, никак не желает возвращаться в прокрустово ложе привычных догм, считая, что линейное воспроизведение опыта прошлого может привести только к прошлому.

К чести Геннадия Андреевича, на выпады в свой адрес, как бы ни были они несправедливы и оскорбительны, он обычно не отвечает, полагая, что время само все расставит по своим местам. К тому же стыдно на глазах у политических противников и массы несведущих людей разводить публичную склоку. Да и жаль на бесплодные дискуссии тратить время, которое можно употребить куда как с большей пользой - ведь его оппоненты для себя давно уже всё доказали и переубедить их в чем-либо невозможно.

В этом лишний раз можно было убедиться, взяв в руки увесистую книгу Надежды Гарифуллиной с откровенно злобным названием - "Анти-Зюгинг". Гневные эмоции, которым, кажется, тесно даже в объёмном томе, полностью вытеснили из него здравый смысл, в результате чего автор оказался не в ладу с реальностью. Например, книгу, датированную 2004 годом, венчает призыв: "Коммунисты Советского Союза, соединяйтесь! Соединяйтесь в свой испытанный в боях, мирных и ратных сражениях авангард - единую Коммунистическую партию Советского Союза". От подобных несуразностей рябит в глазах. Скажем, цитируется Зюганов, который в июне 1991 года заявил, что в целом курс на высвобождение инициативы и развитие демократии в стране был взят верный, но вот только осуществлялся он крайне непоследовательно, что и привело страну на грань национальной катастрофы, к обнищанию основной массы трудящихся. И тут же следует возмущенный комментарий Гарифуллиной: "О каком обнищании основной массы трудящихся можно было говорить в 1991 году, когда все основные продукты всё ещё стоили в прямом смысле слова копейки?" Трудно поверить, действительно ли автор забыла о том, что у нас тогда в магазинах - хоть шаром покати, а после павловских реформ при астрономическом взлёте цен население потеряло практически все сбережения, и пределом мечтаний большинства людей было в то время несколько пачек макарон, припрятанных на чёрный день.

Поражает непоколебимая вера автора в абсолютную непогрешимость КПСС, хотя она на крутом историческом переломе не оправдала надежд миллионов людей. Но вместо того чтобы попытаться осознать глубинный характер причин поражения партии и развала СССР, Гарифуллина обрушивается на Зюганова и его сподвижников, пытающихся критически осмыслить советское прошлое. Изобличаются "оппортунисты" главным образом с помощью наборов хрестоматийных цитат из старых вузовских пособий по научному коммунизму и учебников по основам политических знаний для слушателей политкружков.

Всё же Гегель знал, о чём говорил, когда утверждал, что история учит тому, что она ничему не учит. А русский историк Василий Осипович Ключевский позднее дополнил: ничему не учит, а лишь наказывает за незнание её уроков. (Уж простят нас некоторые сверхубеждённые марксисты: первый был идеалистом, второй примкнул к кадетам.) К сожалению, за твердокаменность одних чаще расплачиваются другие...

Когда огульная критика лидера КПРФ ведётся с позиций закоснелых псевдомарксистских догм, жалко не Зюганова. Он, в конце концов, здравомыслящий политик, способный постоять за себя. Тень ложится на нашу историю, на Ленина, чья деятельность и без того подверглась в "новой" России чудовищному искажению. Помнится, в годы перестройки известный писатель Владимир Солоухин издал книгу о Ленине, представляющую того в самом неприглядном свете. Подготовлена эта книга была на основе одного, 36-го тома из Полного собрания сочинений Владимира Ильича. В ней обильно цитировалось написанное и произнесенное Лениным в марте - июле 1918 года, когда молодая Республика Советов переживала тяжелейший период своего становления: в результате интервенции империалистических держав, развязавших в стране Гражданскую войну, именно в это время она утратила три четверти своей территории. Кстати, состоявшееся в январе 1921 года в Париже Совещание членов бывшего Учредительного собрания под эгидой Милюкова и Керенского отмечало, что внутренняя контрреволюция сознательно пошла на приглашение иностранных войск, хотя и отдавала себе отчёт в предательстве национальных интересов. Между тем Красная армия воевала за спасение, целостность

и свободу Отечества, вела по форме гражданскую, а по содержанию - национально-освободительную войну, что и обеспечило ей поддержку подавляющего большинства народа. Понятно, что накал беспощадной борьбы не на жизнь, а на смерть отразился и в ленинских работах этого периода. Однако на выдержках из них была предпринята попытка создать обобщённое представление об образе пролетарского вождя, характере его теоретического наследия, сущности Советского государства.

Предвзятость и несостоятельность этой книги для людей более или менее образованных очевидны. Но её автор в предисловии хотя бы признаётся, что раньше он вообще не открывал Ленина. Те же, кто больше всех твердит о своей верности ленинским идеям, очевидно, считают себя знатоками его наследия, но упорно не желают замечать многократных предостережений Владимира Ильича от начётничества и догматического толкования марксизма. И что особенно опасно, продолжают бездумно переносить на современную действительность то, что преследовало исключительно тактические или частные задачи, было применимо только к конкретным историческим условиям эпохи, от которой нас отделяет уже целое столетие. Ведь цитаты, формулировки и тезисы, выхваченные из своего времени, лишённые живой связи с реальными событиями и явлениями, наконец, вырванные от контекста тех или иных теоретических работ и предлагаемые в качестве готовых рецептов на сегодняшний день, могут сослужить недобрую службу. В иных случаях они действительно не только способны повергнуть в замешательство, но и привести в состояние трепетного ужаса любого нормального человека, сыграть на руку тем, кто давно подбирается к Красной площади, Мавзолею В. И. Ленина.

