Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Чтоб вы так жили!

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 892 RSS
←   Август 2005   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://www.ermanok.net
Открыта: 28-05-2003

Автор
Яков

Статистика

892 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Чтоб вы так жили!


Информационный Канал Subscribe.Ru

Чтоб вы так жили!

Выпуск№123. 15 августа 2005г.

Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

К читателю


Здравствуйте!

Все бы вам знать!
"Я пишу, и значит – я люблю..."

ЛЮБОВЬ ЛУРЬЕ
ХАЙФА
Как я читала книгу Елены Минкиной «...всё, что Ты дал мне»)


Я ешё не читаю, только держу в руках книжку. И смотрю, смотрю на неё. На обложке - старая скатерть, вышитая мережкой, гладью и ещё какой-то вязью, названия которой я не помню. Зато хорошо помню саму скатерть. Ручной работы. Ею накрывали пасхальный стол. И на белом – потемнение в складках и ржавое пятно почти с дыркой (не от сигареты, от ветхости). Помню, как трудно было разглаживать ткань между строчками вышивки. Чувствую, что щёки пылают от стыда: выбросила я её. Уже здесь. Зачем держать в Израиле дряхлую скатерть... Две небольшие салфетки - всё, что осталось от маминых рук. Одна - с вышитой халой, бокалом вина и благословением на иврите, ложится на стол во время седера у дочери в Америке. Лишь на это хватило ума – сохранить её как семейную реликвию.
С фотографии на обложке глядят на меня родные лица. Не родственников, но родственные. Может быть, это кто-то из ваших мам, бабушек, тётушек. Я охнула в первое мгновение. Та же шляпка, те же туфельки, та же поза... Фотографии сделаны так, что одни лица проступают сквозь другие, и ты их «узнаёшь». Не заглядывая в текст, понимаешь, что у книги два автора: писатель и художник. Когда автор «Повести для голоса с оркестром», вышедшей в Москве в 2000 году, Елена Минкина пришла на художественную выставку Дороты Белас в Кирьят-Тивоне, она увидела «иллюстрации к собственной повести...» Это было невероятно: ведь госпожа Белас никак не могла прочесть русскую книгу. Они общались на иврите. Языковые, ментальные и возрастные барьеры смущённо отступили. Нечто более мощное скрепляло двух женщин из России и Польши. «Какая-то общая генетическая память вела нас стремительно и легко». Так объяснила это явление Елена Минкина в предисловии к своей новой книге, которая, теперь уже специально, проиллюстрирована Доротой Белас.
Она передо мной: «... всё, что Ты дал мне». Оформление выполнено так продуманно, бережно, что прежде чем читать, хочется разглядеть. Переворачиваю книгу. На задней обложке – фото и биографические сведения о Минкиной и Белас. Совпало с ожиданием. Я покорена. Теперь можно читать.
Отчего человек берётся за перо, издаёт книги? Я думаю, чтоб «сердцу высказать себя», - иначе не было бы ни литературы, ни писателей. Творчество как способ реализации этой потребности – процесс интимный, индивидуальный. Когда же произведение создано, оно претерпевает независимую от автора самостоятельную форму существования. И, хотя «рукописи не горят», оживают они только в диалоге с читателем, и каждое прочтение возрождает написанное. Однако, только один человек способен воспринять текст в полном соответствии с тем, как было задумано автором. Это он сам. Поэтому мне всегда хочется уберечь, защитить писателя от огорчения, вследствие возможно возникающего при встрече с читателем досадного чувства разочарования быть непонятым. И сказать ему, что это не так печально. Не из-за тютчевского утверждения, что «мысль изречённая есть ложь», а потому что одиночество – неизбежная суть человеческого существования. Тем не менее, сама попытка её преодоления посредством диалога - попытка близости с ближним (в любви, или в творчестве) - самоценна. А творчество имеет ещё и ту несравненную особенность, что даёт побуждение к близости многим другим людям. Поэтому, когда я сталкиваюсь с настоящим произведением, я всегда испытываю благодарность автору. В данном случае речь идёт именно о таком литературном творчестве, по поводу которого я готова высказаться, в соответствии с собственным прочтением.
Одна моя знакомая, ценитель хорошей литературы, возвращая мне книгу Е. Минкиной, сказала с восхищением: «Я просто поражаюсь, как в наше время можно так писать!». «Времена не выбирают. В них живут и умирают», - хотелось ответить ей словами А. Кушнера. Если воспринять этот афоризм как мысль о власти эпохи над человеческой судьбой, то проза Минкиной – антитеза ему. Потому что большинство её персонажей проживает полнокровную жизнь, даже находясь в трагических и недостойных человеческого существования обстоятельствах, поскольку решение, как вести себя в них, принимают они сами. В этом смысле - время создают люди. Возложив на себя ответственность за содержательность собственной жизни, человек увеличивает степень свободы бытия. Активность - главная жизненная позиция автора и его героев как свободных людей. Быть может, именно этим они так притягательны.
И ещё несколько замечаний, прежде чем перейти к конкретным рассказам, новеллам, повести, пьесам. Они населены живыми людьми, иногда, будто знакомыми. Читается легко, оторваться трудно. Манера письма ненавязчива (как и удивительно совпадающая с ней манера иллюстратора книги). Писатель не доминирует над героями, а будто позволяет им действовать от себя, созерцая их жизнь со стороны. И они, один за другим, подобно образам, проступающим на фотоколлажах, открываются нам сами. Я полностью разделяю очень значимое и существенное наблюдение Эвелины Ракитской (издателя книги), касающееся содержания обсуждаемой прозы. Она подчёркивает, что сюжеты произведений Минкиной, как правило, не опираются на конфликт (социальный, семейный, личностный), а их герои «не убивают старушек топором» и не совершают преступлений. То есть, автор не манипулирует средствами, намеренно привлекающими внимание читателей, однако и без таковых - «её просто интересно читать». Мне представляется, что как раз отсутствие ориентации фабулы на конфликт или пафос и существование в ней обыкновенных нормальных людей, и вызывают отклик у тех, кто признаёт простой факт, что жизнь сама по себе достаточно интересное и глубокое переживание, не требующее ни пафоса, ни дополнительного эмоционального подстёгивания для сохранения пристрастия к ней. Нахожу уместным остановиться на ряде вещей.

