Виктор Феллер.

В СМУТУ XXI ВЕКА

Китай или Европа?

Великое Евразийское пространство имеет два активных полюса: Северо-Западный и Юго-Восточный, точнее, Западно-Европейский и Китайский. В евразийское пространство включается и арабская часть Африки, гораздо больше связанная с историческими судьбами Евразии, чем Черной Африки.

Есть еще и третий полюс – Центрально-Южный (Индия), но, в отличие от европейского и китайского, он отделен от основной части континента морями и широкой полосой высоких гор. Его влияние в XXI веке будет на порядок ниже влияния двух крайних полюсов, потому исключим его из нашего анализа.

Западно-Европейский полюс вот уже более трех тысяч лет генерирует непрерывную культуру на основе преемственности греческого идеала. Китайский полюс имеет тот же возраст. В отличие от Западно-Европейского, его преемственность не только духовная, но и национальная, языковая, государственная.

На континенте нет других центров цивилизации, сравнимых с вышеназванными по древности, величию и мощи в совокупности этих измерений. Китайский полюс отстает от европейского в развитии национальной общины. От наиболее древних европейских суперобщин: греческой и итальянской, он отстает более чем на три тысячи лет. Интрига развития и борьбы за гегемонию в ближайшие века будет развиваться прежде всего вокруг отношений между собой этих двух полюсов Евразии.

В течение всего периода, за исключением последних 200 лет, оба полюса были почти изолированы друг от друга, их непосредственное воздействие друг на друга всегда было несоразмерно мало по сравнению с их мощью.

Но их косвенное влияние друг на друга было существенным. Посредниками в этом влиянии были чаще всего кочевые народы или народы, вынужденные к переселению теснившими их цивилизациями Востока и Запада.

Чаще Восток посылал Западу своих «посредников», «гонцов», которые сокрушали изрядно подгнившие империи и неимперские государственные образования. История уже нашей эры имела, по-крупному, опыт сокрушения Западной Римской империи, в котором одной из основных движущих сил были гунны, и опыт монгольской экспансии, как никогда раньше угрожавшей Европе. Но это были только прямые удары «посредников».

Непосредственно самой китайской цивилизацией мировые империи пока не создавались, не было в истории китайских феерических завоеваний, подобных завоеваниям Александра Македонского, римским завоеваниям или наполеоновским.

Китайское государство будто боялось быстро расшириться, предпочитало медленную, но верную (верную ли?) поступь. Но пока оно так неспешно ступало, заканчивался благоприятный период китайского большого цикла и в наступившее «большезимнее» время китайцам было уже не до завоеваний.

Поведение китайцев очень похоже на поведение египтян в рамках их утреннего макроцикла. Египтяне как будто боялись собственной мощи, расходуя ее не на экспансию, а буквально зарывая в землю, строя великие пирамиды, высекая в горах храмы.

Китайцам, чтобы захватить (освоить) новую (чужую) территорию, надо сначала привыкнуть к ней, удобрить ее костями предков и небо над ней заселить духами предков.

О египетском Лабиринте греки говорили, что в этом сооружении столько труда и столько камня, что этого не стоят все храмы классической Греции. Китайская Великая стена – это неэффективное оборонительное сооружение, но одновременно и монстр, в котором камня хватило бы на десятки пирамид Хеопса.

Нет ли в этих явлениях какой-то основополагающей внутренней причины, связанной с квазинациональным состоянием Китая, как когда-то и Египта?

Квазиобщина по-китайски является союзом территориальных (деревенских, районных или более крупных) общин с особым статусом и ролью семейной общины, чем-то подобной церковной общине на Западе. Ведь у каждой китайской семьи– свой храм.

Леви-Брюль приводит много фактов, подтверждающих то, что мир ранних (родовых) первобытных общин – это очень стабильный мир, в котором территория рода священна и неприкосновенна. Подобная стабильность характеризует и мир китайских территориальных общин, объединившихся в квазиобщину не для захвата, а для внутреннего баланса и внешнего равновесия. Поэтому Китай на протяжении всей своей истории неэкспансивен или умеренно (ползуче, что ли) экспансивен, да и эта экспансивность «не по природе», а по логике государственного расширяющегося и обороняющегося организма, за-хватывающего богатства и преследующего врагов. Китайцам, чтобы захватить (освоить) новую (чужую) территорию, надо сначала привыкнуть к ней, удобрить ее костями предков и небо над ней заселить духами предков.