Особенно недопустимы попытки "теоретических" обобщений, основанных на опыте большевиков в эпоху Октября и первых лет советской власти. Неслучайно, что на этот счёт мы находим много разумных предостережений в современных работах Зюганова. Вот, например, одно из них: "В том-то и заключается характернейшая особенность Октябрьской революции, что её конкретные шаги диктовались не только и не столько доктринальными соображениями, сколько касаниями “стенок” весьма узкого “коридора”, по которому приходилось идти. Был жёсткий прагматизм и столь же жёсткие, соответствующие военной обстановке методы, позволившие удержать экономику на краю пропасти и получившие впоследствии название “военного коммунизма”. Только никакого идеала из них партия в целом не делала, хотя в её рядах было немало тех, кто впопыхах принимал его за идеал. Поворот к нэпу это только подтвердил".

И действительно, именно в экономической политике того времени наиболее ярко отражаются глубина, гибкость и прозорливость ленинской мысли. И её последовательность. Чрезвычайная обстановка Гражданской войны вынудила спасать экономику, минуя товарно-денежные отношения. Но "скачка к коммунизму", о котором мечталось многим нетерпеливым коммунистам из ленинского окружения, не случилось. Даже им стало ясно, что товарно-денежные отношения нельзя "отменить" декретами. Руководители страны сумели тогда вовремя сделать надлежащие выводы и в считаные месяцы предприняли энергичные меры по переходу к новой экономической политике. И страна стала оживать буквально на глазах. Ленин прекрасно понимал, что в условиях, когда обостряющееся противоборство грозит самому существованию России, надо уметь находить компромиссы, чтобы обеспечивать развитие государства и выживание нации. Подобные компромиссы могут не только носить тактический характер, но и иметь длительную историческую перспективу. В тех случаях, например, когда встаёт вопрос о господствующих в обществе производственных отношениях, жизненности тех или иных форм собственности.

Чаще всего на левом фланге политических течений почему-то возмущаются утверждением Зюганова о том, что КПСС, обретя монополию на власть и присвоив себе абсолютное право на истину, уверовала в незыблемость одной, общественной, формы собственности, создав тем

самым объективные предпосылки сначала стагнации, а затем и развала экономики СССР. КПРФ, в отличие от других коммунистических организаций, сумела сделать из этого самые серьёзные выводы. Сегодня в её программе прямо записано, что нельзя какую-либо форму собственности отвергать декретом, пока она не выработала полностью свой ресурс, так же как нельзя навязывать обществу однопартийную систему правления, превращать свою идеологию в единственную. Но при этом, что, кстати, постоянно подчёркивает Геннадий Андреевич, Компартия выступала и выступает за ведущую роль общественной формы собственности во всём её разнообразии - от государственной до кооперативной.

Нет ничего более нелепого, чем стремление доказать на этом основании недоказуемое, а именно то, что КПРФ лишила себя права называться "коммунистической" и изменила марксизму. Обращает на себя внимание, что и левые радикалы, и правые идеологи смыкаются в безуспешных попытках решить одно и то же не имеющее решений уравнение - поставить российскую Компартию на одну доску с современными буржуазными партиями социал-демократического толка. Причина такого единодушия понятна: и те, и другие мечтают увести из-под влияния КПРФ широкие массы трудящихся, связывающих с коммунистическими идеалами свои надежды на завтрашний день. И тем, и другим не дает покоя, что КПРФ ищет и, главное, находит выходы из исторических тупиков, в которые её пытаются затолкать.

Конечно, этот поиск сопряжён с неизбежными ошибками, просчётами и неудачами. Но ведь кто-то должен отвечать на вызовы новой эпохи, не полагаясь на устаревшие оценки общественных явлений, не уповая на подсказки и советы тех, кто до сих пор пытается отыскать в наборах революционных постулатов рецепты на любой случай современной жизни. Впрочем, сторонников марксизма, привыкших маршировать одним, раз и навсегда заданным курсом, в коммунистическом движении хватало во все времена. Именно им было в своё время адресовано предостережение Сталина: "Нельзя требовать от классиков марксизма, отделённых от нашего времени периодом в 45-55 лет, чтобы они предвидели все и всякие случаи зигзагов истории в каждой отдельной стране в далёком будущем. Было бы смешно требовать, чтобы классики марксизма выработали для нас готовые решения на все и всякие теоретические вопросы, которые могут возникнуть в каждой отдельной стране, спустя 50-100 лет, с тем чтобы мы, потомки классиков марксизма, имели возможность спокойно лежать на печке и жевать готовые решения".

Предостерегая от упрощённого понимания своих идей, Маркс говорил: "Я знаю только одно, что я не марксист". Ленин по этому же поводу писал: "Никто из марксистов не понял Маркса У века спустя". Вряд ли мы лучше стали разбираться в марксизме по прошествии ещё одного столетия - всё, что с нами происходило в течение последних двадцати лет, свидетельствует как раз об обратном. Помнится, как в самый разгар перестройки, в 1989 году, вышла в свет книга С. Платонова "После коммунизма" с попытками разобраться хотя бы в части теоретического наследия Маркса. В ней предложено читателям вникнуть в суть таких, казалось бы, известных работ, как "Экономическо-философские рукописи 1844 г.", "Святое семейство" (написана вместе с Энгельсом), "Немецкая идеология". Результаты этого, безусловно, полезного начинания повергли тогда читающую и думающую публику в настоящее смятение. Для многих марксистские истины, которые в общем-то никогда и ни от кого не скрывались за семью печатями, стали подлинным откровением. Оказалось, например, что, по Марксу, победа пролетарской революции и развитие производительных сил в рамках социализма есть не уничтожение частной собственности, а лишь начальный шаг к этому, её "упразднение". Что коммунизм - это не "идеальный способ производства", а историческая эпоха, включающая целый ряд способов производства. Что "как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития", а свободное развитие каждого и всех воплотится только в последующей эпохе "положительного гуманизма".

