Однажды,
просматривая свою библиотеку, я взял в руки один из трех томов книги
И. Долгополова "Мастера и шедевры", год издания 1986. Подарил мне ее
кто-то из друзей. За хлопотами повседневной жизни о существовании ее
позабыли и она простояла на полке 15 лет. Чтобы вот так, совершенно
неожиданно, вновь напомнить о себе. Я взял ее в руки, полистал и уже
не смог оторваться, забросив на несколько дней самые неотложные
дела. Книга редкая и думаю, что немногие держали ее в руках.
Наберись терпения, читатель. Рассказы достаточные по объему, а возможности человеческие ограничены. Рассказов немало - более ста. Так что чтение их растянется для нас с тобой на длительное время. Но какое чтение...
Парадоксально то, что большинство друзей Васнецова, чувствуя в нем большой и оригинальный талант, вовсе не предполагали и не догадывались о той огромной борьбе, которая происходила в душе их сверстника и ученика.
Они считали, что миссия молодого мастера в искусстве - это продолжение добрых традиций передвижнического жанра в духе Мясоедова или Маковского.
От них было скрыто, каких усилий стоило Васнецову продолжать писать "маленькие жанры"; они, естественно, не могли догадываться о тех грезах, которые посещали художника, не давали ему спокойно жить, требовали принятия решения.
В 1898 году Васнецов скажет: „Как я стал из жанриста историком, несколько на фантастический лад, на это точно ответить не умею. Знаю только, что в период самого яркого увлечения жанром в академические времена в Петербурге меня не покидали неясные исторические и сказочные грезы... Противоположения жанра и истории в душе моей никогда не было, и, стало быть, не было и перелома или какой-нибудь переходной борьбы во мне не происходило..."
Известно, что время порою сглаживает, стирает самые острые, больные ситуации в жизни художников, поэтому не будем ставить в вину мастеру, забывшему, очевидно, за двадцатилетней давностью свое отчаянное письмо к Крамскому, написанное в Москве, куда он уехал из Петербурга в 1878 году.
„С каждым днем я убеждаюсь в своей ненужности в настоящем виде. Что требуется, я делать не могу, а что делаю - того не требуется. Как я нынче извернусь - не знаю, работы нет и не предвидится".
Крамской немедля ответил.
Он был встревожен этим воплем отчаяния, но счел его временным малодушием художника, призванного, по его мнению, создавать полотна в духе школы передвижников.
"Почему же вы не делаете этого? - писал он, имея в виду прежнюю работу Васнецова над жанром. - Неужели потому, что не можете? Нет, потому что вы еще не уверены в этом. Когда вы убедитесь, что тип, и только пока один тип составляет сегодня всю историческую задачу нашего искусства, вы найдете в своей натуре и знание, и терпение - словом, вся ваша внутренность направится в эту сторону, и вы произведете вещи, поистине изумительные. Тогда вы положите в одну фигуру всю свою любовь, и посмотрел бы я, кто с вами потягается".
Вождь передвижников, как ни странно, забыл о своих словах, сказанных ранее Репину: "Пой, как птица небесная, только, ради бога, своим голосом".
Впрочем, возможно, он, как и другие, просто не почувствовал, не услыхал внутренний голос Васнецова. Крамской не предполагал, к какому огромному творческому взрыву уже был готов художник, и он от всего сердца, по-дружески уговаривал „заблудшую овцу" не блуждать, а идти по проторенному пути...
Пристально вглядывается в нас молодой, двадцатипятилетний Васнецов со своего „Автопортрета".
Догадываемся ли мы о его самой заветной мечте, самом сокровенном желании поведать людям новую красоту русского народного эпоса?
Ведь Виктор Михайлович вынашивал втайне эту мысль.
Он истово писал жанры, но в душе его зрели неведомые никому и никем не виданные и не писанные полотна - сказки, былины.
...Ходят жесткие желваки у скул. Вздрагивают тонкие ноздри. Русые усы скрывают линию молчаливых губ. Усталые глаза смотрят на нас испытующе и немного грустно. Догадываемся ли мы о том, как осточертела ему вся эта столичная суета, все эти заказы картинок для журналов и издательств, вся эта петербургская пестрая духовная серость, эти безысходные по своей беличьей заведенности будни?..
