Сегодня хочу предложить Вашему вниманию еврейскую
притчу "Облик Моисея":
Весь мир был потрясён и очарован чудом Исхода. Имя Моисея было у всех
на устах. Дошла весть о великом чуде и до мудрого царя Арабистана. Призвал
царь лучшего живописца и повелел ему отправиться к Моисею, написать
и доставить облик его. Когда художник возвратился, царь собрал всех
мудрецов своих, искусных в науке физиогномики, и предложил им по облику
определить характер Моисея, свойства, наклонности, привычки, и в чём
таится чудесная сила его.
- Государь! - ответили мудрецы. - Облик этот принадлежит человеку жестокому,
высокомерному, жадному к наживе, одержимому властолюбием и всеми пороками,
какие существуют на свете.
Возмутили царя эти слова.
- Как! - воскликнул он. - Возможно ли, чтобы таким был человек, дивные
подвиги которого гремят по всему миру?!
Пошёл спор между художником и мудрецами. Художник утверждал, что облик
Моисея написан им вполне точно, а мудрецы настаивали, что натура Моисея
определена ими по этому изображению безошибочно.
Мудрый царь Арабистана решил сам узнать, кто из спорящих прав, и лично
отправился в стан Израилев.
При первом же взгляде царь убедился, что облик Моисея изображён художником
безукоризненно. Войдя в шатёр человека Божьего, преклонил царь колено,
поклонился до земли и рассказал о споре между художником и мудрецами.
- Сначала, прежде чем я увидел твоё лицо, - сказал царь, - я подумал:
должно быть, художник плохо написал облик твой, ибо мудрецы мои в науке
физиогномики люди весьма опытные. Ныне же убеждаюсь, что это люди совершенно
ничтожные и что суетна и ничтожна мудрость их.
- Нет, - ответил Моисей, - это не так: и художник, и физиономисты -
люди весьма искусные; и тот, и другие правы. Да будет ведомо тебе, что
все пороки, о которых говорили мудрецы, действительно присущи мне были
от природы, и, быть может, ещё и в большей степени, нежели это определено
ими по облику моему. Но долгими и напряжёнными усилиями воли боролся
я с пороками моими, пересиливал и подавлял их в себе, пока всё противоположное
им не стало второй натурой моей. И в этом - высшая гордость моя.