Может быть, в сравнении с "крамольностью" идей самого основоположника марксизма, "ревизионизм" Зюганова и КПРФ в целом будет представляться "настоящим марксистам" не столь пугающим. К тому же наиболее пытливых из них ждёт ещё немало подобных "сенсационных" открытий и на страницах трудов В. И. Ленина.

Мы же пока от теории вернёмся к практике, поскольку нашего героя часто обвиняют не только в идейных заблуждениях, но и, как мы уже говорили, в небезупречной практической деятельности, вплоть до склонности к сотрудничеству с чуждыми пролетариату классами и элементами. Нельзя, к примеру, обойти вниманием созданный задним числом и будоражащий воображение наивных людей миф о том, что Зюганов несёт значительную долю ответственности за развал КПСС и СССР. Причём, - ну надо же такое придумать! - наряду с Горбачёвым, Яковлевым и Ельциным. Трудно в это поверить, но ему вменяется в вину даже активное участие в создании Коммунистической партии РСФСР.

Идея образования в России республиканской организации КПСС была выдвинута в начале 1990 года на съезде Объединенного фронта трудящихся и подхвачена большой группой ленинградских коммунистов. Их инициативу созыва съезда российских коммунистов тогда поддержали действительно не все. Во-первых, как и следовало ожидать, раздражение и противодействие она вызвала у горбачёвского окружения, вполне обоснованно усмотревшего в ней стремление оппозиционных и патриотических сил к организационному сплочению, угрозу своему господствующему положению в КПСС. Неудивительно поэтому, что против консолидации коммунистов России резко выступил А. Н. Яковлев, организовав в "демократических" СМИ мощнейшую пропагандистскую кампанию. Сопровождалась она обвинениями сторонников создания Компартии России в "расколе" КПСС и поголовным навешиванием на них ярлыков "великодержавных шовинистов".

Кроме того, многие коммунисты из союзных республик опасались, что образование КП РСФСР может усилить центробежные тенденции, захлестнувшие национальные окраины страны. Были сомневающиеся в целесообразности такого шага и в российских регионах, которые в целом активно поддержали инициативу ленинградцев.

Надо сказать, что идею создания российской Компартии никто не изобретал и не выдумывал. Она давно витала в воздухе, отражала назревшую жизненную потребность и отвечала интересам не только россиян. То, что структура КПСС как исторически сложившейся системы государственно-политического управления не отвечала реальным задачам социально-экономического развития страны, тормозила решение проблем гармоничного развития национальных отношений, стало ясно ещё в послевоенные годы. Вопрос этот неоднократно поднимался снизу и обсуждался в верхних эшелонах власти. Откликом на эту назревшую потребность явилось, например, создание в 1956 году республиканской газеты "Советская Россия". Однако до принципиальных организационных решений дело так и не дошло - Хрущёв затеял иную, совершенно бессмысленную реорганизацию партийно-государственной структуры, поделив её на две части - промышленную и сельскую. От волюнтаристской политики страдала, в первую очередь, Россия - заступиться за неё, за её интересы было некому. Если даже её территориальная целостность для союзного центра представлялась чем-то несущественным (яркий пример тому - судьба Крыма), что уж говорить о приоритетах экономического и социального развития. Коренные области Российской Федерации, питавшие национальные окраины, Сибирь, Дальний Восток, служившие для развивавшихся районов основным источником человеческих ресурсов, квалифицированных кадров учителей, врачей, землепашцев, строителей, геологов, - сами оставались на положении бедных родственников.

Когда Зюганов поездил по Союзу, посмотрел на другие регионы, он был просто обескуражен тем, насколько бедной и необустроенной оказалась по сравнению с ними его родная Орловщина. Впрочем, и земли соседствующих с ней других российских областей, мягко говоря, не были избалованы заботой центральной власти. А ведь кроме всего прочего эти края были обезлюжены и истерзаны войной. Но средства в послевоенные годы направляли куда угодно и на что угодно, но не вложили в сердцевину России. Не сомневается Геннадий Андреевич, что использование экстенсивных методов развития тоже было обосновано - без этого невозможно было бы поднять страну. Но наряду с освоением целины следовало бы подумать и о возрождении срединных российских земель, о том, как обеспечить максимальное развитие Центрального, Волго-Вятского, Центрально-Чернозёмного, Северокавказского регионов, которые вкупе с рядом других областей России обладали не только огромным промышленным потенциалом. В них издавна сложились богатые традиции земледелия и животноводства, и они были способны прокормить не только себя, но и всю страну, обеспечить её курской пшеницей, вологодским маслом, тверским льном, орловскими яблоками... Если бы сюда вложили необходимые средства и создали соответствующую инфраструктуру, получили бы не только экономический эффект - социально-психологическая атмосфера и в России, и в целом в стране была бы намного здоровее.