Но почему рядом с Китаем рождались народы, впоследствии вызывавшие лавины великих переселений и крушений как на западе от Китая, так и в самом Китае?

Народы к северу от Китая – это в основном степные скотоводческие и кочевые народы, имеющие естественно-племенную структуру, а не искусственно-родовую, как в Китае. Перемещаясь по местам кочевий, они часто встречались с другими кочевниками и воспринимали общение с чужаками, как необходимую и неотъемлемую часть своего мира.

Поскольку у них не создавалось стойкой привычки к одному месту, а суровый засушливый климат часто вынуждал менять траектории пути, эти племена создали, по-видимому, сложную иерархию земель по принципу «священная – своя – чужая»: от священных земель, где захоронены предки, до родных, наиболее освоенных земель и дальше, к смежным (не чужим – не своим) землям, власть над которыми решалась войной или договором (но с позиции силы), вплоть до чужих земель, где кочевников «ждала» добыча или поджидала смерть.

Нестабильность природных условий, условий «прокорма», рождала потребность в войне как в важном, а затем и основном, способе существования, превращающемся со временем и в образ жизни.

«Отвязанные» от земли и постоянно совершенствовавшие свое военное искусство, высокомобильные кочевые племена нашли в китайской цивилизации не только неиссякающий источник богатств, добываемых грабежом, но и сильного военного противника, и, что немаловажно, цивилизацию, изо-бретающую и внедряющую все новые военно-технические и организационные новшества.

Эти вызовы и влияния превратили кочевые племена в сильные и отлаженные военные машины, которые, воюя между собой (ведь не мир, а война здесь утвердилась как образ жизни) неизбежно участвовали в естественным отборе. Здесь выживал сильнейший в прямом смысле этого слова.

Во время ига монголы на месте Киевской Руси создали Псевдо-Китай, т. е. общество, обреченное на роль домашнего животного, дающего молоко, шерсть и мясо, и привыкшее к стойлу, ставшее Тенью монгольской цивилизации (вот перевертыш получился – Тень Тени!).

Западный полюс, не имея по соседству Великой Степи, не имел и столь густой Тени своих цивилизаций в лице кочевых народов. Хотя и здесь Римская империя отбрасывала германскую варварскую Тень, а Византийская – славянскую и сельджукско-османскую, пока эти Тени не растворили породившие их Империи.

Но здесь варвары не становились сами по себе лавиной, не запускали механизмов цепной реакции в перемещении народов, они были оседлыми и мало мобильными, они, наконец, были более податливыми для воздействия цивилизаций, созданных более зрелыми общинами.

А эти, более зрелые общины (не квазинациональные, а национальные), сами были агрессивны. Их агрессивность (а точнее сказать – экпансивность) была не разрушительной, а созидательной – империалистичной.

Дело в том, что национальная община уже не делит людей на обособленные группы, спаянные между собой узами совместной деятельности и обобществленного мышления. Для национальной общины достаточно языкового и религиозного единства. Нация экспансивна, поскольку она легко вбирает в себя людей разных энергий, мест, даже языков и верований, обучая своему языку и вовлекая в свою веру. В своём развитии она подобна огню, а точнее пожару.

Можно сказать и по-другому: нация развивается и потому агрессивна, а квазинация держит оборону, держит баланс меньших общин, держится, в конце концов, за отживающую (давно сложившуюся) первобытно-племенную систему, пусть даже племена давно превратились в территориальные единицы. И потому квазинация обычно неэкспансивна. Она может стать агрессивной варварской силой, превратившись в паразита, в Тень производящей цивилизации, но, будучи сама производящей, она направлена в себя, а не вовне.

Поэтому Запад последовательно империалистичен. Он часто взрывается великими («мировыми») империями, и взрывы эти не только «вспышки», они оставляют после себя иной этно-культурный ландшафт.

Маленький Рим сначала родил Империю, в которой римская нация, казалось бы, затерялась, но в результате изримской малой родилась большая итальянская нация, а Европа стала христианской, единой более, чем разобщенной (это один из ярких примеров преобразования «ландшафта»).

Египтяне не были нацией даже в начале нашей эры и, может быть, потому были ассимилированы арабами.