В «Повести для голоса с оркестром» (уже печатавшейся в первом сборнике автора), - история нескольких поколений большой еврейской российской семьи, вкусившей, как водится, погромы и репрессии. Не ожидайте банальности: помимо сострадания персонажам, вы будете испытывать радость от их непреложной любви друг к другу, которой хватит и на вас. Меня поразил не столько сам факт, утверждаемый в рецензии к повести Юрием Орлицким (Москва, 2001), что «семья противостоит системе - и побеждает» (что верно), - сколько то, что в этом оркестре поколений нашёлся голос, взявшийся рассказать его историю. Голос автора, отважившийся на соло, чтобы вся музыка прозвучала сполна. Заглавная партия вызывает такое доверие, текст написан столь естественно, что кажется, будто перо бежит само – легко, отважно и рискованно. Потому и читаешь, как на сердце кладёшь. А уж как это получается – дело мастера. Невозможно не высказать удивление перед автором, сумевшим заворожить читателя своим редким ощущением единства рода и собственной включённостью в него. Само это явление настолько непривычно для современной русской литературы, что Ю.Орлицкий, чья очень точная рецензия предваряет литературный текст, находит единственное ему объяснение за счёт влияния на писателя «латиноамериканского магического реализма» (очевидный намёк на «Сто лет одиночества» Гарсия Маркеса), поскольку, «только эту магию можно легко объяснить и понять». Рискну не согласиться со словом «только». Зачем ходить так далеко – за семь вёрст в Латинскую Америку, пусть даже ради лестного сравнения с большим писателем. Летопись? Да это же еврейский национальный литературный жанр: «Авраам родил Ицхака... Ицхак родил Яаакова...» Припоминаете? (Тора, Старый Завет). Дальше текст подробно и тщательно, с указанием возраста каждой персоны, прослеживает историю целого народа как историю единой семьи. Не важно, соответствует ли изложенное реальности или мифу. Практическое значение имеет лишь то, что традиция уважения к роду и к семье заложена в еврейское национальное сознание шесть тысяч лет назад (возможно, превратившись впоследствии в этнический признак). Я вовсе не уверена, руководствовалась ли этими соображениями автор. Скорее, побуждаемая естественной нравственной потребностью, она стремилась воссоздать разорванную советскими и фашистскими «обстоятельствами» целостность и восстановить утраченные звенья цепи. В то же время сам писатель ссылается на «генетическую память», то есть, подозревает возможность некого национального генетического кода.
По форме повесть очень музыкальна и поэтична. Её можно воспринять и как рондо, и как своеобразный сонет в прозе.
Почти на ту же тему рассказ «Автобиография». Монолог судьбы от лица Сарры Рапоппорт, родившейся весной 17 года «за неделю до Пурима». Очень характерный для автора приём: с помощью незначительной детали, подобно этой, одной лишь фразой отправить читателя в еврейскую провинцию, где отсчёт времени ведётся по собственному календарю.Затем Сарра счастливо выходит замуж и уезжает в Москву. А потом перед нами разворачивается история женщины, чей жизненный путь насыщен такими невзгодами и горестями и связан со столькими перипетиями, что их хватило бы на несколько человек. Сколько уж было читано мемуарной литературы. Сюжет, время и место действия, более или менее предсказуемы. И форма – повествование от первого лица – не оригинальна. Однако, то что пишется сердцем, сердцем и воспринимается. Не покидает ощущение подлинности, когда присутствуешь в кафе при интимном разговоре матери и дочери, к которому доверительно пригласили и тебя. Читателю слышен только один голос. Голос очень немолодой женщины, который рассказывет о всех главных событиях своей судьбы. Это тон человека, принявшего жизнь. Никакое бремя не склонило голову и не отменило чувство благодарности за само бытиё. «Честность, благородство и достоинство – вот оно, простое наше воинство»... Знакома ли героиня «Автобиографии» с этими словами Окуджавы, или нет, но она так живёт. Наверно поэтому всё время хочется обнять её или взять за руку, пока она вспоминает. «Пройдёт сто лет» - название пьесы, которое сразу ориентирует вас лицом к Чехову. И снова, одним лишь намёком читателю предлагается определённый угол зрения. Авторская ассоциативная манера оригинальна и деликатна: цитируется не собственно текст, который имеет ввиду писатель, а лишь его мелодия, стиль. Так, в случае описания событий в еврейских местечках (упомянутые повесть и новелла) цитируется атмосфера Шолом-Алейхема, а в драме на подмосковной даче (обозначенной комедией) - ностальгические интоннации чеховских персонажей. После нескольких лет жизни в Израиле, достойно отвоевав свой профессиональный статус врача, Наташа с дочерью-подростком Ширли едет в отпуск в Россию. «В Москву! В Москву...» - не произносит, но незримо нашёптывает читателю текст. Туда, в привычную и любимую культуру, в Третьяковку (для Ширли), в театр (для себя и для неё), а главное – к друзьям и к обожаемой Елене Андреевне. С её стихами – «...