Бездарные реформы периода перестройки ещё больше обострили эти проблемы. Россия стремительно утрачивала роль опоры, объединяющего и цементирующего начала СССР, приобретая облик аморфного административного образования. Те, кто пережил это время, помнят, что вопрос о создании Компартии РСФСР был поднят сначала даже не в партийных кругах. Впервые о необходимости собственного сильного партийного центра заговорила российская общественность, обеспокоенная не только развалом экономики, крушением традиционных устоев и общественных институтов, но и невиданным разгулом русофобии. И лишь позднее эту необходимость осознало подавляющее большинство российских коммунистов, не желавших более оставаться на положении беззащитных и бесправных заложников политики Горбачёва, его путаницы и деструктивных действий. Положение усугублялось ещё и тем, что некоторые руководители союзных республик и республиканских парторганизаций, пользуясь всеобщей неразберихой, всё упорнее тянули одеяло на себя в ущерб и общесоюзным, и российским интересам. Впрочем, кого-то из них понять было можно: надежды на то, что терпящий бедствие общий корабль можно сохранить на плаву, оставалось всё меньше - люди, стоявшие на капитанском мостике, упорно вели его на рифы. Внутрипартийные противоречия между окраинами и центром стали выходить за рамки рабочих разногласий и приобретали угрожающие масштабы, необратимый характер. К примеру, ещё в декабре 1989 года съезд Компартии Литвы объявил о своей независимости от КПСС. Сепаратистские тенденции проявились и в ряде других парторганизаций союзных республик.

Конечно, Горбачёв прекрасно понимал, что Компартия России будет, прежде всего, партией сопротивления его курсу. Но на этот раз ему не удалось ни заболтать назревшую проблему, ни предотвратить её решение путём образования в декабре 1989 года Российского бюро ЦК, которое он сам же и возглавил. Позицию Горбачёва изложил в своих воспоминаниях один из его ближайших сподвижников по политбюро Вадим Медведев. "Организационное оформление Компартии России и образование ею Центрального Комитета, - пишет он, - означали бы появление второго центра партии, который, опираясь на абсолютное большинство, мог бы предопределять политику и решения партии в целом, с чем другие компартии вряд ли примирились бы. В партийных делах курс был взят на то, чтобы с учётом общественного мнения создать некие партийно-организационные структуры в Российской Федерации, не доводя дело до создания самостоятельной компартии, и дать поработать времени. Именно в этом смысл решения декабрьского (1989 г.) Пленума ЦК о создании Российского бюро ЦК и некоторых российских структур в аппарате ЦК КПСС. В дальнейшем, однако, на этих позициях удержаться не удалось: под напором общественного мнения пришлось их сильно корректировать, как говорят, “вплоть до наоборот”".

Медведев прав, рассуждая о неизбежности возникновения в партии второго центра. Этот центр был нужен честным коммунистам как воздух. Но только нужен он был для того, чтобы консолидировать борьбу с другим центром - с тем, в котором засели предатели и перевёртыши, где, кстати, обосновался и сам Медведев. Для компартий других республик этот шаг не таил никакой угрозы. Лукавит Вадим Андреевич, утверждая, что российские коммунисты получали возможность предопределять политику всей партии: в любом случае, со своим ЦК или без него, на партийных съездах их представители составляли абсолютное большинство.

Во всех дискуссиях на эту тему бросается в глаза, что путаница создается вокруг одного элементарного вопроса - о статусе КП РСФСР. Лишь только он проясняется, сразу же обнаруживается несостоятельность всех рассуждений о "расколе" - ведь изначально речь шла не о создании какой-то принципиально новой, независимой партии, а об образовании республиканской, территориальной организации в составе КПСС. Коммунисты, выступившие инициаторами созыва российского съезда и занимавшиеся его подготовкой, иначе этот вопрос и не ставили. Разумеется, нашлось немало и таких, кто попытался под шумок протащить в партию свои раскольнические идеи. Так, на Учредительном съезде КП РСФСР выяснилось, что представители "Демократической платформы" хотели бы видеть российскую Компартию не массовой политической организацией, а парламентской партией буржуазного типа, своеобразным противовесом КПСС. Не найдя поддержки среди делегатов съезда, "Демплатформа" и примыкавшие к ней родственные течения спустя несколько месяцев провели Всесоюзную конференцию сторонников демократических движений, на которой поставили под сомнение правомерность создания "партии Полозкова" и нацелили своих сторонников на формирование альтернативной ей партии.

Избранный на Учредительном съезде Центральный Комитет КП РСФСР решительно пресекал любые попытки повернуть дело к расколу. Когда, например, член ЦК российской Компартии А. В. Руцкой создал так называемую Демократическую партию коммунистов России, пленум Центрального Комитета исключил его и В. С. Липицкого из КП РСФСР, указав в своем постановлении: "Рескомам, крайкомам, окружкомам, горкомам и райкомам партии, первичным партийным организаци¬ям предпринять все необходимое для предотвращения и пресечения раскольнических действий в Компартии РСФСР и КПСС в целом. Нельзя допустить, чтобы те, кто стремится создать параллельную партийную организацию (партию в партии) и тем самым расколоть КПСС, имели возможность делать это, оставаясь в её рядах".

Существует и ещё один важный аспект вопроса, который обходится стороной: создание Компартии России в полной мере соответствовало укрепившейся в общественном сознании идее обновления Союза, принятия нового союзного договора, предусматривавшего значительное расширение полномочий союзных республик. Для многих коммунистов было вполне очевидным, что КП РСФСР способна остановить рост центробежных настроений, избежать крайностей в трактовках суверенитета и независимости. На тот момент она являлась если не единственным, то важнейшим инструментом, с помощью которого можно было предотвратить окончательный развал и КПСС, и СССР.

Именно этими соображениями руководствовался Зюганов, когда включился в работу по подготовке Учредительного съезда Компартии России. В те дни ощущал себя на подъеме: открылась, наконец, перспектива реальной и очень нужной работы, появилась точка опоры, которой так не хватало в последние годы.