Похоже, что Китай именно сейчас вступает в эпоху решительного нациообразования. Нынешний большой цикл аналогичен еврейскому большому циклу, начатому более трех тысяч лет назад Моисеем, великому греческому циклу 779-11 до н.э. и не столь заметному римскому (послетроянскому) циклу конца второго-первой половины первого тысячелетия до н.э.

Евреи в это время создали свою страну и цивилизацию, как и греки, но римляне успели создать только Рим. Правда, это и было главным. Все эти нации были в то время экспансивны и вовне, но основные силы тратились на внутреннее развитие. Еврейский Бог только в конце этого большого цикла победил старых племенных богов, как и Бог греческий, а римляне запоздали к Богу еще на целый большой цикл, но начинали то они, по сути, не как страна, а как город-государство.

Можно предположить, что китайцы в ближайшие несколько веков будут вынашивать и родят монотеизм, но лишь где-то к XXVII веку они станут вполне монотеистической нацией.

Китай в это время не будет очень агрессивным государством, находя решения в рамках внутренних возможностей и ограничений, но слабость соседей может оказаться для них (соседей) теперь уже фатальной, потому что процесс внутреннего освобождения Китая от самоограничений родового земельного тотемизма идет полным ходом.

«Первобытная» китайская психология может стать в ближайшие века не только помехой, но и преимуществом, так как накоплено много, и учиться китайцы умеют, так как очень много людей во всем мире будет, по-видимому, выведено за пределы экономической деятельности – и потеряются в жизни, а китайская семейная община не даст индивидууму потеряться и растеряться.

А что же Европа, древние нации которой уже в «вечере», а новые (немцы, французы, англичане и другие) в основном вступают, вступили или вскоре вступят в макроосень или макрозиму?

Чтобы «понять» Европу, следует провести еще одно сравнение с Китаем. Это сравнение между мононациональным Китаем и полинациональной, но религиозно единой Европой(Западной Европой). Еще до начала нашей эры в Европе сложился уникальный греческо-римский баланс. Но настоящая полинациональность Европы сложилась в конце первого тысячелетия н. э.

Европейское уникальное содружество наций в рамках фео-дальной системы и папской теократии, частично замененной потом духом Возрождения, потом духом Просвещения, потом духами либерализма французского и английского образцов, имеет одно замечательное и уникальное свойство. Европа, оставаясь системно цельной, в любое время выдвигает группу лидирующих стран и задвигает группу стран-аутсайдеров.

Процесс перехода лидерства протекает в жестоких войнах, иногда разрушительных и приводящих к демографическим катастрофам, как это было с Тридцатилетней войной в XVIIвеке. Но эти системные недостатки компенсировались тем, что в Европе последнего тысячелетия не было эпох тотального 100-200-летнего упадка в рамках большого цикла. Упадок был всегда территориально локализован.

Поэтому в Европе всегда находились страны, готовые подобрать культурную, цивилизационную (и экспансионист-скую) эстафету, продолжить процесс научного, экономического, социального и политического прогресса.

Не является ли современное объединение Европы губительным процессом, который, объединив Европу в единую «нацию», лишит ее достоинств, определивших ее место в истории человечества двух прошедших тысячелетий? Или процесс объединения – это всего лишь созидание новых форм системного единства континента при сохранении национальной самобытности и «разноцикловости»? Может быть, процесс объ-единения – это чистая фикция, инерция последней мировой войны и противостояния с Советским Союзом?

В последнем случае начавшееся в XXI веке выдвижение Италии и Испании, «большезимний» упадок Франции и «неконструктивный пятидесятилетний период» в истории Германии просто сами собой перекосят, а затем разрушат здание Европейского сообщества.

Где ответ на эти вопросы? Есть ли признаки разрушения тонкой материи европейского духовного единства и замены егообычным национально-государственным единством или, напротив, полного разобщения и размежевания?

Европа с XVI века разделена на протестантскую и католическую части, но это разделение не разорвало тонкую ткань духовного единства, хотя вопрос о духовном единстве Европы лежит именно в религиозной плоскости. Ныне возрождающийся католицизм должен вернуть себе авторитет и у протестантских общин. И, видимо, это ему сделать удастся через возрождение соборности и превращение папской власти просто во власть епископскую, без апостольских претензий (папа как первый среди равных).

Совместные соборы католиков и протестантов объединят Европу тонкой духовной паутиной. Зрелый католический ритуализм снова станет если не повсеместным и повседневным, то повсеместно-повседневно уважаемым явлением жизни во всех странах Западной и большей части Восточной Европы.