о грехе и любви, об одиночестве и славе» и книгой о войне, ставшей знаменитым фильмом, с её чеховским шармом, чаепитием на терассе, дачными берёзами, заглядывающими в окна, от которых веет не только родной природой, но и тонким литературным ароматом. И всё – показать дочери. Чтобы и она вкусила эту единственную красоту.
За вечерним чаем – главные герои, кроме Наташи и Ширли: дочь Елены Андреевны – одноклассница и однокурсница Наташи, её две взрослые дочери. Остальные – выполняют функции обстоятельств и атрибутов пьесы, поддерживая определённую атмосферу (есть даже «новый русский» Лопахин). В сжатом пространстве пьесы персонажи проживают радость встречи, досадное разочарование от внезапного свидания, драматические эпизоды, параллельные «Вишнёвому саду», и трагическую ситуацию, которая, если б не Наташа, могла закончиться печальным исходом. «Вот тебе и Чехов», - говорит она Ширли. И в самом деле, любимый писатель, к которому так прилепилась душа героев, не спасает и не делает их сильнее. Слава Богу, в отличие от некоторых чеховских героинь, сама Наташа любит не только мечты о жизни, но и саму жизнь, и потому выстаивает.
Ещё одна пьеса: «Белой скатертью дорога...» - «История в трёх действиях», двадцать лет жизни одного поколения. Московская студенческая жизнь (лишь упоминаемая), потом – молодая семейная, энергичная, весёлая, беспокойная - нормальная. Время выталкивает героев в разные судьбы и страны, как обещала песня. Каждый всё своё несёт с собой: семью, детей, (друзей – нельзя), потери, боль, проблемы, надежды. Как символ верности и веры сопровождает персонажей их песня, проходя рефреном сквозь судьбы: может ещё и состоится то, что не сбылось...
Особое место в книге занимают произведения об Израиле, в которых доктор Елена Минкина от первого лица рассказывает и о своей профессиональной медицинской жизни, и о том, как ей привелось волей-неволей «Войти в мир искусства» (одноимённый рассказ). Когда читаешь про её израильтян (туда же относятся «Три рассказа о любви», «Искусство вождения или с Новым Годом!»), кажется, что согреваешься от тепла, которое автор дарит своим персонажам. Не часто встретишь человека, просто любящего людей. А уж, если он к тому же одарён и писательским даром, то этой любви перепадает и читателям. В рассказе «... всё, что Ты дал мне» живут еврейские и арабские врачи и сёстры, и прежде всего – итальянские монахини-христиане. Рассказ пронизан таким мягким юмором и доверительной иронией, что веришь невероятному: в отдельно взятом госпитале реализуется на практике идея единства, равенства и братства между евреями, христианами, арабами.
Пронзителен по нежности рассказ «Но в памяти моей...». Внешне он построен на воспоминаниях героини, описывающей глазами ребёнка эвакуацию в Казахстан во время войны. А его скрытая пружина обнаруживается только в конце повествования. В рассказе девочка и мальчик живут общими событиями и общими переживаниями скудной военной, но счастливой для них жизни. В войну взрослые плачут, а им – «трын – трава», потому что «делай, что хочешь» и потому что они дружат. Раньше, до войны, все жили в одном большом доме и привыкли быть вместе «и дома, и на улице, и на Первомае». А теперь в их семьях происходит то, что случалось и с другими: горе. Но им с Гариком, всё равно, в Казахстане здорово. Они решили, что будут дружить навсегда. Он ведь был мечтатель. И вечно рассказывал ей разные истории, а самая главная была про то, как они возвращаются в Одессу. «Всегда получалось, что это какой-то сказочный город, с большого корабля сходит моряк с кортиком, и это и есть он сам, Гарик, а на берегу его встречает жена. Понятно, кому отводилась роль жены...». Но в Одессу со своими родителями Гарик уехал без неё. А ей ножик подарил, правда, только на время, чтобы вернула, когда приедет. А она не обиделась, знала, что «он хочет, чтобы они скорее встретились». И они встретились в Одессе... спустя больше двадцати лет. Когда у неё уже была семья и сын, и она, случайно увидела заметку о нём в газете. Поехала