Уже в период непосредственной подготовки к съезду произошли события, которые лишний раз убедили Геннадия Андреевича, насколько актуальной и неотложной была задача сплочения российских коммунистов. В конце мая 1990 года Б. Н. Ельцин был избран председателем Верховного Совета РСФСР, а спустя две недели I съезд

народных депутатов РСФСР принял Декларацию о суверенитете России, провозглашавшую верховенство российских законов над союзными. Решение это возникло не вдруг, и Зюганов был одним из немногих, кто пытался тогда предостеречь своих товарищей по партии: "Суверенитет России - лом, который взломает все границы". Эту же мысль он не раз высказывал, общаясь с коммунистами, избранными на съезд народных депутатов: "Ни при каких обстоятельствах нельзя пороть горячку и голосовать за подобное решение". Приводил аргументы: в своих нынешних административных границах Российская Федерация не является исторической Россией. Внутри Союза защищаться нам не от кого - большинство соседей находятся в таком же бедственном положении. Надо попытаться понять их, перетерпеть обиды. Негоже России противопоставлять себя другим, особенно Украине и Белоруссии.

Но к его голосу тогда не прислушались: эмоции взяли верх над здравым смыслом. Незамедлительно последовала цепная реакция: начался пресловутый "парад суверенитетов". Однако трагический финал этого процесса ещё можно было предотвратить. Об этом свидетельствуют и итоги всенародного референдума, состоявшегося в марте 1991 года. В ходе его 76 процентов населения СССР сказали Союзу "да". Эти результаты показывали, что напряженная работа КП РСФСР по преодолению национального сепаратизма и спасению страны, активным организатором которой был и Зюганов, не пропадала втуне. Даже несмотря на то, что шесть республик из пятнадцати участвовать в референдуме отказались, а большинство участников состоявшегося одновременно с ним общероссийского референдума высказались за всенародное избрание собственного президента, перспективы сохранения Союза были обнадеживающими.

Надежды на позитивный исход борьбы против разрушителей великой державы перечеркнул август 1991-го. В ноябре указом Ельцина деятельность российской Компартии была фактически запрещена. Наряду с этим ельцинская команда, используя националистические амбиции республиканских "элит", готовилась к тому, чтобы юридически оформить распад СССР. В качестве одной из своих "козырных" карт раскольники использовали националистическую позицию президента Украины Леонида Кравчука. Когда 1 декабря 1991 года на инициированном им референдуме граждане Украины высказались за независимость республики, он произвольно истолковал их мнение как отказ от вхождения в обновлённое союзное государство даже на конфедеративной основе. Преград на пути Ельцина к авторитарной власти больше не было: ну уж если даже Украина не хочет быть вместе с нами... Последовал Беловежский сговор.

Беловежские соглашения были ратифицированы Верховным Советом РСФСР буквально через три дня после подписания - 12 декабря 1991 года. За ратификацию проголосовало подавляющее большинство депутатов, причём поддержали его и многие коммунисты, которых нельзя было упрекнуть в конформизме или непорядочности. Несмотря на то, что деятельность КПСС и КП РСФСР к этому времени была парализована, такую позицию лишь отчасти можно объяснить следствием охвативших партийные ряды растерянности и неопределенности. Главное, пожалуй, заключалось всё же в другом: значительное число честных партийцев вполне искренне полагало, что Беловежские соглашения лишь зафиксировали то, что уже стало трагической реальностью.

Любопытно, что у Горбачёва, который привел Союз к катастрофе, хватило совести публично заявить о причастности Зюганова к одобрению документов, подписанных в Беловежье. Но эта очевидная попытка откреститься от ответственности и свалить хоть какую-то часть вины с больной головы на здоровую совершенно несостоятельна. Нет ни одного факта, подвергающего сомнению позицию Геннадия Андреевича, который всегда считал роспуск СССР безнравственным деянием политических авантюристов, которое с юридической точки зрения можно расценивать только как преступление. Хорошо известно, например, что сразу после подписания Беловежских соглашений он выступил на совещании депутатов-коммунистов с призывом отвергнуть их как безнравственные и незаконные, не имеющие под собой ни моральной, ни правовой основы. Эту точку зрения Зюганов отстаивал и в дальнейшем. Его принципиальная позиция в значительной мере способствовала тому, что в марте 1996 года Беловежские соглашения были денонсированы Государственной думой Российской Федерации. Многие, правда, полагают, что этот акт носил чисто символический характер и не имел реальных политических последствий. Однако уже сам факт оценки позорного сговора на государственном уровне заключает в себе огромный исторический смысл, в первую очередь потому, что является признанием бесперспективности намерений изменить основополагающий вектор нашего движения, закрепить искусственное разъединение братских народов.

...Компартии РСФСР, образованной Учредительным съездом в июне 1990 года, пришлось начинать свою работу в исключительно тяжелых условиях. К тому времени страна была буквально пропитана антикоммунистическими идеями. Кроме того, уже явственно ощущалось размежевание не только верхнего эшелона КПСС, но и партийных кадров на местах, рядовых коммунистов. Многие руководящие работники партии переходили в лагерь противников социализма или же оказывали им негласную поддержку, а значительная часть партактива заняла невнятную позицию, выжидая, "чья возьмёт".

Неслучайно, делегаты, выступавшие на Учредительном съезде, отмечали, что создавать партию российских коммунистов следовало значительно раньше, может быть, в 1988 году, когда собиралась XIX Всесоюзная партконференция и ситуация в стране была ещё иной.