В самой глубине сердца вятич оберегал картины детства. Рябово... Вятская губерния ... Погожие летние дни. Поляны, цветущие луга. Дремучий бор. Ели и пихты в два обхвата. Зверье. Птичий гомон.
Бородатые мужики, похожие на леших, добрые, сильные. Неспешные северные хороводы.
Сказки и предания седой старины...
Виктор родился 15 мая 1848 года в селе Лопьял Вятской губернии... Той же весною 1848 года в город Вятку въехали дрожки, в которых в сопровождении жандармского офицера сидел опальный писатель Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Он прожил засим в Вятской губернии, в ссылке, восемь лет.
И написал об этом времени знаменитые „Губернские очерки", в которых изобразил казнокрадство, взяточничество, произвол и прочие прелести тогдашней Руси.
Тарас Шевченко, прочтя эти очерки, воскликнул:
„Как хороши „Губернские очерки", в том числе и „Мавра Кузьмовна" Салтыкова... Я благоговею перед Салтыковым. О, Гоголь, наш бессмертный Гоголь! Какою радостию возрадовалася бы благородная душа твоя, увидя вокруг себя таких гениальных учеников своих. Други мои, искренние мои! Пишите, подайте голос за эту бедную, грязную, опаскуженную чернь! За этого поруганного бессловесного смерда!"
Вот строки из „Губернских очерков", в которых видна вся любовь писателя к народу, к природе этого края:
„Взгляните на эти загорелые лица: они дышат умом и сметкою и вместе с тем каким-то неподдельным простодушием, которое, к сожалению, исчезает все больше и больше. Столица этого простодушия - Крутогорск. Вы видите, вы чувствуете, что здесь человек доволен и счастлив, что он простодушен и открыт именно потому, что не для чего ему притворяться и лукавить. Он знает, что что бы ни выпало на его долю - горе ли, радость ли - все это его, его собственное и не ропщет. Иногда только он вздохнет да промолвит: „Господи!
кабы не было блох да становых, что бы это за рай, а не жизнь была!" - вздохнет и смирится пред рукою промысла, соделавшего и Киферона - птицу сладкогласную, и гадов разных...
Да, я люблю тебя, далекий, никем не тронутый край! Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей! И если перо мое нередко коснется таких струн твоего организма, которые издают неприятный и фальшивый звук, то это не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому, собственно, что эти звуки грустно и болезненно отдаются в моей душе. Много есть путей служить общему делу, не смею думать, что обнаружение зла, лжи и порока также не бесполезно, тем более, что предполагает полное сочувствие к добру и истине".
Крутогорск - это Вятка!
Таков эзопов язык очерков.
Отсюда Киферон и прочие гады.
Вятич... Это гордое и простое имя с честью носил Виктор Михайлович Васнецов, впитавший в себя лучшие качества гражданина этого „далекого, нетронутого края", - простодушие, ум и... умение переживать многие тяготы, которые предлагала ему нелегкая судьба в те далекие дни.
...Внимательно, настороженно вглядывается в нас молодой мастер. Его брови несколько вопросительно приподняты. Ему бы очень не хотелось, чтобы мы до конца знали все его помыслы. Нет, упаси бог, не подумайте дурного.
Просто он очень устал от вежливого хамства чиновничьего Петербурга, от казенных заказов, от...
Впрочем, решение им уже принято, нужно время.
Он посетит через три года Париж, где по совету Репина познакомится с культурой современной Европы. Там, в столице Франции, он напишет себе программу на всю жизнь - эскиз картины „Богатыри", которой суждено стать одним из самых известных полотен русской школы.
А пока молодому мастеру предстоит испытать провал своей первой картины-былины "Витязь на распутье". И от этого фиаско его отделяет всего пять лет. Возможно, он предвидит все тернии своего пути, и поэтому его лик строг и немного грустен...
Но не только легкая печаль разлита по его тонкому лицу.
В нем скрыты сила и уверенность.