к нему сама. Он так и не женился, понял, что любил её всю жизнь и просил остаться. А потом прислал телеграмму: «Деньги на развод вышлю. Сына выращу». Опоздал. Она ответила ему, что прошла целая жизнь, и теперь она ничего не хочет менять. А дальше горько: «А, что она могла написать? - что, на самом деле, хочет только одного – вернуться к нему и забыть навсегда всю эту жизнь без него, всю эту тоску...». Такая боль охватывает от этого сюжета, к сожалению, почти банального: «А счастье было так возможно, так близко...». Была война, а могла быть любовь. Я поделилась своим впечатлением с приятельницей (всегда интересно восприятие другого) и высказала предположение (наивное, разумеется), что, если бы они вели себя более активно, быть может, жизнь сложилась бы иначе. В ответ я услышала: «Ты, что, хочешь, чтобы она развелась?! Да, может, он совсем не такой, как она думала! Может, через год никакой любви не останется! Где гарантия? А ребёнок...» Я попыталась сказать, что я вообще не героиню имела в виду. Тогда она распалилась ещё больше. «Ах, ты его обвиняешь? Как только можно сказать такое – он же был маленький!» Никого я не обвиняла, мне просто хотелось, чтобы они были счастивы. Мой оппонент был настолько расстроен, что разговор сошёл на нет. Она огорчилась, а я страшно обрадовалась (за писателя) и сказала: «Послушай, ты забыла, что речь идёт о литературных героях, а не о живых людях?». В ответ она беспомощно развела руками: «Ну знаешь, тогда Минкина - современный классик!». В самом деле, читая её, испытываешь «чувства добрые» и жар сердца, что здорово помогает жить. Другой человек сказал мне: «Вот ведь, вы - только читаете, а я просто слышу, как скрипят канаты на корабле, - я же всё это пережил! Военное время и эвакуацию...». Да, те, кто родился в войну, - мы только читаем о ней. Самое же удивительное, что и автор Елена Минкина принадлежит к поколению, явившемуся на свет много позже описываемых ею событий, но пережитых писателем вместе с созданными ею героями столь явно, что скорее засомневаешься в подлинности биографии Минкиной, чем в реальности рассказанного. Этот свойство писателя – прожить реалии непрожитого и убедить в их достоверности читателя – особый феномен автора.
Помимо названного выше рассаза, тема несостоявшейся любви проходит и в «Повести для голоса с оркестром». Соня и Янис встретились, спустя четырнадцать лет любви, которую она носила в себе, а он даже не заметил - проморгал своё счастье. А когда понял, да захотел вернуть, что могла сказать ему Соня: «Мы просто немного разминулись. Это я опоздала тогда...». Если нет гарантий (а в любви их не бывает), ничего не остаётся, как отважиться рисковать – в сказках так и говорится: попытать счастья. Женщинам кажется, что это прерогатива мужчин. ( Мишель – Эли в «Michelle») Однако, герои (не только литературные) не всегда оправдывают ожидания.
Стоит отметить ещё одну особенность автора – собственный стилистический или структурный приём. И в «Автобиографии», и в «Но в памяти моей...», и в «Полание» (о последней – чуть ниже) повествование выстраивается таким образом, что кульминация приходится на последний абзац, или даже единственную фразу, ради которой было сказано многое. В силу того, что читатель этого не подозревает, эмоциональный эффект необыкновенно силён. Казалось бы ничего особенного. Однако, ведь речь не идёт о детективе, где развязка в финале – закон жанра. Какую, к примеру, развязку можно ожидать в монологе старой Сарры, когда уже пересказана вся жизнь... И вдруг, её последние слова ударют прямо в сердце: «Я ведь платье твоё, красненькое, сюда привезла...» Только в этот момент читателю открывается, что молодая женщина, для которой Сарра вспоминает подробности жизни, «всё с самого начала как незнакомому человеку», и есть та самая девочка из её истории: «крошечная, толстенькая такая, в красном платье, а на кокетке – белая вышивка», которая выбежала ей навстречу, когда она пришла к ним в дом, чтобы заменить ей и её брату мать, скончавшуюся от тяжёлой болезни. «Всё ты мне вернула, и радость и веру, и силы жить. Что ж тут плакать, доченька». Кульминация состоит в мгновенном озарении, что вся эта новелла – суть молитва, обращённая к матери, благодарение ей. А рассказ «Но в памяти моей...» будто и написан только для того, чтобы героиня смогла в последних строках высказать свою боль, чтобы было кому довериться: себе самой и читателю. Потому что, что же она могла сказать любимому человеку, как и она попавшему в беду – войну, опустошившую жизнь...