Верные своему знамени, открыто отстаивавшие свои идеалы партийцы, по сути дела, оказались в меньшинстве. И всё же именно эти люди, сознававшие весь драматизм сложившейся в стране ситуации и проникнутые пониманием того, что отступать дальше некуда, составили костяк руководящих органов Компартии России, прежде всего её Центрального Комитета. Первым секретарём ЦК КП РСФСР был избран Иван Кузьмич Полозков, возглавлявший до этого Краснодарский крайком КПСС. Настоящий патриот, здравомыслящий и выдержанный политик, он оказался единственным, кто накануне смог реально соперничать с Ельциным на выборах председателя Верховного Совета РСФСР, незначительно уступив тому лишь в третьем туре голосования. И это в условиях бешеной поддержки Ельцина со стороны межрегионалов, создавших вокруг него ореол "страдальца за народ", сильной личности, гонимой "закоснелыми партократами". К сожалению, большинство народных депутатов проигнорировали звучавшие тогда многочисленные предупреждения, что голосовать за Ельцина - всё равно что добровольно взять на себя роль могильщиков и Российской Федерации, и Советского Союза. ЦК Компартии России фактически оказался между двух враждебных ему антикоммунистических центров - группировкой Горбачёва и агрессивным лагерем сторонников Ельцина. Мнимая "оппозиционность" Ельцина Горбачёву никого из руководителей ЦК КП РСФСР в заблуждение не вводила - в действиях обоих просматривался общий замысел, что в полной мере проявилось в событиях августа 1991 года.

На Учредительном съезде Компартии России Зюганов был избран членом ЦК, а затем на пленуме Центрального Комитета - членом Политбюро ЦК КП РСФСР. В сентябре 1990 года он избирается секретарём ЦК по идеологической работе. Если для кого этот выбор российских коммунистов и явился неожиданным, так это для "демократических" СМИ, попытавшихся представить дело так, будто "мало кому известный функционер воспользовался почти невероятным шансом пробиться наверх". Что можно сказать по этому поводу? Прежде всего, журналисты оказались в плену представлений, которые сформировались у них совершенно в другом политическом лагере, где, действительно, желающих половить рыбку в мутной воде было хоть отбавляй. Надо обладать очень богатой фантазией, чтобы представить, будто Зюганов связывал с КП РСФСР далеко идущие личные планы - чиновники его ранга, озабоченные собственным будущим, имели возможность делать другие, беспроигрышные ставки. Не раз получал "заманчивые" предложения и Геннадий Андреевич. Но не "клюнул" он на соблазнительные приманки даже в то время, когда в период запрета Компартии перед ним вставал неотвратимый вопрос: на что содержать семью? Не поступился принципами. Впрочем, такая позиция у "демократов" вызывала недоверие, поскольку в их представлении такие понятия, как "принципы", "долг", "совесть", с политикой были несовместимы.

Не будем ни в чем разубеждать людей, придерживающихся подобных взглядов. Отметим только очевидный факт: явное замешательство антикоммунистической прессы, связанное с выдвижением Геннадия Андреевича на один из ключевых партийных постов, можно объяснить лишь тем, что она попросту "прохлопала" Зюганова, так же как раньше неосмотрительно "пропустил" его Яковлев. Можно сказать, что проморгали журналисты момент, когда на политической арене, кишевшей сомнительными, одиозными личностями, возомнившими себя едва ли не творцами новой российской истории, появилась наконец личность, сумевшая коренным образом изменить расклад сил в борьбе за будущее России.

В партии Геннадия Андреевича уже давно знали как вполне сформировавшегося политика. Бывший член Политбюро и секретарь ЦК КП РСФСР, известный учёный-социолог, профессор Иван Иванович Антонович, как и многие другие соратники Зюганова, убеждён, что восхождение Геннадия Андреевича к вершинам партийной иерархии было закономерным и вполне логичным. Отличное образование, необходимая для идеолога теоретическая подготовка, богатая практическая школа, исключительная работоспособность - поскольку эти достоинства Зюганова известны и неоспоримы, о них можно говорить без боязни быть заподозренным в лести или пристрастии. Но в тех чрезвычайных условиях решающую роль сыграли другие его качества - на ключевой пост в руководстве Компартии его избрали прежде всего за твёрдый характер и чёткую независимую позицию. И уже после того как он приступил к своим новым обязанностям, раскрылся, пожалуй, его главный дар: в нём органически соединялись две ипостаси - коммуниста и патриота-государственника.

"Конечно, - вспоминает Антонович о своих бывших коллегах по ЦК КП РСФСР, - все мы были убежденными государственниками. Но, во-первых, об этом не принято было говорить, а во-вторых, национально-патриотические проблемы были вынесены за рамки официальной идеологии. Заслуга Зюганова заключается в том, что он сумел развернуть идеологическую работу партии лицом к коренным государственным интересам, к узловой проблеме, которая на тот момент заключалась не в том, какой быть стране, а в том, быть ей или не быть вообще. Это и предопределило его огромную популярность не только в партии, но и в широких кругах российской общественности, помогало ему в самые критические для страны моменты объединять вокруг себя людей с различными политическими взглядами, которые шли за ним, подчиняя свои идейные убеждения более высокой цели".

