Лучшее из армейских историй на Биглер Ру Выпуск 2410
Книги, а также значки с символикой сайта, Вы можете приобрести в нашем «магазине».
Лучшие истории Биглер.Ру по результатам голосования
Авиация
Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН
Портрет с гранатом
Борттехник Ф. не мог спокойно смотреть на совершенные формы жизни. Если под его рукой оказывался клочок бумаги, а в руке - карандаш, он рефлексивно начинал рисовать. Рисовал исключительно голых женщин и неоседланных лошадей, иногда голых женщин верхом. По его мнению, именно эти два вида Творец творил с особым удовольствием, с томлением, которое не скрывали их линии.
Когда лейтенант Ф. впервые увидел, как гордо несет поднос официантка Света, как подрагивают в такт поступи ее челка и хвост, как недовольно косит она глазом, презрительно раздувая ноздри и фыркая, - он не смог удержаться. В комнате на стеллаже, оставшийся от прежних жильцов, пылился свернутый в трубку ватман - два листа, склеенных в длину. С одной стороны ватмана была цветными карандашами изображена схема досмотра каравана - ведущий сидит справа сзади от стоящего каравана (три верблюда и два погонщика в чалмах),
ведомый висит в левом верхнем углу, указаны все взаимные дистанции и сектора обстрелов, коричневым карандашом нарисованы горы на горизонте. Обратная сторона схемы была свободна, и после протирки мякишем белого хлеба стала почти девственно чистой. Позаимствовав у штурманов огрызки простых карандашей всех видов твердости и мягкости, борттехник начал свой труд.
Вечером он прикнопил лист к фанерной стенке кухни, отступил на шаг, прищурился, протянул руку с карандашом, поводил им в воздухе, словно шпагой, и несколькими легкими длинными касаниями высек на белом прямоугольнике женский силуэт.
- Прекрасная пришла... - пробормотал он, отступая.
Подняв голову к небу, прикрываясь от солнца рукой, стояла она - обнаженная, с едва намеченными ключицами, сосками-петельками, пупком, коленками...
Немного полюбовавшись прозрачной наготой, тремя штрихами он обернул ее бедра куском тонкой белой материи.
- Вот это да! - сказал борттехник Л., выглядывая из-за его плеча. - А что будет, когда все нарисуешь..
Художник, не отвечая, накрыл ее чистой тряпицей. Он знал, что на этом бы и остановиться, что дальнейшая прорисовка убивает волшебство недосказанности, но ему хотелось перенести на бумагу не только ее линии, но и божественно-томительную топологию ее плоти, ее кожу - смуглую и нежную, словно припорошенную сладкой пыльцой, которую он не устанет слизывать, если...
И он приступил к сотворению. На завтраках, обедах и ужинах внимательно смотрел на официантку, чертя для памяти пальцем на своем бедре ее основные позы - поворот головы, торса, постановку ног, расположение всех ее выпуклостей и впадинок... Юбка ее была коротка, ноги длинны, а майка открывала нежно-упругий живот и начала ребер, за которые хотелось взяться двумя руками и раскрыть ее, полную гранатовых зерен...
Придя после столовой на борт, он доставал блокнот, карандаш, и зарисовывал то, что еще светилось на сетчатке и горело на бедре. Особенно много было лица, рук и коленей. Рука, держащая ручку чайника, - важный фрагмент, - на его полотне эта рука будет держать совсем не чайник.
Вечерами и ночами он переносил дневные зарисовки на свое бумажное полотно. Штриховал тени, прошитые солнечными рефлексами, и возникали плечи, ключицы, грудь, и кожа получалась лепестково шероховатой. Лицо ее вышло слишком похожим, и он подарил ей кепку с длинным козырьком, чтобы скрыть большую часть лица в тени. В руку ее (лебединый выгиб запястья) он вложил ремень своего автомата, который стоял тут же в углу, позируя. Теперь, вместо тяжелого чайника, она держала за узду его твердое, полное огня, вороненое оружие.