«Полания» - вновь монолог, уже иной, чем в «Автобиографии». На сей раз – из уст женщины, родившейся в Хайфе в семье польских евреев. «...полания... это не происхождение, а диагноз», как говорит её муж. Имеется в виду её неограничення преданность и бесконечная удушающая забота по отношению к супругу и детям. Себе - никаких поблажек. «Слышала бы моя мама, что я стелю неглаженое бельё!». Всё должно быть совершенно. Выполняя бесконечные домашние дела, она вспоминает прошлое. Вроде бы, для себя самой. И читатель не сразу догадывается, что это просто уловка, чтобы не думать, почему не было звонка от сына из армии, отодвинуть от себя страшное, возможно случившееся, повременить до поры. Однако, её всё возрастающая тревога и эмоциональное напряжение, с которым героиня рассказывает о своей драматической, тяжёлой жизни, вскоре передаётся и вам. Вы буквально физически ощущаете происходящее. Невозможно не подчиниться энергичному, раскручивающемуся темпу и мощной энергии текста. Захлёстывает. И вызывает такое глубокое сопереживание, будто вы сами - в эпицентре трагической судьбы. (Она впечатана в лицо героини. Вглядитесь в фото). На сей раз читателю не отвертеться: он уже понимает, что вот-вот станет свидетелем чего-то непоправимого. Кульминация неизбежна. И полания (польская женщина) тщетно пытается воспрепятствовать ужасной развязке: «Никакое это не предчувствие, просто истерика... Они что... сообщать приехали?!!... Зачем звонить так громко? А если я отдыхаю? А если меня совсем нет дома? Конечно, меня просто нет дома... меня просто нет дома!». Дальше – только молитва: «Благославен будь, Господин мой, Бог наш единый...». И в этом рассказе писатель также использует кульминацию по-своему и, в то же время, но по-иному. Он как бы намекает на неё с самого начала, отчего пружина ожидания растягивается до предела и обессиливший от напряжения читатель уже жаждет любого разрешения ситуации, а героиня повествования изо всех сил пытается оттянуть её. За счёт этого - эмоциональное восприятие обостряется до отказа. Певод рассказа на иврит, помещённый в сборнике, делает израильские реалии более зримыми и усиливает впечатление.
И, наконец, «Michelle…». На переднем плане – юная Мишель Полак из Иерусалима или просто Маша Полякова, милая девочка, в шестилетнем возрасте привезённая из Ленинграда. А сейчас она гуляет по Иерусалиму, как сабра и ждёт любви. Сначала с Эли. Эли был классный. Старше её года на два, а читал так много, как один её папа. Почти ухаживал за ней. Но любви не получилось. Она мучилась и взрослела. Когда же Эли заметил, что она выросла и заинтересовался ею всерьёз, веселее не стало. (Может, мешала какая-то странная ментальность?) И тогда, в самый грустный момент одиночества было решено отправить Мишель в Прагу, потому что же «может быть лучше Праги в июле месяце!». В этом сказочно уютном городе она неожиданно встречает настолько близкого для себя родного человека, что не мешает никакая ментальность. Оказалось, что можно и языка не знать и не ведать, откуда ты взялся, а разговаривать одними глазами и сразу всё понимать. С этим заезжим музыкантом из Ирландии они даже родились в один день, даром что триннадцатого числа (правда, ему двадцать пять, а она ещё школу не закончила). Оба празднуют неожиданное чудо открытого сердца. Здесь и сейчас, в Праге Мишель счастлива. Судьба унесёт каждого туда, где ему быть предназначено. Но счастье уже состоялось. Вот и исполнилась надежда писателя: оба не прошли мимо любви, согрели друг друга. Может, это новое поколение помудрело? И всё же:не время делает жизнь, а люди.
Как и в других повествованиях, главный герой – только повод, чтобы рассказать обо всех персонажах. И потому, что каждый человек - не сам по себе (хотя и бывает одиноким), и потому, что все люди, по Минкиной, заслуживают пристального внимания и любви. В новелле даётся отдельный самоценный рассказ о жизни старшего поколения, родных Мишели и таких занакомых нам и близких сердцу, как Ляля или Гинзбург. И совсем иная история - о семье ирландского музыканта. Создаётся впечатление, будто автору не хочется расставаться со своими героями, и самое замечательное, что читателю – тоже.
Я думаю,что чуткость и щедрость писателя вызывают доверие именно потому, что и сама она живёт с чувством благодарности в сердце. Недаром название книги «...всё, что Ты дал мне» – это начало популярной израильской песни «Тода». (В оригинале: «Тода аль коль ма шебарата»). Название начинается с многоточия, потому что первое слово – откровенное признание в этой благодарности, очень личное, и потому – опущено.