Конечно, при любых кадровых решениях, особенно когда они касаются высшего руководящего звена, всегда возникают определённые трения и противоречия субъективного характера, появляются обиженные и недовольные. Порой здесь многое зависит от везения или удачи. Как считает Антонович, при избрании Зюганова главным идеологом Компартии России везение тоже присутствовало: крупно повезло партии. В лице Зюганова она обрела человека, который внёс в её деятельность живую струю, удержал её в руках, не дал ей рассыпаться в период тяжёлых испытаний, привёл её во всеоружии, в боеспособном состоянии к нынешнему историческому рубежу. Последнее обстоятельство представляется особенно важным, потому что Россия в наши дни вновь стоит перед выбором. Сколько бы мы ни рассуждали о том, каким путём предстоит ей идти дальше, для большинства здравомыслящих политиков совершенно ясно одно: Россия - страна левая. И в ней существует пока лишь одна политическая партия, которая наиболее полно аккумулирует левые настроения российского общества, - КПРФ. И с её позицией придётся считаться, если мы не хотим снова оказаться в ловушке.

Представив читателю суждения И. И. Антоновича, заметим, что сам он - не только авторитетный свидетель, но и активный участник драматических событий тех лет. Когда знакомишься с биографиями таких людей, лишний раз убеждаешься, насколько нелепы и циничны трафаретные мифы о закоснелости и несостоятельности "партийных бонз" советской эпохи. Партийную работу Иван Иванович начинал в Белоруссии и поныне гордится, что первое напутствие получил от П. М. Машерова. Работал лектором, заведующим отделом культуры ЦК Компартии Белоруссии, избирался секретарём Минского горкома партии. Интересно, что оправдал он и ожидания тех, кто в молодости прочил ему иную карьеру - учёного или дипломата. В 35 лет Иван Иванович Антонович стал доктором философских наук, с годами приобрел широкую известность как специалист в области социологии. Добился успехов и на дипломатическом поприще: за его плечами - опыт работы в ООН и ЮНЕСКО; позднее, во второй половине 1990-х годов, он назначается сначала заместителем министра, а затем - министром иностранных дел Республики Беларусь. Первое знакомство с Зюгановым у него состоялось в 1980-е годы, когда работал проректором по науке одного из самых престижных учебных заведений страны - АОН при ЦК КПСС. Потом судьба свела их в аппарате ЦК КПСС - после АОН Антонович был назначен заместителем заведующего отделом ЦК. Вместе с Зюгановым вошёл в состав руководства Компартии России, вместе они пережили нелёгкий период её становления. Геннадия Андреевича, всегда ценившего общение с талантливыми и одарёнными людьми, особенно покоряли в Антоновиче его уникальные аналитические способности, непринужденное владение методикой анализа социальных проблем, что позволяло находить быстрые и верные решения в путаной и стремительно изменяющейся политической обстановке.

Становление Компартии России пришлось на время, когда на смену горбачёвщине шла ещё более агрессивная и беспринципная ельцинская клика, которая консолидировалась на разрушительной основе, укреплялась на своей социальной базе и была готова смести всё, что только могло оказаться на её пути. Уже по первым шагам Ельцина на посту председателя Верховного Совета РСФСР нетрудно было предположить, что он со своим окружением для достижения своих целей готов пожертвовать не только Союзом, но и Россией, всеми её государственными структурами. Самые худшие опасения подтвердились в начале марта 1991 года после беспрецедентного сборища сторонников Ельцина в московском Доме кино. Поначалу оно было анонсировано как "встреча предпринимателей России с Б. Н. Ельциным", а затем переименовано во "всероссийскую встречу демократических сил". Общий смысл выступивших там "демократов" сводился к тому, что господствующим классом, который будет "кормить народ", должны стать кооператоры и предприниматели, что "настоящих демократов" можно вырастить лишь на почве рынка, базирующегося на ничем не ограниченной частной собственности.

"Политическая линия, выработанная на встрече, - писал в те дни в одной из своих статей Зюганов, - пряма, как оглобля. Сим орудием надлежит бить всех “не наших” - “врагов”, “предателей”, “ненадёжных”, невзирая ни на какие законы. В числе “не наших” могут оказаться любой индивид или учреждение, хоть чем-то мешающие или просто не понравившиеся “демократическим силам” и лично Б. Н. Ельцину... Завтра в число “не наших” рискуют попасть и съезд народных депутатов, и Верховный Совет РСФСР. И тогда, уж будьте уверены, с ними поступят так, как того заслуживают враги народа. То бишь “демократов”".

Последние слова можно было бы назвать пророческими. Только сам Геннадий Андреевич таковыми их не считает: по его мнению, любой имеющий глаза и уши был просто обязан понимать, что, если Ельцина вовремя не остановить, сам он ни перед чем не остановится. Но, увы, даже среди значительной части членов КПСС не было понимания неотвратимости грядущей катастрофы. Пытаясь выбрать из двух зол меньшее, многие стали симпатизировать Ельцину. Другие, наоборот, поддерживали Горбачёва, связывая с ним надежду на подписание союзного договора, хотя процесс его подготовки принял затяжной и неопределённый характер. Далеко не все восприняли предупреждение ЦК Компартии РСФСР о том, что речь идёт не о выборе между Горбачёвым и Ельциным, и даже не о выборе общественного строя, а о бытии и небытии страны.

Мало кого отрезвила и волна митинговой, антикоммунистической истерии, прокатившейся по стране в начале 1991 года - к митингам привыкли. А ведь выступления на них штатных ораторов-"демократов" носили уже откровенно погромный характер: словно по команде (да так оно на самом деле и было) КПСС теперь представлялась как коллективный враг народа, а её лидеры и активисты - не иначе как предатели и бандиты. На митинге в Москве, состоявшемся на Манежной площади, звучали призывы голосовать на референдуме 17 марта против сохранения Союза. Свои недвусмысленные цели выступающие пытались прикрыть "благими" намерениями: против самого Союза они, мол, ничего не имеют, а голосовать "против" необходимо для того, чтобы выразить недоверие президенту и правительству СССР. Невероятно, но верили даже таким глупостям.