Она рождалась из белого, как солнечная богиня. Ему казалось, что, когда ляжет на бумагу последний штрих, она сойдет с листа - ступит босой ножкой на пол перед художником. Он уделил этой ножке много времени, он даже передал венку на ее щиколотке.
Когда совершенство было достигнуто, - а это становится понятно, если малейшие правки делают картину хуже, - он обрамил амазонку надписью. Плакат приглашал на английском to Shindand, в 302-ю flying squadron, - и загорающая под ослепительным солнцем девушка, пусть и с автоматом, всем своим видом говорила приглашаемому, что он не пожалеет.
Под восхищенные вздохи комнаты художник вынес плакат из кухни и прикрепил его к стене, - поверх пожелтевших вырезок из газет и журналов, фотографий трофейного оружия, горных дорог с обрывистыми, полными ржавого железа обочинами, вертолетами на земле и в небе.
- Икона! - сказал старший лейтенант Торгашов, воздевая руки. - Будет нашей хранительницей...
- Только худовата, - сказал лейтенант Л. и помял пальцами невидимые мячики у своей груди.
- Это ты Толька! - сказал Торгашов. - А она самый цимес!
Возник спор. Художник взял сигареты и вышел на улицу. Брел, вдыхая и выдыхая дым, был задумчив. Дошел до бани, все так же задумчиво искупался в бассейне и когда возвращался, уже знал, что должен сделать. Он подарит плакат ей. Да, это будет неожиданный ход, - оживленно думал он, быстро шагая, - неожиданный для судьбы, которая пишет одни и те же сценарии. Подробный разбор вариантов, кустарник которых растет из этого хода, он отставил себе на сон грядущий - в одиночестве за закрытыми веками...
Несколько дней в комнату ходили вертолетчики, прослышавшие про красоту на стене. Каждый просил нарисовать ему такую же, можно и поменьше. Обещали новый ватман и новые карандаши, ящики конфет, упаковки «Си-Си» и прочие ценности. Зашел даже замполит. Постоял, молча глядя, и, уходя, попросил завтра, на время проверки из Кабула, снять или хотя бы прикрыть. Потом прибежал старший лейтенант Таран и, встав на табуретку, сфотографировал плакат со вспышкой много раз.
Наблюдая за приростом славы, художник понял, что мучавшая его проблема дарения - как это сделать? - снимается сама собой. До нее дойдут слухи, и она обязательно заглянет, не одна, так с подругами. В комнате уже побывали несколько женщин, и все просили художника подарить картину. В ответ на ее просьбу он снимет плакат и, аккуратно свернув, молча подаст ей. Нет, не молча. Он скажет, что графит размажется, и хорошо бы его закрепить, но у него нет фиксатора. Зато он есть у нее. «И что это?» - заинтересованно
спросит она. «Лак для волос», - скажет он. А дальше комбинация будет развиваться неостановимо, иначе - зачем было ее начинать?
Дни шли. И хотя в поведении своей модели ни в столовой, ни при встречах на улице борттехник не замечал никаких признаков ее нового знания о нем, он не беспокоился. Он ждал, как опытный птицелов.
Но судьба сделала ход, которого борттехник не предвидел.
Однажды вечером в комнату зашел командир звена майор Божко.
- Я вот чего зашел, - сказал он, останавливаясь перед плакатом. - Завтра прилетает баграмская пара, командир с моего училища, на год позже выпускался. Они тут ночуют. Встретимся, посидим, то да се... Хочу, чтобы она завтра у меня в комнате повисела. Это, как ни крути, лицо, грудь, живот и коленки нашей эскадры, пусть они видят!
- Только водкой не залейте, - сказал борттехник Ф., снимая лист.
- Ну, ты скажешь! - сказал Божко, придерживая шаткую тумбочку. - Мы ж ее не на стены льем, а пьем аккуратно...
Следующим вечером борттехник, проходя по коридору, останавливался у комнаты Божко и прислушивался то к хохоту, то к невнятной песне под гитару, от которой через дверь пробивался только припев хором: «Смотри на вариометр, мудак!».