«За всё, что создано Тобою,
за всё, что мне дано судьбою:
что свет явился, что друг случился –
за этот мир – благодарю!
Как песням – петься,
прощать – для сердца.
Я этим жив. Благодарю!»
(автор даёт подстрочник песни, перевод мой)


Смотрите, кто пришел!
"Три рассказа о любви" Рассказ 1-ый.

ЕЛЕНА МИНКИНА

В следующем круге


В следующем круге, — говорит Севан, — в следующем круге я буду птичкой! Я буду порхать с ветки на ветку, петь песни, клевать зернышки» и все! Никаких детей, родителей, ничего, только песни и зернышки.
Она расхаживает между монитором и реанимационной тележкой, чуть пританцовывая и дирижируя себе пустым 20-граммовым шприцем. Это же надо иметь такие ноги в сорок лет!
Сорок два, - говорит Севан, - уже полгода, как сорок два. Отделение открылось в июле, ровно двадцать лет назад, наш выпуск без конкурса шел, почти все - отличницы. Представь, престижное отделение, новая больница. Одни мониторы чего стоили! Даже мама гордилась и хвасталась соседям.
С мамой мне не слишком повезло. Хотя, конечно, нехорошо так говорить. Она у меня, кстати, из России, представляешь, вот только не помню, как город назывался. Мама требовала абсолютного послушания и очень любила порядок. Я один раз деньги потеряла, за танцевальный кружок. Конечно, это был совсем простенький кружок, уж какие у нас были танцы тридцать лет назад, но меня учительница очень хвалила. Всегда ставила первой, правда, может быть, и из-за роста. Я ведь и тогда cамая длинная была. И вот я потеряла оплату за месяц. По теперешним ценам шекелей пятьдесят, не смертельно, но приличные деньги, конечно. А мама сказала: "Ну, что ж, раз потеряла, месяц ходить не будешь".
Помню, еще соседка наш разговор слышала. Соседка у нас смешная была, толстая, как подушка, но добрая. Она мне эти деньги пыталась потихоньку в карман сунуть, но я не взяла, мамы побоялась. А на танцы больше так и не пошла, не знала, что учительнице сказать. А, невелика потеря. В моей-то жизни!
Тем более, я вскоре влюбилась. Был у нас в классе мальчик, длинный-предлинный и носатый немножко, но мне очень симпатичным казался. И вот вижу, он на меня смотрит так задумчиво день, два, а потом и говорит "Хочешь быть моей хаверой?1". Наверное, потому меня и выбрал, что я самая длинная была, ему под стать. Домой я его, конечно, не приглашала, другие времена были, а ходили мы на берег моря, в старую беседку. И он все пытался меня обнимать, даже кофточку расстегнул раз, только, поверишь, ему это так же не нужно было, как и мне. Просто положено, раз хавера, наверное, мальчишки друг другу хвалились. Так и закончился наш роман, к облегчению для обеих сторон.
А настоящий роман у меня начался в армии. Знаешь, с армией — это неплохо придумано. Сразу такая свобода начинается. Хотя и там, конечно, и послушание, и порядок, но не так, как под маминым присмотром, да с девчонок и меньше спрашивают.
Я, конечно, сразу заметила, что Эли на меня смотрит, кто ж этого не замечает, но еще недели две виду не показывала, а потом не выдержала, сама подошла.
Такой он мне родной оказался, и все было хорошо, и что обнимает, и что кофточку расстегивает. А ты знаешь, где вся наша любовь проходила? В машине! У его отца "Форд" был, старенький такой, горбатый, но мы его любили, как родной дом. Нас на выходные каждые две недели отпускали, и мы брали этот "Форд'* и ехали на беper моря. Ха, опять на море! А где тут у нас еще спрячешься, все - как на тарелке, и все друг друга знают. Конечно, не самое удобное занятие — любовь в машине да еще при нашем росте, Эли вообще был метр девяносто, но как-то приспособились, даже очень здорово получалось! Ты думаешь, я бессовестная, да? Нет, просто радостно вспоминать, какие мы молодые были, красивые. Вот я смотрю современные фильмы про любовь и все думаю: нет, у нас лучше было.
На медсестру я сразу после армии учиться пошла. До сих пор жалею, что никуда путешествовать не поехала, пропущенный кусок молодости! Представляешь, махнуть куда-нибудь в Индию или в Австралию, без забот, без детей. Не очень было принято, не то, что сейчас. А спе¬циальность мне нравилась - и с людьми, и не засидишься на одном месте, и платят прилично. А Эли поступил в колледж младших инженеров. Мы про женитьбу еще не думали, но просто надоедало каждый раз расставаться, да и в машине зимой холодно, а летом - духотища, не продохнуть. Сейчас молодежи намного проще, вон моя Иша уже полгода у своего хавера живет, очень с его мамой подружилась, представляешь! Вот так — двадцать лет ее расти, а она потом мне только про его маму и рассказывает, какая она хорошая да внимательная. Я, правда, тоже очень со свекровью дружила. До сих пор раз в месяц к ней езжу.