Более 100 миллионов европейцев, которые будут выброшены из экономической, деятельной жизни в XXI – первой половине XXII века, и, казалось бы, будут обречены стать армией бродяг, наркоманов, поденщиков и преступников, получат возможность деятельно-трудовой жизни в христианских общинах, где молитва и литургия станут Деятельностью – красивой, возвышающей, физически здоровой, но главное, развивающей руки и мозг (ведь не труд как таковой, а его ритуальная составляющая сделала из обезьяны человека). Активизация общинной жизни вызовет в это время огромную созидательную активность прежде всего в производстве духовных ценностей.

«Что толку в том, что ты приобретешь мир, но повредишь своей душе?» Какая польза от множества окружающих нас вещей, если мы, глядя на них, их не видим и им не радуемся, а стремимся к приобретению новых, которых у нас еще нет?

Большая часть жизни современных активных людей – в ожиданиях и устроениях своего и общего будущего. Но настоящее для них отодвинуто, а прошлое почти потеряно. Настоящее и прошлое в XXII веке вернутся ко многим из европейцев, приобщенным к христианской католической или католически ориентированной протестантской общине.

Отстанет ли в экономическом развитии корпоративная и католицизирующаяся Европа XXII века от либеральной Америки?

Отстанет. Ведь США как единая нация, пусть с неассимилированными в американскую нацию крупными инонациональными вкраплениями, будет все еще находиться в благоприятном периоде большого цикла, а в Европе будут бороться, иногда отчаянно, разные нации и блоки государств, находящие-ся как в благоприятных сезонах, так и в неблагоприятных. Кроме того, «реструктуризация» европейского «производства» в сторону создания духовных ценностей отрицательно повлияет на рост материального производства.

Но мощный общинный разум европейских наций будет находить гармоничные решения, в целом создающие несравнимую глубину и внутреннюю комфортность европейской жизни в противовес усиливающемуся духовному дискомфорту и разобщенности в тонких сферах американской общинной и личной жизни.

Впрочем, в XXII веке процесс духовной адаптации и преображения континента только начнется, проявившись сначала в Италии, Испании и Португалии, а потом во Франции и славянских странах. Периферийные Россия и Украина еще во второй половине XXII века зажгут яркое солнце Восточно-европейского духовно-общинного возрождения. Но германский мир вступит в эру тотального макрозимнего упадка, который продлится до начала следующего, четвертого, тысячелетия.

Китай, который в XXI-XXII веках переживет эпоху роста мощи и распространения своего влияния в Центральной и Юго-Восточной Азии, а также в России, но который получит отпор в США и на Ближнем Востоке, на пороге XXIII века окажется вовлечен в духовную трансформацию в слоях широкой властной и интеллектуальной элиты, которая серьезно европеизируется в эти века.

В XXIII веке произойдет необыкновенный культурный «ранне-осенний» расцвет китайского искусства, в то время как в массовых слоях народа появятся сильные экспансионистские чувства, проиудейские и антииудейские настроения, поскольку к этому времени еврейские организации будут контролировать заметную часть китайской финансовой системы и некоторые отрасли китайской экономики.

В XXIII веке богатый и разнообразный, открытый миру Китай – Китай крупных городов, станет не только популярным местом работы для европейских, американских, русских и еврейских специалистов и предпринимателей, не только одной из самых посещаемых туристами стран, но и местомжизни для миллионов русских и американских переселенцев, для полуторамиллионной еврейской диаспоры.

Вслед за «золотым» XXIII, наступит «железный» XXIV век, когда китайская цивилизация сделает стремительный рывок к монотеизму и переживет реакцию («контрреволюцию») политеизма, когда иностранцев будут изгонять, когда Китай попробует захватить силой северную и южную зоны своего влияния. В России, Америке и Центральной Азии в это время китайцам тоже придется туго.

Какие общие выводы?

Европейская цивилизация в ближайшие века перестроится с материального на духовное производство и на новой основе возродит «Средневековье», но «Средневековье» итало-испанского, а не германского покроя, а затем усилит свое влияние на Россию, Китай, а затем и США. Латинская Америка уже в XXI веке включится в общеевропейский духовный процесс, но засияет и собственным светом.