Ведь это он через много лет с полным правом скажет:
"Мы внесем свою лепту в сокровищницу мирового искусства, когда все силы свои устремим на развитие своего родного искусства, то есть когда, с возможным для нас совершенством и полнотой, изобразим выражение, красоту, мощь, смысл родных наших образов, нашей русской природы и человека, нашей настоящей жизни, нашего прошлого, наши грезы, нашу веру..."
И он это сделал.
Но это потребовало многих лет борьбы, труда, испытаний.
„Книжная лавка". Рынок. Жаркий день. Пыль. Под дощатым навесом книжной лавки развешаны яркие картинки из житий святых. Пачки грубо размалеванных лубков навалены на прилавке. Мятые, грубые, они все же вызывают интерес немногих зевак. Покупатель один - бородатый мужик в сером кафтане, с топором за поясом. Он осторожно и бережно держит в руках лубок с изображением страшного суда. На листе наведены страсти великие.
Мужик вздыхает и чешет затылок. Пожилой священник толкует ему смысл картинки.
- Господи! Что же это с нами будет? - причитает ветхая старуха с надвинутым на глаза платком.
- Ишь ты, глупая, - произносит батюшка, важно растягивая слова, - придет пора, и настанет твой черед предстать перед страшным судом...
Русь... Могучая и бессильная. Воспетая и проклинаемая. Закоснелая в своей отсталости, погрязшая в драме невежества и суеверия.
Власть предержащие делали все, чтобы свет знания и свободы не достиг широких кругов народа. Васнецов талантливо изобразил обычную жанровую сценку той поры.
Вспоминаются гневные строки Некрасова:
...придет ли времечко, Когда (приди, желанное!..) Дадут понять крестьянину, Что розь портрет портретику, Что книга книге розь? Когда мужик не Блюхера И не милорда глупого - Белинского и Гоголя С базара понесет?
Жаркое летнее солнце озаряет во всей неприглядности нищету. Воркуют голуби на скате крыши лавки, шелестят листки дубков, вздыхают, охают старухи, звенит трудовая деньга... Мерно текут серые будни провинциальной Руси.
Крамской отмечал умение Васнецова "понимать тип".
Он горячо заклинал молодого художника, разуверившегося в надобности своего искусства:
„Неужели Вы не чувствуете своей страшной силы в понимании характера? Дайте ей простора! Я как теперь помню Ваш рисунок купца, принесшего подарки: голову сахара и прочей провизии к чиновнику и утирающему свою лысину. Да будь это написано только, Вы увидели бы тогда, какая толпа и давка были бы у Вашей картины..."
Убедительно? Может быть.
Но Васнецов грезил о другом пути.
Он свято верил, что должен пробудить в народе чувства гордости и собственного достоинства.
Веру в свои силы и свободолюбие.
Раскрыть перед ним былинные, богатырские образы из героической истории Руси. Он мечтал донести до широкого зрителя русскую сказку, о которой Пушкин сказал:
„Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!"
И это желание сказать новое слово, открыть людям в живописи новую красоту становилось у Васнецова все неодолимей.
Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам.
Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем
быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время
пошло.
2.Чтоб вы так жили!
Все, о чем я собираюсь рассказать в этой рассылке - правда. Это истории из моей жизни. Когда-то они были просто моей жизнью. Теперь стали историей. Кому-то они покажутся неинтересными. Кому-то наивными. Кое-кого, надеюсь - заинтересуют. Но это не все. Ведь и у вас случалось в жизни что-то интересное. Пишите, я с удовольствием все опубликую. И это еще не все. Одни истории приедаются. Пусть будет юмор, что-то необычное. И, конечно, ваши письма найдут здесь достойное место. И это еще не все...
Это интересно
1.Домашний электронный музей шедевров мировой живописи. Множество
электронных альбомов, посвященных великим мастерам живописи. В
альбомах представлены лучшие картины лучших художников с возможностью
распечатки, а также биографии художников. Все альбомы работают под
музыку. Предоставляется пожизненный доступ к скачиванию. Количество
альбомов постоянно растет. Домашний электронный музей - лучший способ
приобщения к искусству живописи!