Одним словом, мы бы, может, еще и подождали с женитьбой, но тут собралась замуж моя двоюродная сестра, маминой сестры дочка. И началась эпопея! Целый день только и разговоры, какой жених, да какое платье шить, да какой зал заказывать, чтобы все родственники умерли от восторга. Точно как сейчас, только тогда других развлечений намного меньше было, по телевизору всего две программы. Надоело мне на это смотреть, да хулиганка я была порядочная, двадцать один год, что ты хочешь! Я и говорю Эли: "Что, если нам тоже пожениться?" А он и рад стараться: "Давай, - говорит, - только раньше их". Побежали мы в раббанут и подали документы на двадцать второе мая. А у сестры моей на двадцать третье свадьба была назначена, еще полгода назад. Что дальше было, лучше не рассказывать! Мама мне всю жизнь простить не могла. А если разобраться, ничего плохого не случилось, просто две свадьбы подряд. Ей даже лучше, на платье сэкономила.
Мы решили в кибуце поселиться, Эли и сам из кибуца, да и откуда нам денег было взять на свой дом. К маме моей после той свадьбы лучше было не приближаться.
Да, я тебе про отца совсем не рассказываю! Отца я очень любила, он такой веселый был и красивый, самый красивый из всех знакомых. Сейчас смотрю на него, и сердце обрывается, что жизнь может сделать с человеком!
Элинор ровно через год родилась, нам как раз по двадцать два исполнилось. Мы же с Эли одного года и даже одного дня, такое вот совпадение, неужели я не рассказывала?
Эли, конечно, ждал мальчика. Они все думают, что хотят мальчика, а когда через три года мальчик родился, он и скрыть не мог, что дочку больше любит, все ей позволял. А уж когда тинокет2 наша появилась, тут окончательно стало ясно, кто его сердце завоевал. Ох и мамзера, до сих пор из всех веревки вьет! Вот тут особенно моя специальность пригодилась! Кто еще может себе позволить детей растить без всякой няни? А я три ночи в неделю брала дежурствами, а остальное время дома, и душа моя спокойна. И когда мне из полиции позвонили и сказали про аварию, ничего в моей душе не шевельнулось, вот ведь странно.
Я, помню, все думала, какие вещи собрать, родителям позвонила, чтобы отец за мной заехал, а мама осталась детей сторожить. И в дороге ничего я не чувствовала. Отец более догадливый оказался, все молчал, а перед самой больницей говорит: "Как бы большой беды не было, доченька". И только когда меня сразу к заведующему реанимацией повели, вот тут я и поняла, не зря десять лет сестрой отработала. Заведующий этот в глаза мне старался не смотреть. "Ваш муж, - говорит, - в крайне тяжелом состоянии". Я только и спросила: "Он уже умер?" Тогда он так посмотрел на меня: "Да, - говорит, - на месте скончался, к нам доставлен без признаков жизни". Я только сказала: "Проведите, я должна его видеть. И все меня оставьте".
Он на каталке лежал. Голова набок повернута так неестественно, и один глаз приоткрыт. Я веки приподняла - зрачки разные, видно удар сразу на голову пришелся. Понимаешь, мне очень важно было это увидеть, и тогда поняла - все, нет его больше. И еще подумала - вот сейчас раннее утро, значит, это последний наш с ним день.
Сначала все мне хотелось кибуц оставить, но куда же деваться с тремя детьми, там у них и школа, и вся жизнь. Отец часто приезжал, сядет молча на кухне или масте¬рит что-то, и мне вроде легче. А соседок я отвадила быстpo, не нужно мне было чужих слез да причитаний.
В это время у нас в кибуце еще одни похороны случились. Женщина умерла от рака, совсем еще молодая, двое детей осталось. Но я почти не была с ними знакома, я же пришлая. Тут как раз Пурим наступил. Все веселятся, праздник, карнавалы, и поехала я своим детям костюмы покупать. Элинор уже десять исполнилось, Шаю - семь, даже малышке купила костюм медведя, хоть она и мало понимала. Вот я иду прямо к школе с этими масками и шарами, а Элинор как закричит: "Мама, мамочка моя!", видно, и не ждала уже никакой радости. И вдруг смотрю, у одного мальчика глаза стали, как у раненого котенка, и я вдруг догадалась, что это той женщины сын.
- Ну, что ж, - говорю, - пойдем с нами костюмы готовить, видишь, сколько бумаги цветной, на всех хватит. Он и пошел, как привязанный. А часа через два за мальчиком этим отец пришел. Я его раньше видела, конечно, здоровенный такой, невозможно не заметить, но что мне до него было, да он и старше на восемь лет, и имя такое смешное Эзра, как у моего дедушки, одним словом, другое поколение. Сел он у меня в кухне, ровно на то место, где отец мой сидит, да так и промолчал до позднего вечера.
Костюмы неплохие получились, Элинор вовсе первый приз получила, но я думаю, учительница ей подыграла, сирота все-таки. И мальчику тому дали первый приз, хоть плачь от этих призов. А на следующий вечер иду я домой (я тогда и дневные смены стала брать, только чтобы в квартире одной не сидеть), а во дворе тот самый папаша, только теперь уже с двумя детьми, девочка у него была ровесница моего Шая, такое вот совпадение...