Влияние европейской цивилизации на Китай будет, впрочем, в это время поверхностным, но, в конечном счете, весьма благотворным. Это скажется в утверждении китайского Бога уже в следующем большом цикле.

Китай, который усилит свое влияние в Евразии в XXI-XXII веках настолько, что в конце XXII века превратится в империю, окруженную вассальными странами и полуколониями, в этот период откроется миру и позволит прижиться в самой Поднебесной многомиллионным иудейским, христианским и мусульманским общинам, многомиллионным чисто китайским монотеистическим сектам, а также войдет в мировую финансовую и экономическую системы, представленные в самом Китае большими диаспорами евреев, американцев, русских и европейцев.

В XXIII веке Китай переживет культурный взлет и одновременно рост напряжений во внутреннем и внешнем контурах своей империи, а в XXIV веке переживет кризис в отношениях с соседями и «внутренними иностранцами».

XXV век, как «зимний», будет для Китая кризисным и тяжелым. Но сравнительно мягкая эпоха господства Китая на околокитайском пространстве убережет китайский организм от мстительной ненависти обиженных соседей и собственных, взращенных имперской эпохой, комплексов.

Если же экспансия Китая будет жесткой и тотальной, устремленной к безусловному господству в Евразии, а этоможет случиться после поспешного ядерного разоружения или создания практически непроницаемых антиракетных щитов в XXI веке, то и «зимний» кризис станет разрушительным. Евразийская империя китайской нации XXI-XXIV веков «похоронит» Китай под своими обломками и унесет десятки миллионов человеческих жизней как в эпоху ее строительства, так и в эпоху ее разрушения. Но, конечно, и в этом случае Китай не умрет.

Так каким будет ответ на основной вопрос: Европа или Китай? Какой из полюсов великого континента возьмет верх в борьбе за гегемонию?

Никакой! Почти по Киплингу: Европа останется Европой, а Китай – Китаем. Но в XXI-XXV веках оба центра евразийского пространства переживут великую внутреннюю трансформацию. Европа преобразится в соборные католиче-ско-протестантские и православно-католические сообщества и сохранит духовное содружество сильных наций. Китай станет (почти станет) нацией, не только нацией Бога, но и нацией, включенной во все основные процессы общечеловеческой цивилизации, а его имперская территория станет огромной, включающей и некитайские сильные национальные центры (например, корейский, вьетнамский).

Расхождение и отчуждение друг от друга Европы и США сменится новым сближением в XXIV-XXV веках и формированием нового облика атлантической цивилизации.

К сожалению, из нашего анализа практически исключена великая Индия, да и Черная Африка способна принести не только сюрпризы, но и существенные изменения исторических траекторий и приоритетов. Латинская Америка также присутствует здесь только номинально. Здесь предполагается, что в ближайшие века ни Индия, ни, тем более, Африка, не станут глобальными игроками, сравнимыми с Европой, Китаем, США, Латинской Америкой. По-видимому, эти великие и многонаселенные центры цивилизации будут в это время больше сориентированы на самих себя.

Но активизация Индии, конечно, ограничит экспансию Китая и сбалансирует ситуацию в Евразии даже в отсутствии ядерного сдерживания. Правда, в этом случае возможна большая война между двумя самыми населенными странами, война с непредсказуемыми последствиями.

Россия, которая в XXI-XXII веках переживет трудную «зиму» и попадет в поле влияния китайских и европейскихсил, но через союз с Югом и открытие границ сохранит основные свои территории в европейской и западно-азиатской части, уже в XXIII-XXIV веках вновь станет сильной и влиятельной евразийской державой и частью большого европейского баланса, а в борьбе с Китаем вернет и отстоит некоторые потерянные территории на востоке.

Конечно, никакой китаизации российской жизни и русской нации в XXI-XXII веках не произойдет, хотя в это время в европейской части России будет работать и проживать несколько миллионов китайцев.

Напротив, в конце XXII века очень много китайцев, проживающих на территории России, примут обновленное православие, а в последующие два века православная община в самом Китае станет одной из самых больших монотеистических общин.

Православное возрождение XXIII-XXIV веков в России будет, как и протестантизм, направлено на сближение с католиками, а затем, напротив, станет умеренно антикатолическим, а точнее, установившим устойчивое равновесие между духовными силами с Востока, Юга и Запада. Это позволит русским сохранить собственную идентичность и претендовать на выход в финал S-марафона.