На следующий день борттехник рано улетел, поздно вернулся, и, перед тем, как отправиться на ужин, пришел забрать свое творение.
В комнате командира плаката не было.
- А где? - крутя головой, спросил борттехник.
- Видишь ли, дорогой, - сказал майор, смущенно почесывая затылок, - она, знаешь ли, улетела...
- Как улетела, куда?
- Ну, как улетают? На вертолете, конечно. В Баграм. Они как ее увидели, покоя не стало. Подари да подари. Я ни в какую, - лицо, мол, грудь эскадры нашей! Напоили, сволочи, а я, ты знаешь, когда пьяный, такой отзывчивый! Да и не помню, если честно, как отдал... Зато она теперь нас представлять будет за пределами!..
Стиснув зубы, чтобы не сказать товарищу майору плохое слово, борттехник повернулся и вышел.
- Да не расстраивайся ты так! - крикнул ему в спину майор. - Ты себе сто таких нарисуешь!
- Я и не расстраиваюсь, - сказал борттехник, уже закрыв за собой дверь.
Он вышел на улицу, сделал несколько шагов в сторону столовой и остановился. Вернувшись в свою комнату, открыл трехногую тумбочку и достал то, что привез это вчера с юго-восточных гор - ей в подарок. Там, недалеко от Кандагара, в кишлаке, прячущемся в тени гранатовых рощ, борттехник остановился у маленького придорожного дукана. Просто тряпичный навес, в тени которого сгрудились тазики с кусками каменной соли, чаем, пряностями, сушеными фруктами, - тут не было ничего, что привлекло бы взгляд пришельца. Интересен
был сам дуканщик, смуглый худой старик - штаны, рубаха, чалма и борода его были белы как облака над вершинами, и выглядел он старше Хоттабыча на тысячу лет. Древний джинн посмотрел на человека в пятнистом комбинезоне с автоматом через плечо, раздвинул коричневые губы, показав длинные голубые и прозрачные, как лед, зубы, и, достав из воздуха большой гранат, протянул его борттехнику. Такого граната - величиной с небольшой арбуз - борттехник никогда не встречал на знакомых
с детства рынках Кавказа и Средней Азии. Старик держал в своей ладони (сама ладонь - из мореного лакированного дерева) вовсе не плод. Это был сосуд, обтянутый сафьяном, когда-то крашенным кошенилью и отглаженным до глянца стеклом, но теперь, по истечении веков, потерявшим окрас и глянец, но зато до самой горловины набитый - зерно к зерну в розовой терпкой пене - тускло мерцающими рубинами...
И борттехник взял у старого джинна волшебный кожаный сосуд с кровью Диониса. Он летел над горами и думал, что нарисует ее портрет по-настоящему, красками, с натуры, и обязательно с этим гранатом...
Он доставая плод из тумбочки, расстегнул куртку комбеза, опустил гранат за пазуху, положил на ладонь в правом боковом кармане, застегнул «молнию» и, пошел на ужин, неся осторожно, как мину.
- Это вам... - бормотал он. - Хотите, я вас нарисую?
В столовой было почти пусто, только пара истребителей еще допивала чай в своем ряду. Две официантки убирали со столов. Наклонившись, прогнувшись, вытянувшись, как кошка, она протирала длинный командирский стол, касаясь его грудью. Повернула голову, сдула прядь и сказала приветливо, не меняя позы:
- Садитесь за чистый, я сейчас принесу...
P.S.
Сохранилось фото, но оно, конечно же, не отражает:
http://kuch.ru/pictures/frolov/22.jpg
На таможне у этой фотографии, которую везли с собой вертолетчики, бдительные таможенники отрывали верхнюю часть - с номером эскадрильи. Борттехник провез ее в банке с индийским чаем.
Историю рассказал(а) тов. Игорь Фролов : 2010-12-21 22:59:47
Книги, а также значки с символикой сайта, Вы можете приобрести в нашем «магазине».
Уважаемые подписчики, напоминаем вам, что истории присылают и рейтингуют посетители сайта. Поэтому если вам было не смешно, то в этом есть и ваша вина.