При отсутствии реальных властных рычагов, в условиях жёсткого прессинга СМИ, недоверчивого, а порой и просто враждебного отношения к партии со стороны значительной части населения главным оружием Центрального Комитета КП РСФСР становилось живое слово, обращённое к коммунистам, ко всем, кому была дорога судьба страны. Представление о характере проблем, которыми выпало заниматься Зюганову, дает фрагмент из его воспоминаний:

"Вся первая половина 1991 года прошла у меня в изнурительной работе. Я давал интервью и много выступал на страницах “Советской России”, в “Комсомольской правде”, в журнале “Диалог”, в “Экономике и жизни”, в региональной прессе, кроме того, разумеется, занимался множеством проблем, связанных с укреплением молодой Компартии Российской Федерации, а также ездил по стране, встречался с трудовыми коллективами в Ленинграде, Челябинске, Барнауле, Красноярске, Хабаровске, Воронеже... Больше всего удручало и вызывало огромную озабоченность мировоззренческое состояние людей. Главное - были утрачены социальные идеалы, а общество без идеалов, как известно, идёт вразнос... Уже почти повсеместно провозглашался принцип уголовного мира: “Умри ты сегодня, а я - завтра”. Некоторые почти свято уверовали, что капитализм наконец-то якобы оценит каждого по труду, и вот уж тогда они заживут!.. Необходимо было восстановить сущность нашей мировоззренческой политики и активно защищать интересы трудящихся в новых условиях. Требовалось в беседах с людьми, на митингах, на собраниях доходчиво разъяснять манипуляции СМИ".

Накануне референдума 17 марта 1991 года о судьбе Союза Зюганов обратился к гражданам страны со статьей-предупреждением "Ещё не поздно", опубликованной в "Советской России".

"Как ни горько, ни больно осознавать, но цели и идеалы перестройки ещё более отдалились, а в чём-то обернулись своей противоположностью. Однако истина о реальном положении дела всячески затуманивается. Более того, желание объективно разобраться, куда мы пришли за последние годы, поделиться сомнениями встречает яростное сопротивление новых “монополистов гласности”. Любая точка зрения, не совпадающая с той, которой придерживается кучка “прорабов перестройки”, немедленно подвергается остракизму. Так произошло со многими, кто осмеливался говорить правду на XXVII съезде КПСС, на Учредительном съезде Компартии РСФСР. Попытка пленума ЦК Компартии в ноябре 1990 года прямо и честно ответить, почему не удалась перестройка и что нужно сделать для того, чтобы были все-таки реализованы идеи социалистического обновления, была попросту блокирована замалчиванием..."

Вернувшись к анализу причин неудач, предпринятому ещё в статье "Всесторонне оценить ситуацию", Геннадий Андреевич выделяет главное звено: не был раскрыт потенциал социализма. И делает существенное добавление: его и не собирались раскрывать. Принципиальный характер имел вывод о том, что "до конца не осознана и заинтересованность внешних сил в том, чтобы события в нашей стране развивались именно так, а не

каким-либо иным образом". Ни у кого не вызывало сомнений: Зюганов, по сути дела, прямо указывает на то, что вполголоса обсуждалось в партийных кулуарах, - на связь "архитекторов" и "прорабов" перестройки с западными спецслужбами. В статье совершенно чётко обозначено и его размежевание с горбачёвской верхушкой:

"...Налицо кризис перестройки, и он стал всеохватным. Однако причины его носят скорее субъективный характер. Это, прежде всего, кризис компетентности, политической воли и нравственности руководства разных уровней".

Неподдельным гражданским пафосом проникнуты слова Зюганова, обращенные к соотечественникам:

"Хочется воскликнуть с тревогой и болью: дорогие россияне, уважаемые соотечественники, люди со здравым смыслом и не уснувшей совестью - Ломоносовы и Вавиловы, Пожарские и Жуковы, Матросовы и Гагарины, очнитесь! Страшная беда у порога. В третий раз в одном веке! Её уже не вынесет наш народ. Объединитесь, помогите раскрыть согражданам глаза на всё, что происходит в нашем многострадальном государстве. У нас у всех остался один общий оплот, ещё способный спасти от братоубийственных междоусобиц, - общесоюзные органы, структуры управления и безопасности. Взгляните внимательно на страну - везде, где уже отказались от их услуг, царят анархия и геноцид. Там нет и в помине обещанных демократии и гуманизма...

Не сомневаюсь, что большинство советских людей, кроме тех, чьё сознание крепко отравлено ядом национализма, выразят во время референдума 17 марта волю - сохранить Союз ССР. Нужно помочь всем понять, что будет, если мы не сохраним нашу Отчизну. Бескровного распада страны не бывает, тем более такой, в которой каждый уголок многонационален".

Статья нашла у людей горячий отклик: отзывы на неё приходили со всех уголков страны. Радовали и позитивные итоги референдума. Значит, действительно ещё не поздно и не всё потеряно. По всему чувствовалось, что

Компартия России обретала реальную силу. Воспрянули духом региональные парторганизации, которые до того ощущали себя брошенными на произвол судьбы и были вынуждены по собственному усмотрению, без чьей-либо поддержки решать валившиеся на них проблемы. ЦК КП РСФСР удалось установить каналы постоянного обмена информацией между центром и низовыми звеньями - оживить те самые кровеносные артерии партии, которые были закупорены в аппарате ЦК КПСС в результате деятельности А. Н. Яковлева и его приспешников.