Какие пересуды были, лучше не вспоминать, но находились люди, что и сочувствовали, все-таки пятеро детей. Самое страшное, что родители мои Эзру не приняли. «Как же ты можешь, - говорят, - еще года не прошло!" Их больше беспокоило, что люди скажут, а может, они Эли жалели, кто знает. А меня знаешь, кто пожалел? - Свекровь! "Живи, - говорит, - деточка, да детей береги, ты ж еще молодая".
Но все это ерунда по сравнению с тем, что происходило у меня дома.
Представляешь, пятеро детей, и все горем травмированные, и все ревнуют, как сумасшедшие. Старшие еще ничего, они и в школе дружили, а вот Шли с Эзриной дочкой просто жить никому не давали. И главное, умом я ее больше жалею, она девочка очень славная, добрая такая, а душа за своего паршивца болит. Он еще вскоре вытянулся, такой стал длинный да нескладный, сил нет смотреть. И Эзра его не любил, хоть и старался виду не показывать, видно, чувствовал в нем чужого мужика. Он-то сам больше всех ревновал, и к детям, и к родителям, и к соседям, а больше всего к покойному Эли. Не поверишь, до сих пор в день гибели Эли мы с ним ссоримся, а потом неделю не разговариваем Но самое смешное началось, когда малышка подросла. Она очень рано буквы выводить научилась, и вот стала мне излагать свои пожелания в письменной, так сказать, форме. Я с работы прихожу, а у меня на подушке письмо: "Купить Лее красный карандаш, носки и писающую собачку". Это игрушка такая, наливаешь в рот плюшевой собачке воду, а она потом заднюю лапку поднимает и этой водой "писает". Сколько это замечательное изобретение стоит, лучше не говорить! А у меня двое старшеклассников, только успеваешь поворачиваться, экскурсии одни чего стоят. У Эзриной дочки месячные начались, значит, и лифчик надо покупать, и одежду другую, самый ранимый возраст для девочки, Шай каждый месяц из ботинок вырастает. Одним словом, чего мне в жизни не хватает, так это писающей собачки! А на следующий день прихожу - стоит собачка и писает на полированную полку. Это Элинор купила, она тогда как раз деньги копила на права.
Но самое тяжелое случилось раньше, вскоре после Элиной гибели. Маму парализовало. Она после климакса сильно располнела, давление стало подскакивать. Сколько я ни боролась, но разве она послушает с ее-то характером, "химию зря глотать"! Отцу всего шестьдесят лет было, красивый мужик, высокий, только борода седая, мог бы еще пожить. Но он решил маму дома держать, никуда не определять, ни в больницу, ни в дневной приют. Решить-то легко, а она ведь все под себя, да с головой у нее неважно стало, то кричит, то капризничает, как ребенок. И пришлось мне каждые выходные к маме ездить, стирать, памперсы менять. Отец опустился, растолстел, ничего его в жизни не интересует, ни я, ни внуки. Нет, ты скажи, сколько молодых людей у нас в одно мгновение погибает, а она все тянет. Сердце, видно, крепкое.
Ты, наверное, думаешь, какая я жестокая. Я и сама знаю, но детей жалко. Каждые выходные я их бросаю. не говоря про Эзру. Знаешь, он меня на руках носит. Такую дылду! Конечно, когда дети не видят.
Вот так и летит время, не оглянуться, не вздохнуть. Элинор уже из армии вернулась, скоро и сын Эзры заканчивает. Я только и мечтаю, чтоб наши из Ливана вышли, пока Шая не призвали. Да, ты поверишь, у моей малышки через месяц бат-мицва4! И ты думаешь, геверет не составила список пожеланий? Вот, пожалуйста: "Платье, как у Элинор, туфли (новые!!!), двадцать пять шаров и розовые занавески с оборками".
Я сначала рассердилась, а потом думаю, сколько там ткани нужно на эти занавески. А то будет обижаться, как я на свою маму. Вчера после ночи и сшила. Мне бы передохнуть, спина не разгибается, мы как раз толстяка из пятой палаты переводили, чуть пуп не надорвали, а я сижу себе, оборки пришиваю. Розового цвета!
Нет, знаешь, что я тебе скажу, в следующем круге я буду птичкой!


Здоровья и благополучия!
Ваш Ермак

Моя почта


Интересные ссылки

1.ZipSites.ru
Архивы сайтов на любой вкус.
Вы много времени проводите в Интернете, когда вам нужно найти ответ на интересующий вас вопрос? Зачем? За вас уже все сделали. Заходите, и все найдется.

2.Потому что круглая Земля.

Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам. Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время пошло.

3.Мастера и шедевры.
Интересные рассказы о выдающихся художниках - от Древнего Египта до наших дней. Об их жизни и творчестве, о картинах и тех, кто на них изображен.
По книге И. Долгополова "Мастера и шедевры".
Для истинных любителей искусства.


Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

Рассылки Subscribe.Ru
Чтоб вы так жили!
Архив рассылки "Чтоб вы так жили!"

Subscribe.Ru
Поддержка подписчиков
Другие рассылки этой тематики
Другие рассылки этого автора 		Подписан адрес:
Код этой рассылки: rest.joke.takzhili1951 		Отписаться
Вспомнить пароль
В избранное